Текст книги "Избранное"

Автор книги: Отто Штайгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Ноша была не из легких. Каждые сто метров нам приходилось ставить носилки на землю, чтобы чуточку передохнуть и вытереть пот со лба. Каневари даже не открывал глаз, нисколько не интересуясь тем, что мы делали.

В одном месте спуск был особенно крутой. Преодолеть его, да еще с носилками, на которых лежал итальянец, было непросто. Тогда мы сказали Каневари, чтобы он сошел с носилок и небольшой отрезок пути с нашей помощью преодолел пешком. Нам казалось, что на это у него вполне хватит сил. Обратившись к итальянцу по имени, мы попытались расшевелить его. Потом кто-то громко прикрикнул: «А ну вставай!» В ответ Каневари даже не пошевельнулся. Он что-то пробормотал с закрытыми глазами, и даже Сильвио не сумел ничего разобрать. Поскольку нам никак не удавалось поднять носилки с итальянцем на такой крутизне, пришлось идти в обход по лугу, из-за чего было потеряно более четверти часа.

Часа через четыре, я думаю, наконец-то мы увидели джип. Заметив нас, водитель вышел нам навстречу и сказал, обращаясь ко мне: «Ну-ка, давай сюда!», и занял мое место.

Я очень обрадовался, потому что буквально валился с ног от усталости. Мы поставили носилки с Каневари в джип и сами сели рядом.

«Куда ехать?» – спросил водитель.

«Сначала давай в полицейский участок, в Зас-Альмагель», – сказал Штрассер.

Когда мы отъехали, итальянец открыл глаза и спросил: «Где?»

«В Зас-Альмагель», – ответил Штрассер.

«Bene», – проговорил Каневари и привстал на носилках.

Я подумал: у тебя наверняка пройдет всякое желание произносить это слово, как только ты разберешься в том, что мы едем в полицию.

«Где же вы его подобрали?» – поинтересовался водитель.

«В теллибоденской хижине. Он как раз собирался перейти границу».

«Да. Иногда они себе это позволяют. Получат зарплату, а потом пешком переходят на итальянскую сторону. Мне сразу показалось, что я его где-то видел. Он наверняка у нас работает».

«Да, нам известно», – подтвердил Штрассер.

Мне так хотелось, чтобы Штрассер не рассказывал о том, что Каневари совершил кражу, и учитель действительно не обмолвился об этом ни словом. Он закурил сигарету и протянул пачку водителю, но тот из-за плохой дороги был вынужден держаться за баранку обеими руками и поэтому старался не отвлекаться.

«Закурите для меня сигаретку, – попросил он, – и суньте мне ее в рот».

Штрассеру понравилось, что водитель взял сигарету, которую он ему прикурил. Штрассер повернулся в нашу сторону и заметил:

«Мы всегда так делали в армии».

«И как же произошел этот несчастный случай?» – поинтересовался водитель.

«Итальянец выпрыгнул из окна. Тогда он, вероятно, и вывихнул себе ногу. Потом его закрутило в воздухе, и он съехал с откоса. Тяжелые камни покатились и задели его. Мы подобрали его уже внизу».

«Ему еще повезло», – проговорил водитель.

Теперь Сильвио закурил сигарету и протянул мне пачку. Но я не стал курить из-за Штрассера, хотя тот наверняка ничего бы мне не сказал.

Потом водитель забросал нас вопросами. Как нам нравится здесь в горах? – Спасибо, очень хорошо. – Наконец-то погода установилась. – Да, слава богу. – Откуда мы сами? – Из Берна, целый гимназический класс, всего шестнадцать мальчиков, все, кроме самого старшего – Сильвио, которому почти семнадцать, в возрасте от пятнадцати до шестнадцати. – А есть в классе девочки? – В нашем четвертом – нет. Но это исключение. А в основном все классы смешанные.

Когда мы проезжали мимо дома в Цермайджерне, никого из наших не было видно. Штрассер заметил:

«Остальные, наверно, спустились с гор в Зас-Альмагель. Мы наверняка застанем их в полицейском участке».

Перед самым городком итальянца снова вырвало. Мы поддерживали его, а он, свесив голову через борт, давился что было сил, но у него опять ничего не получилось – вышло немного слюны да желтой слизи.

Остальные ребята действительно ждали около полицейского участка, устроившись рядом в маленькой комнате, в коридоре и прямо на земле перед входом в дом. Судя по всему, они намного опередили нас. Они были усталыми и вспотевшими и выглядели так, словно ничто в жизни их больше не интересовало. Когда мы подъехали на джипе, они безмолвно сидели, как мексиканцы в каком-нибудь американском вестерне. Оживление наступило только тогда, когда мы выгрузили носилки с итальянцем.

– Сколько же времени вы нас ждали?

– Может, полчаса, а может, чуть больше, – сказал Артур. – От Маттмарка шли очень быстро. Правда, не так быстро, как раньше, но тем не менее. Мы не хотели, чтобы вы обогнали нас на джипе, а кроме того, мы спешили, чтобы не пропустить момент встречи полицейского с Каневари. И мы добрались до полицейского участка, опередив вас на целые полчаса.

– В полицейском участке никого не оказалось, двери были заперты. Но мы решили ждать в расчете на то, что полицейский скоро придет, может, он сейчас как раз на вызове. А может, просто зашел в кафе пропустить рюмку-другую.

Из соседнего дома вышла женщина и спросила, вы, наверно, ждете Антаматтена? Я ответил, что мы ждем полицейского. Я ведь не имел понятия, как его зовут: Антаматтен или Мюллер.

Она ответила, я все равно его увижу и скажу ему.

Он действительно вскоре появился. Впустил нас к себе и сразу задал вопрос:

«Ну как все прошло? Успешно?»

«Да, – ответил я. – Еще бы! Вы были правы: мы захватили его в горах в теллибоденской хижине. Ребята доставят его сюда на джипе, потому что ему сейчас трудно ходить».

«Ничего, скоро опять научится ходить, – сказал полицейский и рассмеялся. – Ну а деньги?»

«Все в порядке. Мы их у него отняли».

«Четко сработали, – проговорил полицейский. – С вами можно иметь дело. Да и вам самим наверняка было приятно совершить что-то значительное. Ну прямо как взрослые. Я сказал: как взрослые… Даже более того. Из тысячи взрослых едва ли найдется хоть один, кто участвовал бы в погоне за преступником. Когда вы расскажете об этом домашним, они сделают большие глаза от удивления».

«Надо думать, – подхватил я. – Но вот что еще. Итальянцу немного досталось при задержании, потому что он решил защищаться с ножом в руках».

Я рассказал, как Каневари выпрыгнул из окна, как мы выкуривали его из расселины в скале, как потом он пошел на нас с ножом.

«Но вы, надеюсь, не разбежались от страха?» – спросил полицейский.

«Мы? Наоборот». – И я рассказал, как мы сломили сопротивление итальянца, забросав его камнями. Это понравилось полицейскому, он заметил, что в такой ситуации очень важно не растеряться, а с такими птицами, как этот вот, и церемониться нечего.

Я очень обрадовался, когда полицейский так сказал, он снял с меня тревогу, которую я чувствовал из-за Каневари. Теперь я уже нисколько не сомневался, что поверят нам, а не итальянцу, если тот вздумает рассказать о том, что мы его избили.

Наконец появились вы. Это вызвало всеобщее оживление. У дверей толпились живущие по соседству, им тоже было интересно посмотреть на преступника. Не знаю каким образом, но по округе уже разлетелась весть о том, что нам удалось задержать беглеца.

– Да, – подтвердил Петер. – Все очень напоминало демонстрацию. Перед полицейским участком стояли люди. Вместе с нашими ребятами собралась уже целая толпа.

Мы велели Каневари выйти из машины. Сейчас он чувствовал себя нормально, только лицо оставалось желтым. А вот губа распухла еще больше. Вначале итальянец недоверчиво осмотрелся по сторонам. Увидев перед собой многочисленные любопытные лица, он опять в страхе затаился, но потом ему бросилась в глаза вывеска: кантональная полиция. И это его, кажется, чуточку успокоило. Каневари поднялся, но без посторонней помощи он идти не мог. Нам пришлось его поддерживать. Когда собравшиеся увидели его изукрашенное лицо, большинство отнеслось к нему с симпатией.

«И как такое могло случиться?» – проговорил кто-то в толпе.

«Он вор. Деньги у нас украл», – крикнул я, полагая, что слова произведут впечатление на толпу. Но не тут-то было.

«Как они его отделали! Просто жуть!» – заметил кто-то.

«Жуть да и только!» – подхватили все в один голос.

«Это с ним случилось при попытке к бегству», – возразил я.

Всего несколько человек в толпе были за нас. Какая-то женщина проговорила:

«Так ему и надо. Все они воры».

Но большинство решило: несмотря ни на что, так зверски избивать его мы не имели права.

Я снова возразил:

«Да не мы его так избили. Это он сам свалился с откоса при попытке к бегству».

Какой-то старик заметил:

«Известное дело – при попытке к бегству. Знаем, знаем. Раньше так расстреливали – при попытке к бегству».

Я был по горло сыт этими упреками и совершенно без сил. Я, собственно говоря, рассчитывал на совсем другой прием. Естественно, без фанфар, но все же я ожидал, что нас хотя бы похвалят за то, что мы поймали преступника. Повернувшись к старику, который сказал, что раньше так расстреливали при попытке к бегству, я заметил:

«Вас ведь при этом не было, как вы можете знать?»

Мы отвели Каневари в караульное помещение. Там за барьером сидел полицейский. Увидев итальянца с распухшей губой и с запекшейся кровью на лице, который с нашей помощью проковылял по комнате, полицейский воскликнул:

«Черт возьми! Здорово вы его отделали».

Он пододвинул итальянцу стул, тот сел, опустил голову, и мне показалось, что сейчас его опять станет рвать. Но этого не произошло.

«Здорово отделали», – повторил полицейский.

Штрассер заметил, что, наверно, не помешает вызвать врача. Дело в том, что ночью и во время переезда итальянца несколько раз рвало, поэтому стоит вызвать врача. Теперь полицейский уже не был столь любезен, как прежде.

«Всему свое время, – возразил он. – Вначале давайте разберемся с деньгами».

Штрассер положил на стол конверт и сказал:

«Вот они. Мы их у него забрали».

Полицейский внимательно пересчитывал купюры, перекладывал их из одной кучки в другую, причем каждый раз поворачивал их таким образом, что голова изображенного на банкноте мальчика оказывалась сверху. Я помогал считать, заметив при этом, что и Каневари, подняв голову, мысленно пересчитывал разложенные на столе деньги.

Закончив подсчет, полицейский сказал:

«Значит, из этой суммы вам причитается шестьсот. Остальные он, видимо, стащил в другом месте».

«Весь вопрос – где?» – заметил кто-то.

«Это выяснится в ходе следствия».

Он положил шесть купюр рядом с остальными и сказал:

«Вам только придется расписаться в получении», – и, чуть сместившись на стуле, наклонился к пишущей машинке. Тут его взгляд упал на итальянца, впервые с того самого момента, как тот поднял голову и уставился на лежавшие перед ним деньги.

Вдруг, словно напоровшись на какое-то препятствие, полицейский застыл в крайнем удивлении. Несколько секунд он пристально смотрел итальянцу в лицо, потом перевел взгляд на Штрассера, потом снова на итальянца. И наконец изрек:

«Что за наваждение, черт возьми? Кто это?»

«Каневари», – проговорил Штрассер.

«Нет, это не Каневари. Это не мой Каневари. Это не он».

Услышав такие слова, все мы, разумеется, были крайне удивлены. Это вообще не укладывалось в нашем сознании – вот тебе и раз, как это не Каневари?

«Кто же это тогда, по-вашему?» – спросил Штрассер, что и в его устах прозвучало весьма неубедительно.

«Понятия не имею», – проговорил полицейский. В его интонации послышались еще менее любезные нотки.

«Во всяком случае, мы схватили его в горах, в теллибоденской хижине, – вмешался в разговор Артур, – и свои деньги мы у него нашли».

Однако полицейский дал понять, что ему абсолютно наплевать, где мы его нашли. Лично он может с определенностью утверждать лишь то, что это не Каневари. А с этим человеком его ничего не связывает. И кроме того, в таком виде он просто не может его принять. А вдруг у него обнаружатся какие-нибудь внутренние травмы. Если он примет его в таком виде, потом ему придется все самому расхлебывать, а нас тогда ищи-свищи. Он, может, и закрыл бы на все глаза, если бы сейчас перед ним сидел настоящий Каневари, а не этот вот, совсем незнакомый человек, который не имеет ни малейшего отношения ко всей истории.

«Мы, разумеется, искали не конкретно Каневари, – проговорил несколько обескураженный Штрассер, – а похитившего наши деньги вора. Мне все равно, как его зовут. Главное, чтобы мы получили наши деньги. И на этом вопрос для нас исчерпан».

Теперь полицейский не на шутку рассердился. И вообще, что это за постановка вопроса, уже давно никто не разговаривал с ним таким тоном, в конце концов он тоже человек, как все. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы выложить деньги до официального закрытия дела. Ведь вся эта история раскручивается через него, поэтому, случись какая-нибудь ошибка, все застопорится, и виноват будет он. Он, а не господин учитель. Вы только посмотрите, какой у него жалкий вид, такое впечатление, что он в любой момент может свалиться со стула. За все время к нему еще ни разу не доставляли людей в таком состоянии, и сейчас он первым делом попытается найти врача, чтобы тот его осмотрел.

Поэтому он пи за что не пойдет на то, чтобы немедленно взять итальянца под стражу, не говоря уже о том, что такой вопрос может вообще не возникнуть, в любом случае до этого еще далеко. Сначала тут надо выяснить, кто из нас может засвидетельствовать, что кражу совершил, именно он. Вероятно, никто. Значит, и представление доказательств упирается в него. Сейчас по крайней мере не надо его дергать, ему лучше знать, как поступить в таком случае.

Полицейский позвонил местному врачу, но того не оказалось дома. Он стал нервничать, он не может ждать, пока вернется господин доктор, ведь речь идет об экстренном случае. Ему, видимо, дали адрес другого врача. Набирая номер телефона, полицейский почему-то зажал трубку между плечом и подбородком, хотя руки его были свободны. Повернувшись к нам, он едва слышно проговорил:

«Врач сюда приезжает только на лето. Живет по соседству. Если он на месте, то сразу же придет».

Врач оказался дома. Полицейский объяснил ему суть дела, потом положил трубку и сказал:

«Сейчас он будет здесь».

Повернувшись спиной к итальянцу, полицейский стал закладывать лист бумаги в машинку. Потом резким движением на своем вращающемся стуле он вплотную приблизился к итальянцу и быстро проговорил:

«Фамилия? Имя?»

Прежде чем итальянец успел открыть рот, Штрассер заметил:

«Он не говорит по-немецки».

«Уж это он знает. Что им нужно понимать, они понимают. Итак: Фамилия? Имя?»

«Порта», – произнес итальянец.

Я так привык называть его Каневари, что сначала подумал, он лжет.

«Умберто Порта», – произнес итальянец, и теперь это прозвучало убедительнее, чем в первый раз.

Полицейский негибкими пальцами напечатал на машинке и, не поднимая головы, сказал:

«С моим Каневари у него вообще ничего общего. Это я сразу заметил. Совсем не похож. Удостоверение личности есть?»

Итальянец молчал, а полицейский, раскачиваясь на своем вращающемся стуле, проговорил, чеканя слова:

«Удостоверение личности. Паспорт. Passaporto».

«Si», – произнес итальянец. Он извлек из заднего кармана брюк паспорт и положил его на стол. Полицейский прочел фамилию, с ликованием сунул паспорт Штрассеру под нос и сказал:

«Вот. Читайте. Порта Умберто. Теперь-то вы признаете?»

«Что значит «признаете»? Мне нечего признавать. Я никогда не утверждал, что его зовут Каневари».

«Ну как же. Утверждали. Когда вы его сюда доставили, вы заявили, что он мой Каневари».

«Боже праведный! – проговорил Штрассер. – Да не запутывайте дело еще больше. Я повторяю: мы искали не человека по фамилии Каневари, а вора».

«Я не верю больше ни одному вашему слову. Сначала вы утверждали, что его зовут Каневари и он вор. Теперь же осталось только то, что он вор. Но и это вы доказать не в состоянии. А что, если вдруг выяснится, что он ничего не украл?»

«Откуда же тогда у него столько денег?»

«Пока рано делать выводы. Этим займется следствие. – Повернувшись к итальянцу, полицейский спросил: – Откуда у вас эти деньги?»

Услышав, что речь зашла о деньгах, итальянец оживился.

«Si, si, – торопливо заговорил он. – Эти деньги. Мои деньги».

И тогда, несмотря на свою распухшую губу и запекшуюся кровь на голове, он стал так быстро говорить по-итальянски, что в этом бурном потоке слов Сильвио, наверно, разобрал едва ли больше меня.

– А я, – добавляет Артур, – я подумал, он специально болтает так много только потому, что стащил деньги. И теперь выискивает тысячи всяких уверток, благо это несложно. Но не о них сейчас речь. Главное для нас – выручить наши деньги.

– А у меня уже тогда закрались сомнения, – признался Петер. – Я был еще в полной уверенности, что именно он стащил наши деньги, но то, что его звали не Каневари, меня очень насторожило. И потом я немного побаивался прихода врача. Ведь если итальянец начнет все выкладывать, у нас будет бледный вид.

– Сильвио стал переводить, что сказал итальянец. Это меня совсем добило. Все время, пока говорил Силь^ вио, я не сводил взгляда с Порты. Теперь он снова сидел скрючившись на стуле. Видимо, ему далось нелегко говорить так быстро.

Итальянец, перевел Сильвио, работает в Маттмарке. Ему дали отпуск на неделю в связи с тем, что в Печетто – это деревня по ту сторону перевала Монтеморо – уже назначена свадьба его дочери. Поэтому он и отправился туда пешком. А ехать на поезде – это долгая история: ведь сначала надо спуститься в Фисп, потом через Симплон в Пьедимулеру, затем снова подняться в долину Анцы, после чего еще идти до места пешком.

«А как же деньги? – спросил Штрассер. – Может, он еще станет утверждать, что все деньги его?»

«Он утверждает, – продолжал Сильвио, – что все деньги его. Дело в том, что перед его уходом ему выдали зарплату. Всего восемьсот франков. Остальные – это его накопления. Он хотел купить своей дочери свадебный подарок».

Я ни на секунду не сомневался, что Порта говорит правду. Выходит, мы устроили погоню за совершенно незнакомым нам и совершенно невинным человеком, которого к тому же жестоко избили. Только теперь до меня дошло, почему он так вел себя по отношению к нам, почему вынул нож, почему отказался бежать. Он просто не знал, кто мы такие и чего от него хотим. Ему естественно было предположить, что мы охотимся за его деньгами, словно какая-нибудь организованная банда преступников, да еще с учителем во главе. Получилось, что он подумал о нас именно то, что мы думали о нем. И вот теперь он сидел перед нами с запекшейся кровью на голове, а мы, обступив его со всех сторон, от стыда не могли поднять на него глаз. И уж совсем неразрешимой загадкой казалось нам теперь – как выпутаться из столь неприятной ситуации. Мы полагались на Штрассера в надежде на то, что уж он-то найдет какие-нибудь слова в наше оправдание. И учитель сказал, но таким тоном, что сразу стало ясно: он и сам в это не верит.

«Он лжет», – проговорил Штрассер.

Оказалось, Порта все же понимает по-немецки больше, чем мы думали.

«Я не лжет», – возразил он.

«Это легко проверить», – заметил полицейский. Он уверенно чувствовал себя при исполнении служебных обязанностей, уже не будучи, как тогда в Цермайджерне, нашим другом и советчиком. По отношению к нам он держался строго и на дистанции.

Полицейский позвонил в Маттмарк, но, по-моему, в этом не было никакой необходимости. Я, например, нисколько не сомневался, что Порта говорит правду. Очень скоро это полностью подтвердилось. На другом конце провода сообщили, что в Маттмарке существует даже нечто вроде банка, в котором рабочие хранят часть своей зарплаты. Полицейскому быстро дали сведения о том, что Порта действительно там работает, а сейчас ему предоставлен пятидневный отпуск. Накануне ему была выплачена двухнедельная зарплата – восемьсот франков. Кроме того, он снял со своего счета семьсот франков.

Полицейский с укоризной посмотрел на Штрассера и сказал:

«Ну и заварили же вы кашу, господин учитель. Должен сказать, это не останется без последствий. Отнять деньги у совершенно незнакомого человека, который не сделал вам ничего плохого. По сути, речь идет о нападении с применением физического насилия. При желании это можно истолковать даже как ограбление».

Мы молчали. Полицейский наслаждался нашим смущением. Наконец Штрассер проговорил:

«Да. Видно, это была серьезная ошибка. Однако мы не могли знать, что он не виновен».

«Любой человек не виновен до тех пор, пока не доказана его вина, – надменно произнес полицейский. – Но даже если бы он действительно стащил деньги, это еще вовсе не значит, что можно обращаться с ним таким образом, словно вы дикари. А вы ведь горожане. Все это будет включено в мой рапорт».

«И что же нам теперь делать?» – спросил Штрассер.

«Сначала надо вернуть деньги».

«Это само собой разумеется».

«Так вот, сделайте это сами. Я у него денег не отнимал, не мне их и возвращать».

Штрассер послушно взял купюры, которые лежали на столе, вложил их в конверт и протянул Порте.

«Прошу меня извинить, – проговорил он нерешительно, – мы вас приняли за другого».

Порта сунул конверт в карман своей куртки, застегнул молнию, и тут я впервые заметил улыбку в его глазах. Сильвио что-то сказал по-итальянски, и улыбка заиграла даже у него на губах. Или он пытался выдавить из себя улыбку, которая в любом случае получилась у него ужасная. Как у Дракулы. Только без длинных зубов. Он хлопнул ладонью по карману с деньгами и сказал: «Fa niente»[22]22
  Ничего (итал.).


[Закрыть].

Вдруг Мартина словно прорвало:

«Если это был не он, кто же тогда? Значит, кто-то еще?»

«Пожалуйста, только не здесь, – сердито одернул его Штрассер. – Сейчас это уже не так важно. Не знаю, представляете ли вы себе неприятные последствия, которые может иметь эта глупейшая история».

Все молчали, хотя, вероятно, у каждого в мыслях было одно и то же: нас это ни в коей мере не коснется. А если что случится, то только с тобой. Ты ведь – учитель, ты за все и отвечай.

Кто-то постучал в дверь. Полицейский, который все еще был занят своим рапортом, сидел спиной к двери.

«Войдите», – громко сказал он.

Пришел врач, мы сразу поняли это по его облику – солидный, полный достоинства, с седыми волосами, – поняли еще до того, как он открыл рот. Мы поднялись с мест, как в школе при появлении учителя. Он сказал «добрый день», и мы хором ответили «добрый день». Штрассер представился и хотел было объяснить, что здесь происходит, но полицейский перебил его:

«Я вам позвонил, потому что у нас здесь происшествие. Этот человек – итальянец. По паспорту Умберто Порта. Он отправился пешком через перевал Монтеморо. И вот эти его…»

«Городская гимназия Берна, – быстро проговорил Штрассер. – Четвертый класс. – Чуть наклонив голову, он добавил: – Доктор Штрассер, учитель».

Врач представился и пояснил, что здесь он всего лишь отдыхающий, много лет работает врачом-ассистентом в Берне. Он осмотрелся по сторонам и, не найдя подходящего места, поставил свой чемоданчик прямо на стопку документов, возвышавшихся на письменном столе. Полицейскому, как видно, это не понравилось, и несколько секунд царило замешательство. Вероятно, он размышлял, как поступить – одернуть врача или продолжить свой рассказ. Он решил продолжить. Но до этого дело не дошло, потому что врач уже хлопотал над Порта, обрабатывая сначала его раздувшуюся губу, а затем рану на голове.

«Как же все это случилось?» – поинтересовался он.

«Я как раз собираюсь вам об этом рассказать, – воскликнул обиженный полицейский. – Они его избили».

«Избили? – переспросил врач, не отводя взгляд от раны. – Из-за чего же?»

«Просто они думали, что он вор. Но это не подтвердилось. Я все проверил».

«И поэтому вы его так отделали?» – воскликнул врач, взглянув на Штрассера.

«Мы его не били по голове», – заметил один из нас.

«Его рвало?»

«Да, несколько раз».

Все еще хлопотавший над итальянцем врач выпрямился и, погруженный в свои мысли, сказал Штрассеру:

«Я должен осмотреть его более обстоятельно. Его надо куда-нибудь положить».

«Разумеется, – проговорил полицейский. – В соседней комнате есть нары».

«Хорошо, – произнес врач со своей подчеркнуто бесстрастной интонацией и отсутствующим взглядом, устремленным на Штрассера. – Его надо немедленно госпитализировать. Скорее всего, это сотрясение мозга. Будем надеяться, что внутренних травм нет. Значит, избили его. Вам следовало бы лучше присматривать за молодыми людьми. Когда-нибудь это может кончиться весьма печально. Вам, наверно, не удалось этому помешать?»

«К сожалению, нет, – сказал Штрассер. – Я стоял чуть поодаль. Когда я подошел ближе, то, естественно, сразу же вмешался».

Он лгал. Все мы понимали, что учитель лжет. И он отдавал себе отчет в том, что нам это хорошо известно. Штрассер находился меньше чем в пяти метрах от нас. И в тот момент он произнес только одну фразу: только не надо по голове! Он явно лгал сейчас. Ему даже стыдно было посмотреть нам в глаза.

Врач прошел с итальянцем в соседнюю комнату и закрыл за собой дверь. Полицейский между тем продолжал писать свой рапорт. Сбившись в кучу, мы не посмели присесть и даже поговорить друг с другом.

Через четверть часа врач распахнул дверь и сказал:

«Господин доктор Штрассер, пройдите, пожалуйста, сюда вместе с молодыми людьми. Вы должны увидеть все собственными глазами».

Мы вошли в небольшое соседнее помещение, где на нарах лежал итальянец, раздетый до пояса. Его спина – это зрелище я никогда в жизни не забуду. Вся в синих, красных, желтых пятнах и шишках, в бесформенных отеках. Повернувшись лицом, Порта окинул нас своим совершенно безучастным взглядом. В его глазах не было ни ненависти, ни боли, словно все вокруг, в том числе шишки на спине, не имели к нему ровным счетом никакого отношения.

«Такое и мне не часто доводилось видеть, – признался врач. – Скажите, какая муха вас укусила? Вы что, совсем обезумели? Прямо как дикие звери».

Стоявший в дверях полицейский повторил:

«Вы что, совсем все обезумели?»

«Вы позвонили в больницу?» – спросил его врач.

«Но тогда придется звонить в Фисп. Это самая близкая больница».

«Пожалуйста. И немедленно. Ему требуется больничный уход».

Когда полицейский ушел, врач спросил еще раз:

«И все же, какая муха вас укусила? Почему вы так с ним обошлись? Ты, например, – и он указал пальцем на меня, – почему ты его избивал?»

«Не знаю, – ответил я. – В тот момент я тоже не знал этого».

«А ты?» – спросил он другого.

Тот ответил: просто потому, что увидел, как итальянца бьют остальные.

«И как вам нравится его спина? И голова?»

Нам нечего было сказать в свое оправдание.

«Один человек на такое не способен, – продолжал врач. – Никто из вас в одиночку не смог бы так его отделать. Но когда все вместе, это куда проще. Не правда ли? Тогда свой разум можно спрятать за спиной других. Тогда любая низость оказывается не только позволительной, но даже необходимой».

Он был прав. Мне тоже трудно было объяснить самому себе, как могло случиться, что мы вдруг перестали контролировать свои поступки. Ведь, когда отправлялись в путь из Цермайджерна, все казалось проще простого. Полицейский объяснил нам, как поймать преступника – вот и все. В сущности, для нас это была прогулка, прогулка, обещавшая развлечение.

«Плохо дело?» – поинтересовался Штрассер.

«Непосредственной опасности для жизни, видимо, нет. Но вероятны всякие осложнения. Поэтому его надо срочно госпитализировать».

Полицейский сказал, что машина «скорой помощи» подойдет с минуты на минуту.

Нам нельзя было там дольше оставаться. Какой смысл ждать, пока прибудет автомобиль. Подавленные, мы медленно вышли на улицу. Я тайком кивнул Порте. Но он, видимо, или не заметил моего приветствия, или сознательно проигнорировал его.

На обратном пути мы все время молчали. Хотелось есть, пить. Все были усталые и расстроенные. Рядом со мной шагал Сильвио. Когда мы миновали городок, я спросил его:

«Думаешь, у нас будут неприятности?»

«Не знаю».

«Надо было его отпустить».

«Видимо, да».

Ему просто не хотелось продолжать со мной разговор. Сзади нас рядом со Штрассером шел Мартин.

Он сказал:

«То, что мы его слегка избили, ничего страшного. Он быстро очухается. Но то, что он не похищал никаких денег, это уже свинство. В таком случае вор все же среди нас. И значит, он помогал нам бить итальянца. Вот Еедь какой гад».

Никто ничего так и не сказал в ответ. По-моему, в ту минуту никого уже не волновало, кто похитил деньги. Разумеется, страшно было представить себе, что вор не только участвовал в избиении итальянца, но и еще шагает сейчас рядом со скорбной, как у всех, миной на лице.

«Теперь можно все начинать заново, – продолжал Мартин, – Но ведь все равно придется выяснять, кто злоумышленник. Иначе подозрение падет на любого из нас».

Сказано справедливо, но никто не сознавался. У нас прошло всякое желание обсуждать эту тему, а когда Мартин спросил Штрассера: «Что теперь будем делать?», тот ответил: «Об этом я еще не думал. И думать сейчас не хочется».

Когда мы добрались до Цермайджерна, в горах наступил вечер. Еще ни разу в жизни я не чувствовал себя таким изнуренным, измотанным и подавленным. Подавленным потому, что именно разговор с Сильвио побудил меня все еще раз продумать и взвесить. Для нас итальянец действительно был аутсайдером, не таким, как все, короче, другим. Он говорил на другом, не таком, как у нас, языке, он отличался от нас по возрасту, был по-другому одет. А другие, хотя мы и считаем их сородичами, нам тем не менее не ровня, они значительно нам во всем уступают. Точно таким же другим всегда был и я в нашем классе. Я ведь это хорошо понимаю, и все же не удержался от участия в избиении итальянца. Почему? Этот вопрос я задал себе, возвращаясь домой. Действительно, почему? Наверно, потому что увидел, как это делают мои товарищи? Может быть. Но главным образом, наверно, потому, что хотел продемонстрировать своим школьным товарищам, что итальянец для меня такой же чужой, как и для них. Тогда я, правда, не очень-то отдавал себе отчет в происходящем, и тем не менее я избивал итальянца в надежде на то, что такая жестокость поможет сократить существующую между нами дистанцию.

– И снова ты преувеличиваешь, – вторгается в разговор Артур. – Тебе это, наверно, доставляет удовольствие. Тебе нравится повторять, я, мол, бедный, остальные – богатые, я – отверженный и т. д. и т. п. Разве кто-нибудь тебе хоть раз давал понять, что ты не из нашего круга?

– Нет. Я уже тебе говорил: никто из вас не давал мне этого понять. И тем не менее я это остро чувствую.

– Потому что это тебя забавляет. Тебе приятно ощущать то, чего на самом деле нет. Ты нравишься самому себе в этой роли, и, если отнять у тебя эту игрушку, ты будешь очень разочарован.

– Оставь ты наконец Петера в покое, – вмешивается в спор Карин. – Всегда ты ищешь ссоры.

– Я не ищу ссоры. Выходит, мне уже и сказать нельзя, что я думаю.