Текст книги "Похищенные часы счастья"

Автор книги: Оливия Уэдсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Виндльсгэм встал.

– Я хотел бы, чтобы и вы были счастливы, – сказал он.

– Я совершил непоправимую ошибку, – ответил Гюг, – и получил по заслугам, как тот игрок, который начал игру с фальшивыми деньгами. В глубине души каждого мужчины живет вера, что он встретит в своей жизни единственную женщину, назначенную ему судьбой. Но если он, устав от ожидания, или по иной, еще более неосновательной причине, задушит в себе эту веру, он понесет впоследствии заслуженное наказание, – голос Гюга упал. – Но когда от этого страдает и другой человек, когда и он должен участвовать в расплате, – вот тогда становится непереносимо тяжело.

Виндльсгэм подошел к Гюгу.

– Мне очень жаль вас, Гюг, – сказал он тихо. – Обидно, что расплачиваться приходится именно вам. Я... на меня это подействовало бы не так сильно. Но я тоже изменился с тех пор, как встретил Дорис. Я оставил карты и пьянство. Она повлияла на меня тем, что никогда ни в чем меня не упрекала и во всем доверяла мне. Как это ни странно, я встретил ее на следующий день после истории в игорном доме. Теперь, Гюг, я ухожу. Я, конечно, исполню вашу просьбу относительно Дианы и буду писать вам о ней. Но надеюсь, что еще увижу вас до отъезда. Вы должны дать мне знать, когда окончательно соберетесь ехать. А теперь покойной ночи, Гюг.

Гюг услышал, как Тэдди спускался по лестнице. Захлопнулась входная дверь – он был один. Он оглядел комнату, показавшуюся ему какой-то чужой. Конечно, перемена произошла не в комнате, а в нем самом. В этой самой комнате несколько месяцев тому назад он сидел рядом с Дианой; она была тогда для него одной из многих женщин, одной из тех, которыми легко овладеть. При этой мысли кровь прилила к его лицу; какая низость думать подобным образом о той, которую он вознес неизмеримо высоко...

Острой болью пронзило его воспоминание об ее прямоте, об ее невинности и глубокой вере в него. Гюг понял, наконец, правду жизни. Он разбил стену, воздвигнутую его эгоизмом и циничным взглядом на вещи, и это помогло ему открыть истину. Сейчас он глубоко презирал себя за свое прежнее отношение к жизни, за свою слабость. Он хотел в последний раз увидеть Диану, так как считал себя достаточно сильным, чтобы не показать ей своих чувств. Но при первом же шаге с ее стороны он рассеял по ветру все свои принципы, забыл все обещания, данные самому себе, и потерял веру в собственные силы.

Он сидел на кушетке, опустив голову на руки, и жестоко теребил пальцами свои густые волосы. Он не предполагал, что Диана его любит, не считал это возможным. Мечты завладели им, вытеснили мысли о собственной низости, наполнили его радостью и восторгом. Он мысленно представил себе Ди здесь, рядом, своей женой.

– Ди, – прошептал он, затаив дыхание. Он произнес ее имя, чтобы звук его снова раздался в тишине этой комнаты.

Стемнело, в углах притаились тени; на столе горела одна лампа под матовым абажуром.

– Ди, – позвал снова Гюг.

Если бы Виндльсгэм увидел сейчас лицо Гюга, он бы сразу заметил ту печать, которую наложила на него любовь. Гюг выглядел совсем другим человеком.

В дверь квартиры громко постучал почтальон. Через минуту в комнату вошел Том со стопкой писем на подносе.

Гюг рассеянно стал просматривать их. Это были приглашения, по большей части дружественные записки от Гаррона. В самом низу лежало письмо от жены Гюга. Он быстро распечатал его. Это была новая просьба о деньгах. Его лицо стало жестким. С презрительным восклицанием он отбросил письмо в сторону. Но сейчас же поднял его и снова перечитал. Оно было кратко:

«Дорогой Гюг!

К моему великому сожалению, я принуждена просить Вас об увеличении месячного содержания. Я не могу содержать Хай Гров на те деньги, которые от Вас получаю. Не будете ли Вы добры сообщить своему поверенному, чтобы он снесся с Релли и Сангэтом или непосредственно со мной. До восемнадцатого числа я пробуду в Лондоне. Я слышала, что Вам предстоит великая честь войти в министерство. Заранее поздравляю.

Ваша Г. К.»

Он спрятал письмо в карман и, не сказав ни слова ожидавшему приказаний Тому, быстро вышел из комнаты и спустился по лестнице.

Если Гермиона хочет денег, она получит их, но долг платежом красен. Он предложит ей большую сумму за свою свободу, приняв заранее все условия, и тогда все будет улажено.

Он весело улыбался, взбегая по ступенькам лестницы.

Старый слуга с удивлением взглянул на него.

– Да, леди дома, но...

– Пожалуйста, скажите леди Гермионе, что я хочу ее видеть по важному делу, – сказал Гюг, входя в холл.

Полный нетерпения, он ждал в небольшой гостиной.

Римская красавица улыбалась ему с картины мертвой улыбкой. Гюг подумал, что она смело могла бы сойти за одну из бабушек его жены. Он не мог усидеть на месте. Ему мучительно хотелось курить. Открылась дверь, и вошла Гермиона.

– Это вы, Гюг, – сказала она томно, – вот не ожидала...

– О, не старайтесь быть любезной, – сказал Гюг порывисто. – Слушайте, Гермиона, я получил ваше письмо с просьбой об увеличении вам содержания, и я...

– Мое теперешнее содержание так незначительно, – растягивая слова, промолвила леди Гермиона.

Гюг побледнел.

– Но мое положение нестерпимо, – сказал он холодно. – Я хочу помочь вам, однако только если и вы, в свою очередь, пойдете мне навстречу.

– Что вы хотите этим сказать?

Он неожиданно схватил ее за руку.

– Гермиона, – проговорил он хрипло, – ради Бога, возвратите мне свободу. Клянусь вам, что ни малейшее пятнышко не ляжет на вашу репутацию, и я увеличу вдвое сумму вашего ежегодного дохода. Долгие годы я не возбуждал этого вопроса, но сейчас умоляют вас исполнить мою просьбу.

– Никогда, – промолвила Гермиона; ее лицо вспыхнуло румянцем. – Я уже сказала вам однажды, что не нарушу предписаний церкви, и сдержу слово. Я понимаю, что вы опять увлеклись какой-то новой женщиной, что вы испортили ей жизнь, и что она умоляет вас жениться на ней. Я жалею ту бедную женщину, которая поверила вашим легкомысленным обещаниям, но не нарушу своего слова. Если это – единственная причина, ради которой вы пришли сюда, – ваше посещение совершенно напрасно.

– Да – единственная, – воскликнул он горячо, – но в таком случае и ваша просьба останется без ответа.

Он захлопнул за собой дверь, и Гермиона услышала гул его шагов по мраморному полу холла. Через некоторое время дверь отворилась и, к ее удивлению, Гюг снова вошел в комнату.

– Гермиона, – сказал он, – послушайте меня, я знаю, что был во многом виноват перед вами. Знаю, я был недостоин, знаю, что немало портил вам жизнь, но ведь существует же на свете прощение, ведь нелегки были для меня эти годы рабства. Было время, когда я продал бы душу ради того, чтобы вы снова вернулись ко мне, но тогда вы не хотели поверить моим искренним обещаниям. Во имя светлых воспоминаний о вашей юности – возвратите мне свободу, докажите, что вашей церкви знакомо не только правосудие, но и милосердие, не только покаяние, но и прощение...

Гюг стоял сейчас рядом с ней. Она вновь увидела в нем возлюбленного. Ее лицо дрогнуло, появившееся на мгновение выражение мягкости сделало прекрасными ее слишком правильные черты. Но настойчивость и упрямство, свойственные всем ограниченным натурам, снова взяли верх.

– Нет, – сказала она твердо, – и это, Гюг, мое последнее слово.

– А учение о милосердии... – начал он быстро, но быстро оборвал свою речь и вышел из комнаты.

Гюг весь горел от страстного гнева; он шел, не останавливаясь, по извилистым улицам, не замечая ни жары, ни пыли, не сознавая ничего, кроме собственной ярости и того, что рухнули все его надежды.

Наконец он очутился на мосту; на неподвижной темной поверхности реки светилась серебристая точка – отражение далекой звездочки. Гюг с удивлением спросил себя, как он попал сюда, и вдруг вспомнил, что сегодня в парламенте происходят исключительно интересные дебаты.

Гюг зажег спичку и взглянул на часы: была половина третьего. Он повернул в сторону своей квартиры. Уже светало, когда Гюг дошел до дома. Он бросился в постель, как был, одетый, и от усталости заснул мертвым сном.

ГЛАВА XI

Неожиданные новости

Гюг еще спал, когда Том вошел в его комнату в девять часов утра. Том приходил и раньше, но побоялся будить своего хозяина. Сейчас он стоял и нерешительно смотрел на него, затем очень осторожно кашлянул.

Гюг проснулся и поднял словно свинцом налитые веки.

– Вас просят к телефону, сэр, – сказал Том, как бы извиняясь. – Миссис Драйтон хочет немедленно поговорить с вами.

– Хорошо, – ответил Гюг.

Он прошел в соседнюю комнату.

– Алло, Ви! – сказал он в трубку.

– Алло, дорогой! Кендрик сказал мне, что тебя не было вчера в парламенте, и я беспокоилась, не болен ли ты. Ты здоров? Прекрасно... Ты будешь сегодня у нас? Что? Ты уезжаешь за границу? Но почему?... Диана? О, разве ты не знаешь, разве она ничего не сказала тебе? Она уехала, даже не предупредив меня о своем намерении!

– Я плохо понимаю! – воскликнул Гюг. – Ди уехала? Уехала, куда?

Он услышал голос Виолетты, ровный, безмятежно спокойный:

– Уехала совсем. Гюг, не можешь ли ты приехать ко мне, я хочу о многом с тобой поговорить.

– Я сейчас еду к тебе, – ответил Гюг.

За десять минут он оделся, через пятнадцать был на Сауз-стрит.

Виолетта ждала его в маленькой гостиной. Гюг подошел к ней и, не обращая внимания на протянутую ему руку, стал рядом, глядя на нее холодными злыми глазами.

– Слушай, – сказал он ей. – Ты подстроила все это. Я знаю. Я уверен в этом. Ты обо всем догадалась, и вот...

– Я сообщила Диане, что ты женат, – сказала Виолетта тихо.

Она стояла у стола, судорожно ухватившись пальцами за его угол. К ее удивлению, выражение злобы сразу исчезло с лица Гюга. Она ждала, что он разразится гневной тирадой, потоком слов, полных упреков. Она приготовилась с твердостью выдержать натиск, но последовало лишь глубокое молчание.

Наконец Гюг заговорил, и слова его удивили ее еще больше, чем то спокойствие, с которым они были произнесены.

– Ты думаешь, что Диана не знала об этом?

Виолетта посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Она все время считала, что исполняет его желание, скрывая от Ди, что он женат. А теперь, оказывается, он не предполагал даже, что Диана может не знать об этом.

– Значит ты... ты вовсе не хотел скрыть это от нее, – пробормотала Виолетта.

Она увидела, как волна крови залила его лицо.

– Я совершил в жизни много глупостей, – сказал он сквозь зубы, – но никогда не был подлецом. Значит, ты на самом деле считала, что я скрывал от Дианы то, что я женат, и старался, чтобы никто ей не открыл этого? Но разве в таком случае ты первая не подумала бы, что я затеял глупую и рискованную игру? Ведь каждый случайный знакомый, знающий меня и Гермиону, мог в любую минуту открыть Диане эту тайну.

Виолетта быстро подошла к нему.

– Прости меня, Гюг! – сказала она с дрожью в голосе. – Я знаю, что повредила тебе, но я думала, что Ди для тебя лишь минутное увлечение, скоропреходящее развлечение, и я считала, что в таком случае тебе не стоит пускаться во всякого рода объяснения. Я сказала об этом Ди, когда увидела, когда поняла, что она сильно увлечена тобой. Ведь она по сравнению с нами – настоящий ребенок, а в молодости страдания так больно ранят! Я хотела предостеречь ее от дальнейшего увлечения, помешать ей сильнее полюбить тебя. Мы сегодня все утро говорили об этом, и она взяла с меня слово, что я не скажу тебе, куда она уехала.

– У нее ведь совсем нет денег, – сказал Гюг машинально.

– Я урегулировала эту сторону дела, – поспешно ответила Виолетта. – Можешь быть спокоен, Гюг, она будет в полной безопасности, и ей не придется снова нуждаться.

Она нежно обняла брата.

– Гюги, не принимай этого близко к сердцу, – она слегка улыбнулась. – Все проходит, все рано или поздно кончается. Ты должен согласиться с этим; во всяком случае, ты всю жизнь придерживался подобного взгляда.

– Каждый согласен с таким взглядом, когда это не касается его слишком глубоко, – сказал Гюг мрачно, – но когда действительность предъявляет свои права и показывает свое истинное лицо, этот взгляд рассеивается как дым. Ты можешь мне не верить, но я люблю Диану. Я думаю, что полюбил ее с первой же встречи. Она – то настоящее, что вошло в мою жизнь на смену всему преходящему, и я считаю, что вполне заслужил наказание, которое несу сейчас и буду нести до самой смерти... Всей своей предыдущей жизнью я вполне заслужил то, что, наконец, случилось. Я узнал, что такое любовь, но... слишком поздно.

Он поднялся со своего места, подошел к открытому окну и стал смотреть на освещенные солнцем деревья парка, на солнечные блики, дрожащие на их листьях.

Затем снова заговорил глухим голосом:

– Любовь – самое прекрасное из того, что есть в жизни, – ждала меня. Я же не знал об этом и довольствовался мимолетными увлечениями. А теперь, когда открылась эта единственная в моей жизни возможность, уже поздно!

– Но Диана еще такой ребенок, – заметила Виолетта. – Я отдаю должное ее свежести, ее очарованию, но, Гюги, ты ведь не думаешь...

Он быстро обернулся. Его глаза сверкали. Лицо словно окаменело.

– Я думаю только об одном. Я знаю одно, – вскричал он, – Диана – та единственная женщина, которую я хотел бы иметь своей женой, своим другом. Я знаю, о ком ты думаешь, критикуя Ди. Ты вспоминаешь о всех тех женщинах, с которыми я играл в любовь. Но я говорю тебе, что ни одна из них, даже самая красивая, даже самая обольстительная, недостойна мизинца Ди. Ты можешь думать, что я безумен, но мое безумие – это та высшая мудрость, которую я наконец постиг. Еще раньше, чем ты сказала мне, что Ди уехала, я решил покинуть Англию...

– Но твоя карьера, Гюги! Обещание лорда Гаррона! – воскликнула Виолетта.

Гюг рассмеялся.

– Бог с ними! Мне все надоело, я слишком устал. Какую цену может иметь для меня карьера? Заслуживать почести для Гермионы? Зарабатывать деньги для себя или для того, чтобы отдавать их ей? Я решил покончить со всем этим, уехать за границу и спокойно жить там. Это лицемерное общество сводит меня с ума. Религия Гермионы! Религия, которой чуждо милосердие и великодушие, которая ради устарелых верований приносит в жертву две жизни! И это – одно из достижений цивилизации, с которым человек должен считаться? А все эти насквозь прогнившие политические надстройки, при которых положение одного человека зависит от милостей другого! Где каждый старается с помощью прекрасных слов добиться власти и раболепствует перед толпой, чтобы собрать большее число голосов. И это – жизнь? Меня тошнит от всего этого! Я хочу уехать; может быть, вне пределов Англии я смогу вздохнуть полной грудью, посмотреть на мир широко открытыми глазами, зажить другой жизнью...

– О, Гюги, не уезжай! – вскричала Виолетта в ужасе. – Теперь, когда ты стряхнул с себя этот удар, ты должен с удвоенной энергией взяться за работу. Ты должен воспользоваться возможностями, предоставляемыми тебе Гарроном. Это трусость с твоей стороны – уехать сейчас, бросить все, отказаться от своих общественных обязанностей только потому, что ты не можешь иметь ту, которую жаждешь.

– Ты переоцениваешь мое значение, – ответил Гюг угрюмо. – Я, как и всякий другой, лишь пешка в политической игре. Сейчас я приобрел некоторое значение благодаря своему имени и известной материальной обеспеченности – не больше.

– Это неверно, – сказала Виолетта упрямо. – Лорд Гаррон говорил мне, что если будет принята парцелляция земель, твоя помощь будет иметь существенное значение. Он сказал, что...

Гюг пристально взглянул на нее, и слова замерли на ее устах. Она знала этот взгляд, выражающий непреклонную решимость. Гнев закипел в ней.

– Ди недостойна этой жертвы! – крикнула она.

Но Гюг был уже в дверях.

И снова она с гордостью подумала, какой Гюг значительный и интересный человек. Но эта мысль только усилила ее гнев.

Она вспомнила Ди, маленькую, незаметную. И ради этой незрелой девочки без денег, без особенного образования Гюг, который мог бы сделать выбор среди самых красивых женщин Европы, хочет отказаться от всего, изменить всю свою жизнь, разрушить свою карьеру!

– Это – бессмысленное самоубийство, – снова крикнула она.

Гюг повернулся и взглянул на нее.

– Если ты когда-нибудь узнаешь, что такое любовь, – сказал он спокойно, – ты поймешь тогда всю необоснованность своих теперешних слов.

ГЛАВА XII

Клятва Филя

– Значит, конец? – спросил Филипп Дюран очень тихо.

Он сидел на подоконнике и наблюдал за тем, как Ди укладывала свои вещи.

– Но я никогда не забуду вас, – добавил он неожиданно.

Ди глубоко вздохнула, наклонившись над жалким коротеньким пальто.

– Не расскажете ли вы мне, Ди, что с вами случилось? – спросил Филипп осторожно.

Его пальцы, разминавшие папиросу, задрожали, когда он заметил слезы, набежавшие при этих словах на глаза Дианы.

– Мне не о чем рассказывать, – ответила она с деланной беспечностью. – Я прожила некоторое время на Сауз-стрит, а сейчас еду к отцу. Мне очень грустно, но... так надо.

– Хорошо, но почему вы едете? – настаивал Филипп.

Ди села на стул и внимательно посмотрела на него. Он заметил, как она похудела, какими огромными казались глаза на ее осунувшемся личике.

– Потому, что в жизни люди часто «ведут игру». Я тоже научилась этому. Вот и все.

Ди поднялась, подошла к окну и облокотилась о подоконник. Спустились сумерки. Ее лицо оставалось в тени.

– Помните, Филь, тот первый вечер, который вы провели здесь? – спросила она. – Тогда сиреневый куст был весь в цвету, теперь он покрыт пылью и увядшими цветами. О, Филь, почему все самое прекрасное в жизни недолговечно? И как побороть свои чувства, когда это необходимо?

– Нельзя приказать сердцу молчать, – сказал Филипп, низко склонив к ней лицо. – Даже если знаешь, Ди, что чувство твое вполне безнадежно.

– О, Филь, не надо, прошу вас, не надо, – прошептала Диана.

– Я не буду, – сказал он, силясь улыбнуться. – Мне кажется, я испугал вас. Я думал, вы знаете, что я готов не только умереть за вас, но отдать вам всю свою жизнь, до последнего мгновенья, готов работать для вас до полного изнеможения. Вот что я чувствую. Но вас это не должно беспокоить, ведь это касается меня одного, Ди...

– Хорошо, что я уезжаю, – сказала она уныло. – Мне кажется, я похожа на ту ракету, которая никогда не вспыхивает вовремя, а если загорается, то причиняет только вред.

Она отвернулась от окна и подошла к наполовину уложенному чемодану.

– Принимайтесь за работу, – сказал Филь решительно, – а то вам никогда не поспеть к поезду.

– Вы ведь послали телеграмму?

Он утвердительно кивнул головой.

– Да, конечно. По адресу отель «Англетер». Ди, обещайте мне одну вещь!

– Какую? – спросила Ди.

– Обещайте, что ко мне первому обратитесь за помощью, если когда-нибудь снова очутитесь в беде.

– Обещаю вам это, – машинально промолвила Ди.

Он соскочил с подоконника, подошел к ней и опустился на колени подле нее, на грязный, неровный пол. В маленькой душной комнате было уже почти темно, но он мог еще ясно различить ее бледное лицо и усталые невинные глаза.

В эту минуту в нем проснулось какое-то новое чувство, возможно, наследие одного из его отдаленных предков, рыцаря-крестоносца, сражавшегося во имя дамы своего сердца и умиравшего с ее именем на устах. Он схватил край ситцевого платья Ди и нежно прижал его к губам жестом, полным обожания, лишенным всякой театральности.

– До самой своей смерти я буду служить вам, – сказал он очень тихо.

На вокзале Чаринг-Кросс было еще более жарко, чем на лишенных свежего воздуха улицах. Огромные фонари ослепительно сияли, снопы голубовато-белого света то опускались, то подымались, словно зубы огромной жующей пасти. Толпы итальянцев, группы французов разговаривали, жестикулируя, у вагонов третьего класса. У Ди тоже был билет третьего класса, и Филь старался найти ей угловое место. Отдав проводнику весь свой наличный капитал, он добился того, что тот предоставил Ди место, занятое было каким-то другим пассажиром, и ее небольшой чемодан водворили в угол. Позади линии ослепительно горящих фонарей ряды железнодорожных рельсов уходили в темноту, к морю, в широкий мир надежд и возможностей.

Филь приготовил Ди бутерброды, купил ей на дорогу несколько недорогих книжек, разложил ее вещи. Теперь он стоял рядом с ней без шляпы. Очень высокий, он казался еще выше из-за своей худобы. Его светлые волосы блестели в ярком свете фонарей, серые глаза сияли на тонком лице.

– Вы были для меня дорогим другом, Филь, – сказала Диана.

Он ответил ей улыбкой:

– Оказать услугу товарищу, который спас тебе жизнь, – небольшое испытание для истинной дружбы.

Пассажиры начали занимать места. На платформу вышли пассажиры первого класса, для которых места были оставлены заранее; услужливые носильщики тащили впереди них дорогие чемоданы и несессеры.

Раздался свисток паровоза.

– Пишите мне, – произнес Филь срывающимся голосом.

– Обещаю вам это, – сказала Ди.

Она вошла в душный, плохо освещенный вагон. Филь остался у открытой двери; лицо его было теперь в тени.

– Сейчас поезд тронется, – сказал он.

Он стоял неподвижно. Ди старалась всеми силами хотя бы в эту минуту не думать о Гюге, прогнать от себя воспоминание о его поцелуях и прикосновениях.

Раздались возгласы кондукторов, послышался шум шагов, хлопанье дверей, смех и последние слова прощания.

– Филь! – крикнула Ди.

Он подошел ближе к вагону; она увидела его глаза, с выражением мольбы устремленные на нее, и еще раз почувствовала, какая благородная и самоотверженная душа скрывается под этой скромной внешней оболочкой.

– Я не поцеловала вас на прощанье, – сказала Ди дрогнувшим голосом. – Идите сюда, скорее!

Он встал на подножку вагона, она наклонилась и, взяв его голову в обе руки, крепко поцеловала в губы.

– Сходите, – раздался громкий голос, и Филь соскочил со ступеньки вагона.

Несколько мгновений он шел рядом с поездом.

– Клянусь вам этим поцелуем, – воскликнул он, – когда бы и на какую ничтожную роль я вам ни понадобился, я всегда буду к вашим услугам!

Поезд пошел быстрее, Филь побежал, чтобы не отстать от него.

– Прощайте, – закричал он, и среди шума и грохота колес голос его ясно донесся до нее, – каждую минуту я буду ждать вас!

Море было спокойно, и Ди благодарила за это судьбу. Она провела ночь на палубе, сидя на чьем-то сундуке и наблюдая, как постепенно гасло в волнах отражение огней парохода, пока, насколько мог хватить глаз, не стало видно ничего, кроме морской глади. Не стоило больше бороться с воспоминаниями. Теперь, когда Ди была совершенно одна, они победно овладели ее сердцем и сознанием. Ди снова переживала те недолгие минуты, когда она и Гюг забыли все окружающее, забыли весь мир, чувствуя только счастье близости...

На некоторое время этот восторг заставил Ди забыть о предстоящих мучительных днях. Но когда она достигла, наконец, Парижа и медленно передвигалась с одного вокзала на другой по огромному шумному городу, ее снова охватил ужас одиночества, она опять почувствовала себя несчастной.

Итак, любовь – это страстное желание, причиняющее острую боль; это – беспрерывная жажда услышать голос, почувствовать прикосновение любимого; это – ужас перед пустыми днями, лишенными его присутствия.

«Я не могу перенести этого», – в отчаянии шептала Диана, сознавая в то же время, что у нее нет другого выхода. Она не могла уснуть в поезде. Она видела, как рассвет расцветил небо нежными красками, смотрела на снежные шапки гор, будто выложенные изнутри зелеными и пурпурными драгоценными камнями. Ди хотела целиком отдаться их очарованию, наслаждению красотой природы, но не могла.

«Гюг, Гюг», – пели колеса поезда, и ее сердце отвечало им острой болью.

Виолетта была вполне права, когда говорила Гюгу, что в молодости невзгоды переживаются особенно остро. И ни одно переживание не может сравниться с потрясающими нас муками первой любви. Позже, когда мы становимся старше, умение анализировать и рассуждать умеряет силу чувств. Но при первых разочарованиях юношеской любви невозможно ничего видеть, ни о чем думать, ничего чувствовать, кроме нашего безграничного страдания.

Ди не осуждала Гюга за то, что он не сказал ей о том, что женат, она вообще ничего не ставила ему в вину – он был для нее божеством, не способным ни на что дурное.

ГЛАВА XIII

Слишком поздно

Длинная лента поезда «Ривьера-экспресс» остановилась у центрального вокзала Ниццы, и усталые пассажиры стали выходить из вагонов. В лучах заходящего солнца перед ними раскинулась красавица-Ницца. Море пламенело тысячами переливов, огромные белые здания отелей казались серебряными в яркой синеве неба.

Ди медленно вышла из вагона, крепко сжимая в руках свой чемодан и пальто.

Она была так измучена, что еле двигалась. Никто не встречал ее. Она не думала, что увидит отца на вокзале, хотя в глубине души и надеялась на это. Но ведь отчаяние ничему не помогает. Так как в кошельке у Ди оставался всего один франк, она пешком направилась к отелю. Местопребыванием ее отца служил на этот раз по-настоящему шикарный отель; очевидно, Лестер навсегда покончил с дешевыми пансионами и еще более дешевыми меблированными комнатами. Немногочисленные письма, полученные Ди от отца, были написаны на дорогой бумаге и украшены торжественными адресами, напечатанными золотыми буквами.

Облава в игорном доме не оказала, по-видимому, большого влияния на материальное положение ее мачехи; в одном из писем отец писал ей, что очень доволен своим своевременным отъездом из Лондона. А Ди прочла в газете, что Ивонна заплатила штраф, и на том дело об Эгхэм Кроссент заглохло.

Диана медленно тащилась по набережной с чемоданом в руках, остро ощущая как вес чемодана, так и тяжесть собственных уставших ног.

Спускались сумерки, обволакивая все лиловатым туманом и придавая окружающему таинственный вид. Ей казалось, что перед ней лежит какая-то сказочная страна с золотыми точками огней и белыми дорогами под низким розоватым небом. Ди устало смотрела на эти красоты, она мечтала сейчас только о ванне и удобной постели. С горькой иронией она подумала о том, что прямолинейные поступки почти всегда приводят к большим неудобствам. «Как жаль, что добродетель не получает немедленной награды».

Наконец появился отель «Англетер» – величественное здание с высокой белой мраморной лестницей, устланной алым сукном, бесчисленным множеством маленьких зеленых балкончиков и с оранжево-белыми карнизами окон.

Отель выглядел дорогим, но неуютным. Ди с трудом поднялась по высокой лестнице; торжественный, в ливрее с золотыми галунами, швейцар встретил ее в дверях.

Ди вошла в великолепный холл. Она была слишком измучена для того, чтобы испытывать смущение из-за своих пыльных туфель и измятой юбки. Кругом двигались красивые женщины в прекрасных вечерних туалетах; почти все были в шляпах, так как позднее собирались пойти в казино. Воздух был напоен ароматом роз, растущих тут же в больших кадках, и бесчисленных других цветов, расставленных повсюду в красивых вазах. Безупречный слуга в коротких, до колен, штанах и куртке, украшенной серебряными галунами, выслушал вопрос Ди о том, находится ли ее отец сейчас в отеле, и вежливо ответил:

– Я не могу сказать вам этого, – обратитесь, пожалуйста, в контору.

Ди подошла к зеркальному окну, на котором золотыми буквами было написано «Бюро». Сидящий за стеклом молодой человек, выслушав ее, ответил с ленивым видом, стараясь подавить зевок:

– Ах, да, мосье Лестер жил здесь. Он уехал только вчера; вместе со своей супругой он отплыл на пароходе «Маргерит» в Южную Америку.

В жизни каждого человека бывают минуты полного, ужасающего бессилия, когда во рту вдруг пересыхает, холодный пот выступает на теле и, кажется, отнимаются руки и ноги.

Ди, словно парализованная, осталась стоять у окна, не в силах двинуться с места. Она бежала в Ниццу, спасаясь от опасности, и здесь попала в еще более опасное, просто безвыходное положение.

Она увидела удивленный взгляд служащего за окном и, машинально подняв с пола свой чемоданчик, направилась к выходу.

Когда она проходила по роскошному холлу мимо нарядных женщин, в глубине ее сознания шевельнулась неожиданная мысль: что если подойти к одной из них и обратиться к ней со словами: «Помогите мне! Ведь я такой же человек, как и вы. Ведь и вам, наверное, приходилось бывать в трудном положении. Помогите же мне, пожалуйста, ради Бога, помогите!».

Ди взглянула на даму с безукоризненной прической, с ниткой жемчуга вокруг точеной шеи, в чудесном наряде, красиво облегающем стройную фигуру. Неужели она не поможет ей, не уделит крупицу своего счастья и богатства? Ди сделала шаг по направлению к ней. Женщина подняла голову, ее унизанные кольцами пальцы небрежно держали папиросу. Она медленно и лениво взглянула на девушку, затем отвернулась и зевнула.

Ди поспешно направилась к двери и бегом бросилась вниз по устланной ковром лестнице. Уже наступила ночь. Набережная с рядами огней, освещающими белые фасады зданий, темная вода бухты, отражающая красный и зеленый свет фонарей, прикрепленных к лодкам, выглядели словно театральные декорации. Вдали заманчиво сверкало казино. Тихо-тихо, словно робкий шепот влюбленных, шелестели листья в воздухе, тяжелом от одуряющего аромата цветов апельсиновых деревьев, смешанного с резким запахом моря.

Замерев от охватившего ее ужаса, стояла Ди среди снующей толпы, среди всего этого великолепия звуков и ароматов, огней и теней. Без крова над головой, без денег, одна на всем белом свете... Ей некуда деться, не к кому обратиться за помощью...

И вдруг, будто в насмешку, рядом с ней раздался голос:

– Ну, малютка, вы, кажется, скучаете?

Ди быстро обернулась и увидела смотрящего на нее и нагло улыбающегося прекрасно одетого господина.

– Вы хотите изобразить негодование, маленькая волшебница?

Она повернулась и бросилась бежать. Кажется, никогда еще она не бегала так быстро.

Ярко освещенный вокзал, откуда она недавно отправилась в город, привлек ее внимание. Ди решила, что здесь, в зале ожидания, она во всяком случае будет в безопасности. Но в вокзале было нестерпимо жарко, в воздухе стоял запах чеснока, который ели итальянские рабочие. Ди вышла на огромную платформу, положила на землю свой чемодан и уселась на него. Мало-помалу мужество снова стало возвращаться к ней. Ведь ей часто приходилось испытывать затруднения, правда, никогда еще ее положение не было так безвыходно. Ди открыла свой кошелек, в нем лежал все тот же франк, а она надеялась, что каким-то чудом там окажется еще монетка, не замеченная ею в минуту отчаяния.

Один франк; его, конечно, не могло хватить на то, чтобы послать телеграмму Филю, заплатить за ночлег и за обед.

Мальчик со значком английского школьника на соломенной шляпе, прошел мимо нее, напевая: «Разве пали мы духом?»