Текст книги "Без души (СИ)"

Автор книги: Ольга Болдырева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Что здесь происходит? – чужой писклявый голос становится ниточкой из реальности, за которую я хватаюсь из последних сил. Мужчина, работник – спецодежда, ящик с инструментами, на лице удивление. Нет, не ухватиться… Бездна кивает, пора. Снова погружаясь в себя, пробуждаю то, что бережно хранил в своей крови – ещё одно напоминание о прошлой жизни. И чужая сила медленно просачивается в меня вместе со странными видениями.

И я больше не сдерживаю пустоту…

Все получилось.

Я не видел, как перекосилось лицо Девеана. Как он, выставив вперёд ладони, обратил работника в горстку пепла. Не видел, как надзиратель в последнем рывке прикрыл меня собой. Не видел ничего. Только ласковая Бездна и пустота.

А потом мир разлетелся на осколки.

Глава 1.9
Единый

Весь смысл игры – не в выборе ферзя.

На дисбаланс меж черным и меж белым

Поставить жизнь, как правило, нельзя.

Свою нельзя.

Твою – поставят смело!

Андрей Белянин

Не знаю, кем я стал, чем был. Всё моё существо наполняла лёгкость и эйфория. С отстраненностью я наблюдал за суетой людей, которые ещё не поняли, что их мир рушится, бежать больше некуда и незачем молиться. Они казались глупыми, пытаясь спастись. Скоро мне надоело смотреть на них. Осталось ощущение свободы. Не было обязательств, дел, даже время услужливо отошло на другой план.

Я носился ветром над городом, заглядывая в окна разрушенных домов. Купался в солнечных лучах умирающего светила и забавлялся с другими ветрами. Смеялся, наблюдая, за агонией реальности. Играл мелодию в листве деревьев парка, которую медленно пожирало пламя. Словно все проблемы разом стали мелочными и ненужными. И не было преград между мирами.

Ни предательства, ни боли. Только непонятная горечь и грусть. Переместившись на вторую, прошлую Землю, я навестил могилы своих друзей, принеся в своей круговерти лепестки полевых цветов. А затем пролился дождем. И не казалось страшным или отвратительным то, что у меня не было души. Ведь у ветров её не может быть. Всё казалось простым: никаких заумных истин, только свобода с привкусом неба.

В какой‑то момент мне захотелось проведать своё тело. Оно лежало, раскинув изломанные руки, на крыше дома и выглядело таким хрупким и болезненным, что мне стало жаль этого дефективного мальчика. Стало понятно, что Серёжа и я – два разных человека. Он был таким чистым, невинным. И светящийся взгляд, и звонкий смех – все было наполнено жизнью, пусть она и не была безоблачной. Теперь я лишил его и этого. Действительно – бездушная тварь. И никогда этот мальчик не сможет жить счастливо.

Прости меня, Серёжа.

Я не хочу возвращаться…

Всё, что было – неважно. Всё что будет – тем более. Моя пустота – этого достаточно.

Ни чего больше не имеет значения. Мне теперь всё равно…

Возможно, когда‑то:

Связь перестала действовать неожиданно.

Секунду назад Серег ещё был одним целым с древним городом, и тут его выбросило волной на берег, в реальность. На мгновение он ослеп и оглох от ярких вспышек и грома взрывных импульсов. Казалось, он попал в небольшой, очень уютный ад, в который превратилась резиденция князя Шарисса – последняя крепость на пути орд тёмного мастера. На фоне канонад, криков и воя так непривычно и странно смазывалась суета ещё верящих в победу людей.

– Спаситель! Лорд Серег! – прокричал кто‑то в его сознании – Серёжа не помнил, когда тихие приказы князя сменились голосом незнакомого лорда. Хлопок, несколько возгласов, короткое и некрасивое "прощай", и вот уже друг не спешит убедить его, что все будет хорошо. – Нам нужна помощь! Почему вы не используете силу? – продолжал незнакомый голос.

У Серега больше не было сил – он перегорел.

Поднялся из кресла, огляделся по сторонам, словно видел маленький зал в первый раз. Впрочем, именно таким – в первый. Часть стены была разрушена, в потолке зияли дыры, в которые так неправильно падал красноватый свет младшей звезды. "А ведь сейчас вечер…" – мелькнула ленивая мысль где‑то на самой грани слишком ясного сознания. Они собирались взять лошадей и поехать в столицу, праздновать день рождение Эллин. Повара князя даже испекли большой – пребольшой шоколадный торт…

Не понимая, что он делает, молодой мужчина переступил через тело стража, который должен был охранять спасителя. Рядом снова прогремел взрыв, отбросив Серега к стене. Мимо пробежал слуга… только для того, чтобы попасть под луч смертельного импульса.

Серёжа поднялся на ноги, неловко пошатнулся, но устоял. Ему необходимо было дойти до зала, подобно капитану тонущего корабля, который до последнего остается на капитанском мостике. Он прошел лазарет, где бледная целительница, прижимая к груди руку, в которой застрял осколок, ещё боролась за угасающую жизнь Ларин: у той был бред, и она, не переставая, звала Далика. А потом замерла, словно почувствовала что‑то такое, что позволило ей уйти.

Потом было отчаянное сражение с тремя слугами мастера, которые, оставив тело Далика, добивали незнакомую женщину. Кажется, она что‑то просила у него, но Серег, выкинув бесполезный, словно игрушечный, кинжал пошел дальше. Эмоции остались где‑то очень далеко. Наверное, в столице, где они праздновали день рождения их с Ирэн дочери.

И все были живы…

Серег шел к залу, только потому, что ему необходимо было находиться там в последние минуты. Мимо пробегали последние выжившие стражи, кто‑то пытался, вцепившись в его рубашку, кричать и умолять о спасении. Он не слышал. Он перестал слышать взрывы импульсов. Возможно, они просто прекратились? Действительно, зачем бессмысленный обстрел, если резиденция уже захвачена. Эрик победил. Теперь уже бесповоротно.

На пути в зал живых становилось все меньше и меньше. Будто куклы лежали тела знакомых и друзей со стеклянными пуговками глаз.

В зале их стало чересчур много. Сереже даже пришлось на несколько мгновений остановиться и зажмуриться. Это было неправильным. Ведь они сейчас там, празднуют… Конечно, именно там.

Всё так просто!

Наклонившись, он погладил растрепавшиеся волосы Ирэн. Прижатая в последнем порыве к груди Эллин больше не плакала. Рядом, не защитив их, лежал Ферл. В нескольких шагах от него продолжал сжимать не помогший меч Адриан. Но почему Эллин не плачет? Серег дотронулся до холодной руки своей дочери, которая, вцепившись в мамин воротник, так и не разжала кулачок.

– Знаешь, Сергей, Ирэн сама её убила, не захотев оставлять в моём мире, – в голосе, раздавшемся за спиной спасителя, не было торжества – только усталость.

– Я бы тоже так поступил, – поднимался Серег медленно – медленно, и так же поворачивался, не желая смотреть в глаза победителю.

– Будем считать это прощальным подарком: я не стану тревожить мертвых, – Эрик почти зашел в нарисованную на полу фигуру перехода, но, остановившись на черте, посмотрел прямо в глаза спасителю, скрестив на груди руки.

– Будешь мстить? – и снова ни следа сарказма, только усталость.

– Нет. Сегодня очень красивый закат. Не хочу его пропускать… только выйду на балкон, – слова давались с трудом, а голос стал совсем чужим, – надо проводить звезду…

Эрик наклонил голову на бок, промолчав. Потом кивнул двум задержавшимся слугам, чтобы они не трогали Серега. Он продолжал стоять в зале, посреди смешно раскиданных тел и думал, что, наверное, Ларин опять пережарит мясо, а Далик как всегда не поймёт ни одного земного анекдота.

И его Ирэн уже волнуется, почему любимый муж так долго не возвращается.

– Хорошо, у тебя есть ещё как раз пять минут до конца. Закат сегодня и, правда, восхитителен, – всё‑таки согласился мастер. Потом, подумав, добавил: – Прощай, спаситель – Сергей. Я не ожидал, что прощаться будет так странно. Но, тем не менее, рад, что всё закончилось, – усталый голос прозвучал из перехода, и Эрик исчез.

Серег вышел на чудом уцелевший балкон, подставив лицо сухим прикосновениям ветра. Маленькая красная звезда почти утонула в тёмной громаде леса. Спаситель наслаждался каждой секундой, пока светило погружалось за горизонт. Глубоко вздохнул, думая, что действительно, никогда не видел настолько красивых закатов. Прикрыл глаза, отправляясь к друзьям, что уже давно ждали его прихода.

Раз – сердце глухо ударило внутри. Два… Ну же, ещё чуть – чуть. Он уже видит, как Ирэн машет ему рукой.

Сверкнул последний луч, отражаясь от разваленной башни, и над дивным лесом расцвела удивительно – яркая, почти белая вспышка.

… – Привет! Где же ты был? Далик уже успел съесть половину торта…

Сейчас:

Сознание толчком выбросило меня в реальность, услышав зов Бездны. Пора было возвращаться. Открыв глаза, понял, что попал в ад. Я лежал на крыше, застеленной покрывалом крови. Повсюду были осколки, и с багрового неба капала… лилась нескончаемым потоком кровь. Кто‑то кричал – далеко и глухо, словно я накрыл голову подушкой. А потом увидел себя сверху так, будто часть меня ещё не перестала быть ветром. Ни боли, ни страха – серые глаза отражали покой и умиротворение, а из горла торчал острый отколок железки. Кровь красивыми каплями застыла на лице. Попытавшись вернуться обратно в тело, понял, что это будет сложнее, чем я полагал. Нереальную тишину снова вспороли чьи‑то крики. Слишком громкие, разрывающие барабанные перепонки. Крики доносились отовсюду. Мольбы о помощи или просто вырвавшийся на свободу ужас. В этот момент на меня обрушилось всё. Наконец я полностью осознал, что лежу, пришпиленный к земле большим обломком стекла – пройдя сквозь тело, он не давал мне пошевелиться.

Боль.

Ко мне вернулись чувства. За одну секунду я ощутил всё. Те два года в тюрьме без души: мои самые страшные кошмары. Ненависть, желание, месть, одиночество, горечь, потеря, страх, отчаянье. Казалось, что нить жизни все‑таки оборвётся, не выдержав груза. То, что я должен был чувствовать годами; то, после чего другие люди сходили с ума, вошло в меня за один короткий миг.

Я должен был испытывать это, умирая в холодной камере. Ужас, который преследовал во снах. Смерть, окружающая меня. Возвращение и столкновение с прошлым. Не могу объяснить… передать даже и десятой доли. И боль там, где недавно была пустота.

Сочащаяся гноем рана вместо души.

Мой крик, полный отчаянья и ненависти, слился с агонией родного мира и безумным смехом Бездны. Сил, чтобы вглядываться в плачущее кровью небо, не хватало, но не получалось даже пошевелиться. Проклятый осколок! Где же ставшая привычной пустота? Почему Бездна медлит? Неужели того, что я уже сделал, недостаточно для неё? Только бы суметь пошевелиться, надо… просто…

А по осколкам босиком шла тихая госпожа. Всё такая же печальная и уставшая. Я видел со стороны, как она наклонялась, ласково дотрагиваясь до плачущих людей, и всхлипы обрывались

– Опять, – короткий миг кончился, всё уходило: и боль, и горечь, и страх.

– Нет. Не я решаю, когда и когда забирать. Пойми, Серег, я лишь слуга и честно выполняю свою работу.

– Ты знала. Когда встретилась со мной, уже знала.

– Да, – она присела рядом и провела ладонью по моей голове. Успокаивающее прикосновение, словно я снова стал маленьким мальчиком, и рядом была мама.

– Тогда забери меня.

– Не могу. Поверь, мне жаль, но ты сам хотел понять. Могущество – не всесилие. Это только боль, когда не хватает одного мгновения, чтобы спасти любимого человека. Я не знаю, когда придёт твой черед. И никто не знает, кто и когда решает, что пора уходить. Время? Нет. Иногда оно бессильно даже против человеческой памяти. Тебе предстоит многое узнать и понять. Мы встретимся вновь. Совсем скоро. Ведь я ещё не рассказала тебе одну сказку.

Наверно, я вновь погрузился в забытьё. Или только подумал об этом: казалось, что не успела тихая госпожа исчезнуть, как кто‑то резко выдернул осколок из моего тела и, схватив, поставил на ноги.

– Ты слышишь?!

Девеан…

Он словно безумный тряс меня, как тряпичную куклу, крича так, что капельки слюны попадали мне на лицо. Из горла текла кровь, пачкая мою и его одежду, но надзиратель, казалось, не замечал раны. Я бессмысленно смотрел в его вытаращенные глаза: отраженье бешенства и отчаянья. Огромный: если захочет, одним ударом расплющит мне все кости. Неправильный Девеан. Я привык видеть его ироничным и спокойным. Но что ему надо? Неужели нельзя просто подождать эти несколько минут, пока мир окончательно не умрёт. Разве мой надзиратель не чувствует, как напряглись нити, связывающие нашу реальность с множественной вселенной; как они трещат, готовые вот – вот разорваться? Всего несколько мгновений, и придёт долгожданный покой. Что же ты хочешь, Девеан?

– Сергей! Сосредоточься на моих словах, наконец! Ты должен всё исправить, я не смогу удержать этот мир – даже три минуты больше не продержусь. Ты слышишь? О, Единый создатель!

Я с трудом разлепил губы, покрытые коркой крови, и улыбнулся.

– Думаешь, что‑то можно исправить? – поднял глаза к небу.

Багровый дождь почти закончился. Значит, время истекло.

– Можно исправить всё, если ты придешь в себя!

Всё – какое жестокое слово. Если бы это действительно было так. Но нет. Спасти этот мир, после того, как я же его разрушил – что может быть забавнее. Хорошо… почему бы не попытаться выиграть этот раунд у тихой госпожи.

Только вот как?

– Не ищи сложных путей, – наконец, вспомнив про меня, Бездна спустилась на крышу, на секунду оставив растерзанный мир в покое. – Все правильно. Или ты забыл, зачем мы затеяли это? Ну же Серег, не заставляй меня ждать. Или хуже того – разочароваться в тебе.

Неужели ты уничтожила мой мир только для того, чтобы я попытался воздействовать на время?

– Нет. Чтобы никто не заметил этого воздействия – только глупую случайность, допущенную неумелым мальчишкой, который попытался исправить то, что натворил. Давай, мальчик. Начинай. Все просто.

Куда уж проще? Чувства – уродливые их подобия, которые я ощущал первые секунды, после того, как пришёл в сознание, исчезли. Бездна позаботилась. Она растворила их в себе, чтобы самой не допустить досадную случайность, которая может отобрать у неё игрушку.

Что, если повернуть в другую сторону?

Я бережно забрал у Девеана истончившиеся нити мира. Всё будет хорошо, хоть и опять не для меня. Покою придётся подождать за гранью.

Существование продолжается.

Время было мягким и горячим. Я ощущал его неспешный поток, уже начавший огибать умирающую реальность, оставляя её в безвременье. Подожди. Смотри, я держу нити, и они не рвутся. Может быть, ты вернёшься?

У Времени оказалось человеческое лицо и серые глаза. Мужчина с удивлением смотрел на меня и улыбался. А потом протянул руку, забирая нити. Спасибо… только нельзя ли хоть немного ускорить твой бег? Позволь этому миру переступить через один год. Он нахмурился, опустив голову, несколько секунд разглядывал тонкое кружево чужих судеб. Кивнул…

А потом с небес хлынул поток. Настоящий чистый ливень, который смывал кровь и боль, залечивая нанесённые реальности раны, возвращая все обратно – в мир живых.

– У меня получилось.

Девеан улыбнулся, Бездна несколько раз хлопнула в ладоши, изображая аплодисменты.

Каждый из них подумал о своём.

Я вернулся домой поздно ночью. Моросил неприятный грязный дождик – остаток того грандиозного небесного потопа, который словно в игрушечных часах вернул стрелки назад, до катастрофы, а потом прокрутил события вперёд на целый год. Вот так просто. Девеан даже не успел отпустить меня, как мир изменился, вернувшись к своему нормальному состоянию, будто ничего и не происходило. Только теперь в глубине глаз надзирателя появилось уважение. Он всё‑таки смог понять, что случилось: почувствовать небольшой сдвиг. И теперь ему нужно было вернуться к своей госпоже, чтобы рассказать о произошедшей ошибке. Поселить в сердце Великой матери надежду – бесплодную, не имеющую шансов стать реальностью. Но об этом ему знать было совсем не обязательно. Надзиратель поклонился и растворился в воздухе. А я, прихрамывая на больную ногу, которая так до конца после падения и не восстановилась, медленно побрёл прочь с крыши. Не мог слушать торжествующий смех Бездны – она искреннее считала, что репетиция конца света удалась, и теперь оставалось лишь выждать нужный момент, чтобы ударить.

Весь город выглядел мрачной картонной декорацией. Хотя людей на улице оставалось достаточно, даже несмотря на дождь. Видимо, сами не понимая, что они ощущают, люди чувствовали странную эйфорию вернувшейся жизни и счастливо смеялись, понимая, что им дали второй шанс.

Поднялся в комнату и, забравшись с ногами на кровать, стал смотреть через стекло на безликую массу – толпу. Такую же серую, как низкое небо, стены угрюмых домов, и весь мир. Непонятное время: то ли позднее лето, то ли Бездна знает что. Произошедший сдвиг невольно всколыхнул те воспоминания, которые я с таким трудом пытался спрятать как можно дальше, в самые тёмные закоулки сознания, ведь давно понял, что эти кадры никогда не сотрутся. То, что со мной случилось, станет напоминанием об ошибках, которые допускать нельзя. О том, что наивность – вторая глупость, и конечно, мир не раскрашен только в черный и белый цвет. Есть много оттенков. И в них надо уметь разбираться.

Отвернулся от окна. В прошлой жизни никогда за собой не замечал любви к созерцанию. Куда‑то спешить, кого‑то спасать – вот, что мне оставалось. Моя жизнь не замедляла бег, чтобы я мог просто все переосмыслить. Я и не хотел этого.

Мелкий дождик опять перешёл в ливень, словно небо плакало вместо меня, поминая мою жизнь. Я открыл настежь окно, позволяя большим каплям, врываясь в комнату, падать на лицо. Будто тоже плачу. У дождя был великолепный горьковатый вкус. Ветер сквозняком прошелся по комнате, выгоняя из неё усталость и боль прошлого, выдувая горькие, как этот дождь, воспоминания.

Память. Жестокая и милосердная, неуловимая, как само время – его постоянная спутница. Они неразделимы: оно, не замедляя свой бег, оставляет нам как утешение маленькие клочки себя – воспоминания. Единственное, что у нас остаётся и уходит вместе с нами, унося в небытие наши сокровенные мечты, страхи, детские надежды, радости и печали, ошибки и победы, сотни кадров, миллиарды разговоров, первый поцелуй и последний вздох. Пусть иногда в памяти больше разочарования, чем счастья, – без неё мы уже не люди.

Я так до сих пор и не понял, когда меня предал Далик, порвал нашу дружбу. Когда не успел придти на помощь, и я попал в плен к Эрику? Когда приревновал меня к своей невесте? Когда понял, что из тени древнего рода стал тенью спасителя? Или когда протянул мне руку, представляясь тогда, в первый день, в парке? А Ларин? Бездна. Наверное, в позапрошлой жизни я был очень плохим человеком. И это наказание. Или же мне дали шанс стать счастливым, а я его не использовал. Чтобы было, если я не замешкался на лестнице и сразу выдернул из Эрика меч, разрушив связь? Возможно, у меня всё‑таки сложилась бы счастливая жизнь, вопреки мнению Бездны. Она сама сказала, что даже великая сущность может ошибаться. А может быть, они бы всё равно предали бы меня? Могу лишь гадать, проверить уже не смогу.

И это к лучшему.

Всего год – совсем немного. Осталось лишь дождаться. Хорошо, что есть чем занять себя. А потом отомстить. На это раз по – настоящему показать им обратную сторону боли и предательства. Да… той цены, что предложила мне прошлая жизнь, оказалось мало. Теперь я уничтожу их до конца, не оставив ничего.

…Шут, палач, хранитель сути

Раб, а может господин?

Ты опять на перепутье

Пред создателем один.

Я уже слышал этот мотив…

Он снова звучал так близко, что казалось – певец неслышно подошёл, соткавшись из теней, наклонился ко мне и дышит в затылок. Но в тоже время далекое эхо на самой грани восприятия, смеясь, накладывало иллюзию, что все это мне просто мерещиться.

– Кто здесь? Кто ты?

Резко обернувшись, я не увидел ничего.

Моя комната исчезла.

В темноте звучала только странная песня. Детский голос спрашивал меня; обращался ко мне; смеялся надо мной. "Кто ты?" – эхом отдавалось в пространстве заполненном вязкой тьмой. Казалось, я находился в большом зале, который всего лишь задрапировали черной тканью. Ни на что непохожая ассоциация целостности. Возможно, я не ощущал такой даже в прошлой жизни, с душой. Но вокруг не было ни стен, ни потолка, ни пола… ничего. Только черный цвет и детский голос, продолжающий спрашивать одно и то же.

– Я не знаю, – собственный голос показался чужим, словно это ответил не я, а всего лишь эхо повторило обрывки моих мыслей – так глухо и безжизненно он прозвучал.

– Даже имени? – усмехнулось эхо.

– Сергей.

– Я рад приветствовать тебя в своей обители, Сергей.

Передо мной появился обнаженный ребёнок лет пяти. Светлые вьющиеся волосы, синие глаза. Мальчик сиял, и странный свет, исходящий от его кожи, не разгонял тьму, он словно был её продолжением. Ребёнок печально улыбнулся и наклонил голову в знак приветствия. А потом заговорил. Не размыкая губ, и голос звучал отовсюду, будто его порождала сама тьма.

– Я не могу назвать своего имени – его просто нет. В разные времена разные народы меня называли многими именами, но разве дитя может дать имя своему отцу? Только ласковое прозвище. Можешь называть меня так, как зовут мои старшие дети – Единый. Ты уже встречался с ними: они также именуют себя творцами и даже верят, что это соответствует действительности. Тебе не придётся меня будить, мальчик Сергей.

– Я не верю, что ты – бог, – он не мог быть таким обычным и близким.

Нет.

– Не верь. Я не бог – Единый создатель.

Сгущающаяся тьма, переплетаясь с нитями света, играла, наползала, мешала, путая верх и низ, ожидание и веру. И лицо создателя плыло, перетекало, изменялось. Миг – вместо ребёнка передо мной появился старец в белых одеяниях.

– Тебе не по нраву мой облик? Но как, по – твоему, должен выглядеть Единый творец?

Миг – черноволосая женщина со странным медальоном на шее. Ещё миг – юноша с белоснежными крыльями и ярким нимбом. Жалобно плачущий младенец. Худенькая девочка с испуганными глазами, прижимающая к груди потрепанную школьную тетрадь. Огромный черный пес. Мужчина в тяжелых доспехах, опирающийся на двуручный меч. Дивная золотая птица, бьющаяся в путах тьмы. Невидимый ветер, треплющий тонкие ивовые листики огромного дерева. Лица сменялись, перемешиваясь; образы наползали друг на друга, стекая к ногам светом и превращаясь в чернильные нити тьмы.

– Может быть так? – кокон образов распался, оставляя передо мной Ирэн. – Или же так? – лицо девушки медленно истаяло, упав к босым ногам обрывками кожи.

Теперь на меня смотрел Далик. Предатель усмехнулся, отвесив шутовской поклон, но, когда он выпрямился, мой взгляд столкнулся с Бездной собственных глаз. Сейчас я казался себе каким‑то диковинный уродцем. То же, что и было, но со стороны – отвратительное зрелище. Короткий вздох и образ распался, оставляя меня одного во тьме.

– Я Един, но во всех, в каждом. Капля крови, слеза, морская волна, колос пшеницы на поле, ветка клена в саду, рождающийся ребёнок, умирающая старуха… все они – я. У меня нет ни облика, ни голоса. Но я могу выбрать любое из своих творений.

Миг и передо мной снова появился синеглазый мальчик.

– Ты можешь не верить мне, твое право. Это всего лишь небольшой разговор.

– Единый… – я попробовал на вкус имя создателя. Но почему же молчит Бездна, неужели не интересен главный оппонент?

– Её нет здесь. Только твоё сознание. Это продлиться доли мгновения, после чего ты вернёшься в себя. И ничего никому не скажешь. Не сможешь даже подумать о нашей встрече.

– Тоже хочешь вмешаться в игру? Именно в тот момент, когда Бездна решила, что выиграла, получив на руки все козыри. Скажешь, что не позволишь разрушить твоё любимое творение? – я не мог обращаться к нему на вы, словно внутри меня был изначально заложен странный запрет – часть моего естества, что не была доступна даже Бездне.

– О, нет, – он даже поднял руки в жесте примирения, – меня совершенно не интересуют ваши игры и все равно, кто выиграет эту партию: ты, моя дочь или Бездна. Быть может тот, кто изначально затеял это и создал тебя. Разрушай, если сможешь, пожалуйста, я не стану ограничивать тебя. Ведь ты для этого и предназначен. Мне просто интересно. Спрашивай. Я отвечу на твои вопросы.

– Но создатель ты… Как им может быть кто‑то другой? Тогда откуда я? Результат череды случайностей?

– Да. Создатель. Но я вдохнул дар творения во множество своих поделок. Мои старшие дети думают, что я сплю. И что меня давно нет с ними. Отчасти они правы. Здесь часть меня: истинный разум затерялся в одном из миров в теле смертного, который раз от раза перерождается, и этот круг не разомкнуть никому. Ни тебе, мальчик Сергей, ни Бездне, ни кому‑либо другому. Разрушить множественную вселенную? Она слишком велика – пустоты не хватит на все реальности, Время успеет сохранить хоть одну вероятность. Убить поколение? На их место придут новые. Этот сон будет вечным – один маленький просчет из множества похожих глупостей. Только совершив ошибку, можно узнать её цену. Я наблюдаю, но не могу уследить за всеми. Ведь дети рождаются без моего вмешательства – не нужно участвовать в творении каждого существа. Запустив процесс единожды, жизнь сама продолжает крутить это колесо. Строгая цепь случайностей – осознанное вмешательство в структуру множественной вселенной. Тебя создал кто‑то, такой же несовершенный, как и ты сам. Одно несовершенство порождает другое, происходят сбои и ошибки, маленькие недочеты, из‑за которых на свет появляются уроды и твари. Иногда очень забавные. Ты, Сергей, самая забавная тварь из тех, что мне довелось видеть за несколько тысячелетий. Когда‑то я мечтал создать абсолютное оружие с заключенной в нем пустотой, и в тебе вижу частичную реализацию этих планов. Но даже не подозревал, что кто‑то ещё сможет создать подобное.

Несколько вдохов я пытался построить в уме свои вопросы, но их было слишком много. Проще было сказать, что на этом все – больше не о чем спрашивать, пусть разговор закончится, но, уцепившись за последнюю мысль, я сказал совсем другое.

– Ты хотел создать оружие, чтобы уничтожить своё творение?

– Только подстраховаться, – улыбка Единого стала лукавой, – сейчас ты задашь вопрос, который повторяют тысячи людей во многих мирах. Ну же…

– Почему ты не прервёшь агонию своего творения, если любишь его? Оно прогнило насквозь. Неужели это твой замысел – обречь на страдания миллиарды жизней?

– Самое тёмное время перед рассветом. Это катарсис. Чтобы очиститься, они должны пройти через боль. Уже сейчас в твоём мире рождаются удивительные дети, которые умеют видеть суть через грязь и гниль; в их душах горит совсем другой огонь. Они предвестники новой эпохи, чуть – чуть обманувшиеся временем. Общество не принимает этих детей, топчет, пытаясь вогнать в привычные рамки, но ничего уже не остановить. Люди устают от грехов, перенасыщаются ими. Согласись, осознанный отказ лучше слепого запрета. Да… то, что для меня одно мгновение, там обернётся столетиями хаоса и боли, но что значит несколько веков для череды тысячелетий? Осталось только пройти по тонкой грани.

– Сорваться легко – достаточно одного неверного шага и все падет в Бездну.

– Я знаю. Хватит и неверного вздоха, чтобы не суметь пройти через игольное ушко. Тогда я создам тварь, подобную тебе, мальчик Сергей. Кто это будет? Случайный подросток, может быть, ребёнок… наивный и невинный. В погоне за своим местом в жизни он потеряет все, чтобы, падая на дно, утянуть за собой вселенную. Но ты этого не увидишь. Ты ошибка. Может быть, ошибка удачная – не я создал тебя, не для своих целей, не мне судить твою пригодность. Я только изучаю, смотрю. Мне интересна игра, которую вы затеяли. Настоящий карнавал лжи, где все, спрятавшись за страшными масками, обманывают друг друга, судьбу и себя. Жаль только, что разорвать этот круг можно лишь одним способом.

– Её затеяла творец – одна их тех существ, которых ты наделил всесилием. Жестокая, странная. Зачем ты создал себе таких наместников? Ей неважна твоя цель… Им все равно – они играют, ломают чужие жизни, переворачивают миры. Почему ты позволяешь им это?

Единый вздохнул.

– Они всего лишь дети. Жестокие, бессердечные, но дети. Глупые маленькие дети. Один раз я уже наказал их, больше не смогу. Мне больно смотреть на то, что я сделал с ними. Пусть… Когда‑нибудь они научаться ценить чужие жизни и поймут ценность собственных. Они смогут, сделают, вырастут. Необходимо просто подождать. Потерпеть. А пока детям нужны игрушки. Прости, мальчик Сергей, но я слишком люблю их. Так проще…

Только две ассоциации – горечь, тоска. Словно мне сказали, что я опоздал на последнюю электричку до дома, а следующая не придёт никогда. Я всего лишь слуга Бездны и мне совсем не больно, но другие люди, у которых ещё есть души… оказывается, они виновны лишь в том, что родились позже старшего поколения. И жестокие творцы на правах любимых детей получили все – в том числе и право распоряжаться чужими судьбами.

– У меня больше нет вопросов.

Единый наклонил голову.

– Что ж, я ещё приду, когда останется несколько секунд, чтобы рассказать конец этой сказки. И, Сергей… наверное, это странная просьба, но не осуждай меня – ведь это так по – людски выделять кого‑то в обход остальных. Не зря же говорят: "по образу и подобию своему". Я всего лишь мечтал сделать, как лучше.

Из тьмы медленно проступил образ комнаты. Тихо шуршал дождь. В груди так привычно свернулась клубком Бездна. Прошла всего секунда… и уже на памяти лежит запрет.

Лишь окончательно промокнув под дождём, я закрыл окно, высушив себя и кровать. Теперь обращаться к пустоте было куда проще, боль притупилась. Сон быстро завладел разумом, оставив меня в пустоте без видений. Теперь они были не нужны. Только осколки мертвой памяти больно резали босые ступни.

* * *

Снова потянулось время.

Жизнь оставалась где‑то там, внизу. А здесь, на крыше моего дома, она замирала, превращаясь в островок покоя. Что я делал? Наблюдал, разговаривал со своим надзирателем – чаще рассказывал про своё прошлое, а он слушал. Продолжал выполнять задание Алевтины, убивая людей до того, как они успевали что‑либо говорить. Изредка я вмешивался в события своего мира. Нет, не потому, что понимал – если не вмешаюсь, стану кем‑то хуже той твари, которую я вижу в глубинах зеркал. Просто Бездна заставляла меня тренироваться, маскируя пустоту под обычную силу. В такие дни тварь уходила в тень, освобождая место для нового меня: пережившего слишком многое для человека, который делал первые робкие шаги в другую жизнь.

За маской скрывалась все та же бездушная тварь, терпеливо ожидающая в засаде свою жертву.

Бездна продолжала вести партию, сильнее запутывая клубок нитей чужих жизней. Да, она забрала у меня те странные изломанные чувства, проснувшиеся на крыше, но ей очень хотелось посмотреть на реакцию надзирателя. Поэтому пустота создавала иллюзии, которые мне не давали ничего, но со стороны выглядели так, словно ко мне медленно возвращались ощущения. И первым шагом Девеан начал учить меня контролировать их. Но тяжелый взгляд снова выдавал его. Недаром говорят: глаза – зеркало души, в них можно прочитать все: тайны, страхи, намеренья. И сейчас надзиратель готовился к какому‑то важному шагу, который не хотел делать, но был вынужден подчиниться.