Текст книги "Без души (СИ)"

Автор книги: Ольга Болдырева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Больше вокруг не было ни единой живой души. Все люди давно разбрелись по домам или устроились по дворовым лавочкам под яркими фонарями в компаниях друзей, девушек и бутылок пива, как можно дальше вот от таких тёмных арок. Остывший асфальт неприятно холодил ступни, мелькнула мысль снова взлететь, чтобы не касаться босыми ногами заплеванного покрытия. Снова выйдя на дорогу, несколько минут постоял, пытаясь очистить себя от крови – только теперь чужой, – потом продолжил движение.

Мимо проплыли два автомобильных центра, здесь люди всё‑таки были. На меня по – прежнему не обращали внимания. Чтобы срезать дорогу, свернул между домами, в сторону бывшей школы. Всё такой же знакомый двор. Вокруг высокого забора искривленные деревья и тропинка. Тишина, память – теперь уже светлая, – еле слышный шелест листвы. Столько здесь всего было, образы так странно перемешиваются в голове.

В спину ударило ощущение опасности. Бездна сама вытащила его из моего подсознания, превратив блеклую ассоциацию в яркую, болезненную вспышку. Это оказалось настолько диким, что я резко повернулся к неизвестному противнику, тут же уходя с линии удара. Подобное ощущение не могло появиться, если бы угрожал простой человек, который не в силах причинить мне вред.

Тогда кто?

– Тренироваться определенно нужно больше… – задумчиво протянул скрытый вуалью тени мужчина. Роста он был огромного: два метра точно, – и в плечах, если не метр, то близко к нему. Лицо под тенью разглядеть сложно, но черты правильные, больше характерные для других реальностей, где смешение пород не сильно приветствуются.

В следующую секунду тонкие нити пустоты обвили его запястья и шею, мягко намекая, что снисходительный тон лучше оставить в стороне и не пытаться что‑либо предпринимать. Бездна, накрыв мои руки своими холодными ладонями, бережно удерживала под контролем узор силы, чтобы я раньше времени не убил незнакомца.

– Кто ты?

– Хорошо. К делу, так к делу, раз настаиваешь, – ответил так, словно это он удерживал меня в смертельных объятиях Бездны.

Вот только глаза его выдавали. Чужак знал, насколько тонка та грань, за которой пустота, обретя свободу, перережет и растворит хрупкую преграду из живой плоти. Ощущение опасности притупилось, словно Бездна вызвала его специально: посмотреть на мою реакцию.

– Моё имя – Девеан, я надзиратель. Меня приставила к тебе Пресветлая Алевтина.

Да, в разговоре с рыжей девицей что‑то подобное было: "Впрочем, эту лекцию прочитает твой надзиратель. Потом…" Кажется, она сказала это. Значит так? Приставить смотрителя, чтобы вещь не натворила глупостей?

– Мне не нужна ни нянька, ни надсмотрщик. Передай это своей госпоже.

– В твоём состоянии? Естественно, нянька не нужна. Только твоё мнение не учитывается. Я наделён полномочиями прервать твою жизнь в этом мире, чтобы ты приступил к служению своей госпоже. Но это произойдёт лишь при условии, если решишь вести себя некорректно. Боюсь, нам придётся познакомиться поближе, Серег? – если я не ошибаюсь.

– Сергей… – поправил я мужчину, – ты уверен, Девеан, что угрозы подействуют? – я обратился к Бездне, но та только покачала головой.

– Нет, не стоит показывать ему, что в тебе нет дара творца. Пока не стоит. Мы просто подождём. Недолго, а потом ты покажешь, что твоя госпожа – отнюдь не рыжая Алевтина. Так что отступи, Сергей, поддайся. Игра в поддавки – это так забавно, путь даже ты не сможешь почувствовать её вкус. Да?

Как скажешь.

Мужчина, неожиданно рассмеялся.

– Твоя сила не сможет причинить мне вреда. Не стоит даже пробовать, только время потратишь. Осколок дара Пресветлой матери не ранит её слугу. Это не угрозы, всего лишь условия сделки. Сейчас этот мир твой. И не важно, сделаешь ты что‑либо с подаренными тебе живыми игрушками или нет: всё равно в назначенное время ты станешь слугой Алевтины.

– Хорошо, говори.

– Всё просто. Мне приказано наблюдать за тобой и направлять, если потребуется. Объяснить твои будущие обязанности, рассказать про жизнь творцов и обычаи. И да, самое главное…

Девеан выступил из тени. Странные, двуцветные глаза – черные с желтым ободком, волосы до плеч, с бордовым отсветом, узкая линия губ. Усталость, как печать на лице.

– Главное… мне приказано научить тебя контролировать это бездушие, чтобы твоя сила – всемогущество – не превратила тебя в очередного безумного Убийцу. И контроль может быть только один – новые чувства и ощущения. Заманчиво? Я помогу тебе найти смысл.

Я не ответил. Бездна улыбалась, словно это её, а не меня надзиратель пытался соблазнить желанным плодом знаний.

– Пойдём, я провожу тебя до дома, и завтра приду с самого утра. Пойдём, Сергей…

В голове у меня медленно, словно под неслышимую музыку, всплывали последние строчки той самой песни…

Всемогущество мне, как проклятье дано.

Как же жить на земле, если мне всё равно?

Если память солжет, если правда горчит,

Кто, скажи мне, поймет? Кто, скажи мне, простит?

Равнодушно смотря в этот мир без границ,

Вдруг увидеть себя в равнодушие лиц.

И узреть в пустоте лишь две чаши весов…

Как мне жить в темноте без основы основ?

Два крыла за спиной, а внутри пустота.

Я живу? Я живой? Без души? Тишина…

Глава 1.7
Дороги снов

Смертным потом и слезами

достаются наши крохи

утешенья.

Но всегда приходят сами,

и до гроба с ними вздохи

и лишенья…

Хорхе Манрике

Я проснулся среди ночи в липком холодном поту и, рывком сев на постели, судорожно вздохнул. Меня била крупная дрожь. Снова бред. С трудом продираясь через вязкую пелену, которая вновь заволокла моё сознание, я пытался вспомнить сон – очередное видение. Пока ассоциация была только одна – сон был до тошноты омерзителен. Обхватил голову руками, пытаясь сосредоточиться. Но разум ускользал, казалось, невозможно найти опору в склизком мареве. Боль стучала в висках, наполняя рот густой кровью, я сплюнул на пол красные сгустки. Всё тело ломило, каждый вздох отзывался резкой болью. А разум все быстрее исчезал в тумане безумия.

Нужно позвать на помощь. Мысль погасла, еле успев проникнуть в сознание. Из последних сил я перекатился на кровати и упал на пол, стараясь создать больше шума. Ни звука не раздалось в кромешной темноте.

Пустота… вместо моей комнаты была пустота. Прохладная, завораживающая, манящая, желанная. Волшебное ощущение стремительного падения на дно. Бьющий в лицо ветер, наслаждение – только бы подойти к краю. Ближе. Бездна… что это? Сознание конвульсивно дернулось в последний раз, пытаясь вернуть меня в реальность.

Я открыл глаза. Лежу на спине, на кровати. Поднёс к лицу белое пятно ладони: рука тряслась. Через минуту настолько осмелел, что сел на кровати. Крови не было. Очередной кошмар – прощальный подарок тюрьмы. Я уже давно понял, что мой рассудок пострадал слишком сильно. Сумасшествие – это не повод метаться из‑за каждого кошмара. В конце концов, я привык ко многому, привыкну и к этим снам. Только сердце, не откликаясь на доводы, продолжало яростно биться о грудную клетку.

Устало откинулся на подушку, привычным движением дотронулся до левой стороны груди. Так иногда люди проверяют старые раны, уже давно ставшие белёсыми шрамами. Всегда считал, что рядом с сердцем у человека находиться душа. Я чувствовал его глухие удары, но души не было. И это замечательно.

Возможно, когда‑то:

Ларин спокойно смотрела, как темное облако медленно и торжественно, словно делая одолжение, меняет свою форму. Женщине очень хотелось спать, закрыть глаза и больше ни о чём не думать, но она смотрела. Ещё совсем недавно это был серый ватный кусок с размытыми очертаниями, а теперь он походил на её дом. А яркая ирреально – красная звезда, подсвечивая его со всех сторон, создавала ощущения неотвратимого, ужасного, что вот – вот должно было произойти.

Или уже произошло…

Ларин с искренней улыбкой наблюдала, как в уже начавшем темнеть небе вырисовываются знакомые шпили. Казалось, если приглядеться лучше, можно разглядеть витражи, которые она так любила и помнила до мельчайших деталей. Пусть тревожный, пусть ужасный, главное – ей дали шанс ещё раз увидеть дом.

А время медленно вытекало большими липкими каплями на пожухлую, уже покрытую вечерней росой траву. Ларин лежала на спине, продолжая сжимать в руке бесполезный кинжал, и смотрела в небо. Облако проплыло ещё немного и также медленно и торжественно распалось рваными грязными кусками. Цвет звезды сменил благородный пурпур, а Ларин всё лежала. Изредка грудь женщины тяжело вздымалась, и из побелевших губ вырывался ещё один вдох. Ей было страшно и очень хотелось плакать. Как тогда, в детстве. В мертвой тишине небольшой поляны ей слышались крики, плач и громкий голос, перекрывающий панику: "Беги!".

"Прости, отец, я больше не могу. Так хочется спать…".

Сначала Ларин никак не могла поверить в то, что это случилось. В мыслях постоянно всплывало улыбающееся личико недавно родившегося сына, и тогда крики перекрывал счастливый детский смех. Как же он будет? Потом какое‑то время оставалась надежда. Что их найдут, спасут… ведь они совсем близко. Хватит и двадцати минут, чтобы прийти за ними.

Но теперь надежда лежала рядом, изрешеченная стрелами и растерянно смотрела вдаль мертвыми глазами её любимого. Если бы Ларин хватило сил, чтобы повернуться, она бы, наверное, смогла сжать его холодную ладонь, чтобы поверить в то, что он всё равно рядом. Ферла они потеряли, пытаясь бежать. Она до сих пор помнила обиженное выражение лица мага. Ирэн задержалась у выхода из бункера. Далик…

Далик просто закрыл Ларин собой. Впрочем, теперь это было неважно. Всего немного до небольшой деревеньки, где они остановились. Как глупо. И невероятно обидно.

Злые слёзы превращали и так смазанную картинку реальности в блекнущее пятно.

– Не правда ли жизнь получилась до зубной боли прозаичной?

Сделав усилие, Ларин вырвала своё сознание из липких объятий желанного сна.

Он склонился над ней, улыбаясь, но глаза всё равно оставались печальными – именно такими, какими она их запомнила. Даже склонившийся он был слишком высок и закрывал собой заходящую звезду.

– Я люблю, когда по – настоящему, чтобы не пафосно, а обычно… – тихо прошептала Ларин, не понимая, откуда берутся силы, чтобы говорить, – так лучше.

– Греться лучше у настоящего огня, а не нарисованного.

Сергей осторожно убрал с её лица растрепавшиеся пряди чёлки, заправив за уши, и с удивлением посмотрел на испачканные в крови пальцы.

– Но иногда греет и нарисованный огонь, – улыбнулась женщина.

– Когда ничего больше не остаётся…

Ларин попыталась кивнуть, но, кажется, он и так всё понял.

– Расскажи мне о чём‑нибудь хорошем, прошу. Мне так хочется спать, но я боюсь закрывать глаза. Ты говори. Говори, чтобы я поверила, что умерла не зря. Ври, но только так, чтобы я поверила. Прошу…

Сергей опустился рядом с ней на промокшую от крови траву и, взяв Ларин за руку, принялся тихо рассказывать.

– Через несколько месяцев маги найдут лечение от чумы мастера. И оно пройдёт даже лучше, чем можно было вообразить. Вы станете побеждать. Раз за разом. Сначала небольшой успех, затем ещё один выигранный бой, а потом вы выйдете к Ледяному океану как победители. Конечно, останутся те, кто будут помогать мастеру, но тихая госпожа поможет. Уже через несколько лет война закончится. Сначала будет непросто, но и это пройдёт. Твой сын вырастет в мире без войны и угроз. В честь тебя и твоих друзей будут называть улицы, города, детей. Вы станете бессмертными в тысячах сердец. А меня забудут. Сотрут из всех книг упоминания о последнем тёмном мастере. И быть может, так правда будет лучше для всех. Вы убили меня – я отомстил и проиграл. А ещё…

Мужчина повернулся к Ларин, но она его уже не слышала. На лице женщины застыла счастливая улыбка. Слишком счастливая. Возможно, единственный раз в жизни она по – настоящему поверила ему. Глаза начали медленно закрываться, но женщина, пересилив себя, распахнула их, чтобы продолжать смотреть в небо вечность.

– Спи спокойно.

Он медленно поднялся на ноги, не отрывая взгляда от расслабленного лица бывшей подруги. И пошёл в направлении закатного солнца, от которого над горизонтом оставалась лишь крошечная полоска. И шаг за шагом красные лучи стирали его, унося в покой.

В этот момент на поляну ворвались воины объединённых земель, спеша на помощь своим спасителям.

Сейчас:

…Оставались только сны. Изредка меня посещали видения странных реальностей. Они были не связаны с прошлым или настоящим, но то, что я видел, заставляло меня просыпаться в поту и, подолгу сидя на кровати, убеждать, что именно здесь и сейчас моя реальность, а не те зыбкие непонятные видения. О чем? О других вероятностях, которые где‑то, когда‑то… Были? Наверное…

И чувства: боль потерь, грусть, надежда, безысходность… всё, но там. Не здесь. Казалось, они пытались прокрасться в моё сердце, раздирая его стальными когтями. Шепот щекотал нервы. Они говорили со мной. Кто? Я не знал. Тихие голоса волнами прокатывались в пустоте, убеждая меня, что если я хочу снова почувствовать любовь, радость, даже простой интерес, надо в первую очередь впустить в себя боль.

Это было подобно искушению… только захоти: спелый плод сам упадёт в руки. Но я не мог испытывать желание. Пытка, замкнутый круг. Бессилие. Вкус крови, прокушенная губа, сжатые кулаки, обжигающий холод Бездны. И тихий вкрадчивый шёпот, который начинал слышаться мне и наяву.

Голоса смеялись, зная о том, что мне не вырваться из порочного круга. Они посылали самые ужасные воспоминания, самые обидные, отвратительные, самые горькие. Словно издеваясь, они водили у меня перед носом чувствами и резко отдергивали, стоило только протянуть руку. "Дотянись, и всё закончится, – шептали они. Только дотянись, и брёд пройдёт"… И я отчётливо слышал насмешку. Они знали точно: не дотянусь, не осмелюсь, не смогу почувствовать, заново понять каково это – быть человеком. Просто не захочу. Мне не нужна боль, не нужна тоска.

Осталось только убедить в этом самого себя.

Я не мог смотреть в зеркала, потому что видел суть. Вместо странного мальчика отражение показывало высохшего узника в обрывках одежды с седыми волосами и пустым взглядом, в котором багровыми искрами отсвечивало безумие. Но стоило на несколько секунд прикрыть глаза, как наваждение исчезало. Первый раз это увидев, я снова разбил зеркало и стоял, глядя на почти перерезанные острыми осколками вены и чёрную кровь, которая заливала мягкий ковер, пока не прибежал испуганный Леша.

Эти сны начались с приходом надзирателя, который, кажется, в самом деле верил, что сможет научить меня контролировать пустоту и пользоваться силой, которую подарила мне Алевтина. Я молчал, подчиняясь Бездне, и не говорил, что этот дар давно ушел в Ничто. Мужчина готовил странно – кислый настой, после которого меня рвало, а по ночам преследовали странные видения, как в том сне с Ирэн. Я переносился в те места, где раньше никогда не бывал и наблюдал за людьми, вынужденный бестелесным признаком становиться свидетелем их горя и неудач. Смотрел разные вероятности своего прошлого, и везде было падение, ложь, ненависть, словно злая чья‑то воля в последний момент заставляла марионеток сворачивать с пути, бросаясь в бездну. Впрочем, там не было этой холодной бездушности. Ярость, крики, страсть – все это переплеталось, окружая меня, пытаясь проникнуть внутрь, но раз за разом растворяясь в пустоте.

И иногда я пытался поверить, что это может помочь…

А почему нет? Ведь это и было главным заданием Девеана – сделать будущую игрушку своей госпожи интересной. Мужчину тяготила роль няньки и тюремного надсмотрщика. До этого он выполнял более понятные задания: пойти туда, принести то, убить этого. Девеан оказался крайне молчаливым типом, и если говорил, то с раздражением, быстро и отрывисто, проглатывая окончания и сминая фразы.

А ещё мне было приказано не пытаться возвращать чувства самостоятельно.

Словно я собирался это делать, или же знал верный способ.

– Ты не знаешь, какими они придут, насколько будут изменены и изломаны. Можешь сделать только хуже, всем… – сказал Девеан, после чего перестал со мной разговаривать.

И приходил лишь для того, чтобы дать очередной термос с настоем, но я постоянно ощущал присутствие своего надзирателя. Мужчина наблюдал, не вмешиваясь, но оценивая каждое моё действие и каждый шаг.

В моей новой жизни в распорядке дня произошли изменения. Если сравнить с тем медленным потоком времени, который окружал меня последние годы, то эти перемены можно было назвать большими. Нет, я не ушёл из семьи. Куда мне идти? Один я сразу же провалюсь в Бездну, и выхода уже не будет – только бесконечно – долгое падение в пустоту.

Несмотря на Лешину реакцию, я изменил восприятие родителей одним небольшим импульсом. Они продолжали ездить на работу, покупать продукты, смотреть восьмичасовые новости по второму каналу и любимые сериалы, тормошить брата, чтобы тот готовился к экзаменам, улыбаться и быть счастливыми, веря в случайные чудеса. Но в тоже время теперь для них все покрывал белёсый туман, приглушающий вопросы и действия, которые могли быть направлены в мою сторону. Словно у них никогда не было второго сына. Родителей не волновало, где я пропадаю целыми днями, что собираюсь делать в будущем, мои странные фразы и слова, чудесное возвращение. За то, что я сделал, Леша опять ударил меня, назвав монстром. Я согласился, что да – монстр, тварь, – и исправлять ничего не стал. Два дня брат обходил меня стороной, но видимо осознав, что ничего сделать или изменить не сможет, сменил гнев на милость.

Теперь каждое утро я распахивал окна на лоджии и расправлял крылья. Полёт стал моей единственной радостью, которую я мог себе позволить. Странный ряд ассоциаций, бьющий в лицо ветер – все это подступало слишком близко к удовольствию, но грань я не переходил, закутываясь в пустоту. Я смотрел с высоты птичьего полёта на людей и их муравьиную суету, на сверкающие торговые центры, длинные пробки, играющих на площадках детей: моя Земля. Какой она бы ни стала, всё равно останется родным миром и домом.

Нужно было прожить эти два года – последний порог на пути к свободе. Несколько раз возникала идея занять себя единственным делом, которым я овладел в совершенстве – спасением. Нет, роль героя не на меня была шита, но отсюда сверху были видны и пожары, и ограбления, и изнасилования. В такие минуты, когда, зависнув над городом, я натыкался взглядом на очередное бесчинство, ассоциировал подобие облегчения, что лишен души и могу спокойно лететь дальше.

Лето шло на убыль. Брат блестяще поступил в педагогический вуз, куда его в четыре руки запихивали родители. Дела папиной компании резко пошли в гору, мама получила повышение. Неожиданно выздоровела её сестра, живущая в Петербурге, которая одна воспитывала маленькую дочь.

А я начинал медленно терять смысл своего существования. Если сначала появившиеся сны вырывали меня из объятий Бездны, то теперь и они не заполняли пустоту даже поверхностно. Всё больше и больше в сознание стала проскальзывать знакомая каждому человеку мысль: "нужно ли мне это?" – только в моём случае это приобретало несколько иной смысл: перестать дышать, заставить сердце остановиться. Если не поможет: проще отдать себя Бездне, чем заставлять существовать изо дня в день ради непонятной сделки и мести. Вечное падение в никуда… Как же иногда хотелось подняться как можно выше над Землёй и убрать крылья. Повторить тот короткий полёт, чтобы больше не прийти в себя. Что‑то мешало. Может быть сама Бездна, а может крошечная часть прошлого меня, которая ещё существовала в памяти – всё‑таки побег от проблем это подлость и трусость.

А побег от самого себя?

В любом случае это было только игрой, в которую нужно было поверить саму, чтобы и другие посчитали ложь правдой.

Ведь оставался ещё один козырь. Да… – сюрприз, припасенный на черный день. И я бережно скрывал его ото всех, стараясь, чтобы и в мыслях не проскальзывали напоминания о нём, ведь Бездна не могла контролировать меня полностью, а значит, должны были оставаться укромные уголки, не доступные для неё.

И это было прекрасно.

Оставалось только постоянно поддерживать иллюзию того, что я потерял последние ниточки с реальностью. Играть роль бездушной куклы, утратившей смысл, чтобы, с помощью Девеана найдя нужные слова, выдать их за правду.

Чтобы каждый из моих надсмотрщиков был уверен, что все идет именно по его плану.

В один из вечеров я привычно стоял на крыше своего дома, разглядывая улицу. Большое оранжевое солнце не спешило покидать небосвод, с неохотой опускаясь за соседние дома и создавая иллюзию огня, который медленно поглощал жилые строения. И ветер был таким же ленивым. Он вяло гонял по крыше изодранную газету, неизвестно как занесённую сюда. Потом дунул мне в спину, словно спрашивая, о чём же я задумался. Поиграл распущенными волосами, подтолкнул к широкому парапету и, будто демонстрируя то, что предлагал повторить, швырнул газету вниз с крыши. Она медленно закружилась в непонятном танце, теряя клочья бумаги, а потом начала торжественно опускаться на землю. Так медленно, словно что‑то тянуло её назад в небо. Я проследил взглядом полёт, пока он не закончился на козырьке подъезда, где ей тут же занялся другой ветерок, превращая в обрывки ненужных новостей.

– Хочешь последовать за ней?

Наверное, стоило вздрогнуть или отойти в сторону – встреча с надзирателем не сулила мне ничего хорошего, и подсознательно каждый раз я ожидал удара в спину. Мужчина был и оставался для меня неизвестной величиной, и я мог ждать чего угодно – от нападения до попытки развоплощения, которым он пригрозил в первую встречу. Девеан был хищником, а чтобы понять хищника, нужно досконально изучить его повадки.

– Хочу… – попробовал на вкус это слово, – нет… Не так.

– Мальчишка! – прошипели за спиной, а потом он резко схватил меня за плечи и развернул к себе лицом. – Скажи, тебе не надоело самому создавать себе препятствия, а потом мучиться, преодолевая их? Разве ты не знаешь, что не стоит искать сложных путей, если нужная дверь открыта? Я трачу своё время впустую!

"Какой же он всё‑таки высокий…", – мелькнула мысль, когда мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть мужчине в глаза.

– Меня никто не учил отличать нужную дверь от ненужной…

– Этому человек должен научиться сам, что, конечно же, невозможно, если целыми днями только жалеть себя и стенать из‑за подлой судьбы. – Девеан передёрнул плечами, потом уже примирительнее добавил: – У каждого в жизни бывают трудности. Готов согласиться что то, что произошло с тобой выходит за рамки обычного, но это не повод ставить себя выше остальных и думать, что чужие печали ничто по сравнению с твоим горем. К тому же, можно сказать, тебе ещё повезло…

Последняя фраза заставила меня вырвать руку из его захвата.

– Бездна, да что может быть хуже? – воскликнул я, понимая, что Девеан только что заставил меня ассоциировать нечто похоже на возмущение.

Надзиратель обвёл взглядом крышу, словно это "хуже" должно было находиться где‑то здесь. Потом устроился на парапете.

– Хорошо, не буду предлагать напрячь фантазию, с этим у тебя проблемы – просто расскажу, – он похлопал рукой рядом с собой, предлагая сесть. Подождав, пока я устроюсь, поджав колени, он начал рассказ. Говорил медленно, взвешивая каждое слово, чтобы не сказать что‑нибудь лишнее.

– Представь, что души тебя лишили не в один момент, а медленно, по маленьким кускам вытягивали ее раскалёнными щипцами. День за днём, год за годом – бесконечная пытка, чувствовать, как внутри медленно образовывается пустота, терять связь с миром, по минуте забывать чувства.

Память вернула меня в день казни, попытавшись физически передать те ощущения. Если то, о чём говорит Девеан, возможно, мне действительно повезло…

Мужчина усмехнулся, будто проследил за моими мыслями и продолжил.

– Ты не заметил, как похож на творцов? Человека, лишенного души, можно узнать всегда, под любой маской и иллюзией: ведь никакая личина не сокроет мёртвые глаза. Душа – великий дар и самое великое проклятие, данное Единым создателем своим детям. Она позволяет человеку чувствовать, делая одновременно всемогущим и безумно уязвимым, ибо с чувствами приходит субъективность, свой взгляд на миры, на привычные вещи, слова. Существа, подобные творцам, должны уметь видеть реальность объективно, у них не может быть чувств или эмоций. Только холод, логика и разум. Говорят, самое первое Поколение было создано бездушным – подарок Создателя. Что случилось с этим Поколением, сейчас не скажет никто. Наверное, творцы что‑то знают, но правда ли это? Новые хранители набирались в смертных мирах и были наделены душами: это поставило множественную вселенную на грань исчезновения. Тогда кто‑то из творцов придумал ритуал, который лишал человека души. А чтобы он сохранял дееспособность и разум, он должен был действовать медленно, постепенно адаптируя творца к такому существованию. Как всегда мироздание не оценило благих намерений. На первый взгляд идеальный план на деле сделал только хуже: нечеловеческая боль и пустота медленно свели с ума Поколение за Поколением. Ты видел – отвратительное зрелище. Каждый из них, из‑за одной ошибки прошлого прошёл через ад, который мог длиться столетиями. Они безумны и всесильны. А ещё они будут люто ненавидеть тебя, за то, что ты слишком просто получил их возможности, которые они выстрадали, потеряв всё, что было им дорого.

– Просто? Ты думаешь, я не потерял всё, что было мне дорого…

– Поверь мне, Сергей, они потеряли гораздо больше. Просто поверь. Однако не хочу спорить. Не мне оценивать и судить другие жизни. Ты можешь спросить: зачем же тогда Алив заключать с тобой договор? Отвечу – не знаю. Их безумие принимает самые разные формы. Алевтина любит находить странных людей: считает их интересными диковинками, которые можно поставить на полку и любоваться осенними вечерами, а так же хвастаться перед другими творцами. Но это лишь одна сторона правды. Давно, когда я был молод и наивен, услышал, будто она страстно мечтает найти того, кто мог бы стать новым творцом – основать новое Поколение, освободив предыдущее. Но никто не подходит. Это цена за ещё одну ошибку. Знаешь, когда ты придёшь к нам, узнаешь множество страшных сказок. Не верь им. Проще думать о творцах, как о жестоких детях, чем верить, что они выстрадали своё право ломать жизни другим и проводить ужасающие эксперименты. Право быть тварями.

Потом мы долго молчали. Я думал о том, что узнал. Все оказалось куда сложнее, чем виделось сначала. Что такое проблемы одно человека в огромном мире? А что такое проблемы того же человека во множественной вселенной, где нельзя назвать даже приблизительное число существующих реальностей? Если творцы действительно такие, какими их описал мой надзиратель, то мне не хочется представлять те миры, которые они создают.

– Не создают… Могут, но не хотят, понимая, что сотворят недееспособных уродов, которые захлебнуться в боли. Они копируют существующие реальности, внося лишь небольшие корректировки. Творцы, скажем так, самоназвание. Впрочем, имен у них хватает. Сначала они должны были просто следить за уже сотворенными мирами, но когда Единый исчез…

– Почему ты согласился служить Алевтине? Какую цену она предложила тебе? – вопросов оказалось предостаточно. И пока Девеан был в благодушном настроении – таким я его не видел – стоило использовать время с пользой.

– Ценой оказалась моя глупость, которую я почему‑то называл тягой к запретным знаниям. Алевтина умеет выбирать моменты, когда отчаявшийся человек принимает условия с радостью и благодарностью – ведь ничего другого не остается. Служу ей честно, выполняю поручения, стараюсь быть послушной и полезной игрушкой. Теперь вот докатился – надо же! Приказали быть нянькой мальчишки, который может случайно свалить полвселенной в Бездну. Открою тебе секрет – есть целая группа профессиональных надзирателей, они‑то своё дело назубок знают. А я кто? Наёмник.

Девеан невесело вздохнул, переводя дыхание.

– Но если бы Алевтина обратилась к ним – о тебе обязательно бы узнали и остальные творцы. Ксанрд‑то скорее всего будет молчать, он другой – почти всегда выступает на стороне Алив и согласен убирать за ней пока она не выходит за рамки дозволенного Единым. Правда не знаю, впишется ли в них Бездна в сердце множественной вселенной. Но остальные творцы – нет, им не нужно знать, что у Великой матери появилась настолько интересная игрушка. Так что придётся нам с тобой уживаться. Если пообещаешь больше не ныть, попробую из тебя слепить что‑нибудь достойное.

– Обещаю.

– Тогда начнём с самого простого. У меня есть небольшое задание. Алевтина передала, чтобы мы не скучали эти два года.

* * *

На небольшое кладбище опустилась ночь, укрыла тёмными крыльями унылые ряды чьих‑то утрат, прошуршала сухим травоцветом с налётом изморози, которая украшала старые плиты. Густые сумерки заполняли все серым и липким туманом. Голые ветви искорежённых болью деревьев наклонились к самой тропе, которая проходила через погост, извиваясь пыльной змеёй. Кладбище находилось на поросшем сухим вереском возвышении, откуда открывался вид на примостившееся в уютной ложбинке поселение. Надо было лишь пройти склон, к которому подступал старый лес – не больше двадцати минут. А дальше тропа, петляя, уходила в рощицу молодых ещё не изломанных деревьев, чтобы выйти как раз около поселения. Палая листва укрыла собой замшелые, потрескавшиеся надгробия. И в её шелесте слышался плач, горе потерянных душ. Скорбь стелилась по земле вместе с туманом. Несмотря на то, что холод не причинял мне неудобств, я зябко поёжился. Несколько минут жадно вдыхал аромат пряной листвы и свежесть ночи.

Почему я тут? Поднял к лицу и рассмотрел просвечивающие руки. Что я должен увидеть в этот раз? Вряд ли мне доставят такое удовольствие – любоваться пейзажем этого мира.

Словно откликаясь на мои мысли, невдалеке послышалось шарканье шагов. Кто‑то медленно шёл через кладбище, ненадолго останавливаясь и снова продолжая путь. Потом до меня донесся тихий плач ребёнка. Не думая, я присел на каменное надгробие и стал ждать ночного кладбищенского гостя. Наконец, из тумана показалась женская фигура, прижимающая к груди сверток с младенцем. Складки плаща тихо шуршали по листве, с одного краю подол был пропитан кровью.

Женщина была ранена, и ранена смертельно. Невозможно представить, что заставляло её двигаться, делая механические движения. Нет, возможно – это материнский инстинкт, безграничная любовь к своему дитя.

Шаг… шаг, маленькая передышка. Снова шаг. Воздух хрипло вырывается из неплотно сжатых губ, на которых лопаются кровавые пузырьки.