Текст книги "Жизнь римских императриц. Картины из жизни римского общества"

Автор книги: Оскар Пио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

VII. VIII. Взгляд на императорский Рим. Обычаи

Принято называть именем двенадцати Цезарей первых двенадцать императоров; но в сущности, семейство Юлия, т. е. Цезаря, кончилось с Нероном. История этого дома замечательна. Между императорами, происходившими из этой фамилии, ни один не кончил своей жизни естественной смертью. Тридцать два члена без различия пола и возраста погибли насильственной смертью. Из числа 16-ти жен 7 были прогнаны, 6 – убиты. Мы видим беспрестанные злоупотребления разводом: женщины имели трех или четырех мужей, императоры-мужчины – пять или шесть жен. После того, как Август женился на Ливии Друзилле, беременной от другого, Калигула взял в жены Ливию Орестиллу, прогнал ее спустя несколько дней и отослал в ссылку; потом, тот же Калигула берет от живого мужа Лёллию Паулину, которую тоже, спустя некоторое время, прогоняет. Из трех Друзов – один был отравлен, другой получил приказание умереть, третий был убит. С начала царствования Тиверия, Агриппа Постум был принесен в жертву безопасности нового императора; тоже самое случилось с Тиверием Джиованни и Британником, когда взошли на престол Калигула и Нерон. Отец последнего, Домиций Энобарбо, который прославил себя тем, что воровал общественные деньги назначенные для призов, один раз убил раба за то, что тот мало пил, другой раз публично на форуме вырвал глаз одному кавалеру и, проезжая по улицам Рима, колесницей раздавил ребенка. Старшая Юлия, после трех свадеб прогнанная родителем за разврат, была приговорена Тиверием к голодной смерти. Ее дочь Юлия, уличенная в измене, погибла на острове в изгнании. Одна из сестер Калигулы, состоявшая с ним в незаконной связи, была объявлена богиней. Клавдий имел пять жен, в числе которых о Мессалине и Агриппине до сих пор все говорят с ужасом. В каждой комнате дворца Цезарей было совершено какое нибудь преступление. В одной уморили голодом молодого Друза, в другой был убит Калигула и с ним вместе жена и дочь Друзеллина, которой едва минуло два года; в Триклинии умер Британник, отравленный во время обеда, в Конклавии Агриппина покушалась соблазнить своего родного сына. Семейства патрициев следовали примерам Цезарей. Повсюду преступления и насильственная смерть. В доме Агриппы, говорит Тацит, только одна женщина умерла естественною смертью, все же остальные были зарезаны, отравлены или заморены голодом. Из дворца Цезарей выходили приглашения к самому грязному разврату или убийству первых граждан города. Локуста открыто держала лавочку с ядом и разными травами, служащими для выкидыша женщинами, любовного возбуждения и т. д. Многие рабы, чтобы подвергнуть своих господ казни, доносили на них императорам. Чтобы иметь понятие, до каких чудовищных размеров доходили приговоры к смертной казни, достаточно привести хотя одну цифру. На празднике озера Фуцино, в присутствии Клавдия было приговорено к смертной казни 19 000 людей. Когда Клавдий восстановил старый закон, карающий отцеубийц, в пять лет было приговорено к этому наказанию такое множество преступников, что философ Сенека вскричал: «И вижу более мешков, чем крестов!»[4]4
  Известно, что отцеубийц завязывали в мешки и бросали в воду.


[Закрыть] Почти в каждом семействе, пишет Плутарх, были убийства жен, матерей и сыновей; братоубийств было бесконечное множество. Публичный разврат доходил до колоссальных размеров; мальчики и девочки в школах учились вместе, женщины и мужчины купались в одних и тех же купальнях; самые неприличные изображения были выставляемы на улицах или служили ожерельем для детей; девочкам давали читать древних авторов, сочинения которых были полны непристойностей. Матроны приводили своих дочерей на пиршества, где устраивались танцы совсем без всякой одежды. Детей водили в театры смотреть самые грязные сцены и слушать неприличные крики зрителей. Рим, наконец, дошел до того, что семейный очаг считался как бы наказанием. В последнее время республики законодатели, наконец, нашли нужным поощрить свадьбы. Аграрный закон Гракха установил премию тем, у кого много детей. Метеллий Македоник, который считался самым добродетельным среди римлян и был прекрасным отцом, говорил: «если бы природа могла создать человека без женщины, то на свете было бы очень неприятно жить. Но так как подобное явление невозможно, то для каждого хорошего гражданина необходимо сочетаться браком и размножением потомства поддерживать республику». Во время империи, когда нравы начали растлеваться, Август принужден был издать закон, повелевавший гражданам вступать в браки. Женщины в то время не принимали никакого участия в делах своих мужей; они вообще не получали хорошего воспитания и заботились лишь о своей внешности; мужья совершенно равнодушно относились к пустоте своих подруг, которые, в большинстве случаев, заботились лишь о своих личных удовольствиях и об увеличении числа поклонников, т. е. любовников. Поэты, писатели, как Ювенал, Овидий и другие, дают нам понятие о том, как римские богачи проводили день. На ночь каждый из них клал на лицо мякиш хлеба, насыщенный молоком, для того, чтобы была нежная кожа; утром каждая матрона, окруженная своими рабами, занималась косметикой в продолжении долгих часов: она душилась, расчесывала волосы, которые тоже душила, потом красила их в черный цвет или цвет блондинки, смотря по моде; далее, рабыни-специалистки прилаживали к ее волосам фальшивую косу, нечто вроде шиньона, прикалывали цветы, окрашивали ногти, затем лицо и руки омывались молоком. Наконец, надевалось, так называемое, платье матроны (habito matronale) из белой шерсти, вышитое золотом. На руки и шею надевались браслеты и колье, я разряженная таким образом матрона садилась в носилки, которые несли по городу сильные рабы; по бокам шли также рабы, вооруженные веерами из павлиньего хвоста, а позади носилок двое пажей несли расшитые золотом подушки. Матрона отправлялась с визитами, или на любовное свидание, или в цирк на игры, или на скачки на дороге Аппия. И это каждый день. Удовольствия разнообразились иногда ночью. Матрона облекалась в тунику различных цветов, употребляемую отпущенниками и куртизанками; что делала в таких случаях переодетая матрона, нет надобности говорить, – читатель, по всей вероятности, и сам догадается. Развод, который в первое время Рима был чрезвычайной редкостью, впоследствии времени стал самым обыкновенным явлением и совершался буквально ежедневно. Мужья разводились с своими женами без всяких оснований, прямо по капризу. Например, Сульпиций Галл развелся с своей женой за то, что она вышла на улицу с непокрытой головой. Цицерон развелся с своей женой Теренцией, после того как прожил с ней 30 лет, ради того, чтобы получить новое приданое и заплатить долги. Многие женились единственно из-за приданого и потом прогоняли своих жен, но чаще всего супруги разводились положительно без всяких оснований. Были женщины, менявшие мужей каждый год.

Марциал называл подобные браки легальным адюльтерством (legale adulterio). С упадком брачных союзов, само собою разумеется, проституция расцвела; молодые и красивые рабыни, пользуясь благосклонностью своих господ, получали свободу и, не имея никакого состояния, незнакомые с трудом, не зная ремесла, делались проститутками. Эти падшие женщины были положительно госпожами Рима. Отцы семейств всегда предпочитали домашнему очагу их общество и, надо правду сказать, римские куртизанки были гораздо развитее матрон, а потому нет ничего удивительного, что мужчины предпочитали их общество. Леденящая атмосфера, царившая в доме, надоедала мужу, и он спешил развлекать себя в обществе куртизанок. Часто сами матроны протежировали куртизанкам для того, чтобы удержать дома своих мужей или сыновей. Куртизанки развращали семейства и склоняли матрон в проституцию; дело дошло до того, что сенат был вынужден издать декрет, которым воспрещалось заниматься проституцией всем вдовам, дочерям и племянницам кавалеров. В Риме, как известно, были великолепные портики и базилики, где в известное время собиралась публика, развлекая себя всевозможными способами: играми, чтением стихов, пением и т. д. Такие здания были, красою древнего Рима: в портике Августа стояли 50 статуй, в других были выставлены трофеи и также статуи. Жизнь римлян была распределена таким образом: утро они посвящали делам, – форуму, трибуналам, нотариусам, банкирам и проч.; в портиках собирались для решения деловых вопросов и обменивались новостями. В полдень Рим делался точно мертвым, улицы пустели и лавки закрывались; все отдыхали. Спустя несколько часов, к вечеру, Рим снова оживал; движение по преимуществу сосредоточивалось на Марсовом поле, где толпа развлекала себя разными играми. Надо знать, что и в древнем Риме так же, как в наше время, каждое место имело своих собственных посетителей; фланёры, не знавшие куда девать время, отправлялись в лавки, к парикмахерам, к аптекарям, к продавцам благовонных товаров и, как говорится, переливали из пустого в порожнее; около здания претора толпились личности, которые за известную плату давали фальшивые свидетельства; на улице Сакра, около храма богини Клоацины, стояли льстецы, ожидая тех, кто благосклонно выслушивал их сладкие речи; мужья-развратники стремились к базилике Порция; около старых таверн находились закладчики, окруженные молодыми развратниками и падшими женщинами; близ храма Кастора собирался темный люд; к баням стремились воры, похищавшие платья купающихся; около Вико Тоско стояли люди, торгующие собою и т. д. Рим был чрезвычайно разнообразен по части развлечений. Звери из лесов Индии, из африканских пустынь, выпущенные на арену, служили также развлечением праздной толпы. Эти кровавые зрелища очень нравились римлянам. Во время Августа погибло на аренах около 3¹/₂-ой тысяч зверей и людей. Посредством голода, зверей старались делать как можно кровожаднее. Слонов учили танцевать на канатах; громадные орлы подымали в своих когтях маленьких детей; львам бросали живых зайцев и они не смели их тронуть. Развлечения в театрах обращают на себя особенное внимание тем, что они были полны жестокостей. Трагедия Прометея кончалась казнью на кресте протагониста, живого человека, которого распинали на кресте и потом бросали диким зверям на съедение. Таким же образом, в другой драме, Орфей был растерзан медведями. Один актер, игравший Геркулеса, был сожжен. Для представления геройского поступка Муция Сцеволы избирали раба, который должен был сжечь на жаровне свою руку. Комические представления трудно описывать. Это был целый ряд самых грязных сцен. Мы обойдем молчанием этого рода представления древних римлян. Для современного читателя не может быть интересно подробное описание всей этой сценической грязи. Заметим лишь одно, что 19 столетий спустя, Оффенбах в свой оперетке «Орфей в аду» выразил музыкой то, что римляне изображали мимикой (Hercules auctionator). Комические представления в театрах были самым любимым развлечением древних римлян, Не было ни одного народного празднества без этих представлений. Граждане давали деньги импрессариям (dotazione) для того, чтобы представления эти были обставлены роскошно. Словом сказать, для римских театров выписывались львы, крокодилы, гиены, жирафы, змеи-боа, гладиаторы из Германии, балерины из Испании, мимики из Сирии и комедианты из Италии. После театра публика обыкновенно отправлялась к монументам Campo Marzio и под портики, отличавшиеся необыкновенным богатством, где и продолжала развлекаться: фланировать, заниматься амурными делами, декламировать стихи, танцевать и т. д. Так развлекалась римская публика, богатая и бедная. Богатство и роскошь по преимуществу сосредоточивались в виллах, окружавших Рим, и близ Неаполитанского залива. В виллы стремились ораторы, философы, поэты. Они рассуждали, спорили и возбуждали мировые вопросы; всё это, конечно, заканчивалось старым фалернским вином.

На берегу Неаполитанского залива были устроены необыкновенно роскошные бани, служившие развлечением для чувственных римлян. Кругом бань были террасы, портики, прекрасные сады, били фонтаны, цвели мирты и таинственные гроты манили под свою тень. Здесь же устраивались знаменитые ужины. Хороший повар из рабов получал жалованье до 100 тысяч сестерций в год (28 000 итальянских лир). Когда строился дом, самое главное внимание обращалось на кухню. Виллы, находящиеся невдалеке от моря, имели большие бассейны для морских рыб и устриц. Тогдашние гастрономы требовали непременно, чтобы на стол подавалось целое животное, как оно есть. От этого животного отрезались только некоторые, особенно нежные части, остальное выбрасывалось. Ужин для древних римлян был великое дело. Без ужина никогда не обходилось ни одно торжество. Насчитывалось более сотни ужинов; так, например, ужин по случаю путешествия (cena viatica); авентория, когда был приглашаем приятель; капитолина в честь Юпитера; череале, когда праздновали хороший урожай хлеба; либера когда освобождался один из рабов; фунебре устраивался в намять умерших родителей и т. д., и т. д. Триклиний или зал банкета всегда был обит дорогими материями, артистически вышитыми, устилаем восточными коврами; повсюду царствовало изумительное богатство и роскошь. Римляне имели обыкновение есть лежа, для этого кругом стола ставили роскошные ложа; во время ужина играли на флейтах, распевали, балерины с гирляндами танцевали, а мимики делали грациозные жесты. Современники говорят, что трудно дать полное понятие о роскоши и необыкновенной изысканности пиршеств древних римлян. Все, что мир в то время мог произвести особенного, являлось на их столе: устрицы из озера Лукрино, стерляди По, особенные рыбы Тибра, кабаны Умбрии, дичь Нумидии, сардинки Понто и т. д. и т. д. Сорта фруктов: груш, яблок, слив, дуль и проч., также были очень разнообразны. Из вин называют 192 сорта, из коих 54 были итальянские вина и 37 греческих; затем фалернское вино, вино с островов Адриатики и Архипелага. Обед обыкновенно начинался в 5 часов и продолжался очень долго. Гастрономы в особенности придавали большое значение редким рыбам, которые непременно должны были быть велики и живые. Историк передает, как один гастроном продал своего раба за 1300 динарий, для того, чтоб приобрести больших размеров рыбу. Громадная рыба, подаренная Тиверию, была продана им некоему Октавию за 40 000 сестерций. Такие рыбы обыкновенно прежде, чем их приготовить, ставились на стол для того, чтобы присутствующие видели, что рыба живая и уже после осмотра ее уносили на кухню. Под звуки флейты рабы подавали морских зайцев, целых кабанов, разных редких птичек, жаренных павлинов, искусно убранных их перьями. Паразиты или, как их называли, тени присутствовавших стояли сзади каждого, на обязанности паразитов было снимать короны из цветов с тех гастрономов, которые отправлялись в вомитории для освобождения желудков. Кухни были громадных размеров, сараи для вин иногда помещали в себе 300 000 амфор; в житницах было такое множество хлеба, которого достаточно было бы для продовольствия целого округа. В некоторых бассейнах содержались особого сорта рыбы, питавшиеся человеческим мясом; часто несчастного раба бросали живого в один из таких бассейнов. К ужинам также приготовлялись редкие птицы вовсе не потому, чтоб мясо их было особенно вкусно, а потому, что они хорошо пели, – языки таких птиц считались особенным деликатесом. На кур обращали также внимание. Курица Сейо ценилась в 70 000 сестерций; за павлинье яйцо платили 5 динариев; за пару жирных голубей давали 1 000 сестерций; пара редких кур ценилась в 4 000 серебряных монет; самые важные патриции Рима изучали кулинарное искусство. Лукулл и Апиций в этом случае особенно отличились. Сципион Метелл изобрел особенный способ выкармливать гусей так, чтобы их печень принимала необыкновенные размеры. Лукулл сделал в Байе целую гору для того, чтобы препятствовать морскому течению, и продал свое рыбохранилище за 800 000 лир. Ирций тратил 11 миллионов сестерций на корм рыб и потом, когда уехал из своего имения, он продал эту виллу за 10 000 000 лир. Трагик Эзоп тратил на то же самое 20 000 лир. Марк Антоний говорил, что только бекаса можно есть целым, а в остальных птицах лишь часть груди. Но в отношении излишеств, которым предавались древние римляне, в особенности отличился Тримальцион; романист Петроний Арбитр, современник Нерона, прекрасно обрисовал знаменитые ужины Тримальциона Войдя в дом Тримальциона – рассказывает Арбитр – приглашенные мыли свои руки в воде, поданной им рабами, потом проделывалось то же самое с ногами, и гости ложилась на приготовленные ложа, а рабы вносили большой стол, посредине которого стояла деревянная курица с золотыми крыльями; около нее лежали павлиньи яйца. Хозяин, улыбаясь, говорил: «друзья мои, я приказал положить павлиньих яиц под эту курицу, посмотрим: высидела ли она их?» Гости брали по яйцу, разбивали их и в середине находили жареного жирного бекаса. После этого блюда стопы были наполняемы фалернским вином. Затем являлось новое блюдо: артист повар изобразил посредством фарша различные страны Римской империи; далее, на стол явился громадных размеров кабан. Любезный хозяин, как будто испугавшись, вскричал: «повар забыл выпотрошить кабана, попробуем сделать это мы сами». И вот из желудка громадного кабана посыпались разные яства: сосиски, жареные птички, орехи, фрукты и пр. и пр.; из груди кабана полилось в стопы фалернское вино; из других частей тела вылетели живые птицы и посыпались драгоценные подарки, которые были розданы присутствующим. Когда кабана убрали, на стол был поставлен громадных размеров жареный теленок, из его внутренностей также появились на столе различные кушанья и богатые подарки. Потом была подана курица, начиненная рыбами, устрицами, утиными яйцами, конфетками, тортами и другими сластями. Таковы были ужины знаменитого Тримальциона. Если мы скажем, что роскошь древних римлян доходила до полного безумства, едва ли нас заподозрят в преувеличении. Все, о чем мы здесь говорили, подтверждено историей; так, например, император Нерон запрягал в свою колесницу по 20 лошадей; Агриппина заплатила за соловья 1200 лир для того, чтобы узнать вкус языка птицы; такое варварство вошло в обычай между богатыми римлянами; Калигула приказывал подавать кушанья на золотых блюдах, которые потом раздавал присутствовавшим; мебель в его дворце была выточена из кедрового дерева; он приказал построить корабли также из кедрового дерева с шелковыми парусами, мачта была до такой степени толста, что её едва могли обхватывать четыре человека. Ковры, разостланные во дворце Нерона, стоили миллионы сестерций. На похороны его любимой обезьяны была истрачена громадная сумма денег. За блюда, имевшие свойство моментально разбиваться вдребезги, платили громадные деньги. Главный недостаток общества того времени заключался – да позволят нам так выразиться – в скотском эгоизме; никто не хотел знать, что делали Тиверии, Нероны, Калигулы и им подобные изверги, лишь бы самому было хорошо; для пользы ближнего никто не хотел шевельнуть пальцем. Сенат представлял собой лишь тень минувшего величия. Солдаты – преторианцы поддерживали тиранов, чтобы получать от них деньги. Толпы народа, полные дурных привычек, лени, ничего не делали, а между тем кричали на площадях, чтобы им давали хлеба и зрелищ. Каждый правитель, желая заручиться симпатией толпы, удовлетворял ее дикие требования. Народу раздавались съестные припасы, вино, деньги и устраивались нескончаемые празднества. Патриции, вообще, привилегированный класс римлян пресмыкался пред императорами, которые награждали и казнили их по своему капризу. Но самый главный тиран Рима – это были плебеи. Против них даже самые страшные деспоты ничего не могли поделать и принуждены были поощрять их порочные инстинкты. Император Тиверий вложил в публичный банк громадную сумму денег, которые служили для займа без процентов на трехлетние сроки для всех желающих. Затем император носил титул плебейского трибуна, что крайне льстило самолюбию плебеев. Многие богачи платили долги пролетариев, не желавших работать. Все эти факты, вполне освещенные историей, послужили к растлению римских нравов и падению великой римской империи.

IX. Верования и предрассудки. Христианство

Добродетель философов-стоиков – вот один-единственный луч, освещавший мрак этой эпохи. Философия стоика Зенона проповедовала человечеству, что самое прелестное в мире есть добродетель, все остальное – прах. Последователи этого учения сохранили свои святые убеждения даже среди страшного деспотизма; ценою жизни они не хотели расстаться с усвоенными ими правилами. Один из приговоренных Нероном к смертной казни, некто Плауций Латерано, был убит своим товарищем по заговору, именно трибуном Домицием Стацием. Латерано нашел эту казнь вполне законной. Первым ударом меча трибуна он был только ранен, потом принял такое положение, которое давало возможность Домицию отрубить ему голову. То же самое сделал Сцевин Клавдий: он спросил палача, какую должен принять позу для удобного совершения казни. Другой стоик Кандид Юлий, прохаживаясь в саду с императором Калигулой и очень дружески с ним разговаривая, на прощанье услыхал такую фразу его величества:

– Не беспокойся, я приговорил тебя к смертной казни!

– Благодарю нас, государь, – отвечал Юлий.

Но прошло 10 дней после этого разговора, а казнь еще не была совершена. Один раз, когда Юлий играл в шахматы, к нему пришел центурион и объявил от имени Калигулы, чтобы он шел на казнь.

– Погоди немножко, – хладнокровно сказал Кандид Юлий, – дай мне кончить партию в шахматы.

Увидав, что окружающие его друзья плачут, он прибавил:

– Что вы грустите? Вы же сами постоянно рассуждаете о бессмертии души, – я иду узнать, правда ли это?

На месте казни он обратился к одному из своих друзей:

– А право, интересно бы знать, в какой именно момент душа вылетит из моего тела.

Презрение к жизни среди римлян было поразительно: они уничтожали себя часто без малейших причин. Мания самоубийства последнее время имела эпидемический характер. История нам представляет массу поразительных примеров, где человек уничтожал себя решительно без всякого основания. Так, например, ученый юрист, некто Копий Нерва, обладавший прекрасным здоровьем, богатый, решился себя уничтожить. Император Тиверий, узнав об этом решении Нервы, велел принять меры, чтобы воспрепятствовать самоубийству; тогда юрист уморил себя голодом. Марцеллин, также очень богатый молодой человек, любимый всеми, один раз простудился, что показалось ему очень скучным, и он решился умереть; роздал все свои деньги рабам и просил их убить его, но рабы наотрез отказались исполнить волю господина. Тогда Марцеллин пригласил своих друзей в баню, открыл себе вены и, уверяя всех, что расставаться с жизнью очень приятно, умер. Грустно и вместе с тем смешно сказать: многие римляне решались на самоубийство из любопытства; а некоторые просто потому, что им надоело каждый день мыться, есть, пить, спать, подвергаться холоду во время зимы и жаре во время лета. Один раз эпикурейцу Агриппину друзья сказали, что его дело разбирается в сенате.

– Хорошо, – отвечал Агриппин, – но теперь пойдем-ка мы в баню.

Когда вся компания пришла в баню, Агриппин сел в ванну и беспечно разговаривал со своими приятелями. В это время пришли те, которые присутствовали в сенате при разбирательстве его дела.

– Ну что, приговорили к смерти? – совершенно равнодушно спросил Агриппина.

– Нет, к ссылке, – отвечали ему.

– А состояние конфисковали?

– Нет.

– Прекрасно! Значит, и в ссылке мы будем так же приятно жить, как и в Риме.

Эпикур проповедовал наслаждение в добродетели; между тем его последователи, как в древнем Риме, так и впоследствии, до высшей степени исказили его учение, находя наслаждение не в добродетели, а в материальных удобствах. Древняя религия Лация, простая и строгая, была искажена с тех пор, как римляне присвоили божества покоренных ими народов. Как Рим был открыт для всех иностранцев, так римское небо было открыто для всех богов других народов. Олицетворение всех человеческих страстей имело в Риме алтари, храмы и жертвы. После торжественных похорон какого либо императора, тотчас же являлось его изображение из воска; иногда эту маску помещали около постели умирающего еще при его жизни. Сенаторы, матроны поставляли себе обязанностью в продолжении семи дней являться к постели больного. Когда император умирал, сенаторы и кавалеры торжественно несли его через улицу Сакра на форум, где была воздвигнута роскошная золотая ложа, в которую и ставили покойного. Туда же являлся и новый император, окруженный важными римлянами. После пения в честь умершего, его несли в Campo Marzio, куда являлись кавалеры, пешие и конные солдаты. Среди Campo Marzio устраивали громадный костер из сухих дров, положенных пирамидами, закрытых богатыми коврами, вышитыми золотом; на верхушке костра сидел громадный орел с распущенными крыльями; труп покойного поливался духами и душистыми маслами, после чего новый император и родные покойного прикладывались к его руке, а кругом костра дефилировали колонны солдат, разъезжали колесницы, покрытые пурпуровыми мантиями. По окончании всех этих церемоний, император в сопровождении магистрата подходил к костру и зажигал его; когда пламя охватывало дрова, с верхушки костра вылетал живой орел, если мертвый был император, если же императрица, то павлин. Как та, так и другая птица представляли душу, улетевшую на небо. Затем, на месте сожжения трупа умершего или умершей воздвигался храм и приносились жертвы. Римляне вообще любили апофеозы и часто при жизни императоров и императриц делали их богами или богинями. Лишнее говорить, что во все эти комедии не верила ни одна человеческая душа, но они совершались официально, потому что представляли торжественные зрелища и развлекали народ. Император Август употреблял все зависевшие от него меры, дабы поддержать новую религию церемониями, празднествами, храмами, но народ от этого не делался религиознее и участвовал в церемониях ради развлечения. Соединение в императорской персоне духовной и государственной власти окончательно уничтожило верования римлян. Причина последнего, главным образом, заключалась в том, что римские императоры и императрицы вовсе не отличались своей святостью. Вообще, за последнее время в Риме почтя не существовало никакой религии, была лишь одна известная форма. Петроний по этому случаю говорил: – Никто не уважает Юпитера и не верит в небо. – В существование богинь и заоблачных миров не верят даже дети, – сказал Ювенал. Тацит надеялся, что после смерти его душа будет жить и не лишится человеческого понимания; он надеялся, но не верил в это. Человек, – говорили римляне, – должен искать утешения вне его земной жизни, так как в этой жизни он ничего не имеет, кроме страдания. Таким образом римляне перед падением их империи находились, если можно так выразиться, между полуверой и предрассудками. Совершая постоянно преступления, погрязшие в разврате, римляне нередко страдали угрызением совести и в это время отдавались всецело предрассудкам: крестились кровью на церемониях Митра, проходили на коленях Campo Marzio, посылали в Египет за водою из Нила для окропления храма Анубиса, жертвовали одежды жрецам Изиды и т. д. В большой моде были восточные обычаи; каждая матрона имела в своем кабинете египетскую реликвию. Из Финикии привозились изображения наполовину женщины, наполовину рыбы, из Галлии – камни друидов. Германик верил в тайны самарян, а Агриппина советовалась с египетскими знахарями. Верили, что почет, оказанный одному богу, оскорблял другого; не допуская будущей жизни, римляне были до высшей степени суеверны, совещались с авгурами и разными колдунами. Утрата религии неизбежно должна была вести их к предрассудкам, которых было бесчисленное множество; так, например, рассыпанная соль, спотыкание при выходе из дома, встреча разных пресмыкающихся, птиц, крики животных и т. д. Было бы чересчур долго называть все предрассудки, которым были подвержены неверующие римляне. Плиний называет целую массу предметов, которые по верованиям римлян имели особенное свойство. Перечислим хотя некоторые из них. Так, например, камень (grammatica) делал красноречивым, бюст Венеры защищал от пожара, агат предохранял от бури и останавливал разлитие реки, гелиотроп, смешанный с травой того же имени, делал невидимым. Трава марморит заставляла богов повиноваться, акаменит укрощал ненависть врагов, антирина увеличивала красоту и избавляла от всевозможных несчастий и т. д. Мясо животных, т. е., некоторые его органы также имели значение; например, тот, кто съест сердце крота – узнает будущее; обмазать двери дома кровью гиены – означало избавить всех обитателей дома от болезни и смерти; ношение на себе кишки того же зверя служило к привлечению сердца женщин; жир льва употребляли для приобретения милостей императора. Но повторяем, разве есть возможность перечесть все нелепые верования великого народа, и если мы ко всему этому прибавим веру в ведьм, колдунов, заговорщиков, которые играли весьма видную роль в жизни древних римлян, то мы увидим, что упадок религии и замена последней предрассудками вовсе не послужили к усилению добродетели нации. Фокусы, которые употребляли колдуньи, описаны многими древними авторами. Действуя на воображение своих клиентов, колдуньи употребляли различные ужасы: скелеты змей, кошек, сов и т. д. без конца. При помощи окуривания, т. е., одуряющего дыма, они вызывали тени умерших и адские видения. Не только темная масса плебеев, но и высокопоставленные лица не были избавлены от предрассудков. Император Тиверий всегда прибегал к астрологам; Нерон при помощи магов хотел управлять богами также, как он управлял людьми. Когда его тревожили угрызения совести по случаю убийства матери, он искал утешения у магов. Каждый богач имел своего домашнего астролога. Вопрос будущего всегда разрешался хиромантками, рассматривавшими линии ладони. Юноши, с нетерпением ожидавшие наследства, девицы, жаждавшие любви, бесплодные жены, немощные старцы, ревнивые любовники, тщеславные чиновники прибегали к тем же безумствам. Все города и деревни имели магические статуи, дарохранилища или чудесный грот; даже сами губернаторы в некоторых случаях прибегали к помощи таинственного. Многие храмы в Риме и провинциях отличались чудесами и более всех храм Юпитера близ Котроны; храм окружен был громадными деревьями, около которых на лугу паслись стада без пастухов. Иностранные религии были в большом почете во всех классах Рима от патриция до раба.