Текст книги "Случайное добро (СИ)"
Автор книги: Ольга Смирнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
– Тогда надо Эмиля проведать! – вскричала она не своим голосом после раздумий. – Вдруг он умер.
Она это сказала и сама удивилась сказанному. И интересу, звучащему в голосе. Именно интересу, а не ужасу. Мда, еще месяц такой жизни – и она примется осваивать запрещенные заклинания. Тоже из интереса. И когда она успела так сильно растянуть границы приемлемого? Когда успела пересечь установленные своей же совестью пределы? Точнее, кто в этом виноват?
– Зачем? – не понял Александр. После еды его тянуло поспать, а не лазить по чужим домам, но Леру это не волновало. Она определилась с целью и готова была горы свернуть для ее достижения. – Если не ошибаюсь, в скором времени его и без тебя проведают.
– Кто это? – глупо спросила Лера. – Ах, ну да. Полиция.
– Если дело не спустят на тормозах, то они очень скоро заявятся. Напомни, у вашей полиции хоть какие-то договоренности с волшебниками есть? Сотрудничество в расследовании преступлений, совершенных волшебниками же, практикуется?
– Есть. Иначе наш участок просто функционировать не смог бы. Но я же вам рассказывала – «волшебный» отдел не у нас, а в райцентре. Туда посылается запрос, а что потом, какие условия, сроки и результаты, я не знаю. Возможно, знает Игнат. И все же, – после паузы упрямо добавила она, – надо проведать Эмиля.
– И ты всерьез думаешь, что он тебя встретит с распростертыми объятиями? Я бы на его месте уже верёвки перегрыз и чемоданы упаковывал.
Почему-то эта мысль Леру не посещала.
– Как так? Уйдет ведь, сволочь, – мгновенно вскинулась она. – Тем более, надо проверить.
– Стоп, – сказал Александр и весомости ради положил руку ей на колено. Она посмотрела на него, на его руку, потом опять на него и сказала:
– Это не аргумент.
– Кому как. По мне – так очень даже. Первое. Если он освободился и сбежал, а я думаю, что это вероятнее всего, то мы ничего не сделаем. Если же нет – нам тем более в доме делать нечего.
Лера стряхнула его руку с колена, отсела подальше, рискуя упасть с дивана, и возразила:
– Но он наверняка голодный и пить хочет. И… все остальное тоже.
– Элеонора, не изводи себя жалостью. Это чувство мало того что бесполезно, оно опасно. Сосед все-таки волшебник. Придумает что-нибудь. Нас так легко не отправишь на небеса.
Лера повздыхала немного, затем проворковала:
– Ужастики любите? У меня канал подключен – упадете.
Но Александр не дал сбить себя с толку.
– Давай лучше чем-нибудь более интересным займемся, – предложил он с улыбкой.
Лера посмотрела на него с сомнением, потом вспомнила, что жизнь очень коротка и недавно она сильно по этому поводу расстраивалась, и наконец решилась:
– Только сначала Игнату позвоним все-таки.
И вскочив с дивана, она понеслась к телефону.
* * *
Полиция пробыла у Матвея недолго – их выгнала все та же медсестра. Матвей умирал от калейдоскопа эмоций: начиная со стыда и заканчивая все тем же стыдом. Ему становилось хуже с каждой минутой. Медсестра вышла, но Матвею казалось, что она все равно как-то наблюдает за его корчами. Через дырку в потолке, или через заклинание, или через окно. И не она одна – весь больничный персонал во главе с главврачом наслаждается душевными терзаниями обвиняемого в убийстве, и обсуждает, и похихикивает мерзко, и тычет десятками пальцев.
Матвей пошевелиться боялся, почесаться не мог, хотя очень чесалось в правом боку. Он полулежал, уставившись в одну точку, то краснея, то бледнея. Порой ему слышался чей-то смех за дверью, и он напрягался еще больше, потому что знал – там смеются над ним, Матвеем. Там обсуждают его, Матвея, и его поступки.
Время не просто тянулось медленно, оно было как липкая грязь, как пластилин; из-за этого день вышел длинный, бесконечный, мучительный. Матвей все время так и пролежал, не шелохнувшись. Он думал и не думал одновременно. К концу дня он понял, что мысли, кружившиеся в его голове – не его. И воспоминания тоже не его. Ему все это приснилось. Он не убивал мать – этого просто не может быть. Ведь она – его мать! Это был сон, дурной сон, всего лишь сон. И Михаил приснился, и темнота, и Александр трижды проклятый приснился.
Он устал на работе, переутомился. А по дороге домой на него напали – вот он и очутился в больнице. Все просто. Известили ли об этом мать? Ясно, что полиция Матвея с кем-то перепутала, а может, полиция ему тоже приснилась? Кто знает, какими таблетками его здесь пичкают, и какую воду в стаканах приносят. Избавиться бы от постоянной слежки, и станет получше. А кто ему в этом деле помочь может? Правильно, только король. Он издаст указ и дырку в потолке замажут намертво. И заклинание снимут. И окно черным закрасят. Надо только в прошении чётко обозначить все проблемы.
Матвей несколько приободрился и наконец-таки чуть шевельнулся… и услышал знакомый голос:
– Я тут подумал… Король – идея, конечно, хорошая, но больно долго все это тянуться будет. Пока прошение через всех чиновников пройдёт, пока слушания да обсуждения, пока указ составят, пока подпишут… может, просто жвачкой заклеить? Дырку-то.
Через силу Матвей повернул голову. Михаил сидел на подоконнике, болтая ногами. В руках он вертел любимую кружку Алевтины Григорьевны.
– Тебе принес, не поленился. А то здешние кружки, поди, не стерильные. Еще животом мучиться будешь.
– Ты… откуда?
– Оттуда, друг мой, оттуда, – улыбнулся Михаил. – Миссию свою ты не выполнил. Прискорбно, но факт. А как все хорошо начиналось: и дура эта, и врач одним ударом. Да-да, врач-таки окочурился. Вот, решил в утешение тебе кружечку занести.
Очередная революция в сознании Матвея произошла быстро и бескровно – наши победили. Сон с реальностью опять поменялись местами. Матвей протянул руку к кружке – рука тряслась, одни проводки повылезали, другие сместились и кожа над ними медленно начала распухать.
– Можно?
– Конечно. – Михаил легко спрыгнул с подоконника и подошел к подопечному. – Держи.
Матвей долго рассматривал кружку, сдерживая слезы. На время он даже забыл, что за ним наблюдают и сейчас прибегут Михаила выставлять. Бдительная медсестра Матвею попалась.
– Если ее разбить, – вдруг мурлыкнул Михаил, – то края острые получатся. И резать они будут хорошо. А знаешь, где проще всего резать? Нет, запястье оставь тем, кто хочет выжить. Вот здесь, – Михаил показал на горло, – сбоку. Только воткнуть надо посильнее. И в палате сразу станет красиво, а то белый цвет тоску навевает.
– Уйди, – попросил Матвей. – Это мамина кружка. Я не буду ее разбивать.
– Ага, – глубокомысленно кивнул Михаил. – Мать ты угрохал, а кружку бережёшь. Где логика, друг мой?
Матвей только глаза закрыл и губу прикусил – сильно-сильно – чтобы не разрыдаться.
– Ой, да ладно тебе, – всплеснул руками Михаил и уселся на кровать рядом с Матвеем. – Мы же не просто так. Мы же тебя к предназначению готовили. Ради, во имя и так далее. Убил и убил, подумаешь. Без нее даже лучше.
Внутреннее напряжение грозило разорвать Матвея на сотни ошметков. Михаил жизнерадостно болтал:
– Ну не вышло у тебя с избранностью. Придурком ты оказался, слабовольным придурком. И врага не уничтожил, и принцип не доказал. Зато у тебя остался я – полное Счастье. Мы вместе. И мы что-нибудь придумаем. Не зря же я тебе кружку тащил. Кидай. Кидай же.
– Не могу. – У Матвея тряслись губы. Он сильно прижимал кружку к груди, пытаясь справиться с эмоциями. – Я сломался. Я сломался.
– Тогда это сделаю я! – азартно выкрикнул Михаил, выдернул кружку у Матвея из рук и с лихим гиканьем швырнул ее об пол. Осколки брызнули во все стороны. – Каково, а?
В этот момент произошло две вещи. Первая: открылась дверь, и в палату вошла медсестра. Вторая: у Матвея потемнело в глазах, в голове зазвенело.
Он никогда не умел бороться за свое, этот волшебник-неудачник. В детстве у него отнимали игрушки даже дети помладше. Он просто отходил в сторону, и глаза его были полны слез, но смелости отобрать свое не находилось. Ведь для того, чтобы отобрать, нужно было драться, а хорошие мальчики, примерные сыновья не дерутся. Упаси боги. Это так огорчает их матерей.
Такой ярости Матвей не ощущал никогда. Ярости, в которой не было ни грана страха; ярости чистой, первобытной, инстинктивной. Запоздалой, детской, когда плевать на последствия – главное, забрать свое.
Тихо, стремительно, Матвей кинулся на улыбающегося Михаила, который стоял на месте и не двигался, пока его не сшибли. Провода выдрались из тела Матвея окончательно, и ему было бы больно, если бы он находился в уме. Откуда только силы взялись – после тяжелой операции, после ранения в грудь, после нескольких дней мучительных раздумий и самоедства. Как бы то ни было, силы нашлись – раз была мотивация.
Матвей мутузил посланника небес с таким наслаждением, что не сразу понял, что его кто-то пытается от Михаила оторвать.
– Немедленно перестаньте! Вам сейчас плохо будет!
Медсестра-подлюка позвала на помощь еще двоих, и только так они смогли оторвать Матвея от его жертвы. Матвей плевался, орал и брыкался. Кровь лилась из открывшейся раны, но ему было все равно. Безумным взглядом он смотрел на распростертого на полу Михаила. Посланник выплюнул пару зубов, с трудом поднялся с пола, отряхнулся и сказал:
– Давно бы так. А то сю-сю… дай себе волю, друг мой. Дай себе волю. Тебе понравится, обещаю. В этом твое спасение.
– Врача, немедленно. Он умирает… Врача!
Последней мыслью Матвея было – не было за тридцать лет у меня счастья, и не надо.
Глава 11. О добре
Было раннее утро. Александр спал, а Лера нет. Не спалось ей ни капельки. Может, потому что прошедшая ночь была весьма бурной – во всех смыслах. Может, потому что Александр оказался на удивление заботливым как раз там, где этого от него не ожидалось. Может, мыслей было слишком много…
Лежа на кровати, Лера рассматривала своего мужа как в первый раз. Словно до этого никогда не видела. Падение произошло, и с этим ничего не поделаешь. Ей самой не верилось, что она согласилась, но, демоны побери все на свете, оно того стоило, и она была готова повторить при первом удобном случае. Он ее муж, на веки вечные, до смерти, и кто знает, чем благословение богов грозит им после. Прожить годы во вражде с Александром, который, если бы не известные обстоятельства, был бы – чего уж теперь отрицать – для нее непреодолимым соблазном, не хотелось. Но и забыть о прошлом так легко не получалось. Поможет ли им время? Или зелье выпить какое?
Устав в конце концов от собственных переживаний, Лера вскочила с постели и понеслась готовить завтрак. Едой они запастись не подумали, все имеющиеся запасы уже вышли, поэтому пришлось бежать в магазин. Предварительно она одолжила денег у спящего, проще говоря, пошарила по его карманам, решив, что он не рассердится.
Яичница была готова за десять минут, кофе сварен, а Александр по-прежнему спал. Лера оголодала, как тролль, а потому ждать, пока благоверный разомкнет светлы очи, не стала и смолотила свою порцию в одиночестве.
Наслаждаться завтраком в полной мере мешали новые назойливые размышления. На сей раз на тему – как зависит и зависит ли вообще привязанность от качества секса. Потому что именно в это утро Александр – даже спящий – показался ей симпатичнее обычного. Настроение было приподнятым.
Лера цедила кофе, подперев щеку рукой, хотя это было жутко неудобно. Томная задумчивость никак не желала ее покидать. Она самой себе казалась дурочкой, когда, вспомнив какую-нибудь мелочь из прошлой ночи, улыбалась. Но и не улыбаться не могла.
В приятных философский раздумьях она и не заметила, как кончился кофе и яичница уютно устроилась в желудке. Она сгребла посуду в раковину, но мыть поленилась и вышла на улицу. Солнце грело несильно, по-утреннему ласково. Она потянулась всем телом, зевнула.
– Привет, соседка! – вдруг раздался голос Эмиля.
Лера так и замерла в интересной позе – руки в стороны, рот некрасиво раззявлен, глаза зажмурены. Картина маслом, одним словом.
– Как дела? Раздумала замуж выходить?
Лера медленно повернулась к говорящему и оглядела его с головы до ног. Выглядел он как обычно: в одних джинсах, промасленный, довольный, как кот, энергичный. Словно не его несколько ночей назад к стулу привязали и язык грозили отрезать.
– П-привет, – выдавила Лера, не зная, как быть. Кидаться обвинениями? Давить на ответственность перед обществом? Звонить в полицию? Сделать вид, что она не причём? Узнал ее Эмиль в ту ночь или нет? Если подумать, узнал бы – так вежливо не разговаривал бы. И вообще, почему он до сих пор здесь? Почему не сбежал? Какие-то далеко идущие маневры? Или он просто дурак? Чего он дожидается – пока арестовывать придут или надеется, что обойдется?
– Как дела? Замуж-то вышла, спрашиваю?
– Хорошо. Вышла, – ответила Лера по порядку и спросила вежливо: – А у тебя?
– И у меня хорошо, – улыбнулся Эмиль. – Ты уже завтракала?
Все-таки не узнал? Волшебница перевела дыхание и даже выдавила ответную улыбку. Молчание затянулось, и Эмиль повторил вопрос.
– Нет, – неожиданно для себя соврала Лера. – Нет еще.
– Могу я тебя накормить?
– Спасибо, – еще более заторможено, чем до этого, ответила она, хотя есть не хотела совсем.
– У меня сегодня яичница на завтрак, – провозгласил Эмиль, останавливаясь в дверях и пропуская Леру вперед. – И чай зеленый. Добро пожаловать.
При мысли о яичнице желудок заорал благим матом, но она мысленно плюнула на физические неудобства. За истину и пострадать можно. При свете дня дом Эмиля оказался стерильным, однотонным и вымеренным. Все вещи в нем начиная от мебели и заканчивая журналами на столике в гостиной занимали строго отведенное им место и морального права сдвинуться хоть на миллиметр не имели. На тумбочке в коридоре – ни пылинки, на полу – ни соринки, стёкла настолько чистые, что кажется, будто их и вовсе нет; словом, очень подозрительно – при том, что спальня, насколько Лера помнила, по захламленности напоминала джунгли. Кремовый цвет не просто преобладал, он уверенно праздновал победу и был везде. Кремовыми были обои, обивка мебели, оконные рамы, телевизор (Лера не поленилась и в гостиную нос сунула), полы, потолки. Эмиль заметил её интерес и объяснил:
– Я сам выбирал цвет. Читал где-то, что он успокаивает.
«В таких безумных количествах скорее настораживает», – подумала Лера, однако головой покивала и скроила одобрительное выражение лица.
– Ничего, если на кухне поедим? – спросил Эмиль, указывая на дверь. – Я уже приборы расставил.
– Конечно, как скажешь, – согласилась Лера.
Они сидели на кухне и разговаривали. Поначалу, как показалось гостье, это был вежливый трёп ни о чем.
– Очень рад, что ты согласилась, – улыбался Эмиль, разрезая яичницу ножом на части. Лере терпения не хватало на подобные тонкости – свою порцию заодно с тарелкой она со скрежетом пилила вилкой. – Дом большой, иногда хочется с кем-нибудь поболтать. А ты почему здесь? В столицу же собиралась?
Лера не могла припомнить, что именно она говорила соседу о своих планах, поэтому отделалась туманным:
– Обстоятельства. Зубную щётку забыла. Пришлось вернуться.
– Это прекрасно, когда есть, куда вернуться, – вдруг провозгласил Эмиль. – Ты никогда не замечала, что в конце жизни все – и волшебники, и люди – хотят вернуться туда, откуда родом? Я думаю, это потому, что родительский дом прежде всего ассоциируется с безопасностью, с теплом и уютом, беззаботностью детства.
Лера подавила первый порыв сказать, что Эмиль идиот, и мысли его идиотские, к завтраку никак не подходящие. Доморощенную философию пусть перед зеркалом тренирует, ей это не интересно. Интересно другое – как тонко подвести разговор к… Тут Эмиль сказал:
– Я, между прочим, еще немного обижен на тебя за то, что оставила меня связанным. Пришлось повозиться.
Лера не стала ронять вилку, или ахать и таращить невинные глаза, или спрашивать «Что ты имеешь в виду?». Теперь, когда появилась ясность, стало даже проще.
– Ты получил по заслугам. И еще получишь, когда до тебя полиция доберется.
– Ты мне угрожаешь? – разъехался Эмиль в очаровательной улыбке. – Не стоит. Что я такое – мелкая сошка, передаю пакеты, ничего не знаю. Доберутся, тут ты, возможно, права. Но так даже интереснее.
– Что значит интереснее? Тебя арестуют и дело с концом. Какой тут интерес? – не поняла Лера и тут же мысленно себя отругала: «Еще сбежать предложи, дура набитая».
Впрочем, не похоже было, что Эмиль собирается выпрыгнуть в окно и дать деру. Нет, он спокойно, даже грациозно жевал яичницу и помешивал чай. Он казался непривычно взрослым, даже голый торс не спасал.
– Лерочка, скажи – что в твоей жизни главное? Богатство? Слава? Степени ученые? Спокойствие? Любовь?
Лера пожала плечами:
– Если сам пойдешь в участок, тебе сделают послабление. Наверное.
– Ты говоришь, как специалист, – усмехнулся Эмиль. – Только без надобности мне это. Ты лучше ответь – что в жизни главное?
Лера посмотрела на соседа с неудовольствием, но все же ответила:
– Безопасность.
– Даже так. – Эмиль выглядел приятно удивленным. – Я думал, скажешь любовь. На худой конец богатство, раз замуж вышла. Но я рад, что ты оказалась небанальна. Что до меня, то главное в моей жизни – удовлетворить интерес. А интересуюсь я многим.
Лера сделала еще одну попытку:
– Давай я позвоню в участок.
– Не надо. Это все равно ничего не даст. Найдут они меня раньше или позже – невелика разница.
– Почему? Ты не боишься попасть в тюрьму?
– Не будь скучной. От этих таблеток еще никто не сдох, по крайней мере, в глобальных масштабах. А если и сдох – так меньше дураков на свете.
– Не согласна! – заявила Лера категорично. – Тебе откуда знать? Ты же их не принимал! Или я чего-то не знаю?
– Разумеется, ты многого не знаешь. Однако ж недостаток знаний, как ни странно, скорее во благо. – Эмиль сунул в рот кусок яичницы геометрически правильной формы и жевал его до бешенства долго, прежде чем добавить: – Нет, я таблетки не принимал.
– Тогда откуда?
– Я их создал, – улыбнулся Эмиль, откладывая в сторону столовые приборы. – И я точно знаю их состав. У меня не было цели перетравить всех бездарных особей в нашем городке, оговорюсь сразу. Ни в коем случае. Мне было просто интересно. Назовем это экспериментом немного больших масштабов, нежели принято в нашем городишке. И в итоге глупость восторжествовала. Разум ушел в нокаут, волшебники в очереди не стояли, но спрос, безусловно, был. За диссертацию, что ли, сесть?
– То есть? Чей разум?
– Вот ты бы стала принимать незнакомые таблетки? Даже для увеличения резерва и улучшения качества заклинаний? Стала бы или нет?
– Я даже таблетки для похудения не ела, – хмуро отозвалась Лера, вставая из-за стола. И тут ее осенило: – Ты мне… предлагал! Ты их мне предлагал? Гаденыш! А если бы я отравилась?
– Это вряд ли. Разве что аллергия на компоненты вылезла бы.
– Но ты… ты же… мы думали… ну ты артист…
– Что есть, то есть, – скромно улыбнулся Эмиль. – С другой стороны, я хотел не только наблюдать со стороны, я хотел участвовать. И попросился в распространители.
– Как? Лысого это не смутило?
– Он и не знал, что я – это я. В его глазах я был просто распространителем. А тот, кто таблетками его снабжал, так и остался за кадром.
– Однако. – Лера была удивлена поворотом дела, но не слишком. Откровенно говоря, куда больше ее удивило бы, если бы Эмиль оказался именно тем, кем выглядел – веселым до идиотизма мажором без определенного рода занятий. Эмиль всё-таки был странным (для волшебника), и теперь эта странность обрела контуры и причины.
– А лаборатория? Ты там химичил?
– Поначалу да. Но потом мне это надоело. Если бы вы не влезли, всё бы само затухло через пару месяцев. Это была предпоследняя партия, и та из старых запасов. Кстати, это вы мне там маскировку сбили? Я столько сил на нее угрохал. – Эмиль был весел и раскован.
– Лысый про лабораторию не знал? – полуутвердительно спросила Лера.
– Нет, конечно, откуда бы? – было видно, что Эмилю льстит ее интерес. – Зачем мне лишние свидетели? Этим дурачкам я просто оставлял пакеты с таблетками.
– А почему лабораторию устроил в заброшенном городке? Больше мест не нашлось? Забрался бы в чащу…
– Вырыл бы там яму поглубже… Глупости говоришь сейчас. Зачем тратить силы, когда можно воспользоваться готовеньким? Заходи и пользуйся.
– Но там же дети вечно носятся…
– А в лесу грибники и туристы. Какая разница? Моя маскировка исправно работала. До вашего прихода.
– А знаки «Детей Солнца»?
– Что? – Эмиль выглядел искренне удивленным. – При чем здесь знаки?
– Игнат татуировку видел у одного из твоих «посланцев». «Дети Солнца». Собственно, именно поэтому он и решил наведаться в заброшенный городок.
Эмиль улыбнулся и развел руками.
– Видимо, это одна из тех случайностей, которые устанавливают мировой порядок. Ни сном, ни духом, поверь мне, об этой татуировке. Совпадение. Боги решили, что хватит играть, и подали знак.
Лера хмыкнула:
– Хороша случайность. Если бы не она, мы бы твою лабораторию не нашли.
– А вы и не нашли. Игнат твой случайно поблизости оказался, когда я вылезал из подвала. Увидел меня. Пришлось срочно принимать меры.
Эту историю Лера уже слышала, повторения не желала и потому спросила:
– Ручка Игната. Как она оказалась в лаборатории?
Эмиль недоуменно нахмурился:
– Уже не помню. Хотя подожди… я же записку писал. Да, точно. Когда обыскивал твоего приятеля, нашел ручку. Спустился в лабораторию, чтобы написать записку Димочке – ты его невежливо лысым зовешь, и ручку, видимо, там забыл.
– Как Игнат попал в квартиру лысого, если ты соблюдал конспирацию?
– Я главный или как? В квартиру войти могу без проблем – и ключи есть, и допуск волшебный. Дело было ночью, я просто притащил твоего дурачка и инструкции письменные оставил своим дятлам.
– А ты вообще знал, что Игнат заинтересовался вашей замечательной деятельностью?
– Постольку поскольку. Мне Димочка докладывал, но я особо не слышал. Интерес к делу пропал, и мне было без разницы, кто там рыть будет и что найдет. Честно говоря, когда я дурачка твоего оставлял в квартире, я не знал наверняка, что он – это он. То есть тот, кто до нас докапывался. В любом случае я не собирался его убивать. Просто хотел обезвредить на некоторое время, пока лавочку не сверну.
Лера нахмурилась – недоверчиво, сердито:
– Если без разницы, неужели нельзя было оставить Игната там, в городе-призраке?
– Около моей лаборатории? Шутишь? А если бы он, очнувшись, полез выяснять? Или полицию вызвал? Где мне работать потом?
– Ну… тут… в доме.
– Ещё не хватало домой это тащить! Вдобавок, тут места мало. У меня в подвале тренажёрный зал, ты ведь знаешь.
– Как все запутанно, – вздохнула Лера. – Зачем столько усилий для устранения Игната, если ты уже заканчивать хотел?
Эмиль выглядел озадаченным, и она пояснила:
– Зачем было погром в его квартире устраивать? И в офисе? Зачем было нападать на него? Я имею в виду, до вашей встречи в городе-призраке.
– Я не при чем, это Димочка постарался. Пятерку за рвение, кол за исполнение. Хороший волшебник, только слишком инициативный, а мозгов маловато, – ответил Эмиль. – Перепугался и без моего ведома начал твоего дружка выслеживать. С другой стороны, нечего было совать нос не в свое дело. А потом, как я уже говорил, все совпало. И место, и время, и действующие лица. Очень любопытно, на мой взгляд. Невольно приходит мысль о предопределении и…
– Нечего было жадничать и не платить за услуги, – угрюмо перебила Лера, вспомнив, с чего все, собственно, началось и «кто виноват». – К демонам предопределение.
– То есть? – не понял Эмиль.
– Твой лысый оказался должен мне денег и не захотел платить, – туманно ответила она, не желая вдаваться в подробности своей работы. – Я наняла Игната – он же частным детективом работает. Он выследил твоего подельничка. И понеслось.
Эмиль покумекал и спросил:
– Это когда они амулет зарядить не могли? Димочка помощи у кого-то просил. Вроде. Получается, ты ему помогла? А с виду и не скажешь, что сильная волшебница.
– Я не сильная, – отрезала Лера, подавив желание дотронуться до маскирующего амулета под рубашкой. – И неважно это. Лучше скажи, как выходило, что лысый тебя не раскрыл?
– Простейшее заклинание маскировки и минимум общения через зеркало.
– Я бы на его месте попыталась снять твою маскировку. Просто из любопытства.
Эмиль сложил пальцы домиком и сказал:
– Вы, видимо, родственные души в плане дурости. Он тоже попытался. Только ничего из этого не вышло.
– Ясно, – мрачно произнесла Лера, размышляя, как быть дальше.
– Не горюй, соседка! – Эмиль одним глотком допил остывший чай, встал из-за стола и потянулся всем телом. – Надо пойти потренироваться. Айда со мной.
Лера смотрела на соседа во все глаза.
– Ты… какое тренироваться? Тебе в участок прямая дорога.
– Не пойду, и не уговаривай, – хмыкнул Эмиль, собирая посуду со стола. Закончив, он осторожно выгрузил её в раковину и развернулся к двери. – Сами явятся. А у меня до той поры дела.
– И ты не боишься сесть в тюрьму? Понести наказание? Ты будешь ждать и не убежишь? – не могла успокоиться Лера.
– Боги, соседка, ты о чем? Я всего лишь жалкий распространитель, пешка. Самое страшное, что мне грозит – разговор по душам с начальником участка. Между прочим, они там, в участке, сами не ангелы. И всегда есть факты, которые они хотели бы скрыть от общественности. Но это на крайний случай.
Махнув рукой, Эмиль скрылся в коридоре. Лера так и осталась стоять с открытым ртом.
* * *
Повторную операцию Матвей пережил благополучно. Видимо, боги наказывали его за плохое поведение, сменив в этом отношении почившую Алевтину Григорьевну.
Матвей пережил период реабилитации, весьма нелегкий. Своеобразно пережил. От еды он отказывался, но до истощения ему было далеко, и потому он сделал вывод, что его тайно кормят. Во сне ли, через трубочки, воткнутые в тело, а может быть, под заклинанием или гипнозом – он так и не выяснил, хотя пытался изо всех сил. Однажды он даже поковырялся в своем животе, но пальцы оказались недостаточно острыми, чтобы проткнуть кожу, в итоге содержимое желудка рассмотреть не удалось. Спал Матвей мало и практически не реагировал на внешние раздражители, однако неумолимо шел на поправку.
Он пережил унизительные допросы полиции. Он – в своих лучших традициях – просто отказался разговаривать. Не разговаривал он и с Михаилом, хотя тот частенько навещал его в обход бдительной медсестры.
Матвей пережил визит странного дядьки, изображающего – весьма бесталанно – участие и заинтересованность в выздоровлении Матвея. Где-то в середине пространного монолога гостя о том, как важно быть частью социума, а также соблюдать распорядок дня и режим питания, Матвея впервые за долгое время открыл рот и послал дядьку далеко и надолго. Еще и заклинанием бы припечатал, но сил хватило только на то, чтобы закрыть рот.
Дядька покивал сочувственно, словно Матвей ему что-то доброе поведал, и продолжил говорить. Матвей поглядел в потолок с укором: мол, вы, которые наблюдаете, может, глупого дядьку уберете подальше? Сколько можно издеваться? С тем же немым укором он оглядел стены – на случай, если дырки и там просверлены. Дядька пробыл в палате Матвея довольно долго: все что-то говорил, спрашивал, уточнял, пытался диалог построить, да только Матвей на потеху наблюдателям кривляться не собирался.
Дядька еще немного посидел, покрутил головой, а потом вежливо попрощался и вышел. Спустя два часа за Матвеем приехали. Медсестра кричала, звала врача, пыталась противодействовать, но дядьки с серыми лицами все равно увезли её пациента. В какое-то странное заведение. Михаил назвал его «родным домом». Матвей назвал бы его клеткой.
Он был помещен в палату и разложен на кушетке. В руки ему воткнули те же иголки, приборы похожие пищали над ухом. И вроде бы все было как в той, первой палате, но при этом не так. Почему-то в новой палате Матвей задыхался. Ему было плохо. Голову словно сдавило прессом, она стала такая тяжелая, что шея просто отказывалась ее держать; потолок того и гляди грозил рухнуть; время снова начало свои игры – то размазывалось по белой простыне, как пластилин, то рассыпалось как песок, то как муха ползло по Матвею – тянуло взяться за мухобойку. Матвея передергивало, и если бы не Михаил, катающийся на самокате по палате, он не выдержал бы. Он бы и в самом деле сошел с ума.
– Наконец-то мы дома. – Михаил подал голос, как только дверь за медбратом закрылась.
– Тсс, – выпучил глаза Матвей. – Они услышат. Говори тише.
– Сам ты тише. Я посланник небес. Меня никто не слышит, кроме тебя.
Матвея эта мысль раньше не посещала, и пару минут – а может, часов – он усиленно обдумывал новую информацию. Затем произнес невнятно:
– Никакой ты не посланник небес. Ты – демон.
– Не может быть! – воскликнул Михаил и руки к груди прижал. – Друг! Ты ранишь меня в самое сердце!
– Нет, ты даже не демон… – бормотал Матвей себе под нос раздраженно. – Ты… призрак. Чей-то злобный призрак. Ты здесь, чтобы мучить меня. Все это время ты искушал меня, вел кривой дорогой.
– Это ты вел себя кривой дорогой. Ты и только ты. Ты делаешь свою жизнь невыносимой. Ты в ответе за собственные несчастья. А я всего лишь эхо. Эхо твоих обид и страхов, если угодно. И посланник небес на полставки.
– Не слушаю, не слушаю, не слушаю… – шептал Матвей. – Тебе больше не удастся меня запутать.
– Больно надо, – ухмыльнулся Михаил. – Ты и сам с этим справляешься отлично. Эге-гей! – вскричал он радостно. – Мир сошел с ума! И виноват в этом Матвей! Казнить его за это! Предать огню! Отрубить голову!
– Тише ты, тише, – зашипел Матвей испуганно. – Тише, умоляю. Они услышат. Они все слышат. Они наблюдают за мной!
– Второй раз говорю – они меня не слышат.
Матвей устало прикрыл глаза и обреченно вздохнул:
– Придется отрезать себе язык. Меня-то они слышат.
– Гениальная идея, – радостно откликнулся Михаил и в ладоши захлопал. – Браво! Браво! Считаешь, это чем-то поможет?
– Не знаю. Но больше ничего придумать не могу.
Матвей опять надолго замолчал. Сил говорить не было. Михаил пожал плечами и снова принялся ездить по палате, все быстрее. Матвей не выдержал и, забыв о недавних обвинениях, сказал жалобно:
– У меня от тебя голова кружится. Остановись, пожалуйста. Скажи правду. Только правду, я прошу. Скажи мне правду. Ты ведь скажешь?
Не останавливаясь ни на секунду, Михаил кивнул.
– Боги больше не считают меня избранным? Я свободен?
– Друг мой, кто из нас свободен в этой жизни? – заголосил Михаил и вдруг запустил самокатом в стену. И перешел на серьезный тон: – Свободен. Ты официально свободен.
Матвей принял ответ, однако ожидаемого облегчения не почувствовал.
– Моя мать… она… почему она умерла?
– Отстань, – неожиданно зло бросил Михаил и пнул валявшийся на полу самокат. – Слышать про эту каргу ничего не желаю. Сдохла – туда ей и дорога. Сколько можно над своим ребенком издеваться? Я бы на твоем месте ее куда раньше прикончил. Тогда, глядишь, и выгорело бы… эх, да что теперь об этом говорить…
