Текст книги "Мой ангел Крысолов"

Автор книги: Ольга Родионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

5

Огромный старый камин жарко полыхал, отбрасывая теплые отсветы огня на лица, и в его свете даже ярко-голубые глаза Рады казались темными. Корабельник сидел в кресле – деревянном, обитом вытертой кожей, с резными подлокотниками и высокой спинкой. Остальные расположились кто где у камина, девушки живописной группкой сидели на толстом багрово-алом ковре среди разбросанных подушек с полуистлевшей старинной вышивкой. Подорожник подпирал стену у двери, как будто привычно нес стражу. Из-под двери потягивало ледяным сквозняком – за стенами замка продолжала бушевать буря, и вой ветра в каминной трубе напоминал то заунывный плач, то волчью песню, то чей-то дьявольский хохот. Пахло горящими шишками, сосновой смолой, сыроватым духом ветхих гобеленов, свисающих со стен, тысячелетним камнем и немного тленом из холодных углов. Кудряш ворошил угли бронзовой кочергой, и от огня его светлые волосы казались медными.

Корабельник поднял голову и обвел всех пристальным взглядом. Отродья смотрели на него с надеждой и робостью, как заблудившиеся дети.

– Нета, – глаза Корабельника остановились на лице девушки, – скажи мне: ты что-нибудь слышишь?

Нета вздрогнула и опустила голову. Ей не хотелось говорить, но не сказать было нельзя.

– Да, – произнесла она тихо. – Уже несколько дней. Только я не знаю, что это. Я думала… думала, может, в одном из других замков какой-нибудь телекин, вроде нашего Умника, тоскует, а мне случайно слышно…

– На что это похоже? – Корабельник требовательно впился глазами в ее лицо.

– Я… не знаю, – Нета пожала плечами. – Как будто… – она замялась, но все-таки вымолвила, – как будто отец меня зовет. Далеко. Но слышно.

На несколько секунд в зале повисла оглушительная тишина. Жюли инстинктивно придвинулась ближе к Кудряшу, Рада и Алиса схватились за руки. Подорожник вскинул голову у дверей. Птичий Пастух взъерошил волосы быстрым жестом.

Корабельник мрачно кивнул.

– Да. Я тоже… слышу. У меня это громко. Очень громко. Иногда это трудно вынести. Думаю, Умник и Тритон… они самые сильные из вас, а чем сильнее отродье, тем громче Зов.

Люция подобралась к коленям Учителя и жалобно заглянула ему в глаза.

– Это… это он, да? Крысолов?

– Боюсь, что да. Это он, – Корабельник положил руку на ее золотистую головку. – Во всяком случае, кто бы это ни был… или что бы это ни было, мы должны быть готовы. Возможно, нам придется покинуть замок и уходить на запад. Я чувствую – Зов идет с востока. Пастух! Что тебе сказали чайки? Я знаю, ты говорил с ними полчаса назад.

Птичий Пастух поморщился.

– Ничего неожиданного, Учитель. Горожане никуда не ушли, несмотря на шторм. Разбили лагерь в трех километрах отсюда, на открытом месте – к лесу они подходить боятся. Но их старшины связались с лесниками, те тоже наготове. Замок на той стороне залива… люди разгромили его. Там было мало отродий, всего пятеро. Их забили кольями. Наш утопленник оттуда.

Корабельник медленно кивнул.

– Действительно, ничего неожиданного. Надеюсь, все понимают, что помощи нам ждать неоткуда?

– И не надо! – передернул плечами Кудряш. – Сами пройдем. Волков вперед пустим…

– Балбес, – тихонько сказала Алиса и кинула в него снежинкой. Крохотная ледяная звездочка попала Кудряшу в правый глаз, и он тут же принялся сердито его тереть, сопя от боли.

– Ну, что же ты делаешь! – ахнула Жюли и укоризненно покосилась на Алису. – Не надо тереть, не надо, Кудряш, хуже будет! Дай я подую…

– Вы что, с ума сошли? – голос Корабельника угрожающе взлетел, и отродья мгновенно притихли. – Алиса!..

Алиса виновато моргнула, но тут же скорчила надменную рожицу и отвернулась.

Корабельник раздраженно щелкнул пальцами в сторону Кудряша, и тот опустил руки и неуверенно повел по сторонам стремительно исцелившимся глазом.

– Если я говорю, что дело серьезное, – сказал Корабельник, остывая, – значит, дело серьезное. И вашим фокусам сейчас не время и не место…

– Учитель! – Подорожник насторожился, точно пес, вытянув длинную шею. – У ворот кто-то стоит!

– Не может быть! – Кудряш встрепенулся. – Волки…

– Я сбегаю, посмотрю?.. – Подорожник выжидательно замер у двери.

– Нет, – Корабельник поднялся. – Я сам.

– Мы с тобой, Учитель, – Люция вскочила, остальные, не задумываясь, встали рядом с ней. Корабельник оглядел свою маленькую стаю и махнул рукой.

– Хорошо, идемте вместе. Какая разница…

У ворот действительно кто-то стоял. Этот кто-то не был человеком – такие вещи все чувствовали сразу. Он был, пожалуй, отродьем, но в нем, тем не менее, присутствовала какая-то странность.

Кудряш бегом взлетел по каменным ступеням на стену, оглядел пляж и растерянно обернулся:

– Волки на месте! Как же он прошел?..

– Открывай, – Корабельник кивнул Подорожнику, и сам замер наготове, хотя со стороны могло показаться, что он стоит совершенно расслабленно, ничего не опасаясь. Отродья сгрудились за его спиной.

– Жюли, ты его чуешь? – прошептала Рада на ухо подруге. – Он опасный или нет?..

– Не пойму, – шепнула Жюли в ответ. – Он…

Воротца распахнулись. Пришелец стоял перед ними совершенно невозмутимо и молчал. Он был одет в длинный плащ из рогожи, весь пропитавшийся влагой и полностью скрывающий фигуру. Рогожный куль, вывернутый углом, покрывал его голову так, что лица не было видно – его заслоняла сырая мешковина.

Волки неподвижно лежали под стеной, уткнувшись, как собаки в непогоду, носами друг в друга. Они, казалось, просто не видели пришельца.

А тот неторопливо поднял руку и откинул с головы рогожу. Отродья увидели очень красивое тонкое лицо, длинные, ниже плеч, прямые волосы, мокрые от дождя. Это лицо с закрытыми глазами было абсолютно спокойно.

Корабельник сделал шаг назад.

– Слепой Оракул! – произнес он и слегка склонил голову – что в его случае означало низкий почтительный поклон.

– Приветствую вас, дети, – мягко сказал слепой. – Я пришел рассказать вам, кто такой Крысолов.

* * *

Камин почти прогорел. В зале собрались все, даже Лекарь, рискнувший оставить своих пациентов на попечение Петрушки, даже оклемавшийся Лей, который примостился недалеко от Алисы и украдкой поглядывал на нее. Слепой Оракул, так и не сняв промокшего плаща, неторопливо рассказывал, и отродья слушали, затаив дыхание.

– …самый первый Учитель. Его звали Кровельщик, он был очень силен – и аквалевит, и телекин, и фавн, и птерикс. У него была Старшая, ее имя было Гарда. Тогда шла настоящая война: отродий уничтожали сотнями. Земля воняла жженым мясом. Воронье жирело по площадям. Мертвые дети валялись прямо на улицах, их никто не хоронил. Сколько из них было отродий, а сколько просто подвернувшихся под горячую руку, никто не знал. Все были точно пьяные от злобы и страха. Кровельщик занял самый первый замок – на юге бывшей Франции, они с Гардой поставили завесу и стали собирать малышей. Оба были просто одержимы этой идеей. Они прочесывали окрестные земли частым гребнем, забирались далеко на север, на восток и на запад, где после Провала уцелела хотя бы горстка людей.

Оракул отхлебнул чаю и на несколько секунд замолчал. Никто не нарушил тишину, все смотрели на него, как завороженные.

– Женщины-отродья не способны к деторождению, вы это знаете, – Оракул тихо вздохнул. – Но у Кровельщика и Гарды все-таки родился сын. Они очень любили друг друга. И цель их жизни была – собирание под свое крыло уцелевших детей… Они назначали Учителей, строили замки, искали отродий по городам и весям и уводили с собой… Своего мальчика они назвали – Ной. Он унаследовал способности обоих родителей. И, возможно, их одержимость сыграла свою роль в том, что он представлял собою. Ной… Его сила была столь велика, что ему подчинялось все живое. Еще ребенком он развлекался тем, что поворачивал реки: выйдет на берег, встанет против течения и идет по берегу, играя на дудочке… и река поворачивает вспять. И бежит, бежит за ним.

Оракул откинулся в кресле. Его лицо выражало глубокую грусть.

– Мне об этом рассказывал мой Учитель. А ему – его Учитель. Тот вырос в замке Кровельщика, и знал Ноя с детства. Дети не играли с Ноем – они его как будто инстинктивно сторонились. Однако ему ничего не стоило заставить их. Заставить. Он брал дудку… и все плясали под нее. Только ему это быстро наскучило. Наверное, он хотел, чтобы его любили просто так. Однако, человеческое сердце так устроено, что не может любить того, кого боится. Я знаю, вы скажете, что отродья – не люди. Оказалось – все-таки люди. И, как люди, не любят и боятся того, кто так сильно отличается от них…

Оракул поднялся. Отчаянную тишину в зале не мог заглушить даже не смолкающий вой ветра.

– Ну вот и все, – сказал Слепой Оракул и надвинул на голову свой рогожный капюшон. – А теперь я пойду дальше. Спасибо вам за чай, дети.

– Как же!.. – испуганный голос Рады эхом вспорхнул под потолок. – Ты вот так просто уйдешь? И ничего больше не скажешь? Зачем придет Крысолов?

Оракул, кажется, ласково улыбнулся – улыбки не было видно под капюшоном, но она прозвучала в его голосе:

– Откуда же мне знать, девочка, зачем придет Крысолов. Но я точно знаю, за кем он придет. Он придет за вами.

– А за вами? – запальчиво воскликнул Подорожник и, точно защищая, обнял Раду за плечи. – Ты же тоже отродье, разве нет? Разве тебе Крысолов ничего не может сделать?

– Да, я тоже отродье, мой мальчик, – лицо Слепого было молодым, не старше остальных, но голос выдавал в нем глубокого старика. – Но я не боюсь Крысолова. Его дудка будит в сердцах потаенные воспоминания, страхи, надежды, любовь. А у меня больше нет ни страха, ни любви, ни надежды. И я ничего не помню.

Жюли тихо приблизилась к нему и погладила его по руке своей маленькой ручкой.

– Спасибо вам, Оракул, – прошептала она.

Слепой провел узкой ладонью по ее голове.

– В этой девочке есть жалость, – сказал он мягко. – Но не жалей меня, дитя мое. Я больше не нуждаюсь в жалости. А ты сможешь помочь тем, кому понадобится твоя помощь. Даже слыша дудку, ты сумеешь поддержать других. Ты очень сильная девочка, запомни. Постарайся это использовать, когда придет время. Прощайте, дети.

И он вдруг исчез. Вот только что стоял здесь – и его не стало, как будто он приснился отродьям.

– А когда придет это время? – растерянно сказал Кудряш.

– Пожалуй, что скоро, – задумчиво ответил Птичий Пастух. – Ты слышишь своих волков?

Все невольно прислушались. Сначала казалось, ветер стонет и бесится в каминной трубе, но через секунду отродья поняли, что это не ветер.

За стенами замка страшно, жалобно, глухо выли волки.

Кудряш рванулся бежать, но Корабельник остановил его властным жестом. Они с Лекарем прислушались, обменялись быстрыми взглядами и, не говоря ни слова, вышли из зала.

– Куда это они? – жалобно спросила Рада. – Я боюсь!

– Сиди, – шикнула на нее Алиса. – Все боятся. Этот Оракул ничего не прояснил, а только еще больше все запутал. Понятно, что Крысолов опаснее горожан…

– У горожан колья, – вставил Лей. – Топоры, арбалеты.

– Ну, у них всего лишь колья, топоры и арбалеты, – отмахнулся Кудряш. Он сильно нервничал и все время прислушивался к волчьему вою. – Можно убежать, улететь, уплыть, наслать на них ос, волков, медведей, орлов, ястребов…

– Мою козу, – ехидно добавила Люция. – И Подорожниковых садовых улиток. Что-то в Приозерном замке отродья ничего не успели сделать. Один Лей уцелел.

– Это из-за урагана, – тихо сказал Лей и отвернулся. – Они подожгли замок и ворвались. Наш Учитель был старый аква. Он не смог никого защитить, и сам не успел добежать до океана. А я… успел взлететь. И тоже никого не защитил. Я дезертир. Сволочь.

Алиса тихонько села рядом и обняла его тощие вздрагивающие плечи.

– Ну-ну, – сказала она. – Ничего теперь не поделаешь. Никакая ты не сволочь. Каждый может испугаться. Ты только не плачь. Хочешь, я тебя поцелую?

– Эй, а как же Умник? – спросил бестактный Кудряш.

– Отстань от нее, – заступилась Рада. – Целоваться никто не запрещал!

– Тихо, барышни! – вдруг воскликнул Птичий Пастух. – Слышите?

Отродья переглянулись.

Волчий вой вдруг оборвался на высокой ноте и мгновенно стих. По коридору раздались коротенькие торопливые шаги, и в зал вбежал запыхавшийся Петрушка.

В растрепанных, стоящих дыбом от ужаса реденьких рыжеватых волосах дурачка застряла паутина и какой-то мусор.

– Нета, – выпалил он, – беги скорее!.. Там Тритон с ума сошел! Лекарь говорит, надо колыбельную… он говорит – Нета, мол, умеет… А всем парням Учитель велел сейчас же идти во двор укреплять ворота. Волки-то ушли! Ушли твои волки, Кудряш!.. А горожане…

Нета, не дослушав, уже неслась по коридору в правое крыло, где за комнатой Лекаря помещался лазарет. Еще в коридоре она увидела пух, кружащийся в воздухе, и дверь, косо висящую на одной петле. Она вбежала в комнату и замерла. Там царил страшный разгром.

Лекарь сидел в углу на перевернутой набок койке и, кривясь от боли, баюкал свою правую руку, замотанную окровавленной повязкой. Ветер и дождь врывались в разбитое окно, с подоконника текло, под окном на голой железной сетке лежал Тритон. Его руки и ноги были привязаны простынями к спинкам кровати, кусок простыни пропущен между зубами и завязан узлом на затылке. Умника в комнате не было, его кровать была пуста.

– Умника мы на всякий случай заперли в чулане, – негромко пояснил Лекарь, поднимая на Нету чистые голубые глаза. – Он не буйствовал, но…

Нета стремительно подошла к Тритону и склонилась над койкой. Тот сверкнул глазами и яростно замычал.

– Что вы с ним сделали? – спросила она, пытаясь развязать узел на его затылке. – Вы рехнулись оба?.. Да?.. Рехнулись?..

– Нета! – Лекарь предостерегающе встал. – Не развязывай. Нельзя. Он же буйный.

Она зло оглянулась.

– Буйный, да?.. Справились, да?.. Корабельник узел завязывал?.. Затянул-то…

– Послушай же, – Лекарь мягко взял ее за руку. – Убаюкай сначала, потом развяжешь. Это же он тут учинил весь этот… разгром. Мы с Корабельником почувствовали… прибегаем – окно настежь, он на подоконнике. Петрушка со страху под кровать забился, мы его еле вытащили. Весь в пыли, трясется… Тритон, говорит, вдруг встал, когда волки завыли. И глаза, говорит, у него были совсем мертвые. Дурачок испугался, а Тритон взял табурет – и в окно. Стекла посыпались, Петрушка под кровать, но тут мы с Корабельником… Поверь, Нета, мы его вдвоем еле скрутили. Не развязывай.

– Отойди, Лекарь, – Нета погладила Тритона по голове. – Ты лучше отойди, не мешай мне.

– Не удержишь ведь, Нета, – безнадежно сказал Лекарь, отступая. – Пойми ты: они же сироты… И, когда они слышат зов… Эта дудка как будто душу вынимает. Крысолов сейчас то ли отвернулся, то ли отдыхает. А вот когда он поближе подберется… и ты к нему пойдешь, Нета, и я пойду. И Корабельник. А Тритон очень сильный, ты же знаешь. И, если ты его не удержишь…

Нета молча распутывала узел. Этот узел назывался «нерушимые узы», когда-то Корабельник сам научил Нету его вязать. Развязать его было невозможно, но, если знать, за что потянуть, нерушимые узы падали сами собой. Однако сейчас, затянутый в спешке, узел не поддавался. И все-таки Нете удалось подцепить нужный кончик, она вынула изо рта Тритона обмусоленную тряпку и отшатнулась: он зарычал нечеловеческим голосом.

– Что это, Лекарь? – голос Неты зазвенел от злых слез. – Что это – кровь?..

– Нета, ну, ради бога, – устало ответил Лекарь. – У него же серьга в языке… прикусил, наверное…

– Я вас обоих с Корабельником прикушу, – горестно пообещала Нета, осторожно вытирая Тритону лицо. – Сейчас, Тош, потерпи…

– Нета! – сказал Лекарь, отступая. – Я тебя в последний раз предупреждаю… Остановись. Ты его не удержишь.

– Я? Тошку не удержу?.. – Нета зло усмехнулась, стремительно распутывая узлы на руках Тритона. Тот не говорил ни слова, только следил за ней узкими тигриными глазами. Он действительно походил на дикого зверя, все его мускулы были натянуты и дрожали под медной кожей. Нета быстро распустила последний узел и тут же с силой обхватила обеими руками яростно извивающееся тело, прижала к себе и ласково зашептала прямо в ухо – это была колыбельная, которая, при правильном использовании, могла укротить самого буйного из буйнопомешанных. А Нета умела ею правильно пользоваться.

* * *

– Надо же… удержала, – сказал Лекарь некоторое время спустя. Тритон уже спал, но она все не отпускала его, тихо покачивала, гладила, гладила теплый затылок. – Послушай, Нета… – он смущенно хмыкнул. – А у тебя с этим мальчишкой ничего не было?.. Ну, прости, это был бестактный вопрос… Не думай, пожалуйста, я не против, даже Учителя говорят, что это только на пользу силе. А все, что на пользу силе… ну, Нета, что ты? Я не хотел тебя обидеть!

Нета печально улыбнулась.

– Лекарь, Лекарь… ты такой хороший. Я не обиделась. Если хочешь, я отвечу. Да, у меня с ним что-то было. Только у него со мной – ничего не было.

6

Ворота укрепили балками от старого амбара, который давно гнил без дела на заднем дворе. Кудряш, непривычно молчаливый, с красными глазами – плакал, небось, по своим волкам, – то и дело поднимался на стену посмотреть, не вернулись ли они. И с каждым разом он все ближе видел довольно слаженные отряды горожан, подбирающихся к замку. Несмотря на ветер, несущий ледяные струи дождя, эти серые цепи упорно двигались к цели: видно, горожане понимали, что, стоит утихнуть буре, и вместо замка с десятком отродий перед ними предстанут голые скалы, кое-где поросшие мхом.

Корабельник велел всем отдыхать, и Алиса потихоньку уединилась в одной из пустующих комнат правого крыла. Там, на стене, висело старинное бронзовое зеркало, потемневшее от времени – если в него посмотреть, увидишь принцессу. Принцесса, – говорит Птичий Пастух. Ледышка, – говорит Умник. Неправда же, неправда, она не ледышка!.. Когда Умник походит к ней и кладет острый подбородок на ее затылок, и обнимает ее двумя руками, у нее в груди начинает трепыхаться горящая бабочка. Он отходит, а бабочка бьется, пока не почернеет и не упадет. Их уже много накопилось, этих черных мертвых мотыльков. Потому что Умник давно не упирался подбородком в ее макушку.

Алиса протерла зеркало рукой.

Вот же, вот, – глаза, волосы, плечи, рот этот пунцовый, яркий… это же все живое, теплое. Разве нет? Алиса приложила ладонь к щеке. Ладонь была холодной, щека теплой. У нее просто замерзли руки. Это ничего не значит. Щека ведь теплая? Теплая щека!.. А слёзы, которые по ней текут, совсем горячие.

Да нет, она не ревнует, что за чушь, зачем ей ревновать… И Рада тут ни при чем. Рада не виновата, что все парни рано или поздно в нее влюбляются. Но Умник!.. Несколько дней назад, когда они еще не слыхали Зова, Алиса застала его в комнате Рады. Они ничего не делали, даже не целовались, но оба смутились, когда она вошла. Почему смутились?.. Ясно же, почему. И никаких тебе горящих мотыльков. Вот так просто.

Все дело в ней самой, в Алисе, она сама во всем виновата. Если бы она хоть что-то помнила о себе… Все что-нибудь да помнят.

Рада вот даже помнит своих родителей. И костер.

Люция помнит ульи и запах жимолости, и розы, и зеленый виноград, карабкающийся по стенам беседки возле ее дома.

Жюли помнит рыжую собаку и кота. Собака облизывала ее лицо, и Жюли однажды сказала, что собачья шерсть пахнет мёдом. Это же неправда. Медом пахнет Кудряш, хотя он вечно возится со зверьем, так что должен, по идее, вонять псиной…

Кудряш помнит свою мать, большую реку, белый ровный песок: он пересыпал его деревянным ведерком.

Птичий Пастух помнит лодочника, который его прятал. Лодочника звали Ли Бо, он прятал мальчишку чуть ли не с рождения. Птиц показывал татуировку вокруг пупка – символ солнечной энергии, мощи и тепла. Эту татуировку ему сделал Ли Бо, чтобы помочь воспитаннику стать еще сильнее. Он в это верил… Птичий Пастух, когда вспоминает его, не скрывает слез – Ли Бо убили за то, что он прятал отродье.

Да… у всех есть воспоминания, даже грустные – но свои. И только Алиса не помнит ничего. Совсем. Ее воспоминания начинаются с момента, когда она очнулась на руках у Корабельника. Он ее нес, и ей было тепло и спокойно. Корабельник никогда не рассказывал, где он ее подобрал. Но в тот день в Кузнечном переулке, говорят, молнией убило трех парней – помощников кузнеца. А к вечеру выпал снег – это в июле-то, слыханное ли дело…

Алиса отвернулась от зеркала.

…Все хоть что-то помнят! Хоть что-то! А Нета вот помнит почти все. Мать. Отца. Он был левит, – очень красивый, говорят, даже для отродья. Его убили, когда он пытался защитить жену и детей. У Неты ведь были младшие братья и сестры. Обычные, не отродья. Но их все равно убили. Нета их очень любила. Наверное, поэтому она так часто твердит, что невозможность рожать детей для отродий – слишком тяжелая плата за сверхъестественные способности.

Алиса не хочет никаких детей. Зачем? Чтобы люди охотились на них, как на диких зверей? Чтобы жгли, забивали кольями, ненавидели и боялись? Все равно все отродья обречены, все равно. Или она так думает, потому что она – ледышка? И Умник прав?..

А тогда зачем ей эти глаза, эти губы, эта маленькая острая грудь, эти лодыжки и запястья, – все равно она мертвая принцесса, пустоцвет, снежный мотылек, колотящийся в груди с тех пор, как Умник перестал на нее смотреть!

Алиса тряхнула головой.

А зато Лей смотрит! Так смотрит, что это всем видно, не только самой Алисе. Он хороший мальчик, этот Лей, такой беззащитный, нежный. Может быть, надо полюбить его? И тогда все будет хорошо, никаких горящих бабочек, никаких горячих слез – только горячие ладони, и горячие губы, и жаркий шепот, и…

– Алиса!..

Нета стояла в проеме, с тревогой вглядываясь в темноту комнаты.

– Алиса, ты здесь? Почему тут так темно?..

Ледышка подняла голову и тихо ответила:

– Мне страшно.

– Не бойся, – Нета обняла подругу, осторожно отвела с ее лица упавшие на глаза пепельные локоны. – Пойдем.

Они прошли по коридору к спальне. Оттуда доносились тихие голоса – спать, разумеется, никто не мог.

Жюли сидела, поджав ноги, на кровати Кудряша и гладила его по плечу. Кудряш молчал, отвернувшись к стене. Он никак не мог поверить в предательство волков. Ведь волки не люди! Как они могли уйти, если он, их брат, их друг, их хозяин, приказал им охранять замок?.. Или он потерял свою силу? И теперь такой же, как все горожане?.. Может, его еще и из замка прогонят – кому он нужен, без силы?

С ним никто не заговаривал, точно Кудряш внезапно неизлечимо заболел, и растерянные друзья не могли найти для него правильных слов.

В спальне было темно: Корабельник не велел зажигать света.

– Горожане прямо под стеной расположились, – тихо сказал Подорожник из темноты. Рада повозилась рядом с ним, забиваясь поглубже под одеяло.

– Они же не могут сломать ворота? – спросила она с надеждой. – Мы же их отлично укрепили, правда же?..

– А если могут? – прошептала Люция еле слышно.

– Тогда мы все умрем, – невозмутимо ответил Птичий Пастух. – Это тоже опыт. Интересно было бы узнать, что там.

– Там – это где? – сердито спросила Рада. – В Райских Садах, про которые столько врут горожане? Я туда не хочу! Мне и тут неплохо.

– Между прочим, умрут не все, – Птичий Пастух потянулся. – Левиты улетят. Аквы уплывут. Подорожник умчится. А остальные немного пошвыряются молниями и иссякнут.

– Птиц, ты чего? – озабоченно спросила Нета.

– Да так, – он лег на живот и накрыл голову подушкой.

– Ребята… – Нета обвела глазами спальню. Еле видный в темноте Лей ссутулился в углу, там, где раньше спал Тритон. Подорожник вздыхал, обнимая прижавшуюся к нему Раду. Кудряш так и лежал, отвернувшись к стенке, и большие печальные глаза Жюли поблескивали в полумраке от непролившихся слез. Петрушка тихо сопел на пустующей койке Умника. Вдали все так же грохотало, ветер все так же выл и бесновался, стараясь вырваться из плена внутреннего замкового двора.

Алиса молча встала, прошла в угол и села рядом с Леем. Тот даже не поднял головы, сидел, обхватив себя руками за плечи, как будто замерз навсегда.

– Что же будет дальше, Нета? – спросила Алиса грустно. – Смотри, даже Птиц захандрил.

– Кстати, о Райских Садах, – нарочито оживленно сказала Нета. – Вообразите, что они существуют!..

– Глупости, – Рада спустила с койки босые ноги и встала. – Пойду-ка я схожу к Учителю. Что-то долго они там с Лекарем совещаются и не идут. Вдруг они уже придумали, что нам делать дальше?..

– Учитель же не велел выходить из спальни, – возразила Люция. – Если бы они что-то придумали, он бы уже пришел.

– Да ну тебя, Лю. – Рада скрутила свои длинные кудри узлом и перевязала на затылке алой лентой. – Ты так влюблена в Учителя, что дохнуть лишний раз боишься! Что он мне сделает? Не убьет же?..

– Может, и не убьет, – послышался от двери нарочито спокойный голос Корабельника. – Ну, разве что, по заднице надает за непослушание. Если раньше горожане не подстрелят.

Все завозились, приподымаясь с мест, даже Кудряш обернулся и сел. Рада поспешно попятилась обратно под крыло Подорожника. Честно сказать, она совершенно не боялась Корабельника – он к ней благоволил, – но ей нравилось изображать кротость и послушание, и она почти бессознательно играла в эту игру «строгий родитель – покорная дочь».

– Что, Учитель? – нервно спросила Алиса. – Что там?..

Нета вгляделась в бледное лицо Корабельника. Он храбрился, но получалось у него плохо – под глазами круги, сросшиеся на переносице брови, кажется, трагически надломились посередине, губы плотно сжаты и выглядят совсем бескровными. Его длинный черный сюртук и кожаные штаны сделались как будто велики для похудевшего тела, даже белый кружевной воротник и манжеты стали казаться более ветхими, чем были на самом деле.

Он не ответил Алисе, устало опустился на табурет у дверей и молчал, свесив с колен небольшие изящные кисти рук с выступившими венами. Ливень хлестал по крыше, и Нета некстати вспомнила, каким уютным казался этот звук раньше, когда еще никто не чуял приближения Крысолова, и горожане ненавидели их издали, боясь даже близко подходить к океану и угрюмым скалам на его берегу. Ее сердце как будто сжала безжалостная каменная ладонь. Что же будет с ними? Что будет с Умником, который так и не пришел в себя? Что будет с Тритоном – ведь нельзя все время держать его сонным, он просто умрет от истощения во сне… Что будет с остальными, если даже Птичий Пастух, веселый и нежный девчачий угодник, прячет голову под крыло, как большая печальная птица?..

Нета была старше их всех, она и в семье была старшей, – даже старше матери, как шутил отец, – и относилась ко всем отродьям в стае, кроме Корабельника, как к младшим братьям и сестрам. Но и на Учителя порой она смотрела, как на бедное потерянное дитя. Да, собственно, кто они были, все они до одного? Бедные потерянные дети.

Бедные потерянные дети.

Корабельник поднял голову.

– Километрах в двадцати отсюда, – сказал он, ни на кого не глядя, – есть мыс и небольшая бухточка. Там стоит шхуна, оставленная когда-то пиратами. Мы назовем ее «Тим Талер».

Отродья переглянулись.

– А что такое «тимталер»? – с любопытством спросила Рада.

Корабельник смущенно дернул плечом. Улыбка впервые за последние сутки возникла на его осунувшемся лице.

– Я не знаю, – признался он честно. – Но звучит красиво.

– А мы сумеем с ней сладить, с этой твоей шхуной? – нетерпеливо поинтересовалась Рада. Ее голубые глаза уже блестели от предвкушения увлекательного путешествия по океану.

– Постараемся, – лаконично ответил Корабельник. – Всё, спать. Завтра… уже сегодня на рассвете, когда ураган немного утихнет, и можно будет поставить завесу, мы дождемся ухода горожан и выступаем. Поэтому нужно как следует отдохнуть. И не заставляйте меня просить Нету спеть вам колыбельную.

– А… это… – раздался робкий голос Петрушки, про которого все забыли. – Мне-то как? Мне-то в город теперь, видать, нельзя…

– Хочешь пойти с нами? – с сомнением спросил Корабельник.

Дурачок потупился.

– Я бы с вами… если, стало быть, возьмете…

– Возьмем, не оставлять же тебя, – ласково сказала Нета. – Правда же возьмем, Учитель?

Корабельник молчал, и Нета насторожилась.

– Учитель?.. Мы же не можем его оставить тут?

Десять пар глаз напряженно уставились на Корабельника. Все понимали, что оставить дурачка – значит, обречь его на верную смерть. Непонятные колебания Учителя озадачили отродий. А тот, наконец, стряхнул с себя задумчивость и сказал:

– Конечно. Конечно, Петрушка. Ты пойдешь с нами…

Потом повернулся и, не говоря больше ни слова, вышел из спальни. Его легкие шаги прошелестели по коридору и затихли вдали.