Текст книги "Мой ангел Крысолов"

Автор книги: Ольга Родионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

3

– «…и Тьма, отхлынув, оставила в чревах множества женщин прекрасных собою бесов, которые поначалу были сочтены ангелами. Но спустя малое время их истинный облик стал виден сквозь сияющие черты, и народ устрашился и пал ниц. Ибо не может быть ничего совершенного, что не создано было бы Тьмой во искушение человеков. Посему, братия, предписано всякому, встретившемуся с бесовским отродьем, немедленно оное отродье уничтожить, будь его вид подобен младенцу, женщине или мужчине. Не бывает красоты без греха, как не бывает света без тьмы. И отродье, искушающее тебя, отринь, и пронзи его черное сердце, и будь терпелив и тверд в ожидании Крысолова, который придет избавить народ свой от чарующих бесов…», – Алиса подняла глаза от тетради и оглядела друзей.

– Это мы уже читали двести раз в разных вариантах, – меланхолично заметил Птичий Пастух, приподнявшись на локте. Он валялся на кровати и рассматривал роскошное орлиное перо, подобранное в скалах. – Что-нибудь посвежее там есть, принцесса? Напряги свои чудесные глазки!

– «…красотою превосходящий бесов и князя их, и наделенный могуществом невыразимым и невообразимым. И услышат Зов все народы, и устрашатся, но и возрадуются, и зальют уши воском, и удалятся в убежища, дабы переждать Пришествие… лишь бесам не дано будет избегнуть Зова ни в одной из земель, ибо будут слышать Зов в сердце своем, и сойдут с ума, и убежища их падут, и последуют они за Крысоловом, покорные Ему…», – Алиса опустила тетрадь на колени и задумчиво почесала кончик носа. – В общем, всё. Дальше страниц нет, и, что характерно, во всех легендах о Крысолове, которые нам удалось раздобыть, ничего не говорится о том, что Крысолов сделает с бесами. Увел – и всё.

– Увел, и… – Птичий Пастух чувственно улыбнулся. Рада хихикнула, но, поймав сердитый взгляд подруги, моментально спряталась за спину Подорожника.

– Птиц, ты можешь вообще думать хоть о чем-нибудь, кроме секса? – Алиса сверкнула глазами, и Птичий Пастух поспешно заслонился ладонью. Маленькая ледяная молния с треском грянулась о его пальцы, зашипела и погасла. Все засмеялись немного натянуто – легенда о Крысолове всякий раз вызывала у них внутренний иррациональный трепет, который каждый старался скрыть.

– Конечно, моя прелесть, – томно сказал Птичий Пастух, откидываясь на подушку и дуя на обожженные морозом пальцы. – Я могу думать о прекрасном. Например, о тебе. Неужели ты останешься холодна?

– Ее сердце отдано Петрушке, – напомнила Рада. – Волшебному принцу, спасителю Петрушке, не вам, охламонам, чета!

Вторая молния сверкнула в ее сторону, но ударилась о вовремя подставленную грудь Подорожника, и тот, сделав вид, что умирает, пораженный, упал головой на колени Рады.

– О, мой рыцарь! – вскричала Рада, заламывая руки. – Ты пожертвовал собой ради моего спасения! Что я могу сделать для тебя, скажи?..

– Поцеловать, конечно, – немедленно ответил Подорожник и приоткрыл один глаз. – Между прочим, молния – это больно. Скажи, Птиц?

– Ужасно больно, – подтвердил Птичий Пастух, рассматривая пострадавшую руку, на которой, впрочем, не осталось никаких следов. – Но, если Рада откажется, ты можешь потребовать целительный поцелуй, например, от Жюли. Что-то она притихла.

Крошка Жюли, сидевшая в углу с толстой книгой на коленях, подняла голову, улыбнулась и снова уткнулась в пожелтевшие страницы.

– Подлец!.. – начала Рада с пафосом.

– Нета идет, – сказал Умник. – Тихо!

Вдалеке в коридоре послышались легкие шаги.

– Точно Нета? Не Корабельник?.. – Алиса быстро спрятала тетрадь под подушку. – Свет погасите! Мы спим.

Умник легонько махнул рукой, и лампа под потолком погасла.

В полосе света, падающего из коридора, появился силуэт Неты.

– Пустите погреться, – сказала она устало. – На улице похолодало – зуб на зуб не попадает. Будет шторм.

– А я еще три дня назад Учителю говорила, – тихонько сказала Жюли со своей койки. – Ужасный шторм будет. А сегодня на закате огневки появились, ты видела, Нета?..

– Ага. Много, – Нета забралась на кровать и натянула одеяло на плечи. – Корабельник нервничает.

– Да ладно, – Птичий Пастух уселся по-турецки, скрестив ноги, и щелкнул пальцами – зажег свечку на подоконнике. – Подумаешь, шторм. Мало ли их было?..

– Как будто не знаешь, – возразила Рада. – Нас же в шторм – видно. Завесу над замком не удержать. Если горожане захотят…

– Да никто сюда в шторм не сунется, – уверенно сказал Подорожник. – Никогда же не совались. Тут во время шторма такое творится, что света белого не видно.

– Нета, лучше скажи, как там Тритон, – Птичий Пастух озабоченно взглянул на Нету. – Прекрасно выглядишь, кстати.

Рада фыркнула, но тут же виновато потупилась.

– Прости, Неточка… я не над Тошкой смеюсь… я над этим сладкопевцем… Иногда мне кажется, если я подрисую себе усы, Птиц обязательно отметит, как они мне к лицу.

– А у меня внезапно выросли усы? – Нета сделала жалкую попытку улыбнуться. – Тошка все так же. Как будто держит его что-то. Или кто-то. Не знаю… и Лекарь не знает. Посмотрим, что будет утром.

– И Кудряш куда-то пропал, – прошептала Жюли.

– Никуда твой Кудряш не пропал, – раздраженно отмахнулась Алиса. – Он еще вечером с Люцией ушел в лес, волков своих тренирует. А Лю мед искала какой-то там особенный… Надо думать, вот-вот вернутся. Луна еще не взошла?..

– Да какая там луна, – Птичий Пастух приподнялся и выглянул в окно. – Там все небо тучами затянуло. Ого!.. Молния!

Длинная вспышка осветила спальню, и почти сразу громыхнул гром – так близко, точно над головой треснул потолок. Рада тихонько пискнула.

В стекло яростно ударил ливень, и ветер, как будто только и ждал, чтобы сорваться с цепи, завыл снаружи. Целый рой огромных мух-огневок закрутился столбом в ледяном блеске молний.

– Смотрите, вон Кудряш! – произнес Птичий Пастух, напряженно вглядываясь. – И Люция. Бегут по берегу… сейчас будут тут… руками машут… Что там такое? Умник, посмотри!

– Там отродье в океане! – дрожа, воскликнула Жюли. – Я его слышу!

Умник приник к окну, слегка оттеснив друга.

– Да, – сказал он почти сразу. – Вижу его. В лодке. Он теряет силы… Бежим!

Последние слова он договаривал уже от двери. Алиса бросилась за ним. Нета, выпутываясь из одеяла, спрыгнула с кровати. Подорожник, опередив всех, несся своими семимильными шагами по коридору, остальные бежали следом.

На берегу творился ад. Ветер выл так, что приходилось кричать, напрягая связки, чтобы услышать друг друга. Шквал нес обломки веток, воду и песок, залепляя рты. Мокрые с головы до ног Кудряш и Люция бросились к своим.

– Лодка!.. – задыхаясь крикнул Кудряш. – Умник, видишь? Там лодка!

Человеческий глаз не мог бы ничего различить в воющей тьме, но отродья видят не только глазами, и Умник коротко кивнул. Прибой швырял клочья пены, океан у берега походил на бурлящий котел. Рада остановилась и начала стаскивать платье.

– Я его достану! – крикнула она. – Умник, он не очень далеко?

– Рада, куда?! Не смей! – закричала Нета. – Где же он? Я его не вижу…

Умник поднял руку, и полоса зеленого сияния от его пальцев прорезала штормовое небо. Конец ее упирался в болтающуюся на волнах полузатопленную лодку. Над ней столбом стояли мухи-огневки, темно-багряные в зеленом свете.

– Умник, ты его отсюда подтащить сможешь?.. Нет?.. Ладно, я сама попробую, сверху… Рада, не вздумай сунуться в воду! Видела, что с Тритоном стало? Даже близко не подходи!.. Подорожник, миленький, беги за Учителем!..

Нета пробежала несколько шагов к полосе прибоя и взлетела, налегая грудью на ветер. Она не смотрела вниз, в ревущие волны – океан пугал ее безумно, – и стремилась только держаться направления луча. Но ей мешал ураган. Здесь, в воздухе, он бил и толкал ее тело своими пудовыми кулаками и швырял из стороны в стороны, как щепку. Некоторое время она пыталась бороться, а потом оглянулась на берег и закричала:

– Я не могу!.. Меня сносит! Алиса, попробуй подержать ветер!..

Алиса повернулась спиной к океану и вскинула руки ладонями вперед. Ураган рвал ее синюю кофточку, пепельные волосы, короткую юбку, кипящая пена прибоя заливала ноги. Тонкая фигура девушки отклонилась назад изо всех сил, Алиса напряглась, как струна, удерживая стихию.

– Скорее, Нета! – простонала она. – Не удержу ведь! Жюли, помоги…

А Нета почувствовала, что мощь ветра ослабла, и рванулась вниз, к лодке. Она уже видела темный силуэт на ее дне… И в это время луч стал гаснуть.

– Умник!.. – Нета в отчаянье оглянулась.

Птичий Пастух и Кудряш подперли Умника плечами. Луч снова стал ярче. Нета, наконец, смогла спрыгнуть в лодку. Там, на дне, полузахлебнувшись, лежал юноша, вода заливала бледное лицо с налипшими мокрыми волосами, он походил на утопленника, но, кажется, был жив.

Нета приподняла его из воды, разгоняя мух-огневок, облепивших плечи и грудь. Утопленник сморщился, закашлялся и выплюнул большую огневку. Нета торопливо умостила его голову на банке так, чтобы он не хлебал воду при каждом рывке легкого суденышка, и снова взлетела, но не высоко. Упершись ногами в корму, она стала толкать лодку к берегу. Та не слушалась, выворачивалась, выскальзывала из-под ног, и Нета очень быстро выбилась из сил. Глотая соленую воду, которую в избытке швырял в нее океан, она толкала и толкала проклятую лодку, а та никак не двигалась вперед, крутясь на месте. И в тот момент, когда Нета совсем обессилела и готова была уже свалиться в пенящиеся волны, с неба черной молнией слетел Корабельник.

– Я его донесу! – крикнул он. – Лети к берегу! Быстрее! Умник погаснет сейчас, он уже еле дышит!

Умник действительно едва держался на ногах. Да и Птичий Пастух с Кудряшом выглядели не лучше – Умник забрал у них силы, стараясь осветить беснующийся океан. Алиса же, уронив ветер, просто лежала на холодном мокром песке, свернувшись в клубок, и Рада, всхлипывая, согревала дыханием ее ледяные руки. Люция, дрожа, сидела рядом.

– Бежим домой! – Нета так замерзла, что с трудом могла говорить. – Скорее же, что же вы…

Подорожник без лишних слов схватил Раду и Люцию за руки и понесся, как смерч, пригибаясь под ливнем, в сторону замка. Жюли прильнула к плечу еле живого Кудряша, и он, опираясь на нее, тоже поплелся к воротам. Птичий Пастух храбро попытался поднять бледную, как полотно, Алису, но не сумел и сел на песок рядом с ней.

– Прости, принцесса. В другой раз станцуем, обещаю. Этот фонарщик из меня все силы вытянул, – сказал он, виновато улыбаясь, и кивнул на Умника, который, как ни странно, еще стоял, но качался под ветром, как былинка.

Нета оглянулась на океан. Корабельник, похожий на орла, несущего добычу, был уже совсем рядом.

– Учитель, – махнула Нета рукой, – мы сейчас!.. Мы скоро!..

Молния ударила в песок метров за двадцать в стороне от них. Новый порыв ветра, рыча, принес еще пару ведер ледяной воды и обрушил на головы беспомощных, как только что вылупившиеся птенцы, хваленых отродий – страшных и ужасных отродий, которыми добрые горожане пугали своих детей…

Но от ворот замка уже мчался огромными шагами Подорожник – он доставил девушек под крышу и вернулся, чтобы помочь остальным. А с другой стороны, от леса, не успевая на кривых ножках, торопился городской дурачок Петрушка Жмых.

– Бегите! – кричал он, и его слабый голос был еле различим в ужасающем реве бури. – Горожане!.. Они идут сюда! Я их видел!.. Бегите!

Из тьмы внезапно вылетела арбалетная стрела, свистнула над головой дурачка и вильнула, сбитая в сторону шквальным ветром.

Там, дальше, дальше, за спиной Петрушки, темнота колыхалась не бурным и диким шевелением разбушевавшейся природы, а живой угрозой, острым жалом железа и голодными мыслями городской толпы. Темнота воняла мясницкими топорами и сырой мешковиной, боязливым потом и кислятиной непереваренного ужина. Нету затошнило от страха.

– Подорожник, возьми Алису, – хладнокровно произнес Птичий Пастух. – Ты успеешь. Давай!..

– Я вернусь, – бросил Подорожник, подхватывая Алису на руки и в полшага покрывая треть расстояния до ворот.

– Нета, лети за ним.

– Нет.

– Они нас сейчас в кольцо возьмут.

– Нет, я сказала. Умник, радость моя, ты двигаться можешь?..

Умник сидел на песке, подтянув худые колени к подбородку и положив на них голову. Он что-то пробормотал, но даже не поднял лица. Набежавший Петрушка едва не наткнулся на его неподвижную фигуру.

Глаза дурачка выскакивали из орбит от ужаса, штаны и рубашка, раньше грязные, были дочиста отстираны продолжавшим хлестать ливнем, пропитались водой и были порваны в нескольких местах – видать, Жмых пробирался сквозь заросли колючек. Ветер не давал ему стоять прямо, и Петрушка странно сгибался и приседал, цепляясь за мокрый песок.

– Вы… это… надо же в замок…

– Что ж ты в замок не побежал, Петруша? – Нета помотала головой, стряхивая с лица мокрые волосы. – Что ж ты к нам-то побежал, миленький? Мы же тут как на ладони!..

Словно в подтверждение ее слов ветер донес обрывки каких-то визгливых то ли ругательств, то ли распоряжений и еще парочку арбалетных стрел. Одна из них вонзилась в песок в полуметре от Умника, но тот не пошевелился.

Петрушка растерянно дернул плечом.

– Дак это… Нета… вы же тут… и Алиса. Я не знаю. Как-то само… А чего вы сидите-то? Умник-то чего?..

– Сейчас, Петруша, сейчас, – Нета нервно оглянулась. Вспышка молнии далеко осветила пляж и выхватила из темноты крадущиеся фигуры. – Ему надо силы восстановить. Птиц! Ты как?

– Почти в норме. Ворота открыты, мне это не нравится… Смотри, смотри!.. Ползут! Что это они тащат? Лестницы, что ли?..

Подорожник оказался рядом, как будто его принес шквал.

– Я возьму Умника, Нета?

– Не надо, мы сами. Они уже близко. Возьми Петрушку, он легкий. Хватай и беги… на счет три… Раз… Два…

– Нета, дак это… вы-то кааааак?.. – слабый голос уносимого дурачка потонул в реве ветра.

Птичий Пастух проводил глазами длинную фигуру Подорожника.

– Во носится, – он выплюнул песок, набившийся в рот во время разговоров. – Тьфу ты… Извини, Нета. Умник, вставай! У нас карнавал!

Умник поднял худое лицо с измученными черными глазами.

– Я их слышу. И вижу. И еще что-то слышу… ни на что не похоже. Звенит как будто прямо в голове. Больно. – Он помолчал и равнодушно добавил: – Нас сейчас убьют.

В распахнутых воротах выросла темная расхристанная фигура Корабельника.

Он взмахнул рукой и что-то яростно крикнул. За воем бури его не было слышно. До ворот было с полкилометра, может, чуть больше. Однако, горожане, видимо, почуяли, что добыча может ускользнуть от них, и целый рой стрел обрушился на каменистый пляж. Нета и Птичий Пастух машинально вскинули руки, стрелы одна за другой соскользнули с невидимого купола над их головами и градом посыпались на песок. Ветер донес разочарованный вопль стрелков.

Нета и Птичий Пастух обменялись взглядами. Долго такую защиту держать невозможно. А с Умником творилось что-то не то.

– Умник, душа моя, – взмолилась Нета. – Ну, соберись, вставай, бежим!..

– Вы не понимаете, – Умник говорил тихо, почти шепотом, но они почему-то слышали каждое его слово. – Я уже умер. Бегите. Не стойте тут.

– Да он рехнулся, – Нета схватила Умника за руки, умоляюще сжала. – Умник, миленький, что с тобой?.. Посмотри на меня! Посмотри!

– Нета, гляди!.. – Птичий Пастух махнул рукой в сторону замка. На стене во весь рост стоял растрепанный Кудряш. Он поднял руку и свистнул так пронзительно, что ветер на мгновение стих, точно удивившись. И тут же из леса послышался волчий вой, отозвавшийся испуганными криками в толпе горожан. Новая молния, расколов небо, осветила всю картину: огромная стая волков, скользя, точно темные тени, над камнями и песком, летела к замку, черные силуэты людей бросались кто куда с ее пути. Некоторые пробовали стрелять, но большинство, вопя, разбегалось и пряталось за камни.

С неба упал Корабельник, с земли набежал Подорожник.

– Вперед, пока они напуганы, – бросил Учитель, обхватил Умника двумя руками и, не разбегаясь, взмыл ввысь. Подорожник молча схватил Нету и Птичьего Пастуха за руки и помчался так, что они чуть не задохнулись. Воздух сделался плотным, как вода, и не успевал проникать в легкие. Ноги беспомощно болтались, почти не касаясь земли. Они уже ничего не видели перед собой – ни где находятся ворота, ни куда они бегут – к замку или от него. Так, полузадохшимися, Подорожник втащил их в ворота и захлопнул калитку. Вся стая бросились к ним.

Корабельник, нахохлившись, сидел прямо у стены, держа Умника за плечи, и пристально смотрел ему в глаза. Глаза у того были темные и пустые, точно пуговицы. В них ничего не отражалось, кроме вспышек молний, и Алиса отчаянно всхлипнула Нете в ухо:

– Что с ним, Нета? Что с ним такое?..

– Я не знаю. – Она поёжилась, стараясь плотнее натянуть на плечи тонкий клетчатый плед, который принесла заботливая Люция. – Боюсь, что как с Тритоном. Он что-то слышит… а что – непонятно. И это «что-то» его держит.

Кудряш спускался со стены по узкой каменной лестнице.

– Я велел волкам лежать вокруг замка. Пока ураган не кончится. Горожане не подойдут – побоятся. А кончится ураган – мы завесу повесим, и пускай эти кретины глазами хлопают, не понимая, куда замок подевался.

– Ураган не кончится, – тихо пробормотала Жюли. – Сегодня не кончится. И завтра. Волки есть захотят.

– Захотят есть – накормим, – отрезал Кудряш. – Чего ты тут торчишь? Уже синяя вся. Иди в дом, там Рада чай сделала…

– А ты?.. – Жюли робко взглянула на него.

– Ну и я пойду, – смягчился Кудряш. – Я тоже замерз как собака. Просто хотел подождать – вдруг Учителю что-нибудь понадобится.

– Ничего мне не понадобится, – отрывисто сказал Корабельник, отпуская плечи Умника и выпрямляясь. – Идите все в дом, не путайтесь под ногами. Подорожник, затопи камин в зале, будь другом. Дрова сухие есть?

– Есть, Учитель. – Подорожник стремительно исчез в левом крыле замка.

– Наверное, надо бы покараулить, чтоб никто не сунулся? – спросил Птичий Пастух. Он соорудил себе из пледа что-то наподобие тоги и выглядел, как обычно, ослепительно, несмотря на мокрые пряди волос, облепивших лицо, и темные круги от усталости и пережитого напряжения под глазами.

– Не надо, – бросил Корабельник. – Волки покараулят. Я сказал – идите в тепло. Все. Я отведу Умника в лазарет, и приду в каминный зал. Вы тоже приходите. Там и поговорим.

Он покосился на толстую стрелу, вяло перелетевшую стену и шлепнувшуюся в лужу посреди двора, презрительно пожал плечами и отвернулся.

4

Петрушка Жмых сидел на койке в лазарете, свернув ножки калачом, и прихлебывал горячий душистый чай из глиняной кружки. Ему Лекарь велел в лазарете сидеть, он и сидел. И ушки держал топориком. Шутка ли – три койки в лазарете были заняты, и это при том, что отродья почти что не болеют. А тут сразу трое. Этот-то, новенький, утопленник-то… как его? Лей, что ли?.. Так он тоже из ихних оказался. Летун, навроде Тритона или Неты. Только измученный сильно. Худой такой – смотреть страшно. Он в этой лодке, видать, долго болтался. Вот, правда, Лекарь его потрогал, чаю своего необыкновенного дал, опять же, – он и оклемался. Ну, почти. Спит теперь. А Алиса, Снегурочка нежная, каждые пять минут в дверь заглядывает – вроде ей что-то надо у Лекаря спросить. Ну, Петрушку не проведешь. Петрушка видит, что ничего ей спросить не надо, ей просто новенький понравился.

Жмых тяжело вздохнул. Плохо, что и Умник это тоже видит. Или чует? – их не разберешь. А Умник и так не в себе – в стенку смотрит и бормочет что-то. Лекарь к нему и так, и этак, а он только глаза закрывает и отворачивается. Жалко Умника. И Тритона жалко: лежит как мертвый. Видать, что-то нехорошее делается на свете. Ну, не заразу же они подцепили, на самом деле?.. Нет, не к добру всё это, ох, не к добру. Корабельник вот тоже весь с лица спал. Орет на всех. А потому что ответственность у него, это же понимать надо. Он за них за всех отвечает, как все равно отец. Он же их и собирал, Рада еще давно Петрушке про это рассказала. Саму-то Раду дак прямо из костра на площади вынул, сжечь ее хотели. А она тогда совсем еще ребенок была, двенадцать лет… Нет, Петрушка понимает, что люди боятся. Конечно, забоишься тут, когда девчонка мало что красавица несусветная, так еще и под водой может жить, как русалка какая. Это же непорядок! Это же ужасть, что такое!.. Но все равно не надо бы так-то с ними… разобраться сперва надо бы. Может, они и не хотят ничего плохого, отродья эти.

Петрушка допил чай и лег, свернувшись в клубочек под теплым пледом.

Старики рассказывали, сначала-то, после Провала, этих отродий страсть сколько наплодилось. Каждый пятый младенец. Люди сначала думали – ангелы, мол, это, и поведут, мол, они народ к сияющему свету в Райские Сады. А потом разобрались, что ни к какому свету эти ангелы их вывести не могут, и вообще какие-то странные – летают себе, со зверями в пятнашки играют, птиц заставляют фокусы разные выделывать. Никакой пользы от них. А раз пользы нету, то должен быть вред, так старики говорят. А потом еще слухи пошли, будто отродья из людей любовь воруют – тогда-то, после Провала, народ сильно озверел, то и дело кого-нибудь убивали, селения жгли уцелевшие, соседи все время воевали промеж собой… Как будто помутнение в людях наступило. Ну и вот, прошел откуда-то слух, что это отродья виноваты. И порешили люди, что бесы они. Ну, и стали хорошеньких младенчиков сначала топить вместе с матерями – только некоторые не топли, вот как Рада, значит, – тогда решили, что надо жечь огнем. Многих, говорят, тогда пожгли. Ну, кое-кто спасся, конечно, но мало. Корабельник говорил, тогда Учителя появились – это старшие, значит, которые тогда и сами-то еще были дети почти. Корабельник-то, говорят, стал старшим годов в пятнадцать, наверное. Стали они замки старые, допровальные еще, в которых никто не жил, занимать, завесы эти свои вешать – глаза, стало быть, людям отводить, – и собирать туда маленьких отродий. С тех пор много лет прошло, отродья не сильно старятся, но все равно первых тех Учителей уже давно на свете нету. А замки стоят. Вот только отродий-то все меньше. Не рождаются у них детишки. Девушки-отродья, такие красивые, такие сахарные, рожать не могут. Разве что у обычных городских баб такое дите раз в десять лет появится, и, если поблизости Учитель есть, он его к себе тащит. Бывает, что баба-то, городская-то, так сильно свое отродье любит, что от всех его скрывает. Годами, бывает, прячет. Личико дрянью всякой мажет, волосья клочьями стрижет, одевает в грязный мешок – это чтобы, значит, красоту-то скрыть. А потом, глядишь, помрет баба, или люди дознаются – и все, конец детенышу. Если Учитель не успеет.

Некоторые, особо крепкие, бывает, и сами выживают. Вот Тритон, например, пять лет на старой верфи у океана жил. Люди-то там не ходят, там после Провала одни развалины, в песок ушедшие. А он, значит, жил. Прямо как Петрушка – тот тоже ведь один-одинешенек на всем белом свете. Но Петрушке полегче, конечно: он же не отродье, за ним никому охотиться в голову не придет. Еще и кусок хлеба когда сунут особо сердобольные тетки… А так-то, одному-то, ух – плохо, должно быть. Если бы Петрушка так-то, дак звереныш бы вырос, право слово. А Тритон ничего, веселый. Шалаши вот строить научил дурачка. Угощает всегда, если что вкусное у него есть. Они вообще добрые, отродья-то. Не жадные. А ведь, вроде, от гонений таких должны ого-го как людей ненавидеть. А они еще и лечат иногда. Петрушка сам видел, как Жюли в городе хроменькую Зоську к себе подозвала: пять лет девчонке, а с детьми ее играть не берут – бегать не может, одна ножка короче другой на целую пядь. Так Жюли ей свою маленькую руку на ножку-то положила, погладила, наклонилась, подула – и Зоська как пошла!.. Сначала чуть не грохнулась, с непривычки-то. А потом приноровилась, да бежать. И кричит: «Мама, мама, смотри!.. Я бегаю!»… Ну, Жюли, конечно, вмиг оттуда ускользнула: это дитё малое не поймет, откуда чудо, а взрослые-то сразу сообразят, кто это тут такими делами занимается.

Вообще-то, отродья помаленьку все лечить умеют. Не как Лекарь, конечно, тот чудеса эти поминутно, видать, творит, – а так, самую малость. Жюли потом говорила, что людей намного легче лечить, чем отродий. Какой-то там обмен у них, говорит, разный. Жюли пыталась объяснить, дак ведь Петрушка дурачок, где ему эти премудрости понять.

Жмых опять вздохнул и угнездился поудобнее.

Дурачок-то он, конечно, дурачок, но ведь и дурачку ясно: раз странные дела пошли – значит, смутные времена настают. Видать, Крысолов близко.

Хоть Жмых про это только подумал, вслух не сказал, а Умник дернулся на кровати, точно его этим… небесным лекстричеством прошибло. Петрушка поскорее рот двумя руками зажал и даже голову под подушку спрятал. А над головой – голос Корабельника, спокойный, но гром в нем погромыхивает, как будто где-то далеко-далеко гроза собирается.

– Близко, говоришь?.. – спросил – и отошел.

А Петрушка еще долго заснуть не мог, все ворочался и одеяло в ужасе несусветном на голову натягивал.