Текст книги "Однажды в Манчинге (СИ)"
Автор книги: Ольга Зима
Соавторы: Ирина Чук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Племенные скакуны, подчиняющиеся не каждому конюшему, злобные кобели, выходившие на медведя, выскочили наружу, но бежать было некуда, поэтому сумятица внутри замка стала вовсе невообразимой. Стражники разбегались во все стороны, пытаясь найти спасение на стенах, однако там их с новой силой атаковали мыши. Ослепленные люди, напрасно пытающиеся отмахнуться от летучих животных, падали со стен, крича коротко и страшно оттого, что понятно: каждый такой крик оборвала смерть. Смерть гуляла сейчас во владениях некоронованного короля Рагнара, и Унне было бы интересно, что такого ужасного совершил ее почти состоявшийся супруг, если бы от страха не тряслись колени или хоть чуть-чуть отпустило занемевшую душу.
Она одновременно хотела дышать и страшилась вздохнуть. Прямо перед лицом об стекло шмякнулась мышь, ощерилась, зашипела, но ее товарки не поспешили помочь с разбиванием окна: тут никто не закричал. Седрик не кричал потому, наверное, что был мужчиной. А Унна – потому что зажала себе обеими руками рот.
Вой, стоны людей и зверей смешались в единый гвалт, темное небо насмехалось над ними, не давая светлому Лугу увидеть, что творится на его земле, вверяя своих детей воле темного Ллира. Унна вспомнила старые молитвы, но пуще них ей помогло ощущение близкого присутствия: Седрик, тоже напуганный, потянул ее от окна подальше, вглубь комнаты.
– Вы бы лучше не высовывались, госпожа, чего как маленькая-то? Столько языков знаете, а умишко еще детский совсем, давайте-давайте, ножками-ножками, – ей было все равно, что он говорит, главное, руки у Седрика были теплыми, а голос, несмотря ни на что, не дрожал.
По замку разнесся новый оглушительный грохот. Видимо, летучие мыши нашли новую цель. Унна надеялась только, что это не обвал стены замка.
– Кажется, стучится кто, госпожа Унна, это не очень вежливо, конечно, на стук не открывать, ну так мы тут и не хозяева, поэтому посидим тихонько, переждем, вдруг и минует бедствие, мы и заперты, та бабка ух и вредная! – Седрик по голове гладил, не давал снова к окнам подойти, но она увидела, что там происходит, поняла по направлению криков и мельтешению черных крылышек.
Кулак из летучих мышей с новой силой ударил в каменные ворота замка.
– Он через ворота войдет, Седрик, кто бы ни вошел, он пойдет там, Седрик, – голос срывался, но шептала Унна пока разборчиво.
Эхом удара в ворота стукнула распахнувшаяся дверь в покои.
– Уводите! Уводите ее к Рагнару! – закричал вбежавший стражник, вытирая исцарапанное лицо от крови.
Не успела Унна понять, что происходит и зачем сейчас хоть кому-нибудь к Рагнару, как ее закрыл Седрик.
– Нет! Там опаснее всего!
– Забирай и дворнягу тоже, может, пришлый порвет и от крови успокоится, – произнес Руфус, один из советников Рагнара, самый богатый, и осматривал Унну так, будто решил продать на ближайшем рынке по выгодной цене.
Подоспевшая стража скрутила Седрика быстрее, чем Унна успела возмутиться, ее саму тоже крепко взяли под руки.
– Он успокоится, когда всех нас порвет! – ответил влетевший следом Патрик, второй советник Рагнара, из знатных, он запыхался и постоянно утирал кровь под глазом. – Тащите обоих к лорду…
В коридорах оказалось еще страшнее, чем в запертой комнате, хотя стражников вокруг было много, Унна была уверена – защищать их с Седриком никто не станет. Бросят, едва возникнут сложности, оставят на растерзание.
Из-за каждого угла доносились подозрительные шорохи и звуки. Испуганной девушке казалось, будто по камням пола клацают когти или шуршат крылья взбесившихся животных. Перед поворотами все замирали, сначала выглядывали, проверяли путь, лишь потом поспешая дальше. Седрика не только скрутили, ему заткнули рот, Унне кляпа не досталось, да и тащили почти бережно, но никаких лишних движений делать было нельзя.
Перед покоями жениха оказалась большая часть стражи и наспех сделанные завалы, через которые пробираться было неудобно, вдобавок, из-за ощущения недоброго взгляда в спину. Унна дважды обернулась, но никого заметить в просторных, широких, затененных сейчас коридорах не смогла.
Внутри было ничуть не спокойнее, чем снаружи, наоборот, сейчас Унна почувствовала, где было сердце постоянной тревоги: взъерошенный Рагнар не мог сейчас называться лордом, просто потому, что ничего не контролировал и очень боялся. Если для Унны это было объяснимо, то для властного, влиятельного и опасного господина, примеривающегося быть королем, выглядело странно.
– Рагнар! – она кинулась к жениху, воспользовавшись тем, что хватка на локтях ослабла. – Прикажи отпустить!..
– Тихо! – крикнул на нее и сбросил с рукава, как прицепившегося кота. – Не до тебя сейчас. Ну что там? – обратился он к вошедшим.
– Как и ожидалось, гости с того света! – неуместно и нервно хихикнул Патрик, снова стирая кровь. – Ты не мог добром уговорить его не лезть на рожон? Всего-то и надо было, что повременить. А вот тебе и конец света!
Все затихли, будто Патрик произнес наконец вслух что-то, давно тревожившее каждого из собеседников. Унна шевельнулась, платье зашуршало, все отмерли, за окном сухо громыхнуло.
– Он собирался выступить, – досадливо ответил Рагнар. – А ты знаешь его слово – все слушались беспрекословно.
– Кого «его»? – произнесла Унна, и все повернулись, скрестив на ней взгляды, словно клинки.
– Госпожа Унна, успокойтесь, успокойтесь, не бойтесь! Всего-то и надо, что не бояться, – услышала Унна голос Седрика. – Воды ей дайте, она же сейчас чувств лишится!
Виенна, оказавшаяся рядом, протянула фляжку, и Унна отпила судорожно, от души желая, чтобы все оказалось только сном. Слабая надежда померкла: они все были в замке, где бесновались звери и умирали люди. С другой стороны, Виенна, желавшая жить, тоже была здесь, возможно, тут существовал шанс не сгинуть.
Внезапно ударило откуда-то снизу так, что зашатались стены, заскрипел дощатый потолок и посыпалась краска. Видимый шпиль соседнего здания дрогнул – и медленно, как в дурном сне, начал заваливаться набок. Со двора послышались звон металла, крики.
А затем стало очень тихо.
Не шумели крылья летучих мышей, не выли собаки, не ржали испуганные кони. Ветер замер за окнами, а дыхание остановилось. Стало еще страшнее, хотя казалось, быть не могло.
– Посмотри, что там, – хрипло скомандовал Руфус ближайшему воину. – Кажется, ваша замечательная стража, Патрик, ничего не стоит.
Патрик глянул затравленно, вытер пот со лба, кровь под глазом, раздирая подсохшую ранку, и ничего не ответил. Воин, не получивший отмены приказа, отправился к двери, но почему-то замер. Все затаились и прислушались.
В зловещей тишине раздался скрип двери.
Любой шорох казался лучше глубинного беззвучия, опять затопившего комнату, но ударившие по ушам шаги ужаснули.
Кто-то шел по замку медленно, как хозяин. Он не торопился, ни к чему ему было торопиться, он делал только то, что хотел, и тогда, когда хотел. Сейчас этот пугающий призрак, неизвестный с силами древних богов, направлялся сюда, желая видеть, наверное, Рагнара.
Люди, не сговариваясь, не отрывая взгляда от толстых створок, шагнули назад, прочь от дверей, и пятились, пока не уткнулись в стену. Один из стражников выронил меч, ужасающе прозвеневший по полу, с режущим визгом лезвия о камень.
Звук шагов простучал по коридору, приблизился вплотную и стих.
– Кажется, он прорыл ход внутрь замка. Умная тварь! Сам взгляну. Да не бойтесь вы так откровенно! – произнес Руфус, стараясь вернуть самообладание себе. – Ничего там страшного нет, стражник какой полоумный заблудился или тварь потусторонняя, так на всякого в управу добрый меч найдется!
Руфус расправил плечи, обнажил клинок и вышел прочь. За дверью, как они увидели в приоткрывшуюся щель, никого не оказалось. Все предпочли сделать вид, словно ничего не было, оживились, завздыхали, Седрик подошел ближе к Унне, отобрал фляжку у Виенны и сам подал девушке.
Унна, отпив еще немного, почувствовала себя чуть лучше. Седрик поддерживал ее под локоть, говорил что-то бессвязное, как будто вспоминал старинные молитвы и успокаивал этим.
То, что произошло потом, Унна скорее почувствовала, чем увидела: теплые брызги крови долетели от приоткрытой двери. Она вздрогнула, Седрик тоже, остальные обернулись, не понимая, и тогда звуки снова очнулись – послышался скрип клинков, шорох падающих тел и душераздирающие крики совсем рядом.
– Кто там так кричит, Седрик, кто? – от страха заплетался язык. – Кому это надо, кому по силам?!
Крики стихли, изменились, стали стонами, потом снова воцарилась тишина.
Мягко простучали шаги, будто бы кто-то за дверью наслаждался игрой и призывал присоединиться. Затем дверь вынесло вместе со стеной, и Унна увидела зверя – громадного черного волка с окровавленной мордой и лапами.
– Прости, я не хотел, я не виноват! – кинулся ему в ноги дрожащий Патрик. – Убей тех, кто семья, судья виноват, убей его дочь!
Патрик вытянул руку в сторону Унны, и перед ней тотчас встал Седрик. Волк не повернул голову в их сторону, разглядывая съежившегося Патрика с нехорошим, пугающим, разумным любопытством. Волк взвешивал слова человека, и сейчас, в эту секунду, в этот миг, Унна всей душой уверовала в легенды предков. Они знали, о чем говорили. Может статься, что и древние боги до сих пор ходят по своей земле, уж больно сказочный зверь походил на короля Нижнего мира, того, поминать которого по имени – опасно, а не поминать – опасно вдвойне!
Зверю не было дела до Унны и ее веры, он махнул лапой – легко, мягко, бесшумно – грузный Патрик отлетел прочь и замер у стены. Под телом начала растекаться темная лужа, до того обыденная, что Унна еле сдержала тошноту.
– Убейте его! Убейте! – Рагнар закричал на оставшихся стражников, замерших неестественно. – Что вы стоите!
Толкнул ближайшего в плечо, но тот вместо движения просто упал лицом вниз, как пошатнувшаяся на постаменте статуя! Темное колдовство!
Легенды оживали на глазах, самые страшные, самые непредставимые в доме лорда Манчинга, накануне свадьбы.
Рагнар отбежал назад, дернул за ручку двери позади себя. Как видно, черный ход из покоев или другая комната, более укрепленная, с толстыми стенами. Раз дернул, другой…
– Открой! Открой же, ты обещал!
Но дверь не открывалась, наоборот, будто бы уплотнилась, по косяку проползли веточки омелы, прошуршали и замерли, плавно покачиваясь на упругих стебельках. Рагнар обернулся к волку, как затравленный зверь. Волк подходил не спеша, и Рагнар совершил воистину змеиный бросок, вырывая Унну из рук Седрика, удерживая теперь ее перед собой.
– Смотри, у меня есть добыча получше! По справедливости, волк, возьми ее! Ее! Ее возьми, это она виновата – она дочь Алистера! Это с его разрешения убили Мэрвина! Убей ее – отомстишь за него! Все будет так, как вы, волки, обожаете! Много крови и мести!
Унне показалось, что она умерла уже сейчас: слишком похоже было на правду обвинение Рагнара. Вот почему отец чувствовал себя таким виноватым, почему спешил ее отдать замуж, почему темнел лицом и не позволял себя утешать. Потому что действительно был виноват в смерти своего друга!
– Он предатель, предатель, ты верно чуешь, волк, что в ней тоже бежит кровь предателя! Возьми эту тухлую кровь, пролей и избавь мир от неверной дружбы!
Она застыла, по-новому слыша слова Рагнара, смиряясь с собственной смертью – это оказались ее похороны, кто бы знал! – а глупый Седрик, все еще с сумкой, берегущей книжку, бросился наперерез зверю. И вот его Унна пожалела.
– Нет! Не трогай его! Он вообще ни в чем не виноват! Только в том, что нордские глаголы выучить не может! – топнула по ногу Рагнара, пытаясь вырваться. – Седрик! Седрик!
– Ах ты девка! – Рагнар от неожиданности не удержал ее, а хватать опять означало подставлять открытую шею под дюймовые клыки.
Волк подошел ближе, пугая мордой на уровне их лиц, втянул воздух, сверкнул глазами и оттолкнул лапой Седрика на Унну. Живого!
Они упали и откатились недалеко, так, что тепло животного тела было ощутимо поблизости.
Рагнар, оставшийся перед чудовищным зверем в одиночестве, дрожащими руками выставил сверкающее лезвие ножа.
– Он заговоренный! Дотронься – и погибнешь!
Зверь растянул пасть в оскале. Улыбнулся. Унна боялась отвести от него глаза. Челюсти с хрустом перекусили металл.
Человеческий лорд оказался беззащитным перед тем, кто не ведал жалости и не слушал оправданий. Унна помнила точно, она хорошо знала легенды, хотя и не знала, что некоторые умеют оживать.
Рагнара страх корежил и прижимал к земле, а вот Седрик, тоже трясущийся от ужаса, все же нашел в себе силы закрыть Унну собой.
Очертания зверя с окровавленной мордой поплыли, и Унна уже решила, что теряет сознание, но туманные контуры волка перетекли в очертания человека. Или – не совсем человека, слишком уж он был страшен.
Люди не умеют смотреть в точности как звери, а взгляд волка из Нижнего мира совсем не поменялся.
– Тебя плохо учили, Рагнар, – голос тоже был низким, как рык, чарующим и отталкивающим одновременно. – Поэтому слушай свой последний урок, две твои последние ошибки: Мэрвин и Вейсиль.
Слова фейри дошли до сердца и пронзили холодом. Имена убитых друзей отца и Рагнара, Патрика, Руфуса, показались заклинанием на смерть. Солнце, до неузнаваемости изменившее свет, сверкнуло серебром на двух взметнувшихся клинках, Рагнар пронзительно закричал и сразу захрипел-забулькал. Унна решила, что ее все же убьют, вцепилась в Седрика покрепче и зажмурилась. Открыла глаза от странного мягкого стука, непредставимого здесь, увидела мяч под ногами, осознала, догадавшись по светлым ниткам, похожим на обагренную паклю, что это голова Рагнара, и потеряла сознание.
* * *
Мидир оставил дочь Алистера на попечение рыжего мальчишки, ненамного старше Джареда, хотя по человечьим меркам разница у них была заметной – еще мальчишка и почти мужчина. В мире ши они оба считались бы малыми детьми, но дело происходило в мире более жестоком и опасном.
В Верхнем любой неосторожный шаг мог обернуться не милосердной смертью, а вечным рабством, поэтому Мидир очень осторожно вошел туда, куда так рвался Рагнар в ожидании помощи, где полыхала серая аура того, кто соткал паутину для человеческого лорда.
Волчий король удивился, как самонадеянны становятся люди, едва речь заходит о достижении власти или драгоценных тут монет. Не разглядеть под боком настоящего ши из Дома Волка, понадеяться, будто все совершенное останется безнаказанным! Это ли не безумие?
Серая тень сидела в самом дальнем углу комнаты. Манила, дразнила, перебирая в пальцах черные четки.
А потом думать и удивляться стало некогда.
Первая ловушка показала себя на входе. Мидир упал навзничь, решив пропустить стрелы, а не ловить их. На третьем шаге запахло ядом – видимо, сработала опустившаяся доска в полу. Не вдыхать – проще всего, а еще лучше закрыть глаза – и можно легко провалиться в яму, полную зло вытянувшихся в сторону пришельца копий.
Могло бы сработать против обычного, даже самого опытного воина. Мидир метнулся вперед, и копья сомкнулись за спиной двумя рядами громадных зубов.
Потом он почувствовал иные затворы. Круговая защита сдавливала грудь, мешала пройти – очень хорошая магическая препона, рассчитанная на всех ши, кроме короля Нижнего мира.
Решение было таким же простым, как сама магия, работающая здесь тяжеловесно и безотказно, как таран. Разбить нельзя, но можно обойти, если знать, как, и уметь обходить. В облике зверя он будет лишен всяческой магии. Мидир обернулся волком, прыгнул вперед, желая порвать закутавшуюся в серый плащ фигуру… и поймал лишь воздух.
Разочарованно помотал мордой, вынюхивая след.
Затаившийся враг не оставил никакого запаха, в комнате никого не оказалось. Это было странным и неприятным: то создание, что чуть было не убило волка, чей запах ощущался в воздухе, а дух – во всей интриге, то ли пропал, то ли успел удрать.
Зато место эта тварь выбрала идеальное. Последняя ловушка расправилась, зашелестела, ухватила за ноги. Скручивающаяся сила захватила короля Нижнего мира, провалилась с ним вместе в Светлые земли, затем лишь, чтобы вытолкнуть в объятый пламенем дом Лейлы.
– Джаред! – яростно закричал Мидир, не ощущая племянника ни живым ни мертвым.
* * *
– Джаред, – жалобно позвала Тикки.
Джаред отложил книгу, гася недовольство. Как бы он ни относился к ней лично, она, как женщина и как человек, заслуживала уважения. Тень отца словно замаячила на краю зрения, не то упрекая, не то предостерегая, но Джаред поморгал, и все оказалось много проще: только-то шевелилась тень от занавески. Дела это не меняло, отец всегда учил его защищать женщин и прислушиваться к ним, продолжательницам жизни, матерям и дочерям, поэтому Джаред не задал и вопроса, что понадобилось несчастной Тикки от него, просто перешагнул через порог своей комнаты.
– Ага! Ты больше не в своем доме, глупый!
Обрадованная Тикки прищурилась совсем не похоже на себя, а потом затараторила быстрее, чем Джаред когда-либо от нее слышал:
– Джаред, сын Мэрвина, внук Джаретта! Подойди ко мне немедля!
Звуки сыпались отточенно-остро, словно град, не оставляя возможности для сопротивления. Джаред попытался отшатнуться внутрь своей комнаты, показавшейся сейчас самым безопасным местом в мире.
– Стой! – голос Тикки хлестнул по ушам, которые сами собой дернулись.
Больше не дернулось и не дрогнуло ничего, отшатнуться не вышло, Джаред словно окаменел.
– А теперь иди за мно-о-ой! – злорадно протянула Тикки.
В ее глазах у девочки плясали злые огоньки, похожие на искры факела или пожара.
– Мидир, – выдавил Джаред.
Мидир просил его остаться, не покидать пределы его комнаты, а он!.. Он сейчас пойдет за этой маленькой врединой! Пойдет неизвестно куда, непонятно зачем! Против воли! Не способный сопротивляться хоть сколько-то, чтобы облегчить дяде задачу!
– Очень хорошо, что Мидир, – пропела девчонка. – Теперь я буду звать всех вас настоящими именами, ши, а вы будете мне служить! Как хорошо иметь настоящего волка на посылках! Чего встал-то? За мной!
Она добавила еще что-то трудноразличимое, словно пение или… наговор!
Джаред с трудом поднял обе руки, пытаясь вцепиться в стены, но его потащило вперед, к Тикки, с такой силой, словно внезапно случился ураган. Ногти ломались, руки не слушались, ноги шли сами. Его магический дар работал против него!
– К-куда мы идем? Я не хочу уходить! Что т-т-ты делаешь, Тикки?
– То, что давно должна была сделать! – обернулась на ходу, а Джаред с ужасом почувствовал острый запах дыма и услышал женские крики. – Плачу за гостеприимство!
Глава 13. Осенние пожары
Осень укрыла ласковым золотом поля, багровым пламенем опалила клены. Время, когда стихают яростные порывы лета, когда мир полон неги и спокойствия… Почему же этого спокойствия так не хватает душе?
Теребя в руках подарок для жены – прохладно-льдистую, текучую, как вода, шелковую накидку – Фелан снова думал о том, что ему не след сразу мчаться к Лейле. Она приходила к нему сама, не желая, чтобы пятилетний Коранн узнал о ее работе, пусть и ограниченной присмотром да наведением порядка в женском доме.
Когда-то усталый Фелан пришел туда сопровождать ушлого Гурзунда, да так и не смог уйти. Гурзунд всегда говорил, что тут все честнее, да и ни одна жена не будет ждать столько, сколько времени они проводят в дороге. Уставший Фелан отказался тогда даже от танца – в этом доме были не только самые прекрасные девушки, но и самые разнообразные услуги! – и задремал в гостевых креслах. Здесь было мягко, уютно и безопасно, как не было Фелану уже давно. Привычный к кочевому образу жизни, постоянно в разъездах, он обычно плохо засыпал без умиротворяющего покачивания телеги или близкого треска костра.
Что ему снилось, вспомнить позже он не мог, но совершенно точно был уверен – это что-то было волшебным. Очнулся он отдохнувшим, хотя проснулся не сам, разбудил его пленительный аромат жасмина. Некоторое время Фелан размышлял, имеет ли он право ходить без сопровождения в тот предутренний час, когда устало затихает даже дом отдохновения, с другой стороны, подобного ему никто не запрещал. Поэтому Фелан побрел на запах, как гончая по следу, в поисках бодрящего напитка, а нашел Лейлу. Лейлу, танцующую для себя.
Проболтать до утра с очаровательной женщиной оказалось так же легко и чудесно, как пить терпкий напиток, отдающий неземной сладостью. Перед рассветом она, с пристрастием расспросив его о семье и предпочтениях, нашла купца «порядочным и честным» и предложила вступить в законный брак. «Как средство отпугивать женихов», – горько улыбнулась она в ответ на его ошеломление.
Привлекательность Лейлы, изящной, как восточная статуэтка, женственной и сильной, как сама земля, была невообразима и лишь усиливалась внутренним сломом. Такие вещи Фелан чувствовал безошибочно: он сам до сих пор иногда просыпался под крышей от ощущения кинжала в груди, а потому доверялся людям долго и не терпел маленьких душных помещений.
Хозяйка не слишком порядочного места слишком устала отбиваться от предложений распущенных мужчин с каждым разом все богаче и знатнее. Она поделилась сокровенными мыслями: быть предметом дорогостоящего пари, на которые столь горазды обитатели Манчинга, ей не льстит. Мужчинам она не доверяет, да и сердце ее мертво…
Фелан внимал её словам и сочувствовал дивной женщине все острее. Он понимал и хорошо помнил ощущение препорученной в чужие руки судьбы, руки чужие, как позже оказалось – недобрые. Сам Фелан опрометчиво доверился судье и братьям, после чего самым трудным было залатать раненую душу. Лейле достался недостойный человек, и страдать ей пришлось дольше.
Она все о себе рассказала, спокойно и сдержанно, без лишних деталей, и от этого злость на мужское предательство оказалась особенно сильной. Фелан не понимал и предпочел бы никогда не понять, как можно предать такое сокровище, доверчиво отданное в руки?
Холодные, восточные, темно-карие глаза Лейлы манили, смеялись и согревали. Волосы ее пламенели ярче любого костра, движения погружали в состояние, близкое к отрешенному созерцанию: в восточных странах Фелану доводилось сталкиваться с заклинателями змей. Наблюдая неоспоримую красоту во всем, купец осознавал, как тяжело давалось Лейле возрождение собственной души.
За стойкость и внутреннюю силу ее можно было глубоко уважать. За открытые речи и прямоту – ценить. За пережитую боль, очарование и манеры – любить. Фелана захлестнуло самыми разными чувствами, и он влюбился так сильно, как не влюблялся никогда.
Собственно, тогда все и произошло. Он не заметил момент, когда согласился, запомнил только, что Лейла рассмеялась и в ее глазах на мгновение показался живой свет.
Мнение братьев, которые лишили Фелана наследства и крова, его не интересовало, а сестра должна была принять Лейлу, как приняла давным-давно смертельно раненого Фелана – и она приняла её.
Их брак был свободен и равен, всякий мог делать, что считает нужным, но несмотря на долгую разлуку Фелан, держа в сердце образ дорогой ему женщины, просто не мог смотреть ни на какую иную, с трепетом вспоминая их редкие встречи.
Лейла сама внесла в брачный договор пункт о совместных ночах, однако самому настаивать на близости Фелану казалось немыслимым. Кем бы он стал в ее глазах? Уподобился очередному посетителю? К этому Фелан точно не стремился.
Лишь по прошествии некоторого времени, когда с сомнением в голосе Лейла спросила, привлекательна ли она и насколько их брак нужен самому Фелану, прошептал, что очень. Очень привлекательна и очень нужен, только не через силу, а по желанию, вот и весь секрет. Тогда они сильно помяли ее платье, сиреневый шелк оттенял смуглую кожу лучше всяких драгоценностей. Потом он корил себя за немую страсть, возможно, испугавшую или оттолкнувшую Лейлу, но жена осталась довольна, ничего не спрашивала, ничего не требовала и не обещала. Чувств тоже, как подозревал Фелан, никаких необычных не испытывала, поэтому ему приходилось откладывать собственное признание.
Он пытался – о, сколько раз пытался открыться ей! – рассказать о своей любви, но ему все время казалось, что рано, что Лейла испугается по-новому разбитого сердца, оттолкнет его и уйдет навсегда.
В конце концов он уже решил отказаться от этого сладостного яда, все больше сходя с ума от того, что их близость – лишь единение тел. Его останавливало, что тогда Лейла могла счесть себя недостойной его, и Фелан вновь соглашался, торопился на ее зов… И вновь скрывал истинные, глубокие чувства к жене под маской обычного желания.
Изредка ему казалось, будто Лейла тоже скрывает что-то подобное со своей стороны, но она любила говорить, как ей удобно с ним жить, как много или мало было у нее мужчин после его отъезда, как правильно теперь она себя чувствует, полновластной хозяйкой своей судьбы – и Фелан смирялся. Принуждать, заставлять или отнимать возвращенное ощущение свободы, роль независимой и гордой хозяйки он у любимой жены не собирался.
Шли годы, целая жизнь проходила вместе – и все-таки врозь. Иногда Фелану казалось, что жена немного оттаяла, но чаще бывало так, что она вновь затворялась в свою ледяную скорлупку, которая словно навсегда приросла к ней. Он был счастлив тем малым теплом, что перепадало ему, но все же отчаянно надеялся на большее…
То, что его в Манчинге ожидают неприятности, и неприятности крупные, Фелан понял еще на въезде. Дом для Лейлы и Коранна был оплачен далеко не полностью, и Фелан всегда соглашался лишь на дальние и дорогие путешествия, посему слух об обозе с диковинками из дальних стран всегда бежал впереди повозок, вот и теперь уже на въезде в столицу их просили продать то одно, то другое.
Стража неторопливо перебирала тюки, явно решив содрать двойной налог, крепкие кони фыркали, перебирая мохнатыми ногами, Гурзунд лениво спорил, не желая упустить своего… Потом посмотрел на маявшегося Фелана и махнул рукой, разрешая покинуть обоз до срока. Сегодня сердце давило особенно сильно, а теплый ветер переплетался с тревожным запахом гари. Видно, опять что-то подгорело у пекарей.
Не успел Фелан уйти, как его схватили за руку. Он обернулся – и увидел Алистера. Похудевший, осунувшийся судья, с перевязанной щекой, растерявший весь свой норов, держал его за широкий рукав.
– Прошу тебя, господин Фелан! Много времени я не отниму! – заторопился он, зачастил, будто заискивающий слуга.
– «Господин», надо же! – усмехнулся Фелан.
Воспоминания о суде, о ране, о том, как плакала над ним сестра, а потом сердилась на братьев, навалились старой болью. Эдейн, счастливая вторым браком, воспитывала Коранна, но насколько все было бы проще, если бы Алистер в свое время… Фелан выдохнул, вспомнил Унну, светловолосую умницу, дочь судьи, и злость пропала.
– Что желает добрый человек? – в привычной для купца манере начал он. – У нас есть все для услады тела и радости духа, – и все же не удержался: – Обещаю скидку на свадебную ткань для Унны или украшения в сундук с приданым. На долгую счастливую жизнь!
– Ты знаешь? Откуда ты знаешь? – Алистер отшатнулся, ухватился за повязку на щеке.
– Трудно утаить подобное! Спешу огорчить, добрый человек, торговать мы будем лишь завтра. Приходи, назови мое имя, и получишь лучший товар. А сейчас прости, добрый человек, я тороплюсь к жене, к моей дорогой Лейле, – Фелан посмотрел внимательно, пытаясь понять, почему судья не отходит, Алистер почему-то вздрогнул.
– Господин Фелан, постой, послушай меня! Вот, возьми! – протянул трясущимися руками Алистер мешочек, звякнувший металлом. – Возьми, светлым Лугом прошу! Тут много, много больше того, что ты потерял. Возьми, молю! Только прости меня!
Тревога и усталость да усиливающийся запах гари заставили выпустить чувства на волю, хотя обычно Фелан предпочитал прятать их в сложных случаях за располагающими манерами купца.
– Все?! – разозлился Фелан, отбрасывая худую руку. – Точно все? Может, мою веру ты тоже вернешь? Или честь Лейлы? Во сколько ты оценил правосудие, старик? Забери свои деньги и не подходи ко мне больше!
Фелан заторопился узкими улочками туда, где живет его ненаглядная Лейла. Которая именно из-за этого… – Фелан проглотил нехорошее слово, аж во рту стало кисло – все еще не верит людям и не принимает его до конца, а верит лишь в свою свободу.
Деньги бы, конечно, не помешали, если уж у Алистера проснулась совесть, и Эдейн, сестра старшая, любимая, опять будет корить его за глупость и непрактичность, но не мог Фелан взять этот мешочек. Просто не мог. Руки бы на месте отсохли.
Он пригладил волосы, запылившиеся с дороги. Опять Лейла скажет, что он лохматый, как барашек. Гарью несло все сильнее, и Фелан, подняв голову, вздрогнул и побежал, поняв, с какой стороны города поднимается столб пожара, и отчаянно надеясь, что это не тот самый дом. Дом, который, как смеялась Лейла, стоит на заколдованном месте, не подверженном злу. Чем ближе он подбегал, тем сильнее все кричало о том, что это именно ее «заколдованное» место. Фелан завернул в знакомый квартал и увидел объятый пламенем дом.
Девушки Лейлы стояли кто в чем и смотрели на полыхающее здание. Мужчины и женщины наравне со стражей передавали по цепочке ведра, поливали стены водой. Этого было мало, бесконечно мало! Все, чего они добивались: чтобы пожар не перекинулся на другие дома.
– Лейла, где Лейла? Где она?! – требовал ответа Фелан от испачканных сажей галаток, разворачивал к себе, но любимого лица не видел.
– Она там! – заплакала одна из них. – Она осталась там! – девушка обнялась с подругой и зарыдала в голос.
– Лейла… – выдохнул Фелан, в глазах потемнело, дыхание прервалось, сердце словно вырвали из груди.
– Стой, куда ты! – стражник удержал его, кинувшегося в огонь. – Не видишь, поздно!
С жутким треском обвалилась крыша. Фелан опустился на землю и закрыл лицо руками, не зная, каким богам молиться.
* * *
Мидир втянул запах гари, рванулся в коридор и наткнулся в сплошном дыму на кашляющую галатку.
– Что случилось? Где Джаред?
– Не знаю я, полыхнуло…
– Где Лейла?
– Да не знаю я!
Защита дома была сорвана, магия бунтовала, но Мидир смог нащупать нить жизни Джареда, тонкую и дрожащую. Правда, в прошлый раз эта нить жизни привела Мидира к пепелищу, но думать о подобном он себе запретил – и отложил огонь, пожирающий дом, замкнув временную петлю. Магия таяла, а ведь она нужна, чтобы понять, где Джаред! Уж не для того ли подожгли этот дом, чтобы задержать его, волчьего короля?
Уйти сейчас? Близлежащее капище друидов одно, оно вообще одно в Манчинге, и вряд ли серые капюшоны поволокли Джареда в иное место.
Но эти люди, эти женщины могли пострадать из-за того, что Лейла дала ему кров. И пусть это было смешно по меркам бессмертных ши, теперь он отвечал за них. Мидир схватил ближайшую к нему галатку и выпрыгнул с ней, ломая спиной окно. Он приземлился мягко, по-волчьи, оставил девушку со словами:
