Текст книги "Мораль святого Игнатия (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

  -Сложно объяснить. Я предпочел бы платить. Но он ... ему нравится измываться, ничего не требуя. Он понимает свою власть и развлекается. Если бы он брал деньги – я, наверное, не так злился бы. – Лицо Дамьена потемнело, – а что? Он с кого-то берет деньги? – и, еще не договорив, повернулся к д'Этранжу, – с тебя?

  Тот мрачно кивнул.

  – Логично. А с тебя что, Мишель?

  Тот объяснил. Дамьен расхохотался. Так вот почему Дюпон считает, как Фалес из Милета! Каждый день делать удвоенное задание... Однако, сам он предпочёл бы такую дань. Ну а чем расплачивается мсье Потье? До недавнего времени – дамокловым мечом, висящим над головой, пояснил тот, но с недавних пор, когда он стал praefect'ом studiorum, тот требует отличной успеваемости. Потье правит все его задания, изучил почерк мерзавца до тонкостей, переписывает все его работы, кроме математических, – тут он любезно поклонился Мишелю Дюпону, – короче, делает из дурака гения.

  – Я сто раз предлагал тебе... – Филиппа трясло, – сто раз говорил... Написал бы записку его почерком, не хочу, мол, жить, осознал свою мерзость и решил утопиться в болоте...

  -И что дальше? – издевательски вопросил Потье. Чувствовалось, что разговор дружков не нов, повторялся неоднократно и скользит ныне по наезженной колее, – написать-то нетрудно! Как сделать, чтобы он поступил по написанному?

   Д'Этранж, вцепившись в волосы, застонал.

  -Давно бы все рассказал бы отцу! – устало бросил ему Потье.

  -Да не могу я, это убьёт его, у него тогда приступ был, если бы не Дешан... все остальные руками разводили, хоронили, сволочи, – Филипп истерично завыл, – я все равно убью его, не знаю, как, но убью...

   Было понятно, что убивать д'Этранж собрался не отца, а Лорана, но Дюпон был согласен с Потье – из него такой же убийца, как из старой подошвы – марципан. С его-то аристократической утончённостью – и вдруг убийство? Смешно. Да и убить-то, может, и просто, а что делать потом? Лгать всю жизнь? Утомительно и тягостно. Потье кивнул, соглашаясь. Такое душа не понесёт. Это нестерпимо. Дамьен тоже кивнул. Придушить-то гадёныша проще простого, а вдруг этот упырь будет потом являться ему по ночам и тревожить его сон? 'Надо молиться. Всем. Да избавит нас Господь от негодяя', – это подлинно праведное и кафоличное утверждение, прозвучавшее из уст Потье, поддержали все, кроме Дофина, мрачно смотревшего на стену конюшни и пробормотавшего, что он всё равно уничтожит вампира...

  Тут, однако, их содержательная беседа была прервана отцом Симоном, позвавшим Дюпона к отцу Илларию, равно был отозван д'Этранж, которому подошла очередь дежурить в библиотеке. Потье получил возможность задать вопрос, который ему не хотелось бы задавать при посторонних. Может ли он узнать, что за монашеские истязания практикует его товарищ? Это закалка для турнира? Ответ ошеломил Потье и заставил побледнеть. Нет. Дамьена искушает похоть, но стоит ему раз искуситься – он получает десять ударов кнутом.

  -... И... что? – язык почти не шевелился у потрясённого Потье во рту, прилипая к гортани.

  А ничего. Поначалу не помогало, но когда спина превращается в кровавое месиво, и ты понимаешь, что за следующее искушение головы и известного органа заплатит спина – начинаешь осознавать, что блуд – мерзейший грех и его надо избегать. Так что – помогает.

   – Ты это... сам придумал?

  Нет, это был рецепт отца Горация. Тот сказал, perfer et obdura, labor hic tibi proderit olim...17

  Сам Дамьен был готов и не на такое. Он был почти до слёз благодарен отцу Горацию за то, что тот никогда не возвращался к разговору о проигрыше на турнире, нисколько не упрекал его, казалось, просто забыв обо всём. Дамьен не мог ответить на его вопрос, заданный тогда же, на сеновале конюшни, лгать не хотел, но правда была слишком омерзительна. На минуту решился было на откровенность, но тут же почувствовал, что ничего сказать не сможет.

  Плотские искусы были для Дамьена незначительным пустяком, искушался он нечасто, – слишком уставал на корте, но с готовностью исполнял все предписания отца Горация, направленные не столько на борьбу с рукоблудием, сколько задаваемые отроку в чаянии закалить его волю.

  Потье неопределенно кивнул, что можно было истолковать, как восхищение столь необычным методом, и поспешил в спальню, внутренне содрогаясь. Отец де Шалон восхищал его, но сейчас, при мысли, что он может предложить подобное и ему, Гастон побледнел. И было с чего. После возвращения с вакаций Потье вынужден был каяться – и не один раз, – в ставшем навязчивым грехе самоискушения, посягательства на собственную плоть. Мозг, опустевший от страха безумия, заполнился блудными искушениями, – мальчику шел семнадцатый год. Если бы он мог забыть Дениз и не думать о ней, но – он ложился и вставал с мыслью о предмете своих мечтаний. Плоть начала неимоверно тяготить его. Советы отца Горация – двухкратно увеличить молитвенные бдения – ни к чему не привели. Засушенная роза, подаренная Гастону Дениз, хранилась, как сокровище, в его шкатулке с письмами.

  Несколько дней назад отцом Горацием было поручено Потье сделать сообщение на новое заседание 'академии' по теме 'Градации греха'. Гастон, услышав это, сумрачно взглянул на обожаемого педагога, подумав, что отец Гораций хочет избавить его от греха достаточно жестокой терапией – заставив каяться публично. Прямо спросил об этом. Однако де Шалон уведомил его, что его мерзейшие плотские искушения – дело его личного неуважения к себе, как к образу Божьему, его личная борьба с сатаной, и нечего приплетать сюда посторонних. 'Кстати, как её зовут? Дениз? Или Коринн?' Отец де Шалон насмешливо взирал на ошарашенного Потье. 'Откуда?'

  -Никаких чудес, мой мальчик. В октябре ты каялся в грехе самоуслаждения однажды, и то мимоходом. После вакаций тебя стало искушать постоянно. Вакации ты провёл в доме дружка д'Этранжа. Я узнал у отца ректора, что у Филиппа есть сестры, и две из них – Коринн и Дениз – приезжали к отцу из пансиона мадам Бонкур. Это просто здравомыслие, малыш. Стало быть, Дениз... Ты опускаешь глаза при этом имени.

  Потье порозовел, но улыбнулся.

  -Вдобавок, упомянутая особа сочла тебя симпатичным...

  -А это вы откуда узнали? – Гастон пожирал отца де Шалона глазами.

  -Опять же здравомыслие, мой мальчик, – усмехнулся де Шалон, – тебе подали надежду. Если бы тебя отвергли – ты бы каялся в грехе уныния и печали. Но если и предположить, что не тщетны надежды твои – когда они сбудутся, а? За это время ты, паршивец, ввергнуться успеешь в геенну. Услаждение блудными ощущениями есть осквернение человека, делающие его неспособным к общению с Богом, а блуд тела есть совершенное отчуждение от Бога, погибель. Доискушаешься, шельмец. Нужен подвиг: предмет подвига достоин того, чтоб для него предпринять усилия: чистота названа в Писании, в Павловом послании к фессалоникийцам, святостью.

  После чего Потье, с постной рожей выслушавшего нравоучение, отправили в библиотеку с дополнительным увещеванием, что ему надлежит не перечислять в докладе грехи, но оценить их тяжесть и расположить иерархично, при этом исходить из Божестnbsp;венных истин, а не из собственных дурацких блудных искушений, в которых он должен каяться на исповеди, а не читать о них доклады. Он понял? Гастон понял, доклад написал и как раз завтра собирался выступать с ним. При этом, что скрывать, слова отца Горация, сказанные тогда мимоходом, задели Гастона. 'Услаждение блудными ощущениями есть осквернение человека, делающее его неспособным к общению с Богом...' Легко ему говорить... А, впрочем, почему это ему, монаху, – легко? Но, как ни пытался Гастон справиться с собой – ничего не получалось. Ему становилось неловко перед отцом Горацием каяться в одном и том же, хоть де Шалон был ироничен и насмешлив и, казалось, не сердился, но Гастон видел, что не оправдывает его ожиданий. Упасть в глазах де Шалона Потье не хотелось – но искушение было непобедимо. Он сначала злился на себя, потом отчаялся. Только накануне его, почти плачущего от досады и презрения к себе, нашёл под лестницей библиотеки отец Дюран. Гастон иногда исповедовался и ему, и тот легко догадался, что искушает Потье. Но отец Даниэль тоже, как и Гораций, был склонен быть снисходительным.

  – Ну, полно вам, Гастон, не падайте духом.

  Потье неожиданно резко вскинулся.

  – Ну а вы сами в мои годы – искушались?

  Отец Дюран рассмеялся – весело и беспечно.

  -Искушался.

  -И что делали?

  -Блудное искушение редко побуждается телом, чаще мыслью. Отсеки мысль – отсечешь и блуд. Постоянно устраивай с помыслом дуэль – отбивай мысленно каждый её приход, как нападение соперника. Не давай ему проникнуть в твою голову и развратить тебя. Беда ведь не в том, что блудный помысел сильнее тебя, беда в том... что он тебе нравится. Легко ненавидеть и отвергать то, что изначально внушает отвращение, в чём зло сразу заметно, но разглядеть дьявольский лик в наслаждении...

  – Вы при искушении так и делаете?

  Отец Дюран улыбнулся.

  -Я – нет, – уточнил он, – когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, моим педагогом был отец Энрико Гинацци, человек суровый и аскетичный. Я был субтильным юношей, застенчивым, несколько сдержанным, трепетно боготворил Богородицу, был членом Мариинского братства. Когда я в третий раз на исповеди признался отцу Гинацци в покушении на собственную плоть – ему это надоело. Он, дело было после вечерни, втолкнул меня в храме в ризницу и приказал раздеться. Потом впихнул в алтарь, поставил на колени перед Мадонной и велел делать то, в чем я каялся только что...

  Потье примёрз к ступени лестницы, на которой сидел. Боялся вздохнуть или поднять глаза на отца Дюрана. Наконец отважился тихо спросить:

  – И что вы?

  -А ничего, – рассмеялся отец Даниэль, – я помню, как налились свинцовой тяжестью руки, как жаром вспыхнуло тело, вокруг закружились стены, потемнело в глазах. Очнулся в лазарете.

  – Он... он просто изверг, это ваш учитель... Он...

  -Человек необычайной силы духа и несгибаемой воли, Гастон. Семь дней он не отходил от моей постели, в ознобе меня укрывала его рука, в жару его руки увлажняли мое лицо. Когда я поднялся, при одной мысли о возможности греха меня замораживало. Поэтому, малыш, мои искушения теперь несколько разнятся с твоими. Кстати, Ораса де Шалона, мы учились вместе, он такому не подвергал. Гораций был холоден и искушался редко, – пояснил он, – но грешил иным – куда более страшным грехом. Отец Энрико заставлял его снимать куртку, привязывал за обе руки к перекладине на яслях, и стегал розгами – до первого стона, как он говорил. Я недоумевал тогда – зачем, ведь Орас не злоупотреблял недолжным осязанием, но потом понял учителя. Гораций был страшно горд – и никогда бы не застонал под розгой, и потому экзекуция прекращалась, когда отец Гинацци видел, что продолжение просто лишит его сознания. Это была борьба воль и борьба с гордыней Ораса...

  – И отец Гораций не сломался? – Потье восторженно уставился на отца Дюрана.

  – Под розгами-то? Нет. Но это была, пойми, совсем не благая сила. Это закоснение в гордыне, сила дьявола была в нём. Он считал себя сильнее всех, остальных почитая ничтожными...

  Улыбка сползла с лица Гастона.

  -Но я никогда не замечал в нём такого... Он мудрый, благородный и добрый...

  Отец Дюран согласно кивнул.

  – Да, Господь помог отцу Горацию, сокрушив гордыню его и обратив его сердце и душу к Себе. Вся семья Ораса, а его отец и брат были дружны с Кремьё, Ледрю-Ролленом и Флоконом, погибли во время беспорядков сорок восьмого года, причём, было понятно, что с ними просто свели счеты, пользуясь тогдашней суматохой. Это убило Ораса, но, по благородству души, не породило в нём греховных помыслов о мести. Гибель семьи сломала его гордыню, а смерть любимой обрушила в прах все, чем он дорожил. Тогда я – единственный раз в жизни – слышал его плач. Он рыдал на плече отца Гинацци, и тот сумел утешить его в непомерной скорби. Как единственный, кроме матери, оставшийся в живых представитель семьи, Гораций оказался весьма богат, но – вступил в орден и принял монашество. Так, скорбями Господь вразумляет и исцеляет нас, малыш, и потому никогда не бойся страданий – ни плоти, ни души...

  Гастон задумался. Его пленяла и подкупала искренность учителя, и он осмелился спросить:

  – А вас Господь тоже смирил и привёл к себе жизненными скорбями?

  -Нет, скорбями Господь вразумляет строптивых, я же был склонен впадать в другие прегрешения, – рассмеялся Дюран, потому Господь лишь укреплял меня в искушениях, вразумлял, делая свидетелем тех жизненных ситуаций, которые происходили с моими друзьями, ими Бог наставлял меня. В том числе меня вразумило и случившееся с Горацием...

  Потье не спал после этого разговора всю ночь.

  ...Но то, что Гастон услышал только что от Дамьена – неожиданно разозлило его. Значит, ему отец Гораций, аскет и стоик, читает нотации и насмехается над ним, а де Моро заставляет, как древнего Роланда, вести борьбу со страстями – истинно монашескую? Самого отца Горация учили как спартанца, он столь же сурово вразумляет Дамьена, а ему, значит, молиться посоветовал... Как же это? Стало быть, он ... А что он? Ну, дал бы он тебе кнут – чтоб ты делал, дурак?

  Но, все равно, было в этом что-то неприятное, досадное и обидное. Отец де Шалон показал, что не считает его способным на подвиг духа, как Дамьена. Конечно, сложение у Ворона атлетическое, но причина, Гастон чувствовал это, в ином. Просто отец Гораций не считает его, Гамлета, человеком, способным управлять собой. Вот и всё.

  В досаде Гастон помчался в кабинет греческого языка, где отец Гораций, которому удалось поймать в расставленные мышеловки двух мышей, кормил коллегиального кота Амадеуса. Нежданный визит возмущённого Гастона был воспринят отцом-иезуитом с философским спокойствием. Выслушав его, педагог развёл руками. Он не совсем понял суть претензий зарвавшегося нахала, сообщил он. Чего он, собственно говоря, хочет? Будучи не в состоянии справиться с котом, настаивает на поединке с тигром? Дамьен! Причём тут Дамьен? Дамьен по девицам не вздыхает, думает лишь о Господе.

  Потье не сдавался. Но почему отец Гораций вообще ничего не сказал ему о способах борьбы с блудной страстью? Почему он узнаёт об этом от отца Дюрана или от Дамьена? Отец Гораций нисколько не затруднился. Как говорил великий Аквинат, человек должен поучаться, хотя бы поучение было написано на стене. Впрочем, это относилось к чистым временам. Сегодня на стенах да на заборах лучше ничего не читать. Это нечистый источник. Но, раз он теперь просвещён сразу из двух – и притом, кристальных ключей, к какому же из них намерен припасть? А главное, хочет ли припадать или по-прежнему намерен грезить о прелестной Дениз? Если да, то ему и кнут не поможет...

  Потье вздохнул. Он... постарается. Но почему отец Гораций смеется над ним? 'А почему бы и нет?' Отец де Шалон был спокоен и благодушен. Как сказано мудрыми, то, что нельзя исправить, не стоит и оплакивать. Потом последовало неожиданное распоряжение.

  – Принеси шкатулку с письмами. Она ведь там?

  – Кто?

  – Искушающая тебя безделушка, видимо, подарок девицы. Или ты стащил у неё что-то? Ты каждый вечер открываешь шкатулку – потом не можешь уснуть.

  Гастон вздохнул. Он не хотел расставаться с цветком. Но, горестно поморщившись, всё же спустился в спальню, и спустя несколько минут принёс шкатулку отцу де Шалону. Тот снова насмешливо прищурился. 'И что это?' Потье вынул засохший цветок. 'Вот как? Юная кокетка подарила тебе розу?' 'Она не кокетка'. Потье был твёрд. 'Если она приличная особа – ты должен соответствовать своей избраннице, а не развращать себя блудными помыслами. Выброси'

  Гастон со вздохом бросил розу в камин.

Глава 5. Ригористы и софисты.

  Глава, в которой питомцы отцов-иезуитов

  дискутируют о грехах и выясняют,

  когда лгать простительно, в когда – предосудительно.

  На очередной 'академии' Дюран и де Шалон решили обойтись без помощи своего коллеги. Дюран – потому, что не хотел излишне обременять его, отец Гораций потому, что ему надоело расписываться в собственном бессилии. Тема была предложена де Шалоном, тот помнил о странном предпочтении трёх грехов, которые Дамьен выделял из общего списка. 'Градации греховности' – тема обсуждения предполагала любые повороты. В равной степени разговор о грехах поможет лучше понять эти души. На исповеди они должны были лишь перечислить недолжное из совершенного, но теперь педагоги хотели оценить греховные предпочтения своих питомцев.

  'Академия' была назначена на субботу, а в пятницу вечером Лоран де Венсан пожаловался на рези в желудке и был препровожден в лазарет к отцу Эрминию. Гораций и Даниэль переглянулись. Симулировал ли Лоран или вправду расстроил желудок, но перенести заседание из-за него одного было бы подозрительно. Ну и чёрт с ним, с досадой решил де Шалон. После богослужения все собрались в маленьком библиотечном зале – Дюрану не хотелось, чтобы обстановка напоминала школьную.

  Гастон для выступления нацепил зачем-то галстук-бабочку.

  – Грех чревоугодия, – заявил он, – заключается в излишнем объедении, нарушении постов, пьянстве, он отупляет ум. Грехи блудные – это суть принятие нечистых помыслов, услаждение ими, соизволение им, промедление в них. Это блудные мечтания и пленения. Нехранение чувств, в особенности осязания, в чем дерзость, погубляющая все добродетели. – Потье наморщил нос, и продолжил, – а также блуд, прелюбодеяние и грехи противоестественные. Дальше. Любовь к деньгам, желание обогатиться, мечты о богатстве, опасения нечаянной нищеты, старости, болезни, скупость, жестокосердие к нищей братии и ко всем нуждающимся, воровство и разбой – это все градации сребролюбия. Во вспыльчивости, мечтах об отмщении, непристойных криках, спорах, бранных словах, драках, вплоть до убийства, памятозлобии, ненависти, вражде, мщении, клевете, осуждении и обиде ближнего проявляет себя грех гнева. Если ты постоянно огорчён, в тоске, утратил надежды на Бога, сомневаешься в обетованиях Божьих, малодушен, нетерпелив, постоянно скорбишь и ропчешь на ближнего, значит ты подвержен греху печали. – Потье бросил взгляд на дружка д'Этранжа, – жажда славы человеческой, земных и суетных почестей, хвастовство, стыд исповедовать грехи свои, лукавство, самооправдание, лицемерие, ложь, лесть и зависть говорят о тщеславии. Гордость называют матерью всех пороков. Впрочем, – улыбнулся Потье, – у пороков, видимо, много матерей. Гордости свойственно презирать ближнего и предпочитать себя всем, дерзость, омрачение ума и сердца, хула на Господа, следование своей плотской воле. Это и чтение книг еретических, развратных и суетных, и неповиновение властям, и забвение христоподражательного смирения. Потеря любви к Богу и ближнему. Ложная философия. Ересь. Безбожие. Смерть души.

  Странно, но на этот раз, то ли из-за отсутствия посторонних, то ли из-за болезни Лорана де Венсана, а, может, из-за возросшего доверия к педагогам, но все были весьма общительны. Едва Гастон закончил перечислять грехи, вопиющие небу об отмщении за них – умышленное человекоубийство, совращение невинных, содомский грех, притеснение убогого, беззащитной вдовы и малолетних сирот и непочтение к родителям, отец Дюран спросил, какой бы грех любой из них не простил бы другу, близкому человеку?

  По мнению самого Потье, это был грех Иуды. Нельзя обманывать доверие. Котёнок тоже склонен был простить все, кроме предательства, Филипп среди непереносимых для него грехов неожиданно назвал... глупость, которую никакие Святые Отцы никогда не считали грехом, но лишь – несовершенством ума. Дамьен снова обозначил как непереносимые грехи пьянства, блуда и воровства. Дюпон склонен был прощать всё.

  А какой бы грех никогда не простили бы себе? Гастон и Эмиль склонны были не прощать бы себе того же, что не простили бы и другим, д'Этранж склонен был сугубо судить себя за грех ропота на Господа, Ворон бросил два слова: 'трусость и низость'. Мишель Дюпон не простил бы себе непочитания родителей, блудных деяний и прелюбодеяния, пренебрежения воспитанием детей, небрежения о ближних и утрату чести.

   Неожиданно к учителям обратился д'Этранж. В прошлый раз они выясняли, можно ли самим утвердить справедливость, но он хотел бы узнать, что по этому поводу говорят Отцы Церкви? Какое понимание справедливости у них? Дюран обменялся едва заметным взглядом с де Шалоном. Это странное возвращение к теме, особенно после разговора друзей в кабинете греческого – и радовало, и настораживало.

  -Справедливость .... Помните, один злодеев на кресте злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю... Он утверждает определение справедливости, данное покаявшимся разбойником. 'Справедливо принять достойное по делам нашим...'

  Но дела наши судит Господь, нам же сказано: 'Не судите, и да судимы не будете', ибо тот, кто берет на себя суды Божии – греховен и сеет соблазн. Тем, через кого приходит соблазн – предречено горе. Но если вам запрещено быть судьями себе, миру и ближнему – то что сказать о ремесле палача?

  Помните. Если вы видите крах чужой семьи – так суждено, но спаси вас Бог быть разрушителем даже обреченной любви. Если вы видите распад души и гибель тела человека, пусть ему суждено погибнуть. Но не от вашей руки. Даже если ваше тело окажется на грани распада – не смейте судить и себя. Не будьте палачами – пусть соблазн никогда не приходит через вас.

   – А мне казалось, что соблазн – это обман, прельщение...

   – Соблазн – искушение, испытание души человека, проверка на прочность.

   – Отец Дюран... – Дамьен, видимо, давно хотел задать этот вопрос, но было видно, что ему трудно сформулировать суть вопроса, – когда Потье искал определения грехов, я спросил его о лжи. Как быть, если ты не можешь сказать правду? Он нашёл мне тьму самых невероятных дефиниций, в итоге запутал меня и запутался сам. Как надлежит смотреть на истину и ложь? Допустимо ли лгать? Истина и правда – это одно и то же? Ведь Христос ни разу не сказал, что человек не должен говорить ни слова лжи. Почему ложь говорит о тщеславии, как сказал Гамлет? Ведь иногда... просто не можешь быть правдивым... – Дамьен въявь смутился и старался не смотреть на отца Горация.

   Дюран удивился, что вопрос об этом Ворон задал ему, а не Горацию, но не затруднился.

  – Истина не есть правда, Дамьен. Истина – это Господь, а Ложь – то, что отрицает Истину, отрицает Христа. Отец лжи – дьявол. Правда же – это бесчисленные верные суждения неправедного века сего. Заблуждение и лживость – вот два отклонения от верного суждения – по глупости и незнанию или потому, что быть на неправой стороне заблуждающемуся выгодно.

   Путаницы здесь, в самом деле, много. Помните Бомарше? 'Как только было замечено, что с течением времени старые бредни становятся мудростью, а старые маленькие небылицы, довольно небрежно сплетенные, порождают большие пребольшие истины, на земле сразу развелось видимо-невидимо правд. Есть такая правда, которую все знают, но о которой умалчивают, потому что не всякую правду можно говорить. Есть такая правда, которую все расхваливают, да не от чистого сердца, потому что не всякой правде можно верить. А клятвы влюбленных, угрозы матерей, зароки пьянчуг, обещания власть имущих, последнее слово купцов? И так до бесконечности!... '

  Помните это и верно определяйте слова, – вы освободитесь от половины недоразумений и заблуждений.

  Утверждение, соответствующее действительности, это всего-навсего, утверждение, соответствующее действительности. Не надо называть его Истиной. Когда вам скажут, что всякая истина рождается как ересь и умирает как предрассудок, вам лгут, не верьте. Подлинная Истина не рождается и не умирает. Она вечна. Всякий, кто взалкал Истины, уже безмерно усиливает себя. Вам скажут, что истина сегодня одна, завтра – совсем другая, а послезавтра оказывается, что все было ложью, что математическая истина остается на вечные времена, а метафизические призраки проходят, как бред больных. Не верьте. Вам снова лгут. Математика не знает никакой истины, лишь мертвые формулы. Формулы могут быть верными или неверными, но понятие подлинной, божественной истинности к ним неприложимо. Истина – категория духа, но математика лежит вне сферы духа.

  Истина – это Господь.

  Но что есть правда? Правда – это то, что каждый из нас обязан рассказать в суде, ибо Господом предписано 'не произносить ложного свидетельства на ближнего'. Не смейте лгать там, где от вашего слова зависит жизнь человека. Не обеляйте виновного, не оговаривайте невинного.

  Но допустимо ли искажение правды – мирская ложь? 'Бог не человек, чтоб ему лгать', но человек – не Бог, и omnis homo mendax confiteor. Умейте же различать простительное и непростительное употребление лжи. Обмануть дьявола – не грех. Также захватывающая история редко бывает правдивой. Поэты – лжецы, отражающие подлинные факты своей фантазии, но им простится, они – поэты.

  Помните, в суетном мире сем многое – ложь. За всякой улыбкой таится зевота, за всяким восторгом – проклятие, за всяким удовольствием – отвращение. Но честные не лгут, когда не нужно. Понять же степень необходимой лжи может только истинный человек. Он никогда не солжет, чтобы обелить себя или возвысить, не солжет, чтобы получить выгоду.

   Но скрыть правду иногда и благоразумно, и непредосудительно. Если ваша ложь утешит в скорби ближнего, она допустима. Невинной ложью является этикет. Высказывать в лицо ближнему все, что вы думаете о нём, не есть правдивость, но невоспитанность. Ибо кто сказал вам, что ваше мнение о ближнем – истинно? Ваше мнение о других – это ваше мнение и всё. И лучше будет, если вы оставите его при себе, высказав лишь после смерти ближнего в пристойной и вежливой, и конечно же, чаще всего лживой форме. В этом одна из забавных сторон жизни. Имей мертвецы возможность прочесть свои некрологи, они бы умерли вторично – не знаю, от стыда или со смеху. Но о мёртвых все равно – лгите, nil nisi bene. Вы не сглупите и не согрешите, если и о живых будете высказываться, как о мёртвых. Помните, вы – не судьи своим ближним.

  Потье кивнул, Дофин надулся.

  -Не следует делиться знанием тайн ваших ближних, – продолжал отец Дюран, – сказав такую правду, вы лишь насплетничаете. Жажда правды, толкающая на поиски виновного, – тоже порочная жажда. Предоставьте суды Господу, Высшей Истине. Сами же просто промолчите, да не изрекают уста ваши слов, которые не обдуманы в сердце, ибо лучше споткнуться мысленно, чем споткнуться в разговоре.

  При этом правда, высказанная вам, не должна оскорблять, умейте выслушивать горькие слова, не обижаясь на тех, кто их говорит. Но и обидная несправедливость, и явная клевета пусть не задевают вас. Человеку, не страшащемуся правды, нечего бояться лжи. Ложь обличает слабую душу, беспомощный ум, порочный характер. Ибо трое всегда выскажутся против Истины – трус, подлец и глупец. Трусливые говорят, что заблуждения радостны, а истина страшна. Они трусливы, но честны в трусости своей. Умы подлецов столь мерзки и лживы, что даже истина, высказанная ими, искажается. Для глупцов же Истина – то же, что свет фонаря среди тумана: он светит, не разгоняя его.

   Помните, что даже незначительное отступление от Истины ведёт к бесконечным ошибкам, отвергающий же Истину становится ложным и любое его суждение утрачивает истинность. И главное. Никогда не лгите себе, научитесь в покаянном всматривании в себя узнавать исток своих бед. Людей, умеющих это делать – немного, но человеческий род живет немногими.

  Помните, на путях Духа необходимо следовать только Истине – даже тогда, когда рискуешь впасть в противоречие. Не бойтесь противоречий. Если вы верны Истине, вы преодолеете любые противоречия.

  Все задумчиво слушали, а Дофин попросил привести пример – лжи допустимой и простительной.

  Отец Дюран охотно объяснил. 'Вы знаете, что ваш сосед тяжело болен. Встречая его, вы мысленно ужасаетесь. Он выглядит так, что, по вашему мнению, краше в гроб кладут. Но вы обязаны искренне улыбнуться ему и заверить беднягу, что сегодня он выглядит уже намного здоровей, чем раньше. Да-да, он поправляется! Солгав таким образом, вы можете не исповедовать эту ложь священнику, через минуту забыть о ней и спать сном праведника. Другой пример. Те из вас, кто выберет светскую стезю, будут сталкиваться с женщинами. Этим существам вообще правду нужно говорить очень осторожно. Если вы полагаете, что особа, стоящая перед вами – красавица, вы не колеблясь, можете говорить ей это в лицо, но если она некрасива, упаси вас Бог от правдивости! Вы должны сделать восхищенное лицо и рассыпаться в восторгах по поводу её красоты. И снова после этого спать сном праведника. Вы не согрешили. Третий пример. Некто предлагает вам совершить деяние неправедное. Разбой или убийство. Смело лгите ему о своём согласии – но поспешите сообщить властям. Вы спасете человеческую жизнь, и ваша ложь зачтётся как праведность'

  По возвращению к себе в спальню питомцы иезуитов, поразмыслив над сказанным, извлекли из него разные уроки.

  Дамьен подумал, что диалектика в этой области довольно проста, и самое умное, что можно сделать – поменьше болтать. Аквинат недаром говорил: 'Я часто раскаивался в том, что говорил, но редко сожалел о том, что молчал'. Гамлет понял все жестче, по-августиновски. 'Люби Истину и делай, что хочешь'. 'Укокошить мерзавца – дело праведное, ведь зло, причиненное дьяволу – это добро', решил Дофин. Дюпон вычленил из речи учителя нечто иное: 'Да, в покаянном всматривании в себя надо узнавать исток своих бед, глупо винить других в том, что происходит с тобой. Это или испытание, или наказание. А в остальном – меньше языком трепать надо. При пустой болтовне – и вправду, не солжёшь, так насплетничаешь...' И только Котёнок подумал о том, какое счастье, что мир устроен столь истинно...

Глава 6. Инквизиторы и осквернители праха.

  Глава, в которой из уст учеников отцов-иезуитов выходят довольно странные суждения,

  на которые учителя не обращают должного внимания,

  о чём после будут сожалеть...

  Усилия отца Дюрана и отца Горация уже принесли ощутимые результаты. Потье всерьёз сблизился с Дюпоном, и учителя неоднократно заставали их за дебатами о предметах самых неожиданных – от обсуждения католических дидактических опусов до казуистических споров о том, насколько обоснованным было суждение Тьера о Мирабо? Случалось, что к их въедливым дискуссиям присоединялись Дофин, Ворон и Котёнок. При этом Дюран стал часто замечать совместные прогулки де Галлена с д'Этранжем, ибо Гаттино, начав проявлять интерес к духовной литературе, заинтересовался демонологией и зачарованно слушал рассказы Филиппа о ламиях, ведьмах и вампирах.