Текст книги "Похищенные часы счастья"

Автор книги: Оливия Уэдсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Оливия Уэдсли

Похищенные часы счастья

Scan, OCR & SpellCheck: Larisa_F

О. Уэдсли У34 Пламя. Похищенные часы счастья: Романы/Пер. с английского. – Ростов н/Д.: Издательство «Профит», 1994. – 448 с.

ISBN 5-87443-010-5

Печатается по изданию: Оливия Уэдсли. Похищенные часы счастья. Роман. – Л., кооп. издательство «Время».

Аннотация

Два произведения английской писательницы Оливии Уэдсли посвящены неумирающей теме – любви мужчины и женщины, и написаны с характерным для «дамского романа» мастерством изображения переживаний героев и чрезвычайно увлекательной интригой.

Прелестная героиня второго романа («Похищенные часы счастья») завоевывает сердца благодаря не столько своей красоте, сколько огромной душевной щедрости и глубине чувств. Покоренные восхитительной женственностью и в то же время силой духа своей возлюбленной, человек, не придававший серьёзного значения любовным переживанием, аристократ и государственный деятель, приходит к убеждению, что «есть нечто в жизни, что дороже славы, дороже честолюбия, дороже самой жизни – и это любовь!».

Счастье достается героям романа нелегкой ценой, но тем сладостнее торжество любви.

Оливия Уэдсли

Похищенные часы счастья

ГЛАВА I

В когтях обстоятельств

Как неприятно, как мучительно сообщать новости, которые, ты знаешь, причиняют боль.

– Проклятая необходимость, – ворчал про себя Лестер.

Лицо как указатель характера человека – самый обманчивый на свете свидетель.

Козимо Лестер выглядел человеком решительным, полным сил и благородных стремлений. То же выражение благородства было свойственно ему в дни его легкомысленной юности, и тогда он производил впечатление человека, преисполненного пылкого бескорыстного интереса к чужим горестям. У него были глаза энтузиаста, крепкая линия губ властного человека, и при этом он никогда не воспламенялся от чего-нибудь более высокого, чем его собственная ставка на скачках или возможность «подбить» кого-нибудь на участие в не совсем чистом деле.

Однако он оставался обладателем прекрасных глаз и знал им цену.

Женщины всегда были легкой добычей Лестера, но он только один раз настолько потерял голову, чтобы жениться. Мать Дианы стала жертвой, принесенной на алтарь его всепоглощающего эгоизма. Она доверилась его словам, и запоздалое открытие низкого обмана, может быть, к счастью для бедняжки, нанесло ее сердцу смертельный удар, и нравственный, и физический.

Несмотря на печальное состояние Лестера, оставшегося в одиночестве, с ребенком на руках, нуждающимся в уходе, он вызывал легкую улыбку окружающих из-за того вида оскорбленной добродетели, которую выражала вся его внешность. Лестер был должен по длинному счету хозяйке того дома, который Диана выбрала местом своего рождения. Не имея ни денег, ни намерения оплатить счет, он с удовольствием принял предложение хозяйки, полюбившей ребенка, присматривать за крошкой. Облегчение, которое он почувствовал при этом, привело Лестера к весьма благоприятному для него заключению. Оказалось, что Диану – злополучное бремя – можно с успехом применять в качестве рычага, позволяющего поднимать симпатии и щедрость бездетных квартирных хозяек.

Он лично никогда не находил Ди ни занимательной, ни интересной; ничто на свете, кроме этой женщины, на которую он в данный момент тратил деньги, не возбуждало его интереса; он жалел о каждом гроше, который уходил на дешевые платья Ди, на ее еще более дешевое образование.

Воспитание Дианы не требовало больших расходов, иногда не требовало даже минимальных. Лестер брал ее в свои скитания по свету, потому что она, как он и предвидел, облегчала ему тяготы жизни; ее присутствие, особенно когда она была еще ребенком, прокладывало ему дорогу к каменным сердцам квартирных хозяек и содержательниц отелей. Диана быстро знакомилась со всеми и была всеми любима.

В двенадцать лет она умела сама сшить себе платье, в шестнадцать – была взрослой светской женщиной с душой ребенка.

Ей исполнилось семнадцать лет в тот вечер, когда Лестер поджидал ее, проклиная необходимость открыть ей новость и не видя иного способа избежать непривычного для него испытания. На лестнице послышался звук легких шагов и в комнату вошла Ди.

– Ух, какая духота! – Она распахнула настежь окно навстречу свежему весеннему ветерку, не обращая внимания на брюзгливое ворчание Лестера. – Ведь свежий воздух дешево стоит, подумай об этом и возрадуйся, – сказала Ди весело.

Она подошла к нему, красиво и быстро двигаясь по комнате.

– Каждой своей жилкой я чувствую весну. Как прекрасно ощущать жизнь в эту пору дня, когда сумерки спускаются на деревья и все кругом становится туманным, прекрасным и полным тайны, когда фонари кажутся то синими, то золотыми звездами, а свет их дрожит под порывами ветра! Можно быть бедной и иметь кучу забот – и все же испытывать весной радость жизни.

Она наклонилась к отцу, продолжая свою речь приятным, мелодичным голосом.

– У меня есть для тебя угощение. Правда, несмотря на отсутствие денег в наших кошельках. Закрой глаза и протяни руку!

– Благодарю тебя, Боже, – воскликнул Лестер.

Он с любопытством смотрел на небольшой пакетик из мясной лавки.

– Разве тебя это не прельщает?

– Даже вид ощипанного голубя может быть приятен для человека с больным желудком, – согласился он.

– Но ведь тебе теперь лучше, – сказала Ди, – и как только мы сможем откуда-нибудь раздобыть денег, мы сейчас же уедем на Ривьеру.

Лестер быстро отвернулся. Слово «Ривьера» напомнило ему его миссию, и он снова с досадой подумал об ужасной необходимости.

– Я должен тебе кое-что сообщить, Ди, – проговорил он резко, – но, ради Бога, не поднимай шума.

Ди играла с кошкой, стоя на коленях перед камином с дешевой папироской в зубах.

– У тебя какой-нибудь долг или...

– Ничего ужасного! – сердито ответил Лестер, – но проклятая бедность! Никогда нет денег на приличный обед, никогда нельзя пойти в приличное место. Это убивает душу, делает больным, портит жизнь. Я решил покончить с этим.

– Да, – сказала Ди, затаив дыхание, – но каким же образом?

Лестер заерзал на своем кресле.

– Я снова женюсь, – проговорил он наконец. Он усердно раскуривал свою сигару. Ее конец засветился, словно насмешливо подмигивающий глаз. – Что ты скажешь на это?

Ди сидела, вдавливая каблуки в пол. В спустившихся сумерках ее лицо казалось иссиня-бледным.

– Кто она?

– Я знаю, сейчас ты, конечно, разразишься жалкими и высокопарными словами, – заявил Лестер, заранее полный ярости, так как сам знал, что в своем осуждении дочь будет совершенно права. – Это Ами Дассет.

– Миссис Дассет, – повторила Ди. Она коротко рассмеялась и прибавила:

– Тебя это касается больше, чем меня.

Ди встала, стремительно бросилась к отцу и обняла его.

– Я не потому так говорю, что она ненавидит меня, совсем не потому, – заговорила она не очень связно. – Я знаю, что мы всегда были бедны, что мы не встречались с порядочными людьми, и все такое, но все же... О... но все-таки мы имеем право бывать в порядочном обществе, встречаться с людьми, которые что-либо значат. Отсюда не следует, что я сноб; но что-то, заложенное в глубине моего «я», тянет меня к людям, имеющим устои, а у этой женщины их нет. Я прощаю ей то, что она содержит дом для игры в баккара, и даже то, что она не в меру красится и душится. Это ведь все внешность; но не могу простить ей ее мыслей, ее взглядов, того, что она ради денег готова на что угодно. Она насквозь развращена, она...

– Не будь истеричным созданием, – прервал ее Лестер. – Ди сразу разжала объятия.

– Да, кажется, я смешна, – сказала она поспешно. – Во всяком случае, – и она снова рассмеялась, – ты, вероятно, больше моего пожалеешь о своем поступке.

Дверь шумно распахнулась.

– Кто говорит о сожалении в день свадьбы? – воскликнул женский голос.

Лестер быстро поднял голову.

– Зажгите же свет! Подтянись, Козимо, шевелись, дорогой мой!

Электрический свет упал на фигуру женщины, стоящей в дверях, крепкую, дородную, блистательную. Лестер украдкой старался придать себе достойный вид.

Диана, бледная, смотрела на них широко открытыми глазами.

– В чем дело? – обратилась женщина к Лестеру.

– Я как раз говорил Ди о нашей свадьбе.

– Она уже состоялась? – спросила Диана.

Женщина резко рассмеялась.

– Я бы сказала, что да. Во всяком случае я уже заплатила за брачное свидетельство. – Она повернулась к Лестеру. – Публика ждет обещанного обеда, и скоро наш поезд. Сказал ли ты Ди, что с ней будет дальше?

– Я не успел, – отвечал Лестер. – Скажи сама, дорогая, пока я буду укладывать вещи.

Как только умолк звук шагов Лестера, лицо женщины сразу изменилось: оно стало жестоким.

– Ну вот, – сказала она, вынимая папиросу из усыпанного камнями портсигара, – вы меня не любите, дитя, и я не скажу, что обожаю вас. Но думаю, у вас достаточно здравого смысла, и хочу сразу сделать все ясным. Вы не приучены ни к какой работе, не так ли? А теперь окончились и ваши обязанности в отношении отца – я не люблю жить втроем, никогда не любила. Мы отправимся с Козимо в длительное путешествие. Я решила прибрать его к рукам и думаю – мне это удастся, у меня есть для этого деньги. Но мне не нужны свидетели. И вот я предлагаю вам переехать в мой дом Эгхэм Крессент. Вы знаете, как там ведется дело; все, чего я хочу от вас, – чтобы оно и дальше так шло. Конечно, там останется мадам Ивонна, она будет принимать посетителей и так далее. Вы только должны иногда показываться гостям и быть приветливой. Нетрудная работа, не так ли?

Ди смотрела ей прямо в глаза.

– Мы уезжаем с первым пароходом, – продолжала миссис Дассет. – Козимо настаивает на вашем переезде в Эгхэм Крессент.

– Я принуждена буду жить там, пока найду себе какую-нибудь работу, – сказала Ди. – Мне некуда больше деваться, ведь все это произошло так внезапно.

Из холла послышался голос Лестера.

– Иду, дорогой, – ответила ему жена. Она, все еще улыбаясь, смотрела на Ди. – Итак, мы покончили. Пишите мне обо всем.

Она исчезла в темноте, оставив после себя в маленькой комнате сильнейший запах духов.

Ди услышала голос отца. Он разговаривал с шофером. Она высунулась из окна. «Отец», – прошептала она. Снова донесся его голос, громкий, заносчивый:

– В отель «Савой», везите осторожно, слышите!

Хлопнула дверца автомобиля, послышался шум отъезжающей машины.

ГЛАВА II

Колесо счастья

– Сейчас будет говорить Гюг Картон, – сказала леди Ранкет. И, обернувшись к своей приятельнице, добавила с несколько принужденным смехом: – Смотрите, какой интерес проявляют к нему женщины, сидящие на галерее.

Она насмешливо и в то же время ревниво смотрела на подавшиеся вперед фигуры женщин; их позы и лица указывали, что они целиком поглощены личностью оратора. Ее приятельница видела Картона впервые, и по аналогии леди Ранкет вспомнила о своей первой встрече с Гюгом. С тех пор прошло уже несколько лет, но он так мало изменился за это время! Наклонившись немного, она могла видеть его все такие же густые, блестящие волосы, широкие плечи, все такую же стройную фигуру и красивые, сильные руки. Даже голос его звучал все так же – лениво, но чарующе и властно.

В парламенте Гюг Картон пользовался симпатиями, публика его баловала.

Он сел на свое место, и тотчас же леди Ранкет поспешила к выходу. Случай благоприятствовал ей. Спустившись с лестницы, она увидела Гюга, поджидающего такси.

– Гюг, – позвала она.

Он быстро обернулся.

– Валерия, как это мило с вашей стороны!

– Я могу подвезти вас, Гюг, меня ждет автомобиль.

Он колебался.

– Нет, благодарю вас. Дело в том, что я еду в одно подозрительное место, называемое Эгхэм Крессент. Виндльсгэм уговорил меня отправиться туда. Он будет ждать меня там.

– Двое повес, – сказала леди тоном легкого упрека.

Он откинул голову и звонко расхохотался.

– Что за удовольствие жить на свете, если не пользоваться радостями жизни!

– Ну, в этом отношении вы не можете упрекнуть себя, – ответила она.

– Не теряй минуты и пользуйся случаем, – все еще смеясь, проговорил Гюг, – вот мой девиз.

Он усадил ее в автомобиль, затем сам сел в такси и дал адрес шоферу.

Он вспомнил то время, когда старался бывать всюду, где только мог встретить Валерию. И общества скольких женщин искал он с тех пор!

Гюг грустно улыбнулся и тихонько присвистнул. Он устал от женщин. Теперь его манила власть. Он почувствовал ее силу и решил добиться намеченной цели.

В данную минуту он жалел, что не остался на заседании парламента и не послал Виндльсгэма ко всем чертям, тем более, что идеи Тэдди об «интересных приключениях» бывали обычно довольно неудачны. Но сегодня Тэдди пристал к нему, и Гюг обещал приехать.

Такси остановилось перед высоким домом.

Поднимаясь по ступенькам лестницы, он снова ощутил смутное чувство предубеждения к этому приключению. Он уже повернул было назад, но затем, пожав плечами, с видом не то решимости, не то покорности шагнул на площадку и позвонил.

Щеголеватый лакей открыл ему дверь, другой забрал у него шляпу и палку. Со скучающим видом Гюг осмотрел стандартную обстановку нарядного холла.

Мраморный пол был покрыт коврами, настоящими или прекрасной имитацией, по углам стояли вазы с цветами и несколько высоких пальм, круглый дубовый стол с дорогими безделушками и иллюстрированными журналами дополнял убранство. Гюг был слегка удивлен тем, что обстановкой для «интересного приключения» Тэдди Виндльсгэма служила такая приличная квартира.

– Пожалуйте сюда, сэр, – сказал лакей.

Гюг последовал за ним по устланной ковром лестнице. Опять тишина, чинная обстановка, атмосфера покоя и благопристойности.

Вдруг открылась дверь. Очевидно, она была вделана в самую стену, так как Гюг не заметил признака филенки или дверной ручки.

– Которая комната, сэр? – почтительно прошептал слуга.

– Лорд Виндльсгэм должен был встретить меня здесь, – сказал Картон.

– Я сейчас разыщу лорда.

Они стояли в узком, слабо освещенном коридоре. Слуга раздвинул портьеру и, впустив Гюга в маленькую комнату, подал ему кресло, придвинул коробку с папиросами и исчез.

Гюг взглянул на папиросы, отметил их высокое качество, улыбнулся с видом скорее недовольным и закурил.

Чувствуя себя усталым – сегодня был трудный день – Гюг откинулся в кресле с ощущением ленивого покоя.

Слабый, очень слабый звук донесся до него. Он поднял голову с большой черной подушки, прислоненной к спинке кресла, и прислушался. До него доносилось чье-то ровное дыхание: кто-то спал рядом с ним, в этом не могло быть никакого сомнения.

– Кто здесь? – воскликнул он резко, и в то же мгновение из-за стоявшего рядом кресла показалась девушка. Она была небольшого роста, очень тоненькая; в эту минуту у нее был затуманенный взгляд человека, вырванного из мира сонных грез. Она вопросительно взглянула на Гюга и, увидев незнакомое лицо, собралась покинуть комнату.

– Мне очень жаль, что я разбудил вас, – сказал он быстро. – Я не предполагал, что здесь кто-нибудь спит, но у меня появилось неприятное ощущение от присутствия в комнате кого-то постороннего, и я хотел убедиться, верно ли оно.

Он поднялся с кресла.

– Мое имя Гюг Картон, я здесь совершенно чужой.

Он ждал, что девушка в свою очередь скажет, кто она, но вместо того она спросила, затаив дыхание:

– Это вы – политический деятель, автор поэм, получивший знаки отличия в мировую войну?

– Да, это я.

Он мог бы добавить: «И я тот Дон-Жуан, который мечется в вечных поисках прекрасного, часто считает, что нашел его, но – увы! – всегда ошибается».

Гюг вынул портсигар.

– Не хотите ли остаться и выкурить со мной папиросу? Я здесь жду своего приятеля. Могу я узнать ваше имя?

– Я – Диана Лестер. Скажите мне, как зовут вашего приятеля и что вы намерены здесь сегодня делать?

Она взяла папиросу из его золотого портсигара. Гюг заметил при этом, что у нее очень красивые руки.

– Здесь делать? – повторил он за ней. – Но что здесь делают? Я совершенный профан. Виндльсгэм, мой приятель, сказал мне только, что мы отлично проведем здесь время.

Он воздержался от готового сорваться с уст пошлого комплемента – девушка выглядела такой молоденькой, такой странно-серьезной.

– Отлично проводить время, – тоже повторила тихонько Диана, – вот как они это называют, когда слишком много пьют и проигрывают в баккара все, что имеют.

«Так это попросту – игорный дом», – подумал Гюг. Он снова взглянул на Диану.

– Скажите мне, ради Бога, что вы здесь делаете? – спросил он.

Яркие пятна выступили на щеках Ди, когда она отвечала ему:

– О, я здесь почти что хозяйка. Мой отец недавно женился на владелице этого дома.

Откуда-то через открывшуюся на мгновение дверь раздался громкий смех и хриплый мужской голос воскликнул: – Ставлю на все! – затем дверь, очевидно, снова захлопнулась, так как воцарилась прежняя мягкая тишина.

– Вы хотите сказать... – начал Гюг, но в эту минуту в комнату вошел Виндльсгэм.

Он был слегка пьян и потому несколько развязен. Он бурно приветствовал Гюга, его пылающее лицо дрожало от смеха, голубые глаза весело сверкали.

Вдруг он увидел Диану.

– Алло, Ди! – воскликнул он фамильярно. – Нужно выглядеть веселее, малютка, у вас такой вид, словно вы во власти чертей.

Гюг крепко сжал его руку.

– Пойдем, Тэдди, – сказал он, чувствуя, что фамильярность его друга глубоко оскорбляет девушку, и испытывая смутное желание отомстить ему за нее. – Как насчет «интересного времяпрепровождения», которое ты мне обещал?

Он слегка оттолкнул Виндльсгэма, раскрывшего перед девушкой дверь.

– Покойной ночи, – произнес он приветливо, – постарайтесь окончить сон, который я невольно прервал.

Виндльсгэм обернулся.

– Вы, кажется, оба видели сны наяву, – проговорил он со смехом.

– Виндльсгэм любит болтать вздор, – поспешно сказал Картон, глядя на Диану.

Лицо ее было бледно, но она улыбалась. Что-то трогательное и жалкое было в этой улыбке, и Картон почувствовал себя оскорбленным за девушку.

– О, они все ведут себя таким образом, – сказала она, – покойной ночи.

Виндльсгэм взял под руку Гюга.

– Не красива, но очень мила, когда не дуется.

Он потащил Гюга в комнату, где около десятка мужчин и женщин играли в баккара, шумно представил его им и усадил в кресло рядом с собой.

Диана открыла окно и стала перед ним на колени.

Слева в мягком тумане вырисовывался Лондон с его огнями и шпицами башен, направо простиралась степь, темная и таинственная. От тенистых деревьев веяло легким теплом.

В такие вечерние часы оживали в душе Дианы тоска и томление, обострялось чувство одиночества, с новой силой разгоралась жажда счастья, которого молодость мощно требует и нетерпеливо ждет.

Уже целый месяц жила она в этом доме, где днем было разлито томящее безделье, а ночью царило тяжелое, лихорадочное веселье. Стоя сейчас у раскрытого окна, она думала о неискреннем смехе, о фальшивом мужестве, о жадности, которые, казалось, поселились здесь.

Где-то вдали пробили часы – одинокий, звенящий звук, прорезавший тихий воздух; внизу под окном легким пятном белел в темноте куст боярышника.

Диана взглянула на восток: в последнее время ей нередко случалось видеть восход солнца. Часто после ухода последних «гостей» Ивонна, заместительница Ами Лассет, приходила поболтать в комнату Ди. Между ней и Дианой установилась какая-то странная дружба: каждая из них нуждалась в поверенной и каждая только терпела другую.

Ди, с ее любовью ко всему прекрасному, было приятно смотреть на волосы Ивонны, на ее золотистые глаза; всем своим изящным обликом, бледным лицом, яркими губами и огромными зовущими глазами Ивонна напоминала ей какое-то легендарное существо: не то Изольду, не то Джиневру.

На самом же деле Ивонна была до корней волос деловой женщиной; она прекрасно знала, какую цену имеет наружность для той карьеры, которую избрала, она ненавидела труд и любила роскошь.

Как многие женщины, которые ведут образ жизни, целиком основанный на эксплуатации других, Ивонна была до мозга костей безнравственна, но внешне вполне благопристойна. Ее главной целью было хорошо выйти замуж; поэтому она держалась скромно и считала себя добродетельной женщиной, даже после того как один юноша застрелился на ее глазах, потеряв у игорного стола все свое состояние.

Ее жизненной философией было «никогда не делать самой глупостей, но не препятствовать другим совершать их».

Ивонна знала, что Ами Дассет потеряла голову из-за отца Дианы, и, желая Ами безоблачного счастья, в душе поздравляла себя, предвидя новые возможности в своей деловой карьере.

В общем она хорошо относилась к Ди: это было удобнее, так как гарантировало ее от шпионства и, кроме того, всегда лучше иметь друга, чем врага.

В этот вечер в Эгхэм Крессенте было необычно много народу; проходя по комнатам, Ивонна заметила несколько новых лиц.

– Кто этот джентльмен? – спросила она у Бесона, дворецкого, который вполне успешно соединял в своем лице роли сыщика и управляющего.

– Гюг Картон – известная личность. Его присутствие может поднять марку нашего дома, – отвечал Бенсон, – Виндльсгэм привел его сюда. Тот снова пьян. Мне, вероятно, придется повозиться с ним, он становится всегда таким шумным.

Дама с прекрасными драгоценностями и очень усталыми глазами поздоровалась с Ивонной и ответила на ее участливый вопрос:

– О, нет. Мне не везет. Я много проиграла, дорогая мадемуазель Ивонна. Пожалейте меня и утешьте.

– Не играйте больше, леди Уоралл, – сказала Ивонна. Она отлично знала, что этот совет, который должен звучать как доказательство ее честности, всегда оказывает обратное действие на игрока.

Она на минуту остановилась возле Гюга Картона и с удовольствием заметила, что он в большом выигрыше: тот, кто выигрывал в первый вечер, обычно становился здесь частым гостем. Несколько мужчин подошли к ней. Ивонна знала их всех, некоторые из них называли ее уменьшительным именем.

– Знаете, в одном из домов «для безумных игроков» была на днях облава, – сообщил ей со смехом Ранкин. – Там застали Биргесси, это может стоить ему карьеры, если только не удастся замять дело. Хорошенькие вещи придется ему рассказать на следующих выборах своим избирателям. Такие истории никогда не прощаются.

– Но другие дома так плохо управляются, не правда ли? – произнесла Ивонна надменно.

– Не в этом дело, – отозвался Ранкин. – Просто им не повезло. Это может случиться... – Он остановился; в ту же секунду погас огонь и раздалось растерянное восклицание Бенсона:

– Полиция!

Истерический смех, проклятия, возгласы, легкие крики, звон золота, хруст банкнот, шум падающих стульев – и сквозь все это слышался громкий упорный стук в какую-то отдаленную дверь.

Как только поднялась тревога, Гюг вскочил.

– Черт возьми, – пробормотал он тихонько. Он четко представлял себе, что может выйти, если его застанут в этом месте. Злобная усмешка искривила его губы. В течение нескольких минут в полицейском участке будут разбиты все его надежды на успех, на известность, на влияние.

Кто-то зажег один электрический рожок, и слабый свет осветил растерянных мужчин и плачущих женщин.

– Нет ли отсюда другого выхода? – спросил кто-то.

Бенсон насмешливо усмехнулся:

– Неужели вы думаете, что мы сидели бы здесь как стадо овец, если бы он существовал?

Гюг зажег папиросу и бесстрастно смотрел в пространство. Он подумал, что будет лучше, если его застанут подальше от игорных столов. Поэтому, выйдя из зала, он направился в уединенную комнату, где раньше застал Диану. Неожиданно ему пришла мысль, что можно было бы спастись бегством через какое-нибудь открытое окно. Гюг быстро вышел в коридор и затем поднялся вверх по лестнице, по которой в начале вечера ушла Ди. Дойдя до площадки, он услышал, что полиция входит в дом. Инстинктивно он открыл первую попавшуюся дверь, притворил ее за собою и запер на ключ.

Кто-то, стоявший у окна, промолвил очень тихо:

– Это вы?

Он узнал Диану.

– Полиция нагрянула сюда, – сказал Гюг резко. – Я хочу спастись, нет ли здесь какого-нибудь выхода?

Он схватил ее за руку.

– Ради Бога, помогите мне, если можете, – пробормотал он; все спокойствие, казалось, разом покинуло его.

Он услышал ее слегка дрожащий голос:

– Конечно, я сделаю все, чтобы помочь вам.

Смешанный гул голосов донесся до них.

– Идемте. Я покажу вам дорогу. Мы вылезем в окно, затем спустимся на крышу и сойдем по пожарной лестнице. Только быстрей.

Они стояли рядом. Он все еще держал в своей руке ее маленькую холодную ручку. Несмотря на всю свою бешеную досаду, вызванную глупым положением, в котором он очутился, Гюг ощутил легкий аромат, окутывающий Диану.

Она тихонько потянула его за руку.

– Я не могу согласиться на это, вы рискуете расшибиться, – сказал он нерешительно.

Она освободила свою руку и рассмеялась. Он уже слышал этот ее невеселый смешок.

– Как будто это имеет значение, – сказала она мягко.

Возле самого окна она остановилась.

– На мне белое платье, – объяснила она, его могут заметить.

Ди схватила темный плащ и накинула его на себя, обвязав вокруг талии обрывком ленты.

– Мы будем играть в «следуй за мной», – сказала она шепотом. – Делайте все, что буду делать я. Вы готовы? – Она выскользнула из окна. Он увидел, что пальцы ее схватились за подоконник. Послышался легкий прыжок, затем донесся ее голос:

– Прикройте отвороты вашей визитки, чтобы не было видно рубашки.

Он сделал это торопливо и неловко, затем прыгнул за парапет. Взглянув на открывшуюся внизу глубину, на узкий каменный карниз, на котором они стояли, он испытал чувство восхищения девушкой.

– Вы не могли бы справиться один, не правда ли? Обогните этот угол и увидите камень, за который сможете ухватиться.

Он следовал за ней, беспрекословно во всем повинуясь. Когда они осторожно обогнули угол дома, замолк шум голосов, доносившихся изнутри. У Гюга инстинктивно вырвался вздох облегчения.

– Мы почти у цели, – сказала Ди. – Вот крыша, откуда идет вниз пожарная лестница. Как вы думаете, они сторожат на улице? Хотя если они даже там, – добавила она успокоительно, – я заговорю с ними, а вы за это время успеете скрыться. Мы с отцом проделали однажды такую штуку, и она вполне удалась.

Гюг рассмеялся. Он с удивлением подумал, из какой среды происходит эта девушка, если побег от полиции является для нее самой обычной вещью, самым простым инцидентом, из которого следует только возможно ловче выпутаться.

Когда они достигли подножья узкой и крутой лестницы, устроенной каким-то предусмотрительным хемстедским домовладельцем на случай пожара, на улице никого не было видно.

– Итак, нам это удалось, – прошептала Ди.

– Теперь я постараюсь найти такси, – сказал Гюг.

Ди поспешно схватила его за руку.

– Нет, нет, не следует этого делать! Полиция сразу обратит внимание на вас, если вы покажетесь у Эгхэм Крессента и станете звать автомобиль. Мы должны пойти пешком и нанять его где-нибудь подальше. Так будет осторожнее.

– У вас голова сыщика или, может быть, это результат долгой практики? – заметил Гюг сухо.

Он был зол на себя за то, что поехал в этот игорный дом, за то, что попался в ловушку и должен был искать помощи у этой девушки, зол на нее за ее превосходство и за свою беспомощность; он остро чувствовал, какую недостойную роль играет.

Однако Гюг быстро взял себя в руки, хотя голос его прозвучал резко от с трудом сдерживаемого раздражения:

– Это глупая критика с моей стороны, простите меня, пожалуйста. Если бы не вы, я, конечно, попал бы в историю. Я вам бесконечно благодарен.

– Не имеет значения, – пробормотала Диана, – я хочу сказать: тому, что вы говорите, я не придаю значения.

Она замолчала, ему показалось, что в тусклом свете он видит слезы на ее глазах.

– Идите все прямо, – продолжала она так же тихо, – и дойдете до Хавэрсток Хилла. Там вы, по всей вероятности, достанете такси.

Она повернула назад. Картон схватил ее за плащ.

– А вы, – воскликнул он, – что вы намерены делать? Вам нельзя возвратиться туда, иначе вы тоже...

Своей маленькой, холодной ручкой она старалась освободить конец плаща.

– Ваши слова доказывают, как я была права, когда сказала, что ничего не значу, – проговорила Ди.

Голос ее задрожал. Гюг понял, что она готова расплакаться. Кровь бросилась ему в лицо. У него было такое чувство, как будто он ударил беззащитного ребенка, нанес ему горькую обиду.

– Послушайте, – сказал он горячо. – Я по-свински говорил с вами. Я был зол на самого себя и выместил свою злобу на вас. А вы ведь были на высоте. Я не знаю девушки, которая вела бы себя, подобно вам, особенно в отношении совершенно постороннего человека. Я ничего не знаю о ваших семейных делах кроме того, что Виндльсгэм рассказал мне, будто ваш отец женился на содержательнице игорного дома, и они отправились в свадебное путешествие. Не думаю, что вашему отцу доставило бы удовольствие узнать, что вы попались в руки полиции. Вы в отношении меня проявили большое великодушие. Не позволите ли и вы мне в свою очередь выразить вам благодарность и помочь в этом деле?

Он взял ее под руку.

– Пойдемте со мной. Если вы не согласитесь, я попросту вернусь с вами обратно, туда.

– Но куда же мы пойдем? – спросила Диана устало.

– Я все устрою, – ответил Гюг неопределенно.

На самом деле он не имел ни малейшего представления о том, что делать с Дианой; до сих пор он был всецело поглощен мыслью о собственной безопасности, но сейчас присущее ему рыцарственное чувство и глубокая благодарность к Диане за то, что она выручила его из неприятного положения, делали для него невозможным бросить ее одну, на произвол судьбы. Молча шли они по густой свежей траве. Предрассветный ветерок обвевал их лица.

– Вам холодно? – спросил Гюг.

Диана отрицательно покачала головой.

– Но вы дрожите.

– Это от нервного возбуждения, – призналась она полузастенчиво, полушутливо. – Я вся еще во власти этого необычайного приключения. Ведь это настоящее приключение – наше бегство, и то, как мы, оторванные от всего мира, в час, когда все еще спят, бредем по стене при свете потухающих звезд.

Она повернулась к нему порывистым движением.

– Как в романе! Мы с вами словно в сказке, – сказала она с какой-то ласкающей ноткой в голосе. «Причудливое маленькое создание», – подумал Гюг. Вслух же он спросил:

– Вы всегда создаете сказку вокруг каждодневных событий?

– Но ведь это нельзя назвать каждодневным событием, не так ли? – вопросом на вопрос весело ответила Диана, вся порозовев. Ее смех звучал словно колокольчик. «Слава Богу, мы не всегда живем во время мятежа», – сказал бы мой отец. Так он обычно выражался, счастливо избежав кредиторов или какой-нибудь другой неприятности. – Но чем же жить, – добавила она совсем просто после минутного колебания, – если не стараться создавать себе сказки? Ведь очень скучно жить на свете, не имея никаких иллюзий.

– Не слишком ли рано начали вы заменять действительность сказкой? – спросил Гюг рассеянно. – Разве молодость не является той единственной очаровательной порой, когда сама действительность полна интереса и нет необходимости искусственно окутывать ее дымкой романтизма?