Текст книги "Вольный стрелок"

Автор книги: Ольга Миленина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Ольга МИЛЕНИНА
ВОЛЬНЫЙ СТРЕЛОК

Глава 1

…Кажется, мне снилось что-то очень приятное.

Может быть, бутылка хорошего красного вина, густого и терпкого, упрятанного в темный кусок стекла с яркой этикеткой. А может быть, стол, заставленный блюдами итальянской кухни, остро пахнущими чесноком, оливковым маслом и базиликом, – и обязательно пирожными, желательно разными. А может быть, мужчина. А может, все вместе – секс, а после вкусная еда, сладкое и бутылка вина. Разве можно придумать более заманчивую картину?

В общем, не знаю, что именно это было. Но в любом случае что-то из вышеупомянутого – потому что вряд ли что-то еще могло вызвать у меня такое сладкое ощущение и радостную улыбку по пробуждении. А когда меня разбудил телефон, я точно улыбалась – широко, достаточно по-идиотски.

– Все спим? – Голос на том конце не дождался даже моего хриплого «алло». – Нормальные люди давно на работе – а звезды, естественно, спят. Между прочим, планерка уже закончилась – вспоминали там тебя, звезда ты наша!

Наташка Антонова, первый зам главного редактора, как всегда язвила – обычная ее манера разговора со всеми. Даже со мной – старой своей подругой, с которой работает бок о бок в одной газете вот уже почти одиннадцать лет.

Правда, в моем случае к обычной Наташкиной язвительности примешивается одна древняя история, которая имела Место восемь лет назад и после которой она меня стала ревновать к главному. Не скажу, чтобы безосновательно – но в любом случае все было несерьезно, как и положено в газете, и длилось очень недолго.

Но тем не менее ревность в ней осталась – и до сих пор прорывается в ее тоне почти всякий раз, когда она со мной разговаривает.

Я к этому привыкла – и потому, не реагируя на ее слова, молча дотянулась до пачки «Житана» без фильтра и прикурила. А потом, все еще не слишком хорошо соображая, подумала, что, наверное, выгляжу сейчас максимально отвратительно – голая девица, абсолютно сонная, с сигаретой в зубах, с дебильной улыбкой на лице с размазанной косметикой вряд ли может быть эстетичным зрелищем. Хорошо, любоваться им некому. Уже некому.

– Никак проснуться не можешь, Ленская? С похмелья небось и еще и мужик рядом? Ну отвечай – мужик? – В Наташкином голосе был упрек – потому что она сама уже ответила на этот вопрос. И наверняка думала сейчас про себя, что некоторые настолько обнаглели, что позволяют себе развлекаться с мужчинами и спать допоздна в ущерб работе – в то время как другие, куда более сознательные и целиком отдающие себя любимому делу, просто не имеют времени на личную жизнь.

– Что за мужик – где подцепила?

– Да не один, Наташ, – трое их. А, даже четыре, чего-то я его не заметила, четвертого, маленький он какой-то. – Я поморщилась, затягиваясь крепким, особенно отвратительным на голодный желудок «Житаном». Думая, что она прям прозорливица – мужчина в моей постели этой ночью действительно был, но ровно в Девять утра ушел. И спиртное было – и в ночном клубе, куда он меня пригласил, и дома потом, – хотя от бутылки-полутора хорошего вина никакого похмелья у меня нет и быть не может. – Так кто там поминал-то меня на планерке?

– Главный, естественно. – Наташка снова стала деловитой. – Интересовался, где его любимый спецкорреспондент обретаться изволит – и какой очередной сенсацией планирует в ближайшем будущем осчастливить родную газету.

Вот по этому поводу и отрываю звезду российской журналистики от драгоценного сна…

– Имей совесть, Антош, – первое апреля позавчера было, – произнесла с вялым, полусонным укором, давая Наташке понять, что ей не стоило меня будить по такому поводу. – Я, между прочим, только во вторник материал сдала, а сегодня еще пятница. Имею я право отдохнуть, как ты думаешь?

– Трахаться поменьше, надо по ночам – и вставать пораньше и газеты читать, —.холодно парировала .Наташка. – Вышел твой материал. Шефу, между прочим, звонили уже тобой обиженные, опровержение требовали напечатать, судом грозят. Как обычно – ты пишешь, он отдувается…

Я молча затянулась, не замечая деланной озабоченности в Наташкином голосе. У меня всегда все чисто – если уж пишу, то только когда факты есть.

Голые, из пальца высосанные сенсации – не мой профиль, и это всем прекрасно известно. А что касается телефонных протестов и угроз обратиться в суд – так почти по каждому моему материалу такое происходит. Не нравится почему-то людям мое творчество – вот какая незадача.

– Сережа на планерке тебе дифирамбы пел, когда номер разбирали, – неохотно признала Антонова после некоторой паузы. – Все, мол, в дерьме, одна Ленская в белой шляпе. Газета дрянь, материалы скучные, срочно представьте план на две недели вперед и чтобы в каждом номере была ударная статья. А лучше две.

Так что давай выкладывай – когда сдашь и что за тема?

– Ну соберусь сейчас, приду – загляну к нему, – начала было, но меня оборвали.

– Уезжает он через полчаса – а мне план ему представить надо. Он мне в приказном порядке – чтоб Ленская заранее тему сообщила. А то, говорит, белокурая наша бестия как диверсант в тылу врага – ходит по этим тылам сколько сочтет нужным, что творит, одной ей известно, а потом как выложит, так хоть стой, хоть падай. Ну давай, Юлька, не тяни!

Легко сказать – не тяни. У меня даже ни одной четкой идеи не было.

Имелся как всегда, пяток – десяток сюжетов – но ни с одним из них полной ясности не существовало. Где-то нужно немного подождать, где-то фактуры не хватает, где-то копать нужно всерьез, где-то свидетелей искать, да еще и разговорить их надо, помимо того, что найти. И ни одной наводки. Ни писем никаких подметных, ни звонков от доброжелателей, готовых слить компромат на кого-нибудь известного, – полный ноль.

Нет, вариантов, конечно, много – от незаконных поборов в школе и взяток в военкоматах до воровства на столичном автозаводе и похождений депутатских помощников, – но для меня мелковато, да и скучно мне такое. Мне надо, чтобы тема цепляла. Бывает, на ерунду какую-нибудь наткнусь, ляпнет кто-то где-то что-то или заметка крошечная в другой газете проскользнет – а у меня сразу предчувствие появляется, что из этого можно суперматериал сделать. Но сейчас…

– Наташ, сплю я еще, – призналась честно, больше всего желая повесить трубку и вернуться обратно в тот сладкий сон – которой казался куда слаще невыспавшейся, пропахшей «Житаном» реальности. – Планы есть – но думать надо.

Вот посплю еще – может, чего в голову и придет. Или в контору приду, на телефоне посижу, газеты полистаю…

– Шеф ждет, Ленская, – сухо напомнила Наташка, вдруг вспоминая, что она первый зам, а значит, обязана быть строгой и неумолимой. И никакие личные отношения роли играть не должны. – Тебя-то не было сегодня – а я от Сережи выслушала по полной программе. За тебя в том числе – расскажу, когда заявишься.

Все, даю тебе две минуты, и трубку не вешай – сиди и думай. Поняла?

Я дотянулась до пачки, закуривая вторую «житанину», огляделась по сторонам, словно рассчитывая наткнуться взглядом на идею. Но ничего такого не увидела вокруг. В комнате привычный для меня и неудивительный при моей жизни и натуре бардак, но никаких следов сенсаций. Кровать изжевана и пуста, в углу у музыкального центра куча дисков, чьи обложки вряд ли на что-нибудь меня натолкнут, шкаф с вещами закрыт, туалетный столик завален, но только косметикой, белые стены густо испещрены не идеями, но синими, красными, зелеными и желтыми пятнами – результат моего, так сказать, творчества в качестве несостоявшегося дизайнера, регулярно преображающего собственное жилище. Вот и все, пожалуй.

И в голове такой же хаос. Смутные обрывки сна, неровные клочки идей, бесформенные кляксы мыслей.

– Ну? – Наташка была неумолима, видно, главный и вправду разошелся и она боялась не выполнить его приказ. На него находит иногда – и я, в общем, понимала ее состояние. Хотя она мое – нет.

– Ну есть кое-что, – произнесла неуверенно, не зная точно, чем закончится фраза. – Не по телефону, конечно…

– Юлька, мне из-за тебя голову открутят – а она мне нужна, между прочим.

В голосе Наташки был дружеский укор, а не начальнические нотки. И я выхватила из хаоса первое, что попалось под руку, – понимая, что попалось совсем не то. Нечто совершенно неконкретное, просто кусок информации, который вчера показался мне любопытным – но не более того.

– В общем, это расследование, – ляпнула решительно, говоря себе, что тему потом можно перезаявить, ничего страшного – а сейчас главное, чтоб меня оставили в покое. – Тут вчера информация проходила, что банкир один умер.

Ума-тов, Улетов… нет, Улитин. Вот хотела покопаться…

– А что тут копаться – ну умер и умер. – Наташка была разочарована и недовольна, кажется, справедливо подозревая меня в желании от нее отвязаться. – Ладно если бы убили – а то…

– Во-первых, ему было всего тридцать три – а не мне тебе говорить, как банкиры пекутся о своем драгоценном здоровье, – выговорила медленно и весомо, стремясь придать своим словам как можно больше убедительности. – А во-вторых…

Ты слышала, чтобы хоть один банкир умер сам?

– Да вроде нет, – после некоторого раздумья выдавила из себя Наташка, кажется, сраженная вескостью моего довода – хотя надо признать, что я была сражена не меньше ее, не ожидала от себя столь глубокого афоризма. – Так ты думаешь…

– Да что тут думать?! – уронила категорично. – Банкиры сами не умирают.

А теперь отстань…

Когда я забралась обратно в постель, на губах у меня была все та же дебильная улыбка – которую я хранила как пропуск в тот сладкий сон, из которого меня вырвали. И стоит его предъявить, как. меня тут же впустят обратно – туда, где нет планерок, летучек и сенсаций, где нет торговцев воздухом и бандитов, врущих политиков и проворовавшихся чиновников. И покойных банкиров, кстати, тоже. И еще там нет предложений взять деньги за отказ от темы или рекламную статью, нет угроз по телефону и в лицо, нет недвусмысленных намеков на неприятные последствия.

В общем, это тот мир, который совсем не похож на мой – который девственно-наивен, розово-чист, по-детски невинен. И потому, несмотря на всю свою приятность, ужасно скучен. И может, по этой причине я сдала пропуск и, сев рывком, вернулась обратно в реальность.

Потому что тут куда веселее…

Стрелка весов замерла на отметке шестьдесят пять. Заставив меня непонимающе покачать головой.

Я оглядела себя удивленно – а потом и их. Сломались, что ли? Я ведь только после душа, голая, и нет на мне одежды, которая могла бы весить пять кило – если такая тяжеловесная одежда вообще существует, водолазный костюм и бронежилет не в счет, естественно. А украшения – достаточно скромные и немногочисленные – тянут граммов на сто, может, и то вряд ли.

Ну конечно – вода! Я только вылезла из ванны, а так как всегда ненавидела вытираться, я мокрая вся насквозь, на мне ж черт знает сколько воды!

Мысль успокоила на мгновение, и я решительно стащила с никелированной сушилки полотенце и, вытершись яростно, встала обратно на белый плоский квадратик. С недоумением отмечая, что вешу по-прежнему шестьдесят пять килограммов.

Ну просто хамство – пытаться с самого, можно сказать, утра испортить мне настроение! Ничего, что уже двенадцать – раз я только встала, значит, еще утро. И тут такой пассаж. Не то чтобы я жутко расстроилась – к внешности я отношусь не слишком трепетно, некогда мне особо ей внимание уделять, она сама о себе заботится. Занимается, так сказать, саморегулированием. Но все же немного неприятно. Совсем чуть-чуть.

Рост у меня ровно сто шестьдесят восемь сантиметров. И кто-то шибко умный – кто всегда представлялся мне неимоверно худым, комплексующим по поводу своей худобы человеком, ненавидящим тех, кто не гремит костями при передвижении и кому мягко сидеть благодаря слою жирка в соответствующем месте, – высчитал, что при таком росте весить я должна пятьдесят восемь кило. Меньше можно, больше нельзя. Две недели назад я, кажется, весила шестьдесят один с половиной – и это тоже ничего. Но шестьдесят пять…

Я презрительно покосилась на лживые весы. Обещая им, что если они обманут меня и завтра, я выкину их и заменю на новые, которые окажутся поумнее и не будут меня гневить. А потом босиком пошла в прихожую, к большому, во весь мой рост, зеркалу. И удовлетворенно отметила, что вроде все как всегда.

Маленькие жирненькие грудки совсем не выросли и торчат себе довольно дерзко для моих почти двадцати восьми лет. Попка, по-прежнему смотрящая вверх, не обрюзгла и не опала к пяткам. Может, ляжки стали чуть потолще, так это нестрашно – я все равно ношу обтягивающие джинсы, а раз в них влезаю, значит, все в порядке. И намек на животик, похоже, появился – такой легкий, но предметный намек. И складки имеются, если нагнуться. А так все очень ничего.

«Да не очень ничего, а просто супер!» – поправила себя с улыбкой. Для моего возраста да с моим образом жизни – действительно супер. Ну вены на ногах проступили кое-где – так это значит всего лишь, что у меня кожа тонкая, мне это в плюс опять же. Да и под джинсами не видно никаких вен, и в постели тоже – в последнее время я начала надевать чулки перед сексом. Партнеры мои, кстати, от этого в полном восторге – им кажется, что я специально этакий декадентски-порочный образ роковой женщины создаю.

Так что все супер. Ну а то, что поправилась – так никто пока этого не замечал, кроме чертовых весов. Тем более, если честно, вес у меня все время гулял и худобой я никогда не отличалась. Я всегда такой была – жирненькой, плотненькой, пухленькой, не знаю, как точно сказать. И всегда пользовалась вниманием – может, не повышенным, но с меня хватало.

И тот, кто уехал от меня сегодня утром – кажется, ему не показалось, что я слишком много вешу, кажется, он пребывал в жутком восторге. По крайней мере об этом свидетельствовало его поведение – и ночью, и утром, что еще важнее. Я, правда, пребывала в полубессознательном состоянии – но отметила наличие эрекции, от которой не стала его избавлять, притворившись крепко спящей. Потому что не хотела, чтобы он меня видел с размазанной косметикой. А то, что мужчина желает тебя еще и утром, – это лучший комплимент, на мой взгляд. Хотя он его и словами подкреплял – но для меня эрекция куда более весома.

Так что я сказала себе, что черт с ними, с лишними килограммами. Хотя все равно хамство – если учесть, что диета моя в основном состоит из кофе и сигарет. Ем-то один раз в день – редко когда два. И поздно вечером притом, соорудив что-нибудь быстро из того, что есть дома. А дома есть запас пасты – итальянское название того, что по-русски некрасиво именуют макаронными изделиями, – закупила в прошлом месяце сразу три пятикилограммовых упаковки в своем любимом итальянском оптовом магазине. И для соуса всякие компоненты – маслины, оливки и консервированные помидоры в гигантских банках. И оливковое масло, разумеется, – какое же итальянское блюдо без оливкового масла? И еще есть дома круг итальянского же сыра пармезан, которым положено эти самые спагетти посыпать. Дорогой, гад, – но концепция превыше всего.

Вкусно поесть я всегда любила —" хотя до того, чтобы готовить долго и вдумчиво, руки не доходят, это я на будущее отложила. Но за полчаса приготовить соус из консервированных помидоров с луком и чесноком и базиликом, сварить спагетти и потереть кусочек сыра – это мне вполне по силам. Равно как и изредка побаловать себя чем-нибудь более сложным типа лазаньи или домашней пиццы.

Да, еще в мою диету входит вино – оно, как и кофе и сигареты, одна из главных ее составных частей. Красное итальянское вино в пятилитровых упаковках, которое я закупаю все в том же итальянском супермаркете – там куда дешевле, чем в магазине, и есть стопроцентная гарантия, что вино качественное и не испорченное неграмотным хранением. Конечно, может, это не очень престижно – пить дешевое молодое вино из пакета, втиснутого в картонный прямоугольник, – но меня устраивает. И опять же по средствам – что при моей скромной зарплате немаловажно. И опять же не надо бегать по магазинам, чтобы гарантировать себе к обеду традиционный бокал вина.

От вина, правда, не толстеют. Равно как и от кофе, который я тоже закупаю впрок, килограммов по десять. И от «Житана», за которым совершаю регулярные набеги на оптовый рынок у Киевского вокзала. От спагетти, впрочем, тоже – средиземноморская кухня" с читается самой полезной и сбалансированной в плане калорий. Значит, виновато сладкое – без которого я не могу. Сахар в кофе и обязательное пирожное или два в день – это, увы, неизбежно. С детства люблю сладкое – и с годами не изменилась.

"Что ж, пора начинать новую жизнь, – сообщила себе, отходя от зеркала.

– С завтрашнего дня и начнем. Нет, лучше с понедельника. Еще лучше бы с первого мая – значимее как-то, – но это еще почти четыре недели ждать. Так что придется с понедельника. Овсянка на воде по утрам, творог днем и стакан кефира вечером – вот все килограммы и уйдут быстренько. И курение сократить – пачку в день вместо двух – и заняться наконец физкультурой, тренажер купить какой-нибудь.

O'кей?"

Я так часто себя обманываю – и что самое смешное, всякий раз удается.

Хотя, произнося нравоучения, адресованные самой себе, и обсуждая с собой планы на новую жизнь, я прекрасно знаю, что ничего не изменится. Потому что я привыкла жить так, как живу, и ничего не хочу менять, и меня все устраивает – более чем.

Обилие косметики на туалетном столике, за который села, вернувшись из прихожей, – это тоже связано с вечно живущими во мне и столь же вечно неосуществляемыми планами на новую жизнь. Как минимум половина всех этих разнообразных кремов, гелей, пудр и прочих якобы чудесных средств – таящих так и не познанное мной волшебство в тюбиках, флаконах и коробочках, – наверное, уже пережила срок годности. А я ими так и не попользовалась – хотя и собиралась.

Но похоже, что все, что мне нужно для ухода за собой, – это лак для ногтей, контурный карандаш для губ, стойкая помада и тушь для ресниц. Можно еще в принципе подвести веки – но это редкое занятие, на это надо желание и время.

А так – пятнадцать минут, и все дела. И две минуты на прическу – специально стригусь коротко, чтобы не иметь проблем с волосами.

Свинство, конечно. Тем более что имеется среди моих многочисленных знакомых хозяйка салона красоты. Когда-то еще на заре, так сказать, кооперативного движения я ей хорошую рекламу сделала – абсолютно бесплатно, искренне восхищаясь женщиной, которая открыла собственное дело и хочет заработать денег. А потом еще и о проблемах ее писала – ее прикрыть пытались, потому что районному чиновнику взятку не дала.

Я тогда наивная была – коллеги уже на кооператорах деньги делали, а я только раз согласилась всем ее процедурам подвергнуться бесплатно, да еще и какую-то неловкость ощущала. Куче знакомых ее порекомендовала, познакомила ее с девицей, которая у нас о моде и стиле стала писать, – а сама за девять лет знакомства раз, наверное, девять у нее и была. Хотя она молодец – позванивает регулярно, с праздниками поздравляет. В отличие от многих из тех, кому я помогала своими статьями – и которые восприняли их как должное. Может, потому, что им платить за это не пришлось.

В любом случае задумываться об этом всерьез еще рано – о более тщательном уходе за собой. Потому что пока главное, что мужчинам я нравлюсь такая, какая есть, – и приведение себя в порядок отнимает минимум времени.

Считай, полчаса назад встала, и вот уже готова. Одеться только осталось – что в связи со скудностью гардероба длительным процессом не является. Шесть пар максимально обтягивающих джинсов – черные, темно-синие, голубые разной степени яркости и разной толщины, от зимних до совсем тонких – и столько же не менее обтягивающих черных свитерков и водолазок. Одно пальто – на зиму, холодную весну и холодную осень, один блестящий виниловый плащ – на все прочие периоды, кроме жаркого лета. И восемь пар обуви – ботинки и полусапожки на разные сезоны.

И ничего больше – если не считать одного кожаного черного платья, официально строгого и одновременно неформального, купленного на всякий случай.

А так – ни белья, не носимого принципиально, ни шуб и дубленок, на которые нет денег и желания, никаких блузок, юбок, босоножек и прочих любимых женщинами вещей.

Должна признаться – жутко удобно. Всегда исповедовала ленинский принцип – лучше меньше, да лучше. Минимум вещей – зато все дизайнерские, приобретенные на распродажах в бутиках, что моя скромная зарплата позволяет. И никакой головной боли. Жарко – надела тонкие джинсы, тонкую водолазку и тонкие сапожки или ботинки, холодно – соответственно наоборот.

Сейчас апрель, правда, самое начало, ни туда ни сюда – вот я и выбрала нечто среднее. Ощущая, что джинсы застегнулись с некоторым трудом. Вчера застегивались нормально, никаких сложностей я не заметила – а вот сегодня после этих чертовых весов сразу стала мнительной.

Но я себя успокоила тут же. Себя надо любить и уж если заниматься самокритикой, то редко и по минимуму. И ни в коем случае не утром. Потому что впереди длинный день и ни к чему начинать его с невеселых мыслей. И куда лучше забыть о весах и выпить традиционную вторую чашку кофе в теплой приятной обстановке. Первая нужна, чтобы проснуться, а вторую я всегда пью перед выходом, этакий посошок на дорожку. От которого получаю удовольствие, а заодно вспоминаю, не забыла ли что в процессе сборов и что предстоит сегодня сделать, кому позвонить, куда съездить. Память у меня в этом плане совсем не девичья, да и записная книжка имеется – но всегда есть шанс, что за кофе появится в голове умная мысль.

А вот сейчас была пустота. И потому я просто наслаждалась кофе с пятой уже за сегодня сигаретой, задумчиво оглядывая спальню – пить по утрам кофе я предпочитаю здесь, ем в гостиной, а кухню использую только для приготовления пищи. И любовалась флаконом моих любимых духов – от Готье, абсолютно феноменального, на мой взгляд, дизайнера. Для вещей его, чересчур ярких, смелых и даже эпатажных, я слишком небогата, консервативна и уже немолода – а вот туалетная вода и духи подходят мне идеально. Может, потому, что прячутся во флаконе, выполненном в форме нехуденького женского тела, напоминающего мое собственное. А может, потому, что запах их столь же отвратителен, как я сама, – и сразу оповещает мир, что охотник за падалью вышел на тропу войны.

Это, может, резко – насчет охотника за падалью, – но ведь я же любя. Да к тому же как себя еще называть, если я живу сенсациями и скандалами, расследованиями и разоб-. лачениями? Наживаясь – весьма условно, с учетом небольтой по нынешним журналистским меркам зарплаты – на чужих бедах.

Когда-то работа в газете была для меня чем-то совсем иным – я благодаря ей мир познавала с самых разных сторон, боролась за справедливость и удовлетворяла собственное тщеславие. А после лет так пяти – семи работы поняла в какой-то момент, что ничего нового я уже не увижу. И еще поняла, что тщеславие полностью удовлетворено – когда видишь в тысячный раз собственную фамилию под статьей, это не то что не радует, но даже утомляет. И еще поняла, что бороться за правду с газетных полос почти бесполезно – потому что это раньше к газете прислушивались, одной статьей можно было чиновника снять, или помочь нуждающемуся в помощи, или реабилитировать гонимого, оклеветанного или по ошибке осужденного. Но потом на газету стало всем плевать – а к тому же слишком много их развелось, газет, и слишком много непрофессиональных и ангажированных, так сказать, журналистов.

Так что лично я работаю в газете просто по привычке. И еще потому, что больше никем быть не могу. Я как этакий солдат удачи, который уже доказал все себе и другим и столько воевал, что ему ни деньги не интересны, ни цели, ради которых он воюет, – но ничего другого, кроме как воевать, он не умеет. И свобода опять же, свежий воздух, не надо каждый день в офис ходить в строгом костюме и терпеть над собой начальство. А то, что порой пули свистят и в случае ошибки можно дорого за нее заплатить, – так это издержки профессии.

Так что я своего рода солдат удачи. Или – неудачи. Потому что удача моя – это неудача для всех остальных. И для тех, про кого я написала, и для тех, кто их окружает. И для читателей отчасти тоже, потому что они убеждаются в очередной раз, что жизнь полна дерьма, а кругом не правда и несправедливость, продажность и беззаконие.

Но я тут ни при чем. Мое дело – воевать. Вот я и воюю…