Текст книги "Ганзейцы. Савонарола"

Автор книги: Оскар Гекёр

Соавторы: Адольф Глазер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Богатство дома ощущалось и в тех прекрасных винах, которые хранились в домашнем погребе, и Тидеман особенно охотно подливал себе старого красного вина, вскипячённого с какими-то специями. Вообще, заметно было, что гость любит покушать и выпить лишнюю чару, если его не отвлекали от этого удовольствия более важные дела. Но – при своей педантической преданности делу – он, конечно, мог сам себе позволить лишь очень редко это удовольствие, и тем более доставляло оно ему наслаждение. Для каждой хорошей хозяйки дома возможность угостить г-на Тидемана была бы положительным счастьем! Он всего отведал и всё умел похвалить. Но более всего удостоил похвалами тот ароматный напиток, который фрау Мехтильда поднесла своему гостю после обеда. Она особенно гордилась тем, что редкий рецепт, по которому этот напиток изготовлялся, происходил ещё из римской древности, и к ней самой перешёл по наследству от отца, богатого Вульфа фон Вульфмана.

– Воздай вам Бог за всё то удовольствие, которое вы мне сегодня доставили! – сказал Тидеман, обращаясь к хозяйке дома. И с этими словами он осушил свой бокал и поднялся из-за стола. – В виде благодарности позвольте же мне исполнить обещание и рассказать вам о похвальном поступке вашего сына, который мужеством своим спас мне жизнь.

Хозяин дома во время рассказа гостя с недовольным видом отвернулся в сторону; но зато в глазах жены его и дочери засветилась самая искренняя радость. Когда же дело дошло до упоминания имени Кнута Торсена, Госвин Стеен встрепенулся. Тидеман это заметил, хотя и не выказал этого, и, по-видимому, продолжал свой рассказ, только обращаясь к матери и дочери.

– Ну, а теперь скажите же, старый друг, – сказал он по окончании рассказа Госвину Стеену, – разве в данном случае Реймар не поступил как истинно храбрый и благородный человек?

– Это нимало не заглаживает той трусости, которую он позднее выказал, – резко отозвался Стеен. – Разве не бывает и того, что человек, удостоившись лавров за один из своих подвигов, потом умирает презренный и забытый всеми!

– Так расскажите же по крайней мере, в чём именно заключается провинность Реймара! – добавил Тидеман.

– Здесь не место говорить об этом, – отвечал Стеен, который, видимо, начинал выказывать сильное волнение. – Если вы хотите сойти со мною в мою контору, то я охотно готов отвечать вам на ваши вопросы.

Тидеман согласился на предложение и стал прощаться с хозяйкой дома и её дочерью.

– Я надеюсь, – сказал он им с дружеской искренностью, – что увижусь с вами вскоре и час свидания, конечно, уже не будет более смущён никакими тяжёлыми впечатлениями...

При этом он взглянул в сторону хозяина дома, который нетерпеливо ожидал его на пороге столовой.

Молча спустились друзья с лестницы вниз, и даже после того, как они пришли в контору и сели, ни один из них не решался начать речь первый.

Наконец молчание прервал Госвин Стеен, сказав:

– Хотя и неохотно возвращаюсь к этим воспоминаниям, однако же вы должны знать те основания, которые побудили меня к разрыву с сыном; потому что я желаю оправдаться перед вами.

– Поверьте, что я всё, что вы пожелаете сказать, выслушаю с величайшим участием, – отвечал Тидеман, внимательно вглядываясь в своего друга.

Госвин сделал над собою усилие, чтобы овладеть собою, но это было нелегко. По крайней мере его голос дрожал, когда он заговорил:

– Любекский военный корабль, высланный в Норезунт для защиты Бойской флотилии, стал на якорь близ лесистого берега, когда бойские корабли уже показались на горизонте, в Каттегате. В то же самое время из Скельтервига неожиданно явился разбойничий корабль, подошёл к нашему военному кораблю, и капитан военного любекского корабля (я тогда ещё называл его своим сыном!) так перепугался предстоявшей ему схватки, что поскорее поднял паруса и предался постыднейшему бегству, оставив несчастную Бойскую флотилию на произвол судьбы. Ну, что же вы скажете, дорогой друг? Разве же честный, уважающий себя человек, которому поручена охрана драгоценного груза на Бойском флоте, может поступить таким образом? Или, может быть, и вы тоже не откажетесь этот способ действия назвать не более как подлой трусостью?!

Тидеман, по обычаю своему, сидел откинувшись на спинку стула и внимательно рассматривал свои ногти. Прошло несколько минут прежде, нежели он ответил:

– Скажите, пожалуйста, от кого же вы получили такие подробные сведения об этом поступке вашего сына? Сколько я знаю, из всех бывших на Войском флоте до сих пор никто ещё не вернулся?

– Я получил эти сведения от человека, который был очевидцем события! – с некоторым смущением отозвался Стеен.

– Ну, а вы твёрдо убеждены в том, что этот свидетель – честный человек? – продолжал далее допрашивать Тидеман, всё пристальнее вглядываясь в лицо Стеена.

Стеен смутился ещё более.

– Легко может быть, что вы, – и Стеен несколько замялся, – что вы, можете кое-что против него иметь, так как из вашего рассказа я вижу, что он грубо и дерзко поступил с вами там, в Лондоне...

– Да уж вы не о Кнуте ли Торсене говорите? – воскликнул Тидеман, и взор его заблистал молнией.

Стеен утвердительно кивнул головой.

– Боже ты мой! – горячо продолжал гость. – И такому тёмному, подозрительному проходимцу вы оказываете доверие, придаёте значение его свидетельству? Человеку, исключённому из нашего союза за нарушение доверия, проникнутому местью и злобой против вашего сына за то, что он защитил мою жизнь, – такому-то человеку вы поддались настолько, что решились отказаться от своей собственной плоти и крови!

– Я не знал, что у Торсена есть повод для мести Реймару!

– Это не может служить вам извинением, – резко заметил Тидеман. – Так мог бы поступить молодой сорвиголова, а никак не разумный отец, любящий своего сына! Можете ли вы быть уверенным в том, что этот Торсен сказал вам правду?

– Да! – сказал Стеен, смущённо опустив глаза. – Тем более что он вызывался представить свидетельство всех экипажей, захваченных в плен вместе с судами Бойского флота. Он даже угрожал мне тем, что этих свидетелей представит в суд, и потому вы понимаете, что я был страшно встревожен, потому что моё честное имя было бы тогда опозорено, а сын мой беспощадно подвергнут тому же суду, который и Иоганна Виттенборга признал виновным.

Госвин Стеен опустил голову и сложил руки на груди.

– Ну, а что же датчанин Торсен? – продолжал расспрашивать Тидеман. – Я не слыхал о том, чтобы он привёл свои угрозы в исполнение.

– Полагаю, что он и не мог их выполнить, потому что я купил его молчание на вес золота.

– Ага! – воскликнул Тидеман. – Так птичка-то попалась на приманку?

Стеен отвечал вспыльчиво:

– Вы странные употребляете выражения!

– Старому другу не приходится взвешивать свои слова! – отвечал Тидеман. – Да сверх того это сущая правда. Датчанин, попросту говоря, вас надул. Он ни в каком случае и никого не мог представить в качестве свидетеля в подтверждение своего показания, потому что все экипажи судов, участвовавших в Бойской флотилии, были сброшены пиратами в море.

– А вы-то откуда это знаете? – спросил с изумлением Стеен.

– Это моя тайна! – сказал Тидеман. – Но только уж, конечно, моим словам в данном случае вы можете скорее поверить, нежели лживым уверениям этого негодяя Торсена. О, Боже мой! – продолжал он гневно, шагая взад и вперёд по комнате. – Как я подумаю, что отец, основываясь на показаниях мерзавца, порывает связи с единственным своим сыном, да ещё с каким сыном-то, которым гордиться бы следовало!.. Да я бы не знаю что отдал, чтобы иметь право назвать его своим сыном! Нет, вы скажите, скажите мне, старый друг, должно быть, вы тогда совсем всякий рассудок потеряли, что могли так действовать? Знаете ли вы по крайней мере, где он теперь находится?

Госвин Стеен мрачно и упорно старался от него отвернуться. Его голос звучал неприятно, когда он возразил:

– Хорошо вам теперь мораль разводить! Будь вы на моём месте, так, небось, так же бы поступили.

– Никогда!

– Разве же я мог знать, что этот Торсен меня обманывает? – воскликнул Стеен. – Разве я не должен был опасаться того, что он действительно представит свидетелей? Не должен ли был ради себя самого и ради моего сына отклонить угрожавшую нам опасность?

– Вы поступили неразумно, – возразил Тидеман, – вам бы следовало сначала вынудить обманщика к тому, чтобы он представил свидетелей, и показания этих свидетелей вам следовало бы выслушать лично.

– Да ведь они же находились в плену, – продолжал утверждать Стеен.

– А если в плену, то как же он-то доставил бы их на суд в Любек! – с досадою сказал Тидеман.

– Городской совет, пожалуй, и выплатил бы за них выкуп!.. К тому же мы тогда ещё не были в открытой вражде с Данией. Пленники могли быть тогда и в плену допрошены под присягою.

– Да! Воображаю, какой ценой куплено было вами молчание этого Торсена! – сказал немного спустя Тидеман.

– Очень и очень дорогою! – подтвердил Стеен, снова впадая в тревожное состояние. – Жертва, принесённая мною тогда, отзывается ещё и сегодня и возбуждает во мне самые тягостные опасения!.. Тидеман! – добавил он порывисто, понижая голос и судорожно хватая своего гостя за руку, – вы называете себя моим другом, и теперь, именно теперь вам представляется случай мне это доказать, потому что... я стою на краю ужасной пропасти!

И он в тревожном ожидании смотрел на своего гостя, который принял очень равнодушный вид.

– Вы должны всё узнать, – продолжал Госвин Стеен боязливо, и он рассказал ему о всех тех пожертвованиях и убытках, какие в течение последних лет выпадали на его долю.

– Каждый источник иссякает, – заключил он, наконец, со вздохом, – когда прекращается приток извне. Я твёрдо был уверен в том, что Торсен сдержит своё слово и возвратит мне мою ссуду в определённый срок. Он этого не сделал – ясно, что он мошенник!

– Так заставьте его, – лаконично заметил Тидеман.

– И этого не могу сделать, – проговорил окончательно растерявшийся Госвин Стеен. – Долговое обязательство его, занесённое в книгу городского совета, каким-то совершенно необъяснимым образом исчезло из книги, а свидетелей моих я не имею возможности представить в суд.

– Это и очень странно, и очень дурно, – сказал Тидеман, пожимая плечами и строгим тоном, – при сединах следовало бы действовать разумнее и не доверяться слепо каждому встречному негодяю!

– Да разве же я не всё сделал для обеспечения себя! – жалобно проговорил Стеен, снова хватая Тидемана за руку. – Вы видели меня сегодня спокойным и в хорошем расположении духа, но это была только личина, которую я на себя надел. В моём сердце – отчаянье, которое мне ни днём ни ночью не даёт покоя. Всё ближе и ближе подхожу я к зияющей пропасти, и недалёк тот час, когда старая фирма моя будет опозорена, потому что её нынешний владелец не в состоянии будет выполнить свои обязательства. Друг Тидеман, вы – единственный человек, которому я решился доверить эту страшную тайну. Сжальтесь же и спасите меня! Ведь вы человек богатый, – продолжал Стеен после некоторого молчания, в течение которого он напрасно ожидал ответа от своего гостя, – какие-нибудь сто тысяч марок ещё не разорят вашу кассу, а мне они помогут выйти из моего положения. Вам известны мои коммерческие способности и моё рвение к делу – достаточно будет нескольких лет, чтобы опять восстановить всё значение моей фирмы!

– Так-то так, – холодно отвечал Тидеман, – восстановить значение фирмы нетрудно, но старый хозяин её близится к краю гроба, и не сегодня-завтра может умереть. Кто же тогда принял бы на себя уплату данных мною денег?

– Я чувствую себя ещё сильным, – отвечал Стеен, быстро выпрямляясь, – и думаю ещё не скоро умереть.

– Человек предполагает, а Бог располагает, – спокойно отвечал гость. – Или вы думаете, что я настолько же легкомыслен, как и вы? Да притом моё богатство ведь не мне одному принадлежит, а также моим детям. Это было бы с моей стороны преступлением – отнимать у них часть их наследства; а потому первым условием моего согласия на ссуду должно быть прочное обеспечение. Несколько иначе обернулось бы дело, если бы ваш сын был совладельцем вашей фирмы. Тогда в случае вашей смерти я мог бы на него понадеяться. Притом же в сыне и его молодости уже заключается некоторого рода ручательство, которое мне не может представлять ваш преклонный возраст.

– О, вы жестоки! Ужасно жестоки! – простонал Стеен.

– Я только осторожен, как и следует быть при моих сединах. Помиритесь с вашим Реймаром. Вызовите его с чужбины, и тогда мы с вами можем подробнее поговорить об этом деле.

– Этого я не могу – это не в силах моих! – с упрямой горячностью воскликнул Стеен, – Это походило бы на извинение; а какому же отцу пристойно извиняться перед сыном?

– Все мы люди, и все способны заблуждаться, – возразил Тидеман. – Может и отец впасть в ошибку, и если этот отец свою ошибку сознает и вызовет с чужбины своего несправедливо отвергнутого сына, то, поверьте, и Бог, и ангелы возликуют в небесах. Опомнитесь, Госвин Стеен, ведь есть ещё время!

– Нет, нет, не могу – не смею! – вскричал Стеен с ужасным выражением лица.

– Ну, так и Бог с вами! – холодно произнёс Тидеман. – В таком случае пусть сама судьба сломит вашу непомерную гордыню. Прощайте!

И он удалился медленными шагами.

С невыразимым отчаянием посмотрел ему вслед Госвин Стеен, и смотрел до тех пор, пока не захлопнулась за ним входная дверь, тогда он в изнеможении опустился на стул...

XXV
Расчёты сердца

Город Визби на острове Готланд, долгое время служивший главным передаточным пунктом торговли между русско-азиатским Востоком и европейским Западом, один из важнейших пунктов ганзейской торговли на Балтийском море, уже очень рано разбогател и приобрёл весьма важное значение. Богатство города отразилось на внешнем его облике, и тесные, извилистые улицы Визби, застроенные уже в конце XIII века прекрасными домами, а также восемь церквей, воздвигнутых во славу Божию различными национальностями, стекавшимися в город Визби, не уступали в красоте постройки и в благолепии внутреннего убранства храмам, воздвигнутым в других важнейших ганзейских центрах.

Первый удар по благосостоянию Визби был нанесён хищническим набегом аттердага; позднее, в течение четырёх последующих веков, город много страдал от разных невзгод и разрушений. Но самым страшным ударом торговому значению города было, конечно, открытие морского пути в Индию, совершенно изменившее направление всех путей европейской торговли.

Но в то время, которое мы описываем, город Визби был ещё далёк от упадка, и дворцы местных купцов ещё гордо возвышались на тесных улицах, которые были несколько мрачны от этих высоких домов. Жители Визби уже успели несколько оправиться от датского набега, потому что их богатства действительно напоминали неистощимый рог изобилия, который, несмотря ни на какие удары и потрясения, постоянно продолжал пополняться.

На улице, которая вела к гавани, только что отстроилось новое роскошное здание, такое громадное и прочное, как будто оно было построено на века. В нём помещалось множество обширных магазинов, наполненных драгоценнейшими товарами, привезёнными из Руси и с далёкого Востока. Сквозь толстые решётки в окнах нижнего этажа видно было множество работавших там писцов, приказчиков и мальчиков, между тем как в обширных складах и во дворе крючники были заняты погрузкой и выгрузкой возов с товаром и то вносили, в магазины, то выносили из них громадные тюки.

Под начертанный около дверей торговой маркой фирмы было высечено на камне имя её владельца: «И. Л. Тидеман фон Лимберг». Однако же ни он сам, ни его сыновья не заведовали этой побочной отраслью его обширного торгового дела; управление ею главным образом лежало на ответственности Реймара Стеена. Старый хозяин лишь изредка наезжал в Визби, чтобы ознакомиться с положением дел, и каждый раз только пожимал руку своему доверенному и выражал ему свою признательность.

Как раз накануне того дня, о котором теперь идёт речь, Тидеман опять прибыл в Визби, и прибыл не один, а с дочкой своей Росвинтой, которая хотела ближе познакомиться с недавно основанным новым отделением торговой фирмы отца. Это желание было не простым любопытством, а следствием того, что Росвинта действительно интересовалась торговлей, и у себя дома сама управляла маленькой конторой, с особым штатом приказчиков и мальчиков, которые исполняли поручения. А потому ничего не было удивительного в желании дочери Тидемана познакомиться с новой конторой в Визби. Но отец её был человек весьма проницательный и хотя не показывал виду, однако же очень хорошо знал, что Росвинту привлекает в Визби совсем иной магнит.

Росвинта много раз видела Реймара в доме отца своего, знала, что ему отец обязан спасением жизни, и хотя она никогда этого не высказывала, однако же от внимания старого Тидемана не ускользнуло то, что этот прекрасный юноша пришёлся ей очень по сердцу. После его отъезда в Визби она не заговаривала о нём и только однажды сказала: «Он – хороший человек; и добродушие, и мужество так и светятся у него в глазах!» Этих немногих слов было достаточно для отца, которому хорошо была известна искренность Росвинты в проявлениях чувства. Отчасти это глубокое и тёплое понимание чувств дочери происходило и оттого, что он всегда относился к ней как друг и, рано овдовев, перенёс на неё всю любовь, которую питал к её матери. Чем более подрастала его дочь, тем более он её любил, тем искреннее и теснее становились их отношения. Недаром называл он дочь «своим драгоценным алмазом» – и он был прав, потому что Росвинта, при всех своих внутренних качествах, и внешне была прекрасна. И, несмотря на то что в чертах её лица вовсе не было классической правильности, в её тёмных глазах столько светилось ума и душевной красоты, что, уж раз увидев её, не было возможности забыть эти чудные глаза. То же случилось и с Реймаром, который, пожив некоторое время в доме Тидемана и уезжая оттуда, с особенным чувством целовал руки Росвинты, которая... никогда не забывала вспомнить о Реймаре во время своей вечерней молитвы.

И вот Тидеман с дочерью приехал в Визби. Реймар по долгу службы представил ему полный отчёт о состоянии дел, и затем друзья сошлись за весёлым обедом в одной из комнат верхнего этажа, убранной чрезвычайно роскошно.

Тидеман выждал того момента, когда первые кубки вина внесли немного веселья в настроение Реймара, и только тогда решился сообщить ему, что был в Любеке. Зная благородное сердце Реймара, он не упомянул ни единым словом о дурном положении, в котором находится Госвин Стеен, и обратил внимание молодого человека на клевету Кнута Торсена.

– Вы напоминаете мне о моей прежней обязанности, – отвечал Реймар, тотчас придавший серьёзное выражение лицу своему, – а я, признаюсь, и позабыл о ней в заботах о моём новом деле. А между тем я только тогда могу вполне успокоиться, когда сорву личину с этого обманщика и потребую удовлетворения от этого похитителя моей чести.

– Так за чем же дело стало? – отвечал ему Тидеман.

– У Торсена нет теперь в Визби никаких торговых дел, – сказал Реймар. – Вероятно, он узнал о моём пребывании здесь и уже больше не возвращался сюда, а перевёл все свои дела в Копенгаген.

Тидеман немного подумал, а затем сказал:

– Это дело нужно уладить; необходимо дать вашему отцу несомненные доказательства вашей невиновности. А потому лучше всего будет, если вы съездите в Копенгаген.

– Да, конечно; но ведь здешнее наше дело нуждается в моём присутствии.

– Будьте спокойны, – с усмешкой сказал старый купец, указывая на Росвинту, – здесь у нас будет такая заместительница, какой мы лучше и желать не можем.

– Ну, ты уж преувеличиваешь мой небольшой талант, – сказала Росвинта отцу, краснея. – Я не желала бы заслужить порицания г-на Стеена.

– Как вы думаете, – сказал Тидеман с шутливой серьёзностью – справедливы ли её опасения?

– Мне сдаётся, напротив, что ваша дочь всё может выполнить, за что бы она ни принялась. И если бы мне теперь сказали, что она пишет большую картину, то я был бы заранее уверен в том, что эта картина будет замечательным произведением искусства.

– Скажите пожалуйста! Вы так ловко льстите, что я готов предположить даже – не служили ли вы где-нибудь при дворе, пажом у какого-нибудь принца!

– Я говорю то, что у меня на сердце, – отвечал Тидеману Реймар, вперив взор в Росвинту. – Итак, пользуясь вашим разрешением, я с первым же отходящим кораблём отправлюсь в Копенгаген, хотя теперь я гораздо охотнее остался бы здесь.

– Это почему? – спросил Тидеман.

– Потому что присутствие вашей дочери украшает жизнь в этом доме.

– Поёт, как миннезингер, – заметил Тидеман, от души смеясь и забавляясь смущением дочери. – Но я могу вас утешить: поезжайте с Богом! Дочь моя и по возвращении вашем ещё останется здесь.

Луч радости промелькнул на лице Реймара.

– Как я должен это истолковать? – спросил он.

– А очень просто: главную часть моих дел я передал сыновьям своим и хочу оставить в своём распоряжении только здешнее дело.

– Так, значит, вы здесь и поселитесь? – спросил Реймар с возрастающей радостью.

– Несомненно. По крайней мере до тех пор, пока это будет возможно по политическим условиям. А разве это вас радует?

– Не только радует, а это такое для меня счастье...

– Ну да, да! Я всегда предполагал, что вы бы не прочь пожить со мною... Ну, вот и поживём. Так вы точно этому рады?

– Очень рад, второй отец мой!

– Собственно говоря, тебе бы тут вовсе и быть не следовало, Росвинта! – шутя обратился к дочери Тидеман. – Ты разве не слышишь, что для его счастья и меня одного довольно.

– Отец сегодня в расположении всех дразнить, – сказала молодая девушка, обращаясь к Реймару. – Я полагаю, отец, что г-н Стеен и со мною не прочь будет повстречаться время от времени.

– Только время от времени? – повторил Тидеман с оттенком некоторого сомнения. – А может быть, не чаще ли? Ведь ты же, Росвинта, вероятно, обратишь внимание на это новое дело и частенько станешь заглядывать в контору...

– Ежедневно! – быстро отозвалась Росвинта.

– Не угодно ли послушать! – со смехом заметил купец. – Смотрите, Реймар, берегитесь, как бы ещё она вас не оттеснила от занимаемой вами должности...

– От подобной случайности ты смело можешь обезопасить г-на Стеена, заключив с ним, пожалуй, хоть пожизненный контракт.

– Ну, а если я умру?

– Об этом нечего нам теперь и говорить! – нежно заметила Росвинта, ласкаясь к отцу.

– Но всё же: ведь когда-нибудь это должно же случиться!

– Тогда я поступлю согласно твоей воле и оставлю контракт с г-ном Стееном в силе.

– Так-таки на всю жизнь?.. – продолжал посмеиваться Тидеман и поднялся из-за стола в самом приятном настроении духа.