Текст книги "Мораль святого Игнатия (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

   Дюран и Гораций направились к себе за сменой белья – отец Симон распорядился топить баню. По пути они встретили отца Аврелия, сильно испачканного сажей, обменялись замечаниями о случившемся, и разошлись по спальням. Однако, если Дюран и де Шалон попали к себе беспрепятственно, путь отцу Аврелию преградил Гастон Потье, подпиравший косяк его двери. Глаза их встретились, лицо Сильвани не было закрыто шарфом и было заметно, что щека его обожжена.При этом сам Сильвани заметил, что Потье, хоть и робеет перед незнакомым учителем, настроен решительно и никуда не собирается уходить, пока не поймёт все. На лице отца Сильвани появилась странная усмешка, чуть пренебрежительная и высокомерная, однако, казалось, что в ней нечто и нежное, почти дружеское.

  -Вы знали нашу семью? – Потье внимательно всмотрелся в изувеченное шрамами лицо, – вы знакомы... с моим отцом?

  Сильвани снова усмехнулся и покачал головой.

  – Я никогда не знал его.

  – Значит... Вы назвали меня Лебелем... вы знали мать?

  – Знал, – отец Аврелий был безучастен и насмешлив, – я был дружен с братом твоей матери, Арманом Лебелем, знал и твою бабку мадам Габриэль Лебель. Она однажды оттаскала меня за уши за обнесенную вишню, – он улыбнулся при этом воспоминании. Твой отец получает письма от шурина? – Сам он при этом, отодвинув Потье, открыл дверь и протолкнув Гастона к себе, вошел в комнату следом за ним.

   – Дядя Арман... Он в Канаде...

   – Да, Старый свет ему показался тесен, и он отправился в Новый... – отец Аврелий плюхнулся на кровать и принялся стягивать испачканные сапоги.

   – Но почему вы сказали, что огонь... вы же знаете... что случилось с бабушкой?

   – Конечно. Не полезь она, безголовая, в горящий загон спасать быков – была бы жива-здорова и поныне. Ей на голову свалилась балка, Арман думал, что ей не выжить, но она поправилась. Потом, правда, начались, то головные боли, то странности. Ну да немудрено.

  Потье несколько минут потрясённо молчал, пытаясь вместить и осмыслить сообщенное. Потом глаза Гастона медленно заискрились ликованием, ведь, как всем известно, cessante causa cessat effectus!С исчезновением причины исчезает и следствие ! – но, перемолчав душевное волнение, вопрос задал донельзя прозаичный.

  -А... вы...пострадали на том же пожаре?

  -Господь с тобой, малыш, это случилось – он показал на щеку, – пять лет назад.

  -Стало быть, моя бабка была глупа, что полезла в пламя, а вы – умный?

  Отец Аврелий рассмеялся, отчего лицо его сильно перекосило, ибо часть лица не двигалась.

   – Я спасал сына, а твоя бабка – скотину. Ты неглупый мальчик, так что разницу понимаешь. Кроме того, я заметил, что ты и ещё кое-что понимаешь... – Отец Аврелий хотел продолжить, но Гастон удивленно перебил его.

   – Сын? А откуда сын у монаха?

  Отец Аврелий поморщился.

   – Не всегда же я был монахом, Господи... У меня была семья. Но это уже неважно. Скажи-ка мне... Где Калибан?

  Потье опустил глаза и тут же снова их поднял, весело улыбнувшись.

   – Либо – сгорел, либо – удрал, либо... куда-нибудь... закалибанился... Сторож я, что ли, Лорану де Венсану-то?

  Монах смерил внимательным взглядом Гастона. В этой семейке все артистичны, по лицу ничего не прочтешь.

   ...После разговора с отцом Аврелием Потье провёл два часа в храме.

  Он сам не понимал, что делает – молится ли, плачет ли, смеется, благодарит Господа или просто поёт девяностый псалом – ужас безумия растаял. Слезы катились по щекам, но он не замечал их, только в мокрых ресницах странно, ликующим фейерверком преломлялись и разлетались искры от золотых окладов икон и пламени свечей. Ему ничего не угрожает!! Если он не получит балкой по голове, – у него есть все шансы до конца своего земного пути забыть о дурацком Бисетре!! Отец Гораций не обманул его!! Но... ведь сбылось и другое пророчество отца Горация! Неужели он, Потье, всё-таки наступил на василиска и аспида, и с калибаном, наконец-то, покончено?

  Глава 6. Убийство.

  Глава, в которой поиски, предпринятые накануне, наконец увенчались успехом,

  но обнаруженное оказалось столь непотребным,

  что довело одних отцов-иезуитов до смеха,

  других – до слёз.

  После утренней службы всех преподавателей снова спешно собрали. Теперь все были куда серьёзней, чем накануне. Предлагалось заново обыскать коллегию, обратиться в полицию, и даже, Бог весть зачем, отец ректор решил вызвать адвоката.

   -Если мальчишка не сбежал, он мёртв, – эти слова, задумчиво произнесённые отцом Аврелием, заставили всех вздрогнуть.

  -Сильвани, умоляю, помолчите, – ректор был на пределе, – ну с чего вы это взяли? – голос Кандаля сорвался на фальцет.

  Отец Аврелий ответил, что причиной подобных предположений может быть только здравый смысл, житейская искушенность, да хладнокровное понимание того, что щенок, где ни спрячься, не мог бы просидеть там два дня без пищи.

  -Вы можете меня сопровождать? – отец Аврелий обратился к Дюрану и де Шалону.

  Те мгновенно кивнули, поняв, что у него возникла некая мысль. Жасинт де Кандаль проводил их больным и утомлённым взглядом. Аврелий привёл Дюрана и де Шалона к задворкам ректорского корпуса.

  -Мы все время исходили из того, что он спрятался, но игнорировали места... где могли спрятать его, а учитывая, что представлял собой ваш питомец, я вполне могу предположить, что в коллегии немало тех, кто хотел бы видеть его мёртвым. Если допустить, что он – мёртв... – начал Сильвани, переводя взгляд тёмных глаз с молчавшего Горация на побледневшего Даниэля, – то надо проверить мусорные ямы, колодцы, задники зданий и пруд. Вы согласны?

  Гораций де Шалон выразил согласие с мыслью коллеги, но попросил не называть объект поисков 'их питомцем'. Это и неверно, и несправедливо. Пирожок не перепечешь, а они получили эту сдобу уже заплесневевшей... Отец Аврелий кивнул, то ли соглашаясь, то ли не желая спорить, после чего они торопливо обошли торцы корпусов, осмотрели два колодца, пошарили и в выгребных ямах. Переглянувшись и вздохнув, направились к пруду.

  Пруд был неглубоким, но весьма пространным, он тянулся луновидным серпом вдоль ограды, возле дальнего края был заболочен, причём – намеренно. Это была идея отца Обертена Эрвьё, преподававшего начала естествознания, он разводил здесь лягушек – в качестве наглядных пособий, и исследовал фазы заболачивания – исключительно для удовлетворения собственной праздной любознательности. Этот край пруда зарос камышом и рогозом, возле которых плавали тёмно-зелёные круги вонючей тины, которые отец Эрвьё тоже изучал – и визуально, и даже – органолептически. Отец ректор ругался, требовал привести пруд в порядок, уверяя, что болото – позор для коллегии, но не мог убедить отца Обертена, который вдобавок скрестил в банке нескольких тритонов – и выпустил перед началом учебного года их с потомством в водоём. Напустил он туда и несколько десятков усачей, пойманных в местной речушке, с целью изучения и разведения. Но разводились усачи плохо, ибо на них весьма часто накладывал лапу отец повар, втихомолку подкармливавший их да порой подсекавший парочку сачком, ибо любил свежую рыбку. Он тоже не имел ничего против рыбы в пруду, но на болотистую его часть смотрел косо. Однако, сейчас снег скрасил уродливый болотный пейзаж, нахлобучив белые навершия на стебли рогоза и прикрыв гладь пруда ледяной корочкой. Все было бело, чисто, светло.

   – Я осмотрю те заросли, потом сходим к дальнему колодцу в саду – и я уже не знаю, где искать. – С этими словами отец Гораций осторожно прошёл по берегу, обошёл камышовые стебли, закрывшие его от Дюрана и Сильвани и замер.

  Он нашёл то, что искали все.

  Бог весть почему, но оставшиеся на дорожке монахи, переглянувшись, торопливо последовали за ним, хотя он задержался в рогозовых зарослях совсем недолго. Когда они приблизились, Гораций де Шалон, странно, по-птичьи, наклонив голову, изумлённо вглядывался в свою находку. Оба отца-иезуита молча стали по обе стороны от него и не сводили глаз с обнаруженного наконец тела.

   Воистину, en petit buisson trouve-t-on grand lievre...

  Лоран де Венсан был наполовину обнажён, причём, на заднюю половину, лежал лицом вниз в воде и частично был погружён под бурую тину, раздвинув телом стебли рогоза. Неестественный поворот головы позволял предполагать, что его шея переломана, но крови нигде не было видно. Зато было видно другое, заставившее двух отцов переглянуться и попытаться погасить неприличный, искрящийся и фосфоресцирующий в глубинах глаз блеск, с особой силой блеснувший в тёмно-карих глазах отца Аврелия. Из заднепроходного отверстия Лорана де Венсана торчал аккуратно отпиленный и глубоко всаженный внутрь черенок лопаты. Убитый был растлен, причём, весьма жестоко. Однако, как ни дико было увиденное, оно меркло перед ещё одним, совсем уж абсурдным нюансом. На торчащем черенке, оструганном и гладком, был завязан шелковый бантик.

  Ярко-розовый и игривый, как поросячий хвостик.

  Гораций молчал, а отца Сильвани начало вдруг трясти от нервного и истеричного смеха, которым он вскоре заразил де Шалона. Но Дюран, обхвативший голову руками и впившийся ногтями в волосы, был близок к истерике.

  Между тем, подошли ректор, отец Эзекьель, отец Симон, отец Илларий, Франсуа де Мирель и Потье, которые видели проходящих отцов и, двигаясь по их следам на снегу, согласились проводить отца де Кандаля к учителям. Увиденное повергло ректора в шок, отца Эзекьеля заставило побледнеть, отец Симон присвистнул. Коллегиальный гастроном двусмысленно улыбался. Отец Гораций заметил, что надо принести носилки и простыню, глубина здесь, у берега, может быть, небольшой, надо влезть туда вдвоем и вначале обвязать тело, а потом подтянуть к берегу.

  Перспектива лезть в ледяное болото никого не ободрила, ректор почувствовал новый приступ дурноты и головокружение, потребовал немедленно разыскать ему Эммерана Дешана, отца же Эзекьеля, человека весьма серьезного, как и до этого отца Аврелия, стал разбирать нервный смех. Отец Илларий, соображавший всегда чётко и быстро, пообещал вернуться с носилками и братом Эрминием и удалился. Отец Симон, коллегиальный эконом, заметив вдали валяющуюся ветку, подобрал её и попытался промерить глубину дна у берега. К его удивлению, она вся ушла под воду. Он вынул её и поставил рядом. Она была наполовину в серо-чёрном иле, но выходило, что сразу у берега глубина почти по пояс, а до Венсана было почти пять футов. Эконом сказал, что дальше не глубже, чем у берега, он как-то лазил летом за камышами для ремонта крыши, но это всё равно никого не вдохновило.

  Отец Илларий вернулся с отцом Эрминием. К запоздалому ужасу Дюрана, носилки несли Дамьен де Моро и Мишель Дюпон, простыню тащил Филипп д'Этранж, а следом за ним мелькало ещё три-четыре нахально-любопытных мордашки из класса отца Жана Петивьера.

   Ректор, оглядев набежавшую кучу народа, забился в новой истерике. Откуда все взялись? Немедленно в корпуса! Ему удалось развернуть малышей, отдав распоряжение отцу Эзекьелю убрать все лишних и праздношатающихся в помещения. Тот, довольный, что ему не придется вытаскивать осквернённый труп из ледяного болота, поспешил выполнить приказание – да и ретироваться. Однако Дамьен, Мишель и Филипп не сочли себя ни лишними, ни, тем более, праздношатающимися. Они с большим любопытством оглядывали труп, шёпотом потешались и готовились к ещё большей потехе – извлечению трупа из болота. К ним присоединился наглец Гамлет, походя шепотом бросивший идиотский экспромт 'о болотной окраине, страшно вонючей, упокоившей брата нашего, как гадюку живучего, окаянного Каина...упокой, о окраина...', мурлыкал он, не выказывая даже притворной скорби. Невесть откуда показался Котёнок, оглядевший задницу Лорана взглядом столь злым, мстительным и ядовитым, какого в этом кротком существе никто бы не заподозрил.

  Отец Гораций, взяв принесённый отцом поваром трос, огляделся, и тоже замер.

  Даниэль Дюран, отойдя на несколько шагов от трупа, остановившимися глазами, из которых потоком струились слёзы, озирал своих воспитанников, губы его тряслись, руки, сложенные в молитвенном жесте, нервно дергались. Занятый проблемой извлечения трупа и сопровождавшими этот процесс техническими сложностями, де Шалон только теперь, увидя лицо друга, понял глубину его ужаса. Убийство несло следы мщения – нескрываемого и явного. То, в чём де Венсан обвинил Дюрана, было сделано с ним самим. Но это мог сделать только тот, кому был дорог отец Дюран. Гораций де Шалон мрачно оглядел безмятежного Гамлета, внимательного и исполненного неподдельного любопытства д'Этранжа, бестрепетного и сильно возмужавшего де Моро, лениво подпирающего носилки и зевающего Мишеля Дюпона, мстительно улыбающегося зеленоглазого Котёнка...

  Боже мой...

  Часть четвертая.

  Глава 1. Следователи и подозреваемые.

  Глава, в которой отец Дюран плачет,

  два направления расследования приводят в тупик,

  а отец Аврелий возвращает комплимент отцу Горацию.

  Отец Гораций почувствовал, как по телу прошла волна дрожи. Он подошёл к другу, который медленно опустился на колени и безумными глазами глядел на труп в болоте, резко поднял его, сдавил плечи, дождался, пока тот повернёт к нему мокрое от слез лицо. Несколько минут они молча смотрели друг на друга, потом Дюран упал на плечо де Шалона, сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. Отец Гораций тихо прошептал, чтобы тот держался, но сам, понимая, что Даниэль на пределе, повлёк его за собой. С другой стороны отца Дюрана подхватил отец Аврелий, заметивший его состояние, при этом все ещё не сумевший погасить инфернальное свечение в глазах. Отец Эрминий торопливо распорядился опустить принесённые носилки и отнести отца Даниэля в лазарет. Дюпон и Дамьен, взволнованные его недомоганием, торопливо двинулись с носилками за отцом Эрминием, благо, до лазарета было рукой подать.

  Отец Гораций, отозвав в сторону отца Аврелия, попросил его понаблюдать за их питомцами, а сам, оглядев собравшихся, кивнул отцу Илларию. Тот, несколько минут до этого внимательно озиравший покойника, предложил всё же не лезть в воду, а попытаться достать труп багром. Идея оказалась продуктивной, и убитого, хоть и с трудом, удалось немного подтянуть к берегу. К этому времени вернулись Дамьен с Мишелем, который тут же дал совет попытаться накинуть на голову Лорана петлю и вытащить шельмеца. Но тут вмешался Дамьен, посоветовавший зацепиться за то, что выступает над водой. Не обращая на наглецов внимание, отец Гораций, поддерживаемый отцом Илларием, исхитрился схватить ногу Лорана и почти вытянул труп из болота. Вторую ногу зацепил за щиколотку подоспевший сбоку отец Аврелий, несколько минут возни – и осквернённый труп уже лежал на истоптанном снегу.

  Де Галлен, д'Этранж, Потье, де Моро и Дюпон смотрели на труп спокойно и, как с изумлением осознал отец Аврелий, надменно и зло. Ни на одном лице он не заметил ни проблеска жалости, ни сострадания, напротив, чем дальше они озирали труп, тем безжалостнее становились лица, и лишь лицо Мишеля Дюпона было чуть более человечным, чем у остальных. Дюпон скорее напоминал Исайю, с отстранённым удовлетворением наблюдающего исполнение своих мрачных пророчеств. 'Они отвергли закон Господа Саваофа и презрели слово Святаго Израилева, и трупы будут как помёт на улицах...'

  Дурацкий бантик, веселый и рождественский, выглядел особенно неуместно и даже кощунственно.

  При этом сам отец Сильвани удивился отсутствию притворства. Никто не выражал даже видимости горя. В этом было нечто странное, уж артист-то Потье был способен сыграть что угодно, но нет, никто не удостоил убитого изъявлением даже напускной печали. В этом было нечто пугающее, но и почему-то одновременно – импонирующее отцу Аврелию правдивостью чувства и жестоким чистосердечием.

   Тут оказалось, что, отнеся отца Дюрана в лазарет, Дюпон и де Моро оставили там носилки. Они были снова отправлены за ними. Ректор требовал убрать, наконец, эту мерзость, имея в виду то ли кол в несчастном Лоране, то ли нахально розовеющий бантик, но отец Аврелий сказал, что лучше всего сделать это в лазарете. Тут снова подоспели носилки и тело, водруженное на них отцами Горацием и Илларием, Гастоном было накрыто простыней. Отец Аврелий заметил, что тот взволнован, даже перевозбужден. Глаза его странно блестели, руки тряслись, но он вовсе не был подавлен, скорее – пытался скрыть ликование.

  За носилки взялись было снова де Моро и Дюпон, но их потеснили Филипп и Гастон, и в итоге они вчетвером спокойно и размеренно отнесли труп в лазарет к отцу Эрминию. Сзади, в арьергарде, замыкая шествие, с достоинством шёл Котёнок.

  Распорядок дня в коллегии, не менявшийся последние тридцать лет, был скомкан. Почти всех воспитателей уже в который раз собрали у ректора для ответа на единственный вопрос, скорбный и безысходный: 'Ну и что теперь делать, Господи?' Но лик Христа, со стены взиравший на потрясённого ректора, был задумчив и благостен, и похоже, отвечать мсье де Кандалю не собирался.

  Казалось даже, что Господа этот вопрос ничуть не занимает.

  Было предложено собрать несколько отцов для расследования этого ужасного происшествия, постараться быстро осмыслить случившееся и разобраться в нём, найти виновного, известить родителей учеников, и всё это проделать тщательно, но тихо. Жасинт де Кандаль застонал. Боже мой, что скажут хлюсты из городской гимназии и чертовы гугеноты! Подумать страшно! Отец Эзекьель посоветовал ему пока об этом не думать, а делать дело. Надо привлечь своих – Эммерана, Жофрейля, родителей. При этом, надо помнить – facinora ostendi dum punientur, flagitia autem abscondi debent. Преступления надо вскрывать, карая их, но позорные дела надо оставлять скрытыми. Потому расследование лучше попытаться провести самим, при закрытых дверях – januis clausis. Он готов заняться этим, если ему помогут все отцы.

   Здесь неожиданно пожаловал Эммеран Дешан – с новостью столь благой и ошеломляющей, что мсье де Кандаль, как показалось отцам, рухнул во прах пред Господом, на самом же деле у несчастного обессиленного бедами отца ректора просто подкосились ноги. Дешан сообщил, что он только что от мсье Антуана де Венсана. Когда его вызвали – он исполнился мерзейших предчувствий, но l'homme propose, mais Dieu dispose28. Воистину, гнев Господень обрушился на чертову семейку. Тот ничего не знал о случившемся, просто с ним приключился небольшой удар, следствие не совсем праведного образа жизни и чрезмерного пристрастия к винопитию. Таким образом, если за этим ударом не последует ещё один, что ему иногда случалось наблюдать, у них есть по меньшей мере неделя, чтобы во всем разобраться. Раньше Антуану де Венсану в себя не придти.

  Отец Гораций молчал, почти не слушая. Теперь, когда неопределенность конкретизировалась в формы отчетливые и очевидные, он, куда более сильный и выносливый, нежели Дюран, тоже осмыслил весь ужас произошедшего. Он тряхнул головой, прогоняя навязчивые образы. Дамьен. Мальчик, которого он научил пользоваться шпагой и головой... Гастон, чьи страхи он сумел подавить, чьи греховные побуждения старался обуздывать... Нет. Господи, нет. Он не мог допустить, что это кто-то из них. Просто не мог. Но перебрав духовных чад отца Дюрана, почувствовал, что на сердце потяжелело.

  Зеленоглазый Котёнок просто физически не способен был сотворить подобное. Сердобольный д'Этранж? В отчаянии он, возможно, и способен на глупость, но сделанное не несло на себе печати отчаяния, всё было продумано изуверски. Однако... однако... Кол в вампире... Они склонны были думать, что это знак мести, но нет ли в этом акте убийства – мистического опасения, что вампир не умрёт? Но Дофин? Утончённый эстет с девически тонкими пальцами и нежной улыбкой? Однако, эта версия всё же нуждалась в проверке. Дюпон? Спокойный, разумный, в нём озлобления никогда не замечалось, а уж навязать шутовской бантик на черенок лопаты ему бы и в голову не пришло. А впрочем, ему нельзя отказать в проявлениях богатой фантазии, правда, кулинарной... Боже мой...

   Между тем чуть воспрянувший духом отец Жасинт отдавал распоряжения – вызвать на завтра всех родителей... – он поморщился, – кроме этой женщины, – он замахал пальцами, вспоминая имя Аманды де Галлен, – Впрочем, Андрэ де Моро приехать из Этрабонне все равно не успеет, но известите его, пусть приедет, как только сможет. Отцам Эзекьелю и Аврелию поручается расследование. Справиться за три дня – дольше медлить с похоронами нельзя. Привлекать Дешана. Да, все происшедшее, особенно противные подробности, – Жасинт де Кандаль содрогнулся, вновь вспомнив мерзостный розовый бантик, – не афишировать. 'Воспитанникам запретить упоминать в письмах родным детали происшествия. Сегодня же, первым делом опросить всех, кто учился с ним. Отец Симон будет вам в помощь. Докладывать лично мне'.

  Все ученики отца Дюрана, транспортировав труп, собрались тем временем в лазарете и, окружив постель отца Даниэля, пытались успокоить его. Здесь их и застали отцы Эзекьель, Аврелий и Гораций. Не обращая внимания на пришедших, все ученики вразнобой уверяли, что не имеют никакого отношения к гибели де Венсана, клялись Пресвятой Девой и Господом, что никто из них не убивал его, убеждали, что он не должен расстраиваться по пустякам и губить своё здоровье...

  Даниэль Дюран молча смотрел на них, в глазах его стояли слёзы.

  Отец Гораций попросил минуту внимания и сообщил всем решение ректора о расследовании. Сам он острым взглядом впился в лицо де Моро и Потье, но не обнаружил там следов страха или замешательства. Все остальные тоже были настроены достаточно безмятежно. Отцы велели всем вернуться в спальню и ждать их, сами же направились в сарай при лазарете – осмотреть тело. Гораций хотел было остаться с Дюраном, но заметив его пустой взгляд, вышел следом за отцом Аврелием.

  Процедура была не из приятных, но никто отцам-иезуитам ничего приятного и не обещал. Извлечённый черенок лопаты был отпилен ровно и аккуратно. С конца заострен. Розовый бантик был шелковым, концы его, слегка подмоченные и испачканные в тине, закручивались На теле покойного почти не было повреждений, только несколько царапин, особенно выделялась одна спереди, шедшая вниз по ноге, от паха до колена. Перелом шеи был страшен, нужен был удар могучей, почти нечеловеческой силы, чтобы так изувечить.

  Да полно, мог ли вообще шестнадцатилетний отрок сотворить такое? Отец Эзекьель, неизменно спокойный и рассудительный, предложил действовать последовательно и неторопливо, несмотря на предписанную ректором спешку. Понятно, что точное время гибели несчастного установить им не удастся. Об орудии преступления говорить пока рано. Нужно исходить из имеющегося. Черенок и бантик. С них и начнём.

   С них и начали.

   Вызванный ими эконом, отец Симон, сообщил, что, хоть он совершенно не имеет понятия ни о каком бантике, насчет черенков от лопат сведениями располагает. Притом, полными. Отец де Кандаль распорядился закупить их у поставщика, мсье Лефлера, для починки имеющегося садового инвентаря. Что и было сделано им, отцом Симоном, в августе, перед началом занятий, причем, закуплено все было бесплатно, так как сынок мсье Лефлера учится в третьем классе у них же в коллегии. Закупленные черенки были вставлены в лопаты и грабли, нуждающиеся в починке, кроме того, садовник отец Жеральд попросил его сделать две небольшие грабли с короткими черенками для прополки его оранжерейных редкостей, что он и исполнил для отца Жеральда в точности. Отпиленные же концы черенков, в чаянии, что они могут понадобиться на щепки для подвязки помидоров, он, отец Симон, сложил в сарае, возле конюшни, недалеко от нужника.

   – И никто не просил вас, отец Симон, отомкнуть сарай?

  Отец Симон, человек не менее спокойный и рассудительный, чем отец Эзекьель, безмятежно и смиренно ответил, что никакой надобности в этом не было, ибо сарай этот отродясь не запирался, якоже воровать там было абсолютно нечего. Кроме старого хлама да ветхой рухляди, там никогда ничего ценного не хранилось. Рухлядь же он, как рачительный хозяин, выбрасывать не любит в чаянии, что она может когда-нибудь понадобиться, ибо всем известен дурацкий закон подлости: стоит что-то выкинуть, оно тут же оказывается потребным до крайности.

   – И вы не заметили, чтобы там кто-то крутился? Рядом с сараем?

  Отец Симон охотно разъяснил, что крутятся там все кому не лень и – целый день, ибо натурально, рядом-то нужник. Кроме того, с другой стороны – оранжерея, там префектовский сынок раскопки затеял, и там тоже, натурально, постоянно крутился в последнее время кто попало.

   – А можно ли залезть в сарай незаметно?

  Это – проще простого, тихо пояснил святой отец, ибо сарай как раз за упомянутым нужником расположен, его закрывает – слева – конюшня, а справа – две копны коллегиального сена, для нужд оной конюшни им же, отцом Симоном, и закупленного.

  Отец Эзекьель помянул нечистого, отец Аврелий усмехнулся, отец Гораций, не принимавший участия в расследовании, почесал за ухом.

  Первый след вёл в никуда.

  Однако, отец Симон проинформировал товарищей по ордену, что оный черенок кто-то заточил, чего он не делал... Это сообщение, хоть и было интригующим, тоже никуда не продвигало. Кто мог это сделать? Разумеется, убийца. Вопрос снова зависал в воздухе. Хорошо, Бог пока с ним, с черенком. Откуда же взялся бантик? Он-то возле нужника наверняка не хранился! Отец Симон уверил их в этом, но сообщил, что сведениями об этом может располагать отец Петивьер, ибо он две недели назад был послан отцом Жасинтом для приобретения безделушек для украшения рождественской елки, его ребятишкам было поручено клеить длинные цепи из золотой бумаги, обвязывать шарики из пакли цветной мишурой, да делать мешочки для сластей и орехов с разноцветными завязочками. Не удивится он, отец Симон, что это, натурально, и есть от оного мешочка завязочка...

  Отец Жан Петивьер, приглашённый на расследование, уже видевший бантик на трупе, мрачно признал, что он и вправду был уполномочен отцом ректором приобрести все необходимое для Рождества, и в числе прочего закупил у приказчика из лавки мадам Бланш Гарлон разноцветные ленточки, пяти цветов длиной по десять футов каждая. Был ли среди них розовый? Да, имелся. И где же они хранились? Отец Петивьер пожал плечами. В нижней рекреации его питомцы готовили украшения для елки, там же, в шкафчиках все и хранилось.

   – Но ведь шкафы эти открыты!

  Истинно так, а чего их запирать? Там лежали пакля да цветная бумага, да ножницы, да старый утюг. Кому они нужны?

   – Ну и кто мог взять ленту? Получается, любой, кому вздумалось пройти через рекреацию?

  Истинно так, согласился отец Жан. Не мог же он знать, для какой кощунственной цели некто утащит обрывок ленты? Знал бы – спрятал. Да только он – не Кумская сивилла, чтобы будущее прозревать. Отец Эзекьель опять помянул нечистого, отец Аврелий снова усмехнулся, а отец Гораций ещё раз почесал за ухом.

  Второй след вёл туда же, куда и первый.

  Затем они направились в ректорский корпус, где устроились в небольшой комнатке отца Аврелия, куда решено было приглашать всех подозреваемых по одному. Но и это никуда не продвинуло следствие. Дамьен де Моро, вызванный первым, не мог сообщить по поводу болотной находки ничего интересного. Он не убивал упомянутого отцом Эзекьелем Лорана де Венсана, ничего ему в задний проход не совал, и никаких бантиков ниоткуда не брал. Он не вор! В сказанном готов присягнуть на Библии, пред ликом Господа нашего Иисуса Христа.

  Дамьен истово перекрестился.

  Гастон Потье был задумчив и философичен, при этом кончик его губы имел странную тенденцию загибаться вверх. Воистину жизнь наша тленна и быстропроходяща, непрочна и суетна, сообщил он, и человек не властен над духом, и нет власти у него над днём смерти, и не спасёт нечестие нечестивого. 'Видел я, что хоронили нечестивых, и они забываемы были в городе, где они так поступали...' Как совершенно правильно отметил Экклезиаст в восьмой главе писания своего: 'Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло, но я знаю, что благо будет боящимся Бога, а нечестивому не будет добра...' Его вернули от философичных пассажей Экклезиаста к сути обсуждаемого вопроса. Когда он последний раз видел своего сокурсника? Потье был точен. 'Да всего час назад, когда отцы собирались вынимать у того из задницы черенок!'

   -Живым! Живым когда видели?

  Ах, живым... Живым Гастон видел его в тот день... Господи, дни-то как смешались... когда вернулся Котёнок, вот когда!

   В этот день он, Потье, видел Лорана днём, за обедом, а потом, чуть позже, они встретились около нужника. Подумать только, это и была их последняя встреча...На лице Потье застыло выражение гамлетовского недоумения. Кто бы сказал ему об этом заранее – на скрижалях памяти своей запечатлел бы он это последнее видение навечно... о, Summa dies et ineluctabile fatum... 'Ах, нужник.. А не он ли взял в это время черенок от лопаты из сарая отца Симона?' Потье резко отверг подобное предположение. Никакого черенка он в руках никогда не держал, и впредь оный, с учётом того, где он побывал, не возьмёт в руки ни за что. Хоть вы его режьте. Видел ли он бантики в нижней рекреации? Гастон пожал плечами. Они с Франсуа де Мирелем устанавливали там елку. Мишуру видели. Но никакого бантика он не брал.

  Мишель Дюпон был не менее спокоен и сдержан, чем отец Эзекьель. Чем он может служить отцам-следователям? Он выразил надежду, что отцы-педагоги не думают, что он замешан в этом происшествии? В каких отношениях он был с убитым? Ни в каких, Мишель был твёрд. Ни в родственных, ни в дружеских. Покушался ли он на жизнь Лорана де Венсана? Боже упаси, нет. Знает ли он, что для осквернения тела был взят черенок от лопаты из сарая отца эконома? Этого Дюпон не знал, но черенок при транспортировке тела в лазарет видел. Ужасающее зрелище, нескоро забудешь. Видел ли раньше этот розовый бантик? Мишель не был уверен, но, кажется, малыши играли с такими ленточками, когда наряжали елку.

  Филипп д'Этранж выглядел как его любимый кот Амадеус, когда тому удавалось поймать жирную библиотечную крысу. Ничто, абсолютно ничто не могло нарушить мягкого благодушия и отрешенного спокойствия графского отпрыска. 'Не он ли убил Лорана де Венсана?' Нет, не он. 'Знает ли он, кто мог сделать это?' Нет, не знает. 'Не брал ли он черенок из сарая?' Нет, не брал. Бантик? Нет, и бантика он не брал.