Текст книги "Путешествия вокруг света"

Автор книги: Отто Коцебу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Дурная погода помешала нам оставить о. Тьян сегодня, чему Лабадени, который рано утром привез на корабль кокосовые орехи и мелкую жареную рыбу, крайне обрадовался, прося меня ехать с ним в его лодке на берег. Дул жестокий ветер, когда мы отвалили от корабля, и я теперь сам испытал, как легко такая лодка может опрокинуться, если на ней не сохранено равновесие. Один из дикарей, ставя парус, слишком далеко вышел на коромысло, и мы, конечно, не отделались бы одним испугом, если б не бросились в тот же миг на противоположную сторону. Ласковый прием на берегу вознаградил за неприятное плавание; нас повели в хижину, которая укрыла от ненастной погоды и в которой мы спокойно сели на красивые циновки. Я нашел здесь ту же старую женщину, которая находилась на лодке Лабадени, когда он в первый раз посетил корабль, и узнал, что она – его мать; она меня чрезвычайно полюбила, называла всегда Лабадени, говорила со мной очень много, что, с одной стороны, было хорошо, поскольку я этим способом все более познавал здешнее произношение. Особенно приятно было заметить, что здешние жители весьма опрятны, как в одежде своей, так и в домашнем хозяйстве.

Для приготовления обеда перед хижиной был разведен огонь, и тут я впервые увидел, как его добывают: заостренной роговой палочкой втирают бороздку в поленце мягкого дерева и продолжают трение, пока не появится искра в натертой древесной пыли, служащей трутом; тогда накрывают искру сухой травой и раздувают огонь. Прежде чем приступить к приготовлению кушанья, повар вымыл руки; когда же все было готово, он постлал перед нами циновку и подал на совершенно чистых листьях вкусно сваренную рыбу и испеченный плод хлебного дерева. Лабадени отведал каждое кушанье, произнес краткую речь, которой я нимало не понял, и знаком пригласил меня приняться за кушанье. Кроме него, его старой матери и меня никто не был допущен к этому столу; казначею и другому чиновнику, должности которого я не узнал, было позволено насытиться после нас остатками нашего обеда. При отъезде на корабль жители одарили нас кокосовыми орехами так щедро, что в продолжение некоторого времени каждый матрос ежедневно получал по одному ореху. Со времени нашего прибытия к группе Отдиа сделанный на о. Вагу запас воды не уменьшался, так как и здесь мы нашли в водоемах очень хорошую воду. Шамиссо роздал сегодня жителям семена и сам посеял некоторые.

Мы нашли широту нашего якорного места 8°52′39″ с., долготу по хронометрам 171°1′31″в. Прикладной час 4 часа 35 минут, самая большая высота воды 5 футов.

16 февраля погода была ясная; мы поставили паруса и, держась близ цепи островов, правили к S; приятно было видеть, как толпы народа стекались к берегам всех островов и дивились нашему кораблю. Когда мы прошли 7 миль, то от одного из островов, именуемого, как мы впоследствии узнали, Олот, отвалила большая лодка со многими людьми; она шла к нам, люди показывали кокосовые орехи; когда же мы, несмотря на их знаки, продолжали свой путь, то они последовали за нами; лодка Лабадени была видна вдали. Мы приблизились к довольно большому острову, от которого цепь принимает направление к S; так как она, по-видимому, здесь оканчивалась, то я решил остановиться на якоре, чтобы определить положение места астрономическими наблюдениями. Изгиб берега защитил нас от ветра, и мы стали на якорь близ острова на 12 саженях глубины. Случай нечаянно привел нас к столице Лабадени, о. Торуа. Большая лодка, следовавшая за нами от о. Олота, причалила к кораблю, и островитяне, услышав приветствие на своем языке, взошли на него без всякого опасения. Начальник лодки, молодой человек лет 20, спросил, кто у нас «тамон», и поднес мне с учтивостью и некоторой застенчивостью несколько плодов; отдарив его разными мелочами, я приобрел его доверие. Я узнал, что он называется Лангедию и является начальником острова Олот; он был татуирован более Лабадени и, следовательно, знатнее этого последнего; он был гораздо более последнего обвешан нарядами и украшениями, живое лицо его было выразительно; его обращение очень мне понравилось. Изобилующий железом корабль осматривался всеми с удивлением; один из дикарей хотел даже присвоить один обломок «мёлль», но был пойман, и начальник с большим жаром велел ни до чего не прикасаться. Лангедию предложил мне поменяться с ним именами; чтобы его не огорчить, я согласился, хотя Лабадени мог обидеться до крайности; он в самом деле вскоре прибыл, немедленно заметил размен имен и не мог скрыть своей злобы. Лангедию по своему благоразумию сделал вид, будто не замечает этого; я со своей стороны старался подарками развеселить своего старого друга, но он отнюдь не хотел иметь никакого сношения со своим соперником. После полудня я с обоими отправился на берег и был принят жителями очень ласково. Остров Торуа вдвое больше Тьяна, но не так населен, хотя, кажется, плодороден. Лабадени оставил меня, как только мы вышли на берег; Лангедию, напротив, провожал с двумя своими подданными всю прогулку, был весьма весел, много смеялся и издевался над Лабадени.

Обойдя большое пространство и не заметив ничего любопытного, кроме нескольких гуляющих на свободе кур, я сел у берега и воспользовался случаем расширить мои познания в географии этой цепи островов; я начертил на песке известные мне от Лагедиака группы островов; Лангедию крайне удивлялся, что я знаю их названия, но нашел, что положение неправильно, и сам начертил вновь. Он стал к N, начал чертеж с группы Бигар и продолжал его к S; число групп было то же, что и у Лагедиака, но направление несколько иное. Кроме цепи островов, он обозначил еще два отдельно лежащих острова, один из которых, лежащий к О от Айлу, признан мною за о. Нового года; другой находился в расстоянии одного дня плавания на W; лежащий на востоке остров назвал он Миади, а находящийся на западе – Темо. Я начертил эту карту с большой точностью в своей записной книжке; впоследствии, когда я открыл все эти группы, она оказалась совершенно верной.

На обратном пути увидел я группы дикарей, сидевших около огня и что-то варивших в кокосовой скорлупе. По их приглашению я сел к ним и увидел, что они растирают в порошок совершенно сгнившее кокосовое дерево, варят из него густой кисель, а из последнего делают маленькие пирожки и пекут их в листьях; мне пирожки эти не понравились. Здесь я заметил чрезвычайно дружелюбное обхождение родителей с детьми, которое мне очень понравилось.

До 19 февраля оставался я у этого острова; Лангедию почти не сходил с «Рюрика» и однажды привез немного корня таро, который он чрезвычайно ценил. Ежедневно посещали нас островитяне, но Лабадени не показывался. Мы наменяли множество кокосовых орехов на железо; матрос, которому поручили это дело, был в большом уважении у жителей; они обнимали и целовали его беспрерывно, вероятно, в надежде, что такая нежность будет засчитана при мене.

Среднее из многих наблюдений определило широту нашего якорного места 8°43′10″с., долгота по хронометрам 171°9′35″в. Склонение компаса 10°50′ О.

Отдаление наше от острова Кавен составляло теперь по прямой линии 24 мили.

19 февраля в 6 часов утра мы были уже под парусами и плыли к S вдоль цепи малых островов; пройдя 10 миль, мы увидели, что отсюда цепь простирается к SO; в этом направлении открыли мы довольно большой остров и увидели, что находимся у юго-восточной оконечности группы Кавен, которая сначала простирается к W, а потом – к NW и тем самым образует бухту.

Вид острова Айрик (Аилук) в цепи Радак

Рисунок художника Л. Хориса

Я направил курс к большому острову, который, как мы позже узнали, именуется Айрик; когда мы к нему приблизились, то с марса были усмотрены на S по ту сторону рифа другие острова, которые мы признали за группу Аур. В 9 часов мы бросили якорь в 60 саженях от о. Айрик, на глубине 8 саженей; это якорное место во всех отношениях превосходно. Айрик почти равен Торуа; его вид приятнее вида всех доныне посещенных нами островов. Весь берег густо засажен пальмами, под которыми устроено множество жилищ; мы видели лодки, шедшие на парусах и стоявшие на якоре; нам казалось, что мы находимся в часто посещаемой гавани. Став на близком расстоянии от берега, мы замечали каждое движение дикарей, которые собирались толпами и удивлялись чрезвычайно большому «оа». Пока занимались уборкой на корабле, некоторые из нас поехали на берег, и мы видели, как их встретили с пальмовыми ветвями и кокосовыми орехами. Вскоре возвратился Шамиссо, восхищенный хорошим приемом; с ним прибыл юноша лет 18, которого ему представили как «тамона» и за которым народ пустился вслед на нескольких лодках, увидев, что его молодой начальник отплыл от берега. К нам прибыло многолюдное общество, и мы получили в избытке кокосовые орехи, взамен которых дикари с восхищением принимали обломки старого железа. «Тамон» велел представить себя мне и с особенной живостью старался получить объяснение всего окружающего; при нем находился старик, который, по-видимому, был его ментором. Им обоим пришло на мысль измерить длину и ширину корабля, а также вышину мачты посредством веревки, которую они после этого тщательно спрятали. Когда он увидел двоих из наших товарищей, забавлявшихся фехтованием, то потребовал также рапиры и обнаружил большое проворство в продолжении данного ему урока.

После полудня отправились мы на берег; «тамон» сел в мою шлюпку, а лодки дикарей следовали за нами. Народ собрался на берегу посмотреть на «тамона» корабля; молодой же приятель мой, не покидавший меня ни на минуту, немедленно повел меня к одной пожилой женщине, которую представил как королеву острова и свою мать. Она сидела на циновке перед красивым домом, окруженная тремя старыми безобразными статс-дамами; я сел подле нее, а народ составил тесный круг около нас. Полагая, что почетное место, на которое меня посадили, обязывает меня вступить в разговор с королевой, я истощил все свое красноречие, но труды мои были напрасны; я не получил никакого ответа, и хотя она быстрыми взорами осматривала меня, однако ее королевские уста остались безмолвны. Наконец, я оставил старание вступить с нею в беседу, уверясь, что высокий сан налагал на нее обязанность молчания; ее статс-дамы, в противоположность своей повелительнице, непрестанно болтали. К поднесенному мной подарку королева не прикасалась, хотя изъявила свое благоволение ласковым киванием головы, и его приняли статс-дамы; отдарив меня кокосовыми орехами и несколькими свертками «могана», положенными в глубоком молчании к моим ногам; королева удалилась в свой дом, и на этом аудиенция кончилась. Затем молодой «тамон» повел меня в довольно просторный дом, устроенный на четырех столбах, в котором было много молодых нарядных дам; одна из них, сестра моего приятеля, сидела отдельно от прочих; меня посадили подле нее, народ опять встал около нас в круг. У принцессы соблюдался не такой строгий этикет, как у королевы; она имела право говорить и очень радовалась, когда я произносил что-либо на ее языке; народ так же мог здесь повеселиться и шутить. Чтобы позабавить меня, принцесса устроила пантомиму с пением, именуемую «Эп». Две ее подруги сели к ней, одна била в барабан, а другая время от времени вторила принцессе в ее арии, которая, однако, походила на дикий крик. Часто повторялось имя «Тотабу», и я весьма сожалел, что не понимал слов. Пантомима была бы недурна, если б эти девицы от усердия не кривлялись ужасным образом. Прощаясь с принцессой, я подарил ей шелковый платок и другие мелочи, которым она так обрадовалась, что почтила меня венком из раковин.

Знаменитые брат и сестра еще не были татуированы; вероятно, эту операцию не предпринимают здесь так рано, поскольку она совершается на этом острове одним разом, а не мало-помалу, как на Маркизовых островах. Лангедию сказал мне, что после этой операции человек опухает и испытывает большую боль; эта боль, должно быть, очень велика, так как штурман капитана Крузенштерна, человек рослый и крепкого сложения, упал в обморок, когда начали татуировать ему только руку. Я полагаю, что татуирование на этих островах является обрядом веры. Совершив прогулку по этому острову, я еще более утвердился в мнении, что он один из прекраснейших; здесь видны только плодоносные деревья и насаждения таро. Нам сказали, что остров, виденный на S, принадлежит к группе Аур; следовательно, Кавен и Аур отстоят один от другого только на 10 миль.

Лабелеоа, вождь на острове Кутузов-Смоленский

Рисунок художника Л. Хориса

20 февраля. С самого утра до вечера «Рюрик» был окружен лодками, и любопытные дикари во множестве собирались на корабле; после полудня подъехала принцесса, которой я послал несколько подарков в лодку, поскольку она не решилась взойти на шканцы. На W была замечена большая лодка, на которой находилось 22 человека мужчин и женщин; нагруженный в нее домашний скарб позволял предполагать, что люди предприняли дальнее плавание. Когда лодка подошла к кораблю, из нее на шканцы взошел начальник о. Кавен, Лабелеоа, человек ростом 7 футов, и поднес мне сверток «могана»; он говорил много и между прочим советовал идти в Аур, где находится «тамон эллип» (великий начальник) группы Кавен. На корабле собралось множество дикарей, которые, чувствуя превосходство сил, держались довольно дерзко. Мы были вынуждены пресекать докучливость наших гостей, которых только воображение, что мы неземные существа, могло удержать от стремления насильно присвоить все, что им нравилось.

Уже наступила темнота, а отправленная за водой шлюпка еще не возвращалась; унтер-офицер с берега прокричал, что у него недостает одного матроса. Поскольку дикари не показывались вооруженные, то и я, чтобы не возбудить в них недоверчивости, всегда посылал своих людей на берег без оружия, в чем теперь жестоко себя укорял. Я немедленно отправил к берегу вооруженную шлюпку и велел сделать пушечный выстрел и пустить ракету; это для дикарей ужаснейшее явление и произвело желаемое действие. Едва раздался выстрел, на острове поднялся вопль, продолжавшийся более четверти часа, а вскоре возвратились шлюпки. Пропадавший матрос признался, что девки увлекли его в хижину, находящуюся в глубине острова, что туда собралось несколько островитян, не хотевших отпустить его; они разложили огонь и раздели его, но когда последовал выстрел, все они, как пораженные молнией, упали на землю, а матрос счастливо спасся.

21 февраля. Наведенный вчера страх действовал и сегодня: никто не осмеливался приблизиться к кораблю, пока несколько наших товарищей не отправились на берег. Дикари задавали много вопросов о том, что значил удар и светлое сияние; когда им сказали, что я посещал небо, то их уважение ко мне увеличилось, и они держались весьма скромно. Намереваясь завтра отплыть от Айрика, я сегодня сделал несколько посещений и всюду был принят с особым уважением. Старой королевы я не мог видеть, так как двое вооруженных копьями часовых загородили вход к ней, но принцессе и нескольким вельможам я сделал столько подарков, сколько хотел.

«Эп», представление на острове Аирик (Аилук) в честь гостя

Рисунок художника Л. Хориса

Лабелеоа устроил прощальный «Эп», трое мужчин и три женщины сели в полукруг, перед ними два барабанщика ужаснейшим голосом они пели слова: «Тотабу, айдара, мёлль», и каждое их движение относилось ко мне.

Около хижины я видел ручных цапель, а на берегу бегали дикие цапли; кроме того, здесь живут морские кулики и одна порода чаек. Крысы столь смелы, что во время обеда дикарей похищают у них для себя пищу.

Мы нашли долготу нашего якорного места, выведенную из 50 взятых расстояний луны от солнца, 171°7′53″ в.; хронометры показывали 171°10′35″ в., средняя широта по трем наблюдениям 8°31′11″ с. Склонение компаса 11°11′О. Прикладной час 1 час 52 минуты; самая большая разность высот воды составляла 4 фута.

Длина группы Кавен от NW к SO 30 миль, а ширина только 11½ миль. Опись группы Кавен основана, как и опись Отдии, на астрономических определенных пунктах; поэтому посетивший эту страну мореплаватель будет доволен моим определением положения мест. Однообразие трех групп: Суворова, Кавен и Отдиа, думаю, не случайно; кажется, что этот способ образования свойственен кораллам вообще.

22-го на рассвете мы снялись с якорей и направились к о. Олот, ибо я обещал посетить Лангедию. Лабелеоа хотел проводить нас до Аура и отплыл вместе с нами, но направился к о. Кавен, когда увидел, что мы идем к Олоту; мы стали на якоре в 10 часов утра, имея глубины 8 саженей, грунт – коралловый песок.

Едва мы прибыли, как Лангедию посетил нас, радуясь нашему приходу; вскоре явился начальник острова Торуа, и мне удалось примирить обоих соперников и самому помириться с последним. По приглашению Лангедию я с несколькими моими спутниками отправился на берег; мы нашли, что Олот обработан менее, чем Айрик, Тьян и другие острова, а население не так велико. Лангедию повел меня к своему насаждению таро и подарил несколько корней; это большая жертва, потому что, хотя его насаждение самое большое во всей стране, однако оно недостаточно для прокормления одного человека в продолжение четырех недель. Вблизи этого насаждения я заметил одно банановое дерево ^[85] , которое было обнесено низким забором, тщательно оберегаемо и, по-видимому, недавно посажено. От Лангедию я узнал, что корень таро и упомянутое дерево доставлены сюда с о. Аур; я радовался склонности этих людей обрабатывать свои острова. Некоторым моим читателям покажется, может быть, излишним, что я упоминаю о таких малозначащих вещах, но я показываю нынешнее состояние, чтобы те, кто посетит эту страну в последующем, смогли сравнить с новыми успехами, которые с течением времени, конечно, последуют. Шамиссо и здесь роздал семена и учил дикарей обращению с ними; в воздаяние за труды у него украли ножик, но были вынуждены возвратить, когда я настоятельно потребовал.

После долговременной прогулки по острову, во время которой мы не нашли ничего достопримечательного, Лангедию повел нас в свою хижину, чтобы угостить. Хотя он принял вид совершенно придворного человека и казался искреннейшим моим другом, однако удалил всех пригожих женщин; такой недоверчивости доселе никто из островитян не обнаруживал. Угощение состояло из кислого теста, приготовленного из плода хлебного дерева; оно было столь противного вкуса, что нам было трудно отведать его. Хозяин утверждал, что знает Рарика, Лангина и Лагедиака; из этого можно заключить, что жители различных групп островов находятся во взаимных сношениях. Одарив Лангедию и Лабадени еще несколькими полезными для них орудиями, я отправился к вечеру на корабль.

Широта о. Олота 8°46′4″с., долгота по хронометрам 171°9′42″ в.

Вся группа Кавен состоит из 64 островов.

23-го мы оставили о. Олот при ясной погоде и крепком ветре от ONO и направились к тому проходу, которым проникли внутрь этой группы. К западу от Айрика находится, по рассказам островитян, широкое отверстие между рифами, которое я обозначил на карте так, как мне указали его с корабля. В 9 часов мы прошли через проход подле о. Кавен, а отсюда взяли курс к юго-востоку в недалеком расстоянии от подветренной части этой группы островов, которую я назвал Аракчеевою, в честь знаменитого генерала ^[86] . Из-за крепкого ветра мы зарифили марсели. По полуденному наблюдению мы нашли широту 8°35′40″ с. Долгота по хронометрам 170°56′20″в. В это время с салинга увидели на SO большой остров, именуемый дикарями Пиген, образующий NW оконечность группы Аур. В 2 часа этот остров лежал на

О от нас; мы находились под ветром в спокойной воде и шли вдоль рифа на небольшом расстоянии, чтобы открыть какой-либо проход. Пройдя 1 милю, мы нашли один, шириной около 50 саженей, но с такими излучинами, что было трудно пройти им; тем не менее желание исследовать его превозмогло всякое опасение: ветер несколько поутих, погода была благоприятная, мы поставили все паруса и пробрались счастливо. Частыми поворотами мы миновали несколько коралловых мелей, которых прежде не заметили; вскоре могли мы осмотреть всю группу, которая показалась самой меньшей в этой стране. Мы приблизились к острову, который образует SO оконечность группы и называется Аур; около него стали на якоре в 5 часов пополудни. В середине группы мы часто бросали лот и находили глубину от 23 до 25 саженей, грунт – живой коралл; на нашем якорном месте была глубина 18 саженей, хотя мы стояли не далее 50 саженей от берега.

Едва мы бросили якорь, как четыре большие лодки отвалили от Аура и приблизились к нам на 50 саженей; остановясь, дикари с величайшим вниманием рассматривали корабль. Мы заговорили с ними на их языке, тотчас их страх исчез, а некоторые отважились взойти на шканцы, где их удивление равнялось с обнаруженным другими дикарями. Упоминание наших знакомых на Отдии и Кавене увеличило их доверие; после этого отважились взойти на корабль два начальника, которые были сильно татуированы и казались весьма знатными вельможами. Мы заметили, что жители Кавена смелее здешних.

Особенно обратили на себя наше внимание два дикаря, которые были иначе татуированны и, как заметил Шамиссо, говорили особенным языком; мы спросили, здешние ли они жители, они отвечали: «нет» и начали на своем языке предлинное повествование, которое мы, к сожалению, нимало не поняли. Один из этих чужестранцев, человек лет около 30, среднего роста и приятной физиономии, чрезвычайно мне понравился; одарив сперва «тамонов», я дал и ему несколько обломков железа, которые он принял, правда, с благодарностью, но не с такой радостью, как прочие. Он прилепился ко мне, а когда солнце закатилось и гости собрались нас оставить, то отвел меня в сторону и, к величайшему моему удивлению, изъявил желание остаться здесь и никогда меня не покидать.

Каду,

житель Каролинских островов

Портрет работы художника Л. Хориса

Я никак не мог верить, что он выдержит у нас более одного дня; удивляясь его внезапной привязанности, я оставил его у себя. Получив от меня это позволение, Каду обратился к ожидавшим его товарищам, объявил свое решение остаться на корабле и разделил между начальниками железо, которое я ему перед этим дал. Удивление, выраженное на всех лодках, превосходит всякое описание; тщетно дикари старались отвлечь его от принятого намерения, он был непоколебим; наконец, возвратился его друг Эдок, долго с жаром говорил с ним, а когда увидел, что все убеждения остались безуспешными, то хотел увести его насильно, но Каду оттолкнул его от себя; после этого лодки отвалили. Не понимая причин его решения, я подумал, что он, может быть, хочет обокрасть нас ночью и тайно оставить корабль; поэтому я велел удвоить ночную вахту и постелить ему около меня на шканцах, где я ночевал, спасаясь от сильной жары. Каду счел большой честью, что его положили около «тамона» корабля; невзирая на все старания развеселить его, он был молчалив, ел все, что ему подносили, и спокойно лег спать.

Я сообщу здесь в совокупности все, что он в разное время рассказал о своей участи. Каду родился на острове Улле [Волеаи], принадлежащем к Каролинским островам, отдаленном отсюда по крайней мере на 1500 английских миль к W и известном на картах только по имени, по случаю отправления в 1733 г. патера Кантовы с Ладронских [Марианских] островов миссионером на острова Каролинские. Он оставил Улле с Эдоком и двумя другими дикарями на снабженной парусом лодке, намереваясь заняться рыбной ловлей у одного отдаленного острова; жестокий шторм занес этих несчастных в неизвестные места; они целые 8 месяцев блуждали по морю и, наконец, в самом жалком положении привалили к о. Аур. Самое замечательное в этом путешествии то, что оно совершено против NO пассата и поэтому должно обратить на себя особое внимание тех, которые полагают, что заселение островов Южного моря шло от W к О. Каду рассказывал, что они все время шли под парусами, как только позволял ветер, и лавировали против NO пассата, полагая, что находятся под ветром своего острова; поэтому понятно, что они этим способом прибыли к Ауру. Время они исчисляли по луне, связывая при каждом новолунии узел на назначенной для того веревке. Так как море изобилует рыбой, а у них имелись нужные для рыбной ловли снасти, то они менее страдали от голода, чем от жажды; хотя они не упускали ни одного случая собрать про запас дождевую воду, однако часто терпели недостаток в пресной воде. В таких случаях посылали Каду, как искусного водолаза, с кокосовой скорлупой, имевшей малое отверстие, на глубину моря, где вода менее солона; но если это средство и смягчало нужду в воде, то, вероятно, было причиной крайнего истощения людей.

Когда они увидели о. Аур, то вид берега уже не радовал их: до такой степени притупились их чувства. Давно уже не имели они паруса, лодка была предоставлена на произвол ветра и валов, и они спокойно ожидали смерти, когда жители Аура поспешили на нескольких лодках на помощи несчастным и перетащили умирающих на берег. В это время «тамона» на острове не было, имевшиеся у несчастных железные предметы искусили спасителей, которые собрались их умертвить, чтобы разделить между собой добычу, но в это время подоспел «тамон» о. Аура Тигедиен и спас им жизнь. Впоследствии Каду предложил своему избавителю все свое богатство, но этот последний великодушно отказался принять его и взял только какую-то малость, а своим подданным угрожал смертью, если они причинят какую-либо обиду этим бедным чужестранцам. Каду со своими товарищами поселился в жилище Тигедиена, который по-отечески заботился о нем и полюбил его за природный ум и доброту сердца. По его исчислению прошло уже 3–4 года со времени его прибытия сюда. Когда наш корабль прибыл сюда, то здешние жители поспешно призвали Каду, занимавшегося в лесу, ибо от него, как от человека, много путешествовавшего и умного, они ожидали получить объяснение этого чудесного явления. Он уже прежде рассказывал им о кораблях, которые хотя и бывали у Улле, но ему были известны только по слухам; он даже назвал двух людей – Луи и Мармола, пришедших с большого острова Британии. Будучи настроен в пользу белых людей, он уговаривал островитян отправиться на корабль, чему они сначала противились, поскольку верили, что белые люди едят черных.

Для нас осталось загадкой, откуда взялось такое мнение, так как, кроме древнего предания, что в незапамятные времена мимо группы Кавен прошел большой корабль, они не имели никакого понятия о европейских кораблях, за исключением того, что им сообщил Каду. Наконец, его обещание наменять для них железа побудило их отправиться на корабль, а он, как читателям уже известно, остался у нас. Осторожность, из-за которой мы присматривали за ним ночью, была напрасна; он спал спокойно и утром встал в добром и веселом расположении духа.

24-го. Уже вчера мы объявили островитянам, что по причине острого кораллового грунта, опасного для якорных канатов, намерены отправиться сегодня к острову Стабуал, лежащему в 8 милях от Аура и образующему NO оконечность группы. Мы нашли население на восточной части этой цепи островов значительней, чем на прочих группах; в пути мы не встретили никаких мелей и в 10 часов достигли о. Стабуал, вблизи которого бросили якоря на 8 саженях глубины, грунт – мелкий коралловый песок. Остров этот имел приятный вид и, судя по множеству жилищ и лодок, казался весьма населенным. Группа Кавен была видна с салинга. Пять лодок, следовавших за нами от Аура, остановились теперь у корабля; на них находились три «тамона»: Тиураур, Лебеулиет и Тигедиен, благодетель Каду. Этот последний, которому мы подарили желтую шинель и красный передник, гордо прохаживался в этом наряде и не входил ни в какие разговоры со своими товарищами, которые с удивлением смотрели на него со своих лодок. Тщетно кричали они: «Каду! Каду!» – он не удостаивал их и малейшим взором и гордо прогуливался по шканцам, умея всегда поворачиваться так, что его великолепный наряд бросался им в глаза. Когда я узнал, что на лодках находятся три «тамона», то поручил Каду пригласить их ко мне; поскольку дикарей было очень много, то я не мог им всем дать разрешение взойти на корабль. Такое поручение Каду посчитал особой честью и, обратившись с кратким приветствием сперва к Тигедиену, привел его на шканцы и представил мне как знатнейшего из всех «тамонов». Этот старик со снежно-белыми волосами на голове и бороде, высокого роста и крепкого сложения, но согнувшийся от старости, имел доброе и почтенное лицо. Он подарил мне несколько свертков «могана»; в продолжение нашей беседы Каду пригласил на корабль двух других начальников, которые также были весьма стары. Одежда «тамонов» мало отличалась от одежды прочих дикарей; первые были только гораздо более татуированы и носили на шее украшения из рыбьих костей, заменяющие у них, как я позже узнал, ордена. Каду, желая придать себе некоторую важность, водил гостей по шканцам, объяснял все замечаемые ими чудесные вещи и держался так, что можно было подумать, будто он имеет ясное понятие о том, что старался растолковать; он особенно распространялся насчет мелочей и доводил дикарей до смеха.

Когда они увидели, что матрос понюхал табаку и спросил об этом Каду, который сам подобное еще никогда не видел, то он нимало не пришел в замешательство и взял табакерку в руки, начал смело рассказывать подлинную повесть, вероятно, довольно любопытную, ибо они слушали его с большим вниманием; но когда он, желая сделать им эту вещь еще понятнее, сам понюхал табаку, то кинул табакерку и стал ужасно чихать и кричать, испугавшиеся слушатели его разбежались; однако же при этом случае он нашелся вскоре и сумел искусно обратить происшествие в шутку. Толкование его о пушках показало, что они ему известны, ибо он сказал, что если островитяне отваживаются что-либо украсть, то пушками сбивают у них все кокосовые и хлебные деревья; он добавил, что когда у Луи и Мармола, во время пребывания их у Улле, было похищено что-то с корабля, то они не переставали сбивать деревья, пока украденное не было возвращено. Надо полагать, однако, что, за исключением этого небольшого раздора, помянутые два путешественника обошлись с жителями хорошо, ибо Каду с большим уважением относился к белым людям, почему и остался у нас столь охотно. «Тамоны» и теперь старались отклонить его от принятого намерения, но он покачал головой, обнял меня и сказал: «Я остаюсь у тебя, куда бы ты ни пошел!»

Мы узнали, что здесь есть «тамон», по имени Ламари, в подчинении которого состоят все группы от Аура до Бигара; он находился в отлучке для сбора войска, с которым хотел напасть на лежащую к югу от Аура группу Медиуро. Жители этой группы часто нападают на Аур, Кавен и Отдию для захвата жизненных потребностей, в которых терпят недостаток из-за большого населения. Теперь намеревались отомстить за нападение на принадлежащий Ламари остров, при котором был убит один человек. На Отдии был, по словам Каду, жесточайший грабеж, и чего неприятели не могли увезти с собой, то истребили. Это известие разрешило наше недоумение о том, почему мы там нашли только вновь посаженные деревья. Здешний народ казался неспособным к войне, и короткие, плохие копья подтверждали это мнение. Но теперь мы узнали, что даже женщины выступают в поле против неприятелей; составляя арьергард, они несут коробы с камнями и кидают их через головы своих героев в неприятельское войско, подают помощь раненым. Каду, который несколько раз участвовал в этих войнах, уверял, что женщины приносят большую пользу во время военных действий.