Текст книги "Вольный стрелок"

Автор книги: Ольга Миленина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 9

– Как гонорар платить – так копейки, а как снимки нужны, так мне звонить. – Голос на том конце был явно недоволен моей просьбой. – Что, ни у кого из ваших нет, что ли? Пять рыл в фотослужбе – и ни у кого нет?

Мне не хотелось объяснять ему, что с нашими редакционными фотографами я еще не говорила – потому что идея пришла мне в голову только что, почти в двенадцать ночи, и ждать до завтра я не могу. Не хочу, точнее.

– Да откуда у них, Яш? – Я вложила в тон максимум пренебрежения, зная, что ему это понравится. – Ты же в курсе – они ремесленники, им лишь бы номер окучить, гонорар снять. Приехали, отщелкали и дальше бежать, на следующую съемку. А ты художник. Я вот всем говорю – если хорошая съемка нужна или кадры редкие, Яше звоните, у него есть…

– Ну и звонят – а толку? Полчаса выясняют, есть ли это, есть ли то, и когда отснято, и когда могу привезти – а потом оказывается, что платят копейки.

А то отдашь слайды – надо ж людям верить, – а потом начинается. А этот мы совсем мелко дали, за него нельзя как за крупный платить – а этот на обложку, но мы за обложку больше не платим, какие две тысячи, двадцать долларов, как за все. И вообще, раз мы у вас десять слайдов взяли, давайте скидку. Надоело все это, Юль!

Если Валерка при всей увлеченности собой и своей профессией, даже утомляя меня разговорами, оставался мужчиной – и не сетовал на жизнь, которая в последние годы была к нему не слишком ласкова, – то занудный Яшка больше напоминал бабу. Вечно брюзжащий, всем недовольный, капризный, беспрестанно жалующийся на газеты, в которых ему не заплатили или заплатили меньше, чем обещали. С поразительным однообразием стенающий по поводу того, какие все вокруг уроды – не умеют снимать, и ничего не понимают в фотографии, и не ценят его, великого фотографа.

– Я понимаю, – произнесла сочувствующе. Я знала, на что шла, когда набирала его номер, – но сейчас уже начала думать, что, возможно, мне лучше было бы ему не звонить. Потому что нытье я жутко не люблю. И если человек считает, что его не понимают и не ценят, если, на его взгляд, все только и пытаются его использовать и обмануть, то, мне кажется, ему надо идти к психиатру. Особенно если он упорствует в своем мнении вот уже несколько лет. – Думаешь, мне нравится, сколько мне платят? А куда деваться?

То, что мне якобы тоже плохо, его явно не утешило – из трубки по-прежнему доносилось недовольное сопение. И я мысленно извинилась перед Валеркой – по сравнению с Яшкой Левицким он был самым незанудным человеком на свете.

– Тебе для кого снимки нужны, мать? – послышалось наконец. – Если для вас, то не дам – тут пришел получать в конце марта, три месяца не был, думал, накопилось прилично, а дали пятьсот тысяч. Сто долларов, считай. Просто хамство! Мухин ваш, из отдела светской жизни, мне мамо-й клялся, что не меньше двадцати долларов за карточку платит, так я ему целую папку оставил. За три месяца картинок двадцать с лишним прошло – а мне вместо четырехсот, ну трехсот, если налоги вычесть, дают сто. Ну что с людьми делать – морду бить? В суд подавать?

Я издала какой-то неопределенный звук – настраиваясь на долгую беседу и пытаясь себя успокоить. Сколько я знала Яшку Левицкого, он всегда был таким. И если и менялся, то исключительно в худшую сторону.

Лет восемь назад, когда мы познакомились, он работал на договоре в каком-то спортивном журнале с крошечным тиражом, но снимал все подряд и бегал по московским редакциям, предлагая свои снимки. Которые у него брали неохотно – по крайней мере у нас, – потому что в штате были свои фотографы и снимали они совсем не хуже, а зачастую и лучше. Но неутомимый Яшка ходил по всем отделам, вываливал на стол горы фотографий – и предлагал оставить на случай, если вдруг что-то понадобится. Ему кивали, и он уходил довольный – и шел в другую редакцию.

За те восемь лет, что я его знаю, Яшка обрел всемосковскую известность.

В том плане, что он работал – внештатно или даже в штате – почти во всех московских изданиях. Но в итоге его отовсюду гнали, потому что он вечно был недоволен оплатой и к тому же продавал свои фото всем, кто готов был их купить.

А такое, понятно, не поощрялось ни раньше, ни сейчас – если уж взяли в штат, то будь добр не выступать по поводу гонораров и работать только на тех, кто тебе платит.

Я, например, долгое время писавшая в кучу журналов и газет помимо своей – глупо отказываться, если люди звонят и просят лично меня написать им кое-что, это ведь моя работа, я этим на сладкое и вино зарабатываю, – почти всегда пользовалась Псевдонимом, чтобы не было проблем с главным. А то он у нас припадочный, обидится еще, чего доброго, – и хотя ничем плохим это не кончится, зачем мне его обижать?

Яшка же всегда придерживался другого мнения. Восемь лет назад он считал себя талантливым – а сейчас давно уже был в своих глазах великим. И как великий имел право продавать все, что угодно, и кому угодно – если, конечно, не найдется кто-то, кто будет платить ему тысяч пять долларов в месяц только за то, чтобы он работал в одном месте. Деньги для нынешней журналистики большие – хотя в ряде изданий человек моего уровня получает две-три тысячи зарплаты, а рядовой фотограф не меньше тысячи-двух, – и Яшка, по-моему, это прекрасно понимал. Как понимал и то, что его не возьмут и на сумму, в пять раз меньшую, поскольку всем известно, что он скандален, склочен и всем недоволен. И снимает не настолько хорошо, чтобы платить ему ежемесячно даже пятьсот долларов оклада.

Тем не менее у Яшки всегда можно отыскать кадры, которых нет у других.

Потому что у него есть одна ценная черта – объясняющаяся как раз тем, что он нигде не работает. И в связи с этим целыми днями мотается по всяким мероприятиям – выставки и презентации, концерты и конкурсы, шоу и пресс-конференции – и добросовестно отщелкивает по три – пять катушек пленки.

И хотя снимков у него покупают мало, но зато он примелькался во всех тусовках – от артистической до политической – и частенько получает частные заказы. К примеру, снять крупному супермаркету его ассортимент, разложенный на полках, – для буклета, предназначенного для бесплатного всучивания покупателем.

Или сделать какому-нибудь бизнесмену, чиновнику или политику не самого высокого уровня свой собственный портфолио – прям как манекенщице. Политик за рабочим столом, с семьей, с товарищами по партии, на отдыхе, в спортзале, за рулем машины и т.д.

Именно поэтому я ему и позвонила – потому что у него могло быть то, чего могло не быть у других. Наши фотографы снимают конкретно для своей газеты, и если и приезжают на какое-то мероприятие – снимок ведь и заказать кому-то внештатному можно, если самому неохота или времени нет, – то делают, как правило, десяток кадров, зная, что пойдет все равно один, максимум два. И уходят, потому что есть другие съемки и еще надо быстро все проявить и напечатать, это же ежедневная газета, тут шевелиться приходится. А у Яшки времени куча, и потому он снимает долго и вдумчиво, наверняка теша себя мыслью, что когда-нибудь потом фотографии той или иной персоны вырастут в цене и все побегут к нему, а он как монополист будет долго кокетничать и выпендриваться, и торговаться, и в итоге получит сколько попросит – а именно несуразно высокую сумму.

– Ты лучше расскажи, мать, как сама. – Голос в трубке сменил гнев на милость – и, побрюзжав, стал вдруг игривым. – Замуж не вышла еще?

– Да ну, Яш, – с такой работой какая семья? – ответила вежливо, уже догадываясь, что последует дальше – разговор обо мне, – и торопясь перевести стрелки. – А ты сам?

– Да не – мне зачем, кругом столько девчонок симпатичных. – Левицкий сменил амплуа и из непризнанного гения превратился в донжуана. Хотя никогда не был ни тем ни другим. Вся его гениальность заключалась в способности мотаться целыми днями по городу и без устали жать на кнопку там, где другие нажмут один раз. А донжуанство – в неумелом заигрывании с самыми разными девицами, от откровенно страшных до красивых. При этом, судя по тому, как он себя вел, я не сомневалась, что он девственник – в его-то почти сорок лет – и если и имел какой-то опыт, то единичный. – Живу один, в свое удовольствие, зачем мне семья?

Не, я лучше погуляю…

Под гулянием он имел в виду онанизм – в этом я не сомневалась. Но это было его личное дело – а к тому же к мастурбации я отношусь положительно, по крайней мне она доставляет массу удовольствия. Побольше, чем многие мужчины.

– И правильно, – поддакнула со смешком. – Вот и я того же мнения…

– Слушай, а девочка у вас такая есть симпатичная, Нинка, о телевидении пишет?.. – Голос умолк нерешительно. – Ты с ней как – нормально?

– Если ты имеешь в виду, нет ли у нас с ней лесбийской связи – то должна тебя огорчить, я не совсем по этой части, я все же предпочитаю мужчин. – Я притворилась, что не понимаю, о чем он спрашивает. Если уж строишь из себя бабника, то задавай конкретные вопросы – а не ходи вокруг да около. А к тому же меня всегда смешило, когда Яшка начинал рассуждать о женщинах – забавно получалось. Вот я и решила направить разговор в это русло – все лучше, чем о его проблемах слушать. – Ты огорчен?

– А что так? Я лесбиянок люблю – красиво. – Яшка, как я и ожидала, воодушевился – кажется, разговор о сексе хотя бы временно избавлял его от комплексов, которых у него, на мой взгляд, была куча. И он совсем не случайно так любил поговорить на эту тему – видимо, начиная казаться себе этаким мачо.

Превращаясь из толстоватого, невысокого, неряшливо одетого белобрысого фотографа с жутко короткой стрижкой и густой щетиной на лице в двухметрового жгучего брюнета-латиноса, миллионера и плейбоя. – Тут девчонка одна просила ее голышом поснимать – вроде итальянцы ею заинтересовались, съемку просили. Я там думал мужика пригласить, чтоб настоящее порно, – и девчонку можно было бы. Не хочешь?

Я промолчала – что я могла ответить на этот бред, тем более произносимый не всерьез? Я пробовала делать это с женщиной, но помнила все смутно и, кажется, особого удовольствия не получила – ив любом случае не собиралась принимать участие в порносъемке, даже если бы для нее годилась. К тому же я знала, что Яшка все это только что придумал – и девицу, и съемку.

Просто чтобы что-то сказать – чтобы скрыть, что стесняется спросить напрямую, спит ли Нинка с кем-нибудь из редакции.

Хотя и это его вряд интересует – даже если я скажу, что она ужасно одинока и мечтает о мужчине. Потому что ему просто важно показать, что он живо интересуется женщинами и живет полноценной жизнью. Хотя было бы куда кон-. цептуальнее всем говорить правду – то есть что он до сих пор девствен, чист и непорочен. Вот уж желающих бы нашлось его этой самой девственности лишить!

– Так ты что конкретно хотела? – Яшка, похоже, понял, что несет ахинею, и сам сменил тему. – Ты конкретно скажи – а то банкиры, банки… Тебя кто интересует?

– Улитин – не слышал? Был президентом «Нефтабанка», потом ушел в «Бетту», и…

– Скотина он, твой Улитин, за копейку удавится! – Расслабившийся было Яшка снова вернулся в роль всеми обиженного и неоцененного. – Я в прошлом году два дня на этот «Нефтабанк» потратил – какая-то годовщина у них была, то ли первая, то ли вторая, – а заплатили копейки. Причем обещали минимум две с половиной штуки баксов – а отдали триста, и те еле вырвал…

– Да ты что?! – Мне надо было, чтобы он мне рассказал все – возможно, это могло как-то дополнить образ покойного. И ради этого я готова была сыграть.

– Обещали – и не заплатили? Вот скоты!

– Пиарщик их на меня вышел – у них целый отдельно связям с общественностью, а он пресс-секретарь там был; – Судя по обстоятельности, с которой он начал, мне предстояла долгая история. Но я была совсем не против – даже полностью за. – Яша, у банка юбилей, первый день банкет, а во второй на теплоходе поплаваем тесной компанией, надо снять. А я что – надо так надо.

Объявляю ему обычные свои условия – пятьсот баксов съемочный день плюс расходы, пленка там, печать. И ведь больше мог, банк все же, деньги есть – но зачем хамить, я ж порядочный. Тысячу триста даете – снимаю и отдаю контрольки, чтобы сразу все подряд не печатать и не платить за обычный формат. А потом вы выбираете, сколько вам надо, я делаю и из лаборатории приношу счет…

Я покачала головой – на мгновение задумавшись над тем, что жизнь несправедлива. Если фотографу, который только и умеет, что тупо жать на кнопку, кто-то платит пятьсот долларов за день работы – то мне должны были бы платить раз в десять больше; Должность высокая, материалы высшего качества, от главного одни комплименты – а вместе с гонорарами получаю в месяц как фотограф-ремесленник за два дня съемок. Ну не свинство?

Хотя, с другой стороны, такому фотографу не позавидуешь – видела я, как с ними обращаются. Позовут куда и как прислугу используют – и каждый дергает, чтобы его сняли, и требует, чтобы снимки получились классные, и советы дает, и все в таком духе. Так что лично я бы так зарабатывать не хотела – я себя слишком уважаю. Да и огромные деньги мне не нужны – норковые шубы меня не интересуют, «мерседес» бы я себе никогда не купила, на Гавайях бы отдыхать не стала. Давно научилась довольствоваться тем, что имею.

Яшка на том конце провода звучно сморкался. Вечная его манера – сморкаться зимой, весной, летом и осенью. То ли гайморит у него, то ли еще что, но он всегда таскает в неподъемной своей сумке с аппаратурой пачку бумажных салфеток – которые после опорожнения носа комкает и оставляет где попало. В лучшем случае швырнет в пепельницу – где им, в общем, не место, – а может и просто на стол положить.

– А Костя мне – да это ерунда, мы и больше заплатим, только чтоб два дня отработал нормально. Не то в прошлый раз позвали одного, так он нажраться умудрился и потом такое принес, что все за голову схватились. – В Яшкином голосе появились торжествующие нотки. – А я ему и сказал – знать надо, кого зовете. Позвали бы меня – никаких забот. Договорились, короче. В первый день сначала собрание официальное, а потом банкет – специально клуб один сняли. Я отщелкал катушек двадцать на цветнегатив – куча людей известных, было кого поснимать. Они сидят, жрут, пьют, артистов слушают, а я не присел. Съемка вообще отпад – Хромов был, депутатов несколько, из правительства пара человек, весь бомонд, короче. А уже вечером Костик ко мне подходит – сейчас в загородный дом приемов поедем тесной компанией, ты давай с нами, шеф распорядился. Ну я чего – надо так надо. Костик меня еще к этому подвел, к Улитину, познакомил нас. А тот мне – снимайте побольше, все купим…

Яшка перевел дыхание – похоже, он вспомнил, как в тот момент уже представлял, .как Улитин вручает ему конверт с десятком тысяч долларов и приглашает на должность штатного фотографа. Который банку нужен примерно так же, как собственный самодеятельный ансамбль песни и пляски.

– Приехали, все подогретые уже, официоза никакого – и рожи новые появились, в клубе их не было, мрачные такие, сразу видно – бандюки. Мне что, я на кнопку нажимаю – ну попала какая-то рожа в кадр, и ладно. И тут раз – ко мне какие-то быки подходят и в сторону меня: гони аппарат или башку отшибем. А я им – вы чего, ребята, я фотограф, работаю от банка. А бычье ж, тупые – камеру вырвали и пленку вытащили, хорошо не разбили, не сломали. Я к охране банковской – а они руками разводят. А тут смотрю – Улитин, под кайфом уже приличным, морда красная, довольная. Я к нему – вы снимать просили, а мне чуть камеру не разбили, пленку засветили. Пошел разбираться, а потом подходит – да ты извини, люди погорячились, не все светиться в прессе любят, но ты не расстраивайся, все компенсируем…

Я похвалила себя за то, что мне в голову пришла такая блестящая идея – позвонить Яшке. И дело даже не в том, что выяснилось, что непьющий, по словам Хромова, Улитин был все-таки не чужд алкогольных возлияний, – это как раз мелочь. А вот то, что господин Улитин общался не только с банкирами и политиками, но и с личностями криминальными – причем, естественно, высокого уровня, – это куда интереснее.

Понятно, что у нас все общество криминальное – но тут не частный банк, а государственный, и, следовательно, все вопросы решаются госструктурами типа милиции и ФСБ. Так что те, кто не хотел фотографироваться, – это не банковская «крыша» была, но, так сказать, друзья господина Улитина. Скорее всего вкладывающие в банк свои деньги для их преумножения – а в знак благодарности решающие кое-какие щекотливые вопросы.

Конечно, нельзя было исключать, что Яшка что-то преувеличил – и напрягла его охрана какого-нибудь бизнесмена, который мог не разобраться, кто и для чего его снимает. В конце концов, это мог быть какой-нибудь политик – не желавший светиться на юбилее «Нефтабанка» по своим соображениям. Но если это были бандиты – точнее, авторитеты, – это означало, что убить Улитина могли и они. Может, он оказался плохим партнером – а может, стал не нужен, уйдя из «Нефтабанка». А может… Да все, что угодно, могло быть поводом – и не это сейчас было важно, а то, что у меня появилась еще одна версия смерти банкира.

– Я в лаборатории сутки почти сидел с печатью, во вторник семьсот контролек Косте привез – выбирайте. А он мне звонит тем же вечером – печатай все, принесешь, сразу рассчитаемся. Я ему намекнул, что неплохо бы аванс получить, расходов-то я уже понес прилично, – а он мне в том духе, что глупо шефа про сто баксов спрашивать, когда речь о нескольких штуках идет, – я-то думал, люди порядочные, контрольки посмотрели, оценили, как я работаю, штуки три должны дать – тысячу триста обещали, компенсацию обещали, да за печать еще.

Я прикинул уже, что пленки запас куплю и для дома надо кое-что – нелишние деньги будут. Думаю, надо с ним поплотнее завязаться, порядочных людей не так много, обещать все умеют, а платить нет. Еще сутки отсидел в лаборатории, привожу карточки, Косте отдаю – а Улитина нет, уехал куда-то на встречу. Костя клянется-божится, что завтра все отдаст. А я чего – давайте завтра, только сами пришлите с кем-нибудь, чтоб я не бегал, я человек занятой…

Я представила себе на мгновение, как у какой-нибудь фотолаборатории притормаживает «шестисотый» «мере» с госномерами, и человек в строгом костюме входит внутрь в окружении охраны, и торжественно вручает Яшке пухлый конверт.

Получилось довольно забавно, я улыбнулась даже – чего он, к счастью, увидеть не мог.

– А назавтра звонок – Яш, шеф просит, чтобы ты негативы отдал. Потом вернем, это на пару дней, людей тех успокоить, кого ты щелкнул по ошибке, – они бизнесмены серьезные, но в прессе светиться не хотят, боятся, вдруг карточка где появится. Негативы привезешь – рассчитаемся. А мне неохота негативы отдавать – вдруг потеряют что, а там такие кадры были-супер, со звездами всякими, продать можно. Знал бы, что так получится, – не отдал бы, но люди вроде порядочные, деньги должны, может, заказы от них еще будут, чего ругаться?

Ну и привез. Улитина опять нет, оставил негативы Косте – и все. Ни негативов, ни денег…

– Не отдали? – встряла я, зная, что Яшка вполне способен растянуть концовку на полчаса. – Или отдали?

– Отдали – триста баксов. – В голосе была обида – но похоже, не на меня. – Дозвонился наконец, приехал – а тут вместо Улитина зам его. Мне Андрей Дмитриевич поручил с вами рассчитаться, но я тут проконсультировался с профессиональными фотографами, они вашу съемку раскритиковали, сказали, что такое мыльницей снять можно. А у нас не благотворительное заведение – вот вам триста баксов и до свидания. Я обалдел прям – а потом давай права качать. Я, говорю, сам профессиональный фотограф, что это за люди, кому вы мои снимки показывали? И негативы, говорю, отдайте, они денег стоят. И камеру мне поломали – Улитин оплатить обещал. А этот мне – или берите триста, или уходите так.

Взял, конечно, – Косте высказал все, что думаю, он обещал с шефом поговорить, да его самого потом выгнали. Ну как с людьми после этого работать?

– Значит, снимков не осталось? – спросила, просто чтобы что-то сказать – заранее зная ответ, который он мне дал уже. – Жалко…

Снимки, ради которых я ему позвонила, в принципе можно было найти у кого-то другого. Да и, возможно, это вообще бредовая была идея, случайно пришедшая мне в голову, – найти снимки и попробовать через Хромова выйти на жену Улитина. Якобы только для того, чтобы отдать ей фотографии покойного мужа, обнаруженные мной в нашей редакции. А на самом деле – чтобы сделать попытку ее разговорить и хоть что-то у нее узнать. Конкретное что-то – верит ли она в версию смерти от сердечного приступа, и если нет, то кого подозревает. Конечно, насколько я понимала, они уже какое-то время жили врозь – но возможно, разошлись они не так давно, возможно, у нее остались к нему самые теплые чувства, возможно, она была посвящена во все его неприятности и могла пролить свет на обстоятельства его смерти.

Но теперь, после того как Яшка рассказал мне столько интересного, выяснять у него, у кого могут быть фотографии Улитина и обрекать себя на еще час разговора, было бы несправедливо – и по отношению к нему, и по отношению к себе. Так что дискуссию пора было сворачивать – пока он не переключился на ту тему, которой мне вроде удавалось избежать. А именно – личную.

Я знала, что нравлюсь ему, и давно – может, потому что периодически давала ему немного заработать, и нормально к нему относилась, и как-то выручила в одной плохой ситуации, и вдобавок выслушивала его занудства. А может, он заодно испытывал ко мне что-то помимо благодарности за все вышеперечисленное – кто его знает? В любом случае я не раз получала от него приглашения где-нибудь поесть или выпить чашку кофе – и намеки, что я могла бы пригласить его в гости на правах старого знакомого. А мне, если честно совершенно не улыбалось звать его к себе или сидеть в каком-нибудь приличном месте рядом с Яшкой и слушать его сетования на клиентов и судьбу.

– Обижаешь, мать, – если у меня нет, то у кого тогда есть? – Левицкий продемонстрировал наигранное удивление по поводу того, что я могу сомневаться в наличии у него нужных мне кадров. – Те скоммуниздили – другие имеются. Я архив на днях разбирал, съемку одну нашел прошлогоднюю, я ее после того юбилея чертова делал – юбилей у них в августе был вроде, а это в сентябре. Позвонили люди, просили одно мероприятие снять – спортсмены турнир по теннису строили, междусобойчик такой для звезд. Хоккеисты, футболисты, борцы – титулованные все, чемпионы мира и олимпиад, и все в одном месте. И эта скотина там была, Улитин – тусовщик великий. Со всеми в корешах, руки жмет да обнимается. Я для себя пощелкал, а потом ребята подходить начали, спортсмены – сними то, сними это. А один подходит – не помню, кто такой, но известный тоже, – ты меня поснимай, картинки куплю. Ну и давай – то с тем, то с этим. А потом со скотиной этой в обнимку, прям лучшие кореша. А мне противно рожу эту снимать – и еще ведь смотрит на меня так, будто не узнал, – но парень заплатить пообещал, а деньги-то нужны. Ну и щелкнул их. А тут наткнулся – нормальный кадр такой, и еще на паре кадров Улитин есть на заднем плане. Надо – сделаю, только скажи кому и сколько платят…

– Да мне это, Яш, – призналась нерешительно, думая, что снимок Улитина с каким-то спортсменом мне ничего не даст – мне бы десяток кадров, чтобы было что вручить его жене. – Материал хочу сделать о нем – вот и…

– Да пошел он – бабки пусть отдаст сначала за ту съемку! – Яшка, лично Улитину ничего сказать не отважившийся, сейчас стал очень крутым. – Ты ему скажи – у меня еще его картинки были, он же тусовщик известный, а я все ту совки снимаю, значит, и он где-то есть. Картинка-две, ну а ток – я ж тогда не знал, кто он такой. А когда юбилей тот был, вспомнил, что снимал его уже где-то. Вот пусть заплатит сначала – а там я хоть специально для материала твоего еще съемку сделаю. А чего – если не для вашей газеты, так на цвет отснимем целый фотоочерк. Вот ты ему скажи…

Я только сейчас поняла, что Яшка некролог не читал – что неудивительно, впрочем, не самый интересный материал тем более напечатали его не во всех газетах, в нашей вот ничего не было, не попросили почему-то и не проплатили. А может, вообще в одном издании он и прошел только, некролог, – словно специально именно в том, которое я просматриваю регулярно. И если честно, мне жаль было огорчать Яшку – потому что он, судя по всему, решил, что это Улитин мне заказал материал, и уже готов был ради гонорара забыть старые обиды. Но он, кажется, собирался начать излагать свои идеи по поводу фотоочерка о банкире – как и где лучше его снять, – а это было лишнее.

– Да я скажу, Яш, – на кладбище к нему съезжу и скажу. – На том конце затихли, не поняв моего юмора. – Умер он почти две недели назад – скончался от сердечного приступа.

– И денег не отдал, – мрачно констатировал Яшка, кажется, пару минут назад уже слышавший шуршание тех самых купюр, которые когда-то обещал ему покойный. – Не, мать, не буду я искать ничего. Я-то думал, обломится приличная сумма, а за копейки не буду…

– Может, и обломится, – бросила неопределенно. Шанс, что у наших редакционных фотографов вообще не окажется ни одного кадра из тех, что мне нужны, был весьма велик. – Ты мне сделай хотя бы то, что нашел – со спортсменами, – а там, может, и обломится. Обещать не буду – но есть вариант.

Не телефонный разговор, сам понимаешь, – потом расскажу, при встрече…

Если честно, я просто не знала, что соврать, – а скажи я правду, Яшка бы ничего не сделал. И может, нехорошо было давать ему надежду – но с другой стороны, я не сказала ничего конкретного, зато сказанного был достаточно для того, чтобы Яшка клюнул. Потому что я не сомневалась, что он не слишком процветает – и хватается за все варианты, даже без гарантий. А телефонная крутость – не более чем блеф.

– Ладно, одну сделаю. – Левицкий показал тоном и тяжелым вздохом, как нелегко ему выполнить мою просьбу. – Для тебя – сделаю. Давай так – ты мне позвони на днях, послезавтра, может, в субботу. Заедешь ко мне, я тебе отдам.

Заодно посидим, выпьем. Тут, кстати, один проект есть – хотел тебе предложить.

Есть идея газету сделать – на три года порядка пятнадцати миллионов баксов надо. Я все просчитал, бумаги тебе дам – может, закинешь кому? У меня тоже люди есть – я им отдал, думают пока. Тут человек соображающий нужен, чтоб на прибыль сразу не рассчитывал, – дай Бог через год на окупаемость выйти, на ноль, а прибыль в лучшем случае года через полтора пойдет. Я там все расписал – штат, зарплата, гонорарный фонд, производственные все расходы, – все как положено.

Тебя тоже хотел позвать – на ответсека. Трешка в месяц – нормально тебе будет?

– Неплохо-о, – протянула, поражаясь про себя тому, что человек, у которого в кармане нет и тысячи долларов, всерьез рассчитывает, что кто-то даст ему пятнадцать миллионов на новую газету. И чуть не хихикнула, представив, как Яшка в своих неизменных грязных джинсах и растянутом свитере, из-под которого высовывается давно не стиранная белая майка, приходит в какой-нибудь банк со своим, с позволения сказать, проектом – не сомневаясь, что к нему отнесутся как к серьезному деловому партнеру. – Конечно, давай – есть кое-кто на примете с деньгами. Да, кстати, – у меня как раз встреча завтра с одним человеком, и если бы ты мне до вечера бумаги передал, я бы сразу отдала. Бумаги – и карточки заодно, чтобы сто раз тебя не дергать. Ты как?

– Вообще мне все равно печатать надо с утра. – Яшка, подав мне блестящую идею, уже забыл, что не собирался спешить с нужными мне снимками. – Давай так – подъезжай с утра в лабораторию на Тверскую, я тебе отдам все.

Поговорим заодно, кофе выпьем где-нибудь…

– Да у меня же планерка… – Я постаралась произнести это как можно более огорченно. Понимая, что если мы встретимся, то он обязательно заведет разговор о том, кто мне заказал материал про Улитина и сколько заплатят за карточки. – А может, ты мне оставишь там – а я заберу? Часа в два – нормально?

– Ну до двух я, может, и сам там буду. – Похоже, Яшка не оставлял надежды со мной пообщаться – может, ему нужен был собеседник, готовый в течение пары часов выслушивать утопический план насчет новой газеты. Естественно, необходимой рынку и читателю, естественно, фантастически интересной и, естественно, платящей очень высокие зарплаты и гонорары, – раз Яшка лично составлял штатное расписание и расписывал деньги, то можно не сомневаться, что о себе он позаботился в первую очередь. – Если ты точно в два приедешь – я подожду…

– Да нет, скорее в три, – произнесла поспешно. – Да, точно в три. О черт, в дверь звонит кто-то – так договорились, Яш?

Минуту спустя, положив трубку и вздохнув с облегчением, я сказал себе, что день прошел не зря. И хотя я не знаю, что даст мне пара фотографий и полученная от Яшки информация, – но по крайней мере мое расследование вышло из тупика и двинулось дальше.

Я покосилась на лежавший рядом диктофон – перед тем как набрать Левицкому, я снова прослушивала то, что он записал в ресторане, и обдумывала материал о кино. Потому что связанное с Улитиным расследование было тем самым пресловутым журавлем в небе, а то, что рассказал моему диктофону Валерка, – не менее пресловутой синицей в руках.

Но сейчас я сказала себе, что предпочту выбрать журавля – который хоть и был пока слишком высоко и далеко, но казался куда более заманчивым и привлекательным. Тем более что у меня, возможно, был шанс до него дотянуться – шанс, который я просто обязана была использовать.

На часах было уже половина первого – и хотя ложусь я поздно и у меня была еще пара часов на то, чтобы посидеть с сигаретой и подумать над следующими ходами в расследовании, я решила, что на сегодня хватит. Потому что позади был длинный и, в общем, плодотворный день – и я вполне заслужила то, чтобы отвлечься от работы, и налить себе полную ванну, и полежать часок в пене. И, разложив свои жирненькие ножки по бортикам, собственными пальцами компенсировать себе то, от чего добровольно отказалась, уйдя из ресторана в одиночестве.

И если господин Улитин так и не соблаговолит совсем убраться из моей головы – то пусть посмотрит. Меня это не смутит – а ему, наверное, будет приятно…