Текст книги "Мораль святого Игнатия (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

  Ни отец Аврелий, ни отец Эзекьель не возразили. Им было жаль несчастного де Шалона, и его попытка выгородить своих питомцев отцам была понятна. Они согласились, что подобное не исключается, но не следует умножать сущности без необходимости. Сausa proxima, non remota spectatur33, и пока следует рассмотреть очевидное. Что для одних – очевидность, для других – нелепость, тихо пробормотал де Шалон, но отцы благоразумно не расслышали его, продолжая размышления. Итак, моментом отчёта в убийстве следует считать субботний вечер. Теоретически, самой поздней датой можно считать ночь с воскресения на понедельник, сразу после пожара. С того времени никто не мог бы проделать такое до обнаружения трупа. Но вероятнее всего, что Лоран убит в ночь с субботы на воскресение, потому что в воскресение выпал снег, а никаких следов у болота не было. Следовательно, он был убит до обеда в воскресение. Таким образом, придётся рассмотреть короткий отрезок времени: с приезда Эмиля да Галлена до обеда следующего дня. Всего восемнадцать часов. Надо выяснить также, чем был нанесён столь страшный удар? Судя по переломанной шее, ударили спереди, в лицо, и с силой немалой. Лицо разбито, шея сломана и выгнута почти под прямым углом. Это, казалось бы, выводило из-под подозрения Котёнка, Гамлета и Дофина. Значит, нужно было начать с оставшихся. Дамьен де Моро и Мишель Дюпон.

  В эту минуту в комнату, пошатываясь, вошёл отец Даниэль, Гораций кинулся ему навстречу. 'Зачем он встал?' Но Дюран поднялся не для того, чтобы снова лечь. Он хотел понять всё, и отец Аврелий, сострадая собрату, позволил ему присутствовать. С трудом опираясь на плечо де Шалона, тот сел рядом с другом.

  Вошёл вызванный первым Дамьен де Моро. Его попросили внятно рассказать о том времени, когда он встретил у ограды коллегии Эмиля де Галлена. Дамьен лучезарно улыбнулся и начал повествование. Они вместе с присутствующим здесь отцом Горацием де Шалоном шли с корта. Стало темно, клинка было не разглядеть, пояснил он. Навстречу им шли отец ректор и отец повар, последний, насколько понял Дамьен из услышанного, категорически возражал против пряной свинины 'рулет-сартои', настаивал на бараньем рагу с баклажанами и рубце с белым вином и холодных закусках из говяжьего языка... как понял Дамьен, они обсуждали меню для Провинциала. В это время послышался крик, и он, Дамьен, сразу узнал голос Кота. Отец Гораций кинулся к воротам и впустил Эмиля. Потом, когда Эмиль рассказал, что во всем виноват подлец де Венсан, он, Дамьен, был послан отцом де Кандалем к отцу Дюрану – позвать того к отцу ректору. Он и позвал. Отец Дюран кивнул.

  Кивнул и отец Гораций. Пока всё было правильно.

  Потом, натурально, поторопился он в спальню – рассказать новости Гамлету, Дофину и Аквинату. Застал ли он их в спальне? Да, всех троих. Разом всё им и поведал. 'И какое же впечатление произвёл на них рассказ?'

  Дамьен пожал плечами.

  Все были возмущены. Дофин высказал мысль, что, даст Бог, попрут подлеца из коллегии. Аквинат сказал, что, если Котёнок сейчас приедет – нужно испечь для него пирог. Потье сказал, что сходит за скрипкой к отцу Теофилю, надо праздник Эмилю устроить. Сказано – сделано. Пошли они с Аквинатом пирог печь, Филипп давай в спальне убираться, Гамлет в церковь ушёл.

  Отцы молча слушали. Ворон веско и уверенно продолжал свое повествование. Натурально, появился Эмиль с отцом Дюраном, пирог уже был готов, Дофин приволок варенье и компот – ну и встретили они Кота на славу. 'И всё это время вы даже не подумали найти Лорана и выяснить, зачем он это сделал?' 'За каким это бесом? – недоумённо вопросил Ворон. – Стал бы он со мной откровенничать, держите карман шире!' Нет, он, Дамьен, подумал, что дело это не его личное, а коллегиальное, пусть в коллегии и разбираются. Каждый кюре пусть за свой приход молится. Значит, встретили они Кота, потом отец Дюран велел всем спать ложиться. 'И все легли?' А почему нет? Кот рассказал в потёмках о своих злоключениях, Дофин снова выразил надежду, что отец ректор выгонит Лорана, Гамлет с Аквинатом за день намаялись и задрыхли.

  Утром, натурально, удивились все, что не пришёл Венсан ночевать, но как сказал мудрый Гамлет, 'гнилое не терпит прикосновений', ну, пошли все на завтрак. Они заметили, что в трапезную пришёл отец де Шалон и сказал отцу Аврелию и отцу Дюрану, что Венсан пропал. 'И что?' А ничего. Начали они искать его, но не нашли до тех пор, пока отец Гораций не обнаружил вышепоименованного Лорана в понедельник утром в болоте. Вот и всё.

  'Какого мнения вы были о покойном?'

   По мнению Дамьена, мгновенно сообразившего, что рано или поздно всплывёт вопрос о проигрыше на турнире, Лоран был человеком неприятным. Лишенным благородства. Мсье де Венсан имел пренеприятнейшую привычку вынюхивать гадости, и угрожать распространить их, или выдумывать их, как в случае с Эмилем. За это его не любили. 'Но чего бояться невинному-то?' Невинные-то как раз от таких и страдают. Как гениально заметил один из учеников отцов-иезуитов, великий Мольер, 'бессильна с клеветой бороться добродетель' – и случай с Котом это подтверждает. В чём он виноват-то был? В чём был виноват отец Дюран? К тому же, иногда угроза могла касаться ваших близких. 'Итак, вы тоже имели повод ненавидеть Лорана де Венсана? Какой?' Дамьен поморщился. Лоран угрожал разоблачить некоторые секреты семьи де Моро. Он надеется, у него не спросят, какие именно. Это не его тайна. У него самого – тайн нет.

  Дамьена сдержанно поблагодарили и попросили позвать Мишеля Дюпона.

  Тот появился в считанные минуты. Просьба рассказать о вечере субботы его не смутила. Когда он находился в спальне вместе с Гамлетом и Дофином, пришёл Ворон и рассказал им, что в пакости этой с отцом Дюраном, виноват, оказывается, Лоран. Ну, он, Мишель, ничуть не удивился, потому что зашел в спальню за минуту до Дамьена и уже знал об этом от отца Иллария. Тот рассказал ему, что это одноклассничек его, оказывается, чуть учителя и всю коллегию под монастырь не подвёл. Он сам как раз собирался дружкам обо всём поведать, а тут пришёл Дамьен. Филипп сказал, что хорошо бы его, мол, выперли. Ну, сам он подумал, что надо Коту встречу устроить – пирог испечь. Заодно новый рецепт опробовать. Дамьен вызвался помочь, и они пришли на кухню. 'Дамьен всё время был на кухне?' Мишель потёр лоб, вспоминая. Нет, он посылал его и за марципанами в кладовку, и за присыпкой пирога в хранилище, но в основном, да, тот был на кухне. 'Видели ли они в это время Потье и д'Этранжа?' Нет, но когда они пирог принесли – оба были в спальне.

  Отец Эзекьель понял, что подобный метод пользы не приносит.

  'Что вы подумали, Дюпон, когда не увидели утром Лорана де Венсана?' Мишель задумчиво почесал в затылке. Что он подумал? Он пожал плечами и развёл руками. Отец Илларий обещал приготовить на пробу для визита Провинциала бычьи ушки, тушённые в горшочке с овощами, он, главным образом, о них и думал, а Лоран... Что о нём думать-то? Подумал, должно быть, что он куда-то пропал... 'А что вы вообще думали об убитом?'

  Дюпон полагал, что тот ничего не понимал в кулинарии и был человеком, лишенным дарований.

  Гастон Потье, рассказывая о субботнем вечере, повторил слова и Дамьена, и Дюпона. 'Как долго сам он пробыл в церкви?' Этого он не помнит, был в молитвенном экстазе, благодарил Небо за возвращение Котёнка, за проявленную справедливость, пытался осмыслить бесконечное милосердие Божье к нему самому, недостойному, осознать истинность и праведность судов Божьих и мудрость Господа, читающего в сердцах. Потом взял скрипочку – и вернулся в спальню, там прибирался Дофин, потом пришли с пирогом Ворон с Аквинатом. А тут, через считанные минуты – отец Дюран с Котёнком пожаловали. 'А почему ваш друг Филипп д'Этранж выразил надежду на то, что Лорана исключат? Они враждовали?'

   Лорану мало кто симпатизировал, холодно сообщил Гамлет. 'Что вы сами думали о нём?' Гастон не считал его человеком высоконравственным и достойным всяческого уважения. По его мнению, такие люди чести Франции не делают. 'Угрожал ли лично вам Венсан? Чем?' Он однажды подслушал их с Дофином разговор о семейных делах, не задумываясь, просветил их Потье, и грозил разгласить то, что услышал. 'Вас не огорчила его смерть?' Отнюдь нет. С чего бы? Не огорчился он ничуть и огорчаться по этому поводу не собирается. Коемуждо поделом его. Это справедливо. А сетовать на Божественную справедливость – это даже не ересь, мсье. Это безумие, а у него с головой все в порядке.

  Дофин полностью подтвердил слова остальных. На вопрос же, как он относился к убитому, признался, что терпеть не мог этого субъекта, считал его негодяем, а когда узнал, что именно он был причиной клеветы на их любимого отца Дюрана, так и вовсе омерзение к нему почувствовал. 'Высказывал ли он когда-нибудь намерение убить Лорана де Венсана?'– вопрос задал отец Гораций. По словам Дофина, намерения такие он, если и высказывал, то лишь отводя душу, потому что и муху-то убить не может, а вот желание видеть ненавистного вампира мёртвым высказывал неоднократно. 'И что он подумал, увидя тело?' Он почувствовал раскаяние, горестно сообщил Филипп, да, был просто в смятении. Ведь сколько раз он, грешник, роптал на Господа, сколько раз сокрушался, почему долготерпит Господь? Где десница Его? Где суд Его праведный? Сколько раз мудрый Гамлет говорил ему, что наступит он, Дофин, на аспида и василиска и очами своими увидит возмездие нечестивым?! 'Не ревнуй злодеям, говорил он, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут...' Это же говорил и отец Гораций. Тот всегда уверял, что 'делающие зло истребятся'. Ещё немного, говорил он, 'и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его...' А он, Дофин, что? Не верил... С тех пор он всё время пребывает в смятении, сообщил он. Простит ли ему Господь глупый ропот его? А ведь воистину, 'видел я нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся многоветвистому дереву; но он прошёл, и вот нет его; ищу его и не нахожу...' Святые отцы прервали обширное цитирование 36 псалма, и попросили Дофина позвать Котёнка. Тот был на корте – состязался с Леоном Нуаром.

   В ожидании его следователи обменялись репликами.

  По мнению отца Эзекьеля, рано или поздно разноречие в рассказах проступит. Отец Аврелий был настроен скептически. Ребятишки совсем не глупы, и имели бездну времени, чтобы сговориться. Заметьте, никто не отрицает враждебности к убитому, никто не скрывает причин неприязни. Дирижёр у них умный. Ничего они не узнают, хоть сиди тут все дни напролёт.

  Даниэль, похудевший и бледный, посмотрел на Горация. Тот ответил тяжёлым вздохом, нахмурился и закусил губу. Неожиданно напрягся. Он кое-что вспомнил, однако, опустил глаза и снова вздохнул. Знавший его мимику Дюран извинился, и попросил Горация проводить его в лазарет. Ему что-то совсем худо.

  Едва они вышли, де Шалон тихо проговорил, что вспомнил, как видел на мансарде Лорана след ноги в дегте. Его не так просто отмыть. Надо осторожно осмотреть подошвы ботинок у каждого. Прямо сейчас.

  -Но ведь это просто докажет, что некто был на мансарде – и всё.

  -Да, но мы пока даже этого не знаем.

  -Умоляю, Гораций, если это... – Дюран осёкся.

  -Если это... кто? – де Шалон смотрел в землю.

  Дюран не ответил.

  Они пришли в спальню. Все, кроме Эмиля, были там. Дофин выдувал мыльные пузыри, Дюпон рассказывал про блюда, которые предстоит отведать Провинциалу, Потье складывал скрипку и смычок в футляр, Ворон что-то переписывал из одной тетради в другую. Гораций де Шалон попросил всех показать ему подошвы своих ботинок. Все удивлённо переглянулись, но выполнили предписание. Однако, сколько Гораций не вглядывался, ничего не увидел. Никто из присутствующих не вступал в деготь на мансарде. Появился развесёлый Котенок, с разбегу едва не влетевший в спину отца Горация. Внимательно осмотренные подошвы его ботинок были всего лишь в снегу. Дюран облегченно вздохнул, и Гораций торопливо повёл его в лазарет. Там, едва усадив Даниэля на кровать, бросился в сарай, где лежало тело де Венсана. С досады плюнул и помянул нечистого.

  Подошвы ботинок убитого были в дёгте.

  Нервно смеясь, Гораций вернулся к Дюрану и сообщил ему об этом, заметив на лице друга явное облегчение. Усевшись на кровать рядом, спросил, не было ли у него во время опросов странного чувства, что он что-то понимает – скрываемое, потаённое? Тот покачал головой. Нет. Он не заметил, чтобы кто-то лгал. Да и что скрывать-то: он и не хотел ничего замечать. Он не хотел терять никого. Гораций это понимал. Около получаса они сидели молча, думая каждый о своём.

  Потом Гораций медленно поднялся и снова вышел в сиреневые зимние сумерки. Побрёл к Церкви.

  Войдя в притвор, сразу заметил Потье, возившегося с канифолью. Медленно подошёл и сел рядом. Гастон бросил на него лукавый взгляд чёрных глаз и улыбнулся. Никогда ещё в его улыбке не было столько счастья и покоя, глаза искрились.

  – Ты, как я вижу, отнюдь не преисполнен скорби по убиенному?

  – То, что нельзя исправить, не следует и оплакивать, – рассудительно вернул отцу Горацию его же суждение ученик. – Мне нравится при этом, что вы не сказали 'невинно убиенному'...

  – Гастон... – В голосе де Шалона позвенела такая мука, что Потье сразу перестал улыбаться. – Мальчик мой, ты же умнее всех, ты же понимаешь, это бремя... каким бы подлецом не был Венсан – судьёй ему мог быть только Бог. Ты же понимаешь, что любой, поднявший руку на ближнего, уподобляется Каину... Что будет с ним? Что будет с его душой?

  Потье безмятежно напомнил:

   – Когда Финеес, сын Елеазара, сына Аарона священника, пронзил прилепившего к Ваал-Фегору, Господь сказал: Я даю ему Мой завет мира, и будет он ему и потомству его заветом священства вечного, за то, что он показал ревность по Боге своём...

   – Гастон... – Отец Гораций снова поймал искрящийся взгляд чёрных глаз, – ты же не Финеес...

  Потье пожал плечами. Кто знает? Но он не понимает отца Горация, заметил он. Тот сам предрёк ему, что 'очами своими увидит он возмездие нечестивым' и избавится от призраков Бисетра. Так и случилось. И увидел он возмездие. И избавился от всех страхов своих. И преисполнен ликования. И порхает, как бабочка.

  Тут де Шалон неожиданно утвердился в мысли, что Потье не убивал. Не вязался этот ликующий вопль с убийством. Он невиновен. Потому и ликует, что кто-то сделал то, что столь ему на руку – а он не причём. Он – не убийца.

   – Хорошо. Но теперь, когда он мёртв, и ничто не замыкает тебе уста, скажи мне, – каким он был? Почему он творил то, за что поплатился? Уж это-то ты можешь мне сказать?

  Гастон откинулся на стуле и, натирая смычок канифолью и задумчиво озирая лежащую рядом скрипку.

  – Я думал об этом. – Он спокойно взглянул в глаза отцу Горацию, – Но понял мало. Обрывки, фрагменты. Я часто ловил себя на том, что мне хотелось понять Лорана, но едва я пытался вглядеться в него – что-то пугало, и я отворачивался. В итоге я остался со своими клочками понимания. Не обессудьте. Он, по-моему, не верил в Бога. Любил, чтобы ему подчинялись. Не любил, когда смеялись и бесился, когда кого-то хвалили. Не любил талантливых, но боялся чужой силы. Был неинтересен в разговорах, но любил чужие тайны. – Он снова бросил взгляд на учителя. – Это все пустое и ничего не объясняет. Но кое-что я действительно уразумел. – Он задумчиво пожевал губами, – он, по сути, извлекал выгоду из собственного ничтожества, но ничтожное-то, это я понял совсем недавно, есть не часть малого, но... часть ничего. Ничтожество – пустота. Потому мне иногда мне казалось, что я что-то видел в нём, – но всякий раз оказывалось, что я ничего не видел. Но сейчас понял, что был неправ. Я видел! Я видел ничего...

   Потье странно замялся, но продолжил.

  -...Он ненавидел любовь. Он ненавидел, когда двое любили друг друга! Он менялся. У него стекленели глаза. Я думал, он высасывает Дофина из ненависти к его отцу – ведь префект отправил в отставку начальника полиции, но потом заметил... он бесился и требовал денег, когда замечал привязанность Филиппа ко мне. Он ударил по Эмилю – того любили – и отец Дюран, и Дамьен. Он злился, когда видел, что Дамьен подружился с Мишелем. Когда однажды увидел нас с Дюпоном за дружеской болтовней, – так зло поглядел, потребовал принести ему яблоки, а когда Дюпон послал его к чёрту – видели бы вы его глаза. Казалось, волк подстерёг ягнёнка. Ну, да Дюпон не ягнёнок...

   – Но сам он никогда не искал ничьей дружбы?

  Потье почесал кончик длинного носа. Он такого не помнил. Д'Этранжа он ненавидел – графский сынок, богач, красавец. Не любил Дюпона – не выносил одарённых. Самого Потье ненавидел – когда его хвалили, у него лицо темнело. Терпеть не мог Котёнка и Дамьена. Первого зацепить ни на чём не мог, тот ему возражать осмеливался, второго – за силу, он его побаивался, потому, видимо, и не требовал с него ничего, просто издевался. Да и Дюпона он боялся.

  -Он всегда был таким? Сколько ты его помнишь?

  Гастон задумался. А он по младшим классам его и не помнил-то, и удивился, когда тот вдруг змеёй шипеть под ногами начал. До этого он его за бревно принимал.

   – Знаете, – неожиданно повернулся он к отцу Горацию, – Нам отец Элиан читал проповедь и сказал, что таинственны пути покаяния и тайна Божьего милосердия непостижима. Но если кто окончательно и бесповоротно избрал путь зла, то он не может вызвать никакого сострадания. Человек достоин жалости, но зло недостойно жалости. Зло достойно лишь уничтожения. Я тогда же подумал, что он себе противоречит. Ведь покаяние возможно и на смертном одре. Но потом понял, что он прав, зло воплощенное, Дьявол, не может раскаяться. Лоран творил зло. Но он ведь... больше ничего и не мог. Как дьявол.

  Отец де Шалон рассеянно улыбнулся Потье, потрепал его по щеке, после чего направился в спальню в ученический корпус.

  Теперь ему было о чём поговорить с сынком его сиятельства графа д'Этранжа. Потье сам того не замечая, в восторге от своего освобождения, увлёкся и сказал многое... Дофин сидел на постели и, высунув кончик языка от напряжения, пришивал на разложенный на кровати балахон Кровавого призрака Чёрного замка разноцветную мишуру. Увидев отца де Шалона, он улыбнулся. Филиппа трудно было заподозрить в убийстве – воистину, не та натура. Если глаза Дамьена испугали его, глаза Потье заставили расслабиться, то глаза д'Этранжа насторожили. В них не было ничего, кроме какого-то усталого безразличия, тусклой апатии. Было видно, что он ничуть не озабочен ни проводимым расследованием, ни ужасной смертью Лорана, и ничто не способно омрачить его вялый покой. Но отец Гораций, суммировавший всё, что знал, прибавив к нему то, о чём догадался, задал вопрос, немало встревоживший Дофина.

   – Ты зачем это, скажи мне, Дофин, мансарду поджёг?

  Д'Этранж замер. Он знал, с кем говорит. Любые обвинения в убийстве он просто проигнорировал бы, но эти насмешливые слова заставили его закусить губу и напрячься. Он сделал это зря, упустив момент сделать большие глаза и удивиться, и теперь лихорадочно искал нужное выражение лица. Но не находил. Отец де Шалон не дал ему возможности ничего придумать. Откинувшись на соседней кровати, мягко продолжил:

  – Отец Дюран говорил вам об истине и лжи, но вы не спросили, как отличать одно от другого, а он не утрудил себя рассказом о том, чего вы не спрашивали. Запомни, мой мальчик, подозревая кого-либо во лжи – надо делать вид, что веришь. Видя твою наивность, тебе солгут грубее, и ты поймешь, что от тебя хотят скрыть. Если же, напротив, в словах говорящего промелькнет нужная тебе истина, – притворись не верящим... Тебе откроют и остальную часть истины. Но и ложь открывает тому, кто умеет слушать, самую сокровенную истину...

  Искрящийся взгляд отца Горация ласкал Филиппа. Тот молчал. Он попался и понял это. Признайся он, что это дело его рук – возникнет новый вопрос, – ведь он не мог пойти на мансарду, не зная, что Лоран де Венсан мёртв...

  – Ну, Бог с ним, с поджогом. Письма-то ты в хламе – нашёл? Или потому и поджёг все, что не смог найти? – де Шалон пошёл ва-банк.

  Теперь во взгляде Дофина не было безмятежности. Он взглянул на воспитателя с испугом и раздражением. Однако, на самом деле заданный вопрос вовсе не нуждался в ответе и совершенно не интересовал отца Горация. Он заметил, что снова стал собой – и рассматривает брошенный ему вызов как дело чести. Он докопается до истины, что бы ему это ни стоило. Сейчас, встревожив Дофина, он полагал, что, по крайней мере, заставит того кое о чём задуматься и спровоцирует на какие-либо действия. Какие – было неважно.

  Он поднялся и, не оглядываясь, вышел. Направился в трапезную, прошёл на кухню и попросил отца Иллария позвать Мишеля. Тот вышел, спокойно взглянув на отца Горация.

  -Скажи, ведь ты учишься здесь шесть лет, ты когда-нибудь разговаривал по душам с Лораном де Венсаном?

  Дюпон вытянул губы трубочкой и задумался. Он такого не помнил. Потом почесал подбородок.

  – Нет. С ним нельзя было говорить по душам. Я не аналитик и не занимался исследованием душ, но я полагаю, что есть души настолько... – он неопределенно пошарил в воздухе руками, – разговор по душам возможен только с тем, в ком видишь сходство – хотя бы чего-то. Мыслей, устремлений, чувств. Но с ним не хотелось иметь сходства.

   – Была ли у него какая-то теория, философия? Может, он высказывал какие-то убеждения?

  Мишель опять такого не помнил. Права подлеца неафишируемы. Убеждения скрываемы. Философия? Это для умных.

  Отец Гораций кивнул. Он уразумел, что в запутавшем их происшествии есть нечто странное. Это были разрозненные клочки разорванной бумаги, которые они тщетно пытались сложить в один лист. Но листы были разные. Он отчетливо понял это. Не тот, кто убил Лорана, совершил поджог, но ведь и осквернить тело мог тот, кто не убивал де Венсана. Он мог просто наткнуться на тело. Основной, самый невыносимый и мучительно страшный вопрос – у кого поднялась рука на чужую жизнь, перевешивал все остальные. Стоило найти на него ответ – и все прояснится. Ясно было и то, что в болото Лорана швырнули вдвоём – одному с этим едва ли справиться. Не все ли вместе их с Дюраном дорогие ученички разделались с ненавистным им змеёнышем?

  Это не исключалось.

  Впрочем, нет. Дофин действовал в одиночку или с Потье. Он не стал бы привлекать никого другого к поиску каких-то компрометирующих его или его семью писем. Но если листы были разрозненны – был смысл и искать спонтанно. Рассуждая подобным образом, он зашёл к себе, в пустую спальню, которую забыл запереть.

  На кровати Дюрана сидел отец Аврелий.

  Глава 4. Иезуитская ловушка.

  Глава, в которой отца Дюрана вынуждают умереть,

  но при этом в монолитной стене иезуитского братства

  обнаруживается брешь.

  Делиться с Аврелием Сильвани своими догадками Гораций де Шалон не хотел, но, так как мозги этого человека оценивал степенями превосходными, настороженно посмотрел в глаза коллеги. Тот, тут же поймав его взгляд, усмехнулся, но лишь на мгновение. Они поняли друг друга. Нужно было найти убийцу, которого мучительно не хотелось искать.

  Но отец Сильвани зашёл именно затем, чтобы в конце концов его обнаружить.

  Придуманный им трюк был истинно изуверским, мудрым и безошибочно выверенным. Отец Симон подготовил гроб для Лорана де Венсана. Не для похорон – отец может пожелать похоронить сына в гробу, сделанном по особому заказу, но для транспортировки. Отец Аврелий хочет предложить отцу Эзекьелю и отцу Симону нынче же вечером начать делать новый гроб.

  Для отца Дюрана.

  Необходимо сказать всем – и осуществить это немедленно, – что отцу Даниэлю стало хуже, он отказался есть, вытолкать всех щенков из лазарета, приказать отцу Эрминию, чтобы тот ходил вокруг с постным и убитым лицом и говорил всем, что Дюран-де обречён. Отец Симон принесёт новый гроб в приёмный покой лазарета, объяснив, что так распорядился отец врач. Надежды, мол, нет. Рядом пусть покрутится Эммеран Дешан и подтвердит скорбный диагноз. Еду Дюрану приносить только тайно, на виду он ничего есть не должен. Всё это разыграть завтра в течение дня. Внимательно слушать разговоры учеников в спальне. Может, что-то сразу и прояснится. Никакие опросы ничего не дадут, никакие запугивания невозможны. Убийца любит Дюрана. Пусть поймет, что он убивает его.

  Если не удастся поймать убийцу на эту приманку – его и сам дьявол не поймает.

  Во время изложения этого плана Гораций де Шалон несколько раз поднимал потемневшие глаза на Сильвани. Он и сам мог придумать подобное. Мог. Если бы подлинно хотел потерять кого-то из них. Но разве он хотел? Ещё час назад ему казалось, что он хочет до конца разобраться во всём. Но сейчас, разобравшись в себе, понял, что не хочет этого. Какого чёрта! В конце концов, разобраться с ничтожным негодяем и шантажистом, оградить от его угроз и мерзостей своих питомцев должны были они с Дюраном. Если у кого-то не выдержали нервы, и он рассчитался с serpentello – часть вины за это ложилась и на их плечи. Гораций вздохнул. Он понимал, что возражения бессмысленны. Ничего иного сам он предложить не мог, ректор торопил, преступление должно быть раскрыто. Торжество справедливости... как же.

  Отец Аврелий прекрасно видел реакцию коллеги. И всё понимал.

  План отца Аврелия был воспринят восторженно – и отцом ректором, и отцом Эрминием, которому до чёртиков надоели толпы народа в его лазарете, и отцом Эзекьелем, которого невероятно злила мысль, что пятеро маленьких наглецов сумели обвести его вокруг пальца. Рueri hoc possunt, viri non poterunt?34 Значительно меньше радости проявил отец Дюран, которому предстояло умереть, чтобы разоблачить своего ученика, отец Гораций – по уже обозначенным выше причинам, и отец Илларий. Последний все эти дни тщательно наблюдал за своим любимцем Мишелем и не заметил ничего подозрительного. Но и во всех остальных опытные отцы тоже ведь не нашли вины! Подсознательный страх, что он может лишиться столь одарённого ученика, раздражал и злил отца Иллария.

  В результате он чуть не испортил куриное фрикасе, предназначенное на завтрак отцу ректору.

  Принужденный скрывать раздражение и молчать, Дюран переглядывался с Горацием, и в кротком взгляде друга де Шалон впервые видел нечто, похожее на злость. Его настроение в эти дни было неустойчивым и зыбким. Он то давал себе слово, что непременно оставит педагогическую стезю, ибо оказался на ней банкротом, то уверял Горация де Шалона, что ни один из его учеников просто не мог убить, при этом – почти ничего не ел, ибо потерял аппетит и вкус к жизни. Но вот ему сообщили, что он должен умереть. Дюран не хотел в этом участвовать, не хотел ловить убийцу, не хотел прикидываться умирающим. К тому же, как назло – захотел есть. Сказался трехдневный пост. Сейчас он с ожесточением, в котором угадывались нервозность и гнев, грыз свиные ребрышки, словно срывая на них раздражение.

  Тем не менее, у отцов-иезуитов слово не расходилось с делом. Доступ к отцу Дюрану с вечера был перекрыт. Появился Эммеран Дешан, чёртов артист, так горестно покачал головой и с такой неподдельной скорбью упал на глазах Дамьена де Моро на грудь отцу Эрминию и отдал распоряжение отцу Симону приготовить гроб отцу Дюрану, что наблюдавший за этим из окна отец Гораций заскрипел зубами. Сыграно было безупречно. Он и сам бы расчувствовался.

   Отец ректор и отец Эзекьель в церкви – как раз рядом с хорами, где сидели Потье и де Галлен, затеяли горестный разговор о том, что поручить руководство классом отца Дюрана после его смерти, которую Дешан ожидает через пару дней, придётся отцу Горацию де Шалону, больше некому... Заметив потрясённый взгляд, который бросил Эмиль на Гастона, отец Эзекьель удовлетворенно блеснул глазами, предварительно опустив их долу, – будут знать, шельмецы, как дурачить его да нервы ему трепать...

  Лазарет был закрыт для посетителей, у постели умирающего отца Дюрана неотлучно находились отец Аврелий и Эммеран Дешан. Даниэль, находящийся одной ногой в могиле, другой с досадой отстукивал по спинке кровати похоронный марш. На отца Аврелия он старался не смотреть, да и тот, бросая на него порой осторожные взгляды, тем не менее, предпочитал не встречаться с ним глазами. Эммеран Дешан развлекал его свежайшими анекдотами, а отец Илларий впотьмах принёс медовые круасаны. Но ничто не радовало 'умирающего'. Мысли его были сумрачны и тоскливы. Неожиданно он отпихнул от себя блюдо с круасанами, и спросил коллегу, что больше всего удивляет его в этом деле? Сговор? Он упорно считает, что они сговорились?

  Отец Аврелий покачал головой. Нет, кто бы ни убил Венсана, остальные не только покроют грех товарища, но и искренне отпустят его ему. Они не считают убийцу виновным, и в этом причина монолитного единодушия. Удивительно другое. Сам он... отец Аврелий замялся. В юности сам он не думал о педагогическом служении, хотя учитель и рекомендовал ему это. Но молодость... он женился, дети... Он вернулся из Рима, куда ездил по делам, вечером того дня, когда от вспыхнувшего днем пожара выгорела уже половина предместья. Жена и дочь погибли, просто задохнулись в дыму, сына он, ринувшись в пламя, вытащил... Так вот... на пожаре погиб на его глазах и его сосед Виктор Арну. На него упало балконное перекрытие. Все случилось неожиданно, он не нагибался, не ожидал ничего. У несчастного Арну шея была сломана почти так же, как у Лорана. И так же размозжена голова. Но Лорана де Венсана предположительно убил его ровесник, шестнадцатилетний мальчишка. Как? Какой балкон он на него сбросил? Где его убили и чём? Даже если предположить, что их было двое, а эта мысль напрашивается – сила нанесённого удара превосходит любое воображение.

  Услышанное не удивило отца Дюрана. Он тоже думал об этом, но как раз жестокость нанесённого Лорану удара и пугала его. Кто из его духовных чад мог совершить такое? Он не представлял себе произошедшего. Как это могло случиться? Лорана заманили к болоту, обрушили в темноте ему на голову нечто вроде огромного булыжника, раздели, надругались над телом и швырнули болото? Но ведь тот не мог не понимать опасности! Зачем он пришёл? Или его всё же убили в другом месте, а потом швырнули в болото? Но тогда... да, с этим не мог справиться кто-то один.

  -Но тогда это те, кто весьма дружен и силён...

  -Это могли бы быть Дамьен и Дюпон. Но Дамьен больше дружен с Гаттино, а Котёнок не мог убить. Это смешно. Дюпон скорее выбрал бы партнером Потье, он высокого мнения о Гастоне. Но Потье не пойдёт на убийство. Разве что ради Дофина. Нет, бред всё...