Текст книги "Вольный стрелок"

Автор книги: Ольга Миленина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Напрямую предложить мне заняться сексом Димка не мог, мешало что-то, – зато родил коварный план. Как бы невзначай предложив мне поехать в двухнедельный круиз вместе с музыкальной тусовкой – Греция, Италия, Испания, Франция.

Я посомневалась только для вида – на самом деле сомнений не могло возникнуть. Я никогда не была за границей, а тут сразу куча стран; я ни разу не плавала на теплоходе, а тут все по высшему разряду плюс компания известных людей. И я была готова заплатить за это двумя неделями секса – отчетливо понимая, что придется делать это каждую ночь, потому что Димка сказал, что каюта двухместная. Тем более я все равно собиралась вознаградить его за столь долгое ухаживание и за проявления столь несвойственной ему щедрости – безо всяких круизов.

Я даже не исключала, что Каверин разошелся настолько, что оплатил мою поездку – самому-то, понятно, все проплачивали герои его статей, – хотя это было очень маловероятно. Но все равно я оценила жест – и тем же вечером, когда он, устав ждать, позвонил мне домой, потому что якобы ответ был нужен срочно, сказала ему «да».

Следующие четыре недели Димка не ходил, а парил – я даже удивилась, что чувства могут так изменить человека.

Желание, точнее. Желание, которое должно было осуществиться вот-вот. И ради осуществления которого он готов был свернуть горы. Даже когда я на следующий день после данного ему согласия сообразила, что у меня нет загранпаспорта, побледневший и утративший дар речи Каверин дрожащим голосом произнес, что я срочно должна дать ему свой советский паспорт и фото – остальное не мое дело. И загранпаспорт мне таки оформили – всего за две недели, по тем временам несбыточное чудо.

Кажется, о том, что у нас намечается медовый месяц, знала вся редакция – хотя я никому не сказала ни слова, и Димка, естественно, тоже. Но по его виду можно было догадаться, что его мечта близка к осуществлению – а заранее поданные главному заявления на отпуск подтверждали догадку. Димку в редакции не очень любили, и все четыре недели он был объектом для смешков за спиной и в лицо – но похоже, их не замечал. И ко мне не приставал – хотя попроси он, так сказать, аванс, я бы пригласила его к себе в тот же день.

Заодно догадалась о том, что что-то неладно, и жена Каверина – она заезжала как-то в редакцию, и я ее видела, тридцатилетнюю худосочную тетку, некрасивую и выглядящую на все сорок. Вряд ли она знала о его симпатии ко мне – и вряд ли подозревала в том, что он ей уже изменял, – но тут что-то заподозрила. Видно, витавший в эмпиреях Димка продолжал витать в них, возвращаясь из редакции домой и вызывая подозрения чересчур счастливым видом.

В итоге согласно разработанному им плану в Одессу мы должны были вылетать порознь. Я на день раньше, с нашими загранпаспортами и обмененными официально долларами на двоих – видно, Димка не хотел, чтобы супруга устроила ему обыск перед отлетом, – и в сопровождении одного певца и его жены, коим Каверин доверял и не сомневался, что на мою честь они покушаться не будут. А он должен был прилететь на день позже – перед самым отплытием.

Отплытие намечалось на десять утра, а накануне вечером Каверин в Одессе так и не появился. Я, впрочем, не особо беспокоилась – и даже, если честно, о нем забыла, тем более что приятно провела время в баре и рано легла спать. А часов в шесть утра меня разбудил телефонный звонок. И убитый Димкин голос поведал мне очень тихо – видимо, боялся, что жена может услышать, – что по независящим от него причинам в круиз он поехать не может.

Не могу сказать, что я тоже была убита, – хотя в силу порядочности какое-то время чувствовала себя неловко. Несколько часов примерно – до того момента, как вскоре после отплытия веселая круизная компания устроила грандиозную пьянку. Точнее, даже дольше – до момента, когда ко мне, скромно сидевшей за столиком в углу и наблюдавшей, как кумиры публики напиваются с фантастической быстротой, подсел высокий крепкий мужчина с сильным волевым лицом. И мне сразу стало легко и весело.

Как выяснилось позже, Каверин позвонил тем утром и тому певцу с женой, с которыми я летела в Одессу, – и слезно молил держать меня под контролем и даже, если есть возможность, поселить в своей каюте. Но они, не удержавшись, напились в первый день вместе со всеми – а утром, вспомнив Димкину просьбу, спохватились и сказали себе, что просто обязаны следить за мной и меня опекать.

Но когда этим самым утром они зашли в мою каюту, я была там не одна. Опоздали они, в общем.

По возвращении я сказала уже все знавшему от своих друзей Димке искреннее спасибо – не став добавлять, что благодарю не только за поездку, но и за фантастический теплоходный роман. Кстати, затянувшийся на пару месяцев и едва не закончившийся браком. Однако Каверин сделал вид, что меня не замечает, – и только протянутые мной доллары, которые он менял лично для себя, заставили его лицо чуть просветлеть. Но только чуть-чуть – что показало мне, что он и вправду страдает.

История, облетевшая всю редакцию, сделала Димку полным посмешищем. И только Антонова меня упрекнула – ей больно было, видите ли, оттого, что Димка переживает. А я в тот момент была жутко увлечена другим – хотя несколько месяцев спустя согласилась с тем, что Наташка была права, и пообещала себе, что если подвернется шанс, то я сделаю то, чего он так хочет. Однако больше шансов у Димки не было – или я их не замечала. А потом вовсе выкинула его из головы.

– Сучка ты, говорю, Ленская, – подвела итог моим воспоминаниям Антонова. – Столько лет мужик страдает – а тебе все до одного места. Так правда его не пустила – или все-таки было что? Мне-то можешь сказать. Ну не темни – а еще подруга называется!

– Да не было, не было, Наташ! – Болезненный интерес Антоновой порой начинал выводить меня из себя. – Одна я спала – понимаешь?

– Да ладно, одна – небось у дома-то уже мужик ждал, вот Димку и отшила.

– Слезать со своей любимой темы Наташка, похоже, не собиралась. – Уж не Вайнберг ли? А то он вчера что-то больно быстро соскочил – такой любитель махнуть, а тут часок посидел и смотал. И все на тебя косился – я видела, – а ты на него. Да ладно, Ленская, было ж у вас, все знают. Так он?

Я тяжело вдохнула, качая головой, и решительно размяла в пепельнице сигарету. А потом посмотрела на часы – показывая, что мне пора.

– Да ладно, ладно – я ж по дружбе! – Антонова поняла, кажется, что переборщила. – Ты мне не чужая – вот и спрашиваю. И девочку из себя, пожалуйста, не строй – знаю же, скольких мужиков ты тут перетрахала. Не Ленька – значит, не Ленька. Он, смотрю, на новую девку из отдела писем глаз положил – может, потому вчера и смотал быстро, что с ней в койку намылился…

Личной жизни у Наташки нет – но личные жизни других ей жутко интересны.

Она всегда была в курсе, кто с кем и где трахнулся. Правда, точно так же она знала, кто с кем и сколько пьет, у кого проблемы в семье, а кто собирается семью создавать. Кто-то даже пошутил, что еще только думает, кого бы послать в ближайший винный магазин, а Наташка уже знает, что в его кабинете намечается пьянка.

Ее всегда все интересовало, Наташку, – мне кажется, она с самого момента своего прихода сюда решила, что поднимется максимально высоко и это будут ее владения. А значит, ей надо знать все про всех – чтобы быть в курсе слабостей и пороков тех, кто эти владения населяет. И надо сказать, ей это всегда удавалось – хотя своя агентурная сеть у нее появилась только со временем, когда она кое-какой вес обрела в редакции.

Полученные знания Антонова умело использовала в подковерной борьбе – и именно потому и стала первым замом главного. Она умела строить схемы и ждать нужного момента, в который можно подставить того, кто мешает, – умела шепнуть в нужное ухо нужную информацию. Приложи ее умения к большой политике – уже, наверное, администрацию президента возглавляла бы. По крайней мере тут, в малой политике, она преуспела.

Тем, кто не знает, что такое жизнь газеты изнутри, это, может, кажется смешным – что тут свои интриги, свои войны компроматов, свои сепаратные миры и тайные пакты о ненападении. Хотя казалось бы – кто лучше пишет, тот и идет наверх. Но нет – все куда сложнее. Сплетни, слухи, стукачество, подсиживания – как у взрослых. Сейчас, может, в меньшей степени – но вот раньше, когда на кону стояли возможность получить квартиру и записаться в очередь на дефицитные «Жигули», поехать в командировку за границу или вступить в партию, все было всерьез.

Я в эти игры никогда не играла – мне было неинтересно, я была в стороне, я хотела только писать. А вот Наташка играла – и выигрывала. Став не только вторым человеком в газете – даже фактически первым, с учетом частых отсутствий главного и того, что газетой он занимается постольку-поскольку, – но и своего рода «серым кардиналом».

На ключевых постах находятся те, кого туда пропихнула она, – и именно Антонова шепчет главному на ухо и пользуется его безраздельным доверием. И именно к ней стекается вся информация о том, кто сотрудничает с другими изданиями, кто у кого берет деньги за статьи и сколько, кто что сказал про нее и про шефа. Однако, помимо этого, ее беспокоит и личная жизнь сотрудников редакции – кто с кем пьет и кто с кем спит. Прям-таки болезненно беспокоит.

– Как там материал твой? – Наташка поняла, кажется, что разговоры о сексе мне надоели. – Раскопала уже, что там с банкиром стряслось? Когда сдавать собираешься?

– Да не очень с материалом, – признала честно, хотя и не собиралась рассказывать о том, что уже узнала. – Понимаешь, Антош, тут человек нужен в МВД высокого уровня – пресс-центр Петровки информацию жмет, из начальства кто-то нужен, чтоб кое-что рассказал. Даже ссылаться на него не надо – как обычно, «по сведениям, полученным из наших источников»…

– А ты к криминал ьщикам нашим сходи – у них-то должны быть контакты. – Наташка поморщилась тут же, махнув рукой. Всем нам прекрасно известно, что редактор криминального отдела плотно завязан с одной, официально выражаясь, организованной преступной группировкой. Все по-умному, откровенных статей в защиту криминала он не пишет – но и поступающую к нему от милиции информацию фильтрует. И пропихивает через другие отделы материалы, которые нужны его друзьям, – по экономике, политике, спорту, у них разные интересы.

Платят ему за это, видно, неплохо – «четыреста шестидесятая» «вольво», мобильный телефон, квартиру купил недавно. На наши зарплаты да гонорары так не разгуляешься – их не хватит на простейший пейджер, автомобиль «Ока» и комнату в коммуналке. Но главный его почему-то не трогает – хотя уж наверняка та же Наташка давным-давно ввела его в курс дела.

Зато милиция прекрасно знает, у кого он на ставке, – у них давно вычислены те журналисты, которые на так называемую братву работают. И во всех силовых структурах – От ФСБ до налоговой – забит в компьютеры файл, в котором содержится журналистский черный список. Не знаю, зачем он им – может, разобраться планируют, если времена изменятся и коммунисты вернутся к власти? – но в любом случае с теми, кто в этом файле, силовые структуры дел не имеют. И за помощью к ним никогда не обращаются. И соответственно никогда не предоставят не то что закрытую, но даже полузакрытую информацию. И даже если надо специально организовать утечку фактуры – а у милиции и ФСБ это частый прием, они его используют, чтобы, слив журналисту компромат на того или иного клиента, этого самого клиента через газету предупредить, что дело может и похуже повернуться, – к таким никогда не обращаются.

– А у тебя никого там? – поинтересовалась на всякий случай, не сомневаясь, что вопрос глупый – Антонова вся тут, в редакции, внешний мир ей неинтересен, – но задать его надо. – А у Сережи?

– Да у Сережи точно есть – но его-то нет. Да и был бы – толку чуть. – Наташка поморщилась – ее коронное выражение лица, так же ей не идущее, как и задумчивое жевание тонких губ. – Херовый он политик – может, в бизнесе и соображает, а в политике не очень. То армию хаяли чуть ли не год, со всеми военными разругались, – сейчас милицию хаем. Ладно криминалыцик наш – ему братки его за это платят, – а Сережа-то что? Столько дерьма на них вылили за последнее время – того и гляди корреспондентов наших на улице арестовывать начнут. Я еще удивляюсь, как их на брифинги всякие милицейские пускают…

– А в ГАИ? – спохватилась, вспомнив рассказанную Хромовым историю про то, как Улитин после ухода из «Нефтабанка» попал в аварию и разбил машину и сам пострадал. И что, может быть, полученные в аварии повреждения серьезно подорвали его здоровье и стали в конечном итоге причиной его смерти в тридцать три года. – А, ну да…

С гаишниками у нас, у газеты в смысле, тоже вражда. Саша Веткин, отвечающий за автомобильную полосу, поливает ГАИ со страшной силой – взяточничество, платные парковки, принудительные эвакуации. Материалы его почитаешь – кругом беззаконие и коррупция. ГАИ, конечно, есть за что поливать, это факт – но у Сашки имеется и прямой корыстный интерес. Он с мужиком одним связан, юристом, которого рекламирует со страниц газеты и который умудряется выигрывать у ГАИ суды в пользу пострадавших от произвола автовладельцев. И видимо, получает отстежку – как человек, фактически приводящий клиентов.

– А в ГАИ, между прочим, есть. – Наташка так удивила меня своим ответом, что я посмотрела на нее недоуменно. – В пятницу мне как раз мужик звонил, помощник начальника московского, кажется, – дружить предлагал, спрашивал, нет ли возможности открытую телефонную линию с читателями организовать для гаишного начальства. Имидж поправить хотят. Вот если сейчас к нему обратиться, может, и сделает что. Да, а что надо-то?

– А надо материалы поднять по одной аварии, в которую этот Улитин у своего загородного дома попал в ноябре прошлого года! – выпалила, чувствуя, как теплеет все внутри. – Мне бы узнать, насколько серьезная авария и что именно с ним было, – может, гаишники ему первую помощь оказывали, а то и в больницу доставляли, может, адрес больницы у них остался в документах, может, с человеком можно встретиться, который первым на место аварии приехал. Адрес поселка я тебе уточню, а марка машины – «порш-каррера». Поможешь, Антош?

Признаться, я уже думала о том, что затею с материалом про Улитина пора бросать – потому что не найти мне концов, если банк с милицией решили все замять. Но сейчас неожиданно появилась возможность попробовать пойти обходным путем. И настроение сразу начало подниматься – он зацепил меня уже, этот материал. Таинственностью смерти банкира – и тем, что это скорее всего убийство. И тем, что я буду первой, кто об этом напишет, – даже не назвавшая банкирского имени «Сенсация» не в счет, тем более что меня не только факт смерти интересует, но и жизнь банкирская и что его привело к такому концу. Если удастся что-то раскопать, разумеется.

– Посмотрим. – Наташка изобразила на лице недовольство. – Как поболтать о чем интересном, так в сторону. А как помощь нужна – Антоша, помоги. Ладно, попробую – гаишник мне завтра утром позвонить обещал, ответ узнать, а я ему встречный вопрос задам. Довольна? А теперь правду говори – трахнулась с Димкой вчера?

На Наташкином лице был такой неподдельный интерес, что я чуть не расхохоталась. Но она заслуживала того ответа, которого ждала, и не только потому, что согласилась мне помочь – это в конце концов и в ее интересах, – но и потому, что мне казалось, что она дикое возбуждение испытывает, разговаривая со мной о сексе. И если получит ответ, который хочет услышать, то, возможно, испытает полноценный оргазм. Тот самый, которого ей так не хватает.

– Трахнулась! – призналась смущенно, сдерживая смех и опуская глаза. – Трахнулась! Димка в постели оказался – с ума сойдешь! Так-то тихий – а в койке зверь. Раз десять за ночь кончил – я уже думала, что сознание потеряю…

– Да ты что? – У Наташки непроизвольно отпала нижняя челюсть. – Нет, без дураков?

– Да какие там дураки! – возмутилась я почти искренне. – Я тебе говорю – животное. То так перевернет, то так поставит – и не устает ведь никак. Просто зверь!

– Почище Леньки?! – Наташка не спала ни с кем, кроме главного, но прекрасно знала, кто из редакционных мужиков как ведет себя в постели, – по слухам, естественно. – Да не может быть! Врешь ведь, а?

– Ленька рядом не стоял! – Я покосилась на Наташку, пребывающую в состоянии шока. – Ты знаешь что, Антош, – ты сама его попробуй. Я тебе говорю – такой мужик, на всю жизнь запомнишь. Я пойду сейчас, а ты подумай – не пожалеешь…

– Это ж надо, а? – Антонова явно пропустила мое предложение мимо ушей – секс ей интересен только между другими. Виртуальный, в общем. – Ну не думала…

Когда я выходила за дверь, она так и сидела с раскрытым ртом. У меня не было сомнений, что завтра она узнает правду – ей достаточно будет задать Каверину пару вопросов, чтобы понять, что ту ночь он провел со своей собственной женой. Но сейчас ей было хорошо. Она испытывала кайф от причастности к тайне и от того, что первой узнала показавшуюся ей сенсационной новость. От того, что наверняка представляла себе, как поделится этой новостью с другими.

– Наталья Николаевна просили не беспокоить! – бросила я Наташкиной секретарше и пошла в сторону своего кабинета. Думая, что это приятное ощущение – когда сделаешь кому-то хорошо. Прям-таки каким-то Дедом Морозом себя чувствуешь или добрым волшебником. Непривычное такое ощущение – если учесть, что обычно я делаю окружающим плохо. И даже очень плохо.

И живым – и мертвым…

Глава 8

Вино было до неприличия холодным – это при том, что красное положено подавать при температуре минимум восемь градусов, а лучше повыше, порядка шестнадцати. А в этом было около нуля – по крайней мере после первого же глотка у меня заболело горло.

Я посмотрела удивленно на бокал – а потом на стоявшего неподалеку официанта. Думая сообщить ему, что он перепутал красное с белым – это белое пьют охлажденным. И что при таких ценах на вино, как у них, – семь долларов бокал молодого испанского вина, это для целой бутылки-то дороговато – можно было бы делать все как надо. И что если они хранят красное вино на холоде, то оно потеряет вкус. Хотя его и так уже немного в нем оставалось.

Но вместо этого я промолчала. Мне вообще ни о чем не хотелось говорить – слишком много мыслей было внутри. Настолько много, что они даже мешали мне слушать того, с кем я сидела тут, – хотя встретилась с ним специально, чтобы выслушать его историю и сделать по ней материал. А вместо этого продолжала думать об Улитине – которого еще полчаса назад планировала навсегда выбросить из головы. Потому что с ним все было глухо – а тут, похоже, у меня появилась новая тема, читабельная и интересная лично для меня.

– Ты точно, кроме кофе, ничего не будешь, Юль? Давай не стесняйся!

Я посмотрела на него – высокого худощавого мужчину с грубым, резким лицом, немолодым, но кажущимся еще более привлекательным из-за своей немолодости. И нерешительно покачала головой:

– Да нет, наверное. Если только сладкое – лучше пирожное…

– Если ты о деньгах – так это бесплатно все, товарища моего заведение.

– Он улыбнулся. – Я ему позвонил, сказал, что встреча у меня важная с известной журналисткой, а денег нет, – попросил скидку сделать. А он обиделся даже – старые ж друзья, какие скидки, пусть за счет заведения будет. Так что не стесняйся, заказывай что хочешь. Он, может, попозже подъедет, специально чтобы с тобой познакомиться – читает твои статьи, поклонник твой, в общем.

Я хмыкнула недоверчиво – поклонники у журналистов были раньше, когда журналистов было значительно меньше, чем сейчас, да и газет тоже. А сейчас если человек говорит, что он читает твои статьи и является твоим поклонником, – значит, ему что-то от тебя надо. Да не что-то – статью. И почти наверняка рекламного характера. Так что, похоже, это ради меня нас здесь угощали за счет заведения – и это я должна была предлагать своему собеседнику не стесняться, а не он мне.

– Если что попросит – ты свою цену сразу объявляй. – Он точно угадал мои мысли. – Господин богатый, не разорится. Так ты что будешь?

– Кофе с пирожным, – ответила твердо, тут же спохватившись. – Нет, лучше с двумя пирожными – разными. И потом, может, еще бокал вина – только белого. А ты поешь, Валер, ты на меня внимания не обращай – мне худеть надо, а тебе, наоборот, есть побольше. Я хочу сказать, ты похудел вроде…

Он усмехнулся, показывая, что уловил мой промах. Некрасиво получилось – я ведь случайно это ляпнула. Думала сказать, что коль скоро у него нет сейчас денег, ему надо воспользоваться возможностью и поесть как следует, раз все равно угощают. И тут же осознала, что нехорошо, наверное, говорить такое взрослому мужчине. Однако фраза про его худобу положения не исправила.

– Похудел, говоришь? – Он все же пришел мне на помощь. – С такой жизнью отощаешь…

Я мысленно сказала ему спасибо за то, что снял неловкость. На самом-то деле он совсем не похудел – прошлым летом, чуть меньше года назад, он был точно таким же, А худощавость его, кстати, обманчива. Под одеждой – традиционными джинсами и джинсовой рубашкой – одни мускулы. И выше пояса – и ниже. Мне это было хорошо известно.

– Раз советуешь – значит, закажем. – Он допил залпом стакан минералки, оглядываясь на официанта, все надеявшегося, что мы сделаем заказ. Он жутко огорчился, когда мы, только войдя, взяли бокал вина и стакан минералки с газом.

Я его понимала, официанта, – ресторан почти пуст, только два стола заняты, заработок, значит, нулевой почти, и тут мы еще берем только питье. Но впереди его ждало куда большее разочарование – ему предстояло узнать, что мы сидим тут за счет хозяина. Но он пока этого не знал и потому жутко оживился – и, наверное, ликовал внутренне, предвкушая чаевые. Которые ему не суждено было получить.

Тут было неплохо, в этом ресторанчике, расположившемся на первом этаже огромного двухэтажного здания – элитного спортклуба, построенного совсем недавно. Немного помпезно, конечно, этак по-новорусски – много позолоты в отделке, и стиль какой-то купеческий, с показными наво-ротами. Но зато тихо и более-менее уютно. Для разговора – самое оно. Хотя, если честно, я совсем не предлагала встречаться в ресторане – даже не зная, что он без денег. Просто он сам позвонил, и сам предложил встретиться, и сам назвал место – вот я и приехала сюда. Сказав себе, что встречу откладывать ни к чему – поскольку с Улитиным полный облом, а тут обещают классную фактуру.

– Я тебе кассету привез – в машине у меня, потом отдам, чтобы понятно было, о чем речь. – Он смотрел на меня, как смотрит на женщину мужчина, когда-то этой самой женщиной обладавший, и не раз. – А пока заказ не принесли, я тебе сейчас обрисую все быстренько, чтоб ты поняла, что к чему. Идея с этим фильмом еще года три назад родилась – есть такой Колпаков, сыграл когда-то пяток ролей второстепенных, потом в бизнес ушел, разбогател. И обратно в искусство потянуло – режиссером себя возомнил…

Он поморщился брезгливо. Хотя, насколько я помнила, все пять лет нашего знакомства он мне твердил о том, что сам хочет снимать кино. Это при том, что был всего лишь каскадером и постановщиком трюков, никаких режиссерских курсов не кончал и в кино попал совершенно случайно и лишь благодаря тому, что был мастером спорта по дзюдо и боксу. Но, наверное, не стоило сейчас это вспоминать – в конце концов, он говорил о чужом человеке, а самого себя мог считать моим близким. До какой-то степени.

– Короче, раздобыл он где-то сценарий – полное дерьмо, но откуда ему понять? – и на меня сразу вышел. Фамилия моя на слуху, фильмов куча – вот он с парой приятелей своих, тоже бизнесменов, ко мне. Говорят – деньги у нас есть, давай снимать. А мне сценарий сразу не понравился – я и предложил изменить кое-что, чтоб поэффектнее было. Трюков побольше, гонок, драк – того, что народу нравится. Послушали меня – да, говорят, меняй, работу над сценарием оплатим. Я сценариста знакомого привлек, мы с ним на пару сценарий переработали. Объявил я им по-божески – и заодно смету представил на трюки, на бригаду свою. И говорю – как сосценаристу мне процент от проката положен, согласны? Да, отвечают, о чем речь. Мне б, дураку, сразу догадаться, что раз они мне за переработку сценария не заплатили сразу, то нечисто тут, – а я на большие деньги рассчитывал, вот и купился…

Он был всем хорош – эффектный внешне, сильный и как любовник классный.

Но единственный минус перевешивал все плюсы – он был повернут на кино и самом себе. Так было и когда я познакомилась с ним в девяносто третьем и он был процветающим постановщиком трюков, дорого одетым и разъезжающим на подержанном «мерседесе», – так было и сейчас, когда он, судя по всему, являлся фактически безработным. От былого достатка остались лишь те самые модные вещи, но уже жутко поношенные – судя по куртке, которую он при мне сдавал в гардероб, некогда блестящей, а теперь убогой и тусклой, – и древняя «восьмерка».

Когда-то я прощала ему этот его минус. На начальном этапе нашего знакомства, когда он произвел на меня очень сильное впечатление. Кто-то мне подкинул идею сделать интервью с каскадером – чуть ли не Антонова, – и я через кого-то вышла на него, на Валерку. А он как раз работал в одной картине, снимавшейся в Подмосковье, – и пригласил на съемки. Вам, мол, будет интересно.

И я поехала – и действительно получила массу впечатлений.

Я тогда очень серьезно ко всему подходила. И если писала интервью, пыталась полностью проникнуться темой – и потому ради десяти страниц машинописного текста встречалась с ним раз пять. На съемках, в студии, у него дома, где он мне показывал свои фотографии в спортзале и демонстрировал записанные на видеокассетах фильмы, над которыми работал. И в ресторанах тоже встречались – у него было достаточно денег, чтобы пригласить меня в ресторан и заплатить за это самому.

Мне даже стало жалко, когда статья вышла, потому что у меня больше не было повода с ним встречаться. И сидеть рядом с ним в его красивом темно-синем «мерседесе», отделанном внутри деревом и кожей, и слушать, как он легко рассуждает об известнейших актерах и режиссерах, которые, судя по рассказам, были его ближайшими друзьями. И любоваться мужественным лицом эффектного, дорого одетого человека, который на семнадцать лет меня старше.

Все произошло как раз в тот день, когда я отдавала ему пачку газет со статьей о нем. И он пригласил меня куда-то, а потом повез домой, рассуждая о кино и о себе в кино, – а я сидела и думала, что мне жаль, что все кончилось. И когда он притормозил у подъезда, предложила ему зайти на чашку кофе.

Кофе мы и вправду выпили – утром. И пили его по утрам еще с полгода – хотя и с большими промежутками, потому что он мотался по всей стране. Его много куда приглашали, да и московские режиссеры, кажется, предпочитали снимать вне России – то ли на Украине, то ли в Белоруссии, так дешевле выходило.

Я им увлеклась – но, к счастью для себя, не собиралась хранить ему верность, пока он там катается по командировкам. Я работала в газете, где царили пьянство и разврат, я была легкомысленной, и мне нравились мужчины, а я нравилась им-и это меня и спасло от любви, страданий и даже, может быть, брака.

Где-то через полгода после нашего с ним знакомства он вернулся из очередной командировки и позвонил мне утром, разбудив и вытащив из постели – в которой спал другой мужчина, не он. Но я тем не менее жутко обрадовалась звонку – хотя через полчаса радость поиссякла. А он, толком не спросивший меня, как я тут жила, и сразу начавший рассказывать о себе и новом фильме, все говорил и говорил. И я даже впервые за время нашего знакомства решилась на кощунственный шаг – положив трубку на стол и отойдя за сигаретами. А когда я вернулась, он все еще произносил свой монолог, не заметив моего временного исчезновения.

Глупо – но это все и решило. То, что он был настолько увлечен собой, что даже не заметил, что меня нет. И еще, конечно, то, что он был не единственным моим мужчиной на том этапе и мне было с кем его сравнивать. Он, возможно, был лучше всех – но те, кто был, может, и похуже его, относились ко мне получше. Внимательнее в смысле. Относились как к известной талантливой журналистке и считали свое присутствие в моей постели подарком судьбы. Он же единственной по-настоящему заслуживавшей внимания персоной считал себя. А я всегда была слишком эгоистична, чтобы жить интересами мужчины, – у меня хватало своих интересов.

И я, сидя с трубкой в руках и думая о своем, вдруг сказала себе, что вечером мы пойдем в ресторан и он будет рассказывать то же, что и сейчас, сыпля именами неизвестных и неинтересных мне людей, повествуя о своем героизме и великих планах. Понося всех за бездарность и глупость, обещая в ближайшем будущем начать снимать фильмы века, которые, кроме него, не дано снять никому.

И о том же он будет говорить по пути ко мне или к себе домой – и, наверное, даже будет жалеть, что со мной надо заниматься сексом, вместо того чтобы поговорить еще. И будет возобновлять разговор в перерывах между актами – когда я хочу слышать, как со мной хорошо, и насколько я бесподобна, и как сильно Он меня хочет. А мне в это время будет казаться, что он не со мной сейчас, а в Голливуде, а недавно сжимавшие меня руки становятся все белее от гипса, которым покрылись, когда великий режиссер мысленно оставлял отпечаток своей гениальной ладони у стен китайского театра, по соседству с отпечатками местных кинодеятелей.

Тем утром все и кончилось. Хотя должна признать, что в дальнейшем мое отсутствие в своей жизни он все же замечал. Не часто – но периодически. Видно, он все же порой отвлекался от себя любимого – и тут и обнаруживал, что меня нет. И тогда в моей квартире раздавались телефонные звонки – я ведь столько о нем знала, он просто обязан был рассказать мне, что с ним произошло за это время. И мы даже могли встретиться, несмотря на мое новое, абсолютно трезвое к нему отношение.

Но питья кофе по утрам я старалась избегать. Потому что знала, что за этим самым кофе на меня может обрушиться новая порция рассказов. Так что если мы встречались и что-то происходило – а мне нравилось, как он это делает, поэтому я была совсем не против периодического секса, – я выставляла его, как только все кончалось, хоть посреди ночи. В конце концов он был на машине – а мне, если верить моим горячим уверениям, срочно надо было работать, потому что назавтра от меня ждали новую статью, которая еще не начата.