Текст книги "Любовь Сары Дезанж"

Автор книги: Оливия Уэдсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА 1.

– Весна! – сказала маленькая маркиза с легким вздохом. – Весной всегда просыпается такое странное тревожное чувство, стремление к неизведанному, возвышенному и прекрасному.

– Неужели? – весело рассмеялся ее муж.

Их взоры встретились и легкая краска залила белое лицо маркизы; она быстро отвела глаза, немного смущенная его взглядом, полным любви и сдержанной страсти, взглядом, каким обмениваются только влюбленные.

Сара перехватила их взгляд и внезапное необ'яснимое чувство одиночества и печали охватило ее. Желая забыться, она оглянулась вокруг. В большой высокой комнате царил серебристо-зеленый полусвет надвигавшегося весеннего вечера. У высоких белых колонн, разделявших пополам комнату в стиле ампир, сидели гости, смеясь и разговаривая. Лакеи бесшумно передвигали маленькие столики с ликерами, фруктами и конфетами. В комнате было много цветов; в высоких вазах и в горшках цвели темно-красные тюльпаны, белые лилии, душистая сирень. Обколотившись на ручки кресла с высокой спинкой, Сара шутила и, улыбаясь, разговаривала с гостями. Гости, окружавшие ее шумной толпой, уступили место другим и на короткое мгновение Сара осталась одна. Во время мимолетной паузы Сара снова вспомнила слова своей подруги – маленькой маркизы.

Была весна. В большом красивом саду цвели гиацинты, наполняющие воздух благоуханием. Листва кустарников и деревьев была светло-изумрудного цвета. Легкий ветерок шевелил листьями, доносил издалека звуки шумного оживленного Парижа. Сара в душе повторяла с печалью и отчаянием: – Я знаю. Я знаю!

Она на мгновение закрыла глаза, словно от физической боли и снова открыла их. Там за раскрытыми окнами благоухала и манила чарующая весна. Сара взглянула на своих гостей, которые собрались около Джона Мартина. Он делал вид, что читает будущее по их ладоням, и все были заинтересованы его шутливыми предсказаниями. Сара бесшумно подошла к окну. Портьера скрывала ее. Она не могла уйти от своих тяжелых мыслей. Обыкновенно она старалась не поддаваться им и ей всегда удавалось это.

Что могли дать женщине бесплодные сожаления о невозвратном прошлом? Но в этот вечер воспоминания нахлынули на нее с новой силой. В памяти всплывали образы прошлого, забытые радости и печали ранней молодости. Иногда звук незнакомого голоса, угасающий луч света в вечернем небе, отсвет фонаря на мостовой, мокрой от дождя, тысяча повседневных мелочей пробуждают на мгновение давно забытые воспоминания.

Слова маркизы, взгляд обоих влюбленных невольно взволновали Сару и одним ударом лишили ее спокойствия, которое помогало ей не думать о прошлом.

Сразу рухнули искусственные преграды и всплыли воспоминания о том, что было три года тому назад, о тех коротких и, как она думала, забытых днях. Но с торжествующей силой воскресли перед ней забытые образы, которые, казалось, носились перед ней в весенних сумерках. Чья-то рука коснулась ее плеча и голос маркизы нежно произнес:

– Почему ты такая бледная и печальная? И почему ты спряталась одна в этом углу?

Сара рассмеялась:

– Ты виновата во всем, Габриэль! Я была счастлива, пока тебя не было здесь. Но твои слова о весне и взгляд Адриана... а главное, моя собственная глупость! Но ты была права! Весной в нас просыпаются тревожные чувства, неясная тоска о неведомом, смутное разочарование в скучной повседневной жизни и чарующие мечты о том, какой прекрасной могла бы быть эта жизнь...

Она внезапно умолкла:

– Но это всего лишь плохое настроение, – добавила она небрежно.

– Да. Но... неуверенно начала маркиза и оборвала на полуслове.

К ним подошел ее муж. Ничего не подозревая, он заговорил как раз о том, о чем маркиза избегала упоминать, и выражение сочувствия появилось на его красивом лице.

– Как поживает бедняга Клод? Ему не лучше?

Он понял, что совершил какую-то оплошность, когда заметил быстрый, предостерегающий, почти гневный взгляд жены.

– Ему не хуже? – спросил он, стараясь понять поведение своей жены, которая мягко взяла его под руку.

– Мы уходим, Адриан.

Он поцеловал руку Сары.

– Нет, благодарю вас, – сказала она улыбаясь, – Клоду не хуже.

Маркиза наклонилась и поцеловала ее.

– Ты будешь у нас на обеде четвертого, неправда ли?

– Конечно.

Они ушли, а Сара вернулась к своим гостям.

На лестнице маркиза остановилась и обратилась к мужу. Ее голубые глаза сверкали, она гневно развела руками.

– Зачем всегда напоминать об одном и том же? Зачем спрашивать об этом несчастном, как раз в тот момент, когда Сара предавалась воспоминаниям? Конечно, я знаю, что ей воспоминания скрашивают мысль о будущем и настоящем. А ты вдруг заговорил об этом!

Адриан открыл рот, желая оправдаться, но она не дала ему сказать ни слова, пока они не сели в автомобиль, который отвез их домой.

– Ведь ей и так достаточно тяжело. Иметь такого мужа, который является для нее помехой во всем! Конечно, этот несчастный виноват в том, что она лишена всех радостей жизни. Подумай только об этом, и если бы ты мог представить себя на ее месте, ты наверно не напомнил бы ей о нем.

– Но я только спросил, как здоровье этого несчастного, – с отчаянием прервал ее Адриан.

– Да, но ты не должен был спрашивать.

– Я ведь не знал, Габриэль!

– Но я предостерегающе посмотрела на тебя.

– Я не мог знать, что означает твой взгляд...

– Значит уже дошло до того, что ты не понимаешь или не желаешь понять меня, мой взгляд, мое желание.

Адриан издал легкое восклицание, быстро нагнулся к ней и заглянул ей в лицо. Затем взял ее за подбородок и, смеясь, поцеловал. Маркиза тоже рассмеялась.

– Все же, – пробормотала она, – ты на ее месте наверно не хотел бы иметь такого мужа, как Клод Дезанж, не правда ли?

Но Адриан недаром служил в дипломатическом корпусе:

– Я не хотел бы иметь никого другого, кроме тебя, – заявил он решительно.

* * *

Доктор появился в гостиной с некоторым опозданием. Сара встретила его, приветливо махнув рукой, и налила ему чашку чая. Он сел около нее на низком диване и внимательно следил за ее легкими движениями.

Доктор Лукан был специалистом по нервным и душевным болезням и пользовался большой известностью. Он отличался несколько резкими манерами и за его откровенность в обществе его считали даже грубым. Доктор Лукан прекрасно относился к Саре. Он взглянул на нее и на его умном лице появилась симпатичная улыбка.

– Итак? – спросила она, подавая ему чашку чая.

– Нет ничего утешительного, к сожалению. Новый способ лечения не помог совершенно, я крайне огорчен!

– Не помог?

– Абсолютно не помог.

– Но лечение не причиняло боли Клоду. Вы обещали, что ему не будет больно. Почему вы так огорчены?

– Я огорчен и разочарован неудачей. Вот и все.

Наступило небольшое молчание. Через раскрытое окно доносилось щебетание птиц.

– Значит, – тихо спросила Сара, – теперь нет уже никакого средства?

– Боюсь, что нет.

Он наблюдал за ней с напряженным выражением.

– Я хотел бы, чтобы вы уехали, – сказал он внезапно, прерывая молчание, – уехали немедленно.

– Я не могу.

– Вы хотите сказать, что не желаете.

– Да.

– Ну, конечно. Но послушайте, графиня, я буду откровенен с вами. Ваш муж не понимает и никогда не поймет, что вы не оставляете его. Даже если бы вы не отходили от его постели до последней минуты, держа его руку в своих, он никогда не узнал и не почувствовал бы этого. Какой смысл имеет ваше присутствие здесь?

Сара медленно вертела на пальце великолепное кольцо с сапфиром. Она внезапно подняла голову и ее взор встретился со взором Лукана.

– Даже вы, несмотря на все ваши знания, не могли бы поклясться, что Клод абсолютно ничего не сознает из окружающей жизни и никогда не придет в себя. Или, может быть, вы уверены в этом?

Она подождала ответа.

– Я поклялся бы, если был бы уверен, что смогу уговорить вас, графиня. В жизни никогда нельзя быть абсолютно уверенным в чем бы то ни было. Но в одном я могу убедить вас. При такой болезни, как у вашего мужа, мозги человека погружены в такой мрак, что он не может сознавать окружающего, никого не может узнать, ничего не может вспомнить. Он умер для жизни.

– Но сознание может вернуться? – спросила Сара.

– Я никогда не верил в чудеса, – с раздражением ответил Лукан.

Он нагнулся вперед, чтобы зажечь папиросу. Когда вспыхнула спичка, освещая на мгновение их лица, он быстро спросил:

– Почему вы, при вашей молодости и с вашим темпераментом, приносите такую ненужную жертву, прекрасно сознавая, что эта жертва излишня и бесполезна.

Сара посмотрела на него:

– Есть вещи, которые трудно об'яснить.

– Но почему вы поступаете таким образом? – настаивал Лукан.

– Наверно вам, как и всему обществу, известна история моего замужества с Клодом?

– Всегда существуют какие-нибудь слухи, – презрительно ответил доктор.

Сара улыбнулась и улыбка преобразила ее лицо, которое стало совсем юным, прелестным и немного печальным.

– Это очень любезно с вашей стороны, но в таких случаях всегда есть какая-нибудь доля правды. Вы хотите выслушать меня?

– Я всегда любил слушать, – ответил Лукан, – а кроме того, я всегда интересовался вами.

Лукан откровенно сказал ей правду. Как всякий мужчина, он не мог не заинтересоваться красивой женщиной, а графиня Дезанж была очень красивой и обаятельной.

Холодным проницательным взором Лукан посмотрел на нее, невольно любуясь ее белоснежной кожей. У нее были глубокие темно-голубые глаза с длинными черными ресницами, придававшими им странное необычное выражение, и темные блестящие волосы бронзового цвета. Золотистые искорки зажигались в них, когда на них падал луч света. Она не красилась, несмотря на установившуюся в Париже моду красить губы. Доктор Лукан восторгался ее внешностью и ее умением одеваться. Он очень хотел услышать ее историю, испытывая легкое любопытство, которое всегда испытывает мужчина, выслушивая признание красивой женщины.

И он добавил:

– Я очень благодарен вам, что вы удостаиваете меня своим доверием.

– Я хочу вам раз'яснить положение вещей. Начнем с того, что я по происхождению англичанка. Как это ни странно, но я не вышла замуж за Клода из-за его богатства. Если бы я поступила таким образом, я наверно имела бы любовника, давно оставила бы Клода и устроила свою жизнь по собственному желанию. Вы хорошо знали Клода, вы помните его смешные костюмы с яркими галстуками и ярко-желтыми перчатками, его доброе некрасивое лицо, его любовь к лошадям и увлечение хорошими винами. И вы наверно не подумали бы, что такой человек может жениться из благородства. Однако, это так. Клод женился на мне из чувства благородства и заботливости ко мне. Моя мать (я уверена, что вы слышали о ней... Она очень красива и знаменита) никогда не заботилась обо мне. Когда я влюбилась первый раз в жизни, влюбилась страстно, слепо и безрассудно, она не нашла нужным предостеречь меня. Кажется, она рассмеялась, когда потом узнала об этом, и сердилась на меня только оттого, что я была в таком отчаянии и так страдала. Она не придавала никакого значения тому обстоятельству, что мой возлюбленный изменил мне. Но мысль о скандале выводила ее из себя.

Тогда появился Клод. Он явился, чтобы преподнести ей жемчуг или чек или что-то в этом роде, и увидел меня. Я была озлоблена, желая отомстить всему свету за перенесенное страдание. Клод сразу сознался, что ему нравились хорошенькие молодые девушки, вроде меня. Потом он рассказал мне, что в то время глубоко страдал из-за женщины, покинувшей его. Он обожал ее, она заполняла всю его душу. Она была очень красивой, а Клод поклонялся всему прекрасному. Он обставил для нее этот дом, построил для нее дворец в своем имении Дезанж. Кажется, ради Клер Форой он начал лучше одеваться, бедняга! Он говорил мне потом, что обожал Клер из-за ее красоты. Я думаю, Клод и я были очень несчастны тогда, и это сблизило нас. Во всяком случае, Клод стал моим другом и однажды, когда жизнь показалась ему особенно пустой и ужасной, он сделал мне предложение. Я сказала ему, что не люблю его и что, несмотря на все происшедшее, по-прежнему люблю того человека, который изменил мне. Клод сознался, что тоже не любит, но очень жалеет меня. Он хотел лишь окружить меня заботой и вниманием, желая избежать собственного одиночества.

Весь свет считал, что я вышла за него замуж из-за денег, и Клод знал это. Мы оба смеялись над мнением общества. Ничего не изменилось в его жизни после нашей женитьбы. Мы вернулись в Париж и он по-прежнему продолжал бывать на бегах и много пить. Но он был необыкновенно добр ко мне. Я же со своей стороны старалась отплатить ему тем же. Я поселилась в приготовленных для Клер Форой комнатах, где всюду висели ее большие портреты, нарисованные самыми знаменитыми художниками Европы. Клод хотел навеки воплотить ее красоту. Он часто сидел перед ее портретом, мечтая о ней. Казалось, он даже не мог сердиться на нее за то, что она бросила его и сбежала с каким-то русским. Это был большой, светловолосый грубый человек и Клер любила его, а не Клода. Клод часто говорил о ней, а я вспоминала о Чарльзе Картоне. Мы оба знали печали и горести друг друга и у меня не было тайны от Клода, а он ничего не скрывал от меня. Вы не можете себе представить, как он был благороден и великодушен по отношению ко мне, и я не могу всего этого выразить словами. Он давал мне все. Я не говорю о деньгах и драгоценностях. Но несмотря на скандал, он заставил все общество признать меня. Он трогательно заботился обо мне и оберегал от всего.

Как это ни странно, но для женщины так много означают условности, признает ли она их или нет. Женщина, принадлежащая к известному кругу, редко может отказаться от предрассудков и условностей, как бы презрительно она не отзывалась о них.

После первого хода нашей женитьбы, когда мы почувствовали влечение друг к другу, когда я, наконец, поняла все благородство этого некрасивого, невзрачного человека, когда Клод пришел к убеждению, что жизнь уже не так пуста и тосклива, как ему казалось раньше, когда он уже начал забывать о прошлом и все больше и больше стал интересоваться своей женой – он заболел. Сначала не верилось, что он заболел так серьезно. Это казалось ужасным, неожиданным и несправедливым ударом судьбы. Мы оба не хотели верить, что болезнь разовьется и Клод даже ругался и шутил по этому поводу. Но в душе мы оба знали. Я убедилась, что ему все известно, что он предвидел и боялся самого худшего.

Однажды ночью я вошла в его комнату и он не заметил меня. Он уже почти не мог двигаться. Я остановилась у дверей и увидела, что он плакал. Его лицо было искажено гримасой, как у беспомощного ребенка, испытывавшего сильную боль. Я никогда не обнимала его, но в ту ночь я обняла его, прижав его голову к своей груди. Тогда он заговорил. Он ничего не спрашивал и я ничего не сказала, но мы оба знали. Он плакал, пока не заснул на моей груди. Мы больше никогда не говорили об этом, даже когда ему стало хуже; он продолжал скрывать свои истинные чувства. Его сносили вниз и мы вместе принимали гостей. Потом он лишился речи.

Теперь я отвечу на ваш вопрос, если вы еще до сих пор не поняли меня сами. Но вы должны узнать еще одну подробность. Когда Клод лишился речи, мы оба придумали способ из'ясняться знаками. Тогда он был еще при полном сознании. И мы оба предвидели будущее. Я не оставлю Клода до его смерти. Я поступаю таким образом не из чувства долга, а из чувства безграничного сострадания. Мы были верными друзьями и я останусь около моего друга до конца. Я в долгу перед ним за все, что он сделал для меня, и я хочу отплатить ему тем же. Надо испытать всю горечь и унижение таких переживаний, как мои, чтобы оценить человека, который в самый ужасный момент протянул руку помощи и помог мне забыть обо всем низком и беспросветном, что осталось в прошлом. Клод никогда не заговорил о моем безумном поступке, когда я сбежала к человеку, отвергшему меня. Я не заслуживала такого благородства, но Клод носил меня на руках. Мужчины редко поступают таким образом, даже самые лучшие из них. Не думаете ли вы после всего сказанного, что, как бы я ни была внимательна к Клоду, это все же не слишком много?

Лукан следил за тонкими струйками дыма своей папиросы. Затем он ответил:

– Я думаю, что вы великодушная женщина. Но такое чувство благодарности – преувеличено, а всякое преувеличение – коренная ошибка. И я все-таки думаю, что вы должны уехать.

Сара рассмеялась:

– Я не уеду, – сказала она мягко.

Лукан кивнул головой, встал и поклонился Саре:

– Тогда я ухожу.

Он ушел, оставив Сару одну.

Она испытывала смутное беспокойство и неясную тоску о свободе, в чем она боялась сознаться самой себе. Слова маркизы и ее взгляд, полный любви, произвели на Сару некоторое впечатление, а откровенные, почти резкие слова доктора Лукана еще больше взволновали ее, нарушив ее внешнее спокойствие, которое она приобрела, с таким трудом. Теперь, когда ушли все гости, большая красивая комната казалась ей совершенно пустой и тишина в доме пугала ее. Только там за окнами, где благоухали цветы, была жизнь, оттуда доносился шум большого города.

В доме было тихо, как в могиле. Несмотря на прекрасную обстановку, на большое количество цветов, наполнявших воздух своим ароматом, и драгоценных вещей, дом походил на могилу, из которой не было выхода. Предложение Лукана его недовольство при ее решении, ее собственные слова, воскресившее прошлое, горе и печаль ушедших дней – все это лишь углубило впечатление от слов Габриэль. Сара чувствовала себя ужасно одинокой и глубокая тоска охватила ее.

Она вздрогнула, когда позади нее раздался голос, и быстро обернулась. Лакей приоткрыл дверь, произнося чье-то имя, и вслед за этим в комнату вошел молодой человек. Он быстро направился к ней и извинился за опоздание.

Сара вспомнила, как Адриан предупредил ее, что его друг или даже кажется родственник хотел посетить ее. Это был, вероятно, Юлиан Гиз. Сара смутно помнила, что он был видным адвокатом. Она посмотрела на него внимательно, как всегда смотрит женщина при первой встрече с мужчиной, невольно заинтересованная Им. „Он довольно красив", решила Сара, разглядывая его, копа наливала ему чай. Он был высокого роста, с гладко причесанными блестящими волосами, с неправильными чертами лица; серые глаза с тяжелыми веками, резко очерченный подбородок, очень красивый рот на выразительном бритом лице.

Внезапно Гиз рассмеялся:

– Что вы подумали обо мне? – спросил он.

Сара тоже рассмеялась:

– Я думала, что у вас неправильные черты лица.

Он улыбнулся веселой мальчишеской улыбкой.

– Разрешите и мне сказать вам, что я думаю о вашем лице.

Сара нагнулась и посмотрела на него пристально и немного насмешливо.

– Пожалуйста!

Его глаза встретились с ее взором, и он опустил веки.

– На вашем лице я вижу выражение печали и ... он остановился.

– И что еще? – настаивала Сара. – Вы должны окончить фразу.

– Вы моложе, чем мне казалось раньше, и у вас необыкновенно правильные черты лица.

Затем они заговорили о книгах, о театре, об Адриане и Габриэль. Где то пробили часы. Гиз поднялся.

– Я пришел с опозданием и невольно засиделся слишком долго. У вас было много гостей сегодня днем? Я не мог придти раньше. Вы, наверно, устали?

– Ничуть, – ответила Сара, – ведь вся моя жизнь проходит таким образом: приемы у меня, балы у друзей, театры, званные обеды. Никакого другого занятия, никакой серьезной работы! Иногда тоскуешь по какому-нибудь труду.

– Иногда! – повторил Гиз, улыбаясь. – Вы не цените всю прелесть полной свободы. Это так облегчает жизнь! Подумайте только! Быть совершенно свободной, ничем не связанной, не признавать никаких обязанностей.

Направляясь к выходу, он внезапно умолк и вдруг неожиданно заявил:

– Как например люди вроде меня, старающиеся достигнуть определенной цели. Жизнь для них становится тюрьмой.

– Разве это тюрьма? – сказала Сара, глядя на цветы в саду, над которым простиралось серебристо-голубое вечернее небо. – Ведь теперь весна.

Гиз обернулся к ней и улыбнулся:

– Вы правы. Теперь весна. День, проведенный мной в залах суда, показался мне нескончаемым, потому что на дворе так ярко светило солнце. Я сознаюсь вам в этом, хотя вы наверно считаете, что адвокату в тридцать лет не подобает испытывать подобные чувства. Но мне надо уходить. Я и так уже слишком задержался.

– Приходите ко мне в другой раз, – сказала Сара, – и мы окончим наш разговор. Я слышала от Адриана, что в суде вы славитесь вашим красноречием! До свидания.

Он ушел, и Сара осталась одна.

В нерешительности она прошлась по комнате, бессильно поправляя подушки, переставляя вазы, притрагиваясь к цветам. Внезапно увидав себя в одном из больших зеркал в золоченной раме, она остановилась, разглядывая свой силуэт, ясно выделявшийся на фоне прозрачного вечернего неба, отражавшегося в зеркалах. В комнате с высокими светлыми стенами наступали сумерки. Сара подошла к зеркалу, в котором отражались привычные предметы, казавшиеся ей теперь чужими. Она взглянула на свою стройную фигуру в белом платье; она носила длинную нитку жемчуга, а в ее волосах в неясном свете сверкали бриллиантовые булавки. Сара знала, что она была красива, но почти не замечала этого. Ее мать даже теперь была еще гораздо красивее ее и, может быть, это послужило причиной того, что Сара была очень скромной и не отличалась тщеславием. Но теперь, когда она стояла в большой пустой комнате, она внезапно испытала желание, чтобы кто-нибудь подошел к ней, обнял ее и сказал бы: „Дорогая: Как ты прекрасна"!

Насмешливая улыбка появилась на ее губах, когда она вспомнила о промелькнувшей мысли. Она старалась рассмеяться над собственной сентиментальностью, но в глубине души она знала, что ее желание было искренним. Как много зависит от внешних мелких впечатлений, чтобы быть счастливой. Если бы кто-нибудь смеясь сказал ей эти слова, она забыла бы о своем одиночестве. Сара вспомнила вдруг, как однажды вошел Клод и с сияющими глазами крикнул ей:

– Как хорошо возвращаться домой, когда знаешь, что тебя ожидают. Уже ради этого стоит жениться! Так приятно вернуться домой и поделиться своими впечатлениями. Одиночество – это ад!

Если бы она могла услышать его громкий милый голос. Но она уже никогда больше не услышит его. Его голос умолк навеки, он сам замер в неподвижности и его сияющие глаза, закрытые тяжелыми веками, погасли. Лукан не надеялся на выздоровление. Но Клод был когда-то таким жизнерадостным, он так любил жизнь, что Сара не могла примириться с мыслью о его предстоящей смерти.

Вошел лакей, чтобы убрать чайную посуду, и повернул выключатель. В комнате вспыхнул мягкий свет.

Сара вышла из зала и отправилась к себе. Ее встретила горничная, англичанка, служившая раньше у матери Сары, а потом последовавшая за Сарой в Париж. Леди Диана, пожав плечами, отпустила верную служанку со словами: „Если она хочет последовать за Сарой, пусть едет. Никогда нельзя положиться на слуг, даже на самых лучших. Они всегда готовы оставить нас!"

Сара поблагодарила свою мать и от радости обняла верную Хэкки, очень высокую худую девушку с большим ртом и прекрасными зубами.

– Вы опоздаете, миледи, – заявила она, – вам придется пропустить сегодняшний визит к милорду.

– Нет, ни за что, – рассеянно пробормотала Сара, предоставив себя умелым рукам горничной.

– Простите, миледи? – переспросила Хэкки.

– Как я хотела бы, что бы ему стало лучше, – ответила Сара. – Доктор Лукан нашел, что новый способ лечения совершенно не помогает.

– Я так и знала, – презрительно заявила Хэкки, – я знала, что все эти способы бесполезны и нельзя было испытывать их на больном.

– Этого больше не будет, – очень тихо ответила Сара, наклонив голову.

Хэкки, причесывавшая ее, выразительно кивнула головой, подождала минутку и решительно спросила:

– Как прошел прием у миледи?

– Кажется хорошо, Хэкки. Но все приемы так однообразны.

– Все однообразно в жизни, – сухо заметила Хэкки, вкалывая в волосы Сары черепаховый гребень с бриллиантами.

– Все на свете однообразно. Мы все рождаемся, влюбляемся и умираем. Если задуматься над (тем, что такое жизнь, то поражаешься, как вообще люди могут жить. Они едят, спят, разговаривают, работают, ссорятся, целуются и под конец умирают. Мне смешно при мысли, что люди называют это жизнью.

Ловким, быстрым движением она набросила на Сару платье из серебристой парчи, отделанной серебристо-белым шифоном.

– Я очень нарядна сегодня вечером? – спросила Сара, немного нахмурив темные брови.

– Вы говорили, что сегодня бал после представления в опере, а для такого бала нужно быть нарядной! – ответила Хэкки решительно.

– Вы хороши, как картинка, мисс Сара.

Сара взглянула на себя. Она была необыкновенно изящна в блестящем парчевом платье, с длинной молочно-белой нитью жемчуга на стройной шее и с бриллиантами в волосах.

– Я хочу одеть какое-нибудь яркое манто, Хэкки. Да, это бархатное! И перчатки! Я сейчас пойду к графу. У него я могу снять манто. Сегодня такой прекрасный вечер. Вы заметили, как ярки краски весной и как ясно доносится каждый звук!

– Вы еще простудитесь, стоя у открытого окна, миледи. Я заметила и то, что весной ночи очень холодные и легко можно простудиться. Это факт!

Сара рассмеялась, отошла от окна и вернулась в комнату.

– Не ждите меня, милая Хэкки, я вернусь очень поздно, я думаю. Спокойной ночи.

– Желаю вам весело провести время, – крикнула Хэкки ей вслед, глядя как по коридору удалялась высокая, стройная фигура. Затем она стола приводить все в порядок.

Дверь, ведущая в комнаты Клода Дезанжа, всегда стояла открытой. Это было желанием Сары, которая всегда боялась, что Клод может придти в себя и испугаться одиночества в своей закрытой комнате. Она прошла первую комнату и вошла в спальню. Лакей Клода встал со стула, стоявшего около окна. Это был маленький бритый человек с приятной наружностью и безукоризненными манерами.

– Могу ли поговорить с вами, миледи?

– Конечно, Франсуа.

Маленький человек вышел с ней в гостиную и закрыл за собой дверь. В его глазах была немая тревога.

– Господин доктор не надеется, что новое лечение может помочь больному?

– Нет, Франсуа.

Франсуа издал тихий возглас.

– Благодарю вас, миледи. Газеты приготовлены. Вы пробудете здесь час? Или вы боитесь опоздать сегодня?

– Нет, я останусь на час. Не торопитесь вернуться, Франсуа. Хэкки сменит меня, когда я уйду, и пробудет с сиделкой, пока вы вернетесь.

– Благодарю вас, миледи. Я только не хотел, чтобы больной оставался совершенно один.

Он неохотно ушел на обычную вечернюю прогулку.

Сара вернулась в спальню.

Клод Дезанж лежал также неподвижно, как он лежал уже много месяцев. Голова его покоилась высоко на подушках, его исхудавшее тело было закрыто роскошным шелковым персидским покрывалом, лежавшим поверх одеяла. Он был гладко выбрит и одет в тонкую шелковую полосатую пижаму. Его исхудавшие, холенные руки лежали на одеяле. На пальце он носил кольцо с гербом. Но руки были совершенно неподвижны.

Когда вошла Сара, ирландский терьер поднялся со своего места около кровати и бросился к ней. Он весело залаял, прыгая вокруг нее и играя ленточкой в руках Сары. Когда залаяла собака, Сара взглянула на мужа, но его неподвижное, словно застывшее лицо даже не дрогнуло. Она нагнулась и прижала к себе собаку, которая от удовольствия лизнула ее розовым язычком. Сара опустила собаку на кровать и она подбежала к руке хозяина, ласкаясь к нему. Золототистые глаза собаки выражали радость и преданность. Она весело виляла коротким хвостом.

Сара села около кровати, сняв свое изящное манто с опушкой из темного меха и бросив его на спинку кровати. Затем она нагнулась к мужу и притронулась кончиками пальцев к его лицу, на котором не дрогнул ни один мускул. Лицо Клода походило на каменное изваяние. Сара начала разговаривать с ним, словно он мог услышать и понять ее:

– Дорогой! Сегодня у нас были гости: супруги де Клав, влюбленные друг в друга, Джон Мартин, выигравший первый приз на бегах, и другие.

Она умолкла почти на полуслове. Как бессмысленны ее старания, как бесполезны ее слова, произнесенные здесь в этой комнате и обращенные к неподвижной фигуре, которая дышала еле заметно.

Она нагнулась над мужем:

– Клод, – прошептала она нежно.

На улице проехал автомобиль. Внизу где то хлопнула дверь, но в комнате не раздавалось ни звука. Сара посмотрела на полузакрытые, темно-голубые глаза больного, которые без всякого выражения глядели в одну точку. Затем с тихим глубоким вздохом она взяла вечернюю газету, открыла страницу о бегах и начала медленно и внятно читать все те новости, какие когда-то интересовали ее мужа. Когда она кончила чтение, она прошлась по комнате, вполголоса разговаривая с собой, словно обращаясь к мужу.

У Клода была прекрасная спальня. Это была комната весны, некогда предназначенная Клодом для любимой женщины, Клер Форой. Стены были затянуты серовато-зеленым шелком. В комнате было много цветов: белых, серебристых, бледно-розовых и темно-желтых. Над постелью висел большой портрет Клер Форой. На полу лежали мягкие светлые ковры. В высоком камине из розового итальянского мрамора горел огонь.

В одном углу комнаты стоял небольшой рояль. Сара опустилась на круглый стул перед роялем. Она оглянулась на больного, а затем тихо заиграла любимые мелодии Клода, который не любил опер, а предпочитал старинные английский песни. Когда Сара кончила играть и обернулась, больной лежал все так же неподвижно. Она встала и подошла к постели. Она снова поцеловала больного и погладила ого неподвижные руки.

– Спокойной ночи, дорогой, – прошептала она.

Остановившись перед высоким зеркалом, она надела манто. Собака проводила ее до дверей. Сара вышла из комнаты.

ГЛАВА 2.

Шла опера „Князь Игорь". Capа никогда не любила эту оперу, а сегодня музыка в особенности не понравилась ей, несмотря на прекрасное исполнение и хорошие голоса.

Она не могла забыть безотрадные слова Лукана и взволнованное лицо Франсуа. Ее настроение стало еще более тревожным, когда она ехала в оперу. Она устала физически и морально. Сара откинулась на спинку стула и отодвинулась за занавес вглубь ложи. Ей показалось чудовищным, что кругом люди могут веселиться в то время, как она переживает такую трагедию из-за мучительной болезни Клода. Около нее сидела Габриэль, но Сара заметила, что она тесно прижалась к Адриану. Сара знала, что вскоре их взгляды снопа встретятся с чарующей нежностью влюбленных. Она разглядывала Адриана и, невольно удивлялась, почему Габриэль так любила его. У него была хорошая внешность и он был очень милым человеком. Но Сара не могла понять, как можно было влюбиться и выйти замуж за Адриана.

Действие кончилось. В зале вспыхнул свет. Адриан подвинул свой стул ближе к Саре.