Текст книги "Хрупкий лед (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Стася его ни разу не останавливала. Но Сашка ощущал, как она настороженно замирала под его прикосновениями, и как ее дыхание сбивалось, то вообще пропадая, то становясь частым-частым. И всегда старался совладать со своими желаниями. Однако сейчас все было как-то иначе – Настя не просто не застыла, когда его пальцы забрались под ее майку и принялись гладить кожу, все откровенней подбираясь к груди – она выгнулась, прижимаясь к нему плотнее. Будто еще больше открывалась для этих напряженных и осторожных ласк.

Он даже как-то растерялся, на секунду оторвавшись от ее теплых и мягких губ, и приподнялся, заглядывая в глаза Насти. Правда руки его при этом, не слушая доводов рассудка, добрались до тонкого хлопка ее лифчика и накрыли упругую грудь, от которой у Сашки, если уж совсем откровенно, при каждом взгляде срывало крышу.

– Стася? – даже не представляя, о чем именно ее сейчас спрашивает, зачем-то окликнул он.

Настя потупилась. И щеки у нее были красные-красные. Но когда его пальцы чуть прижали ее сосок, неумело, наверное, и не очень как-то там романтично. Ну не было у него опыта, не было! Настя от этого все равно зажмурилась с каким-то таким блаженным выражением на лице, что у него совсем задрожали и так не очень ловкие руки. И тут, все еще не поднимая век, она прошептала дрожащим голоском:

– Саш, а ты… Ну, ты уже с кем-то…? – он никогда не думал, что Настя может аж так покраснеть и настолько смутиться. И все-таки нашла в себе смелость спросить.

Он уперся своим лбом в ее скулу и постарался глубоко вдохнуть, переводя дыхание и хоть немного успокаивая нервы, чтобы как-то снизить напряжение, просто заискрившее между ними. Ага, ничего не вышло. У него пульс в ушах барабанил. И сердце Стаси так стучало, что ему в руку отдавало, которую он так и не убрал с теплого и мягкого холмика ее груди.

Что непонятного было в ее вопросе? Все ясно. Абсолютно.

– Нет, – прошептал Саша таким же тихим и ломающимся голосом. Но тут же решил, что должен быть с ней честным. Это ведь не кто-то, это Настя. – Но, знаешь, не потому, что не хотел. Ну, просто, как-то не складывалось. Все время что-то мешало…

– Ясно, – она почему-то отвернулась. Не отодвинулась. Просто лицо отвернула так, что теперь он касался губами ее уха. – А… – Настя замолчала и облизнула губы. – А со мной… Ты ни разу ничего такого не говорил, ну… Не намекал, что хочешь, и… Я тебя так не интересую, да? – робко и грустно спросила она.

Сашка переваривал эти слова секунд тридцать. А потом прыснул, чуть ли не задыхаясь от смеха. Обхватил свободной рукой ее за пояс и перекатился сам на спину так, что Настя оказалась сверху на нем и не могла теперь не смотреть ему в лицо. И не дал ей высвободиться, хоть подруга явно старалась, начав извиваться. Чем только разогревала его кровь, и так бурлящую и от гормонов, и от ее близости.

– Вот это я перестарался, – уткнувшись в ее шею, все еще немного нервно хохоча, признался он. – Да ты что?! Ты меня интересуешь! Очень! Да ну, реально, больше чем кто-то, вообще, хоть когда-то интересовал. Но в этом же и дело, Стася! Я тебя очень хочу, – он вдруг не удержался и начал целовать ее шею, подбородок, снова до ключиц добрался. И при этом продолжал пытаться объяснить, пользуясь тем, что Настя обмякла, услышав его признание. – Только, я же… Ну, понимаешь, я не просто с тобой перепихнуться где-то хочу! Ты же моя Настя. Мой друг самый лучший, и самая любимая моя, – признался Саша, заглянув ей в глаза. – Самая-самая, – повторил он непослушным языком, почему-то снова ощутив себя косноязычным мальчишкой.

– Саша… – у Насти глаза так распахнулись, что стали просто огромными.

Но он не дал ей прервать себя, признаваться, так до конца.

– Я… Стася, я тебя люблю. И не ха… не хочу, чтобы ты думала, что мене от тебя, кроме секса и не надо ничега. Ничего, – исправился он, не испытывая стыда или смущения.

Это же Настя. Она знала и всегда понимала его, сколько бы ошибок в словах Саша не сделал. И нервничал он сейчас даже не потому, что боялся ей признаться, а просто сильно много у него внутри было ощущений и чувств. Таких, которые Сашка никогда и не думал, что может испытать. С такой силой.

Она все еще смотрела ему прямо в лицо, моргая и кусая губы. И тут рывком потянулась к Саше, чуть не стукнувшись лбом о его нос:

– И я тебя люблю, Саш. До жути просто, так сильно. Ты для меня – все! И друг, у меня такого друга больше никогда не было, и не будет, я точно знаю. Это же в тебе дело. И люблю я тебя. Очень, – Стася крепко обнимала его шею, шепча это все. Перемежая короткими горячими поцелуями слова, от которых у него внутри реально все запылало. – И… Саша, я хочу с тобой… Ну, дальше, до конца, – кажется, совсем смутившись, она прижалась лицом к его щеке и ее горячий шепот чуть ли не по-настоящему царапал ему кожу.

Он не выдержал, обхватил ладонями ее голову, смяв все ее кудряшки, поднял лицо Насти, чтобы в глаза глянуть, и застонал, упершись затылком в пол. Надавил ей на затылок и так начал целовать, как еще ни разу не целовал Настю. Она сводила его с ума. Серьезно сводила, дико просто. И то, что она предложила… Ух! У него ум за разум завернулся.

– Стасечка, милая моя, ты уверена, любимая? Я не хочу, чтобы ты делала это только потому, что боишься меня чем-то расстроить. Я что? Не потерплю, что ли? Да, над нами, знаешь, как тренеры на тренировках издеваются. Я выдержу, пока ты точно уверенной не будешь, и…

– Я уверена, Саш, – тихо, но и правда очень четко и уверенно. – И потом, ты же не вечно здесь будешь, – грустно добавила она.

У него аж горло сжало, и дыхание в груди застопорилось.

– Стасечка, ты что? Ты думаешь, я тебя смогу тут кинуть? Теперь, когда нашел?! – он опять поднял ее голову, чтобы видеть глаза. И со всей горячностью попытался рассказать все, о чем последнюю неделю думал. – Я тебя в жизнь теперь не отпущу! Я уже думал: ты с нами поедешь. Я же работаю. Нормально. И деньги хорошие получаю. И… Стася!

Саша говорил, и не мог остановиться. И по щекам ее гладил, по спине руками скользил. Настя так и лежала поверх него. Только им и на полу уже так жарко было, что оба краснючие оказались. Не от стыда, от жара и всего того, что испытывали, и что друг другу рассказать пытались, не особо умея такое говорить.

– Милая моя, ты не думай, я не тебя таки так не отпущу. Я же хочу, чтобы ты всегда со мной была. Везде. И на сборы ездила. И на матчи. И с нами жила. Пожениться, нам конечно, пока не выйдет. Тебе еще только шестнадцать, а это только по беременности. А нам с тобой еще рано. И… Я все обдумал, честно, Стася. Мы даже можем квартиру снимать, если захотим. Не шикарную, конечно. Самую простую, и на окраине. Но зато сами. И ты в Питере сможешь куда-то поступить. Там же перспектив куда больше, чем тут…

Он говорил, а Насте казалось, что она выпала из реальности. Или он. Или они оба. Это все было так непохоже на ее жизнь. На то, как Настя представляла себе будущее. И не верилось, вообще. И Сашка сказочником казался. И в тоже время – это же Саша. Когда он говорил, она не могла ему не верить. У нее внутри все пылало, и жар, кажется, от кожи шел. И голова кругом оборачивалась от его слов: о браке, о поездке, о том, что они вдвоем жить могут. По-настоящему. Как взрослые.

Она даже не мечтала о таком. Лишь бы с ним быть. Хоть немного. Хоть сколько получится. Может, потом, он бы приезжал, и она когда-нибудь смогла бы к нему съездить… А Саша ее с собой забрать хочет!

Ей не верилось. И верилось. И жадно хотелось, чтобы это было возможно. По правде. Чтобы они никогда не расставались больше.

А еще больше ей сейчас хотелось действительно стать его. Не только лучшим другом, любимой девушкой. Его женщиной. И при мысли о том, что у него еще никого не было, как и у нее, и что они, только они друг у друга будут – у нее все внутри сладко сжималось, до дрожи. С тревогой, да. Потому что Насте было немного страшно. Если честно, она о самом сексе очень мало знала, ну, то, что болтают во дворе и школе. Но ведь не пробовала никогда. Вот и боялась. Но становилось немного легче от того, что и Саша в этом не очень разбирался. А значит, им надо будет вместе этому учиться. А они всегда хорошо со всем справлялись вместе.

И почему не сейчас? Когда душа и тело просто пылают. И родителей Сашкиных нет – ушли оформлять какие-то документы. И до тренировки, где они и собирались встретиться, еще три часа…

– Сатсечка, – словно читая все эти мысли, сомнения, страхи и надежды в ее глазах, Сашка на миг прижался к ее губам и снова глянул в лицо. – Ты уверена, точно? Потому что, я потерплю. Серьезно, мне, конечно, не просто, потому что ты у меня все время в голове, и ты такая… – вместо слов, он крепче сжал ее тело, прижимая Настю к себе, давая ощутить, что он и правда возбужден. – Но я не хочу, чтобы ты сомневалась…

– А я и не сомневаюсь, – вдруг ощутив такое счастье, что прям до эйфории, она рассмеялась, уперев ладони в его плечи. И ощущая себя храброй, желанной, любимой, потянула футболку Сашки, снимая с него. – Я тебя люблю, – снова повторила Настя, наклонившись, и поцеловав его в губы. – Только ничего-ничего об этом не знаю.

– Ну, я тоже, только в теории подкован, – со смешком признался Саша, помогая ей снять свою футболку. И потянулся к пуговичкам на ее кофте. – Но думаю, вместо мы как-то сообразим, чего и куда…

Она рассмеялась. Немного нервно. Но и в глазах Саши видела такую же неуверенность. Так что от этого Насте становилось немного легче. А уж когда он, смущаясь, хоть и меньше, чем она, вытащил из кармана джинсовых шорт упаковку из фольги, в которой Настя не сразу узнала презерватив, почему-то совсем спокойно стало.

– Дима все время по мозгам насчет этого ездит. Уже года три, – неловко признался Сашка. – Ну и, он вроде прав…

Настя только кивнула, наклонилась и поцеловала его опять. Так ей было легче, она не так смущалась, когда целовала Сашу. И он был точно «за» то, чтобы она не прекращала это делать.

Вообще, все было как-то сумбурно, и в то же время нереально, и все в том же горячем угаре, в котором у них все сегодня получалось. Руки Саши, просто ожигающие, как казалось Насте, гладили ее кожу, немного неловко снимая одежду: кофту, лифчик, юбку. Неуверенно замерли, когда она осталась только в трусиках. Словно все еще давая ей шанс передумать. Хоть Настя и видела, что любимому это очень сложно было сделать: щеки Сашки пылали так же, как и у нее самой, наверное, и дыхание было тяжелым и частым. И они оба покрылись капельками пота. И у Саши руки дрожали. А поскольку Настя точно знала, что ее любимый очень смелый и лучший, то это могло быть только от напряжения, из-за того, что он сдерживал себя.

Тогда она сама подняла бедра, стянув с себя белье, хоть ей было не по себе оставаться совсем обнаженной. И Сашка, словно понимая ее, будто и правда читая мысли, стянул с себя шорты вместе с бельем. Вроде как уравняв их шансы. Хотя, ох, ей от этого не стало спокойней. Наоборот.

Настя, вообще, была в курсе анатомии парней. И представляла себе, чего у них и как, но вот наглядно – оно как-то не вязалось со знанием. И куда это там можно засунуть… в нее – она немного растерялась. Но отступать не собиралась.

– Стася, ты как? – снова спросил Сашка, от которого не укрылись ее опасения.

Но она кивнула, нервно рассмеявшись, и прижалась к нему всем телом, потянувшись губами к уху любимого:

– «Трус не играет в хоккей», – попыталась Настя перевести свой страх в шутку, чем заставила Сашу рассмеяться.

Он обхватил ее, приподняв. Встал сам, уложил Настю на диван и лег рядом с нею, но так, что почти полностью накрыл ее обнаженное тело своим, таким горячим. И тоже очень голым.

– Ты у меня точно не трус. Ты самая храбрая, из тех, кого я знаю, – прошептал Саша, целуя ее щеку, шею, ухо.

Настя улыбнулась – это было очень щекотно. И безумно приятно. Даже пальцы на ногах сжимались от этой сладкой ласки.

– Для девчонки, конечно, – со смешком добавил Саша и накрыл ее рот своим до того, как Настя успела возмутиться.

И лег совсем сверху. А дальше ей стало не до мыслей или страхов, или шуток. Настя все превратилась в ощущения. Было и неприятно, и больно. И жарко, и влажно. И еще – классно. Здорово так, что никакими словами не описать и не рассказать. И не потому, что она прям что-то эдакое испытала – просто ощущение Саши на ней, в ней; его рук, его поцелуев; звук его срывающегося дыхания и жар кожи, трущейся друг о друга – все это породило в ней смесь таких чувств, эмоций, что кричать хотелось. Но она прикусывала язык, боясь, что соседи услышат. Правда, стоны сдержать не могла. Потому что каждое движение, каждый толчок Саши в ее тело – отдавался такой смесью боли, жара, непривычного, почти нереального удовольствия, что молчать не получалось. И Сашка стонал. И целовал ее. И шептал, как любит ее, и какая она классная.

И плевать, что было немного больно. Это того стоило. Настя и сильнее боль готова была потерпеть. Потому что нереально обалденно чувствовала себя.

И хоть это все продолжалась не особо долго. И можно было даже подольше, потому что Насте показалось, что она только-только начала улавливать в себе какие-то новые изменения и ощущения – все равно, ни на секунду не пожалела ни о чем.

Наоборот, поняла, что просто обожает Сашу, который сейчас, тяжелый-тяжелый, лежал на ней, придавив всем своим весом. Их дыхание затихало синхронно, слаженно, хоть они и не добивались этого. И каждому отдавалось в груди эхом биение сердца другого.

– Обещаю, в следующий раз и тебе будет классно-классно, – сиплым голосом, которого Настя ни разу не слышала от него, вдруг пообещал Сашка. Будто поклялся. И нежно поцеловал ее обкусанные губы.

– Мне классно, – ответила она, вдруг поняв, что и у самой голос сипит. Протянула руки и зарылась пальцами в волосы на его затылке.

– Значит, сделаю еще класснее, – не сдался Саша с улыбкой.

Приподнялся на руках и обнял ладонями ее щеки, глядя на Настю с такой любовью, такой нежностью.

Она улыбнулась в ответ. Счастливая-счастливая.

И не осталось ни неловкости, ни неуверенности, ни стеснения. Только это парящее ощущение тепла и нереальной радости, в котором им обоим было безумно комфортно и хорошо.

ГЛАВА 10

Наташа смотрела на своего сына, слушала Шурика, который только что сообщил им, что собирает расписаться с Настей, и ощущала, как внутри появляется ужас. Настоящий страх о будущем сына.

Как же до этого дошло? Как?

Но она молчала. Молчала и слушала, как ее муж говорил с ее же сыном:

– Саш, я выслушал, и услышал твое мнение. Попробуй и ты сделать это для меня. Уверен ли ты? Тебе только восемнадцать. Насте, – Дима поджал губы. – И того меньше. А ты не хуже меня знаешь, чем чаще всего заканчиваются настолько ранние отношения у спортсменов. В лучшем случае – разругаетесь в пух и прах, потому что никакая девушка не выдержит твоего графика, когда ты дома будешь появляться хорошо, если два раза в неделю. А так и будет, если руководство команды подпишет с тобой настоящий контракт. И мы вроде бы к этому и стремились?

Дима внимательно глянул на Шурку. Тот слушал отчима, Наташа это видела, но и не слышал, будто. Что она, сына своего не знала?

Знала. В том и проблема. Потому и боялась так все это время.

И вот оно – подтверждение, что не ошиблась, не зря опасалась.

А Дима тем временем продолжал «увещевать» Шурку:

– А о Насте ты подумал? Ты же сам понимаешь – тебе надо будет отдавать команде и игре все силы. Все. Конкуренция… не мне тебе говорить. А ей шестнадцать, чужая страна, чужой город, и практически никого знакомого. И тебя почти все время не будет? Думаешь, ей это легко дастся? Как она это перенесет? Выдержат ли ваши отношения и чувства такое испытание? Любой девушке хочется внимания, частого общения с любимым человеком, общих интересов и дел. А так… Если бы вам было хоть по двадцать. Ладно, если бы она была хоть немного старше. – Дима упер подбородок в ладони. – Я не уверен, что это хорошо закончится, Саш. И не потому, что в вас с Настей сомневаюсь. Просто опыт и жизнь, статистика – не очень обнадеживают. В таких ситуациях часто начинаются ссоры и обиды, вроде бы глупые и мелочные, но постепенно перерастающие в большие конфликты и обиды. И разрушаются, теряются те чувства, которые стоило бы сохранить. Даже у взрослых и состоявшихся людей. Может, не будем так торопиться, а? Тем более после пары месяцев всего. Давайте, сейчас разъедетесь, побудете хоть недельку порознь, вы же с Настей не расстаетесь с дня нашего приезда больше, чем часов на десять. Остынете немного, подумаете. Никто же вам не запретит общаться – я сам помогу тебе, если что приезжать сюда, или ей к нам. Все равно когда ты на сборах – ей тут лучше, с друзьями, с той же Анной Трофимовной…

Наташа посмотрела на сына, наверное, все же надеясь, что он послушает отчима, которого очень уважал и чье мнение всегда ценил. Однако сейчас Шурик только уверенно улыбался, пусть и не перебивал Диму. И Наташа видела по его глазам, что сын остался при своем мнении.

– Мы справимся. Я серьезно говорю. Мам, ну ты же меня понимаешь?

Шурка посмотрел на нее и подскочил с дивана с такой энергией и энтузиазмом, словно просто не мог усидеть на месте. Но это не выглядело нервно или неуверенно. Казалось, что из ее сына просто плещет энергия, бурлящая, веселая. И он хочет ею со всем миром поделиться, потому что в себе не в силах удержать.

Наташа понимала, потому что знала это чувство. Эйфоричное, сбивающее с ног счастье, такое большое, такое необъятное, что погружаешься в него с головой, тонешь, захлебываешься, и менять ничего не хочешь, потому что никогда себя таким счастливым не чувствовал. Таким всемогущим и непобедимым. Способным на все. Хоть страну пешком перейти.

Наташа слишком хорошо знала это ощущение потому, что сама когда-то испытывала его. Когда встретила и влюбилась в отца Шурки. Ничего не видела, кроме него. Ничего не замечала. И замечаний подруг, намеков на то, что ее любимый неравнодушен к выпивке, что слишком уж «широк душой» и погулять любит – не слушала. Не желала слышать просто.

И чем это закончилось? Где теперь то счастье? Сколько боли, обид, страха за ребенка, на которого муж поднимал руку, горечи и ревности принесло ей то эйфоричное и всепоглощающее ощущение первой влюбленности?

Ее чувство к Диме было иным, более спокойным, не менее сильным, не менее глубоким, но не таким бешеным, не таким порывистым. Взвешенными чувствами двух взрослых людей, которые видели жизнь и понимают о ней много. Которые действительно стремятся понять друг друга и подстроиться. И даже то, что судьба не подарила им общего ребенка, они выдержали стойко, хоть обоим хотелось. Но у Димы обнаружились проблемы со здоровьем. И хоть они лечились, врачи не давали обнадеживающих перспектив. Но и с этим они примирились и справились. Да и Шурку Дима любил, как родного сына, и давал ему столько внимания, терпения и поддержки, что Наташа нарадоваться не могла.

Сколько подростков способны на такое терпение?

Нет, ей нравилась Настя, она была хорошей девочкой. Но судьба и будущее сына волновали Наташу сильнее.

Шурка продолжал говорить о том, что все продумал, рассказывал о своих планах, о том, что расписаться с Настей хочет. Без всякой там пышности. И она так же хочет. И они друг друга с полуслова понимают. И, вообще, они выдержат, потому что и сами об этом думали, что трудно и сложно будет. Но главное ведь то, что они друг друга любят. А значит справятся.

Наташа подавила горькую усмешку – не всегда любви бывает достаточно.

Она это уже знала. И, видит Бог, как же она не хотела, чтобы сын на себе повторял, прочувствовал все то, что довелось пережить ей, чтобы осознать эту истину.

– Александр, давай так, – Дима поднялся следом за пасынком. – Пойди, пройдись, подумай еще раз. С Настей поговори. И потом мы еще раз все обсудим.

– Хорошо, – беспечно кивнул Шурка, явно и не собираясь менять свое мнение. – На тренировке встретимся.

Он махнул им на прощание и ушел. Наташа даже не сомневалась, что пошел сын к Насте.

– Что ты думаешь? – впервые за последние полчаса спросила она, повернувшись к мужу.

– А что тут думать, Наташ? – Дима сел около нее и нежно обнял. Она опустила голову ему на плечо. – Это не особо хорошая идея. И для них обоих прежде всего. Знаешь, Настя же не уверенная в себе девушка лет двадцати пяти, которой будет достаточно пары свиданий в неделю, а то и реже. И которая при этом будет понимать, что это не в ней проблема, а просто расписание такое, график. Да и видела ты ее – она же на Сашку, как на божество смотрит. Выдержит ли она? Поймет? Не знаю. Когда вокруг никого нет, а его она чаще в трансляциях чемпионата видеть будет, чем в живую. Чаще всего такие отношения заканчиваются постоянными ссорами и скандалами, упреками. Как я Сашке и говорил. Да и сам Сашка… Ну, насколько он понимает, что жена – это не отчим и не мать, которым махнул, вон, как сейчас, и пошел. Уехал на месяц на сборы, или пришел ночью с тренировки никакущий, а они все понимают и слова не скажут. Понимает ли он, что такое семья? Тем более, если собирается вырвать Настю из родного города, страны? Не знаю, Наташа, – снова повторил Дима, прижавшись губами к ее лбу. – Но не могу ему просто запретить и сказать, что это блажь и дурь. Я помню, как он, четырнадцатилетним пацаном плакал на льду, когда ее забрали. Я помню это. И… Просто не могу.

Дима вздохнул и замолчал.

Молчала и Наташа.

Она тоже помнила, как было больно ее сыну тогда. Но сейчас, много повидав в жизни, она подумала о том, что иногда лучше перетерпеть несколько дней боли, чем загубить всю жизнь. Дело молодое, переживут, пройдет, забудется. Сколько у Сашки еще влюбленностей будет? У них и сейчас вокруг парней из команды девчонок полно крутится, а дальше что будет? А ему только восемнадцать.

Наташа не хотела делать своего сына несчастным. Просто знала, что иногда в юности ты не видишь и не понимаешь того, что со стороны и с высоты возраста – очевидно. И потому поняла, что ей придется как-то это решить. Может быть, поговорить с Настей.

Настя никогда не думала, что счастья может быть столько, что его не вместить. Не объять, не впитать в себя. И даже стыдно немного было, что она настолько счастлива, и спрятать ото всех все еще хотелось – так и не привыкла она показывать и хвастать своей радостью. И хоть Сашка посмеивался над ней из-за этого, хоть пытался ее убедить, что зря она так стесняется – ничего не могла Настя с собой поделать. И в присутствии матери Саши все время тушевалась, пусть и знала ее столько лет, а все равно, как-то неловко себя ощущала, несмотря на то, что тетя Наташа всегда была приветливой и радушной с ней. А все из-за этого счастья.

И, наверное, потому Настя удивленно и смущенно смотрела сейчас на мать любимого, пришедшего к ней в гости совершенно неожиданно.

Бабушки Ани дома не было, а Саша ушел вместе с Димой на какую-то встречу с нотариусом, насчет квартиры, ведь и он являлся ее совладельцем по закону. А значит, и его согласие было необходимо в сделке, с вероятными покупателями квартиры, которые вроде бы нашлись.

Видимо, тетя Наташа заметила ее растерянность:

– Настя, я специально сейчас пришла, – как-то слабо улыбнувшись, тетя Наташа прошла в кухню и села на табурет. – Мне очень хочется поговорить с тобой, чтобы никто не вмешивался.

Настя кивнула, пусть и не очень понимала, что мать Саши имеет в виду. Но, будто подсознательно, испугалась, почему-то не ожидая ничего хорошего от этого разговора.

Тете Наташе, кажется, было довольно и этого кивка.

– Я думаю, ты знаешь о планах, которые строит Шура на ваше будущее?

Настя опять кивнула. Еще менее уверенно.

Тетя Наташа улыбнулась чуть шире. Но эта ее улыбка, она была какой-то совсем невеселой:

– Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, Настя. Ты очень хорошая девочка и всегда была нам близка. Но я хотела бы знать, то ты думаешь по поводу этих планов?

Настя не знала, что ответить матери Саши. И почему-то молчала. И хотела, вроде бы что-то сказать, а рот не могла открыть. Было в голосе тети Наташи что-то такое, что морозом прошло у Насти по позвоночнику. И от этого она снова стала ощущать себя какой-то… ну, не второсортной, но словно не очень отвечающей уровню окружающих. Опять вспомнила, что она никому не нужная и «потерянная» сирота из приюта, хотя тетя Наташа ничего такого и не говорила.

Сама же тетя Наташа, видя, что Настя молчит, вздохнула:

– Настенька, я понимаю, что вы с Шуркой влюблены. И все прекрасно, и мир видится вам чудесным. Но мне хотелось бы, чтобы вы подумали и о реальности. Ты ведь знаешь, как Шура любит хоккей, как он старался и стремился достичь своей мечты? Сколько сил прилагал?

Настя все еще молчала, не зная, стоит ли что-то вставлять, а тетя Наташа, будто бы и не замечая этого, продолжала говорить:

– И дело в том, Настя, что нам всем кажется – он может это все потерять. Не знаю, задумывались ли вы о будущем? Сейчас, разумеется, все замечательно. Но что будет, когда он вернется в команду? Начнутся тренировки по два-три раза на день? Или сборы. А съемная квартира? И незнакомый город. И быт – это ведь тебе надо будет обо всем думать, Шурка вряд ли озаботится тем, что на обед приготовить или где это купить. А тебе шестнадцать, и о своем будущем стоило бы поразмыслить, определиться: кем стать хочешь, куда пойти учиться? Конечно, я согласна, что в Петербурге возможностей больше, только до учебы ли тебе будет со всеми этими заботами? А Шура… Ему о хоккее надо будет думать, а не о доме. Или о тебе. Ему некогда будет помогать тебе, заботиться или поддержать в адаптации к новой стране и городу.

Мать Саши вздохнула:

– Ты не подумай, – тетя Наташа посмотрела на нее печально и даже с грустью. – Это не потому, что мой сын плохой. Просто он не привык к такому, и наверняка не задумывался об этом всем. Он привык жить хоккеем. Ты же знаешь, – снова «напомнила» она. – Для него это все. И есть почему – ведь у Шурки талант. А сейчас перед ним открылись такие возможности. Такой момент – есть серьезный шанс на полноценный контракт, который послужит залогом серьезного, прочного будущего в хоккее. Шурке надо будет не то, что на сто, на все двести процентов выкладываться каждый день. Всего себя отдавать игре…

С каждым словом тети Наташи у Насти что-то сжималось внутри. Все сильнее, все туже. Так что вздохнуть не получалось уже. И грудь давило. И холодно стало настолько, что по коже мороз пошел, хотя на улице все та же жара стояла, как и все последние недели. А мыслей, как ни странно, никаких не было. В голове буквально звенело, словно там пустота, самая настоящая пустота, в которой растворялись слова матери Саши.

И только странное ощущение все уверенней заполняло грудь: что да, наверное, так и есть, и не может быть иначе. И все правильно – ведь все время ощущала – в ее жизни такого не может быть по-настоящему.

А тетя Наташа продолжала говорить. Все рассказывала, что ни к чему хорошему не приводят настолько ранние браки у спортсменов. Или карьера страдает, или сами отношения разрываются. А даже если семью удается сохранить ценой потери будущего – отношения потом все равно обречены, потому что никакой мужчина не простит и самой любимой женщине крушение своей мечты и всех амбиций.

– Ты же знаешь, Настя, я всегда в первую очередь заботилась о Шурке. Даже в ущерб своим интересам и желаниям. Потому что люблю его. И это нормально – отказываться от чего-то ради дорогих и любимых людей. Это суть любви – жертвенность. Ты меня понимаешь, я знаю. Ведь и ты всегда заботилась о нем. Я помню. С самого начала, как вы дружить начали. А как ты его перед тренерами защищала, когда он растерялся, а как помогала с тренировками, – тетя Наташа смотрела вдаль и даже улыбнулась, видимо, и правда, вспомнив прошлое.

Потом повернулась и посмотрела прямо ей в глаза:

– Да, в общем, я знаю, Настя, что ты любишь Шурку и тоже хочешь, чтобы он был счастлив, чтобы все его мечты исполнились. И что ты сама прекрасно понимаешь – у него должно быть пространство и свобода для этого. Чтобы Саша имел возможность все свои силы отдать, полноценно работать. А нам, женщинам, иногда приходится в такие моменты отойти. Дать любимому человеку такую свободу, хоть и в ущерб своим желаниям.

Мать Саши все еще смотрела на нее. Смотрела минуты две, наверное. Словно еще что-то хотела сказать. Но молчала, потому что мысль была очевидной и не нуждалась в озвучивании. Потом поднялась и погладила Настю по плечу:

– Я пойду, наверное, Настя.

И она действительно ушла.

А Настя отчего-то так ничего и не сказала. Да и как она могла перебить или возразить тете Наташе? Или что сейчас, вдогонку, могла бы ответить?

Вместо того чтобы что-то говорить, Настя зачем-то и сама вышла в коридор, обула босоножки и закрыла за собой дверь квартиры. Она не знала куда идет, даже не вполне осознавала, что бредет по улице. В той пустоте, которая так и не покинула ее голову, все еще звучали только что услышанные слова тети Наташи. Они крутились то так, то эдак, меняя тональность и ударение. И постепенно мысли самой Насти словно впитывали их, принимали мнение тети Наташи.

Эта женщина восхищала ее все то время, что они были знакомы. Более того – служила практически идеалом матери. И мнение тети Наташи всегда являлось авторитетным для Насти. Ведь эта женщина не бросила своего ребенка в интернате. Не оставила его сиротой без роду и имени, как поступила безымянная родительница самой Насти. Нет, тетя Наташа всегда думала о своем сыне, заботилась о Саше, даже когда ради этого ей пришлось уйти от любимого мужа, потому как тот считал сына неполноценным и бил. Кто лучшее нее мог знать, что необходимо ее ребенку?

И что могла Настя сказать? Что имела право возразить? Она не знала.

Так же, как и не знала, имеет ли право она, сирота, претендовать на место в жизни Саши, мешая ему реализовывать свои мечты.

Валерий был удивлен. Он совершенно не ожидал увидеть здесь Настю. Сегодня никто из них не должен был приходить. Дмитрий еще вчера предупредил, что они будут заняты какими-то документами, и потому не хватит времени для тренировки.

Впрочем, раньше Насте ничего не мешало приходить на каток просто так, а не только с Верещагиным. Может и сейчас она так же забежала? В гости.

Валерию нравилась эта девчонка. Она всегда была полна оптимизма и жизнерадостна. Казалось бы, кому, как не ей простительно было бы плохое настроение и грусть? Но он ни разу не слышал, чтобы Настя на что-то жаловалась. А как она умела смеяться! Как улыбалась – будто солнце заглядывало в коридоры дворца спорта.