Текст книги "Похищенные часы счастья"
Автор книги: Оливия Уэдсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Перед усталыми глазами Ди лежала Оксфорд-стрит, с ее шумным движением и беспрерывным потоком людей.
Она все еще стояла у телефонной будки. Впервые в жизни мучительное чувство одиночества охватило ее, затем она машинально повернулась и направилась домой, на Рэд-Лайон-сквер.
При ярком свете прожектора в какой-то рекламной картине демонстрировались красоты Ривьеры. У Дианы не за что было даже послать отцу телеграмму с просьбой о помощи: у нее почти совсем не оставалось денег, не было работы и даже надежды найти ее.
Диана медленно шла по пыльному тротуару, испытывая усталость, голод и нечто еще более мучительное, чем физические страдания, – щемящую боль от крушения мечты, от гибели прекрасных грез.
Только сейчас она поняла, что весь этот длинный мучительный день она прожила в надежде услышать вечером голос Гюга.
– А он забыл!..
И внезапно жгучие слезы наполнили ее глаза. Ни горькая обида на отца, ни всевозможные неприятности, ни преследования кредиторов не могли исторгнуть слез из ее глаз; а сейчас, идя по улице, она горько плакала, и слезы сбегали с ее щек и падали на белую блузку, так заботливо выбранную для нее Томом.
На площади играла шарманка. Звуки музыки ворвались в комнатку Ди, куда она поднялась по лестнице, покрытой размягченным от жары линолеумом. Это была избитая песня, но как бы далеко ей ни было до настоящей музыки, она обладала способностью трогать сердца.
Ди знала шаблонные слова песни, они пронеслись в ее усталой голове и тупой болью отдались в груди. Она представила себе коттедж у подножия холма в лучах заходящего солнца и трогательную встречу двух влюбленных у дверей дома.
Песнь оборвалась. Ди постаралась отогнать от себя эту ноющую тоску, это непонятное томление.
Она поднялась со стула, зажгла газ, закурила папиросу, вынула из кулька хлеб и открыла банку с вареньем. И снова, испытывая прилив мужества, откинула назад голову и попыталась улыбнуться. Ведь будущее всегда таит в себе массу возможностей. Она стоит сейчас на пороге жизни, и рано или поздно счастье может еще улыбнуться ей.
Однако среди этих бодрых рассуждений щемящее чувство одиночества снова овладело ею. Диана старалась побороть его; подняв голову, презрительно щуря глаза, она смотрела в пространство.
– Мне будет легче, если я услышу человеческий голос, – сказала она громко.
Не было еще десяти часов, и, наверное, хозяйка меблированных комнат, миссис Джерри, находилась еще на кухне. Ди открыла дверь, выходящую на темную площадку лестницы, намереваясь спуститься вниз, чтобы перекинуться с хозяйкой хотя бы несколькими банальными словами.
Выйдя на лестницу, она споткнулась обо что-то и чуть не скатилась вниз. Темный предмет, на который она так неосторожно наткнулась, издал слабый стон. Ди опустилась на колени, ее глаза, освоившись с темнотой, различили фигуру мужчины, упавшего на лестнице.
– Вы больны? – спросила она, осторожно тронув его за плечо. – Позвольте, я помогу вам.
– Мне уже лучше, – сказал он слабым голосом, – мне кажется, я потерял сознание. Но сейчас уже все прошло.
Он попытался встать на колени, но опять упал.
– Позвольте мне помочь вам, – сказала Ди с решительным видом. – Моя комната здесь рядом. Обопритесь о мою руку, я помогу вам дойти до нее; вы сможете отдохнуть там, пока вам не станет лучше.
С помощью Ди, шатаясь, добрел он до дверей ее комнаты. Здесь, при свете газа, она могла рассмотреть его; это был юноша, почти мальчик, худенький, с густыми, спутанными волосами и бледным лицом.
– Только не подумайте, что я пьян, – с трудом произнес он.
– Это бы меня нисколько не испугало, – сказала Ди спокойно. – Мне нередко приходилось приводить в чувство пьяных людей.
Она вспомнила возвращение отца домой после «легких эскапад от бдительного ока», как он их называл, и свои хлопоты над ним.
– Через минуту я окончательно приду в себя, – сказал юноша.
– Но вы совсем больны, – ответила Ди и вдруг, по интуиции – этому шестому чувству, которым обладают все женщины, поняла, что случилось с юношей.
– Если бы вы попробовали съесть кусочек хлеба с вареньем, – сказала она поспешно, чувствуя, что краска заливает ее щеки. – У меня, к сожалению, больше ничего нет, я... не обедала дома.
Она отрезала несколько ломтиков хлеба и намазала их вареньем.
– Я как раз спускалась вниз, чтобы принести чаю, – прибавила она. – Вы обязательно должны выпить со мной чаю. Ведь это вам не повредит.
Она быстро сбежала с лестницы и направилась прямо к миссис Джерри.
– Вот шесть пенсов, – сказала она, протягивая ей монетку в виде залога будущей дружбы. – Будьте так милы, миссис Джерри, еще более милы, чем всегда, и дайте мне кипятку. Скажите, кто этот юноша, который живет рядом со мной, – блондин с серыми глазами и темными ресницами?
– Это иностранец, француз, по фамилии что-то вроде Дюран. Он уже две недели мне ничего не платит, к пятому числу ему придется освободить комнату, если у него до того времени не будет денег. Безработный. Все та же история. А вы, мисс Ди, нашли себе какую-нибудь работу?
– Нет еще, – ответила Ди беззаботно, – но, конечно, человек с моими талантами не может остаться непризнанным, не так ли, миссис Джерри?
– Это никогда нельзя знать заранее, – ответила миссис Джерри серьезно.
Ди звонко расхохоталась.
Поднявшись в свою комнату, она с удивлением увидела, что от целого хлеба осталась одна горбушка, но зато на бледных щеках юноши появился признак румянца.
– Я... – он вскочил на ноги, и Ди заметила, как дрожат его руки, которые он поспешил засунуть в карманы пиджака. – Я просто умирал с голоду, – невольно вырвалось у него. – Я съел почти весь ваш хлеб. Но, клянусь, я заплачу вам за него. Я не хотел говорить вам, что голоден, но когда вы вышли из комнаты, я почувствовал такой ужасный голод, что не мог удержаться и съел почти все.
Ди посмотрела на него: щеки его опять побледнели, но глаза сияли.
– Не стоит говорить об этом. Я так рада, – пробормотала она несвязно и поставила на стол чайник и две чашки.
– У нас осталось еще несколько ломтиков хлеба к чаю, – сказала она весело. – А вот пять папирос. Это дешевый сорт, но они мне нравятся. Мы можем курить и разговаривать. Меня зовут Ди Лестер. У меня здесь никого нет. Да и во всей Англии у меня нет никого близкого.
Юноша выпрямился. Улыбка промелькнула на его губах.
– И у меня тоже, – сказал он. – Мое имя – Филипп Дюран. Я француз, вернее, мой отец был французом, но мы уехали из Парижа, когда мне было всего пятнадцать лет. Через год он умер здесь, в Лондоне. С тех пор, вот уже пять лет, я живу совсем один. Я работал наборщиком в одной типографии, но этой зимой она закрылась, и с тех пор я безработный. Вот и вся моя биография. Моя мать умерла, когда я был совсем малюткой.
– У меня тоже нет матери, – сказала Ди. – А теперь и отец как бы умер для меня – он вторично женился.
– Я никогда не забуду, что вы для меня сейчас сделали, – сказал Дюран. – Теперь у меня снова есть силы двигаться, ходить искать работу. Мне было очень плохо, я чувствовал себя сегодня настолько больным, что не мог никуда пойти, хотя мне дали адрес одного места, где я мог бы, вероятно, получить работы. Завтра я отправляюсь туда.
– Я тоже ищу работу, – сказала Ди, – и возьмусь за все, что угодно. Может быть, вы сможете помочь мне?
– С удовольствием, – ответил он быстро. Он наклонился к ней, его серые глаза ярко блестели. – Я на все готов для вас.
– Из благодарности за хлеб с вареньем, чай и папиросы? – рассмеялась Ди. – Ведь это все, что я для вас сделала.
– Вы спасли мне жизнь. Вот что вы для меня сделали, – промолвил Филипп очень тихо.
Раздался голос миссис Джерри, громкий и властный:
– Пора тушить свет!
– Потушите лампу, – сказала Ди, – ведь мы прекрасно можем разговаривать и в темноте. Тем более, что теперь полнолуние и можно сесть у окна.
Ди пододвинула кресло к открытому окну. Филипп облокотился о подоконник.
– Испытывали вы когда-нибудь, что такое одиночество? – неожиданно спросила Диана.
Он поспешно кивнул.
– И даже очень часто. Особенно сильно чувствую я его в такие ночи, как сегодня, когда в разлитом кругом серебристом свете рельефно выступают темные тени и листья деревьев. Тогда я выхожу из дому и отправляюсь гулять. И иду обычно в сторону Кью... Там, не доходя до Кью, есть фруктовый сад, деревья в нем рано расцветают. Я часто хожу туда, любуюсь ими, вдыхаю их нежный аромат. Сад примыкает к самой дороге, тут же проходит линия трамвая, но... – и он глубоко вздохнул, – поверьте мне, весной он кажется уголком потерянного рая, отрезанным от внешнего мира и живущим своей особенной жизнью.
Ди протянула ему руку.
– Мне нравится то, как вы смотрите на вещи, как вы понимаете их, – сказала она, – будем друзьями.
– Разве мы уже не друзья с вами? – спросил он. Он взял ее руку и прижал к своим горячим губам. Затем, словно угадав ее испуг перед этим внезапным порывом, рассмеялся:
– Это французское начало во мне делает меня несдержанным. Не сердитесь.
– Я не сержусь, – ответила она.
Она не сердилась, но эта мимолетная ласка с новой силой пробудила в ней воспоминание о прошлой ночи, о песенке Кармен, о склонившемся над ней лице Гюга. Словно меч, отравленный каким-то сладким ядом, воспоминания эти пронзили ее сердце.
Она слышала голос Филиппа, но он доносился до нее как бы издалека.
– Мне пора уходить, – говорил он, – уже поздно.
Он стоял возле нее, ожидая ответа.
– Я зайду за вами завтра утром. Мы отправимся вместе на поиски работы. – Он подождал минуту, затем добавил поспешно: – Мы с вами друзья, не правда ли? Могу я звать вас уменьшительным именем? И вы, пожалуйста, зовите меня так.
Ди заставила себя вернуться к обыденной жизни, оторваться от прекрасной мечты.
– Конечно, – сказала она глухо.
– Итак, покойной ночи, Ди!
Она сделала усилие и постаралась сбросить с себя полное ко всему равнодушие, снова овладевшее ею.
– Покойной ночи, Филь!
ГЛАВА VI
Ее нет
– Какая досада! – воскликнул Гюг.
Он ехал на обед к премьер-министру. И вдруг в ту минуту, когда такси огибало Уайт-холл, вспомнил, что просил Диану позвонить ему по телефону в восемь часов.
Часы как раз били восемь.
– Остановитесь у ближайшей телефонной будки, – сказал он шоферу.
Нетерпеливо назвал он номер своего телефона.
– Занято, – прогудел голос.
С подавленным восклицанием он повесил трубку. Очевидно, в эту самую минуту Диана звонила ему. Неприятный осадок оставался у него на сердце, пока он не приехал на Доунинг-стрит. Здесь, среди оживленной беседы, осадок исчез.
Это был чисто деловой обед, без дам. Гюг понимал, что приглашение на этот обед повлечет за собой, вероятно, другое приглашение, но уже не к обеденному столу, а туда, где решаются судьбы нации. После обеда он отправился с Гарроном в оперу. В Ковент-Гардене давали «Кармен». Когда они раскрыли двери в ложу Гаррона, до них донеслись звуки песни тореадора. Во второй раз за этот вечер Гюг вспомнил о Диане.
– Чувствуешь, как кровь начинает быстрее течь в жилах, когда слышишь эту музыку, полную огня и жизни, не правда ли? – лениво говорил Гаррон, глядя на Гюга. – Клянусь вам, Гюг, вы помолодели на двадцать лет, вы выглядите сейчас совсем юношей.
Гаррон был одним из наиболее влиятельных людей своего времени: он держал в руках власть с такой легкостью, с какой другой держит папиросу. Гюг постарался отделаться от нахлынувших воспоминаний, которые, несмотря ни на что, заставляли сильнее биться сердце.
– Я уже покончил с такого рода делами, – сказал он поспешно, – я ушел от всего этого, дорогой друг. Меня интересует теперь в жизни только то, что может дать пищу уму.
– Дизраэли приписывают слова, что все могущество, доступное человеку, не стоит одной улыбки женщины, любимой женщины, конечно, – произнес Гаррон.
– Он сказал это в то время, когда уже устал от власти, – сухо заметил Гюг.
После окончания оперы он отвез Гаррона домой и, отпустив автомобиль, пешком вернулся к себе. Том открыл ему дверь и следом за ним вошел в комнату.
– Мисс Лестер звонила вам, сэр, как только вы уехали, – сказал он. – Она спрашивала, не поручали ли вы мне что-нибудь передать ей. Она просила сказать вам, что у нее все уладилось.
– Мисс Лестер, – повторил Гюг. Он был погружен в чтение письма из деревни, от своего управляющего. – Да, я помню. Значит, она передала, что у нее все уладилось?
Он вошел в спальню и зажег свет. Какая-то записка лежала на его туалетном столе. Он с удивлением подумал, от кого бы она могла быть.
«Я хочу еще раз поблагодарить Вас за все. Я не умею выразить словами свое чувство – спасибо за все и до свидания.
Диана»
Написанная мелким почерком цифра 11.30 указывала на то, что Ди написала эту записку перед самым отъездом, тогда, когда пошла надевать шляпу. Это было трогательное письмецо. Он решил завтра же позвонить ей.
Гюг не забыл своего решения и разыскал в телефонной книжке номер телефона миссис Вистон.
На его счастье, к телефону подошел тот самый слуга, который говорил с Дианой.
– Вы говорите, ее нет дома. Где же тогда живет мисс Лестер? – спросил Гюг.
– Не имею ни малейшего представления, сэр. Я дал мисс Лестер адрес лечебницы, где лежит миссис Вистон...
Гюг позвонил в лечебницу, но там о Диане никто ничего не знал.
ГЛАВА VII
Продавщица
Диана нашла место продавщицы.
Поработав месяц, она часто думала, что, вероятно, легче подметать улицы, чем служить в магазине.
Она была очень плохо приспособлена к такой работе, ей было мучительно трудно стоять на ногах с девяти до шести, пользуясь лишь получасовым перерывом на обед. Зато по субботам и воскресеньям она спала почти целый день, и только эти два вечера они с Филем посвящали «наблюдениям над жизнью», как они это называли.
Филь снова служил в типографии. Это давало ему возможность снабжать книгами себя и Ди.
Был обеденный перерыв. Ди медленно шла по длинному коридору, направляясь к выходу, когда ее позвал младший управляющий магазином, Исаак Коген.
Она послушно остановилась.
– Вы чувствуете себя немного уставшей, милая? – улыбаясь, спросил он.
– Такая ужасная жара, – ответила Ди сухо.
– Послушайте, – воскликнул Коген с живостью, – я приобрел недавно небольшой двухместный автомобиль, и в воскресенье мы можем поехать покататься. Ждите меня у Сиркуса ровно в десять. Мы отправимся за город, и в понедельник утром, к началу работы, я вас доставлю сюда...
Ди повернулась и побежала от него. До нее донесся смех Когена.
Ди была так измучена, что не могла обедать. Когда она вернулась к своему прилавку, в глазах ее было выражение загнанного зверька. Коген не показывался больше, но другая продавщица, в изящных туфельках, с пальцами, унизанными перстнями, бросила ей аккуратно сложенную записку.
Дрожащими руками Ди развернула ее.
«Не будьте дурочкой, дорогая моя; ваш труд – не очень доходная статья. Я хочу сказать вам, что Вы мне очень нравитесь. Я позабочусь о Вас, на будущей неделе Вам увеличат жалованье. Итак, в воскресенье в десять часов у Сиркуса.
И. К.»
Она подняла голову и встретилась глазами с наблюдавшим за ней Когеном.
Диана вышла из-за прилавка и направилась прямо к нему.
– Вы – мерзавец, – сказала она звонким голосом.
Она увидела, как побагровело лицо Когена, как злобно оскалились его зубы, но вдруг, к ее изумлению, он мило улыбнулся. Какой-то покупатель спрашивал, как пройти в одно из отделений, – он, конечно, должен был услышать ее слова, обращенные к Когену. Диана повернулась.
То был Гюг. Глаза их встретились.
– Здравствуйте, – машинально произнесла Ди заплетающимся языком. Она видела Гюга, но точно в тумане – какая-то неосязаемая пелена повисла между ними.
Если бы не этот туман, который, становясь все гуще, обволакивал ее и мешал дышать, она, конечно, обратилась бы в бегство, но силы оставили ее. Неясно, словно шепот, донеслись до нее слова Гюга:
– Что вы здесь делаете? Где вы были все это время?
Ди слабо улыбнулась. Он был так хорош сейчас в лучах яркого солнца, один вид его наполнял ее радостью.
– О, мне пришлось искать работу, – сказала она.
Коген медлил уходить, лицо его выражало жадное любопытство.
Глаза всех служащих были обращены на Ди. Почувствовав это, она направилась к прилавку, словно желая укрыться за ним от любопытных взоров. Она уже дошла до прилавка, но тут развешенные куски кружев и цветных лент слились перед ее глазами в одно тусклое колышащееся пятно, образовали зыбкую, пенящуюся волну, которая все приближалась и наконец захлестнула ее.
Ди пошатнулась и опустилась на колени, голова ее прислонилась к прилавку, руки беспомощно повисли, касаясь пыльного пола.
– Это – результат переутомления, – резко сказал Гюг, обращаясь к Когену.
Он наклонился и осторожно поднял Ди. Коген суетился возле них. С его уст срывались бессвязные извинения, объяснения, выражения сочувствия.
– Покажите мне место, где мисс Лестер могла бы прийти в себя, – обратился к нему Гюг, – да поскорее.
В магазине было помещение для отдыха – пустая пыльная маленькая комнатка с плотно закрытыми окнами, из которых открывался скучный вид на склады.
Гюг уложил Ди на жесткую кушетку и послал одну из продавщиц за водой. Ди лежала совсем тихо – тоненькая девочка, слабое существо, лишенное жизненных сил, лишенное всяких желаний.
Глубокая жалость сдавила грудь Гюга.
Несмотря на снисходительное отношение к себе самому, несмотря на все растущий эгоизм баловня жизни, Гюг обладал врожденным благородством. Оно-то и беспокоило его все это время из-за того, что он забыл обещание, данное Ди в тот памятный вечер.
Он приложил много усилий, чтобы разыскать Ди, но все они оказались тщетными, и Гюг постарался уверить себя, что Диана уехала к отцу. Однако он не мог забыть ее смеха, ее самоотверженного поведения во время облавы.
Гюг был избалован удачей. Беззаботная жизнь, легкие победы над сердцами женщин и та легкость, с которой они шли ему навстречу, притупили в нем чувство благодарности. Но утонченность Ди, широта ее натуры, способность не думать о себе в опасную минуту ради интересов другого глубоко тронули его. Он не мог забыть об этом. И когда увидел, что след Ди потерян, не переставал упрекать себя. Гюг пробовал обратиться к сыщику, но очень трудно отыскать в Лондоне человека, не совершившего какого-нибудь преступления, ничем не известного, не старающегося скрыться от глаз полиции. Самое верное средство замести следы – это вести будничный образ жизни. Сыщику не удалось напасть на след Дианы, и Гюг оставил поиски. И вот он наконец нашел Ди; но как мало сходства осталось в ней с той Кармен, что с таким упоением танцевала перед ним, так заразительно смеялась.
Последние месяцы Гюг был загружен работой; кабинет еще не сместили, однако это могло произойти в ближайшем будущем. Гюг почти все время проводил в парламенте, стараясь укрепить свою кандидатуру, и постепенно всецело отдался работе, которую полюбил саму по себе, безотносительно к тому, что она должна была приблизить его к власти. Все другие интересы отошли на задний план.
Теперь, когда он смотрел на Ди, ему казалось, что прошло бесконечно много времени с тех пор, как он впервые стоял возле нее в темной комнате, охваченный страхом быть пойманным полицией.
В ту памятную ночь она, безусловно, спасла его карьеру, а что сделал он для нее? Сознание своего эгоизма заставило его особенно остро ощутить вину перед ней.
Между тем Ди открыла глаза и слабо улыбнулась ему. Он сел на край жесткой узенькой кушетки и обнял девушку. И тотчас она, как маленький обиженный ребенок, прижалась лицом к его рукаву – движением, полным доверия и счастливой уверенности.
Вернулась продавщица со стаканом воды в руках. Гюг поднес его к губам Ди. Она попробовала сесть.
– Мне уже лучше, – сказала она с улыбкой, – уверяю вас. Она неуверенно посмотрела на него. – Я думаю, мне пора возвращаться в магазин.
– Разве у вас были настолько стесненные обстоятельства, что вам пришлось взяться за эту работу? – спросил Гюг.
Ди утвердительно кивнула.
– Я часто думала, стоит ли это делать, – сказала она с веселостью, напоминающей прежнюю Ди, – то есть стоит ли жить на свете только для того, чтобы заниматься ежедневно делом, которое ненавидишь. Ведь, рассуждая логично, это глупо, не так ли?
В комнату вошел Коген, предварительно осторожно кашлянув и постучав в открытую дверь. Он, очевидно, уже узнал, кто такой Гюг, и обратился к нему с подчеркнутой почтительностью.
– Наш хозяин просил меня передать вам, мистер Картон, что обморок мисс Лестер нисколько не вызван переутомлением; он очень просил вас переговорить с ним по этому поводу, если вам будет угодно. Он поручил мне также предложить мисс Лестер недельный отпуск с сохранением жалованья.
Гюг встал и смерил Когена взглядом. Тот был высокого роста, но Гюг казался на голову выше него.
– Не будете ли вы так добры передать вашему хозяину, – сказал он высокомерно, – что мисс Лестер не намерена воспользоваться его великодушным предложением. Она сегодня же уходит от вас, вернее сейчас же. А теперь прощайте.
– Мне нравится быстрота, с которой вы с ним покончили, словно подвели итог на счете! – сказала Ди. – Но неужели вы полагаете, что облегчили мое положение тем, что отказались за меня от службы, в то время как у меня нет ни малейшей надежды на другое место; ведь скоро начнется мертвый сезон, и я...
Она остановилась и, топнув ногой, воскликнула с горячностью:
– Как вы могли так поступить? Теперь вам придется исправлять это, а я должна буду быть особенно признательной за недельный отпуск. Нужно поскорее позвать сюда мистера Когена.
Гюг лениво закуривал папиросу.
– Если вы не будете мешкать и сейчас оденетесь, – сказал он, – мы еще успеем выпить чаю на лоне природы. Я должен быть в городе к семи часам, и жалко терять драгоценное время. Я хочу отвезти вас в одно очень красивое место; дорога туда идет через лес, и будет досадно, если нам придется торопиться.
– Перестаньте! – воскликнула Ди с отчаянием. – Это ведь низко говорить мне о поездке за город, о лесах, в такой день, когда... когда так жарко и все кругом будто плывет у меня перед глазами, это все равно, что дразнить едой человека, умирающего с голода!
– Диана! – воскликнул Гюг; в голосе его уже не звучали больше веселые нотки. – Неужели вы можете подумать, что после всего того, что вы для меня сделали, я буду равнодушно смотреть, как вы убиваете себя непосильной работой в этом лишенном воздуха ужасном магазине? Неужели вы считаете меня таким бессердечным эгоистом? Может быть, я и плохой человек, но все же не настолько скверный, чтобы равнодушно видеть, как друг мой мучится на моих глазах, и не попытаться при этом прийти ему на помощь. Я беру на себя заботы о вас. Но ваша гордость нисколько не должна возмущаться. Я найду вам работу, и это не будет с моей стороны актом благотворительности. А сейчас, очень прошу, наденьте шляпу и едем хоть немного подышать свежим воздухом.
Она молча стояла перед ним. Румянец то сбегал с ее щек, то снова появлялся, словно легкие облачка проносились на предрассветном небе; руки ее были крепко сжаты.
– Неужели, неужели вы серьезно говорите это?
Гюг подошел к ней и легко положил руку ей на плечо. Ди вся вздрогнула от его прикосновения, он почувствовал это, дыхание его участилось.
– Конечно, серьезно, – сказал он дрогнувшим голосом, – а теперь торопитесь. Я буду ждать вас в автомобиле. Только не мешкайте.
Комната для раздевания была пуста, когда Ди вошла в нее. Она быстро надела свою дешевенькую шляпку, свое бумажное пальтишко. Постояла с минуту, окидывая взглядом мрачную комнату с рядами висящих на вешалках дешевых пальто, с беспорядочно брошенными кульками от завтраков. Очевидно, она видела ее в последний раз.
Но Ди не замечала окружающей обстановки – перед ее зачарованным взором развертывались волшебные картины и губы шептали:
– Благодарю тебя, Боже, за Гюга!
Они пили чай в саду старой деревенской гостиницы; возле их столика на грядках сочно краснели ягоды клубники.
– Давнишней мечтой моей жизни, – торжественно заявила Ди Гюгу, – было самой рвать клубнику и есть ее прямо с грядки.
Она вела себя, как настоящее дитя.
– Вы – второй Питер Пэн[1], – сказал ей Гюг, – наверное, и в девяносто лет вы все еще не будете взрослой. Что делал с вами отец во время ваших частых разъездов?
Ди горько рассмеялась.
– Уверяю вас, что не мне доставалась роль Питера Пэна, – отвечала она, – ведь тогда все заботы лежали на мне. Мне кажется, отец стал считать меня взрослой с той минуты, как я научилась ходить. Не было такого гнусного способа избавиться от уплаты долгов или «провести человека», которому бы он не пытался научить меня. Это мало вяжется с образом Питера Пэна, не правда ли?
Ее блестящие глаза пристально смотрели на него.
– Я стараюсь забыть всю эту мерзость и гнусность, – продолжала она, – но мне кажется, что вещи, которые мы хотим забыть, подобны комьям грязи: даже отпав, они оставляют после себя следы. Я думаю, – закончила она с отчаянием в голосе, – что знаю много таких вещей, о которых вы не имеете даже представления.
Они сидели под старым буком. Сквозь листву на них падали солнечные блики. Гюг растянулся на траве, прикрыв глаза шляпой.
– Я думаю, это не так страшно, – сказал он, слегка улыбаясь. – Но назовите мне эти ужасные вещи, о которых я не могу даже иметь представления.
– Вы смеетесь надо мной, – отозвалась Ди.
Он приподнялся и сел: его глаза с выражением насмешливым и нежным смотрели на нее.
– Нет, – сказал он, – я не смеялся над вами; я улыбнулся наивной вере семнадцатилетней девушки в незапятнанную невинность сорокалетнего мужчины.
Ди была занята составлением букета из маргариток и трилистника.
– Если мужчина знает о всяких гнусных вещах, то это не имеет значения, – сказала она медленно, – но совсем другое дело в отношении девушек; к сожалению, мне пришлось со многим познакомиться. Отец не обращал никакого внимания на то, что я могу услышать, и на то, с кем я встречаюсь. Я сейчас объясню, почему нехорошо, когда девушки знают о слишком многом: мужчины теряют к ним уважение и перестают считаться с ними. Сегодня Коген лишний раз подтвердил мне это. Он без обиняков предложил мне уехать с ним, а когда я убежала от него, потому что мне стало очень противно и очень страшно, он не обратил на это ни малейшего внимания; он попросту не сомневался, что я поеду с ним: прислал записку, предлагая мне быть готовой в назначенное время, и сообщил о том, что прибавит мне жалованья. Вот о чем я хотела рассказать вам. Он, видите ли, знал, что я беззащитна, что я должна буду понять...
– Гнусный мерзавец! – воскликнул Гюг. – Рыцарственное чувство, заглушенное эгоизмом, заговорило с новой силой. – Всякий приличный мужчина отнесся бы к вам с величайшим уважением, – сказал он горячо.
– Ваши слова доставляют мне большое удовлетворение, – сказала Ди с милой улыбкой. – Я считала, что должна рассказать вам про Когена, хотя все время боялась, не зная, как вы к этому отнесетесь. Но, мне кажется, вы понимаете.
Гюг поднялся с травы.
– Сейчас мы отправимся в одно место, где, я надеюсь, вы найдете работу получше.
Автомобиль Гюга остановился перед большим белым особняком на Сауз-стрит.
– Здесь живет моя сестра. Подождите меня в машине, Ди!
Он быстро пошел к высокой, блестящей парадной двери, которая отворилась прежде, чем он успел позвонить. В двери показался джентльмен с очень красным лицом, в цилиндре.
Диана услышала, как он приветствовал Гюга:
– Здравствуйте, дружище Гюг! Какой попутный ветер занес вас сюда?
Дверь снова распахнулась, и оба джентльмена вошли в нее.
– Наверное, в будуаре у Виолетты целая коллекция поклонников, – сказал Бевис Драйтон, подмигивая Гюгу, – пройдем ко мне и выпьем по рюмочке.
– Спасибо, но у меня нет времени, – отвечал Гюг. – Я должен видеть Виолетту по делу.
– По делу? – весело расхохотался Бевис, обнаруживая при этом прекрасные белые зубы. – Вот это мне нравится! Держу пари, что вы со дня своего рождения никогда не занимались никакими делами; не думаю, чтобы и она была способна на это. Желаю вам успеха, Гюг, но боюсь, что ваша попытка будет тщетной.
Гюг оставил его и стал быстро подниматься по покрытой толстым ковром лестнице.
Он послал слугу попросить Виолетту выйти к нему на минуту.
Виолетта поспешно вышла из своего будуара.
– Что-нибудь случилось, дорогой? – спросила она, прикоснувшись губами к его лбу.
Она была одной из тех женщин, которые не обладают настоящей красотой, но, благодаря чрезвычайному изяществу и тщательно подобранному туалету, производят обаятельное впечатление.
Виолетта положила на плечо Гюга свою красивую белую руку с тщательно отполированными ногтями.
– Скажи мне всю правду, – попросила она, – но прежде всего дай мне папиросу и знай, что ради тебя я покинула удобное кресло.
– Слушай, Ви, – сказал Гюг отрывисто, передавая ей портсигар, – я хочу просить тебя оказать мне услугу. Я знаю, что то, о чем я тебя попрошу, не будет тебе очень приятно, но все же надеюсь, что ты сделаешь это для меня. Обещаешь исполнить мою просьбу?
– Это ужасно таинственно, – проговорила Виолетта.
– Сейчас я тебе все расскажу, – прервал ее Гюг. – Ты помнишь историю в игорном доме Эгхэм Крессент? Там еще застали Тэдди Виндльсгэма, миссис Пиррей, Форсайта и многих других. Я тоже был там в ту ночь, но, конечно, не мог допустить, чтобы мое имя фигурировало в таком деле. Ты ведь знаешь, как теперь требовательны массы в отношении своих избранников, и я просто не имел права участвовать в скандале. Как раз перед тем Гаррон дал мне твердое обещание, что я попаду в кабинет. И вот я вошел в комнату одной девушки – только, ради Бога, не подумай ничего плохого, девушка тут абсолютно не при чем. Она не только помогла мне скрыться, но с опасностью для жизни сама указала мне дорогу.
Сейчас эта девушка в очень тяжелом положении, и я хочу в свою очередь сделать ей добро. Не возьмешь ли ты ее к себе в дом в качестве компаньонки? Нет, подожди минуту. Конечно, я и сам знаю, что вовсе не нуждаешься в компаньонке, но хочу, чтобы Диана Лестер считала, что она честно зарабатывает свой хлеб, а в данную минуту я не знаю никого, кроме тебя, к кому бы мог обратиться... Если ты для меня это сделаешь, я улажу для вас дело с Лингфильдом – заплачу ему все до копейки. Ты согласна?
– Что это за девушка? Почему ты в ней так заинтересован? – воскликнула Виолетта. Ее глаза, очень похожие на глаза Гюга, несмотря на поднятые тушью ресницы, пристально смотрели на него. Она заметила, как кровь прилила к его щекам.
– Поверь мне, – сказал он раздраженно, – что я не влюблен в эту девушку – она еще почти ребенок. Но неужели ты не можешь понять, что человек может бескорыстно захотеть сделать доброе дело? Диана совершенно одинока, без гроша денег. Конечно, она прилично воспитана и все прочее; кроме того, как я сказал, она оказала мне очень большую услугу. Ведь нельзя же задушить в себе всякое доброе чувство из страха, что люди неправильно поймут тебя! Так хочешь ты мне помочь или нет?
