Текст книги "Княжна Екатерина Распутина (СИ)"

Автор книги: Ольга Токарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Да мне все равно, – пожала я плечами и, собрав остатки дерзости, добавила: – Могу ли я попросить вас выдать мне теплые вещи? Скоро выпадет первый снег, а гулять в одной кофте и туфлях – сущее мучение.

Барон задумался, словно обдумывая что-то важное, и внимательно оглядел мое выцветшее, застиранное платье.

– Это платье тебе с чердака достали… Можешь сама туда подняться и выбрать себе одежду. Если кто спросит, скажешь – я разрешил.

– Премного благодарна, – промолвила я, с трудом скрывая сарказм за вежливым тоном, и, посчитав аудиенцию оконченной, поспешила покинуть его кабинет, чувствуя себя униженной и брошенной.

Взыграло было во мне благородное желание осчастливить барона мелкой пакостью, подлечить Софьюшке гормональную систему, пробудив в ней чувственность. Но, поразмыслив, пришла к мудрому решению: не стоит вмешиваться в столь возвышенные материи. Пусть сами, бедненькие, барахтаются в пучине своих духовных исканий и жизненных передряг.

Собственных вещей, разумеется, у меня не было, а обноски с барских детишек, увы, предательски обтянули и подпрыгнули, являя миру мои коленки. Грех жаловаться, в самом деле!

Ничего забирать не стала, а прямо с порога обратилась к любезному Якиму с просьбой проводить меня в мои новые хоромы. Что я могу сказать? Вероятно, раньше здесь благоухали соленья и варенья. Ну хоть плесень с сыростью не почтили своим присутствием, а вот букетом затхлости помещение было переполнено. Стены гордо несли на себе обои, помнящие, надо полагать, еще первого владельца особняка. Пол, выкрашенный, вероятно, еще при царе Горохе, стыдливо поблескивал проплешинами в местах наиболее интенсивного паломничества. Крохотное окошко, завуалированное пылью, неохотно делилось светом. И вот он – венец мечтаний! Мой персональный будуар! Я, не в силах сдержать восторг, воззрилась на управляющего.

– Мебель из твоей старой конуры перетащим, – великодушно пообещал он, истолковав мой взгляд превратно. – А в порядок эту… обитель сама приведешь. Опыт имеется, – съязвил он и немедленно удостоился приступа острой диареи прямо на месте преступления. Пусть посидит вечерком на троне, поразмышляет о бренности бытия.

Я робко улыбнулась, глядя, как Яким, обхватив живот, совершает спринтерский забег. Как же замечательно, что я могу не только исцелять, но и награждать своих недругов легким зудом в самых неожиданных местах и выводить из строя их нежные пищеварительные системы. Боюсь представить, что будет, когда мой магический потенциал достигнет апогея. Вот тогда я уж точно развернусь!

В поместье, охваченном лихорадкой предсвадебных приготовлений, царил хаос. Слуги сновали туда-сюда, словно потревоженные муравьи, переставляя, перенося, вытряхивая и наводя маниакальный блеск на каждый уголок. Софья, наблюдая эту суету, лишь скрежетала зубами, а Надежда, как всегда, хранила показное олимпийское спокойствие, словно её этот балаган нисколько не касался.

Я же старалась раствориться в тени, не попадаясь на глаза ни одному из взбудораженных обитателей дома. Уроки проходили в уединенной музыкальной комнате, где я никому не мешала. В редкие часы досуга, если погода благоволила, я бродила по усадьбе, словно неприкаянная тень, выискивая нуждающихся в помощи. А когда серые тучи извергали потоки дождя, запиралась в своей комнатке, погружаясь в пыльные тома по целительству. И лишь одна мысль терзала мою душу: мне нельзя было сорваться с места и увидеть, как приживаются мои друзья в шумном, незнакомом городе.

Наконец ворвался долгожданный Новый год. Дочери барона, словно надменные царевны, соизволили прибыть на каникулы и делали вид, что я – пустое место в их блистательном мире. Но я-то видела, как они перешептываются, бросая в мою сторону колкие взгляды, прикрывая усмешки тонкими ладонями. И было отчего: я ходячее напоминание об их щедрости, живая марионетка в их некогда любимых платьях.

Подарков я не ждала, привыкнув к холодному и надменному отношению Соловьевых к моей персоне. И тем ярче, обжигающе горячим стал огонек удивления, когда Дмитрий и Яромир протянули мне по кукле. Невольная слеза скатилась по щеке, обжигая холодом, словно осколок льда. Сердце, давно разучившееся верить в чудеса, робко затрепетало.

– Спасибо, – прошептала я, сглатывая комок, застрявший в горле колючей проволокой.

Шмыгнув носом, крепче прижала к себе хрупкие сокровища я убежала в свою комнату. И там, уткнувшись лицом в подушку, дала волю слезам, бурлящим в душе подобно весеннему половодью. Их внимание, такое простое и искреннее, пронзило меня насквозь, коснувшись самых сокровенных уголков души.

Отзвучали праздники, дочери Петра Емельяновича упорхнули на учёбу. Всех троих я одарила мелкими прыщиками на лице, расплатилась, как смогла, за их насмешки. И сразу полегчало на душе, словно отведала мороженого. Если честно, очень хотелось, особенно глядя на шапки снега вокруг. Любила ловить снежинки, разглядывать их хрупкую вязь, пока они не таяли от тепла моей ладони.

И вот сегодня повалил пушистый белый снег. Накинув кроличью шубку, шапку, скользнув ногами в валенки, я выбежала на улицу и подставила лицо под хоровод снежинок. Они кружились, оседали на щеках прохладными каплями, словно целуя.

Жалобный скулёж, словно лезвие, полоснул по слуху, вырвав из плена моего занятия. За ним последовал утробный рык Якима.

– Куда прёшь, бестолочь! – заорал он, орудуя кнутом над спинами коней, и сани вихрем пронеслись мимо меня.

Проводив его злобным взглядом, я бросилась к Полкану, предчувствуя беду. Старый пес, верный страж и гроза окрестностей, внушал трепет одним своим видом. Особенно когда, оскалившись, обнажал внушительные клыки. Не доходя до распахнутых ворот конюшни, я замерла, прислушиваясь.

Худшие опасения подтвердились. Постояв немного, я ощутила энергию, исходящую от пса, энергию боли, отчаяния. И было отчего. Передняя правая лапа Полкана представляла собой кровавое месиво из раздробленных костей. Сердце сжалось от жалости. Такая рана не заживет сама собой. Беднягу пристрелят, чтобы избавить от мучений.

Мне еще не доводилось исцелять переломы, но сердце целителя не позволило пройти мимо страдающей души. Словно тень, скользнула я за дверь, мимо безучастного Полкана, и, укрывшись в душистом сене, торопливо воскресила в памяти обрывки знаний о костоправстве.

Вдохнув целительную силу, я направила ее ласковый поток на пса, сплетая в нем нити умиротворения, забвения боли и глубокого сна. Под его умиротворяющее сопение я вновь призвала энергию и, словно скульптор, принялась бережно сопоставлять костные осколки. Энергия становилась клеем, скрепляя раздробленное целое. Шаг за шагом я воссоздавала лапу, словно вылепляя ее из света. Следом принялась за мягкие ткани: срастила разорванные вены, вдохнула в них жизнь, наполнила кровоток, призвала легионы лейкоцитов. Раны на коже сомкнулись, словно по волшебству. Еще раз мысленным взором пронзив исцеленную лапу, я убедилась в успехе своего труда и осторожно вернула псу пробуждение. Пусть первым, кто его увидит, предстанет пес живым и здоровым.

Выбравшись из сена, я почувствовала, как силы покидают меня. Мимо Полкана, одарившего меня взглядом, полным недоумения, я побрела домой. Ноги, словно налитые свинцом, едва слушались. Сумерки сгущались над двором. Сколько же времени я провела, даря исцеление?

Я отказалась от ужина, едва доковыляв до комнаты. Сбросив с плеч тяжёлую ношу одежды, рухнула на кровать, проваливаясь в бездонную воронку сна.

Утренний перезвон посуды на кухне лишь слабо коснулся моего сознания: веки, будто залитые свинцом, не хотели открываться. Сквозь пелену дремы, словно далёкий отголосок, до слуха донёсся голос тёти Люси, поварихи, единственной души, одаривавшей меня искренней заботой.

Она коснулась моего лба, проверив температуру, недоуменно что-то пробурчала, пожала плечами. Услышав слабое уверение, что всё в порядке, она ушла, но вскоре вернулась, неся в руках стакан парного молока и тёплую сдобную булочку, щедро усыпанную маком.

Превозмогая слабость, я поднялась с кровати и, сидя на стуле, медленно пережёвывала сладкую выпечку, запивая её молоком, и недоумевала, отчего у меня такое неясное состояние. Отблагодарив повариху, я снова рухнула на кровать, чувствуя, как погружаюсь в забытье.

Пробуждение оказалось лишено определённости. Бросив взгляд на окно, не смогла понять, какое сейчас время суток? Ароматы варёной на молоке каши подсказали – утро.

Я поднялась с постели и направилась в общую ванную для прислуги. К счастью, час был поздний, и там никого не было. Приведя себя в порядок, вернулась в комнату, переоделась и внезапно ощутила неумолимый голод, зверский аппетит, накрывший меня с головой.

Не раздумывая, я побежала на кухню и, распахнув дверь, замерла на пороге.

– Ты чего рот разинула? – добродушно спросила повариха. – Иди за стол, каши твоей любимой накладу.

С трудом оправившись от потрясения, я, словно лунатик, побрела к столу. Опустив на него дрожащие руки, я пыталась переварить увиденное, и, признаться, было от чего прийти в смятение. Взглянув на тетю Люсю, я увидела не просто ее телесную оболочку, но и всю сложную механику жизни: пульсирующую кровеносную систему, хрупкий скелет, трепещущие органы.

Объяснение напрашивалось само собой: я перешла на новую ступень в целительском мастерстве. Теперь мне не нужно направлять энергию, чтобы почувствовать больные места у людей, и представлять всю картину лечения в уме.

Это было не просто восхитительно, это было… великолепно! Бесценное подспорье в исцелении. И толчком к новым возможностям, скорей всего, послужило мое лечение пса. Уж больно много я затратила энергии на восстановлении его лапы. Как же хотелось поделиться этой радостной новостью с Хромусом, но он, бродяга, опять отправился на охоту. Ничего, время еще будет, чтобы обсудить мое новое умение.

Поблагодарив повариху за сытный завтрак, я направилась в класс музыки. Устроившись за своим столом, я невольно устремила взгляд на Савелия Михайловича, учителя математики. Открывшаяся моему взору картина была удручающей. Печень – увеличенная, с землисто-желтым оттенком, бугристая и рыхлая – вопила о годах злоупотребления спиртным. Замедленная детоксикация отравляла его ткани и кровь. Впрочем, и остальные органы не отличались здоровьем.

Я воздержалась от исцеления не из жестокости, а из страха переусердствовать. Боялась, что, увлекшись, ненароком верну Савелию Михайловичу утраченное здоровье. Каждый – сам кузнец своего благополучия. А вдруг Конюхов, воспрянув духом, проболтается о чудесном исцелении? Не хотелось привлекать к себе нежелательное внимание.

Совсем другое дело – Солнцегорова. Старушка страдала от целого букета возрастных недугов. Ей я почистила сосуды, укрепила сердечную мышцу, вывела мелкий песок из почек и залечила застарелую язву. Она была доброй бабушкой, зла мне не желала. Мы вместе учим алфавит, пишем буквы, и она искренне радуется моим успехам.

Воодушевлённая новообретённой способностью, я до самой свадьбы Петра Емельяновича словно тень скользила по усадьбе, врачуя и слуг, и ратников. Барона же и его супругу обходила стороной – не заслужили. Даже мелькнула дерзкая мысль лишить Соловьева мужской силы в первую брачную ночь, но тут же отбросила её. Вдруг хватит старца удар от досады и позора перед молодой женой? Помрёт ещё ненароком, а мне ведь под его кровом жить до самой академии.

Наконец-то свершилось! В день, именуемый в народе «зимним свадебником», достопочтенный барон Соловьев, воспылав нетерпением, отбыл за своей избранницей, дабы обменяться с ней клятвами вечной любви и верности в стенах храма божьего. А затем привез ее в свое скромное поместье, где и разразился пир… Ну, прямо сказать, на весь мир! Само собой, я, снедаемая неподдельным любопытством, лишь украдкой бросала взгляды на собравшуюся знать, а особенно на юную супругу барона, чьи щеки, как невинные розы, алели от каждого его голодного взгляда.

Постепенно благородные гости, распаляясь всё больше и больше, предавались безудержному веселью, а потом и вовсе затянули такие мелодичные песни, что их заунывное, басистое пение скорее напоминало слаженный хор дворовых псов. Под эти трогательные звуки новобрачных, конечно же, проводили в их роскошные покои.

Я, движимая исключительно профессиональным интересом, тоже удостоила взглядом новобрачную, мимоходом запустив диагностику (просто так, дабы убедиться в ее безукоризненном здоровье, конечно же!). Затем, с чистой совестью, отправилась в свои скромные апартаменты. Думала, что из-за гвалта не сомкну глаз, но едва моя головушка коснулась подушки, как я провалилась в безмятежный сон, совершенно не обращая внимания на шум и гам.

В честь бракосочетания барона уроки отменили, и я, счастливая, нежилась в постели до полудня. Сквозь стены доносился неумолчный гул: суетливая беготня слуг, гам гостей, празднующих второй день свадьбы. От этого шумного веселья желудок мой отозвался требовательным урчанием. Пришлось покинуть мягкие объятия простыней и сонно побрести в ванную, а затем и на кухню.

К моему величайшему изумлению, вся прислуга, захмелевшая от вина и всеобщего ликования, совершенно не обращала на меня внимания. Ни единого колкого словца, ни презрительного взгляда. Отобедав наваристым куриным супом, а затем и сочной, румяной ножкой, я запила всё душистым компотом и, довольная, отправилась наблюдать за гостями. Не то чтобы я любовалась ими, скорее, использовала возможность для тренировки: проводила диагностику, попутно избавляя от мелких недугов. И делала я это лишь по одной причине: чем больше я практикуюсь, тем быстрее мой дар достигнет новой ступени, а это, в свою очередь, приблизит меня к заветному переходу на новый ранг, многократно усилив мои способности.

Выйдя в коридор, я невольно стала свидетельницей шествия новобрачных в зал. Инстинктивно задействовав свой дар, я обомлела от увиденного. Барон сиял довольством, словно жеребец, только что сошедший с кобылы. Возможно, так оно и было. Но то, что творилось внизу живота его юной жены, повергло меня в ужас: там клубилась грязно-зеленая субстанция, напоминающая живую кляксу. Оторвавшись от этого кошмарного зрелища, я взглянула на Анастасию и поняла, что она ничего не чувствует. Лишь легкая бледность выдавала ее состояние, что и неудивительно. Вероятно, барон, подстегнутый конской дозой возбудителя, доказывал молодой супруге свою мужскую силу. А вдруг он заразил ее чем-то?

В ужасе попятившись, я скрылась за дверью кладовки, полной швабр и ветоши. Прислонившись спиной к холодной стене, я пыталась осмыслить увиденное.

Глава 14
Помощь старикам

Гул голосов и взрывы радостных приветствий из парадного зала донеслись до меня, возвещая о прибытии молодоженов. Отлепившись от прохладной стены, словно улитка от стекла, я неслышно скользнула к двери и, приоткрыв ее на дюйм, выглянула. Не увидев никого, стремительно метнулась прочь из своего укрытия и опрометью понеслась в комнату.

Запыхавшись, влетела в свои покои и замерла. На моей постели, развалившись во всей своей фамильярной наглости, сладко посапывал Хромус. Присев на самый краешек, стараясь не нарушить его безмятежный сон, я вновь переживала увиденное у третьей жены барона. Чем дольше я размышляла, тем острее ощущала зияющую пустоту в своих знаниях об этом мире, особенно в отношении человеческих недугов. Новый ранг даровал мне не только способность видеть человеческую плоть насквозь, различая каждую клеточку, но и наделил каким-то новым, пока неясным даром. И теперь мне жизненно необходимо было разобраться в этом вопросе.

– Чего такая хмурая? – сонно поинтересовался фамильяр, обнажив в широкой зевоте ряды острых зубов.

– Да так… Увидела кое-что, и теперь не могу выбросить из головы.

– А вот с этого момента поподробней, – мгновенно оживился он, и я вкратце пересказала ему увиденное.

– Хм, – протянул он, придав своей мордочке вид глубокой сосредоточенности. – Да брось ты… Может, она просто настойку какую-нибудь приняла, чтобы дитя не зачать, – усмехнулся он и, мурлыкнув, забрался ко мне на колени, подставляя голову под руку.

Он обожал, когда я чешу его между маленькими рожками, а я и не возражала. В эти минуты мысли текли свободнее.

– Настойка бы так себя не вела, она бы быстро всосалась в кровь. Это что-то другое… Знаешь, – оторвалась я от почесывания, задумчиво глядя в никуда. – Я решила пока понаблюдать за этой кляксой. Может, она сама исчезнет, а я тут голову ломаю.

– Вот и правильно. Нечего забивать свою прекрасную голову всякой ерундой. Лучше ступай подыши свежим воздухом. У тебя теперь шкаф нарядами ломится, словно у невесты на выданье, можешь целый день платья перебирать.

Чмокнув Хромуса в макушку, я последовала его совету и уже через несколько минут неторопливо шла по тропинке к реке. Место моих тайных встреч с друзьями теперь было изрядно истоптано. Зимой у деревенских мужиков работы практически нет, вот они и убивают время на подледной рыбалке.

Подойдя к реке, скованной толстым льдом и запорошенной снегом, я подпрыгнула на месте, пытаясь согреться от пронизывающего мороза, что уже пробрался под одежду. Одна из сгорбленных фигур на льду распрямилась и зашагала в мою сторону.

– Дедушка Митяй! – крикнула я, приветствуя старика.

Услышав мой возглас, он встрепенулся и зашагал к берегу бодрее.

– А я всё думаю, куда это Катенька подевалась? А она вон, не забыла старика, пришла навестить.

Я не видела дедушку около двух месяцев, и, к моему изумлению, он как-то сразу сдал. Эта перемена царапнула самолюбие. Неужели мое лечение дало лишь мимолетный эффект? Инстинктивно задействовав дар, я внимательно проанализировала его состояние и не обнаружила опасных изменений в организме. Напротив. Хрящи во всем теле – словно у юноши, клапаны сердца работали слаженно, а кровеносная система напоминала полноводные реки и журчащие ручейки.

Заглянув деду в глаза, я лишь теперь заметила влажную пелену, застилавшую их. До меня дошло: дело не в здоровье, а в чем-то другом.

– Что-то случилось? – тут же спросила я.

– Да бабка моя захворала, – понуро проговорил он, отводя взгляд в сторону. – И знахарку приводил, а она травками попоила да руками разводит. Не в моей, говорит, компетенции. В больницу надобно везти. Там доктора ученые помогут. Да только доктора в городе, а денег на лечение у нас нет. Мы с моей Марьюшкой, пока молоды были, исправно на барина работали, а как старость пришла – и не нужны никому стали. Никто и не спросит, чем мы питаемся. Староста, конечно, выделяет нам кое-что, да едва на хлеб хватает. Детей мы с моей Марьюшкой не заимели, вот и некому за нами присмотреть. Дрожащей рукой дед смахнул слезу, скатившуюся по щеке, и виновато посмотрел на меня. – Что-то я старый всё о себе и своих бедах, расскажи, Катенька, как у тебя дела идут. Барин не обижает?

– Нет, не обижает, – выпалила я, подхватывая деда под руку, а сама подумала: «Пусть бы попробовал! Я бы ему почесун такой устроила, что Резник бы весь извелся, выискивая причину». – А давайте, дедушка, я к вам в гости зайду? – ласково проговорила я, улыбаясь.

Сердце ныло от страха быть замеченной любопытными деревенскими жителями. Но, видно, судьба была ко мне благосклонна. Дедова изба стояла на самой окраине, словно отшельник, а лютый мороз заковал жителей в тёплых объятиях собственных домов. Лишь дым вился из труб, словно призрачные знаки, говорящие о тепле и уюте.

– Прости, девонька, негоже тебе в мой дом идти, – оправдывался дед, замедляя и без того старческий шаг. – Не прибрано у нас, и угостить-то нечем.

– Ничего мне не надо, – упрямо ответила я, ускоряя шаг. – Лишь одним глазком на бабушку Марию взгляну и сразу домой.

Едва переступив порог, нутром ощутила место, где страдала больная. Неведомая сила повлекла меня в ту сторону. Скинув верхнюю одежду, я замерла в нерешительности, но Митяй разрешил сомнения:

– Валенки не снимай, прохладно у нас. Дров мало, топим всего раз в сутки.

Слушая его вполуха, я пробежала по скрипучим половицам и, откинув занавеску, увидела кровать. Под ворохом старой одежды виднелась голова, укутанная в шаль.

– Кого ты привёл, старый? – прохрипел тихий, болезненный голос.

Подойдя ближе, я коснулась лба старушки. Жар, нестерпимый, как пламя, выдавал температуру, взлетевшую до сорока. Сканируя истощённое тело, я определила очаг болезни и, бросившись к ногам, сорвала с них старый тулуп. Едкий запах пота и немытого тела ударил в нос. Одна голень распухла, увеличившись вдвое, кожа натянулась, побагровев от воспаления. Красная тряпка, туго перетянувшая ногу, только усугубляла ситуацию, врезаясь в кожу, на которой уже набухали пузыри, наполненные прозрачной жидкостью. Нам обеим с бабушкой повезло, что болезнь не перешла в гнойную форму.

Встав над больной, я попросила стариков не мешать и, быстро воскресив в памяти знания об этой хвори, приступила к исцелению. Запустила в измученное тело энергию, и та, словно живая, устремилась по кровеносным сосудам, уничтожая заразу. Она прошлась по лимфатическим узлам, словно торпеда, врезалась в очаг поражения и принялась уничтожать крохотных пришельцев, терзающих организм. А когда враг был повержен, целительная энергия начала заживлять мелкие сосуды, подкожную клетчатку и саму кожу.

Через час ноги бабушки выглядели совершенно здоровыми, словно и не было недавней хвори. Пройдясь целительной энергией по иммунной системе, я укрепила ее – необходимое действие после такого тяжелого недуга. Прикоснувшись ко лбу больной и убедившись, что жар спал, облегчённо вздохнула и робко улыбнулась. И лишь теперь осознание обожгло сознание: я, словно на ладони, показала чужим людям свое искусство врачевания. Спрятав под одеяло исцелённые ноги старушки, я с тревогой взглянула на деда.

Поглаживая свою седеющую бороду, он пристально и задумчиво смотрел на меня.

– Если вы кому-нибудь скажете, что я сделала, меня казнят, как и всю мою семью, – прошептала я, отчаянно пытаясь придумать выход из щекотливой ситуации.

Неожиданно дед опустился передо мной на колени, забормотав дрожащим голосом: «Жизнью клянусь, никому не промолвлю ни слова. Да и как я могу? Ты мою Марьюшку от неминуемых мук, а возможно, и от самой смерти спасла».

– Дедушка Митяй… Встаньте, прошу вас, – взмолилась я, шагнув к нему, схватила за шершавую руку и попыталась поднять.

Он, нехотя повинуясь, поднялся, не отводя наполненных благодарностью глаз, вытирая дорожки слез, бегущие по изборожденному морщинами лицу.

– А я-то всё недоумевал, столько лет кости ломило, а потом вдруг разом перестали. И снова чувствую себя молодым. Да ведь это ты, Катенька, меня исцелила! – прошептал он, закашлявшись, и провел дрожащей рукой по моим волосам. «Тебя, наверное, сама Матерь Божья нам послала, на радость в старости».

– Не знаю, дедушка, – вздохнула я и лишь тогда позволила себе оглядеться. Жили старики небогато, но нельзя было сказать, что в небрежении. Видно было, что бабушка, пока не слегла, старательно подметала полы.

В углу стоял круглый стол, накрытый цветастой выцветшей скатертью, к нему были придвинуты два простых стула с высокими спинками. Скорее всего, этот стол служил им для украшения, и скатерть с него уже давно не снимали. Вместо вазы с цветами на столешнице стоял глиняный кувшин с сухими камышовыми шишками. В углу над столом висела небольшая иконка, а под ней – закопчённая, давно не зажжённая лампадка.

Я отчётливо ощутила, что в этом мире прочно укоренилось христианство. Люди часто поминали высшие силы, крестились при каждом удобном случае и посещали храмы, если таковые имелись поблизости. Я не помнила, у каких именно церквей мы с нянюшкой стояли и просили милостыню, но, пожалуй, это и к лучшему. Незачем бередить сердечную рану такими горькими воспоминаниями.

– Вот чего уразуметь не могу, – дед вырвал меня из задумчивости, и я остро ощутила, что вопрос о моей тайне завис в воздухе, – ты такая кроха, а в тебе уже целительский дар пробудился.

– Мне недавно исполнилось одиннадцать, дедушка, – прошептала я, словно выдавая тщательно оберегаемый секрет, – а дар… Он проснулся во мне, когда на моих глазах монстры няню убили.

Мария ахнула, словно от удара.

– Где это видано, чтобы такое дитятко смерть воочию узрело! Как хоть тебя зовут, девонька?

– Екатерина Распутина… Княжна. Барон Соловьев взял меня на содержание.

Я перевела взгляд на бабушку, и меня поразила тень былой красоты, угадывающаяся в ее лице. Голубые, как летнее небо, глаза смотрели на меня с нежностью, а морщинки вокруг губ складывались в приветливую улыбку. Старики сразу пришлись мне по душе. Неожиданно остро захотелось подарить им безбедную старость. И решение пришло мгновенно, словно озарение.

– А как вы смотрите на то, чтобы переехать в город? – с надеждой спросила я.

Дед усмехнулся, качая головой.

– Да где уж нам до города, Катенька. Мы в этих краях родились, здесь и помрем.

– Помрете вы еще не скоро, дедушка, – возразила я, чувствуя, как внутри поднимается волна решимости. – Лет тридцать, а то и больше проживете. У меня в городе друзья живут, учатся. На выходные домой приезжают, а их никто не встречает. Вот было бы здорово, если бы их кто-то ждал… Вы бы могли к их приезду всякие вкусности готовить. Парням веселее, да и вам не скучно. А вы, дедушка Митяй, по рынку бы ходили, закупались продуктами.

– Забавно ты говоришь, Катенька, – усмехнулся мне в бороду дед. – Да только в город нас никто не отпустит. Раз съездить можно, а вот насовсем… Мы ведь подневольные.

– Так мне от вас только согласие нужно, – воскликнула я, – а уж деньги на откуп я вам дам. И будете жить в доме, ни в чем не нуждаться.

– Чудная ты какая, – ответил дед, смотря на меня с затаенной грустью. – Одного понять не могу, зачем тебе мы, старики, понадобились?

– Ну что ты, дедушка Митяй, заладил свое, упрямый какой! Жалко мне вас, понимаешь? Не смогу спокойно спать, зная, что вы тут одни, в холоде и голоде, доживаете свой век. Сердце кровью обливается.

– А что, Митяй, – робко вклинилась в разговор баба Мария, – может, и правда, подадимся в город? Поживем хоть на старости лет как люди. Чего нам здесь прозябать, догнивать в одиночестве? – и посмотрела на мужа с такой надеждой, словно от его решения зависела вся ее дальнейшая жизнь.

Дед почесал в затылке, покрутил головой, словно взвешивая все «за» и «против», потом махнул рукой с какой-то усталой решимостью и промолвил: – А была не была! Рискнем. Только скажи, Катенька, что от нас требуется?

– Ничего сложного, дедушка. Я приму вас в свой род, а для этого вы должны принести мне клятву верности. Она проста, но после нее вы не сможете обмануть или навредить мне, а также не сможете раскрыть мою тайну. Не переживайте, я делаю это не просто так. Когда я вырасту, у меня могут появиться недоброжелатели, которым захочется выведать обо мне все. Я не утверждаю, что это обязательно произойдет, но такая вероятность существует. Просто хочу подстраховаться.

Старики, переполненные благодарностью и робкой надеждой на лучшую жизнь, поспешно согласились. Не откладывая дело в долгий ящик, я начала произносить слова клятвы, а они, дрожащими голосами, повторяли их за мной. Когда я закончила, удлинила свой ноготь острой гранью и быстрыми движениями резанула им по своей ладони, затем проделала то же самое с ладонями моих новообретенных подопечных. Смешав нашу кровь, я залечила раны прикосновением и, улыбаясь, посмотрела на испуганные, но полные доверия лица стариков.

– Не бойтесь. Сегодня к вам придет мужчина, его зовут Владимир Серый. Он выполняет мои поручения и, как и вы, состоит в моем роду. Владимир принесет вам деньги, а когда вы получите вольные, отвезет в город. Главное, ни о чем не беспокойтесь. Можете пока собрать вещи, которые вам понадобятся на первое время, а потом купите себе все новое, – улыбнулась я им, обняла по очереди и, поспешно попрощавшись, заспешила домой, боясь, что мое отсутствие заметят.