Текст книги "Игры, в которые играют боги"
Автор книги: Оуэн Эбигейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Сейчас я уже выдыхаюсь. Не могу достаточно быстро проталкивать кислород в легкие. Такое чувство, что у меня на ногах тысячи грузил, и я топаю по лестнице, не чувствуя стоп.
Я замедляюсь.
И замедляюсь.
И замедляюсь.
Пока не начинаю втягивать себя наверх по перилам. Бун справился бы лучше. Преисподние, да любой заложник, кроме меня.
«Я должна быть уже близко, да?»
Я морщусь. По крайней мере, уже видна вершина, но мое тело не донесет меня туда. Вовремя – не донесет.
– И ты называешь это попытками?
На секунду мне кажется, что у меня галлюцинации и передо мной Феликс, пока я не заставляю себя собраться и понять, что это Аид стоит на верхней ступеньке. Интересно, так высоко на Олимп – считается? Если я доберусь до него, то я победила?
– Я знаю, что ты можешь лучше, Лайра.
Мудила. Этот бог засунул меня сюда, еще и стебаться будет? Горячая злость вспенивается у меня в груди и прожигает все до кончиков пальцев ног, давая такой нужный заряд адреналина, который со свистом проносится по мышцам и на миг очищает разум.
Я заставляю себя двигаться. Двигаться быстрее, чем того хочет мое тело. Двигаться быстрее, чем следовало бы. И я расплачиваюсь за это. Каждый нерв корчится от боли, как в пламени. Зрение начинает отказывать, тьма сгущается по краям, делая его туннельным. Но я цепляюсь за оставшийся ориентир в виде Аида и не останавливаюсь.
Я даже не останавливаюсь, когда звучит гонг и у меня замирает сердце. Но не то чтобы сердце могло доволочь меня до верха лестницы. Во мне не осталось ничего, кроме абсолютной воли.
– Шевелись! – орет Аид. Как будто ему есть разница, успею ли я.
И тут гонг звучит снова. Наверное, теперь он отсчитывает секунды, отмечая заканчивающееся время. Перепрыгивая через ступеньку, я несусь в ритме набата.
– Пять! – кричит Аид.
Он еще и отсчитывает.
«Дерьмо».
– Четыре!
«Продолжай». Я ускоряюсь, хотя ноги сейчас похожи на мешки с песком, и молюсь, чтобы не пропустить ступеньку. Если я сейчас споткнусь – все кончено.
– Три!
«Уже почти».
– Две!
«Мы почти успеваем».
Мне не хватает до него еще метра полтора-два. У меня нет выбора… Я прыгаю и лечу в воздухе, и на краткий миг мне кажется, что я могу добраться до верха целой, пока гравитация не дергает меня вниз, и я плюхаюсь ничком на ступени, и шоковый удар боли взрывается в слишком многих частях меня – всех тех частях, что встретились с острыми углами.
И с последним ударом гонга моя ладонь приземляется на полированную черную кожу на кончике туфли Аида.
Я справилась? Звон все еще тает в воздухе, а я еще на ступенях. Я спра…
Сосущее чувство, как в тот раз, когда я попала в отлив на океане и он утягивал меня. И вдруг я оказываюсь не на ступенях, а на ровном, гладком, благословенно холодном полу. Я умудряюсь с трудом подняться на четвереньки, но я слишком вымотана, чтобы поднять голову, и в глазах все еще муть. Дыхание резкое и с хрипами: вдох-выдох, вдох-выдох, как будто я все еще бегу.
Огненно-пламенный раскат голоса достигает меня откуда-то издалека:
– Я знал, что тебя хватит на это.
Я поднимаю голову, улыбаюсь Аиду… а потом блюю на его модные туфли.
16
Почему со мной так всегда?
Если что и должно принести мне наказание от бога, так это вываливание остатков своего скудного ужина прямо на его обувь. Поэтому я вздрагиваю, когда Аид наклоняется. Вот только он отводит мне волосы от лица и держит, пока я перевожу дыхание.
– Тебе все равно не нравились эти боты, – бормочу я, хватая ртом воздух, а потом отползаю от его странным образом утешающего прикосновения, а еще и от лужи, потому что гадость.
– Отдаю тебе должное, Лайра Керес. Ты непредсказуема.
Было бы неплохо улучить момент и развить тему, но тошнота снова подкатывает к горлу. На сей раз я сдерживаюсь. К сожалению, для меня рвота – это заразительно. Если я ее вижу, слышу или чую, то добавляю еще.
– Сейчас.
Над моей головой раздается щелчок пальцами, и рвота исчезает. И не только: передо мной появляется рука Аида с чашкой ледяной воды, такой холодной, что стекло уже запотело.
Если кто и ведет себя непредсказуемо, так это он.
Я беру чашку и с благодарностью выхлебываю холодную жидкость вперемешку с быстрыми вдохами, втягивая воздух в изголодавшиеся по нему легкие. Я сосредоточиваюсь на этом, на возвращении телу работоспособности, пока не умудряюсь продышаться настолько, чтобы заговорить.
И только тогда наконец-то смотрю на Аида.
– Спасибо.
Надеюсь, он знает, что я благодарю его не только за то, что он достойно повел себя сейчас, но и за бабочку, и за тайнопись, и за то, что он разозлил меня настолько, что я втопила, а ведь он наверняка таким образом нарушил правила о невмешательстве, и его просто не поймали, в отличие от Ареса. Так что я ничего такого не буду говорить вслух.
Аид садится передо мной на корточки, опустив руки, испытующе глядя на меня.
– Я не тот, кого благодарят, Лайра. Я тот, кого боятся.
Типа как все рассыпаются прочь от него каждый раз, как он подходит ближе? Или он подыгрывает своей репутации, в чем я уже начинаю сомневаться? Будь он правда злым или бесчувственным, он бы не дал мне воды.
– Считай, что я дрожу от страха, аж тапки сваливаются.
Его губы дергаются:
– На тебе нет тапок. И вообще никакой обуви.
– Я бы никогда не добралась сюда на каблуках.
Образы сломанных лодыжек и сотрясений проносятся у меня в голове, и я слегка содрогаюсь.
– А остальной твой костюм? – спрашивает Аид.
Я перевожу взгляд вниз. Сейчас я только в брюках и блузке: прекрасный пиджак я содрала с себя где-то по пути наверх.
– Он мешался.
– Понятно…
Я снова отхлебываю воды.
– Итак… ты желаешь получить свои дары или нет? Ты точно их заслужила.
О боги. Причина, по которой я изначально чуть не убилась, поднимаясь сюда. Аид протягивает руку, и после краткого колебания я принимаю ее и позволяю поднять себя на ноги. И вот только тогда удосуживаюсь оглядеться.
Комната совсем не такая, какую я ожидала увидеть. Не греческий стиль – возможно, викторианский? Стены обиты красной шелковистой парчой с изысканными черными панелями в основании. Красные бархатные шторы занавешивают дверь и окна. Вся мебель – стол, стулья и кушетка – сделана из черного дерева и красного бархата. А потолок… У основания люстры свернулся дракон, вырезанный из черного дерева.
– И где именно мы находимся?
– Все еще на Олимпе. – Голос его стал сухим, как пыль во время засухи. – Это комната в моем доме.
Серьезно?
– Я думала, ты никогда не остаешься на Олимпе.
– Не остаюсь.
Я поднимаю брови, осматриваясь вокруг:
– Понятно. Так они что, просто… придерживают для тебя местечко?
– Что-то вроде того.
– Декор выбирал не ты. – Это не вопрос.
Его глаза легонько щурятся.
– Это все Адди устроила. Ее вкусы часто бывают несколько чересчур.
Только сейчас в его голосе есть легкий оттенок, который почти похож на приязнь. К Афродите? К богине, о которой он меня предупреждал?
Я морщу нос:
– Видимо, она не получала извещение о том, что ты питаешь отвращение к ожиданиям.
Аид давится звуком, похожим на смешок.
– Вряд ли я ей когда-то об этом говорил. – Он отводит взгляд. – И потом, я здесь не обитаю, а она была рада этим заняться.
У меня теплеет в груди, и я немедленно давлю все сантименты. Вот что мне точно не нужно, так это считать Аида чем-то большим, чем он есть – богом смерти, который бессердечно затащил меня в этот бардак.
Я не должна думать, что он может быть милым.
– Итак. – Аид распрямляет плечи. – Лайра Керес, я присуждаю тебе два дара для вспоможения во время Тигля.
– Как формально. А нельзя быстренько со всем этим закончить?
Он задумчиво смотрит на меня:
– Я бы мог не давать тебе никаких даров.
Я равнодушно смотрю на него:
– Знаешь, если дар приходится зарабатывать, то это уже не дар. Надо бы называть их призами.
Аид вздыхает, лицо его приобретает скучающее выражение.
– Так ты хочешь получить дары или нет?
17
За сомнительного победителя…
Если я не буду осторожна, выйдет так, что я бежала по этой лестнице и блевала ему на обувь впустую. Так что я натягиваю на губы сладкую улыбочку:
– Разумеется, я хочу получить свои призы.
– Я так и думал. – А вот он и снова стал сволочью. – Первый дар выбирает тебя.
– А остальные занимаются этим в своих личных домах?
Раздражение оттого, что я его перебила, искажает его черты, потом исчезает.
– Да. Если мы не будем знать, какие дары получили другие, будет гораздо…
– Сложнее, но интереснее. Я поняла. – Я закатываю глаза. – Вы, боги, любите поразвлечься.
Его взгляд становится насмешливым, а идеальные губы кривятся.
– Не включай меня в их ряды. Я не имею отношения к Анаксианским войнам, равно как и к их Тиглю.
Значит, в этот раз он вмешался по доброй воле, и не только для того, чтобы наказать меня. Любопытство вспыхивает с такой силой, что комната уходит на задний план: мое внимание сосредоточено на нем, и только на нем.
– Тогда почему сейчас?
Лицо Аида напрягается всего на мгновение, прежде чем он снова расслабляется. Но я замечаю. Он допустил ошибку, сказав мне это.
– Скажем так, мне надо выиграть другую игру.
Я моргаю, глядя на него:
– А я твоя пешка?
Спустя секунду он пожимает плечами – такой беззаботный, такой бессердечно-обыденный жест.
Я медленно и глубоко выдыхаю, очень стараясь не потерять спокойствие и не дать богу смерти коленом по яйцам. Чем дольше я рядом с ним, тем больше я забываю, кто и что он такое. А об этом очень опасно забывать.
– Как насчет того, чтобы перейти к призам?
– Осторожнее, – предупреждает он, и мне кажется, что огонь в жаровнях по углам слегка клонится в мою сторону. – Ты забавляешь меня… пока что.
Другими словами, я не столкнусь с последствиями, пока продолжаю забавлять его.
Я слишком устала, чтобы с этим разбираться, так что поступаю так же, как поступала с Феликсом, когда он гнул пальцы. Скромно опускаю взгляд, как послушная маленькая смертная, складываю перед собой ручки и жду.
До меня долетает тяжкий вздох.
– Ты просто наказание, – бормочет Аид, затем стаскивает пиджак. Потом закатывает рукава, как будто больше не может позволить этой одежде сдерживать себя.
Я отвожу взгляд.
«Предплечья не сексуальные. Это просто части тела».
– Вот. – Он берет мою правую руку в свою, притискивает ладонь к ладони, потом закрывает глаза и шепчет несколько слов, которые я не разбираю. Почти сразу же он бросает взгляд на наши руки.
Нет, не на наши руки. На свое предплечье.
Как будто он разбудил спящих духов, от его касания проявляются линии, и я таращусь на то, как на его коже материализуются татуировки, которых не было секунду назад. Не татуировки, точнее, не черные линии пигмента. Эти – цветные и блестящие, и каждый набор простых линий складывается в животное: синяя сова, зеленая пантера, пурпурная лиса, красный тарантул и… крохотная и очаровательная серебряная бабочка.
Они двигаются по его коже, как живые: тарантул приветствует бабочку чем-то вроде взмаха одной из лапок, сова хлопает крыльями на ощерившуюся пантеру. Я не могу отвести взгляд, эти чары пленяют меня.
Сова отдельно вопросительно смотрит на Аида. Спрашивает разрешения, наверное?
– Все в порядке. Идите к своей новой хозяйке и помогайте ей, – приказывает Аид.
Тарантул ближе всех к нашим сомкнутым ладоням, он начинает двигаться первым, сбегая с кожи бога на мою, и я ахаю от ощущения крохотных пузырьков, когда он находит новый дом на моем запястье. Затем вперед крадется лиса, ее хвост последним исчезает с ладони Аида, прежде чем она устраивается на моей руке, обвивает хвостом лапы и с любопытством склоняет голову набок. Другие звери следуют за ними, выбирая место на моей коже и моргая на меня.
Все, кроме бабочки.
– Ты тоже, – говорит Аид. Но она остается на месте, медленно взмахивая крыльями.
– Кажется, не только я тебя не слушаюсь, – шепчу я.
Его взгляд взлетает к моему лицу, но я не ловлю его.
– Все хорошо, – говорю я верному маленькому существу. – Ты можешь остаться с ним.
– Ты обещала подчиняться мне, Лайра.
Я поднимаю брови, потом выдаю свою самую милую улыбку:
– Правда?
Я ни разу не соглашалась на это.
Аид отпускает мою руку, тепло от его жесткой ладони на моей исчезает… и его отсутствие ощущается как потеря.
«Приди в себя».
– Тебе повезло, – говорит он наконец. – Они не покидали моей руки ради кого-то другого с тех пор, как мать дала их мне.
Его мать? Титанида Рея? Сущность, с которой он и его братья сражались и которую заперли в Тартаре вместе с остальными титанами. Это от нее? Я таращусь на татуировки.
– Проведи пальцем от локтя до запястья, – говорит мне Аид.
Когда я так делаю, звери исчезают, закрывая глаза и ложась, впитываясь в мою кожу и истаивая на ней.
– Ого, – шепчу я.
– Теперь, когда ты их разбудишь, они будут тебя слушаться.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом.
– И что они будут делать?
– Все, что тебе нужно. Могут приносить тебе предметы. Или можешь отправить их собирать информацию: разведать лучший маршрут, подслушать разговоры, шпионить за другими поборниками. – Он поджимает губы. – Может, и за богами, если осторожно.
Звучит как хороший способ заработать себе еще одно проклятье.
– Тебе не обязательно отправлять их всех разом, – говорит Аид. – Как и у зверей, которых они изображают, у каждого есть разные полезные таланты.
Я снова смотрю на свою кожу, которая сейчас чистая, как будто там никого и не было никогда. Как будто они не спят под ее поверхностью.
Аид откашливается:
– Еще тебе разрешен дар от меня лично…
Он делает паузу.
Достаточно долгую, чтобы до меня дошло. Бог смерти… колеблется.
Он опускает взгляд.
– Я предлагаю тебе поцелуй.
К этому моменту мне стоило бы переставать впадать в шок, особенно от Аида, но эффект от этих слов отдается, как камертон от удара о металл. Меня пробирает до самого нутра, где разгорается новое чувство. Непростое чувство.
Преследующее чувство.
Меня никогда не целовали. Я не должна этого хотеть. Или должна? Или это просто любопытство?
Аид подходит ко мне, заставляя меня задрать голову.
– Этот поцелуй оставит на тебе метку, что ты моя.
За менее чем двадцать четыре часа с нашего знакомства я испытала тысячу различных чувств к этому богу: страх, ненависть, раздражение, зависть, досаду, злобную признательность. Большая часть этих эмоций шла параллельно с яростью, вспыхивавшей и затухавшей при каждом событии.
Я не заслужила этого. Ничего из этого.
Так что никто не удивлен больше меня, когда слово «моя», произнесенное этим шелковым голосом, с этим ртутным взглядом, прикованным к моему лицу, вызывает дрожь в животе, как будто все его драгоценные бабочки заперты внутри меня.
Нет. Определенно нет. До ужаса нет. Очень твердое «нет». Я и так не собираюсь крутить роман ни с одним из бессмертных, но с этим – особенно.
Я делаю маленький шажок назад и хмурюсь.
– Что это еще за дар?
Он смотрит на меня в упор:
– Эта метка даст тебе безопасный проход через Нижний мир, чтобы ты смогла вернуться в Верхний мир и не застрять там, внизу.
– О.
Я не отодвигаюсь, когда он приближается еще на шаг. Это дар, который стоит получить, даже если он включает в себя поцелуй.
Аид делает еще шаг, и его запоминающийся запах горького шоколада окружает меня. Он нежно цепляет меня за подбородок пальцами, затем медленно наклоняется. Вот только о нейтральном братском поцелуе он явно не думает: его губы оказываются над моими, почти соприкасаясь.
Его дыхание теплом парит над моей кожей, прежде чем я понимаю, что он делает, и прерывисто выдыхаю.
Аид немедленно замирает, поднимает взгляд, встречаясь с моим, но не отодвигается.
– Проблемы?
– Ты не можешь поцеловать меня просто в щеку или в лоб? – Боги, я говорю как закоренелая девственница. Я она и есть, но не обязательно так говорить.
Спустя секунду он медленно качает головой:
– Это так не работает. Ты хочешь другой дар?
Нет. От такого дара не отказываются. Хуже, я не должна хотеть поцеловать его, но любопытство крепко поймало меня в когти. Не то чтобы я рисковала своим сердцем.
«Это просто поцелуй, Лайра».
Решение принято, я закрываю глаза и поднимаю лицо к его лицу, как подсолнух следует за Аполлоном.
– Давай.
Он не двигается так долго, что я снова едва не открываю глаза, но в этот момент его губы касаются моих.
Сперва мягко, но самое удивительное не в этом. А в том, что он не просто чмокает меня, и на этом все. Вместо этого он легко трогает меня снова и снова, прежде чем прижаться своими губами к моим еще плотнее. Он лишь слегка прикасается пальцами к моему подбородку и губами к моим губам, но его тепло достигает меня… везде.
Его губы мягко раздвигают мои, сминают их, дразнят, становятся все более требовательными, и я не отстраняюсь. Я слишком увлечена всем в этом процессе. У меня кружится голова, и я теряю себя в пространстве. Я раскрываюсь под его прикосновениями и подаюсь к нему, и он не колеблется, и поцелуй обретает жар и собственную жизнь, он грабит, и присваивает, и берет, хотя и дает тоже.
И я не хочу останавливаться.
Потому что поцелуи бога смерти… вкусны.
Жажда требует большего, а его шоколадный запах окутывает меня, смешиваясь с его вкусом.
Аид издает глубокий гортанный звук, затем его поцелуй снова меняется, становясь жадным, горячим и грозным, как хищник, которым он и является, – я знаю, – но для меня слишком поздно. Слишком поздно по очень многим причинам. Я растворилась в своем отклике. Отвечаю ему поцелуем на поцелуй с жаром и безрассудным, опьяняющим риском. Беззащитно, и, несомненно, уязвимо, и все же по-своему сильно, потому что он стонет.
Аид стонет.
И без каких-либо предупреждений в этом касании проявляется его сила. Она проносится сквозь меня диким пожаром ощущений, обжигая все нервы до самого маленького, каждый сантиметр тела, распространяясь от моих губ. Его магия вспыхивает и впитывается в мою кожу и проникает под нее, чтобы улечься там в ожидании, как его татуировки.
И я становлюсь его.
Меня охватывает невольная дрожь. Вслед за ней – когда жар стихает и магия успокаивается – приходит отрезвление: понимание того, где мы, и единственной причины, по которой он меня целует. И я становлюсь неподвижной, как труп, под его касанием. Аид, должно быть, замечает перемену во мне, потому что – пусть он все еще мягко сжимает мой подбородок – я чувствую, как он слегка отстраняется.
Я открываю глаза и без слов таращусь на бога, задержав дыхание, – ведь что я вообще могу сейчас сказать?
– Мне было любопытно… – шепчет он скорее себе, чем мне. Его серебряные глаза сверкают так, будто их коснулся звездный свет, и на одну дичайшую секунду мне кажется, что его трясет, как и меня.
Но потом он выдает понимающую усмешку.
Будь я проклята, если буду стоять тут и смущенно прятать взгляд, как девочка, только что получившая свой первый поцелуй. Вместо этого я хмурюсь и говорю первое, что приходит на ум:
– Ну конечно, бог смерти целуется как демон.
18
И снова к началу
Новый удар колокола заставляет меня отвернуться, отрывая взгляд от глаз Аида и высвобождая подбородок.
Он говорит только одно:
– Этот колокол – сигнал воссоединиться с остальными.
Раскатав рукава рубашки и снова надев пиджак, Аид поворачивается и формальным жестом, который я видела только в кино про ушедшие эпохи, предлагает мне локоть.
И все? Сперва целовать меня до жаркой дымки перед глазами, а потом вернуться к делу?
Я хмурюсь, и он кивает на выставленный локоть. Как только я кладу ладонь ему на рукав, мы исчезаем и снова появляемся на платформе, на которой теперь нет ни еды, ни вещей.
Остальные боги ждут. И снова злобно пырятся.
Зевс фыркает:
– Впервые за два тысячелетия Тигля все поборники получили свои дары.
Он бросает на меня взгляд. Мне кажется или в его глазах просверкнула молния?
Я не понимаю, что впиваюсь пальцами в руку Аида, пока он не накрывает мою ладонь своей. И я заставляю мышцы расслабиться.
– Что с ее туфлями? – спрашивает Гера, оглядывая меня с головы до ног.
– С туфлями? – Один только смешок Афродиты звучит как акустический грех. – Что стало с ее блузкой? – Потом она цокает языком. – Спать с поборниками не запрещено, разумеется, но, Аид, уже? Быстро ты.
Ее поддразнивания напоминают мне о Буне. Опыт подсказывает, что вместо того, чтобы плеваться, краснеть и отрицать, лучше ничего не говорить и принять скучающий вид. Что я и делаю.
Аид легким соблазнительным касанием проводит пальцем по моим костяшкам.
– Это будет не здесь, и это будет не наспех. – Он смотрит на обоих своих братьев. – И мне не придется превращаться в животное, чтобы ее убедить.
О. Мои. Боги.
Вверх по моей шее ползет жар. Вот не мог он тоже просто ничего не сказать? Разве это так сложно?
Воздух трещит от разрядов электричества, легких, но явственных, и мне кажется, Зевс сейчас сорвется. Пока Гера не вкладывает свои пальцы в его.
– Давай не будем, – мягко успокаивает она. – Ты знаешь, он живет ради того, чтобы тебя дразнить.
Через секунду плечи Зевса расслабляются. А потом он делает шаг вперед, чтобы все взгляды сошлись на нем. Он снова главный.
– Вы будете жить здесь, на Олимпе, со своими покровителями, когда не будете участвовать в одном из Подвигов.
Не один и не два поборника морщатся, бледнеют или сглатывают. А вот мое состояние приближается к полноценной панике. Жить… с Аидом. С Аидом.
Зевс не обращает внимания на наши реакции.
– Мы надеемся, что вам понравится на Олимпе. Ваш первый официальный Подвиг начнется завтра.
Жду не дождусь.
Прежде чем я случайно сбалтываю это вслух, перед глазами все снова мигает. Как и в тот раз, когда мы перемещались на Олимп, переход завершается во тьме без звуков и ощущений, кроме предплечья под моей ладонью, – ни давления, ни движения, ничего.
Когда зрение возвращается с резким «вжух», я обнаруживаю себя… Стоп. Где это я? Я обозреваю «утопленную» гостиную огромной квартиры. Это… там, где я думаю? Виды из окон от пола до потолка это подтверждают: я где-то в Сан-Франциско.
– Это твой пентхаус?
– Да. – Его дыхание задевает мои волосы.
– Я думала, поборники должны жить на Олимпе, пока Тигель не закончится.
– И ты живешь. Мы лишь пришли в гости, и это все еще моя территория. Есть разница.
Я начинаю чувствовать, что Аиду нравится наблюдать, насколько правила могут прогнуться под него.
Я отступаю назад, сосредоточивая внимание не на нем, а на комнате.
Никакого греческого декора, ни намека на него. Думаю, от Аида этого следовало ожидать. Богачей в этом городе обычно благословляет Зевс, ведь они тешат его колоссальное эго, в том числе окружая себя всем, что относится к Древней Греции. А эта комната может похвастаться смесью предметов различных культур и эпох, разбросанных среди современной мебели из хрома и черной кожи.
И ни одной фотографии или личной вещи. Я знаю, фотоаппараты – достаточно недавнее изобретение, а этот парень стар, но все-таки: никаких рисованных семейных портретов или памятных вещиц любого вида.
– Расскажи мне больше о своем проклятье, – говорит Аид.
Я слегка отступаю назад.
– Я думала, ты знаешь или увидел… не знаю… какую-то метку.
– Нет.
– Зевс тебе не сказал?
– У богов нет чата, где мы делимся своими ежедневными проклятьями.
Я хмурюсь:
– Вы проклинаете смертных ежедневно?
– Нет. А раз он ничего сегодня не сказал… – Аид скрещивает руки на груди. – Я полагаю, он забыл.
Как же для них просто испортить кому-то жизнь и даже не удосужиться это запомнить.
– Я уже догадалась.
В его поведении ничего не меняется, но у меня складывается впечатление, что Аид… доволен? Или самодоволен? В причине я не уверена.
– Значит, проклятье состоит в том, что тебя нельзя любить?
Я киваю:
– Это значит, что никто не захочет работать со мной, чтобы пройти Подвиги. Не в плохом смысле. А в смутном: «Лучше держаться от нее подальше». Никто никак ко мне не привязывается, всем плевать, выживу я или умру. А в плане конкретных Подвигов – тут добавляется стимул в твоем лице.
Он равнодушно смотрит на меня.
– Ты бы мог отослать меня назад…
– Уже поздно. Когда даймоны спросили, хочет ли кто-то отказаться, это был твой последний шанс. Тигель заключает магический контракт между участвующими богами, подтверждая, что они закончат испытание. А когда поборники соглашаются участвовать, их включают в этот контракт.
– Это что, божественный вариант фразы «Читай гребаный мелкий шрифт»? – Мой голос срывается до писка, и я прочищаю горло. – Это реально надо было объяснить получше.
– Разницы бы не было никакой. Ты была моим единственным выбором.
Аид оставляет меня стоять посреди гостиной и выходит в фойе. А потом указывает на коридор:
– Твоя комната там. Третья дверь направо. Там встроенная ванная.
И он уходит, закрывая за собой дверь в конце коридора.
Я пялюсь ему вслед, более чем пораженная. А потом запрокидываю голову и, моргая, таращусь в потолок, который мог расписывать сам Микеланджело, – фреска изображает Нижний мир и все его уровни.
Где я рано или поздно окажусь, если не буду осторожна.
– Не нужно мне напоминать, – бормочу я в адрес Вселенной в целом. – Я уже поняла, что я в заднице.
19
Лазейки
Уж не знаю, чего я ожидала, но комната, на которую указал мне Аид, подчеркнуто женская, преимущественно в кремовых тонах, заставленная антикварной деревянной мебелью с лавандовыми акцентами в виде элементов декора и предметов искусства. Заглянув в распахнутую дверь в одной из стен, я замечаю огромную ванну на когтистых лапах и испускаю громкий вздох.
В логове Ордена было всего несколько общих ванных комнат, которыми пользовались мы все, таких узких, что я колотилась локтями о стены каждый раз, когда мыла голову или брила ноги, и там регулярно не было горячей воды.
Вот это – роскошь. Моя награда за пережитый дерьмовый день.
Я швыряю тиару на кровать, стаскиваю одежду, которая с самого начала не была моей, и через несколько минут погружаюсь в настоящее блаженство. Я на небесах.
Мои мышцы, уже начинающие каменеть после спринта по ступеням Олимпа, расслабляются в горячей воде, как будто тоже вздыхают. Сквозь пузырьки с запахом жасмина и ванили я наблюдаю, какими интересными фиолетовыми полосами наливаются синяки от моего падения плашмя на те самые ступени.
– Повезло, что я ничего не сломала. – Я откидываю голову на бортик ванной.
Но быть избитой в целом ненамного лучше. Первый официальный Подвиг завтра, а я буду с травмами, в то время как другие поборники идеально здоровые. Просто улет.
Что я такого сделала богиням Судьбы?
В конце концов вода остывает, и я заставляю себя выбраться из ванны. Я застываю в дверях при виде лавандовой пижамы – скромной, с длинными штанами и футболкой с короткими рукавами, и тут есть даже бюстгальтер без косточек и трусы, все свернуто и благопристойно ждет на кровати. Остальная одежда исчезла, но тиара все еще здесь.
Я качаю головой:
– Аид – хороший хозяин. Кто бы знал?
И только когда одеваюсь и откидываю покрывало, я наконец рассматриваю тиару: мне приходится взять ее в руки, чтобы убрать с кровати. И тут я застываю, как мраморная статуя, глядя на эту вещь.
– Не может быть…
Черного золота, крылья бабочки расходятся из центра, отделанного черными же драгоценными камнями. Сами крылья покрыты черными алмазами и жемчужинами. И вот на них я и смотрю не отрываясь.
Потому что черные жемчужины с розовым отливом мне знакомы. Слишком знакомы.
Я считаю их, потом пересчитываю.
Именно этого я и боялась. Их ровно шесть.
Я выполняю команду «Кругом!» с четкостью, которой позавидовал бы солдат, резким шагом выхожу из спальни и прохожу по всему пентхаусу. Останавливаюсь в центре гостиной, не очень уверенная, куда идти дальше. Звук блендера – подумать только! – раздается откуда-то слева, и я направляюсь к нему, чтобы обнаружить Аида на кухне. Волосы его влажные после душа, бледный локон спадает на лоб, а не зачесан назад. Бог переоделся в джинсы и бледно-голубую, видавшую виды футболку с надписью: «Конечно, мою собаку можно погладить».
Не будь я все еще так изумлена из-за тиары, я бы посмеялась, потому что его собака – Цербер, трехголовый адский пес, и всем известно, что он никого не жалует.
А еще Аид босиком.
Ну, я тоже, но он же бог. Я никогда за всю свою жизнь не представляла богов или богинь босиком. Тем более на кухне.
Он поднимает взгляд:
– Смузи?
В какое параллельное измерение я попала? Я качаю головой.
– Тогда сама возьми в холодильнике что захочешь.
Он машет рукой.
Как будто мы обычные люди. Делим квартиру, как будто все это не всерьез. Но это серьезно. Для меня это очень серьезно. Я не очень понимаю, как воспринимать этого Аида, который внезапно заботлив и вежлив, что кажется чем-то неправильным, вроде одежды на размер меньше.
– Не надо так.
Он хмурится:
– Не надо как?
– Вот этой всей вежливо-обаятельной темы.
– Так я успокаиваю людей, – говорит он.
Бог смерти пытается кого-то успокаивать? Какая тревожная мысль.
– Ты уверен, что это правда работает?
– До сих пор работало, – бормочет он.
Мы сбились с темы. Я рывком поднимаю руку, чтобы показать ему тиару.
– Скажи мне, что эти жемчужины не то, что я подумала.
Он бросает взгляд на тиару, потом возвращается к приготовлению смузи.
– Это они.
– Но почему ты… – Я останавливаюсь, затем начинаю заново: – По какой вообще причине ты…
– Они могут помочь тебе. – Он говорит это так обыденно, как будто перечисляет еду в холодильнике.
Я опускаю тиару.
– Ты уже выдал мне два дара. Тебе нельзя давать больше.
– Я дал тебе тиару до того, как даймоны сказали, что я больше не могу тебе помогать, и это не дар. Это деталь одежды.
Неубедительная лазейка по сравнению с теми, что я видела раньше, а воры хорошо ищут лазейки.
Я хмурюсь:
– Значит, жемчужины способны мне помочь?
– Да.
– Как?
– Если я тебе не скажу, то это точно будет не дар. Просто загадка, которую ты будешь разгадывать сама.
Я таращусь на него, и до меня наконец доходит то, что должно было дойти куда раньше:
– Ты знаешь все лазейки. Не так ли?
Его глаза чуть щурятся в улыбке, хотя губы не двигаются.
– Я отказываюсь отвечать, поскольку мои слова могут быть обращены против меня.
Потом он включает блендер, наполняя кухню шумом.
Другими словами, он знает.
Я плюхаюсь на стул возле здоровенного кухонного островка, напротив того места, где он стоит.
– Но… они же Персефоны, – говорю я, как только блендер останавливается.
Аид не реагирует на ее имя так, как я отчасти ожидала, – угрюмо и подавленно: «Не произноси ее имя, а не то…» – и так далее. Вместо этого он пожимает плечами:
– Сейчас они ей не помогут.
Помогут ей? Легенда гласит, что с их помощью он запер ее в Нижнем мире вместе с собой, а не помогал ей. Верно? Тысяча вопросов крутится в моей голове, как собаки за своими хвостами. Но я не произношу ни одного из них. В кои-то веки. Это не мое дело.
– Теперь они твои, – говорит Аид.
