Текст книги "Путешествия вокруг света"

Автор книги: Отто Коцебу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

20-го рано утром мы были уже под парусами; свежий ветер способствовал плыть SO вдоль цепи островов.

Опахала жителей островов цепи Радак

Фотография

Мы нашли широту нашего якорного места 9°33′16″с., долготу по хронометрам 170°10′56″ в., склонение компаса 12°14′ О.

Не встречая коралловых мелей и плывя быстро, мы через час увидели на SO остров, превосходящий величиной все прежде виденные. Я направился туда; когда на S также показался берег, то я еще более укрепился во мнении, что мы находимся в кругу островов. В 9 часов я велел бросить якорь в ¼ мили от большого острова, найдя глубину в 8 саженей, а грунт мелкий песок; мы находились в превосходнейшей гавани и на самой спокойной воде. Отвалившая от о. Ормед в одно с нами время лодка плыла, к удивлению, так же быстро, как и «Рюрик».

Не зная достоверно, находимся ли мы действительно перед столицею Рарика, я отправил на берег Шамиссо для выяснения. Спустя час он возвратился с известием, что Рарик в самом деле находится здесь и немедленно посетит меня на корабле; впрочем, на всем острове Шамиссо не нашел ничего, что указывало бы на пребывание знатного человека: все было точно так же, как и на о. Ормед, даже весьма малое население, состоявшее из мужчин, женщин и детей – всего не более 60 человек. После полудня от берега отвалила лодка, и мы вскоре узнали Рарика, который уже издали кричал: «Айдара!» Он сегодня был великолепнейшим образом убран цветами и венками из раковин, на шее имел разные украшения и укутан был в новые циновки. Его лодка подошла к кораблю, на который он, к нашему удивлению, взошел, нимало не колеблясь; двое из его провожатых, ободренные его примером, последовали за ним. Тщетно было бы мое старание описать первый момент вступления их на шканцы: они стояли, как окаменелые, а их сверкающие взоры переходили с предмета на предмет; они ни на шаг не подвинулись бы вперед, если б я не взял Рарика за руку и не повел его повсюду. Наконец, он несколько опомнился от удивления и как будто снова ожил; я еще не видал его таким проворным, любопытным и ребячливым. Он перескакивал от одной вещи к другой, хватался за каждую обеими руками, спрашивал об употреблении ее, но не дожидался ответа, а хватался тотчас за следующую. Он ни одной минуты не мог остаться у одного предмета, его внимание привлекало слишком многое сразу; любопытство и боязнь попеременно изображались на его лице. Он, как сумасшедший, прыгал по шканцам, иногда смеялся изо всей силы, а иногда повторял от удивления: «О…о!» Когда же что-либо особенно его поражало, то он кричал: «Эррио! Эррио!» (это слово я часто слышал в подобных случаях). Его спутники принимали живое участие во всем, но не отваживались изъясняться так же громко.

Своей ошибкой я едва не отпугнул моих друзей: из всего нашего запаса остались только две свиньи, которых я хотел оставить на этом острове, и чтобы узнать, известны ли им эти животные, я велел вывести их; свинья появилась с ужаснейшим визгом, и мои гости перепугались несказанно; Рарик схватился за меня обеими руками и, непомерно дрожа, кричал громче свиней; я поспешно велел увести их. Еще долго островитяне бросали дикие взоры вокруг себя, и даже мои подарки не могли вернуть то веселое расположение духа, в котором они взошли на корабль. Я пригласил Рарика войти в мою каюту, но он, соблюдая осторожность, послал туда сначала своих спутников, которые повиновались с явным страхом и медленно сошли по лестнице; как только они вступили в каюту, их удивление стало беспредельным; множество находившихся там блестящих вещей нравилось им, и с восклицанием «Эррио! Эррио!» они закрывали себе лица обеими руками. Взглянув в зеркало, они сначала чрезвычайно испугались, не говоря ни слова, смотрели друг на друга, а потом заглядывали опять; узнав себя в нем, они начали обниматься и, делая разные шутовские движения, смеялись без удержу; Рарик, слыша все это со шканцев, более не мог удерживаться и одним скачком очутился посреди нас; тут его радость превзошла все. Мне казалось, что я окружен дикими детьми, хотя седая борода одного из них обнаруживала его лета.

Я часто замечал, что в этом народе старость не лишает людей ребяческой веселости, некоторые из этих дикарей, едва движущиеся от старости, принимали во всем участие с пылкостью юности, и я никогда не видел их скучными. Прекраснейший климат и состоящая из плодов пища могут быть причиной этого столь редкого явления, растительной пище также можно приписать их высокий рост и легкое строение тела. Кости их тонки, руки и ноги необыкновенно малы. Они немного занимаются работами, требующими напряжения; единственное их занятие состоит в постройке лодок, без которых они не могут обойтись, лодки эти длинны и узки, но глубоки, почему и могут плыть против ветра; паруса и снасти весьма искусно приготовляются женщинами из кокосовой коры. Этот народ кроткого и боязливого нрава, но, кажется, ведет иногда войны, ибо имеет плохо сделанные деревянные копья с приделанными к концам крючьями или зубами акулы, которыми можно наносить жестокие раны.

После долгого рассматривания моей каюты, которой они очень интересовались, я вывел их опять на шканцы, куда между тем пришло еще несколько островитян, которым они много рассказывали. Я еще раз одарил всех и особенно обрадовал Рарика красивым передником, который повязал ему на пояс; в ответ он велел принести для меня из своей лодки множество кокосовых орехов. Когда он захотел отправиться на берег, то пригласил меня проводить его на его же лодке, на что я согласился, а наши ученые следовали за нами в шлюпке.

Оружие и предметы быта жителей островов цепи Радак

Рисунок художника Л. Хориса

Рарик повел нас в свое жилище, отличавшееся от прочих только большими размерами; он угощал нас сладким и пряным питьем, сделанным из панданового сока.

Один из нас утверждал, что видел обломок железа, доставшийся им не от нас, и когда я пошел на то место, где строилась лодка, то действительно увидел обломок длиной в 4, шириной в 2 дюйма, который употреблялся строителем вместо топора. Я употребил все свое пантомимное искусство, чтобы узнать, откуда они получили это железо; поняв меня, они растолковали, что от NO приплыло толстое бревно, на котором находился железный обруч; его сняли, разломали на несколько частей и разделили между собой. Киль к новой лодке был уже положен; он выдалбливался с чрезвычайной потерей времени этим небольшим обломком железа. На сооружение лодки в 20 футов длины потребно по крайней мере один год времени. Киль делается обыкновенно из хлебного дерева, и они охотно строили бы всю лодку из него, если бы плод не был потребен в пищу; поэтому они должны довольствоваться лесом, приносимым от О с отдаленных островов или же с берегов Америки, этот лес бывает иногда весьма неудобным в отделке. Так как островитяне своими плохими орудиями не могут вытесывать длинные доски, то для наружной обшивки лодок употребляют небольшие отрубки дерева, скрепляемые веревками из кокосовой коры. На первый взгляд эти суда кажутся старыми и починенными, но островитяне умеют так плотно заделывать все отверстия и щели, что только весьма малое количество воды проникает в лодку; в будущем им, может быть, удастся строить лучшие лодки при помощи подаренных большого и малого топоров, в употреблении которых я преподал им урок, как пользоваться, и дал нужные наставления.

Рарик и несколько островитян сопровождали меня на прогулке по острову, имеющему 5½ миль в окружности. Здесь нет недостатка в прекраснейшей земле, которая в разных местах образовала даже небольшие возвышения. Хлебных и пандановых деревьев здесь множество; последние имеют очень странный вид, ибо их голые корни, торчащие на несколько футов над землей, придают дереву вид стоящего на ножках. На обратном пути мы прошли мимо хижины, где старая, наверное столетняя, женщина меня поразила: худая и иссохшая, она походила на мумию, от тяжести лет была сгорблена, но это нимало не влияло на ее язык, и ее говорливость была чрезвычайная; казалось, что она обладала остроумием, ибо мои проводники чрезвычайно смеялись. Детей мы видели много, и это из-за малости населения казалось загадкою; и заключили, что, подобно посадкам молодых кокосовых деревьев, заселение этого острова есть новое.

Один из моих проводников, человек пожилой, который, по-видимому, имел много природного ума, весьма мне понравился. Этот новый друг и учитель именовался Лагедиак; я называю его другом потому, что в несколько часов узнал от него больше слов, чем от других в несколько дней. Подарками я приобрел его доверенность; так как он умел делать себя понятным, то я старался получить от него некоторые сведения об этих островах; так, например, он сказал мне, что остров этот называется Отдиа и что по нему именуется и вся группа. День ото дня их язык делался для меня понятнее, ибо я заметил, что в нем нет соединительных частей речи. Я пригласил своего друга посетить меня завтра на корабле и выразил это следующими словами: «Илдиу, Лагедиак, ваедок оа» (завтра, Лагедиак, прийти корабль); он понял, отвечал: «Инга» (хорошо) и обнял меня от радости, что я понимаю его язык; но я сам обрадовался еще больше его, особенно потому, что такой восприимчивостью приобретал величайшую доверенность дикарей.

Я решил провести несколько месяцев на Отдиа, как для исследования на гребных судах южной части этой группы островов, так и для подробнейшего ознакомления с языком и обычаями этого достопримечательного народа; мне кажется, что при открытии какой-либо земли или острова весьма важно и нужно приобретать также познания о жителях тех земель, об их нравах и обычаях; я в самом деле не имел впоследствии причины сожалеть о потере времени, поскольку это дало мне возможность сделать новые открытия.

21-го я послал на Отдиа за водой, которая собирается там в водоемы и весьма хороша. После полудня меня посетили две лодки; на одной находился Рарик со своей свитой, а на другой – начальник небольшого острова, лежащего к югу от Отдиа и именуемого Эгмедио; этот остров отличается небольшим лесочком старых кокосовых деревьев, находящимся посредине и возвышающимся выше всех прочих деревьев. Эгмедио, высокий Птичий остров и еще один, лежащий к югу от нашего якорного места, – вот три главных пункта, которые представляются мореплавателю, когда он достигает восточной части группы. Множество старых кокосовых деревьев на Эгмедио усугубило мое недоумение, почему только теперь начали насаждать их на прочих островах, когда это могли уже давно сделать.

Рарик представил мне начальника о. Эгмедио, называвшегося Лангин; он имел более 36 лет от роду, был среднего роста и весьма худощав, все его тело было татуировано, одежда весьма красивая, а обращение скромное, но только показался он чрезмерно боязливым. Мой друг Лагедиак, исполняя свое обещание, прибыл с Рариком на корабль; этот последний сегодня уже имел смелость войти в хлев к свиньям, чтобы лучше рассмотреть их, но при малейшем хрюканье был готов бежать. Лангин, будучи боязливее прочих, не отважился подойти так близко, а влез по снастям на марс и с высоты смотрел на свиней. С маленькой собачкой мои гости скоро до того подружились, что с нею играли, но когда она в резвости начинала лаять, то они стремглав влезали на ванты; за все время нашего пребывания они не могли привыкнуть к ее живости, и им более нравилась другая собака, вымененная мною в Беринговом проливе, которая была гораздо тише; она принадлежала к породе, употребляемой на Камчатке для санной езды; ее шкура походила на шкуру белого медведя; привыкнув к холодному климату, она не могла перенести здешнюю жару и скоро издохла.

Когда взоры дикарей некоторым образом насытились разглядыванием предметов роскоши, тогда железо обратило на себя их внимание. Столь большая масса, как пушка или якорь, казалась им неизмеримым сокровищем; беспрестанно восклицая: «Мёлль! Мёлль!», они исследовали все с большой точностью. К их величайшему удовольствию, я одарил всех особенно начальников и Лагедиака, дружбу с которым я все более хотел упрочить. Я пригласил его сесть подле себя и, употребив все свои сведения в их языке, спросил, не известны ли ему, кроме этой группы островов, еще и другие. Долгое время мои толкования и пантомимы были тщетны: наконец, он понял меня и, указав на юг, сказал: «Инга эни еф-еф» (да, острова там); радость моя при этом известии увеличивалась еще тем, что я пониманию языка этих дикарей обязан открытием неизвестной группы островов.

Я приказал поставить пель-компас; все собрались около инструмента и рассматривали его с вниманием: Лагедиак не спускал глаз с магнитной стрелки, которая поворачивалась сама собой без малейшего прикосновения, и несколько расспрашивал меня, каким образом это происходит. Но как я мог дать ему понятие, если бы даже он совершенно понимал наш язык; как объяснить вещь, о которой я сам желал иметь полное знание? Он легко понял, что поворачивается только ящик, а стрелка остается неподвижной, ибо тотчас подметил, что она указывает на N и на S. Я еще раз попросил его показать положение неизвестной группы островов; он тотчас принялся за компас и вертел его на ножках до тех пор, пока не установил диоптры в определенном направлении, и тогда объяснил, что там находится группа островов. Направление компаса было к SW, и я тотчас записал этот румб на доске. Искусство писать было для дикарей новым явлением, возбудившим у них не только внимание, но и размышление. Я старался растолковать Лагедиаку, что все наши слова могут быть нанесены на доску, и, написав его имя, сказал: «Это Лагедиак». Он крайне испугался, увидев себя представленным столь странными фигурами, и, казалось, опасался, что посредством этого чародейства примет отныне такой вид. Прочие от всего сердца смеялись над забавным на доске Лагедиаком, а он сам стоял неподвижен в боязненном ожидании страшного превращения. Но я вскоре вывел его из этого мучительного положения, стерев надпись, он с благодарностью обнял меня и просил изобразить теперь на доске Лангина; этот последний, все время только издали с трепетом смотревший на мое колдовство, услышав об этом предложении, с громким криком убежал на другой конец корабля и скрылся; товарищи его издевались над ним, а я прекратил на сегодня свои чародейства. Я старался втолковать Лагедиаку, чтоб он изобразил на доске всю группу островов Отдиа; он взял в руки грифель и начертил кругообразную группу, обозначив под ветром пять проходов, которые называл «Ти-ер»; потом повернул диоптры к высокому острову на SW и сказал: «Еф-еф руо тиер»

(там два прохода). Это известие обрадовало меня потому, что теперь мы могли не возвращаться прежним путем, а найти проход удобнее и безопаснее пролива «Рюрика».

Я упросил Лагедиака начертить и другую группу островов, именуемую им «Эрегуп»; он сделал круг, состоящий из

17 островов, и обозначил несколько проходов под ветром; потом указал на О и объяснил, что если отплыть отсюда с восходом солнца, то к заходу уже можно быть там.

Итак, по его описанию эта группа находилась недалеко от группы Отдиа, и я нимало не сомневался, что открою ее без всякого затруднения.

Ларик (Лангин), один из вождей группы островов Румянцева

Рисунок художника Л. Хориса

Мой приятель рассказывал, что на о. Эрегуп растут панданы («боб»), хлебное дерево («мя») и кокос («ни»), но население описал весьма незначительным, уверяя, что там живет только один старик с тремя женами; следовательно, старик господствовал только над своими женами, или же сам был втройне подвластен. Когда наши гости оставляли корабль, то я подарил Лагедиаку еще один топор, в чем, казалось, Рарик ему позавидовал; мы расстались дружелюбнее, чем когда-либо. Некоторые из наших спутников разменялись именами с дикарями: Лангин, особенно подружившийся с лейтенантом Шишмаревым, назвал себя по нему «Тимаро», а друг Шамиссо именовался Тамисо; они не могли произнести эти имена иначе.

Я хотел выждать свежий ветер, чтобы исследовать находящиеся на SW проходы, а так как уже давно намеревался завести на Отдии сад и посеять в нем в присутствии жителей семена, собранные на Сандвичевых островах, то и отправился туда после полудня с Шамиссо выбрать удобный участок земли. Мы нашли около жилища Рарика, у одного водоема, открытое место, на котором земля была весьма хороша и которое, следовательно, соответствовало нашей цели, и поэтому решили с завтрашнего дня приступить к его обработке. На возвратном пути мы опять видели могилу, совершенно подобную найденной на о. Ормед и обсаженную вокруг кокосовыми деревьями; мне сказали, что тут погребен «тамон».

22-го утром прибыло к нам несколько лодок, на которых привезли кокосовые орехи; при каждом посещении жителей я старался уменьшать их боязнь свиней, поскольку решил вскоре перевести последних на берег. Немедленно после обеда я отправился с Шамиссо и несколькими матросами на остров и взял с собой лопатки, чтобы, не теряя времени, приступить к делу и посадить новый сад до нашего отплытия. Рарик, Лагедиак и многие жители о. Отдиа смотрели на нашу работу с большим любопытством, лопатки возбуждали их внимание, но старание растолковать им мою цель было тщетно; однако когда мы принялись за семена, они, казалось, начали понимать наше намерение. Пока одни из наших матросов копали и перебивали землю, другие делали забор, в чем им помогал Лагедиак, хотя и не был на это приглашен. Мало-помалу собрались около нас все отдийцы и с особенным изумлением взирали на забор, назначение которого еще не было известно этому счастливому племени. Обработав и засеяв одну часть сада, мы старались растолковать Лагедиаку, что надо ожидать растений и питательных плодов; он запрыгал от радости и тем доказал, что понял нас. После этого он начал громко толковать народу наше намерение; все слушали его с напряженным вниманием, и когда он окончил свое пространное повествование, то радостные крики сделались общими. Через несколько часов мы прекратили на сегодня нашу работу, и я объяснил Лагедиаку, что сад принадлежит только ему и Рарику, и что забор сделан, чтобы заградить другим вход в него; он тотчас объявил это народу, приняв такое отличие за особенную почесть, связал из пандановых листьев два различных узла [23]23
  Этими узлами пандановых листьев они обозначают собственность; по способу завязывания узла узнается владелец; эти узлы находятся преимущественно на деревьях. – Прим. авт.


[Закрыть]– знаки его и Рарика и повесил их на забор в доказательство, что они оба являются владельцами этого сада.

В продолжение нашей работы велел я принести на берег чай, и мы пошли теперь к жилищу Рарика, где уже стоял на огне чайник, около которого собрались все островитяне, рассматривая кипящую воду, казавшуюся им живой. В тени пальм постлали на землю салфетку, и дикари с громким восклицанием «О…о!» собрались около этого нового чуда; когда же начали приготовлять чай, то разговорам и смеху не было конца; они не упускали из вида ни малейшего нашего движения.

Нельзя описать любопытства, обнаруженного ими, когда они увидели, что мы пьем чай; я передал Рарику чашку очень сладкого чая; он после долгих уговоров решился поднести ее к губам. К несчастью, чай был еще горяч, он обжегся, и я с трудом спас свою чашку, которую он хотел бросить. Страх распространился подобно электрической искре, и все уже были намерены бежать; наконец, Рарик решился снова отведать; прочие смотрели на него с удивлением, а когда чай показался ему вкусным, то все захотели пить, и большой крик показывал, что он им нравился; сухари они ели охотно, но более всего полюбился им сахар. Все здешние жители большие охотники до сластей, а так как их пища состоит преимущественно из сладкого панданового плода, то, вероятно, он и есть причина того, что даже у десятилетних детей редко бывают здоровые зубы, а в среднем возрасте почти все выпадают.

Рыболовные принадлежности жителей островов цепи Радак

Фотография

Сегодня в первый раз жители решились отведать нашу пищу, что служит доказательством возросшей их к нам доверенности; но с этой доверенностью обнаружилась также, к сожалению, наклонность их к воровству, в чем сам Рарик первый показал пример: блестящие серебряные ложки прельстили его до такой степени, что он старался спрятать одну за пояс, но мы шуткой воспрепятствовали исполнить его намерение. У нас пропал медный ковш, который мы после долгих поисков нашли запрятанным в кустарнике. Так как доныне ничего у нас не пропадало, то я полагал, что этот порок чужд островитянам; тем неприятнее поразило меня нынешнее открытие. Я объявил мое неудовольствие перед всеми бывшими тут и приказал матросам впредь строже за всем смотреть, чтобы наши приятели не могли впасть в искушение.

23-го утром нас посетили Рарик и Лангин с многочисленной свитой; они привезли кокосовые орехи и были, по обыкновению, приняты дружелюбно. Теперь прохаживались они по кораблю без всякой застенчивости; только одни пушки еще несколько возбуждали их внимание, и они полагали, что пушки употребляют у нас подобно их раковинным трубам, не представляя, какое смертоносное оружие имеют перед собой. У одного из спутников Лангина был отнят нож, украденный им в каюте; вор стыдился до крайности, Лангин был рассержен и оставил нас, отправясь на свой остров, куда пригласил нас. После полудня мы отправились на берег окончить устройство сада, но при первом же взгляде на него поразились опустошением, совершенным крысами, которые даже не были встревожены нашим присутствием, вытаскивали семена и уносили свою добычу. Я растолковал Лагедиаку, что крысы разорят весь сад, если его не будут стеречь, поэтому дикари поспешили отогнать крыс дубинами и камнями. Мы вновь привели в порядок опустошенные места и засадили остальную часть сада арбузами, дынями, пшеницей, бобами, горохом, лимонными семенами и ямсом. Лагедиак понял, что все это годно в пищу, но еще надлежало объяснить ему способ приготовления; я велел разделить между ними оставшийся печеный корень ямса; он показался им приятным, и это увеличило их интерес к саду. Мы роздали еще множество семян, предоставив садить их по собственному усмотрению. Шамиссо неутомимо старался рассаживать как здесь, так и на других островах, нами посещенных в разных странах, семена различных растений, и я уверен, что его труды не остались тщетными.

По окончании работ мы возвратились на корабль с полным убеждением, что совершили полезное дело; уже теперь наш небольшой труд был вознагражден благодарностью островитян. Пища жителей этой группы, островов в настоящее время года состоит единственно из пандановых плодов, а кокосовые орехи, которых здесь мало, они считают лакомством. А так как и пандановые плоды мало питательны и притом находятся здесь не в изобилии, то можно составить себе понятие о крайней умеренности их в пище, которая, однако, кажется, им весьма полезна, ибо, наслаждаясь самым крепким здоровьем, они при совершенной бодрости духа достигают глубокой старости. Увеличение населения втрое против нынешнего вызвало бы здесь голод, который, как смеем надеяться, мы предотвратили нашими посевами. Удивительно, что здешние жители не занимаются рыбной ловлей; за все время нашего здесь пребывания я только раза два видел, что несколько человек ловили подле рифов на удочки мелкую рыбу. Я подарил Лагедиаку последнего нашего петуха и курицу, и его радость была наградой нам за их утрату.

24 января была перевезена на берег кузница для починки железных вещей. Новое зрелище приманило всех жителей, которые с удивлением смотрели на установку горна; когда начал действовать мех, уголья запылали и железо от ударов метало раскаленные искры, тогда все обратились в бегство. Лагедиака мы успели уверить в неосновательности его боязни; чтобы познакомить его с пользой кузницы, я велел немедленно сделать красивую острогу и подарил ему. Его радости нельзя описать; держа над головой острогу, он громким голосом сзывал своих товарищей, которые, ободренные его примером, опять собрались вокруг нас. Я велел при них сковать еще одну острогу для Рарика и несколько крючьев на удочки для моих любимцев: преданность их возрастала по мере того, как каждое показанное им наше искусство увеличивало в их глазах наше могущество. Так как на нашу кузнечную работу требовалось несколько дней, то я оставил кузницу на берегу под надзором кузнеца, а Лагедиак принял на себя заботу, чтобы ночью ничего не было украдено.

25-го. Ночь на берегу прошла спокойно, и никто не отважился приблизиться к кузнице. Когда же утром началась работа, то внезапно подошел старик, схватил обрубок железа и хотел поспешно удалиться с ним, но заметившие это товарищи его пустились за ним вслед, крича «кабодери!» (красть), и, так как он не хотел добровольно отдать своей добычи, отняли ее силой. Без малейшего замешательства он занял прежнее место, сердился на тех, которые его преследовали, искал случая овладеть опять другим обломком железа, поэтому его отогнали вовсе. Этого старика, прибывшего сюда с другого острова, нельзя было назвать вором, ибо он производил похищение явно и пытался воспользоваться правом сильнейшего.

Уже несколько дней подряд дует постоянный NW ветер, сопровождавшийся частыми проливными дождями, что препятствовало мне исследовать указанный Лагедиаком проход.

26 января были перевезены на берег свиньи, на которых островитяне уже привыкли смотреть; я подарил их Рарику, подле жилища которого огорожено было для них небольшое место. Один матрос был оставлен на несколько дней на берегу, чтобы научить жителей обходиться с этими животными. Свинка была супоросна. Но сколь ни приятен был Рарику этот подарок, он, однако, не отважился приблизиться к свиньям, когда их высадили на берег; их громкое хрюканье наводило на него ужас, а женщины, которые никогда не бывали на корабле и знали этих животных только по рассказам мужей, убежали в лес при первом взгляде на них. С ружьем в руках я прошел по острову во всех направлениях, надеясь застрелить какую-нибудь береговую птицу, но не нашел ничего, кроме небольшого числа чаек. Рарик и Лагедиак сопутствовали мне, не зная моего намерения; чтобы показать мой небольшой опыт, я указал им морского кулика, стоявшего на берегу в 50 шагах от нас, и застрелил его, но в ту же минуту раскаялся в своей неосторожности: оба мои спутника свалились на землю и, укрывая голову в траве, испускали громкие вопли. Только после многих уверений, что им не причинено ни малейшего вреда, они встали, но еще сильно дрожа и с боязнью озирались на ружье, которое я прислонил к дереву. Вид окровавленной птицы не позволил им принять это происшествие за шутку, они пребывали в недоверчивости и страхе и убежали, как только им показалось, что я на них не гляжу. Много труда стоило мне приобрести опять их доверчивость, и я в дальнейшем не мог показываться с ружьем в руках.

28-го в 7 часов утра оставил я корабль в сопровождении ученых и, желая воспользоваться хорошей погодой для исследования вышеупомянутого прохода, пустился в путь на двух шлюпках, снабженных припасами на три дня. Сначала мы поплыли к о. Эгмедио, принадлежащему Лангину; мы прибыли туда через час и были приняты весьма ласково. Он немедленно повел нас в свою хижину, приказал своей жене подать разных припасов, чтобы нас угостить, и не переставал выражать свою беспредельную радость по поводу нашего посещения. Он показался весьма гостеприимным и расположенным к сердечному дружелюбию и в этом отношении превосходил Рарика, который после первого приятного впечатления обнаружил алчность, главнейшую черту своего характера. Все население на Эгмедио состояло из Лангина, его жены и еще двух человек, которые казались ему подвластными. Из собственного опыта нам уже было известно, что вся группа весьма бедна людьми, а ее южная часть вовсе не заселена. Другой причины столь малого населения полагать нельзя, как только то, что люди занесены сюда недавно с отдаленных островов или же добровольно здесь поселились с других сильно населенных островов. Лангин водил нас по своему владению, отличавшемуся от прочих островов высокими кокосовыми деревьями. Желая безостановочно следовать отсюда до места нашего назначения, мы решили здесь позавтракать; Лангин чрезвычайно удивлялся, увидев, что мы употребляем ножи, вилки и тарелки; приметив, что мухи меня беспокоят за завтраком, он приказал одному из своих людей отгонять их пальмовой ветвью; такая внимательность со стороны дикаря приятно меня поразила.

В час пополудни мы достигли находящегося у высокого острова прохода; его ширина в самом узком месте составляла 100 саженей, а глубина была различная – от 20 до 5 и даже до 3 саженей; остров состоит из разновидных кораллов. Мы прибыли туда во время отлива, течение из лагуны было довольно сильное и быстро пронесло нас через проход в море; едва вышли мы в него, как глубина стала недосягаемой. Хотя и было возможно пройти здесь на «Рюрике», но такое предприятие было сопряжено с опасностью. Начавшийся крепкий ветер не позволил исследовать еще сегодня другой проход, лежащий, по словам Лагедиака, на W; я отложил это до благоприятного дня. Наименовав осмотренный проход по Лагедиаку, мы предприняли обратный путь, весьма, впрочем, затруднительный из-за противного ветра. Мы не могли доплыть в этот вечер до «Рюрика» и провели ночь на большом острове, лежащем к югу от Эгмедио. По счастью, мы нашли здесь одного из моих любимцев, веселого Лабугара, который принес нам кокосовых орехов и пандановых плодов и известил, что мы пристали к его острову, обитаемому только им с семейством и еще одним стариком. Мы расположились на берегу для приготовления ужина, а Лабугар и его старый друг пробыли с нами до солнечного заката. Когда мы утром проснулись, то Лабугар со всем своим семейством сидел уже подле нас и терпеливо ожидал нашего пробуждения, чтобы одарить очищенными кокосовыми орехами.

Внутренний вид дома на одном из островов цепи Радак

Рисунок художника Л. Хориса

Эта внимательность тронула и обрадовала меня.

30-го я отрядил нескольких матросов на берег для рубки дров, которыми мы должны были здесь запастись, поскольку их нельзя достать ни на Уналашке, ни в Беринговом проливе. Когда я прибыл на берег, то мне сказали, что у нас украдено ведро с железными обручами; я решил на этот раз употребить строгость, чтобы прекратить подобные поступки в будущем, и настоятельно потребовал от Рарика, чтобы вор был немедленно отыскан и приведен ко мне с покражей; никогда не видев меня таким сердитым, Рарик до крайности испугался и стал уверять, что он уже послал в погоню за вором, укрывшимся на другом острове. Я удовлетворился этим, но впоследствии имел основания полагать, что он сам участвовал в этом воровстве.