Текст книги "Избранное"

Автор книги: Отто Штайгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Тоскливое одиночество

Одно скажу я вам: богатство – это еще не все. И это не пустые слова. По себе могу судить. Денег у меня много, даже очень много. Я могу купить все, что пожелаю. Но спросите меня, счастливей ли я других? Хотя бы вас? Прямо скажу – нет. Тоска одиночества гложет меня, пожалуй, сильнее, чем вас. Зря вы заносчиво усмехаетесь, эта надменная усмешка бедняка мне знакома: мол, хоть и богат, а слаб. По-вашему, это все слова: деньги есть, вот и говорит. Но разве пришел бы я в эту душную пивную, сел бы за стол с совершенно незнакомым человеком и стал бы исповедоваться ему после двух бутылок вина, если б хоть где-нибудь я чувствовал себя уютней? Да, да, знаю, вам кажется, что я пьян. И это правда, но мне наплевать, что вы обо мне думаете. И вообще физиономия ваша не вызывает у меня симпатии. Советовал бы вам не обольщаться; что с того, что мы пьем вместе третью бутылку… Просто нигде мне не лучше, чем здесь. И деньгами тут не поможешь. Сейчас мы разопьем еще одну бутылку, четвертую. А потом я отправлюсь домой. А может, и не домой. Может, куда-нибудь еще. Вообще-то это неважно, куда я пойду.

Вы правы, я женат. А как же иначе? Но и это не меняет дела. Что? Путешествовать? Вы предлагаете путешествовать? Бог ты мой, как это мило, что вы тоже что-то говорите, хотя советам вашим грош цена. Нет, нет, они ничего не стоят. Только тот, у кого пустой карман, думает, что в путешествиях можно развлечься. Нет, от скуки и одиночества не убежишь. Я хочу вам кое-что рассказать, вы того заслуживаете, вы по крайней мере слушаете. А это уже немало. Обычно не сыщешь такого, кто стал бы выслушивать тебя. Так вот, года два назад приехали мы с женой в Таиланд. Вы что-нибудь об этой стране слыхали? Тем лучше. Итак, Бангкок. Дивные храмы, джонки на воде. Куда ни глянь – красота. Мы даже говорили: вот это счастливый народ, такая простота, а по сути, ведь они счастливей нас, – хотя сами в это не верили. Где это видано счастье без пенящейся ванны и электрического гриля! Вижу, и вы не верите в такое счастье. Вас выдает эта ухмылка. Но слушайте, затем мы попали на Гавайи. И снова то же впечатление. То же бесхитростное счастье. Потом нам показали Пёрл-Харбор, где японцы потопили американский флот. Мы еще, помнится, удивлялись: вот ведь на что способны японцы. Но потянуло домой. И я с радостью возвратился в свою контору.

Моя жена? Ах, не приплетайте сюда моей жены. Ее-то вина в чем? Жена поглощена заботами о калориях. Нет, она выглядит ничего. Еще бы, на двенадцать лет моложе меня, но на вид ей и того не дашь. А вот мне, наоборот, дают больше лет, чем на самом деле. Что поделаешь, заботы. Да и уже стукнуло пятьдесят восемь. Вы бы не поверили, а? Совсем седой. Это инфаркт меня состарил. Нельзя было курить. Нужно было меньше есть, ничего не пить. Иногда я спрашиваю себя: для чего же тогда жить?

А жену мой инфаркт просто потряс. Еще бы! Говорит с тревогой: «Случись что с тобой, в хорошеньком положении я бы оказалась. О делах твоих я ничего не знаю. Ты не сообщил даже, во что вложил свое состояние». С той поры жена вошла в курс моих дел. Забавно, не правда ли? Я ее спрашиваю: «Что тебя тут может интересовать?» Она отшучивается: «Не знаю, право, знакомлюсь на всякий случай». Конечно, она думает, что я вдруг помру. Но об этом, естественно, вслух не говорится. О смерти умалчивается, это дань приличию. Вот вашей жене куда легче: ей не нужно спрашивать, куда помещены деньги. Ха! У вас их просто нет!

Не спорьте, не спорьте, это же видно по вас. Нет, не по костюму, глаза выдают. В глазах бедняка всегда замечаешь и страх, и неуверенность, даже если он и пытается скрыть это. Дерьмовая штука жизнь. Вы что, не согласны? Ладно, все равно вы стали мне намного симпатичней. И слушаете хорошо, а это такая редкость. Моя жена, к примеру, никогда меня не слушает. По правде сказать, я ее тоже. Когда по вечерам я бываю дома, мы сидим наверху в гостиной. Жена раскладывает пасьянс. Я ничего не делаю. Читать не люблю. Просто так сижу, ничего не делаю. Иногда выпиваю бокал вина. Тогда жена, даже не поднимая головы, бросает: «Не пей так много, твое сердце». В самом ли деле заботится она о моем здоровье, я не знаю. Она еще молода, забывать об этом не стоит.

Вот так и живу: дом большой, свой сад, бассейн, мы вдвоем в гостиной, и это «не пей так много». Любуюсь своим садом. Среди деревьев стоит мраморная статуя. Один скульптор всучил мне ее. Голая баба. Толстая. Даже слишком толстая. Спрашивал скульптора: отчего она такая? Он сказал: это символ изобилия. Вот такова и моя жизнь. И здесь в гостиной жена, тоже как символ изобилия. И ничего больше. Никого. Потому и тянет меня иногда из дому побыть среди чужих людей.

Дети у нас, конечно, есть. Сын у меня. Взрослый, уже женат. Живет в Австралии. У него, по-моему, неплохое местечко в Сиднее. Женился года два назад. Знаете, что я подарил ему на свадьбу? Верно! А как вы догадались? Да, ровно пятьдесят тысяч. Кто еще из отцов поступит так? Но я такой – во всем с размахом. Да что говорить, в конце концов, моя же плоть и кровь. Ваше здоровье.

А у вас дети есть? Ах, еще такие маленькие. Хочу вас предостеречь: иметь детей хорошо, но не ждите от них благодарности. Никогда. Думаете, мой сын поблагодарил меня за пятьдесят тысяч? Как же, как же. Ах да, пришло письмо из трех слов: спасибо за деньги. И ничего больше. Совсем ничего. А то еще лучше: полгода назад его жена родила. Девочку. Ну, я ему написал, что кладу здесь на банковский счет на имя внучки десять тысяч. Знали бы вы, как быстро пришел ответ. Не надо на счет, это ни к чему, пришли лучше деньги мне, я помещу их здесь. И я, ненормальный, каким всегда бываю в таких случаях, посылаю ему деньги.

Вскоре после этого моей жене захотелось навестить Роджера. Как же, она до сих пор не видела его жены, та ведь теперь тоже наша дочь, и потом малышка! Вам не надо объяснять, сами знаете, каковы женщины. В общем, пишу я сыну, что, дескать, доставим тебе радость, приедем к тебе в гости, хотим наконец-то познакомиться с женой и дочкой. Как же, радость.

Ответ пришел без задержки: это мило, что мы хотим к ним приехать, правда, сейчас не самое благоприятное время, почти непрерывно льют дожди… Как будто бы жену свою он мог показать нам только при хорошей погоде. Сын писал, что к тому же поездка обойдется ужасно дорого, целое состояние, и что мы доставили бы им большую радость, если бы прислали деньги, которые предстояло потратить на дорогу. А по возможности еще и побольше. В письме лежала фотография малышки, и к ней приписка: девочка выглядит точь-в-точь так, как если бы она была перед вами.

Такая вот история. Обычно я ко всему этому отношусь хладнокровно, но бывает, одолеет меня такая хандра, все мне тошно, и вот спасаюсь тем, что ухожу куда-нибудь, чтобы поговорить с человеком, который меня поймет. Вы мне сейчас уже очень симпатичны. Слушай, давай говорить друг другу «ты». Меня зовут Конрад. Твое здоровье.

Несколько месяцев назад познакомился я на выставке с одной женщиной. Приятная, лет тридцати. Она стояла у стенда, предлагала кофе. Мы заговорили, я пригласил ее. Ну… Вы догадываетесь, она теперь моя подруга. Опять я говорю тебе «вы». Но я сейчас поправлюсь. Нечего улыбаться, сам знаю, что она стала моей подругой не оттого, что я неотразим. Образованная, моей жене с ней не потягаться. На выставках она, правда, больше не работает. Ей не терпится открыть свой бар. При первой возможности я ей его подарю. Не подумайте, что она все только ради денег. Как-то раз я даже заговорил о разводе, но она прервала: нет, Мукки, ты принадлежишь твоей жене. Мило, а? Недавно у меня выпал совсем скверный день. Здоровье подводит: одышка, подавленность, страх, тут уж ничего не поделаешь. Вот тогда и она спросила: а ты подумал обо мне, если, упаси бог, что случится? Ее-то можно понять. Не так ли? Что тут скажешь…

Как? Разве ты уже уходишь? В бутылке еще больше половины. Ну что это тебе вздумалось? Ты не можешь меня теперь вот так просто оставить, я ведь на тебя рассчитывал. Твоя жена! Если даже и так. Пускай она подождет. Моя тоже ждет. Да это же просто хамство с твоей стороны, целый вечер пить мое вино, а потом просто-напросто удрать. Я ведь не обидел тебя… Или? Ну да ладно… Тогда катись к черту, нет, не до свидания, я не желаю тебя больше видеть.

Уходит. Уходит вот так ни с того ни с сего. Потому что жена ждет. Жалкий прохвост, ручаюсь, у него даже на хлеб денег нет. А какой гордый. Такой имеет основание быть гордым. Я ему был нужен, чтобы платить. А что я говорю, его не интересует. Странно, никого не интересует, что я говорю. Ну почему? Почему? Если мне нужен слушатель, я должен его покупать. Дерьмовая штука жизнь.

Перевод М. Десятерик

Скрипка Гумбольца

Месяца четыре назад в гостиницу «Вильгельм Телль» вошел господин и спросил номер с ванной и красивым видом из окна. В правой руке он держал черный футляр для скрипки. Портье подал ему ключ от 25-го номера, сообщив гостю, что в номере ванна, а в хорошую погоду он может любоваться из окна видом на перевал Альпшток.

– Если вас это устраивает, заполните анкету.

Господина это устраивало. Он заполнил анкету, протянул портье багажную квитанцию и спросил:

– А сейф у вас есть?

– Разумеется, – ответил тот. – Вы можете положить туда свои ценности.

– Прекрасно. Спрячьте в сейф вот эту скрипку, пожалуйста.

Портье быстро заглянул в анкету. «Ференц Магаль» – значилось в графе «имя».

«Ну точно, венгр», – подумал он и сказал гостю, что такого большого сейфа у них нет.

– Очень жаль, – огорчился гость. – Придется мне поискать для отпуска другое место.

Услышав такие слова, портье попросил господина Магаля подождать его полчасика, ему хотелось бы посоветоваться с директором.

Господин Магаль остался ждать в 25-м номере. Через полчаса там появился сам директор гостиницы. Это был господин, весь облик которого изобличал человека хорошо воспитанного и озабоченного мыслями о приумножении доброй славы швейцарских гостиниц.

– Какая жалость! Какая жалость! – воскликнул он с порога. – Сколько времени вы намерены оказывать нам честь своим пребыванием?

– Месяца два, не меньше. Я должен хорошо отдохнуть.

Директор сделал вид, что его только что осенила прекрасная идея, и произнес:

– Мы могли бы взять для вас сейф в городе. Там есть большие сейфы. Они настолько вместительны, что туда можно поставить даже контрабас. Наш долг – выполнять все пожелания гостей. И этот долг мы выполним с радостью. Ведь мы же лучшая гостиница.

Такое отношение администрации гостиницы к своим постояльцам устраивало господина Магаля, ибо ему уже успел понравиться вид на перевал. И тогда он подчеркнул, что у него не просто скрипка, а настоящий Гумбольц.

– А, ну теперь я вас понимаю! – воскликнул директор. – И еще как понимаю.

Сейф был привезен из города на другой день. А в тот самый первый вечер, спускаясь в ресторан, господин Магаль был вынужден взять драгоценную скрипку с собой. Он держал своего Гумбольца между колен и позже, когда пил пиво в баре.

Новость о необычном постояльце мгновенно распространилась в местечке. Зал ресторана в тот вечер оказался полон людей. Каждый жаждал увидеть владельца настоящего Гумбольца. Тут были и священник, и председатель общины, и аптекарь, и другие представители местной интеллигенции, бывшие горячими патриотами своей округи. Они подсели к Магалю, приветливо осматривавшему зал. Разговор быстро и легко перешел на Гумбольца. Аптекарь поинтересовался, много ли еще осталось таких скрипок.

– В том-то и дело, что нет, – ответил господин Магаль. – Я могу с полной уверенностью сказать, что эта является последним настоящим Гумбольцем. По крайней мере в прошлом году Нью-йоркский музей современного искусства предлагал мне за нее десять тысяч долларов. Но за эти деньги я ее не отдал. Она стоит не менее пятнадцати тысяч.

– Это же пятьдесят тысяч франков, – глухо произнес директор банка. – И даже еще больше.

Незадолго до полуночи господин Магаль покинул зал, унеся с собой скрипку. Все провожали его взглядами. Председатель общины отметил его подчеркнутую скромность.

– Вот эдакому человеку и должно принадлежать такое богатство.

Лишь один священник, положение которого обязывало выступать против богатства и праздности, проявил недоверчивость.

– А что, если, – предположил он, – в футляре и нет никакой скрипки, и этот человек вовсе не венгерский эмигрант, а самый обычный венгр и, значит, коммунист?

Остальные господа не рисковали заходить так далеко в своих домыслах, но все же решили следующим вечером выяснить правду.

И они ее выяснили. Магаль был приглашен на бокал вина. Случайно заговорили о скрипке. Его спросили, правда ли, что Гумбольц ценится выше Страдивари.

– Страдивари много, а вот Гумбольц всего один, – ответил господин Магаль и сложил вместе ладони.

Этот ответ завоевал расположение священника, но он все-таки спросил:

– А можно ли посмотреть на эту скрипку? Хочется самому подержать такое сокровище.

– Разумеется! – воскликнул Магаль, быстро вышел и принес скрипку. Он открыл футляр, вынул оттуда скрипку и, как ребенка, положил ее на руки священнику.

Аптекарь, хорошо разбиравшийся в людях, а потому с самого начала горячо полюбивший Магаля, лишь улыбнулся и продолжал улыбаться, когда к столу, как по заказу, подошел господин Хёрнляйн[24]24
  Фамилия Хёрнляйн (Hörnlein) переводится на русский язык – «рожок».


[Закрыть].

Господин Хёрнляйн, руководивший службой по регистрации жителей, слыл в местечке известным скрипачом. Он молча взял скрипку, протянутую священником, попросил смычок и заиграл элегическую мелодию. Он играл так проникновенно, что даже картежники за соседними столиками подняли головы и закивали: вот он, мол, каков, наш Хёрнляйн.

Ему щедро хлопали. Хлопал и господин Магаль. Но успех не смутил господина Хёрнляйна.

– Очень хорошая скрипка, – произнес он, – но по звучанию ничего особенного.

– Конечно ничего, – согласился Магаль. – Это ведь не Страдивари. Это Гумбольц. А скрипки Гумбольца славятся совсем не звучанием.

– А чем же?

– А тем, что они очень редки.

Всем стало все ясно. Аптекарь спросил:

– А чем особенно отличаются скрипки Гумбольца?

– Дело в том, – ответил Магаль, – что у настоящего Гумбольца нет никаких отличий. Это и составляет его основную ценность. Если бы эти скрипки имели какие-то отличительные особенности, то итальянцы давно бы изготовили уже сотни подделок. А вот Гумбольца не подделаешь.

Господин Магаль сделался в местечке знаменитостью. С ним здоровались дети, женщины находили, что в нем что-то есть, хотя и не могли толком объяснить, что именно.

Когда через три недели он получил счет за гостиницу и через четыре дня после этого еще не оплатил его, директор, мило улыбаясь, сказал ему:

– Поймите меня правильно, но…

– Если бы вы только знали, – ответил господин Магаль, – как мне перед вами неловко. Понимаете, мне должны прислать деньги, но их почему-то нет. Потерпите, пожалуйста, несколько дней.

Шесть недель спустя директор гостиницы обратился за советом к друзьям. Директор банка сказал, что видит возможность уладить дело, но должен обсудить свою идею на общинном совете.

И он обсудил ее. Ему легко удалось получить согласие всех членов совета, и вечером вся компания вновь собралась в «Вильгельме Телле». Директор гостиницы собственноручно принес из подвала три бутылки вина, затем каждый из присутствовавших заказал еще по бутылке. Настроение у всех было приподнятое. Но вот лицо господина Магаля приняло серьезное выражение, и он заговорил про одиночество и настоящих друзей, которых здесь приобрел. И только после этого председатель общины предложил ему продать скрипку.

– Она стала бы жемчужиной нашего местного музея, – сказал он в заключение.

– Пятьдесят тысяч, – произнес господин Магаль.

– Так много община не может выделить, – ответил председатель.

Директор гостиницы приказал принести еще несколько бутылок. Далеко за полночь Магаль бросился на шею аптекарю и срывающимся голосом стал говорить, что готов уступить музею скрипку за двадцать тысяч. Правда, лишь при условии, что в течение двух месяцев сможет выкупить ее обратно, и притом за ту же самую цену.

На следующий день он сам отнес скрипку в музей. Ему разрешили посмотреть, как к ней прикрепили табличку и поместили в витрину под стекло. Он получил деньги, вернулся в гостиницу, оплатил счет и с первым же поездом покинул местечко.

Друзья проводили его на вокзал, помахали на прощание руками, смеялись, говорили:

– Такова жизнь.

Вчера истек двухмесячный срок. А Магаль так и не объявился. Но это уж его дело. Во всяком случае, Гумбольц теперь окончательно перешел в собственность местного музея.

Повезло, ничего не скажешь.

Перевод М. Сеферьянца

После сеанса

Когда человек в белой шляпе вошел в салун[25]25
  Питейное заведение.


[Закрыть], все голоса смолкли, и присутствовавшие как один повернулись к нему. Человек в белой шляпе бросил на стойку деньги, бармен быстро наполнил стакан. Рука бармена, показанная на экране крупным планом, подрагивала. Человек в белой шляпе залпом выпил стакан.

– Кто? – процедил он сквозь зубы. Это прозвучало так, словно спрашивал не он, а кто-то другой. Он повернулся, положил на стойку локти, охватил цепким взглядом сидящих за столиками и произнес еще раз:

– Кто?

Под взглядом его голубых глаз, почти неестественно голубых – хотя остальные цвета на экране были переданы безупречно, – люди в салуне стали чувствовать себя неуверенно. Заикаясь они начали уверять, что все это дело рук Кули: он убил фермера и он же похитил его дочь-блондинку.

Узнав все, человек в белой шляпе покинул салун. Он шел спокойно, но люди за столиками на экране и зрители в зале понимали, что это спокойствие чревато смертью. Он проверил подпруги и галопом ускакал из деревни. Путь его лежал к отвесным скалам. Туда, где приканчивают злодеев. Такой же конец был уготован и Кули. Это знали и зрители, это знал, похоже, и человек в белой шляпе. Он загородил Кули дорогу, дал ему возможность выстрелить первым, а затем бросился за выступ скалы. Кули еще успел извиниться перед пленницей за свое гнусное злодеяние, сославшись при этом на тяжелое детство: мать убили индейцы, отец с горя запил, и потому ему, Кули, все равно где умереть, здесь или в другом месте, – ведь его жизнь не нужна никому. И лишь после этого его настигла пуля человека в белой шляпе. Он поднял в седло красавицу блондинку и поскакал обратно в деревню, где за это время возле салуна уже собралась толпа. Никто не знал, о чем думал человек в белой шляпе. Но когда девушка, спрыгнув с лошади, бросилась в объятия молодого фермера, его взгляд устремился куда-то в даль. Охваченные радостью, люди уже не обращали на него внимания. Он повернул коня и поскакал прочь из деревни.

В зале зажгли свет, зрители стали подниматься со своих мест, а он все еще видел перед собой взгляд человека в белой шляпе, бросившего поводья на шею коня, уносившего его в одиночество. Он не думал о жене, которая шла за ним следом. И лишь в коридоре, когда она сказала, что оставила в зале зонт, вспомнил о ее существовании.

Он подождал, пока опустел зал, и возвратился за зонтом. Она приняла его с улыбкой благодарности. С неподвижным лицом он прошел мимо нее к лестнице, подтянул брюки, вынул из кармана пачку сигарет, встряхнул ее, вытащил губами сигарету, чиркнул зажигалкой и понял, что жена находится где-то сзади, что она смотрит ему в спину. Выйдя на улицу, он остановился. Она догнала его, сказала:

– А дождь кончился, – и взяла его под руку.

Он отстранился. Она съежилась, почувствовав за собой неясную вину. Но, полная решимости спасти остаток вечера и ночь, пошла рядом с ним. Через какое-то время она спросила:

– Тебе понравился фильм?

Он отлично знал, что она не любит такие картины и что ей все равно, понравился ему фильм или нет. Просто ей хотелось с ним говорить. Очень хотелось.

Он выплюнул сигарету, сказал:

– Мы можем еще выпить пива.

– Пиво есть у нас в холодильнике, – сказала она. – Пойдем, дома уютнее.

– Сейчас я не хочу домой, – сказал он.

Она опустила голову и снова молча пошла рядом. Он сказал:

– Краски хорошие. Да и снято неплохо.

– Я тоже подумала об этом, – с готовностью отозвалась она. – Если тебе еще хочется пива, то давай выпьем, но где?

Он почему-то вспомнил свою бухгалтерию. Шорфа, сидящего за конторкой, и маленького Шнеккенбергера, рассказывающего скучные анекдоты. Они оба были старше его. В десятичасовой перерыв он ходил за бутербродами, иногда Шорф просил его купить еще пачку «Кэмела».

Человек в белой шляпе. Человек в белой шляпе.

Она снова взяла его под руку. На этот раз он не противился. Он сказал:

– Это психологический фильм. Большинство этого совсем не поняло.

– Ну конечно же, – ответила она, пытаясь идти с ним в ногу.

– Кули сделался преступником, потому что у него было тяжелое детство.

– Правильно, – сказала она. – Когда он ускакал, я тоже подумала об этом.

– Я сразу чувствую психологический фильм, – сказал он.

– Да, конечно.

Она подвела его к освещенной витрине магазина.

– Иногда люди считают, что если в фильме мало действия, то он скучный. Но ведь здесь все дело во внутреннем воздействии.

– Да, ты прав, – отозвалась она. – Тебе нравится это пальто?

– Какое?

– Коричневое. С меховым воротником. Правда, оно бы мне подошло?

– Не знаю, – сказал он. – Ведь и шериф побоялся сказать. Это так типично.

– Для меня оно, пожалуй, немного темновато.

– Темновато, – повторил он. – Вот здесь мы можем выпить пива.

Они зашли в кафе, он заказал пиво. Она сказала, что не знает, что взять, и улыбнулась официантке. Может, апельсиновый сок.

Он сказал:

– Возьми тоже пива.

И она быстро повторила:

– Да, и мне пива.

Продолжая улыбаться, она через стол протянула ему руки. Несколько секунд он не замечал их, и они лежали на красной скатерти стола. Потом он положил на них свои. Он проделал это серьезно и спокойно. Она спросила:

– А она тебе понравилась?

– Кто?

– Ну та, в фильме.

– А, в фильме, – сказал он, погладил рукой бокал и выпил.

– Она стройнее меня, – сказала она. – Некрасивая, по стройная. Стройнее, чем я.

– А, – сказал он, – ох уж эти актрисы.

– А ведь и во мне тоже пятьдесят шесть кило, – сказала она, сжав его руки. – Пойдем домой?

«Нет, лучше не сегодня», – подумал он и ответил:

– Я хочу еще пива.

Она выпустила его руки. На ее лице он увидел разочарование. Он больше не думал о человеке в белой шляпе и почему-то снова вспомнил Шорфа. Человеку за пятьдесят, и что в таком возрасте ждать от жизни?

– Не буду пить больше, – сказал он, подозвал официантку и расплатился.

На улице она снова взяла его под руку. Он сжал ее руку, она сказала:

– Про пальто это я только так говорила. Оно мне совсем и не нужно. Главное, чтобы человек был счастлив. Правда ведь?

– Конечно правда, – ответил он.

У тротуара он увидел свою машину, стал искать ключи и подумал: «Пятьдесят шесть кило, и как это ей только удается. А ведь она ничего. Вполне ничего». О человеке в белой шляпе он больше не вспоминал.

Перевод М. Сеферьянца