Текст книги "Однажды в Манчинге (СИ)"
Автор книги: Ольга Зима
Соавторы: Ирина Чук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Мидир еще в том своем возрасте мечтал схватиться с настоящим противником, чтобы использовать что-то из подсмотренного. Теперь он вырос, схватки давно перестали быть для него чем-то красивым, превратившись, за редким исключением, в рутину. Однако сейчас, краем глаза замечая завороженно глядящего на него Джареда, Мидир вспоминал и впервые за долгие века вкладывал в каждое движение позабытый артистизм, чтобы простая тренировка напоминала смертельно красивый танец, где плавные повороты сменялись неуловимо резкими движениями и неожиданными остановками. Нужно было лишь дать восстановившимся мышцам вспомнить старую науку, вколоченную сначала палками и железом, а потом столетиями тренировок.
Как Джаред ни пытался скрыть, он остался в восторге и явно возжелал научиться чему-то такому сам. Тень Мэрвина еще будто бы возвышалась над плечом племянника, поэтому на прямое приглашение к тренировкам он ответил отказом, впрочем, не окончательным. В Верхнем мире или в Нижнем, ши или человеческий ребенок, Джаред уже проявлял хорошие способности переговорщика. Поэтому Мидир ушел из его комнаты скорее обнадеженным, чем недовольным.
Дни потекли один за другим, отсчитанные клепсидрой, перелились из верхней чаши в нижнюю, капали секундами и сочились часами, а Мидир восстанавливал силы, тренировался, играл в фидхелл, благодарил Лейлу за гостеприимство и спал.
Спустя неделю Мидир решил, что он готов, и дал себе отдохнуть от души. Лейла всегда тщательно следила за его настроением и оставалась лишь тогда, когда ощущала его желание. Впрочем, Лугнасад у них продолжался почти каждую ночь, Мидир не уставал шептать рыжеволосой прелестнице не только о ее красоте, но и о том, как он ценит ее помощь и доброту. Лейла, чувственная, нежная, добрая, вновь и вновь дарила себя, залечивая раны Мидира – как телесные, так и душевные. А что иногда шептала «Фелан», так это волчьего короля, признаться, только радовало. Пламя страсти освещало ночи, Мидир был изобретателен и пылок, обласканная и очень счастливая Лейла сверкала глазами, Джаред делал вид, будто ничего не замечает, Тикки все больше злилась…
Мидир видел этот пылающий костер, но, признаться, не догадывался, во что он может вылиться.
Проснулся Мидир оттого, что его целовали. Неопытно, но старательно. Незнакомая рука скользнула под одежду, девичья, едва обозначившаяся грудь терлась о его тело. Заснул он не так давно, Лейла все поняла без слов и не приходила, не нарушала покой отдыхающего накануне сражения воина, мужчины и волка.
– Тикки! – яростно схватил девчонку за руку.
– Не отталкивай меня, фейри! – сумасшедшим шепотом зачастила Тикки. Глаза светились в полутьме, распущенные темно-рыжие волосы ковром закрывали весь мир. – Ты не можешь меня оттолкнуть! Разве ты не видишь, что именно я нужна тебе, фейри!
Во-первых, ее ошибкой было то, что она назвала Мидира «фейри». Во-вторых, для близости нужно обоюдное стремление двоих. Пусть Тикки выглядела вполне созревшей и жаждала его, у Мидира не было никакого желания общаться с малолеткой ни словами, ни жестами, ни делами. В-третьих, он вполне осознавал, что стояло за этой горячностью, страстью и просьбой.
– Ты сам говорил, женщин бить нельзя! Я стану женщиной, и можешь бить меня – я не обижусь!
От хода мысли этой малолетней интриганки Мидир на миг остолбенел: перевернула его слова она знатно! Вертихвостка, опять поняв даже его молчание в нужную для себя сторону, прижалась еще сильнее.
– Я не хочу тебя, Тикки, – Мидир вскочил, сбрасывая с себя полураздетую прилипчивую девчонку. – И я не взял бы тебя в Нижний и не поделился силой, даже если бы ты отдала мне свою невинность. Ты бы лучше сначала изучила законы фейри, а потом навязывалась. Выйди отсюда, сделай благое дело и соблюдай вид, что ты не заходила.
– Ты пожалеешь, – прошипела Тикки, зло сверкая глазами и сжимая кулаки. – Ты очень пожалеешь!
– Вон отсюда!
Мидир в который раз действительно пожалел, что пообещал племяннику не вредить этой девчонке. Поэтому пренебрег новыми угрозами, молча вышвырнул ее в коридор, притворил магически дверь и улегся досыпать.
Птицы чирикали за окном, утреннее солнце расчерчивало дорогие янтарные руны, уложенные когда-то по настоянию Мидира, а по-осеннему золотые листья ольхи шевелились без ветра под белесо-голубым небом.
Что-то было вновь не так – знакомая магия колыхала воздух Верхнего мира.
– Дядя, – тихо позвал Джаред из коридора.
– Да какой я тебе дядя, ребенок?
Мидир спросонья не узнал голос, а потом спохватился, но поздно: Джаред уже замкнулся и приготовился замораживать взглядом птиц в полете, не меньше.
– То есть, да, Джаред, что ты хотел? – тяжкий вздох Мидира растопил ледяное непримиримое молчание сильнее, чем могли бы извинения.
Хотя Мидир все равно бы не извинился, он никогда не извинялся. В этом состояло одно из правил королевской семьи, которые соблюдались им, независимо от того, присматривал за ним Джаретт Великолепный, не менее великолепный старший брат, ныне оба покойные, или нет.
Джаред-младший иногда сильно напоминал их обоих.
Уж не пришел ли извиняться за Тикки?
– Я хотел узнать, как долго мне нужно будет погостить, – Джаред всячески подчеркнул это слово голосом, – в Нижнем мире, чтобы полностью овладеть азами доступной мне магии?
Мидир окинул племянника взглядом, стараясь выискать причины внезапного интереса и подчеркнуто вежливого обращения. Волосы зачесаны назад, лежат аккуратной шапочкой; выражение лица спокойно-безразличное, однако губы кривятся – от пренебрежения, страха, усталости? К тому же привычно заведенные племянником за спину руки едва различимо подрагивают, разнося по дому магические волны.
А настырной Тикки не видно и не слышно.
– Ты что-то сделал, – это был не вопрос, а сам Мидир старался не слишком откровенно усмехаться. – Ты сделал что-то волшебное, Джаред, и не смог это контролировать!
– Неправда! Я смог! – вспылил и тут же замер, замкнулся, как остановленный во времени язык пламени. – Просто получилось не совсем то, что я хотел.
– Что тут было, Джаред, скажи? Ты опрокинул потолок? Поменял его местами с полом? Сгрыз железную ложку? Добыл золото, попросту того желая? Вырастил цветы из палки? – Мидир припоминал шалости собственной юности, но Джаред не подтвердил ни одно из предположений.
– Нет, дядя, и пожалуйста, давай исправим это, пока никто не… – не успел договорить и втянул голову в плечи – ворвавшаяся Лейла громыхнула дверью о стену с настоящей страстью.
– Мидир! Если это твои проделки, я клянусь, ты пожалеешь! – женщина с трудом подошла и, тяжело дыша, оперлась о стол двумя руками.
– Это что? – Мидир пригляделся и различил на одежде Лейлы мелкие кольца кольчуги вместо привычного переплетения ниток и вышивки. – Какой оригинальный фасон!
– Это я тебя хотела спросить! – платье отчаянно сердитой Лейлы покачивалось тяжелыми складками, позвякивало и тянуло хозяйку к полу.
Джаред опустил голову.
– Это я, это произошло случайно. Я сейчас все верну, госпожа Лейла! Мне приснилась опасность, и я решил всех защитить. А если я не смогу, то дядя все вернет. Он точно может! – в последней фразе звучала практически мольба.
– Так и знала, что даже сны у тебя дикие, – произнесла женщина почти спокойно, привычно потянулась потрепать Джареда по макушке.
Тот привычно же увернулся, пискнул на прощание и испарился.
– Когда ты научишь его манерам? – Лейла вздохнула тяжело не из-за веса кольчужного платья.
Мидир вернул платья из ткани вместо кольчуг по всему дому, внеся дополнительные изменения в виде драгоценных камней, украсивших одежды.
– Когда он будет на это согласен. Тем более, с манерами у него все в порядке, не в порядке с общением. Наслаждайся прелестями общения с малолетными упрямыми магами.
Лейла недоверчиво хмыкнула, опасаясь наслаждаться и надеясь ограничиться новым покроем платья.
– Как хорошо, что у него такое живое воображение, и в чем-то прекрасно, что ему не нравится баловаться с огнем и мечом, – Мидир с трудом держался, чтобы не расхвалить в Джареде просто все. – Я помню, сгрыз все ножки в Черном замке, даже когда отец приказал обить их металлом, а брат превратил воду в огонь. Джаред – поразительно воспитанный мальчик. Был бы еще покладистый, цены бы ему не было!
– Майлгуир! Твоя родня и покладистая! В кого бы? – фыркнула Лейла, разглядывая вышивку, которая сверкала и переливалась. – Ох, если это на всех… Они настоящие? – тронула она капельку рубина.
– За кого ты меня принимаешь? – оскорбился Мидир. – Считай это вирой за испуг твоих девочек.
– Девочки, увидев подобную красоту, сейчас передерутся, – вздохнула Лейла. – Пойду я.
Мидир осторожно позвал «поразительно воспитанного мальчика». Тот зашел – хмурый и сосредоточенный.
Раз у Джареда вновь появились вопросы, Мидир был рад на них ответить, тем более что пособие для применения магической силы племянника уже было изготовлено, осталось только открыть это чужому взгляду.
– Замок Рагнара, – небрежно бросил Мидир, сдергивая магическое покрывало с того, над чем он трудился уже второй день. – Воспроизведен с точностью до последнего камня.
– Ого! – совершенно по-детски изумился Джаред и присел, разглядывая башни по краю, широкие стены, подвесной мост и фигурки охранников.
– Джаред, а у тебя были игрушки? – вырвалось у Мидира, но племянник, по счастью, слишком увлекся разглядыванием замка. Потом дотронулся до черной фигуры еловека, оснащенную ножами, мечом и крюками, стоящей поодаль о обозначающей самого Мидира.
– Мыслью, – предложил волчий король.
– Что? – оторвался от созерцания Джаред.
– Подтолкни его мыслью. Как можно проникнуть в эту крепость?
– Можно взобраться по стене! – азартно предложил мальчишка.
Фигурка быстро и ловко забралась по наружной стене – и тут же была застрелена проходящей мимо охраной.
– Ай! – ухватился за грудь Джаред.
– Осторожно. Не соединяй свое сознание с сознанием бойца, – сдержал усмешку Мидир. – Это не смертельно, но все же неприятно. Не вышло, ничего страшного.
– Я привык к боли. Можно еще? – напряженно произнес племянник.
– Пробуй, – сжал зубы Мидир.
Когда выяснилось, что ни переплыть через ров, ни зайти через главный вход, ни даже залететь нельзя – охраны и правда было в избытке – Джаред произнес:
– Это нерешаемо. К тому же, даже если пройти, вот тут, в центре, что-то очень непонятное.
«Очень непонятное» было магической защитой весьма неплохого уровня, прикрывавшей покои Рагнара и сам вход в замок. То, что ее почуял племянник, было уже шагом вперед.
– Ты не используешь всех возможностей, – произнес Мидир. – Но учишься ты быстро. Что у меня было еще?
– Магия?
– Время.
Мидир мог позвать и бесшумно, однако не удержался от свиста. Серый мышь протиснулся через лаз в дальнем углу комнаты, подбежал к мальчику, обнюхал замершего – и, подпрыгнув, очутился на ладони Мидира. Волчий король не стал удерживать собрата из серого царства дольше положенного, пожал протянутую лапку и отпустил зверька.
– Мыши? – ошарашенно спросил Джаред.
– Помочь готовы все, но я попросил кротов. Они очень хорошо делают подкопы…
– К отцу тоже… ластились все твари земные, – опустив голову, произнес Джаред.
– Джаред, – позвал Мидир, подавив желание провести ладонью по светлой шапочке волос, утешить словом или магией. – Разреши, я дотронусь до подвески Вейсиль. Клянусь, что выполню волю брата и не открою ее!
– Отец не говорил тебе обо мне, – привычно насупился Джаред.
– Зато он сказал иное, – Мидир вздохнул. – Я не разделял убеждения Мэрвина, как и он мои. Но мы оба уважали их. Брат сказал «бойтесь волка». Хоть он и не позвал меня, он меня знал. Он знал, что я приду. Думаю, он был уверен, что я… Что я найду тебя вовремя, и тогда тебе не сможет навредить никто из живущих.
Джаред долго смотрел черными фамильными глазами с пепельно-бледного лица, а затем снял с шеи подвеску и протянул выдохнувшему Мидиру.
Это был уже огромный шаг вперед!
Серебряный овал лег в ладонь, нагрелся – и волчий король закрыл глаза, прислушиваясь.
– Ты что-то можешь сказать по ней о матери? – неуверенно спросил Джаред.
– Очень многое может подсказать память вещей, – нараспев начал Мидир, не открывая глаз, уговаривая подвеску открыть свои тайны, – особенно такой личной вещи. Это поистине драгоценный оберег, подаренный с материнской любовью, самой сильной любовью на свете. Именно этот оберег позволил тебе уцелеть так долго, этот оберег отводил глаза охотникам и путал твои следы, он сберег тебе жизнь, Джаред. Береги ее – ради Вейсиль…
Подвеска ответила. Жаль, что нельзя было увидеть ту женщину, что подарила жизнь Джареду. Но ту девчонку, что встретила когда-то Мэрвина, Мидир увидел явственно.
Рыжая, как большинство галатских детей, Вейсиль спешила в лес по ягоды. А глаза у нее были светло-серые, льдистые, как у Джареда.
– Я покажу тебе, что увидел.
* * *
– Демон, демон! – закричали дети и убежали.
Брат выглядел так, что краше в гроб кладут. Мидир с трудом узнал его – спутавшиеся седые волосы, болезненная худоба, запавшие глаза. Он стоял с трудом, привалившись к старой яблоне. И правильно, яблоня вытягивала болезнь и темную силу.
Девочка подошла без опаски.
– Пойдем, – позвала она незнакомца. – Пойдем к людям.
Мэрвин молчал. То ли не мог, то ли не хотел говорить. Смотрел так, словно не понимал людские слова. Видно, крепко ему досталось.
– Пойдем, я прошу тебя. А то сейчас усядусь и буду тут сидеть! Я – Вейсиль, а как тебя зовут?
Брат улыбнулся – словно трещина пробежала по каменной статуе – и блеск появился в потухших до того глазах.
Мама сильно ругалась на Вейсиль из-за приведенного из леса человека, но прогонять не стала, устроила в конюшне. Любопытная Вейсиль дождалась, пока все уснут, и прокралась к молчаливому незнакомцу, который ел так, словно его месяц не кормили.
На месте его не было. В углу зажрал жеребенок Грай, заржал так радостно, что Вейсиль кинулась к нему. Мама отворачивалась в ответ на расспросы, а призванный лекарь сказал откровенно, что ее любимец до утра не доживет.
Незнакомец гладил тощую шейку жеребенка, что-то приговаривая и словно на глазах старея: даже кожа стянулась. Брат не пользовался чужой магией – он отдавал свою, вместе с жизнью.
– М-м-мэрвин, – назвал он себя, покачнулся и упал навзничь. – Помни меня…
Вейсиль, не в силах поверить, что он умер, кинулась, обняла – да так и пролежала до утра. А когда подняла глаза – в малиновых утренних лучах увидела прекрасного юношу с очень грустными глазами.
* * *
– Потом Мэрвин, кажется, уходил надолго, – произнес Мидир, возвращаясь в настоящее. – Вейсиль ждала… А потом случился Лугнасад – и у моего брата было десять лет очень счастливой жизни. Да, это очень мало для ши, но и очень много…
Джаред кусал губы. Мидир знал это чувство, когда память сладка, но и болезненна невыносимо, но племянник опять удивил его.
– Как вы живете вечно?
– Как дети, – небрежно бросил король волков. – Для них нет смерти, а каждый день длится вечность. Но что ждёт тебя? Ты проживешь тут лет триста, и только. Твой отец…
– Он и потом… приезжал нечасто, – всхлипнул Джаред. Глаза его блестели. Лучше бы плакал: непролитые слезы крайне горячи, они выжигают саму душу.
Мидир протянул подвеску племяннику и произнес тихо:
– Клянусь, имена твоих родителей станут последним, что Рагнар услышит в своей жизни.
Глава 12. Последняя обитель
Пока Унна ехала в Райнд-холл, она одновременно и радовалась, и печалилась.
Печалило ее расставание с нездоровым отцом. Несколько недель назад она обнаружила его поутру с подвязанной щекой, а на все настойчивые просьбы дать посмотреть, приложить крепкий настой гвоздики, позвать лекарку, а то и филидку, отец лишь прикрикнул, что тоже бывало редко. Унна училась быстро и уже считала себя неплохой знахаркой, поэтому получить необоснованный отказ оказалось досадно, будто бы отец до сих пор сомневался в ее мастерстве или считал наивным ребенком. Другие тревожные приметы тоже не добавляли Унне спокойствия. Ел отец мало, пропадал по каким-то загадочным делам часто и надолго, без счета тратил деньги на ее приданое, вечерами, особенно в сумерках, умолкал, печалился о своем, одобрял ее почти решенную свадьбу и, когда Рагнар прислал за Унной, согласился немедля.
Идти против воли отца тут было бы странно, да и нелепо: выгодный брак, давно подготавливаемый, всеми ожидаемый, а больше прочих – самой Унной. Она надеялась, что ее устроенное будущее вернёт отцу немного утраченного спокойствия, что властителем ее дум станет будущий супруг, и собственные волнения о холодности своего сердца тоже улягутся.
Нет, знахаркой Унна была отличной, могла и найти болячку, и вылечить, и утешить хворого беседой, сочувствием или вниманием, но сердечные тревоги, о которых шептались на вечерках, девичниках и праздниках, покуда обходили ее стороной. Кроме некоторого трепета, уважения и восхищения, она к будущему супругу ничего не испытывала. Седрик, вихрастый и лохматый, как беспородный пес, помощник отца, твердил, что так быть не должно, а как – не рассказывал. Иногда Унна сердилась на него и не звала после этаких заявлений ни помогать, ни беседовать по вечерам, ни сама не являлась в приемную судьи, чтобы добровольно помочь закопавшемуся в дела помощнику. Они и познакомились столь близко потому, что Седрик нуждался в помощи кого-то также разумеющего по-инородному, а Унна говорила и писала на нескольких языках.
Временами, особенно когда они с Седриком ссорились, Унна припоминала обстоятельства встречи и на сердце становилось теплее, что всегда помогало, вселяло уверенность и утишало ее тревоги. Тем давним днем, она ждала отца в приемной, как раз решался какой-то важный вопрос, у судьи Алистера было сразу несколько просителей из торговцев, а похожий на дворнягу помощник вдруг перестал бормотать под нос, как делал еще до ее прихода, и ударился головой об стол, сильно и непритворно. Она тогда, конечно, возмутилась подобным небрежением к своему здоровью, он заявил, что истинное небрежение – писать на тарабарском вместо галатского, они поспорили, едва не подрались, но после этого Унна очень хорошо Седрика запомнила. На другой день пришла с пирожками и предложением помощи, а еще потом стала часто вникать в дела отца через его помощника.
В делах наблюдался полный порядок, и Седрик тоже только руками разводил, но им обоим оставалось исполнять те решения, которые принимал судья Алистер. Всенародного объявления о помолвке еще не было, а Унна уже готовилась оказаться под сводами замка жениха, что, разумеется, по всем законам мира галатов было очень рано для визита, тем более визита продолжительного, а то и окончательного. Обратно ее отец не ждал, о чем сказал прямо, пожелав на прощание хранить мужество и во всем поддерживать будущего супруга, за спиной которого «можно пережить любые невзгоды». Сразу стало понятно, что дело тут совсем туманное, да и Седрик распереживался тоже: не названная невестой Унна рисковала, собираясь оставаться до свадьбы в обители будущего мужа. Никакие возражения, догадки или мысли, правда, не могли ничего изменить. Раз отец, главный судья Манчинга, одобрил решение будущего короля галатов, то дочери оставалось лишь подчиниться.
В прошлый раз Унна была у Рагнара давно, отец взял ее тогда как переводчика или так говорил, но и тогда и сейчас она въезжала в замок необъявленного жениха с трепетом.
Пока их мирные лошадки небыстро цокали по мощеному дворику, а за спиной с клацанием опускалась новая решетка, было время оглядеться. Дом Рагнара производил впечатление готовой к обороне крепости, а может быть и находящейся в осаде. Непривычное количество стражников смущало, слуг наоборот видно не было. Хлопотливая суета мирного времени боязливо пряталась где-то внутри, в прочном кольце каменных стен и глубже. Стрелки, стоящие на стенах, не снимали тетивы с луков, конные разъезды сменяли один другого…
Несколько месяцев назад и Рагнар, и отец лишились близкого друга, убитого разбойниками, однако обеспокоенность разбойничьими налетами обычно переходит в частые разъезды стражи по дорогам, городу, ближайшим деревням. Не дело некоронованному королю опасаться каких-то лесных лиходеев и прятаться в собственном доме, будто в ожидании вражеского войска или конца света!
Унна не желала думать о том, что ее суженый – трус, и еще меньше ей хотелось вдруг понять, что он не достоин уважения или почитания, которое оказывает ему добрый галатский народ.
Охраны внутри крепости было так много, а ножей и мечей имелось в таком количестве, что смолчать, притворившись слепой или убогой было бы совсем странно: кого они везут Рагнару – невесту или безглазую бестолочь?
– Скажи, добрый стражник, отчего в крепости так людно? Неужто свадьба уже объявлена, гости приглашены, да обещались прийти с оружием? – Унна подгадала момент, когда страж не мог уйти от ответа, буквально не мог, помогал ей спуститься с лошади, оттолкнув Седрика. – Может быть, и войну новую я за приготовлениями к замужеству проморгала?
– Все может быть, госпожа, – стражник крякнул неодобрительно, но больше Седрику не мешал. – Времена нынче лихие, а гости всякие бывают, невежливые там, глупые или просто незваные. Так вот мы их тут отлавливать приставлены, вдруг нагрянут, чтобы вашеского счастья, значит, не омрачили. Поэтому не переживайте, вам о другом волноваться только и стоит, что вилок или ложек на всех не хватит.
Стражник улыбнулся неискренне, отошел, гаркнул на какого-то пробегающего лучника.
Унна не смогла удержаться и переглянулась с Седриком, надеясь, что подозрения укрепились только в ней, взволнованной невесте с тревогами сразу обо всем. Седрик, однако, не спешил ее утешить, ответил тоже настороженным взглядом из-под своих светлых лохм, сбившихся сейчас на глаза очень сильно.
– Слышал? Надо проверить ложки и вилки! – громким шепотом, чтобы лишние уши отошли подальше.
– Конечно-конечно, госпожа Унна, слышал своими ушами, – Седрик сначала зачастил, а потом произнес совсем тихо. – Но я бы лучше ножи проверил. Знаете, как это место называют? «Последняя обитель». Не нравится мне здесь, госпожа Унна, совсем не нравится!
Новые разговоры Унна заводить опасалась: в замке чувствовалась разлитая в воздухе тревога. Тут происходило что-то, о чем никто говорить не хотел, по крайней мере с ними. Иначе при появлении Унны с Седриком вокруг не стихали бы разговоры.
Посреди солнечного дня Унне показалось бесконечно темно в светлом и просторном замке. Челядь, натянув улыбки на лица, отмалчивалась, Рагнар не появился при встрече и потом, оставив ее обустраиваться, Седрик мрачно хмурился. Едва они остались совсем одни, вышли на балкон проветриться и показать всем: гости тут, все прилично и спокойно.
– Оставь свою мрачность, Седрик, мы прибыли сюда не на похороны, – она улыбалась и подставляла лицо лучам солнца, от камня стен разило холодом.
– Что-то я не уверен, госпожа Унна, – помощник иногда из Седрика был аховый. – Единственное, в чем я уверен: мы скоро узнаем, на чьи. Главное, спокойно, держитесь поближе ко мне, вдруг всеми ожидаемое «что-то» произойдет при нас? Хотелось бы, конечно, чтобы нет, но мы своей судьбе не хозяева, окромя пары мест да удачных решений.
– Вот умеешь ты нагонять тоску, тем более, что от слова «спокойствие» мне дурно делается, то отец заладил, то ты теперь, сговорились? – покосилась на лохматого помощника. – Или ты специально?
– Специально я тут только помогать прибыл, госпожа Унна, не обижайте понапрасну, – Седрик ничуть не обиделся, приложил палец к губам, словно невзначай, словно что-то на лице у него налипло. – Мы верные слуги, госпожа желает жениться, будем жениться, госпожа пожелает иного, будет иное.
Напоминание, конечно, было излишним, но как многое, что делал Седрик, своевременным: Унне все больше хотелось разбить немое напряжение скопившееся в замке, разбить любым способом, закричать или сбросить вниз глиняный кувшин, сорвать гобелен или спустить хоть одну натянутую тетиву в сторону леса.
Едва они вернулись в покои, оказалось, что ее ожидает служка с посланием – господин Рагнар желает видеть свою нареченную со свитой, дабы как полагается приветить ее в своем доме. Унна отогнала мысли о том самом, зачем люди женятся – не будет же он ее таким образом привечать прямо со свитой? Освежила свое платье, переодевшись в другое верхнее и отправилась на встречу с будущим супругом, как на казнь.
Чем дальше, тем больше ей хотелось презреть все договоренности и срочно отбыть обратно, к отцу, туда, где все если не понятно, то хотя бы не пахнет большой кровью.
Рагнар принял ее вежливо, но сухо, отстраненно, и был вовсе не рад нареченной. Словно не к свадьбе готовился, к битве, не будущую жену принимал, а новые невзгоды на своем пути встретил. Унна пожелала себе терпения сейчас и в будущем, ибо дел у короля предвидится еще больше, чем у главы рода. Пока Рагнар не был похож на того, кто разделит с женой власть или тревоги, кому нужна жена-помощница, умница и толмач. Образ его запомнившегося великолепия быстро мерк: у него, конечно, золотые волосы и ярко-голубые глаза, но смотрит он этими глазами сквозь людей, слушать никого не желает и судьбой своей хочет управлять единовластно. У Рагнара всегда было много забот, в прошлый визит, вместе с отцом, Унна видела это, но тогда будущий король, будущий муж не был столь тревожен, был вежлив и заинтересован в людях. Унна постаралась припомнить, за что еще он ей нравится: он самый лучший и самый справедливый, говорит правильные вещи и следует своим словам!
С удручением признала свою прошлую наивность, но постаралась взглянуть на Рагнара снова как прежде. Возможно, изменился не владетельный господин, а она сама, тогда ей нужно было поработать именно над собой.
Богатые покои, в которых разместили Унну, оказались слишком близко от покоев Рагнара, но кто бы посмел сказать слово против? Нареченная невеста? Отец, который сюда не явился? Представитель друидов, всегда живущий в крепости? Разве лохматый Седрик, но никому не интересно мнение добровольного сопровождающего, всего-то помощника судьи.
До свадьбы и даже объявления о ней, однако, дело не дошло ни на первый день, ни на второй, ни на третий. Все много работали, говорили, что готовятся к свадьбе, однако поднятые на стену чаны со смолой, по представлению Унны, слабо были похожи на праздничные заготовки. Какое-то время спустя, когда она надоела жителям крепости с ненужными вопросами, Рагнар снова вызвал ее к себе и приказал, глядя еще более сквозь нее, чем в прошлый раз, что приданого не хватает, для истинно королевской свадьбы все должно быть заготовлено с соблюдением традиций.
Что означало: теперь Унна будет шить и ткать.
К приказу будущего мужа прилагался надзиратель, а потому за старанием Унны, пока она выводила алые и синие цветы и вышивала защитные руны, придирчиво наблюдала старая галатка Виенна, нянчившая еще самого Рагнара. Как быстро выяснилось, говорить о ближайшем и самом благодатном предмете – детстве будущего короля, Виенна отказывалась наотрез, в ответ не спрашивала ни о чем, только поправляла, давала указания по шитью и ругала за недостаточное усердие. Тишина быстро приелась, стала долгой и тягостной, но решение нашел Седрик, приноровившийся развлекать сразу всех чтением «Сказаний о дальних странах».
Унна углядела эту книгу в обозе, приехавшем с востока полгода назад, да так и вцепилась в диковину. Темноволосый мягколицый купец уточнил, знает ли госпожа язык дальних стран. Когда Унна с гордостью сказала, что ее научил отец, главный судья Манчинга, купец улыбнулся чему-то грустно и продал со скидкой, добавив, что купил две, но вторую не для продажи, а для супруги, милой Лейлы, «возлюбленной моего сердца». При этом черные усталые глаза его заискрились. Унна порадовалась чужому счастью и пообещала себе, что будет любить мужа так же сильно, как этот Фелан – свою Лейлу. Книжка казалась Унне залогом неминуемого счастья, и она не пожелала с ней расставаться даже на время. Счастье, конечно, не спешило складываться просто по совокупности удачных примет, да и просто не спешило.
Напряжение нарастало, все ожидали неизвестно чего, то ли огня с небес, то ли воды из-под земли, а может быть, дождя из жаб – старожилы поговаривали, что такое приключалось очень-очень-очень давно. Менестрели затихли, разговоры исчезли, каждый прожитый день был одновременно мукой и наградой, всякий новый становился медленной пыткой дурными предчувствиями. Время растягивалось тягучей патокой, Унне казалось, будто она живет тут с начала эпохи людей, еще до разрушения мира и разделения его на Верхний и Нижний, а злопамятные древние боги наказали ее за неизвестные грехи вечной жизнью в ожидании.
На самом деле прошла едва ли неделя.
Недобрые мысли тому виной, не к месту помянутые древние боги или жалобы на судьбу, но именно сегодня что-то резко поменялось. Внезапный порыв ветра загасил свечи – все до единой. Стало неуютно темно, и Унна лишь сейчас заметила, что небо почернело, как перед грозой. Во дворе забряцало оружие, заржали кони один за другим, отчаянно завыли злобные кобели. В бурых небесах свивался глаз грозы, но слишком быстро для обычной бури. Унна ахнула: кроме облаков, сотни летучих мышей кружились в небе. Раньше ей приходилось видеть летучих мышей, но очень редко и никогда – так много сразу.
Когда Унна оглянулась, дверь захлопывалась и закрывалась на ключ, а Седрик медленно поднимался с пола. Похоже, старая Виенна очень хотела выжить.
– Ты не пострадал? – ощупала висок Седрика, по которому медленно бежала струйка крови. – Чем она тебя ударила? Почему не увернулся?
– Шилом, наверное, не углядел, бешеная бабка, чуть книгу не проткнула! – Седрик бережно закрыл спасенную книгу и спрятал за пазуху. – Да и ничего мне не сделается, сейчас об вас беспокоиться нужно, госпожа Унна!
– В другой раз лучше себя береги, не книжку, – становилось трудно дышать, когда Унна представляла, что удар шилом оказался бы более удачным. – Книжку и другую купить можно!
– Так вы же ей дорожите, значит, и я дорожу, – опять наклонил голову, занавешивая глаза челкой.
Унна хотела поспорить, но Седрик поднял палец, призывая сосредоточиться и насторожиться.
– Смерть пришла… знали же… даже за тройное жалование… – услышала Унна чьи-то испуганные голоса внизу, со двора, и прильнула к окну.
А потом упало небо. Вернее, так показалось, потому что ночные обитатели ринулись вниз. Галаты отмахивались, но лезвия пронзали лишь воздух. Ни одной летучей мыши не лежало под ногами – а исцарапанные воины поднялись не сразу и не все. Лошади ржали и рвались из конюшен, собаки снова завыли протяжно и жутко. Летучие мыши бились и бились в ворота дворовых построек, пока те, искореженные и помятые, не сорвались с петель и не упали на землю. Огромный кулак из множества живых существ, ставших неуязвимыми для человеческого оружия, бил теперь в подворье, в конюшни и в псарни, метался в заколоченные двери, срывал крепления с целых, не давал цели для нападения и одновременно наносил удар за ударом.
