Текст книги "Молот ведьм (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Джустиниани ничего не понимал. Ещё меньше он понял, когда Массерано полушёпотом обратился к нему, спросив, застал ли он перед смертью мессира Гвидо в живых? Винченцо кивнул и снова поймал на себе взгляд Вирджилио, быстрый и, как ему показалось, обеспокоенный и настороженный.

Зато с явной и не таимой неприязнью смотрел на него невысокий бледный худой человек лет пятидесяти с экстатическими глазами навыкате. Он был в скромном синем сюртуке, но из воротника белой рубашки наружу выступал шёлковый шарф излишне яркой, неуместной на похоронах расцветки. А с другой стороны ограды, где теснились кладбищенские служители, молодой светловолосый человек с птичьим носом и тонкими губами, в очках с золотой оправой, тоже почему-то оглядывал Джустиниани с насторожённостью и тоской.

Винченцо не знал этих людей и вскоре потерял обоих из виду.

После похорон, едва молодой граф Джустиниани подошёл к своему экипажу, он удостоился сразу пяти приглашений: на крестины правнука Теобальдо Канозио, на званый обед к графу Массерано, на два ужина – к баронессе Леркари и к маркизу Марио ди Чиньоло. Зван он был и на вечер её светлости герцогини Гизеллы Поланти.

Винченцо удивился. Всем было известно, что он унаследовал свыше восьмисот тысяч, но приглашали его люди куда как не бедные. Что им в нём? У маркиза ди Чиньоло, он слышал стороной, дочь на выданье, у Массерано – племянница Елена, но остальные-то чего хлопочут? Между тем, герцогиня Поланти проронила на прощание, что обидится, если он не придёт, а баронесса Леркари наивно спросила, где он был в последние годы? Путешествовал?

Винченцо невозмутимо кивнул. Да, он странствовал. Около него прошла его несостоявшаяся супруга Глория Монтекорато, ожидая, что он, может быть, окликнет её.

Он не окликнул, но пригласил к себе на ужин банкира Карло Тентуччи и заметил, что это было воспринято всеми с пониманием и одобрением.

* * *

– О, мой Бог, diavolo, – пробормотал Тентуччи, замерев на пороге столовой.

Возглас его относился к Спазакамино, наглому чёрному коту, чей нрав был прекрасно знаком банкиру. Однажды чёртова тварь порвала ему брюки и несколько раз вдрызг расцарапывала лаковые ботинки.

Он испуганно отпрянул к стене.

Джустиниани, который, к удивлению банкира, вышел к столу в вязаном свитере, добродушно поинтересовался:

– О, вы знаете котика, Карло? Его зовут Трубочистом.

– Это челядь его так окрестила, – уточнил Тентуччи, осторожно усаживаясь за стол, с опаской косясь на кота и пряча под стул ноги в новых ботинках, – а мессир Гвидо звал его Бельтрамо Беневентинским. Ужасное животное.

– Бог мой, – усмехнулся Джустиниани, – Бельтрамо? Подумать только. Нет уж, пусть остаётся Трубочистом. Но, по-моему, он очень мил.

Винченцо погладил кота, тут же замурлыкавшего и изогнувшего спинку, и выглядевшего, надо признать, и впрямь весьма мило. Мордочка его имела вид задумчивый и одухотворённый, и он даже ухом не повёл при виде банкира и его лакированных ботинок.

Да, сегодня, как и накануне, Трубочист был настроен идиллически. Он нежно тёрся о брюки своего господина, потом развалился на оттоманке возле окна брюшком кверху, помахивая пушистым хвостом.

Тентуччи удивился, но и ужин прошёл спокойно. Кот обеспокоил их только однажды, когда подали ветчину. Он соскочил с дивана и, умильно глядя на хозяина, выпросил у него несколько ломтиков, которые тут же с урчанием сожрал. Банкира он просто игнорировал.

Винченцо тем временем распорядился погасить с полученных денег его долги банкиру, за столом они обсудили похороны, а после, расположившись после ужина у камина, некоторое время сидели молча. Финансист курил и временами поглядывал на Джустиниани: он ждал первого вопроса.

Вопрос оказался неожиданным. Граф задумчиво проронил:

– Из разговора герцогини Поланти с баронессой Леркари я понял, что Марко Альдобрандини продаёт свою библиотеку. Говорят, там первопечатные древние издания и редкие манускрипты двенадцатого века, инкунабула Монстрелле, индульгенция папы Николая V, «Бенедиктинская псалтирь» и «Католикон» Иоганна Бальба, «Арифметика» Луки Пачолли венецианского издания тысяча четыреста девяносто четвёртого года, фолио Шекспира и редчайшее первое издание первого тома «Басен» Лафонтена тысяча шестьсот шестьдесят восьмого года. Точно ли это так? Он хочет за неё сорок тысяч?

Банкир улыбнулся и кивнул.

– Я видел её год назад. Он потратил целую жизнь на это собрание раритетов, и вот – ослеп. Мне в этом видится кара Господня.

– Да, немного мистично, – бесстрастно заметил Винченцо, – но я не слеп и люблю читать. Он будет продавать через аукцион? Может, поговорите с ним напрямую?

Банкир снова кивнул.

Джустиниани задал новый вопрос, устремив прямой оценивающий взгляд на дорогое сукно сюртука банкира…

– У кого вы шьёте, Карло?

Тентуччи изумился.

– У Энрико Росси, его ателье на площади Трилусса. Солидное заведение. Шьёт хорошо и быстро, я доволен.

Джустиниани снова кивнул. Незамедлительно последовал новый вопрос.

– Какое приданое у Катерины Одескальки?

Теперь Карло Тентуччи бросил на него быстрый взгляд. Брови его взлетели.

– О… Ваше сердце пленилось красавицей? – он, казалось, удивился.

– Моё сердце ничем не пленилось. – Тон его сиятельства был всё так же безучастен. – Мне нужно выделить приданое крестнице дяди, я обещал ему позаботиться о ней. Я дам за ней столько же, сколько дают за Одескальки. Надеюсь, этого будет довольно?

Банкир исподлобья бросил взгляд на Джустиниани. Мерцающий и тёмный.

– Вы уж извините, тут слухи распространяются у нас быстро. Ваши слуги болтали, что покойник заручился вашим обещанием жениться на Джованне, да и сам Гвидо, как только его парализовало, говорил со мной о такой возможности. Он очень желал этого брака.

Винченцо наклонил голову набок и саркастично осведомился:

– Вы полагаете, мой дорогой дядюшка Гвидо совратил девицу и понимал, что без скандала ей замуж не выйти?

Карло Тентуччи откинулся в кресле, закусив губу и понимающе усмехаясь, но потом покачал головой, опровергая это суждение.

– Зная вашего дядюшку, – после недолгого молчания заговорил он, – я ничему не удивился бы, но, судя по моим наблюдениям, этого не было. В самом последнем негодяе всегда можно найти что-то человеческое. Габриель Каэтани был ему дорог, – Карло задумчиво выпустил изо рта колечко сигарного дыма, – и если Гвидо мог иметь друга – им и был Габриель. После его смерти Гвидо привязался к девчонке как к дочери. Один раз я сам спросил его, не конкубина ли она ему, так он взбесился, клянусь вам. А ведь покойник любил прихвастнуть победами и ничью репутацию никогда не щадил.

Винченцо наклонился к собеседнику, и губы его тронула чуть заметная усмешка. Карло знал, что на этом лице подобная мимика была равнозначна хохоту.

– Тогда зачем же мне на ней жениться?

Карло пожал плечами.

– О вас ходят дурные слухи, но кому, как не Гвидо, было знать, чего они стоили: он же сам их и распускал. Когда же речь зашла о том, что ему дорого, он мог сообразить, что лучшей опоры девчонке не найти. Гвидо не любил вас, Винченцо, но, в известной мере, отдавал вам должное. Любой подлец, не различающий добра и зла, когда речь заходит о значимом для него самого, начинает всё понимать правильно.

Винченцо почесал согнутым пальцем переносицу.

– Я дал слово человеку, который по отношению ко мне не соблюдал элементарной порядочности, однако уподобляться ему не хочу. Девица недурна собой и, если честна, легко найдёт жениха. А чтобы её красота была вдвойне привлекательна – я дам достойное приданое. Что я ещё могу сделать? – он махнул рукой, – будет об этом.

– Извините, Винченцо, но… – банкир смущённо умолк, немного покраснев.

– Что «но»? – Глаза Джустиниани насмешливо блеснули. – Если вас интересует, не склонен ли я к тем же забавам, что Рокальмуто, отвечу сразу – нет.

Тентуччи виновато улыбнулся, сделав вид, что имел в виду нечто совсем другое, хоть на самом де заподозрил, что скрывать, именно это.

– Я просто хотел спросить, почему бы вам и в самом деле не жениться?

– Я подумаю об этом на досуге и, возможно, соглашусь с вами, Карло. Но выберу невесту среди тех, кто не морщится, глядя на меня. Принуждать к браку – баранья глупость: вы ведь рискуете рогами. Но все это меня сегодня не волнует. Есть дела поважнее. – Джустиниани бросил тёмный взгляд на Тентуччи. – Не забудьте же поговорить с Альдобрандини. Я не хочу упустить эту покупку, но пытайтесь сбить цену. При этом я хотел бы вначале обязательно посмотреть коллекцию, договоритесь со стариком – и дайте мне знать. Я не собираюсь покупать кота в мешке. Кстати, – почему-то вспомнил он, нахмурившись, – забыл спросить. Я видел на кладбище… мужчина лет пятидесяти в синем сюртуке и странном цветном шарфе персикового цвета, резкий профиль, брови изломаны, глаза чуть навыкате, седина на висках. Кто это?

Банкир с трудом подавил улыбку.

– Андреа Пинелло-Лючиани. Старая знать. Финансовые дела в полном порядке. Поговаривают о его странных постельных склонностях, говорят, он – близкий друг мессира Рокальмуто. Ненавидел вашего дядюшку. Не удивлюсь, если пришёл именно затем, чтобы посмотреть, как врага опускают в могилу.

– Ясно. А белокурый юнец лет двадцати трёх в золотых очках, похож на неоперившегося птенца грифа…

– Элизео, – усмехнулся Тентуччи описанию. – Племянник маркиза ди Чиньоло. Когда-то был без ума от вашего дядюшки, но потом… что-то произошло. А что вам до них?

– Ничего, – пожал плечами Винченцо. – Просто оба очень странно на меня смотрели.

Банкир сам тоже напоследок окинул Винченцо Джустиниани задумчивым взглядом.

Последние семь лет Тентуччи невольно замечал, как неуклонно тяжелеет его взгляд, как застывает в мраморной неподвижности лицо и суровеет нрав. Сегодня финансист не решился бы ни спорить с этим человеком, ни бросить ему вызов. Нет, Тентуччи не боялся Джустиниани, точнее, не боялся, как боятся разъярённых коней, бешеных собак или выстрела из-за угла. Винченцо Джустиниани был неуправляем, как горные уступы, подпирающие небеса, как воды морской лагуны, колеблемые лишь ветром, как луна на чёрном небосклоне, коей нет дела до этого мира.

Но напоследок Тентуччи задал ещё один вопрос.

– Винченцо, вчера вы были нищим и едва сводили концы с концами. Сегодня вы богач.

– И что? – лениво спросил Джустиниани.

– Вы… рады этому?

Его сиятельство пожал плечами.

– Сытость, несомненно, лучше голода, а в своей постели куда уютнее, чем в гостиничной.

– И всё?

– А что ещё?

Банкир опустил глаза и кивнул.

Кот Трубочист по-прежнему лежал, вальяжно развалясь на оттоманке. Несколько раз он поднимался, меланхолично почёсывал задней лапкой за чёрным ушком и со вкусом зевал. Банкир, первое время настороженно оглядывавшийся на него, к концу беседы совсем забыл о нём и вспомнил лишь тогда, когда Спазакамино снова запрыгнул на колени Джустиниани и нежно замурлыкал.

Банкир оторопел: Винченцо ласково улыбался коту и гладил его, а кот, нежно урча, снова и снова совал острые ушки под ладонь хозяина.

Глава 3. Толки и сплетни в толпе

Обуздывающий язык будет жить мирно, и ненавидящий болтливость уменьшит зло.

– Сир. 19.6

Между тем, в расходившейся после похорон толпе не стихали шепотки и разговоры. За семь лет отсутствия в свете молодого Джустиниани успели подзабыть, и сейчас появление Винченцо в роли богатейшего наследника и, соответственно, завидного холостяка, смутило умы многих женщин. До того ходили слухи, что молодой человек несдержан, склонен к блуду и азартным играм, но сейчас об этом никто не вспоминал.

Для Глории Монтекорато эта встреча была болезненной – и для сердца, и для самолюбия. Она не была сильно влюблена в Винченцо Джустиниани и, когда тот оказался без единого сольдо, хладнокровно объяснила ему, что не хочет прожить лучшие годы в скудости. И ей показалось, он согласился с ней. Разве что побледнел, но тут же кивнул и сказал, что понимает её.

Брак с Пьетро Монтекорато дал ей положение в обществе и обеспеченность. Она была если и не счастлива, то довольна. Что же произошло сейчас? Конечно, никто не мог даже предположить, что Гвидо Джустиниани умрёт столь безвременно, и через семь лет после их разрыва Винченцо станет богачом, в сравнении с которым Пьетро будет выглядеть разве что купчиком. Глории показалось, что она продешевила. Но это было не самым главным.

Джустиниани изменился. Утончённый юноша-аристократ неожиданно приобрёл почти осязаемую мощь, стал мужчиной. Глория не могла не ощутить исходящих от него силы и воли, и вскоре поняла, что он волнует её. Она тщетно приглядывалась к Ченцо, ища на его лице следы былого чувства. Но их не было. Она льстила себя надеждой, что он просто не хочет показать, как взволнован, и старается выглядеть безучастным. Глория прекрасно знала, что едва ли Винченцо мог испытывать скорбь от смерти дядюшки Гвидо, и положила себе постараться во время встреч в свете понять его истинные чувства.

При этом, невольно сравнив своего мужа с Винченцо Джустиниани, донна Монтекорато окончательно уяснила для себя то, что раньше лишь смутно подозревала: она никогда не любила Пьетро. Сейчас, уходя с кладбища, она с тайным отвращением разглядывала мужа, его толстый живот, второй подбородок и лоснящееся потное лицо, невольно сравнивая их с проступившей вдруг чеканной красотой Винченцо Джустиниани.

Энрико Бьянко тоже смотрел на Джустиниани с интересом. Ведь ещё совсем, кажется, недавно, щенок был просто убит изменой невесты и полночи выл у окна в таверне Риччи. Но теперь изменился. На свою Глорию и не глянул. Подлинно ли равнодушен? По лицу ничего не прочтёшь, но, похоже, не лжёт. Да и зачем ему теперь тридцатилетняя Глория, когда вокруг полно восемнадцатилетних девочек, свеженьких, как розанчики? Бьянко подумал, что Джустиниани вполне может увлечься его Джулианой – сестрица собой вовсе недурна. Пристроить её так было бы недурно. Только бы не всплыла та дурацкая история… Карло Тентуччи, правда, говорил, что покойник хотел, чтобы Винченцо женился на его крестнице, Джованне, но желание покойников живым не указ. Восемьсот тысяч, подумать только!

Сейчас Энрико сожалел, что когда-то указал Винченцо на дверь, однако кто бы мог предположить, что Гвидо не дотянет и до пятидесяти?

Умберто Убальдини и Оттавиано Берризи, возвращаясь домой, то и дело досадливо переглядывались. Удача, которая привалила их бывшему дружку, бесила. Чёрт возьми! У Винченцо было мало шансов получить наследство раньше, чем через двадцать пять, а то и тридцать лет, но вот, шар непредсказуемо завертелся у борта и влетел в лузу. Появление этого человека было неприятным и неожиданным, как материализация призрака. К тому же, дурацкие сплетни старух упорно приписывали ему не только получение баснословных денег, но и всего остального… Впрочем, об этом и думать не хотелось.

Что до Рафаэлло ди Рокальмуто, чья голова была привычно затуманена вчерашним вечером у любовника и инъекцией кокаина, то он искренне сожалел, что Джустиниани никогда не прельщали мужские забавы в термах Каракаллы, – этот мужчина всегда нравился ему.

* * *

Гизелла Поланти и Мария Леркари возвращались домой в карете маркиза Марио ди Чиньоло. Немного поговорили о церемонии, похвалили гроб и венки. Покойник выглядел прекрасно, что за мастера в мертвецких? Художники, ей-богу, просто художники.

– Молодой Джустиниани держался великолепно, – маркиз методично полировал ногти и не глядел на собеседниц, – он застал своего дядю… живым?

Гизелла Поланти и Мария Леркари быстро переглянулись, и баронесса кивнула.

– Вирджилио спрашивал его об этом, он сказал – да.

– Друзей он встретил, – маркиз прищурился, – весьма любезно. Странно.

На это, двусмысленно улыбнувшись, ответила донна Гизелла, занимавшая в карете ровно столько места, сколько сидевшие напротив неё маркиз с баронессой.

– Возможно, это только поза, и он отыграется. Если же подлинно всё простил – его стоит беатифицировать.

Маркиз кивнул и невозмутимо продолжил полировку ногтей.

– Все проступит, подождите, – проскрипела, как несмазанная телега, донна Леркари. – Хоть я думала, Марио, что наследником будет ваш Элизео. Они как-то сблизились с Гвидо.

– Давайте сменим тему, – резко прерывая разговор, прошипела герцогиня Поланти, бросив на подругу выразительный взгляд.

Все умолкли, однако скоро беседа возобновилась, правда, уже в ином направлении.

– Вас не удивило, как смотрела на молодого Джустиниани Глория Монтекорато? – брови Марии Леркари взлетели на середину лба, а лицо вытянулось и снова приобрело лисье выражение. В её голосе проступил мёд, правда, основательно разбавленный желчью.

– Да, девочка поняла, что продешевила, – цинично обронила Гизелла, усмехаясь и обращая к подруге ехидный взгляд. – Но тут уж ничего не поделаешь. Коль поставила не на ту лошадь – второго заезда не будет.

– Правда ли, что Джустиниани собирается жениться на дочке Габриеля? – маркиз, не глядя на подруг, заложил пилочку для ногтей в несессер, – об этом судачили в толпе.

Герцогиня невысоко оценила подобную болтовню.

– Зачем ему Джованна Каэтани, за которой ничего? Кстати, сколько вы даёте за дочерью, Марио? Пятьдесят?

Маркиз кивнул, но лицо его омрачилось. Его дочурка Розамунда, увы, не отличалась красотой, и Марио не надеялся, что Джустиниани клюнет на приданое. Теперь он и сам куда как не нищий. Дочь было подлинным крестом маркиза: ей было уже двадцать восемь, и она не только не привлекала мужчин внешностью, но и отталкивала назойливой докучностью.

– Сейчас начнётся, – предрекла Мария Леркари и едва не облизнулась, – весенний гон невест. У Энрико Бьянко сестра на выданье, хоть кто её возьмёт, один чёрт знает, Вирджилио надо пристроить племянницу Елену, замуж пора Катарине Одескальки и Джованне Каэтани, да добавьте вашу дочь, Марио, да Марию Убальдини. Мне вообще-то казалось, на Елене Бруни женится Убальдини. Да не срослось…

Глаза герцогини Поланти сверкнули.

– Марии Убальдини замуж не выйти вообще, помяните моё слово, – уродливое лицо герцогини исказилось в рыльце готической горгульи. – Что до Елены, то девица не дура, – проронила она. – Думаю, она слышала и о его проигрышах, и о прошлогоднем жульничестве на бегах. К тому же – прекрасно знает, что у Убальдини роман с её тёткой Ипполитой.

– Вы это всерьёз? – Марио ди Чиньоло был, казалось, изумлён, – неужто наш дорогой Вирджилио носит рога?

– А то вы сами не знаете, Марио. Не валяйте дурака. Ипполита Массерано готова расставить ноги перед каждым, и ваш собственный племянничек Элизео может многое на сей счёт порассказать. Да и не только он, кстати. Сейчас говорят об Убальдини.

– Неужели мир так ужасен? – вопросил Марио ди Чиньоло с подлинной горечью.

Впрочем, те, кто знали его достаточно давно, безусловно, поняли бы, что горечь и недоумение маркиза притворны. Он прекрасно знал о похождениях Ипполиты Массерано, и сам был одним из её любовников.

В высшем римском обществе почти все амурные интрижки были известны. Здесь толпились десятки знатоков любовной мимики, которым достаточно было подметить позу или взгляд, чтобы понять возможность будущей связи. Несколько любопытных особ, вроде Гизеллы Поланти и Марии Леркари, бдительные и внимательные, на больших празднествах, где столь часты необдуманные шаги, с искусством карманных воров ловили отрывки разговоров, томность взгляда, дрожь пальцев, неосторожный взгляд. Иногда выступали свахами, чаще шантажистами, но всегда – сплетницами.

– Так что все же с девчонкой-то случилось? – тихо поинтересовался напоследок маркиз. – Я эту Франческу видел – тихая мышка. С чего бы ей вдруг спятить? Я просто подумал, что Рокальмуто мог сестрицей-то и пожертвовать… на мессе-то.

– Тс-с-с! – змеёй прошипела в ответ донна Леркари. – Положим, что так оно и было, да, поди – докажи.

* * *

Тем временем с кладбища в дом Одескальки вернулись Катарина Одескальки, Елена Бруни и Джованна Каэтани. Катарина сняла с плеч тёмную шаль, положила её на спинку кресла и с тревогой посмотрела на Джованну. Та была бледна, её знобило. Девушка протянула к огню камина трясущиеся руки и сидела, низко опустив голову. Елена, молча переглянувшись с Катариной, позвонила служанке и попросила принести немного вина и фруктов.

– Ты не должна так убиваться, Джованна. – Катарина была в отдалённом родстве с подругой, знала её с детства, но сейчас не понимала причин её огорчения. – Ещё ведь ничего не решено.

Джованна резко вскинула голову.

– Как мог крестный сказать такое? Он любил меня! А теперь мне говорят, что он хотел, чтобы я вышла замуж за этого негодяя. Может ли это быть?

– Ну, почему негодяя? – Катарина погладила подругу по плечу, – я не слышала о нём ничего дурного.

– Ты не видела его лицо? – возмутилась Джованна. – Страшное, застывшее, безжизненное. Восковая кукла!

Служанка внесла поднос, и Катарина поспешно налила подруге вина.

– Ты не права, – мягко возразила она, протягивая Джованне бокал, – он красив, у него мужественное лицо. А что он не улыбался, так ведь на похоронах смех неуместен.

– Он лицемер. Он ненавидел крестного, никогда не появлялся в доме, вёл предосудительный и разнузданный образ жизни! А теперь ещё и изображает скорбь! Плач наследника – замаскированный смех, кто этого не знает? – Джованна была мрачна и насуплена.

– Он не плакал и не смеялся, но вёл себя безупречно, сдержанно и скромно, – вступилась за Джустиниани Елена. – Не забывай, он унаследовал огромное состояние. Если он женится на тебе, ты не будешь знать нужды.

– Я предпочту ходить в рубище, но не выйду за него. – Джованна покачала головой. – Никогда. Крестный рассказывал мне о нём – он кутила, лжец, лицемер!

Елена пожала хрупкими плечами. Её лоб, белый, как лунийский мрамор, чуть затемнили упавшие пряди светлых волос. Она подняла глаза на подругу.

– Мне не хотелось бы дурно говорить об умершем, Джованна, – неохотно проговорила она, – но мой дядя Вирджилио не раз повторял, что в свете аскетов не встречал, и утверждал, что мессир Гвидо часто ссорился с отцом из-за своих кутежей. А тётя Ипполита… – она опустила глаза, – мессир Гвидо был её любовником.

– Это клевета! Как ты можешь так говорить?

Елена развела руками, чуть пожав плечами. Она прекрасно знала, что это не клевета, но спорить с подругой не стала.

– Ты же хулишь молодого Винченцо Джустиниани только потому, что слышала о нём что-то дурное. Я же тебе пытаюсь объяснить, что дурно в свете могут сказать о ком угодно. О мессире Гвидо тоже многие чего только не говорили…

На щеках Джованны проступил румянец.

– Не смей повторять этот вздор!

Елена вздохнула.

– Я и не собираюсь. Но пойми, если мессир Джустиниани женится на тебе – ты будешь очень богата.

– Господи, Елена, ну до чего ты меркантильна! – Джованна нахмурилась. – Нельзя все мерить на деньги. Любовь не продаётся. Корысть – грех.

– Я вовсе не корыстна, – спокойно возразила Елена, – просто бедность омрачает жизнь, и мне довелось узнать это. Когда умер отец, мы были в очень стеснённых обстоятельствах. Едва сводили концы с концами. Если бы не дядюшка Вирджилио… Я помню, как смотрели на меня вчерашние подруги: словно я прокажённая… – она побледнела и содрогнулась.

– Просто это были ненастоящие подруги, Елена, только и всего.

Елена снова не стала спорить.

– Пусть так, но мне бы не хотелось, чтобы ты совершила ошибку. Нищета – это ужасно.