Текст книги "Без души (СИ)"

Автор книги: Ольга Болдырева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Когда‑то:

– Серег! Серег, тихая госпожа, что же с тобой?

Знакомый голос был полон отчаянья.

Я с трудом открыл глаза. Надо мной склонилась Ирэн: лицо белое как мел, губы дрожат, в глазах слёзы.

– Что случилось? – я с удивлением осознал, что лежу на куче прелых листьев под раскидистым деревом. Сквозь искореженные голые ветви на лицо падают капли дождя, а все тело сковывает пронзительный холод. – Родная, ответь.

– Ты не помнишь? – жена помогла мне встать и отряхнуться от налипших на одежду и волосы листьев, не слушая протестов, отдала свой тонкий плащ.

– Нет, помню только, как проснулся утром. У меня так сильно болела голова… Ещё, кажется, со мной говорил кто‑то, шептал… Нет, не помню. Туман, – покачал головой, осторожно ступая за Ирэн по размягченной дождём земле и гниющим листьям.

Ирэн всхлипнула.

– Было страшно, Серег… Мы поссорились, а потом тобой что‑то завладело, ты забрал нож и ушёл. Я сразу побежала следом. И нашла здесь, в лесу… – её голос сорвался.

Я горько вздохнул, попросил прощения, легко коснувшись её щеки поцелуем. Хорошо не успел уйти очень далеко, добравшись только до опушки – всего десять минут быстрым шагом. Но Ирэн рассказала, что на поиски ушло достаточно времени, хотя она и проходила по этому месту несколько раз. Возможно, я боролся с собой, не пуская тёмного мастера к дому, а потом, исчерпав все силы, потерял сознание.

Кто знает? Сомнений, что это был именно Эрик не оставалось.

Зайдя в деревню, я понял, что что‑то не так. Казалось, что все исчезло – не лаяли собаки, затих ветер, люди затаились по домам, ощущая надвигающуюся угрозу. Наша хибарка стояла на окраине, и первые дома тонули в мареве дождя… Только вот между косыми струями мне почему‑то чудилось движение теней.

А потом воздух взорвался криками, конским ржанием, четкими командами и резким светом факелов. Огонь пришел в деревню. И вместе с ним – смерть.

Мы были далеко. И можно было уйти в тень, скрыться в лесу, смешав свой запах с гниющей листвой, затянув следы осенней грязью. Но дома оставался крошечный лучик солнца… наша надежда, оставленная из‑за безумия и страха.

Кто же мог предположить.

Широкая дубовая дверь была распахнута настежь, и в воздухе пахло затаившейся болью. Ирэн судорожно выдохнула. Но медлить было нельзя. За нами полыхали дома и тех, кто пытался вырваться из плена огня, с громким смехом рубили всадники.

В прихожей стоял густой запах крови.

Это было невыносимо – смотреть на маленькое беззащитное тельце нашей дочери, которое уже оставила жизнь. Распахнутые в лёгком недоумении глаза, странная улыбка, маленькая ручка сжимает игрушку – цепочку Ирэн, словно боясь её потерять. И страшная рана. В тот момент я понял, что такое настоящая боль. Ни тюрьма, ни казнь не принесли даже сотую частью того, что я ощущал в этот момент. Разрывающая сердце, дробящая разум боль.

Безысходность, отчаянная попытка проснуться.

Но не было ни слёз, ни крика. Только капелька янтаря, застывшая в детской ладони, и рыдающая над тихо поскрипывающей колыбелькой Ирэн.

Гвардейцы Короля – Всех – Людей Далика Первого окружали наш дом…

Глава 2.6
Принцип невмешательства

Как странно, право, черное на белом?

И в этом все. Все грани и цвета,

И жизнь, и смерть… Безвыходно

И – смело!

И нет спасенья с плоскости листа…

Андрей Белянин

Сейчас:

Лошадей у моих спутников не оказалось, а в деревне нашлась лишь пара старых кобыл, никак не пригодных для верховой езды. Как и в прошлой жизни, проводники подготовились к небольшому путешествию плохо, показав всю свою некомпетентность. Возможно, когда перед тобой стоит великая цель спасти целый мир, сложно сосредоточиться на мелочах. Не могу сказать, о чем они думали в тот момент, когда, согласившись на лёгкую переброску круга магистров, не уточнили, что коней переправить не удастся. Может, понадеялись на то, что два дневных перехода до Тирра легко преодолеть пешком. Может, вообще не думали под впечатлением от оказанной им чести. Впрочем, в задачи Тины пункт "думать" не входил: главе пятой гильдии платили исключительно за то, чтобы со спасителем ничего не случилось. Ферл мог идти без устали несколько дней, не заботясь об отдыхе или пище – метаболизм магов сильно отличался от привычного обмена веществ людей. Ирэн… нет, уж кто точно не был виновен в этой глупой промашке, так она. А между Даликом и Ларин, стоило нам на следующее утро покинуть селение, завязался спор.

Они эффектно жестикулировали, поминая местных фольклорных персонажей вперемешку с Бездной, обсуждали умственные способности друг друга, то и дело срываясь на крик. Кажется, в прошлый раз я улыбался, наблюдая за ними, так же как сейчас добродушно ухмылялся маг. Может быть, это действительно смотрелось забавно – даже Тина морщилась скорее по привычке. Смущенный и оправдывающийся Далик и раскрасневшаяся Ларин – такие знакомые образы.

Но сейчас их спор утомлял до головокружения и неприятной сухости во рту.

Пыльная дорогая тянулась вперёд через поле с пожухлой серой травой к полосе леса, больше похожего на причудливый кустарник. Я знал, что через несколько часов мы приблизимся достаточно, для того чтобы разглядеть густой перелесок, с двух сторон охватывающий широкую полосу дороги. Идеальное место: как для небольшого отдыха, так и для засады…

Белая звезда, успевшая подняться от горизонта, быстро разгоняла ночной холод, нагревая воздух и неприятно сдавливая виски своим жаром. Скованная внутри меня Бездна рвалась наружу – окружить своего носителя коконом прохлады, убрать физический дискомфорт. Но я не мог позволить другим почувствовать близость пустоты. Сейчас, когда до одного из узловых ходов в моей игре оставалось совсем чуть – чуть, было бы большой глупостью открыть себя. Нет, ради того, что я задумал, стоило немного потерпеть. Благо, мои спутники чувствовали себя ничуть не лучше. Ирэн уже давно тихо хныкала, глава гильдии через каждые несколько минут прикладывалась к большой фляге.

Да, они были обычными людьми, но ведь и моё тело принадлежало смертному. Я мог сделать так, чтобы не чувствовать боль, но убрать влияние температуры было под силу лишь Бездне. Рубашка неприятно липла к телу. Проведя ладонью по лицу, я стер выступившие капли пота.

– Хоть чёрный и притягивает солнечный цвет, на белой ткани пятна смотрятся некрасивее, – тихо подметил мой надзиратель. Он смотрел на меня, слегка прищурившись, словно заново изучал вверенный ему объект – будто узнал что‑то новое, что заставляло его проводить некоторую переоценку приоритетов.

– Твари не ходят в белом, – отозвался строчкой из песни – того репертуара, что я слушал в этот год.

– Неважно в чём ходят твари – от окраса суть зверя не измениться, важно, что у тебя на спине расползается большое пятно, и это выглядит отвратительно, – поморщился Девеан.

– И что с того? – я прикрыл глаза, – жара – не холод.

– Совсем недавно ты стремился показать себя в лучшем свете. Сейчас говоришь, что всё равно.

– Так получается. Теперь мне некуда бежать, – и уже громче я спросил, обернувшись к остальным: – Скажите, от ваших споров жара спадёт? Если нет, тогда заткнитесь.

Далик бросил в мою сторону быстрый взгляд.

– Приносим свои извинения, милорд. Но возможность свернуть на привал появится только к полудню. Этот досадный просчет с лошадьми мы решим в первом же городе, но не хотелось бы более двух вечеров провести под открытым небом. Боюсь, что холод Ночной звезды может оказаться для вас непривычным.

– Жар Белой звезды также весьма утомляет. Неужели у вас нет ни одного заклинания, чтобы сделать вокруг небольшое пространство с нормальной температурой? – рациональнее было именно спросить, а не колдовать самому, используя иллюзию крохотного дара, которую создавала практичная Бездна.

Физический дискомфорт не был страшен, выпустив пустоту я смогу вообще отказаться от физических ощущений, но именно сейчас нужно говорить, спрашивать, делать… чтобы удар действительно причинил им боль. Они ведь почти привыкли ко мне: такому странному спасителю. Уже верят, что я могу подарить им победу и потом быстро уйти со сцены.

Люди вообще ко всему быстро приспосабливаются: и к хорошему, и к плохому. К хорошему, конечно, охотнее, но всё равно остаются способными выжить в поистине ужасных условиях. Достаточно гибкое сознание позволяет с минимальными потерями подстраиваться, а также просчитывать варианты того, как удобнее всего устроиться в новом мире. Человек такая тварь, что всегда стремится к выживанию, даже не задумываясь над тем, что будет делать потом, когда схлынет адреналин и разум спросит: не проще ли было просто сдаться, а не обрекать себя на долгую агонию? Этому миру не сравниться с Землей по психологическому воздействию на подсознание общественности, но всё‑таки люди во всех мирах мало чем отличаются друг от друга – ещё немного и эта небольшая компания перестанет воспринимать меня иначе, убрав из памяти те представления о спасителе, которые они строили до встречи.

– Импульс, что ли? – не понял Ферл.

– Да, импульс, чтобы охладить воздух, – согласился я с магом.

Ферл убрал прилипшие ко лбу мокрые пряди волос. Задумался.

– Да… можно. Только это сложно, – кивнул он.

– Объясни мне, я постараюсь создать этот… импульс, – если положить в основу заклинания поддельный дар, то никто не заметит вмешательства Бездны.

До перелеска мы добрались спокойно: без разговоров и расспросов. Даже споры Ларин и Далика утихли. Лишь изредка я ловил на себе задумчивые взгляды надзирателя. Надо сказать ассоциативный ряд, начавшись с опаски, дошёл до подозрений о том, что Девеан мог узнать что‑то касающееся меня… – нечто очень важное. И теперь думал: стоит ли сразу сообщить об изменениях на игровом поле своей госпоже, или же… просто понаблюдать за тем, что должно произойти. Сознание подсказывало, что меня мог бы устроить тот вариант, где мужчина сам объяснял свои сомнения, а ещё лучше предлагал разрешить их совместно.

И когда Тол – тарисс достигла своего пика на выцветшем небосводе, грозя разрушить хрупкий полог прохлады, окутывающий небольшую компанию, мы, наконец, дошли до густой тени ветвистых деревьев с плотной листвой. Углубляться в перелесок не стали. Немного прошли по кромке свежего сумрака, следуя легкому изгибу тракта, и после этого свернули на крошечную поляну, по ободу которой проложил себе путь холодный ручей.

Под ногами приятно пружинил мох, вытаскивая из памяти кадры прошлой жизни, когда мы с родителями и братом выбирались на нашу маленькую покосившуюся дачу вблизи елового леса.

Тина предложила освежить в воде одежду, после чего быстро просушить её импульсом теплого воздуха, а также ополоснуться и самим, смыв пот. Предложение было здравым: у ночных хищников этого мира был превосходный нюх, и они очень любили сладковатое людское мясо, находя его по запаху, когда потный от дневной жары человек устраивался на ночёвку в тихом перелеске. Каждый ребёнок с первых годов жизни запоминал, что чистоплотность могла спасти ему жизнь.

Все согласились. Тина, кажется, женщиной себя не считала и спокойно скинула с верхнюю одежду, оставшись в одной нижней рубахе, Ирэн тоже не стеснялась, вызвав ассоциацию удивления. В прошлой жизни девочка была куда более скованной. Только Ларин громко сказала, что она не будет раздеваться при мужчинах, и скрылась за кустами.

Всё повторялось. Почти точь – в–точь. На мелкие огрехи внимания обращать не стоило. Они не смогут изменить давно выверенный ход событий.

Наверное, это должно было вызывать иллюзии каких‑то ощущений. Но разум отстраненно отсчитывал оставшиеся минуты, и никаких ассоциаций в сознании не появлялось. Наоборот, было внутри нечто сродни усталости. Словно я приехал на вокзал слишком рано и оказался вынужден провести время в томительном ожидании, сидя в паршивом кафе. И в момент, когда состав медленно подъезжал к перрону, я испытывал ту знакомую многим пустоту, когда тревога и тянущее ощущение ожидания уже отступили, но новые эмоции им на смену ещё не успели придти.

Несколько коротких мгновений, в которые человек чувствует себя тряпичной куклой.

Но секунды проходили, а ассоциаций по – прежнему не возникало, разум продолжал отрешённо отсчитывать минуты.

Далик развёл огонь, достав из заплечного мешка припасы, которые дали нам с собой жители селения. Протянул мне мягкую булочку – хлеб этого мира был горьковатым с неприятным послевкусием, но в тоже время оказался намного сытнее земного. Ирэн, съев свою порцию и извинившись, отлучилась в высокий кустарник. Тина завела спокойный разговор с Девеаном, надзиратель отвечал охотно. Ферл подогревал на огне маленькие кусочки мяса. Далик смотрел на танец пламени.

И в какой‑то момент внутри порвалась ещё одна тонкая цепь, связывающая меня с прошлым и сдерживающая Бездну. Даже нет, не порвалась – растворилась, позволяя Зверю ещё на миллиметр приблизиться к свободе.

Что ж, кажется, пора спросить, куда пропала Ларин. Но, опережая меня на какую – то долю секунды, из кустов вынырнула, отряхиваясь от колючек, Ирэн.

– Ой! А Ларин так и не вернулась? Странно… – девочка, посмотрев на меня, слегка наклонила голову и снова повернулась к вскочившему на ноги Далику.

И тут я понял, что улыбаюсь.

Возможно, в первый раз за все моё существование без души я действительно улыбался – совершенно искренне и нормально, зная, что где‑то совсем близко от нашей поляны захлебывается кровью молодая женщина, которая всего лишь мечтала спасти свой мир.

И ещё верила, что друзья успеют прийти на помощь.

* * *

…Город был разным.

По утрам – спокойным. Белая звезда лениво карабкалась по акварельному небосклону, с ленцой очерчивая строгие контуры башен, играя лучами, которые запутывались в витражных окнах, оживляя их, словно иллюстрации к сказкам. Свет, пробивающийся сквозь слои ватных облаков, заливал главный зал, балкон, жилые комнаты и стирал пугающие тени. Он растекался патокой по всему городу, в безуспешной попытке согреть древние каменные стены, и становилось совсем не страшно.

Мальчик выходил на северный пирс, устраивался на самом краешке, смешно болтая ногами, и наблюдал за океаном. Ему нравилось это делать. После того, как надоедало исследовать длинные, укутанные паутиной коридоры или играться с тенями в пустом тренировочном зале, он приходил сюда, чтобы, наблюдая за ледяными водами и не думать ни о чем. Иногда океан хмурился. Высокие серые волны окутывали пенными брызгами щеки мальчика, одежда быстро намокала, а злой ветер словно специально бил ему в спину, надеясь сбросить в объятия вод. Мальчик не чувствовал холода, но всё равно нехотя поднимался, сутулясь и шаркая, уходил обратно в город. В главный зал. Он устраивался напротив странного узора на полу и ждал, что вот – вот он сработает, и сквозь лёгкую мерцающую пелену сюда придут. За ним. Мечтал, что он станет кому‑то нужным.

Но Белая звезда добиралась до какой‑то невидимой точки, и небо становилось густым, будто бы акварель заменили гуашью. Несколько минут ничего не происходило, но звезда ускоряла свой ход, спеша уйти за тонкую полосу горизонта. Её младшая сестра освещала башни и подсвечивала витражи пугающим красным цветом. Мальчик подходил к узору, дотрагивался до тонких холодных линий, проводил ладонью по шершавому камню, словно прося поторопиться. Ему не хотелось оставаться в городе на ночь. На ещё одну холодную, страшную ночь.

Но никто не приходил.

Днём город становился тревожным. Свет в зале мигал, то замирая испуганной птицей, то продолжая агонизировать. Внизу метался океан, словно прося защиты у башен. В ревё его волн мальчик слышал крики, обрывающиеся на тревожно – высоких нотах, невнятные мольбы, плач. Мальчик обхватывал голову руками, чтобы не слышать, запирал двери, боясь, что наступающая темнота откроет их и заберёт его. Что он просто растворится в ней. Он продолжал ждать, когда же за ним придут. Ведь случилась ошибка! Взрослые просто спешили уйти, а он прятался от темноты под кроватью. И когда узор на полу заработает, он услышит весёлые голоса вернувшихся взрослых. Его поднимут на руки, извинятся за то, что так долго не приходили. Его снова будут окружать друзья.

Друзья…

Он так и не понял, что же обозначает это слово… Поддержка? Теплота? Но он всегда был один, в этом большом городе. И единственное тепло, которое мальчик знал – своё прерывистое дыхание, когда он пытался согреть озябшие ладони, если темнота подбиралась совсем близко.

Вечером город зажигал сотни волшебных огней, чтобы мальчику не было так страшно. Но он всё равно боялся липкой, словно перебродившее варенье, темноты, которая подкрадывалась к нему снаружи. У неё был отчетливый привкус безумия. Она звала его, манила. Темнота все наступала, заставляя его сжиматься в маленький комочек под гротескным каменным троном.

В этой темноте обитал кто‑то злой. У него было бледное странное лицо, тонкие искривлённые в усмешке губы и глубоко запавшие страшные глаза. От него пахло болью и кровью. Мальчик боялся его, боялся, что, подойдя к зеркалу в одной из пустующих комнат, увидит в отражении эти безумные глаза.

Ночью город охватывал шторм. Косые струи холодного дождя вперемешку с липким снегом заливали пол, подбираясь к каменному узору. Океан долбился в основы башен, словно желая их сломать. И там, снаружи, что‑то боролось с темнотой. И проигрывало, завывая, выбивая в комнатах и залах тонкие стекла, кидалось пригоршнями ледяной воды в витражи.

Сквозь шторм из провалов окон на мальчика смотрело мертвое спокойствие.

Темнота завладевала всем городом. Подползала, подкрадывалась, танцевала на стенах и потолках, смеялась, шептала мальчику, что за ним никто не придёт. Мальчик не верил. Он знал, что ночь пройдет, если он будет сидеть, крепко – крепко зажмурив глаза, не поддаваясь тьме. Что завтра ленивая Белая звезда снова будет карабкаться по небосклону, отряхиваясь миллионами юрких лучей.

Знал, что завтра никто не придёт…

Что он снова будет бродить по пустым коридорам, боясь отражения в пыльных, кривых зеркалах. Что ему снова будет мерещиться запах крови и тёмные пятна на его ладонях. Что он снова будет пытаться вспомнить что‑то очень важное. А двуличный лживый город снова будет менять маски, преследуя его по пятам одиночеством. Мальчик опять пойдёт на пирс. Он будет кричать Ледяному океану, что ни в чем не виноват, что ему одиноко и страшно. Океан ответит мальчику равнодушной россыпью брызг, которые заглушат тихий смех мертвого города.

… – Эрик?

Он вздрогнул, вырываясь из холодных объятий памяти. Обернулся на голос, сквозь пелену, заполнившую сознание, и узнал ту, что пыталась себя выдать за его госпожу. Он узнал бы её лишенный зрения, слуха… всего. Ведь кислый привкус безумия, которое ядом просачивалось под кожу, нельзя было перепутать ни с чем другим.

А от этой женщины пахло совсем иначе.

Но слишком заманчивая цена помогала ему закрывать глаза, шепча "моя госпожа"…

– С тобой всё в порядке, – уточнила женщина, проходя в комнату мастера, – да?

– Простите, госпожа, да, – он наклонил голову, в знак уважения. Ведь это естественно – подчинять тех, кто слабее, и подчиняться, если находится кто‑то могущественнее тебя.

За окном паутиной переходов и башен раскинулся огромный город – замок: владения многих поколений тёмных мастеров… Царство холода и отчаянья. Его тюрьма… ведь Эрик так не любил холод. Иногда мастер представлял, что после его проигрыша – смерти, темные пугающие залы наполнятся шумом и разговорами. Приедут сотни магов и исследователей, они будут изучать лабиринты переходов и коридоров, совсем не боясь странной тьмы. Твари безумной госпожи будут уничтожены, и все станет хорошо. На верхнем балконе поставят столы и скамейки, чтобы было, где отдыхать после сложных рабочих дней вместе с друзьями. Пустые комнаты наконец‑то обретут жильцов, и для одиночества просто не останется места.

Но Эрик так не хотел умирать…

Алевтина покачала головой, смотря на растерянного мастера.

– Память… – эти стены умеют напоминать о том, что более всего мечтаешь забыть. Я понимаю, – творец кивнула, присаживаясь на широкую двуспальную кровать с высоким плотным пологом, огляделась, словно была в этой комнате первый раз, – скажи, Эрик, тебе нужно что‑то ещё? Свобода от безумия не столь большая плата за то, что ты и так согласился бы сделать. Поверь, некоторые запрашивали цену в десятки раз выше, и я соглашалась на поставленные условия.

Эрик покачал головой. Сейчас, когда липкая плёнка безумия действительно растворилась, мир воспринимался абсолютно по – другому. Не столь контрастно, не так ярко и просто. Он казался чужым, враждебным. Исчезла и удивительная легкость, появились сомнения. Но всё‑таки теперь он чувствовал свою жизнь, индивидуальность. И ощущение цельной, собственной личности, а не осколков безумной госпожи, стоило того, чтобы по – новому взглянуть на мир.

– Я просил то, что было важным, госпожа. Для меня это равноценный обмен. Все равно я согласился слишком просто. Это может вызвать подозрения.

– Нет, Эрик, не может. Серег сам не знает, что ему нужно, чего ему могло бы захотеться. Прихоть… он не помнит, что такое гордость или сомнения. Если бы он встретил того, кто доказал свою силу – легко бы принял его власть, как и согласился на сделку со мной. Другое дело, что он уверен в своём всесилие: значит, воспринял ту простоту, с которой ты согласился служить ему, как должное. Все правильно. Так что ты хочешь, мой мастер?

– Благодарю, госпожа, но не стоит.

Да, эта женщина не была его госпожой. И хоть он честно выполнял условия сделки, не собирался рассказывать творцу о небольшом секрете, что раскрыл ему Серег. Зачем? Так наблюдать за их игрой будет лишь интереснее.

– Забавно, – усмехнулась женщина, – я ведь вижу твоё будущее, и знаю, что могу предложить тебе нечто куда более ценное и желанное. Другая жизнь – другая игра, новый мир, имя, роль… Новые правила. Семья, друзья, почёт, возможно – любовь.

– Такое бывает только в сказках.

– Именно сказку я и собираюсь тебе предложить. Не забывай, кто я, мастер. Мне подвластно многое. Очень и очень многое. Волшебный замок, знатный род, светлая сила, красавица жена и два очаровательных сына… хочешь такую жизнь? Это есть в твоём будущем, но развилка, за которой реальность действительно превратиться в сказку, слишком близка – всего несколько шагов. И нужно решать сейчас, – она растянула ярко – накрашенные губы в соблазнительной улыбке, внимательно наблюдая за выражением лица тёмного мастера.

Эрик нахмурился. Он умел чувствовать ложь и знал, что творец не солгала. Значит, она действительно видела это и могла дать ему новый мир – жизнь, дом, семью: то, чего у тёмного мастера не могло быть изначально. Никогда. Ни при каких условиях. Эрик был создан для разрушения, но никак не созидания. Возможно? Вдруг Алевтине действительно подвластно изменить это?

Но в тоже время мастер замечательно чувствовал оттенки и ударения, под которыми прятались истинная сущность красивых слов. Рыжая, удивительно красивая женщина с пустым взглядом уже давно не была человеком, вот только маленькая запинка выдала её.

– Что же не так будет с этими детьми? И какова цена сказки?

– А вот это, мой милый мастер, я расскажу тебе после того, как мы заключим новую сделку…

* * *

Ларин не успела понять, что отошла слишком далеко от небольшой поляны, на которой остановилась их компания. Казалось, она только скрылась за кустами, чтобы, пройдя вверх по течению ручья, смыть с себя усталость, и вот уже девушка остановилась рядом с плотным деревом, пытаясь вспомнить, как пришла сюда. И куда «сюда»?

На короткий миг, когда Ларин собиралась начать купание – что‑то мелькнуло среди густых ветвей, и она решила посмотреть на это. И вот коварная тропа оборвалась у толстых корней дерева: на точной копии той поляны, где они недавно расположились. Ларин нахмурилась, надеясь, что всё‑таки вспомнит, с какой стороны вышла сюда. Но… может быть, это слепая госпожа привела её, указав путь? Значит, она должна быть здесь.

Зачем?

Она переступила с ноги на ногу и ещё раз огляделась по сторонам. Возможно, ей стоит остаться, чтобы дождаться следующего знака своей госпожи? Всё, что ни происходит, как тонкая нить жизнь не путается, не изгибается: все не просто так – это необходимо для великого замысла пряхи. Человек просто не видит того, что доступно слепой госпоже. На то она и слепая – ей безразличны декорации и оболочки – только суть, которую можно лишь почувствовать, но никак не увидеть. Шелковые нити, которые вплетаются в узор этого мира, сливаясь с другими судьбами и жизнями – и если для того, чтобы сохранить всё полотно, нужно убрать крошечный узелок, пряха ни на мгновение не задумается, чью жизнь обрывает в этот момент. Ей безразлично это.

Может быть, Ларин ошиблась, когда посвятила свою жизнь слепой госпоже. Видимо, это было нужно её душе, чтобы успокоиться, что‑то понять лишь на краткий миг. Куда проще жить, думая, что каждый твой шаг был предопределён давным – давно, и никакой ошибки ты не совершил. Ведь, по сути – слепо подчинялся чужой воле, а не сам делал выбор, который привёл к этому провалу… это ещё одна причина, почему пряху называют именно слепой госпожой.

И как было просто в это верить Ларин! Только вот долг: миссия вместо того, чтобы укрепить её веру, стал подтачивать уверенность в том, что госпожа знает, что она делает. Нет. Такого не могло быть, чтобы это существо, которое им приходилось называть спасителем, действительно оказалось единственной надеждой их мира.

Все, что нес в себе этот подросток – разрушение. Абсолютный конец.

Всему.

Ларин покачала головой. Как же ей хотелось ошибиться! Чтобы эти странные мысли так и остались мыслями, а предчувствия не оправдались. Но каждый раз, когда она смотрела в серую пустоту глаз мальчишки, пересиливая свой страх, видела, что за этим скрывается кто‑то ещё. Зверь…

Бездна.

Неужели именно это необходимо слепой госпоже?

Чужих шагов она не услышала. Повернулась в другую сторону и натолкнулась на оценивающий взгляд. Плохонький одноручный меч совершенно недвусмысленно был направлен ей в живот.

– Кто? – мужчина наклонил голову на бок.

– Ларин… – она совершенно не представляла, что можно было ответить. Рассказать? Но вдруг это слуги тёмного мастера нашли их? Позвать на помощь? Если она ушла слишком далеко и её никто не услышит. Неужели пряха вывела Ларин на эту поляну только, чтобы верная служительница так глупо погибла от руки разбойника?

Нервно оглянувшись, Ларин поняла, что они со странным мужчиной на поляне не одни. И взгляды остальных разбойников, заставили девушку нервно сглотнуть.

– Очень приятно, – насмешливо протянул мужчина, – только под вопросом "кто" я подразумевал вовсе не имя.

– Я служительница тихой госпожи… мой долг…

– Служительница? Странно, что подобная девица могла забыть в этой глуши? Не врешь, девочка? Вы там только и можете, что просто сидеть и ждать, пока тихая не придёт за душой. Сдаётся, сочиняешь… Нехорошо.

– Какая вам разница? – на смену страху пришла злость.

Возможно, виной этому стало то, что Ларин случайно сама себе напомнила о долге. О предназначении свыше, которое так повышает самооценку, когда проводишь слишком чёткую линию между собой и остальными людьми – недостойными этой ноши. А она достойна – значит, все не закончится так глупо. Этот человек даже не подозревает о том, что она одна из сопровождающих спасителя, одна из избранных пряхой, направленная госпожой для того, чтобы спасти их мир. И этого мужика, и его людей, пусть они и недостойны спасения.

Но…

Видимо, что‑то промелькнуло в её взгляде, и мужчина совершенно неожиданно улыбнулся.

– Действительно? Да, знак вижу, под рубашку убери, Белянка сглазит. Какое мое дело? Подумаешь, забралась симпатичная девчонка в эту глухомань. Что‑то про долг лепечет. На подручную мастера вроде не похожа – уже ладно. Среди людей моей профессии считается плохой приметой причинять вред дочерям старой паучихи, – Ларин заметно передёрнуло от оскорбления госпожи. Так пряху называли те, кто поклонялись тихой. – Да… считается, что лучше отпустить служительницу судьбы, иначе продашь душу Бездне. В любом случае, что сможешь сделать? Привести каких‑нибудь друзей? Приводи… – он медленно опустил меч.

А после спокойно скрылся за деревьями, словно и не смотрел так, будто уже вспарывал живот случайной гостье этого леса. И остальные ушли – также тихо и спокойно. Неправильно.

Или наоборот?

Может быть, слепая госпожа показала Ларин, что сомнения девушки глупы и надуманны? Что все подозрения беспочвенны? Всего лишь переволновалась, вот и мерещится теперь за каждым кустом Зверь. Девушка покачала головой, думая, что просто перечитала старых легенд и сказок. Даже у тёмного мастера не получится удерживать Бездну. Никто не сможет и управлять ею, не то, что запереть в своём теле… – это смешно, ведь пустота разъедает плоть за долю секунды. Сказки это, что наступит день, когда придёт слуга, который сможет стать проводником, и Бездна пожрёт их мир.

Нет… Три сестры не допустят этого. Даже безумная госпожа должна понимать, что Зверя никто не сможет ни убить, ни пленить. Даже сбежать не удастся. И если существует возможность того, что смертная плоть сможет стать вместилищем Бездны, они не допустят его прихода в их мир.

Ларин улыбнулась. Глупая она, глупая девчонка, придумавшая себе невесть что, а вот госпожа показала, что не стоит переживать. Нет, совершенно не стоит. Всё неслучайно. Ларин огляделась по сторонам и с неожиданной легкостью увидела ту крошечную тропку, которая вывела её на это странное место. Пора было возвращаться, пока её не хватились и не кинулись на поиски. Ларин не хотелось, чтобы кто‑то натолкнулся на разбойников. Девушка не желала зла ни друзьям, ни кому‑либо другому. Ведь не тронули же её…

В какой момент всё изменилось, Ларин так и не поняла… Её душа, окрыленная тем, что показала девушке слепая пряха, металась внутри грудной клетки, вызывая тот радостный трепет, заставляющий сердце сжиматься в ожидании чего‑то волшебного, радостного.

– Ирэн? – Ларин успела удивиться, когда прямо перед ней, словно из воздуха появилась рыжая девочка.

Руки Ирэн дрожали, с такой силой сжимая небольшой кинжал, что могло показаться – ещё немного и на прочной рукояти останутся следы тонких пальчиков. Малышка до крови прикусила нижнюю губу и теперь осторожно слизывала маленьким язычком выступившие солоноватые капли.

– Нет, – прошептала она. Только – только начавшая оформляться грудь нервно вздымалась. – Они должны были убить тебя. Сейчас… должны. Это ведь просто? Как и было нужно… ему. Но они нет… так нельзя. Нельзя! Как он сказал – так и должно случиться. Теперь я, чтобы он был доволен. Нет, не почувствует, но сказал…