Текст книги "Любовь Сары Дезанж"

Автор книги: Оливия Уэдсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Тюремный врач, явившийся к Саре, не был сердобольным человеком, но все же вид Сары вызвал в нем серьезные опасения. Он боялся, что она покончит жизнь самоубийством и предпринял решительные меры, чтобы не допустить этого.

На следующий день после посещения врача Сару перевели в другую камеру и через час туда ввели новую заключенную. Она посмотрела на Сару и рассмеялась, показывая свои прекрасные белые зубы, видневшиеся между пухлыми, ярко накрашенными губами.

– Вот, нас двое теперь, – сказала она.

Грубоватый голос и несколько странная внешность удивили Сару. У соседки Сары были светлые крашенные волосы, более темные у корней, чудесные светло-голубые глаза, длинные подведенные ресницы, смеющийся, ярко накрашенный, алый рот и ямочки на сильно напудренных щеках. В течение всего своего заключения она каким-то образом умудрялась следить за своей наружностью.

– Прекрасно! Я знаю кто вы, а вы наверно знаете, кто я, – сказала она.

Сара покачала головой.

– О, вы напуганы тюрьмой и разучились разговаривать. Ничего, это пройдет, моя милая. Я уже была в тюрьме и ничуть не исправилась.

Она подошла к Саре. От нее пахло крепкими дешевыми духами.

– Я читала о вас. Мне очень жаль вас, моя дорогая.

Она положила теплую мягкую руку на плечо Сары.

– Вам не повезло, что он умер. Я только ранила Ческо ножем, но клянусь вам, он стоит того, чтобы всадить ему нож в сердце.

Стройная, как мальчишка, маленькая и изящная с необыкновенно мягкими движениями, она уселась около Сары, удобно поджав под себя ноги.

– Я все время говорю, а вы молчите, – заметила она, прищурив свои голубые глаза. – Говорят, вы графиня. Мне повезло, я еще никогда не встречала людей вашего круга.

Она нагнулась к Саре, стараясь заглянуть ей в лицо. Затем, легким неслышным движением обвила шею Сары рукой.

– Успокойтесь, моя милая. Вы огорчаете меня.

– Мне очень жаль, – медленно ответила Сара.

– Вот, вы заговорили. Меня зовут Корианой, а вас я буду звать графиней. Мне очень нравится называть вас так.

Она встала и прошлась по камере.

– Я уже свыклась с тюрьмой, – продолжала она. – Я опять попалась за тот же поступок. Мне не везет, но я не могу перенести измены. Все мужчины одинаковы. Я думаю, что ни один из них не может хранить верность своей возлюбленной, даже самый лучший, самый честный. А если измена так обычна, то почему мы не можем примириться с ней? Разве это не удивительно?

Она снова подошла к Саре и быстрым движением достала из кармана маленькую фотографию.

– Вот, это Ческо. Я вонзила ему нож в грудь. Он теперь успокоится на некоторое время. Сейчас он болен и будет помнить меня. Он певец, у него прекрасный голос. Можно заслушаться, когда он поет. Он красивый, неправда ли? Ческо на десять лет моложе меня, но возраст не имеет значения, когда любишь. Мне тридцать четыре года, но я кажусь гораздо моложе своих лет. Время в тюрьме пройдет незаметно. Я успокоюсь здесь немного, и это полезно для меня.

Она снова прошлась по камере, напевая веселую песенку и закружилась в танце, сделав изящный пируэт.

– Это чудный танец. Очень модный. Ческо прекрасно танцует, я научила его. Публика была в восторге, когда мы танцевали вместе. Он стройный, высокий, темноволосый. К несчастью, он влюбился в эту маленькую Мими из Нью-Йоркского кабачка. О, я разделалась с ней. Она поспешила вернуться к себе на родину.

Наконец, она умолкла и уселась на свою койку, подперев подбородок маленькой рукой. Сара не знала, что подумать о ней, но в общем она ей понравилась. Около нее было живое существо, веселая, неугомонная маленькая женщина, сразу нарушившая тягостное молчание, давившее Сару.

Кориана снова заговорила:

– Вы очень красивы, но ужасно плохо выглядите. Вы тоскуете по свободе, по вашей прежней жизни?

– Я стараюсь не вспоминать, – тихо ответила Сара.

– Но разве можно забыть воскликнула Кориана.

Саре все больше нравилась маленькая танцовщица из кабарэ. Она поняла, что и Кориана не могла забыть прошлого.

Невольно Сара вспомнила свой дом, большой вестибюль, выложенный мрамором, украшенный картинами и высокими зеркалами, лестницу из светлого дерева с резными перилами, первую площадку со старинными креслами, обтянутыми розовой парчей и круглыми столиками, длинный светлый коридор, который вел в покои Клода и свои собственные комнаты. Она снова видела перед собой свою комнату, отделанную слоновой костью, обставленную мягкой мебелью и наполненную драгоценными безделушками и вазами с цветами. Она вспомнила свой письменный стол из черного лака с золотыми инкрустациями. В эти темные ноябрьские вечера было так холодно. Она любила пить чай у горящего камина. Хэкки придвигала маленький столик, на котором стоял прелестный чайный сервиз из розового китайского фарфора. Клод подарил его Саре ко дню ее рождения.

Вспомнив всю роскошь и комфорт, к которым она привыкла, Сара оглянулась в камере, с ее затхлым воздухом и сомнительной чистотой. Отвращение проснулось в ней. Еще десять месяцев этого ужаса! Она закрыла лицо руками, содрогаясь всем телом, и пугающая мысль возникла в ее мозгу. „Если я не возьму себя в руки, я сойду с ума!"

Опомнившись и пройдясь по камере, она услыхала шорох и вспомнила о Кориане. Быстро оглянувшись, она заметила Кориану, сидевшую на постели и со страхом следившую за ней.

– Я наверно напугала вас... мне очень жаль, – заметила, подойдя к ней, Сара.

– Я уже видела такое отчаяние, и от него можно помешаться, – ответила Кориана тихим голосом.

– Я не сойду с ума, – мягко ответила Сара.

Бесконечная усталость охватила ее, Сара пыталась заговорить с Корианой и взгляд ее упал на портрет, который Кориана держала в руке.

– Какое счастье, что у вас не отобрали фотографию, – сказала Сара.

Кориана рассмеялась:

– Хотела бы я знать, кому бы это удалось сделать. Я боролась бы и ни за что не отдала бы портрета.

Ее глаза сузились и потемнели.

– Ведь вы слышали, что я рассказывала. Я ранила Ческо, моего любовника. Я встретила его с другой женщиной и хотела убить его. Я бы снова поступила таким образом, какое бы наказание не грозило мне. Стоит ли любить, если не умеешь бороться за свою любовь. Я лучше убью Ческо, чем уступлю его другой! Он так болен, что не выйдет из больницы, пока меня не освободят. И уверяю вас, он ждет меня. Он клялся, что не я ранила его, когда записывали его показания для суда. За что вас судили? Я читала о вашем деле, но никак не могу понять всего. Любовная история, неправда ли? Он надоел вам или что-то в этом роде. Я бы никогда не могла поверить, что у такой женщины, как вы, был любовник. Вы не похожи на таких женщин.

Она взглянула на Сару и весело расхохоталась.

В камере становилось темно. Из коридоров были слышны шаги надзирателей. Начинался вечерний обход. Сара поднялась и привела в порядок спою койку, испытывая горькое чувство унижения и тоски.

ГЛАВА 4.

Несмотря на свой не совсем безупречный образ жизни, Кориана была очень доброй и отзывчивой, а кроме того она обладала замечательным качеством – умела устраиваться, где бы она не находилась. Каким-то чудесным образом она привела камеру в образцовый порядок, хотя не имела для этого почти никаких средств. Затем она начала заботиться о Саре.

– Я никогда не имела детей и не люблю возиться с ними. Но за вами мне придется ухаживать, как за ребенком, – говорила она.

Кориана забрала у Сары деньги, при помощи которых она достала все необходимое, чего Сара не сумела сделать до сих пор. Кориана раздобыла мыло, горячую воду, чистые полотенца, белье.

На рождество Хэкки и Лукан навестили Сару. Она встретилась с ними в приемной, длинной, как коридор, комнате, разделенной железной решеткой на две половины. Заключенные стояли за решеткой, которая отделяла их от посетителей, и все время были под строгим надзором. Хэкки старалась не плакать, но ее лицо исказилось от огромного усилия подавить слезы.

– Лучше заплачьте, Хэкки, дорогая, – нежно сказала Сара.

Хэкки рассказала ей массу новостей. Она передала поклон от Франсуа, рассказала о собаке, а затем перешла к описанию времяпрепровождения леди Дианы и „молодого графа". Сара сначала не поняла, а потом сообразила, что Хэкки говорит о Роберте, которого последняя когда-то очень любила.

– Он развлекается, мисс Сара, но, несмотря на всю его надменность и самостоятельность, он несчастлив в душе. Он скучает по вас и стыдится, что обращался с вами таким образом.

Лукан передал сердечный привет от маркизы де Клэв. Саре показалось, что Лукан похудел и выглядел мрачным и недовольным.

– Вы выглядите лучше, чем я ожидал, – говорил он отрывисто. – Если вы себя плохо чувствуете, вас переведут в госпиталь. Я настою на этом. Может быть вы еще желаете что-нибудь? Теперь вам осталось еще всего несколько больше восьми месяцев.

Сара хотела спросить о Юлиане, но не решалась. Колин предупреждал ее, чтобы она ничего не говорила и не расспрашивала о Юлиане. Но вид Лукана необ'яснимым образом напомнил ей о Юлиане. На смуглой руке знаменитого врача она увидела золотой браслет с часами, походивший на часы, которые носил Юлиан, Это мимолетное впечатление взволновало ее. Если бы это была рука Юлиана, которая протянулась к ней через решетку.

Пора было уходить. Хэкки перестала плакать.

– Через три месяца мы снова придем сюда, – сказала она.

Сара подождала, пока в отдалении замерли их шаги. Затем она вернулась к Кориане, которую Ческо не навестил, как она ожидала. Обе они просидели в глубоком молчании, пока не наступила темнота, и обе были так расстроены, что даже не могли говорить. За узким окном падал снег. Сара старалась овладеть собой.

– Кориана, – схватив ее за руку, простонала она.

– Да. Веселое рождество, неправда ли?

Она рассмеялась, хотя в глазах ее были слезы, которые медленно катились по бледным щекам.

– Он мог бы придти сегодня, – сказала Кориана резко и Сара повторила про себя, думая о Юлиане: „Да, он мог бы придти".

О, если бы он пришел к ней, обнял бы ее, как прежде, когда они сидели вместе в тот летний вечер, тесно прижавшись друг к другу! Если бы он поцеловал ее, – она забыла бы обо всех страданиях, она снова была бы счастлива!

– Я напишу ему! Я проучу его, – воскликнула Кориана. – Одолжите мне пять франков, я дам их надзирательнице, чтобы она отправила письмо.

Она достала бумагу и карандаш и, усевшись на своей койке, начала писать. Сара следила за ней.

Если бы она могла написать Юлиану! Она знала, что это было невозможно. Колин предупреждал ее, чтобы она не писала Юлиану. Но письма, которые никогда не дойдут к нему, письма, полные любви и страдания, помогли бы ей переносить тоску и одиночество. Почему она раньше не подумала об этом?

Она села писать. Сначала не находила слов. Потом, подумав немного, она начала писать и легкая улыбка появилась на ее губах.

„Любимый! Только что был Лукан, он держал мою руку в своих и это напомнило мне тебя. Я думала о твоих поцелуях, любимый. Теперь рождество. Я одна, но я живу мечтой о тебе. Ты, может быть, будешь смеяться над моими несвязными мыслями, но мысли мои разбегаются, словно опавшие листья, уносимые ветром. Если бы ты знал, как я счастлива, что пишу тебе. Мне кажется, что я уже не так одинока. Воспоминание о тебе придает мне мужество. Еще восемь месяцев заключения и я увижу тебя, почувствую прикосновение твоей руки, ласку твоего поцелуя. О, мой дорогой, моя любовь, еще восемь месяцев! Но я переживу все это... поцелуй меня, моя радость!"...

Через несколько дней она написала второе письмо.

„Ты снился мне прошлой ночью и сегодня мне кажется, что скоро все будет хорошо. Если бы я с кем-нибудь могла поговорить о тебе. Раньше я смеялась, когда женщины много говорили о своих возлюбленных. Я считала это несдержанностью и ограниченностью. Но теперь я думаю, что это происходит от избытка чувств, наполняющих душу влюбленной. Разве можно быть сдержанной, когда любишь? Я не буду тебе рассказывать о моей жизни здесь. Я забываю об окружающем, когда пишу тебе. Я расскажу тебе о Кориане, живущей со мной. Ей тридцать четыре года, но она тоненькая, маленькая, изящная и шаловливая, как мальчишка. Она очень живая и веселая. Надомной и моими привычками она громко смеется (ее за это наказывали, но она все же продолжает весело хохотать). Она танцует в кабарэ и у нее есть любовник, смуглый, красивый, с черными глазами и прекрасным голосом. Кориана обожает его. Но несмотря на свою доброту, она настоящий чертенок. Она очень любит меня и ухаживает за мной, как за ребенком. Обычаи и предрассудки нашего общества кажутся ей безумием и она издевается над нами. Теперь, любимый, ты знаешь все обо мне. Как бы я хотела знать где ты и что делаешь. Я хотела бы видеть твой дом, где ты живешь и работаешь. Думаешь ли ты обо мне и часто ли вспоминаешь меня? Но зачем я спрашиваю, я ведь знаю, что ты не мог забыть меня. Ведь Колин все рассказал тебе: Он говорил мне, что собирается поехать к тебе и прислал мне письмо перед от'ездом. Я не хочу говорить о прошлом и уверена, что ты никогда не будешь мне напоминать о нем. Иногда мне кажется, что мои письма не нужны тебе и тогда они не приносят мне успокоения. Но в этих письмах – вся моя радость теперь. Если бы они могли дойти к тебе, рассказать тебе о моей любви"...

ГЛАВА 5.

Весна была поздняя, холодная и дождливая. В один из пасмурных весенних дней Кориана оставила тюрьму; ее срок окончился. Только накануне своего освобождения она сказала Саре о предстоящей ей радости.

– Я нарочно не говорила, – начала она нервно, сев около Сары. – Я не хотела огорчать вас, напомнив, что вам предстоит одиночество. Я счастлива, что буду свободна, но мне жаль покинуть вас. Вы беспомощны, как ребенок. Я уверена, что вы и в жизни так же беспомощны, как и в тюрьме. Послушайте, моя дорогая, что я скажу вам. Поступайте с людьми так, как они поступают с вами. Пусть это будет ваш девиз. Для женщины – это мудрый совет. Не будьте слишком доверчивы. Иногда (только не сердитесь на меня) я слышала, что вы говорили во сне. Вы всегда повторяли одно и то же имя: Юлиан. Я не спрашиваю вас ни о чем и ничего не хочу знать, но я о многом догадалась. Если вы хотите послать одно из тех многочисленных писем, которые вы написали и спрятали, то поручите мне это. Клянусь вам, я отошлю его. Вы можете довериться мне.

Она глядела Саре прямо в лицо.

– Я знаю и всецело доверяю вам, дорогая Кориана, – ответила Сара, – но я не отошлю письма.

– Может быть это к лучшему, – согласилась Кориана задумчиво. – Моя мать часто говорила мне: „Никогда не пиши мужчине самого важного, самого сокровенного".

Странная улыбка появилась на лице Сары.

– Моя мать также советовала мне: „Говори что угодно, поступай как угодно, но делай это разумно и никогда не пиши мужчине таких писем, которые он не мог бы показать своей жене".

– Ваша мать была вероятно очень легкомысленной, – откровенно заметила Кориана. – Странно, вы никогда раньше не упоминали о ней, Вероятно, вы не очень любите ее?

Горькое, почти суровое выражение появилось в глазах Сары.

– О, есть матери, которые не любят своих детей, но стараются не показывать этого, считаясь с общественным мнением.

– Я очень любила свою мать. В молодости она служила в балете, на старости лет она начала пить, – сказала Кориана.

Наступила пауза.

Кориана добавила печально:

– Она давно умерла.

Она снова умолкла, потом заговорила быстро и энергично:

– Я привела в порядок все ваши вещи, дитя, приготовила для вас белье и мыло, так что вам хватит надолго, и уплатила надзирательнице за горячую воду. Не будьте малодушны и крепитесь.

– Я постараюсь, – обещала Сара с легкой улыбкой.

– Вы усмехаетесь теперь, но я вас знаю. Только не падайте духом, – сказала Кориана и в первый раз за все время поцеловала Сару.

* * *

Ночью Сара не спала совершенно. Известие о предстоящем освобождении Корианы усилило ее тоску по свободе. Отчаяние и страх, на время оставившие ее, охватили ее с новой силой. Ее ожидало одиночество и она боялась его, словно надвигающегося мрака. Наступал рассвет. Сара увидела через окно далекое светящееся небо. Она взглянула на Кориану, которая спокойно спала. Ее светлые волосы растрепались и наполовину закрывали ее лицо; накрашенные губы казались мерными в неясном освещении. Скоро Корианы не будет здесь. В глубине коридора раздался резкий повелительный голос надзирательницы, будившей заключенных.

Кориана проснулась.

– Наступил последний день, – сказала она.

Глаза ее блестели, она сияла. Затем она вспомнила о Саре. В следующее мгновение она очутилась около нее и обвила ее шею руками.

– Лучше заплачьте, моя родная. Не глядите на меня так, ради бога. Еще четыре месяца, они пройдут, как сон, и летом вы будете свободны. Летом – подумайте. Мы все встретим вас и вы забудете, что прожили год в этом аду. Успокойтесь, успокойтесь, дорогая.

Она обнимала Сару, переживая ее горе и на мгновение забыв о собственной радости.

Сара разрыдалась. Она плакала, как ребенок. Слезы заливали ее лицо и она беспомощно прижалась к Кориане, которая прижала голову Сары к своей груди, страдая вместе с ней и стараясь утешить ее.

Наконец, Сара немного успокоилась, и попрощалась с Корианой. Слезы облегчили ее горе.

Кориана ушла.

Сара услышала, как она весело рассмеялась в коридоре, но это уже не могло взволновать или огорчить ее.

Она написала Юлиану:

„Пока мы любим друг друга, ничего другое в мире не имеет для меня значения. Но, мой любимый, бывают моменты, когда я становлюсь малодушной. Одиночество страшит меня. Злейшему врагу можно отомстить, заточив его в одиночестве. Иногда я чувствую, что близка к безумию, что тишина гнетет меня, словно вся земная тяжесть. Пока тюремное заключение означает наказание одиночеством, оно не достигает своей цели. Преступник выходит из тюрьмы еще большим злодеем. Если он был вором и его присудили к году, он целый год проводит в мертвящей тоске и одиночестве, мечтая о свободе, о мести, о прежней жизни. Он предоставлен самому себе, и ничто не отвлекает его от мрачных мыслей. Тюрьма не только не может исправить преступника, я наоборот, ожесточает его душу и вызывает в нем все самые скверные инстинкты. Заключенным нужен воздух, свет, нормальная работа, общение с такими людьми, которые помогли бы им исправиться. Лишаясь свободы, дружеской поддержки, всех радостей жизни, преступник лишается всего, что способствовало бы его исправлению"...

Сара внезапно перестала писать. Разве это было любовным письмом? Все же она испытывала облегчение, что написала о своих размышлениях.

Она дописала письмо.

Милый! В комнате холодно; и мои мысли, стали мрачными. Я хотела бы, чтобы ты согрел мою душу ласковым словом. Сидя здесь, трудно поверить, что наступила весна. Во дворе растет небольшое миндальное дерево. Я гляжу на него и вижу на нем несколько почек. Помнишь миндальное дерево в моем саду? Весной оно покрывалось лепестками цветов, бледно розовых на фоне голубого неба. Когда любишь, все кажется таким прекрасным в мире!"...

Следующее письмо гласило:

„Ты не можешь себе представить, любимый, как бы я хотела увидеть пламя, горящее в камине и сверкающее в кольцах на моих руках. Разве это не детское желание? Я представляю себе, как я обедаю дома и тогда я чувствую, что умираю от тоски. Я хотела бы сидеть за столом с белой скатертью и красивой посудой. Я хотела бы взять ванну надушить волосы и одеться, как прежде. Я уверена, что тебя удивляют такие глупые детские желания, но как трудно отвыкать от всех мелочей, заполнявших жизнь. Если бы я могла написать тебе о моих настоящих серьезных желаниях! Но я боюсь думать о них, боюсь вспоминать об этом"...

Сара писала еще.

„Я еще не писала тебе, что иногда я получаю книги. В этот раз я получила книгу Бальзака – три рассказа, последний из них мой любимый: „Покинутая женщина". Это один из лучших рассказов Бальзака. Сколько в нем иронии, пафоса, красоты и понимания человеческой души. Я читаю и перечитываю его и стараюсь забыть, что на дворе весна. Любимый, там солнце, луна, деревья, ветер, воздух чистый и свежий! Скоро... через некоторое время я буду свободна. Когда мы увидимся? Когда же, наконец? Может быть, ты к тому времени приедешь в Париж? Это будет в конце июля. Или я поеду к тебе в Тунис. Как мы будем счастливы тогда. Я вспоминаю оттенок твоих волос, таких светлых и блестящих, я любила гладить их. Тогда я думаю, что скоро увижу тебя".

* * *

Сара написала еще:

„Любимый, я не кончила предыдущего письма. Бывают дни, особенно вечера, когда мне кажется, что ты здесь близко около меня, и я чувствую пожатие твоей руки, вижу твою улыбку, слышу твой прекрасный низкий голос. В нем столько спокойной, сдержанной, уверенной силы. Помнишь, Юлиан, как мы сидели вместе, болтая о пустяках. Я бы отдала все, чтобы сейчас увидеть тебя! Кориана прислала мне шоколаду и записку в которой писала: „Еще только два месяца и три недели и все будет позади! Свобода так близка! Я никогда не дружила с женщинами и не любила их, но по вас я скучаю. Да благословит вас бог! Кориана". Какая она милая, чуткая. На письме было наклеено несколько марок без почтового штемпеля и под ними была короткая приписка: „Если вы снимете марки, они могут вам пригодиться.

Это я пишу на всякий случай". Но даже имея марки и написав эти письма, которые рассказали бы тебе о моей любви, я боюсь посылать их тебе. А пока, спокойной ночи"

Последнее письмо гласило:

„Любимый, я кажется заболела. Я не боюсь. Меня отправят в госпиталь, и я очень рада этому. Я даже жалею, что не заболела раньше – скорее бы прошло время. Теперь осталось только шесть недель. Я больна несерьезно. Меня мучает лихорадка и головные боли. И я тоскую по нежной руке, которая погладила бы мою усталую голову, по любимому лицу, которое склонилось бы ко мне с ласковой улыбкой. Небо безоблачно синее, но оно так далеко и недосягаемо. Когда я буду свободна, я поцелую каждый цветок, который увижу. Я не знаю, почему у меня лихорадка, может быть от тоски ожидания? Я устала и мне кажется иногда, что я готова погрузиться в глубокий сон забвения! Солнечные лучи, освещающие днем всегда одну и ту же часть стены, сводят меня с ума. Я жду и тоскую"...

* * *

Сара была без сознания, когда ее перевели в госпиталь. К ней часто приходил Лукан. Он был знаком с тюремным врачем и тот думал, что Лукав влюблен в Сару. Может быть он и не ошибался в этом. Во всяком случае, Лукан забыл обо всех своих пациентах и сам ухаживал за Сарой и лечил ее.

– Я знал, что она заболеет, – говорил он доктору Сольману.

– Каким образом вы могли предвидеть? – спросил тот удивленно.

– Раньше или позже должна была наступить реакция после таких душевных переживаний, – ответил Лукан.

Он сидел часами около Сары, прислушиваясь к ее неровному дыханию, к тихому, еле слышному шопоту, срывавшемуся порой с ее уст. Он узнал все, о чем она никогда не говорила до сих пор. Лукан настоял, чтобы ее перевели в отдельную палату. Он давно догадывался об истине, но все же был потрясен, когда узнал правду. Держа слабую беспомощную руку Сары в своих, он думал о том, как она любила этого человека, на какую жертву она была способна ради своей любви. Она бредила о каких-то густых темных тучах, „которые наполняли воздух и грозили задушить ее" о „бесконечных днях, которые были для нее вечностью".

Лукан понимал, какой мукой был для нее этот год заключения, казавшийся ей вечностью. Когда она начала выздоравливать, он употребил все старания и добился того, что Сару выпустили за две недели до срока.

Лукан сам вынес ее на руках из тюрьмы, усадил ее в автомобиль, в котором сидела Хэкки, и укрыл Сару теплыми плэдами. Затем он простился с Сарой и уехал в Париж. Франсуа, сидевший у руля, пустил машину в ход. Сара обняла Хэкки и прижалась к ней. Кругом были поля, деревни луга. Ветер дул им навстречу, принося с собой все ароматы цветущих полей.

Сара схватила Хэкки за плечи и тормошила ее.

– Это правда, это правда, я свободна.

Слезы текли по ее щекам, она задыхалась.

– Все прошло, все прошло, моя родная, – сказала Хэкки.

Сара успокоилась понемногу и вскоре заснула, положив голову на плечо Хэкки. Хэкки глядела на нее и ее губы дрожали, когда она увидела, как похудела Сара. Ее лицо осунулось и побледнело. Длинные ресницы бросали легкую тень на бледные щеки.

„Какое счастье, что все позади", – подумала Хэкки...

* * *

Автомобиль быстро катился. Лукан заранее приготовил все, предусмотрев все детали поездки. Первую ночь они провели у одного из друзей Лукана. Хозяин дома был в отсутствии, оставив все нужные распоряжения предупредительным и вежливым слугам.

Хэкки была счастлива. Она ухаживала за Сарой, расчесала и надушила ее волосы, затем заплела их, завязав шелковой лентой. Когда Сара лежала в постели, Хэкки отправилась вниз, где ее ожидал Франсуа с собакой, которая всю дорогу сидела около Франсуа в автомобиле.

– Все в порядке? – спросил Франсуа.

– Да, благодарю нас.

– Завтра мы поедем дальше, на юг. Миледи нуждается в горном воздухе. Вы увидите, как она поправится, – сказал Франсуа.

– Я надеюсь, – ответила Хэкки с глубоким вздохом.

ГЛАВА 6.

Маленькая деревня находилась высоко в горах, куда вела крутая извилистая дорога, по которой медленно подымался автомобиль. Воздух был чистый, прохладный и пьянящий, словно крепкое вино. Когда Франсуа ускорил ход автомобиля, Сара подняла голову.

„Как хорошо", – подумала она с несказанным наслаждением.

Во время долгой поездки воспоминания о прежней счастливой жизни просыпались в ней и постепенно забывались тяжелые впечатления последнего года. Яркий свет солнца, свежая зелень листвы на деревьях, новые виды, открывающиеся за каждым поворотом дороги, – все приводило ее в восторг. Она снова была счастлива, и любовь к Юлиану наполняла ее сердце.

Теперь она могла поехать к нему, теперь, наконец, прошли и кончились все ее страдания. При мысли о скором свидании с Юлианом у нее замирало сердце. Громкое пение птиц напомнило ей об окружающем.

О, какие дни счастья и радости предстояли ей!

Она обернулась к Хэкки. Глаза ее сияли:

– Разве все это не прекрасно!

Она рассмеялась, как ребенок. Внезапно она вспомнила, как однажды, когда ей еще было не более пятнадцати лет, она поехала верхом в ближайший лес. Под высокими деревьями царил золотисто-зеленоватый полумрак и глубокая тишина. Сара остановила лошадь и спрыгнула на землю. Она долго стояла неподвижно и восторженно подумала: „Здесь я когда-нибудь встречу принца из сказки".

Это было много лет тому назад. Но сказочный принц действительно ждал ее в знойном южном городе. Она решила протелеграфировать ему, что собиралась приехать в Тунис.

Несколько дней она решила провести в горной деревушке, затем прямо поехать автомобилем в Марсель, а оттуда в Тунис. Перед от'ездом Юлиана она много читала об этом белом южном приморском городе, над которым простиралось голубое безоблачное небо. Конечно, там были бесчисленные маленькие кофейни, туземные базары с торговцами-арабами или евреями, узкие улицы, узкие дома, за стенами которых протекала иная своеобразная жизнь.

Автомобиль сделал крутой поворот и вдали показалась деревня с маленькими деревянными домиками под красными крышами и белым зданием гостиницы. Машина замедлила ход, проехала, мимо школы и домика деревенского священника, и остановилась перед гостиницей.

– Я ничуть не устала, – сказала Сара. – Я останусь в саду, пока вы будете распаковывать вещи. Когда вы кончите, приходите в сад.

Она сняла свое дорожное пальто, отдала его Хэкки и отправилась к тихому маленькому озеру на берегу которого росли деревья. Под тенью свежей листвы стояли круглые столики и стулья.

Сара села. В прозрачном воздухе высоко проносились птицы, издали доносилось кудахтанье кур. Сара рассмеялась. Она была счастлива, что сидела здесь в тени, куда не достигали ослепительные, сверкающие лучи летнего солнца.

Внезапно она увидела в саду миндальное дерево и вспомнила о Чарльзе, когда он целовал ее. Ее радостное настроение омрачилось, но она старалась забыть о Чарльзе и не поддаваться печали. Прошлое ушло безвозвратно. Настоящее было таким светлым и радостным, а будущее сулило столько счастья. Своими страданиями она искупила прошлое и не хотела больше думать о нем. Все проходило в жизни, и от прежней трагедии осталось одно воспоминание, отзывающееся болью в ее сердце. Она тяжело поплатилась за собственную ошибку: Она не оттолкнула Чарльза и привела его к гибели из пустого тщеславия. Все же искупление было слишком тяжелым.

Печально подумала она о том, были ли все преступления так случайны и нелепы, как трагическая смерть Чарльза. Сверкающий день потерял для нее свою прелесть. В душе она все еще обвиняла себя во всем. Она знала, что они оба любили и ревновали ее друг к другу, она знала и не предприняла ничего.

Сара глубоко вздохнула. Поймет ли ее Юлиан, когда она все расскажет ему? Она представляла себе, как он слушает ее признание, и сама обвиняла себя в невольной жестокости и тщеславии. Но теперь раскаяние не могло уже помочь. Она пожертвовала годом жизни, чтобы искупить свою вину.

Сара вздрогнула, вспомнив внезапно тот ужасный час – бледное лицо Юлиана, издевающийся голос Чарльза, звук борьбы, возглас Юлиана и глухой стук падения. Она старалась себя уверить, что Юлиан не хотел убивать Чарльза, который погиб от разрыва сердца. Юлиан не был виновен в его смерти, его нельзя было обвинить в убийстве. Этот ужас произошел не по его вине...

Разыскивавшая ее в саду Хэкки, увидев лицо Сары, стала мрачной. Она быстро подошла к Саре и строго сказала:

– Вы все еще сидите здесь. Вы очень устали. Я вижу, как вы бледны.

Сара обернулась к ней и схватила ее за руку.

– О, Хэкки, я все время думала об одном и том же.

– Я знаю, о чем вы думали, – прервала ее Хэкки. – Вы вспоминали о прошлом. Вы не должны думать о том, что было.

Сара посмотрела на тихое маленькое озеро и пожала руки Хэкки.

– Вы верный друг, Хэкки, – сказала она тихо.

Хэкки тяжело вздохнула, заморгала глазами, с восторгом посмотрела на свою госпожу и сказала, наконец:

– Вы должны сейчас же пойти отдохнуть.

* * *

Через два дня Хэкки сказала Франсуа:

– Мы уезжаем за границу.

Франсуа недоверчиво взглянул на нее и удивленно спросил:

– Когда?

– Скоро, – ответила Хэкки, – мы едем в Африку.

– Неужели? – воскликнул Франсуа.

– Не понимаю, что миледи пришло в голову, – недовольно ответила Хэкки.

– Наверно миледи хочет развлечься, – заметил Франсуа.

Хэкки пожала плечами.

– Поживем, увидим, – изрекла она и отправилась к Саре.

Франсуа поглядел вслед ее высокой фигуре и задумчиво покачал головой. Накануне он, по приказанию Сары, отправил в Париж телеграмму на имя Доминика Гиза с запросом о точном адресе Юлиана. Франсуа был слишком проницателен, чтобы не догадываться о многом. Он долго сидел в раздумьи, поглаживая голову собаки, смотревшей на него умными, преданными глазами.