Текст книги "Хрупкий лед (СИ)"
Автор книги: Ольга Горовая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
– Нашла время разлеживаться. У нас игра на носу, а ты отпуск себе устроила. О ребятах подумала? – словно бы надеясь достучаться до сознания Насти всеми этими словами, продолжал говорить гость.
В какой-то момент Верещагин хотел его остановить. Не помешать, просто дать понять, что это может оказаться бессмысленно. Что им остается только ждать и верить в ее силу. Ему захотелось поддержать этого мужчину. Черти как, может просто хлопнуть по плечу. Ведь и этому человеку, как и самому Саше теперь, больше не от кого было ждать поддержки.
До чего странная штука жизнь. Дико просто. Непонятная, непредсказуемая, сталкивающая в общей беде тех, кто только позавчера волком смотрел друг на друга. Своенравная личность, решающая все за людей, посмеиваясь над их мечтами, стремлениями и желаниями.
Саша даже уже сделал шаг вперед. Но так и застыл, занеся ногу. Потому что ему показалось, что в ответ на все эти смешные упреки мужчины, веки Насти дрогнули. И он начал напряженно всматриваться в любимое лицо. Так же, как и тот, другой.
– Стася?
– Егоза?
Кажется, они оба выдохнули это в один голос, отчаянно желая и безумно страшась верить своим глазам.
Но Настя им не ответила. Она молчала. И все же, все ее тело словно бы вздрогнуло, перестав походить на тряпичную куклу. Настя глубоко вздохнула и чуть повернула лицо в их сторону, продолжая спать.
И теперь Саше действительно верилось, что она спит.
ГЛАВА 12
Наши дни
Аэропорт родного города угнетал. Наверное потому, что слишком много всего Александр увидел за долгие годы переездов по миру. Даже как-то обидно стало за “отчизну”. В столице, куда он прилетел две недели назад, по приглашению национальной федерации, все было на адекватном уровне, мало чем уступая, а то и не проигрывая другим странам. Помотало Верещагина по планете.
Непонятно только, зачем вернулся?
Не в страну, тут все все ясно – начали поднимать этот вид спорта в родной стране. Тренер сборной, за которую Верещагин играл, все же, и не мало, позвонил, попросил Сашку помочь по старой дружбе. Он решил не отказывать ни тренеру, ни остальным друзьям, многие из которых, после завершения карьер, вернулись на родину, чтобы помочь вернуть былую славу любимому виду спорта. К счастью, государство в последние годы делало для этого куда больше, чем во времена его детства. Открывались новые катки, практически во всех крупных городах, им предлагались льготные условия, если на катках позволяли тренировать детей, и на это соглашались почти все. Нет, конечно, это пока не привело к скачку хоккея до уровня соседних стран или той же Канады, к примеру, где Саша играл до окончания карьеры, но все же, уже хорошие сдвиги. А ему все равно ничего к сердцу не лежало после травмы. Играть перестал, а чем себя занять – не мог придумать. Сидеть дома – тоже не в его характере. И не потому, что необходимость была, деньгами обеспечил себя и родных до конца жизни. Просто с ума сходил от безделия. И от тоски по льду. Тянуло его назад, на каток. Невыносимо тянуло. И бесили вечеринки, на которые его таскала Вероника, раздражали ее попытки превратить его в тусовщика, которым Саша никогда не являлся. Потому и ухватился за это предложение друзей и коллег. Сам раздумывал над тем, чтобы пойти теперь учиться на тренера, но не был уверен, а тут – шанс попробовать себя в чем-то подобном, понять, хочется ли?
Прилетел, устроился более-менее, и с ходу нырнул в круговерть, уже на второй день на лед вышел. Правда, с друзьями, позвали его сыграть за команду в “ночной лиге” столицы. Неофициальном чемпионате, в котором играли “вышедшие на пенсию” игроки, подобно самому Верещагину, скучающие за игрой и льдом.
Как же хорошо это было! Снова играть, с головой нырнуть в азарт и напряжение матча! Ничто и никогда не приносило ему столько удовольствия, как игра. Ничего не захватывало настолько…
Опровергающая мысль вспыхнула в разуме и была тут же привычно подавлена. Автоматически, почти без усилий. Много времени прошло. ОН забыл. Или очень хорошо себя в этом убедил. И только хоккей всегда оставался смыслом его жизни.
И все же, сейчас, наблюдая из окон такси за уже подзабытой панорамой этого города, волей-неволей, из глубины памяти и души всплывали мысли и ощущения, которые он давно считал погребенными и пережитыми. Странно. Это, наверное, какие-то остатки недобитой ностальгии, не иначе. Более разумного объяснения тому, что за последние шестнадцать лет и такое количество событий должно было стереться под ноль – он не находил.
Такси остановилось у современного отеля. Нового, видимо, построенного уже после его окончательного переезда. Саша даже не думал, что в его городе есть отели этой сети, знакомой по другим странам. Приятная новость. После напряженной недели хотелось отоспаться. Тем более, что он, в кои-то веки за последнее время, наконец-то был один. Вероника осталась в столице, не привлеченная “сомнительной провинциальный романтикой”, и Саша слукавил бы, если бы начал говорить, что грустит из-за этого. Честно говоря, иногда он думал, что все их отношения – большая ошибка, ведь один на один с собой ему было комфортней, чем с этой женщиной. Порою, она откровенно тяготила его. С другой стороны, может быть это сказывалась та самая депрессия из-за таких глобальных перемен в жизни, о которой предупреждал и отчим, и друзья, и психолог. Ведь раньше Ника вполне устраивала его? Или они просто общались слишком мало из-за его графика, чтобы Саша мог это адекватно оценить?
Ладно. Потом. Сейчас не хотелось думать или разбираться, просто отдохнуть. Тем более, что завтра предстояла “почти официальная” встреча, ради которой и приехал. Руководство города, узнав, что знаменитый соотечественник вновь на приехал в страну, попросило провести несколько встреч с активными горожанами, чьи дети занимаются в хоккейной секции, все той же, которую и Саша когда-то посещал. А так же “почтить своим присутствием” полностью обновленный три года назад Дворец Спорта, где на доске почета имеется и его фотография.
Поскольку срочных дел у Верещагина не было, а интересно стало – он не отказался. Да и помнил сам, как ему в детстве была интересна любая мелочь, связанная с хоккеем, и насколько сказочными, недостижимыми казались все те чемпионаты, в которых он потом играл. Вот и подумал, что своим приездом, рассказом, примером, сможет подбодрить и воодушевить воспитанников секции. Почему нет?
Так что, чтобы завтра адекватно смотреться на пресс-конференции, пусть и “местного масштаба”, стоило выспаться. И побриться, чтоб никого не пугать, а то лень было последние два дня, запустил.
– Насть, может, давай, перенесем тренировку на завтра? Сегодня делегация эта, из горуправления. Не дай Бог, задержат, сместят что-то. Не успеем ничего нормально, – Валера поставил перед ней чашку кофе.
Внутри уже дней восемь жила неуверенность, наряду с опасением. Страхом, хорошо. Он умел быть честным с собой. И чувство вины. Но он прилагал все усилия, чтобы ничего ей не показать. Не выдать. Чтобы егоза не узнала. Его солнышко яркое…
– Валер, ты же знаешь, это детки, они ждут тренировку, как праздник! Поверь, для них это так важно, – покачала она головой, делая пометки на полях тетради. – А что, какие-то проблемы с катком сегодня?
Он помолчал.
И, вроде бы, справлялся. Валерий сам не знал, как? Но пока, ничего не указывало на то, что Настя слышала о приезде Верещагина. И, видит Бог, он бы все сделал для этого, почку бы отдал, чтобы и дальше так оставалось.
Какого лешего этот Верещагин, вообще, вернулся сюда? Ладно, в страну. Зачем в город приперся? В их Дворец Спорта сегодня придет. А у них тренировка. Настя подопечных своих приведет. Зайдет в приют после того, как в школе уроки закончатся. И, как и всегда по понедельникам и пятницам, приведет мальчишек-сирот.
– Нет, нет проблем. Просто задержать могут.
Обычно Валера любил эти тренировки. Ему нравилось заниматься с этими детьми. Такими взрослыми уже, и такими еще открытыми! Сколько счастья светилось в их глазах, стоило им каток увидеть! Сколько восторга!
А егоза его? Она до сих пор, точно, как дети эти, восторгом захлебывалась, становясь на лед и помогая ему проводить тренировку. Он души не чаял в Настасье своей. Каждый день за последние двенадцать лет судьбу благодарил за то, что подарили ему такое чудо непонятно за что. А теперь…
Никогда Валерий так не боялся. Даже давно, когда еще играл. Ни тогда, когда ждал вердикта врачей после травмы, уже подозревая, что не вернуться ему в команду и профессиональный хоккей.
Много думал, взвешивал, размышлял то решаясь на то, чтобы рассказать Насте, кто должен приехать, то отрицая такой вариант.
Настя, она такая… Вся в детей погруженная. В первоклашек своих, которых в этом году взяла, в сирот, которых опекала в своем старом приюте. У нее уроки, сбитые коленки Иващенко, драчун Федоров, у которого отец пьет. И такая старательная Маринка, уже вызубрившая весь «Букварик». А еще сироты, которые ей каждый день рисунки рисовали и ждали, как личное божество, когда Анастасия Ивановна к ним в гости зайдет. Как и он ее каждый день ждал с работы. Как с утра просыпался, каждый раз, когда она у него оставалась, не уверенный, что не приснилось ему такое счастье. Его егоза в другом мире жила, в своем, где только добро и побеждало, и все поступали так, как правильно было. И без очков, вроде бы, а все в розовом видела.
Кроме себя самой, к сожалению. Себя и сейчас ни во что не ставила, сколько бы Валера с этим не боролся, как бы не убеждал ее, что Настя всего достойна в этом мире, самого лучшего.
Вот и теперь, оторвалась от своих тетрадей, которые заканчивала проверять утром, потому что вчера они оторваться не могли друг от друга. Особенно он от нее, ощущая давление этого чертового визита Верещагина над головой. Посмотрела на чашку с кофе, только увидев, он точно знал. Разнервничалась. Закусила губу. И тут же подхватилась со стула, лихорадочно собирая тетрадки:
– Валера, ну что ты? Ну зачем? Я бы тебе сейчас сделала кофе, и себе. Сядь, и так за целый день намотаешься…
– Сама сядь, егоза, – ухватил ее за пояс, обнял и сел на стул, потянув и Настю за собой. – У тебя нагрузки столько, что дай Бог, а ты себя совсем не бережешь! Нельзя так, Настя!
Уткнулся лицом ей в волосы.
Зачем уже заплела косу? Поторопилась, однозначно! Не утерпел, растрепал ее волосы. Обнял лицо, начал целовать.
Не хватило ночи. Скреб страх за грудиной.
А тут отлегло – Настя рассмеялась. Обняла его плечи, начала целовать в ответ.
– Валер, любимый, у меня уроки через полтора часа, а еще в школу добираться…
– От меня пешком – десять минут до твоей школы, – прервал ее сбивчивые отговорки. – Сто раз тебе говорил, переезжай окончательно, могла бы выходить гораздо позже!
Появилось искушение послать всех подальше и остаться дома. Ее никуда не пустить. Уговорить егозу, сказать всем, что заболели, оба подхватили какую-то заразу. И все. Завтра Верещагин уедет. А даже если нет, в Дворце точно не появится. И Настя его не увидит…
Никогда так не боялся, как сейчас.
Потому что до сих пор помнил, как сидел с ней, разговаривая всю ночь, пытаясь от глупостей удержать, когда Настя свое сердце и жизнь ради этого Верещагина кромсала на куски, своими руками ломала. А ведь тогда – сам упрекал девчонку. Говорил, что не имеет она права решать за двоих. Должна и Александру дать возможность рискнуть, сделать свой выбор в жизни. Не знал еще в тот момент, насколько дорогой, бесценной, станет для него самого эта девушка, сколько счастья принесет. Да и не мог знать, их отношения начались аж через три года после той памятной ночи…
А теперь – что делал?
Сам ей говорить ничего не хотел. Более того, ограждал Настю от любой информации о возвращении “великого хоккеиста” в родные пенаты. Без всякой причины и доводов боялся, что несмотря на все, она еще любит Александра. Как раз потому, что помнил, как тяжело Настя выходила тогда из своей боли и горя. Как мучилась. И сейчас иногда, казалось, замирала, глядя “внутрь” себя, думая о чем-то, недоступном для Валерия. И в такие моменты, ему всегда казалось, что она вспоминает прошлое. Верещагина. И ревность душила.
Но он не спрашивал. О чем? Дело прошлое. А у него самого тоже за спиной всякое было, и Настя никогда не мотала ему по этому поводу нервы.
Вздохнул. Вернулся в настоящее.
А Настя смутилась опять от его предложения о переезде (Эх, про брак он уже и не заикался. Имелось искреннее желание просто ее как-то в ЗАГС затащить и уговорить их расписать на месте, вроде, собирались сделать такое нововведение). Это ее дурацкое самоунижение и полное отсутствие уверенности в себе! Вот за что он бы с удовольствием “расплатился” бы с Верещагиным и его матерью! Так сломать человеку психику в самом уязвимом возрасте, словно бы Насте и приюта было мало, и всех других скитаний по жизни!
Он ее все эти годы вытащить из того болота ощущения своей никчемности не может. Не верит она ему. Не ценит себя ни в грош.
– Валер, ты же знаешь, я не хочу тебе мешать, – уткнув глаза в пол, начала пальцы ломать.
Спасибо, ногти не грызет уже, в пединституте убедили, что такая привычка учителю не идет.
Он вздохнул и ухватил ее ладони. Переплел их пальцы. Поднял второй рукой голову Насти, заставив посмотреть ему в глаза:
– Ты не можешь мне мешать, егоза. Я люблю тебя. И всю жизнь, каждую минуту хочу с тобой быть. Все с тобой делить, понимаешь? Ты же мне без всяких раздумий на помощь бросаешься. Вчера вон, пришла после работы, после тренировки, а еще и за ужин взялась, и порядок навести пыталась. А мне тебе кофе приготовить нельзя? Почему, Настя? Я не достоин?
Он давил на то, на что мог в ней надавить, что хоть как-то на Настю влияло.
Она даже вздрогнула и замотала головой. Прильнула к нему всем телом. Обняла его щеки, высвободив свои ладони. Прижалась губами к губам, порхнула легкими поцелуями по щекам. Быстро, коротко, легко.
Господи! Вот оно, его счастье! В его руках. Так бы всю жизнь сидел, никуда ему не надо больше, чем находиться рядом с ней!
– Валера! Ну что ты говоришь такое! Лучше и добрее тебя – нет никого! Ты самый лучший человек, которого я знаю! И ты же так устаешь с этими пацанами! Что я, не знаю? Мне просто помочь тебе хочется, как-то удобней, легче жизнь сделать, чтоб счастлив…
– Солнышко мое, а ты со своими сорванцами, разве меньше выматываешься? – он снова перехватил ее. Сам поцеловал. – Чем ты – хуже меня, егоза?
Настя промолчала и опять отвела глаза. Ничего не сказала. Но он и так знал, что она подумала – “всем”. Настя себя ни во что не ставила. Считала человеком второго сорта. И ему это сердце рвало.
Не зная, что еще сказать, поскольку иногда испытывал глухое бессилие перед этой ее упертостью, несмотря на то, что был старше, да и не имея сегодня сил из-за собственных страхов, Валера просто крепче обнял Настю.
– Так, хватит нам споров, – тихо подвел он черту под этим разговорим. – Давай, пей кофе. Я сейчас… – Он ухватил ее, пытающуюся подскочить. – Я. Сейчас. Нагрею. Еду, – с ударением повторил Валера, не разрешая Насте подняться. – Имей совесть, девочка! Дай мне поухаживать за своей любимой! – вроде как сердито, а на самом деле, с внутренним отчаянием, проворчал он.
Настя рассмеялась. А что ему еще надо? И все-таки осталась на месте, взяла кофе, который он ей приготовил, и отпила.
– Вкусно! Спасибо, любимый, – посмотрела на него таким редким, просто лучащимся взглядом.
И Валера не удержался, тоже улыбнулся ей.
А еще решил, что от всего не спрячешь и в подвале не закроешь. Жизнь есть жизнь, и ему оставалось только верить, что она к ним благоволит…
Грустно как-то было. И ностальгия, да, кольнула его. Постоял, полюбовался на свое фото на доске почета “известных воспитанников”, улыбнулся. Вспомнилось, как мечтал об этом в восемнадцать. Вот, исполнилось. Реализовал свои мечты. Добился всего, чего хотел. Почти…
Но зачем вспоминать о том, что давно переболело?
Весь мир увидел, практически. Так что тут тосковать, вообще, не о чем.
Сашка размял шею, устал он от торжественности и пресс-конференции. Встреча, осмотр, толпа людей. Вот что его удивило, так это то, что тренер этот, Валерий, до сих пор здесь работал и парней учил в хоккей играть. Сколько лет прошло? Шестнадцать… а он не ушел. Поговорить захотелось с ним. Бог, знает о чем, накатило так ностальгией о молодости и всем том, что было связано в его памяти с этим местом. О Насте…
Но не сложилось, как-то. Валерий все время занят был, его то звали куда-то, то тренировку проводил. Да и Сашу дергали. Так, кивнули друг другу, и все.
А может и хорошо, что так. Зачем ворошить.
Помедлил еще пару секунд, осматривая и знакомые, и незнакомые коридоры Дворца Спорта. Вряд ли он еще когда-то сюда вернется, вероятнее всего, последний раз в этот город приехал. Возьмет билет до столицы на завтра, наверное, и все, пора браться за работу. В конце концов, его сюда не отдыхать звали.
Развернулся и пошел к выходу. Интересное ощущение – словно тесно. Вырос он окончательно. Все здесь кажется таким… Эх!
Спустился в круглый холл, опоясывающий весь Дворец наподобие кольца. И пошел к двери. Хорошо, что “отстрелялся” и теперь может расслабиться. Толкнул створку…
– Саш! Щитки потерял! Опять! Так же невозможно, просто!
Мороз по коже. И ступор какой-то. И сердце заколотилось в голове. А рука так и держит двери, только Верещагин сдвинуться с места не может. Этот голос… Эти слова…
Быть такого не может!
Сам не понял, как обернулся и на каком-то автопилоте двинулся в другую сторону, откуда доносился детский смех, возня какая-то и суматоха. И этот голос.
– Еще раз потеряешь, Саш, я могу и не заметить! А второго комплекта нам сейчас не купить. Спонсоры пока не особо щедрые, спасибо, аренду катка оплатили… Тимур! Уймись, ради Бога!
Продолжала говорить невидимая ему пока женщина, голосом девочки, которую он должен был давно забыть. Не возможно такое! Просто невоз…
– Анастасия Ивановна! Я не виноват, у меня пакет Васька порвал! – наверное, решил оправдаться тот самый Сашка.
А Верещагин, уже завернув за угол коридора, застыл, не в силах поверить своим глазам. И не понимая умом, зачем пялится. А уйти даже в голову не пришло.
Настя. Она, точно. Только другая совсем… Тонкая, худая. У нее всегда эти косточки хрупкие были. И волосы длинные. Усмиренные уже. Собрала их в косу. Стоит в толпе мальчишек лет десяти-одиннадцати, улыбается. У одного куртку забирает, у другого шапку. Передает это все техничке, видимо, которая помогает Насте усмирить пацанов.
Опешил. Одеревенел. Словно на лед упал затылком, и лежит сейчас, смотрит на всполохи искр перед глазами. И тело деревянное, и голова не “варит”.
– Так, все успокоились! – неожиданно серьезно и даже строго прикрикнула вдруг Настя.
И, как ни странно, мальчишки тут же присмирели, послушались ее. Замерли вокруг, с предвкушением вскинув головы и глядя на Настю. А она им мягко улыбнулась.
– Не буянить, а то брошу вас сегодня одних на милость Валерия Федоровича, и посмотрю, как он с вас шкуру снимет…
– Ну вы, Настасья Ивановна, меня вообще зверем рисуете перед пацанами, – рассмеялся тренер, как раз появившийся в дверях зала, где теперь находился каток.
Взъерошил одному из мальчишек волосы. Второму помог на плече поправить сумку, из которой торчала клюшка.
– Я строг, но справедлив, Настасья Ивановна, – подмигнул тренер как-то, всем сразу. – Давайте, забегайте, у нас время не резиновое, – он махнул рукой, подгоняя мальчишек.
И пацаны тут же заторопились, полезли в двери, толкаясь и пихаясь, чем-то возмущаясь, теряя по ходу вещи, которые с улыбкой подбирала техничка.
Настя тоже дернулась было, наклониться хотела, наверное, но ее остановил Валерий. Поймал за руку, потянул к себе ближе. Погладил по щеке ладонью.
– Устала? – гораздо тише, Сашка больше по губам прочел, чем услышал этот вопрос. – Как уроки сегодня, егоза?
– Нормально, – Настя улыбнулась, повернула голову и поцеловала пальцы тренера. – Нет, сегодня не сильно меня измотали. Все были на удивление послушны и, даже, слушали объяснения, – она рассмеялась.
Валерий притянул ее еще ближе и, под одобрительным взглядом суетившейся вокруг технички, которая, похоже, не впервые наблюдала за такой картиной, коротко, но крепко, словно по праву, поцеловал Настю в губы. И она ему ответила. Обняла за шею.
У Верещагина в голове зашумело, почему-то. И в груди “камень” откуда-то гахнулся.
– Ладно, Настенька, пошли, а то они сейчас разнесут каток, – улыбнулся Валерий, оторвавшись от Насти.
Потянул ее в зал.
– Пошли, – согласилась она, следуя за тренером.
Двери закрылись. Техничка развесила куртки мальчишек в гардеробе. Тоже куда-то ушла.
А Верещагин так и стоял, смотрел на уже пустой коридор. И все еще пытался поймать дыхание, какую-то мысль связную. Хоть что-то. Не сумел. Пусто в голове. Гулко стучит сердце.
Развернулся, сделал два шага в сторону выхода. Остановился. И сел прямо на пол…
