Текст книги "Без души (СИ)"

Автор книги: Ольга Болдырева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 2.5
Все просто

Что мы узнали? Как пахнут сгоревшие травы,

Как останавливать кровь и стрелять на бегу,

Как нелегко быть всегда убедительно – правым,

Старых друзей оставляя на том берегу…

Андрей Белянин

– Успокойся, прошу. Что бы ты ни видел, сначала все стоит хорошо обдумать и проанализировать, – Ларин убрала темно – рыжую прядь со лба Далика, улыбнулась. – Ты уже давно не глупый мальчишка, чтобы бросаться в неизвестность только из‑за непонятного разговора.

– Иногда промедление убивает, – молодой мужчина поднялся с кровати и, подойдя к небольшому столику, налил в стакан воды. Выпил, потом продолжил: – Меня преследует навязчивое ощущение, что Сергей знает куда больше, чем говорит, и то, что я увидел утром – всего лишь спектакль. Но зачем?

Он помассировал пальцами виски, словно надеясь найти нужные мысли.

– Подойди и спроси, – Ларин покачала головой, – лучше просто поговорить, чем ходить кругами и выстраивать из мыслей странные конструкции, которые разрушатся от одного ответа. Что он может знать? Зачем ему играть с нами? Это глупо… он жил в своём мире – мы в своём. Потом пути пересеклись, сплетаемые слепой пряхой в одну прочную нить. Как она скажет – так и будет. Далик, прошу, не пытайся ничего делать самостоятельно. Так может оказаться ещё хуже. Пока никто не совершил непоправимого – поговори, попытайся выяснить, что не так. Чтобы мы не прошли мимо нужного поворота.

– Ты всегда была верной служительницей пряхи, Ларин. Я так не могу, не буду. Тихая госпожа рассудит, а время заберёт своё. Я не стану подходить и спрашивать только потому, что они разыграли ту сцену, зная – я пойму её поддельность. Это интересно, любимая. Это очень и очень интересно.

– Ну и глупый, – улыбнулась молодая женщина, поднимаясь следом за Даликом с постели и забирая со стула смятую одежду, – и всё‑таки подумай над моими словами. Ты прав – промедление убивает, надо только понять, что в данной ситуации будет этим промедлением и на кого направлен удар.

Дверь мягко закрылась за ней, и в комнате сразу стало пусто. На какую‑то секунду мужчине показалось, что закрылась навсегда, превратившись в глухую стену, и он не сможет выбраться к Ларин.

Никогда.

Ни догнать, ни повернуть время вспять, ни прикоснуться. Он уже свернул не на ту тропку…

Когда‑то:

"…Вся наша жизнь построена на иллюзиях. На наших мечтах, надеждах. Мы ставим себе призрачные, порой недосягаемые цели, но всё равно продолжаем к ним идти, переступая пороги, пока хватает сил. Принимаем желаемое за действительное. А в конце горько плачем, когда мечты не совпадают с реальностью, жизнь подставляет подножку, и мы падаем на острые камни, сдирая в кровь руки, лишь чуть – чуть не дотянув до цели. А то, к чему так стремились, обращается миражем.

Но слёзы высыхают. Память человека милосердна. Разочарование закрывают собой новые радости и дела. Кровь смывается, царапины и синяки заживают. И человек снова встаёт, отряхивается от пыли и беззаботно оглядывается по сторонам. Только для того, чтобы увидеть новую цель. Сомнения быстро уходят, ведь желаемое снова видится близким и реальным – только протяни руку, дотронься, возьми. И снова начинается долгий путь.

Возможно, в этот раз надежда сбудется. Запланированные дела красиво вплетутся в узор судьбы – ровный и правильный. Но люди не умеют довольствоваться полученным. Неважно, сколько пройдёт времени, чтобы радость успокоилась, а эйфория погасла под грузом новых забот и проблем. И человек снова начинает строить планы. На день, неделю, годы. Всё выглядит логичным и точным. Надо лишь хотеть, верить, стараться – и всё получится.

Сначала возникают мелкие неточности, но человек не обращает на них внимания. Зачем? Ведь всё уже спланировано, просчитано. Потом появляются проблемы. Их можно обойти, решить, постараться избежать встречи с ними. Но только до определённой поры.

Жизнь чаще всего ломает уверенных людей – она не принимает их. Да – смелых, да – несколько безрассудных. Но уверенность порождает слабость. Слабость – страх. За ними приходит отчаянье. А время не любит спешки. Тихий размеренный бой часов, лениво ползущая по циферблату стрелка – равнодушие к тому, что было, что происходит, что случится – ведь это ничто по сравнению с вечностью. Ему неприятны крики потерявшихся людей, пытающихся вырваться на свободу из липкой паутины минут.

Для кого‑то самый верный шаг – довериться течению времени. И человек, убаюканный мерным плеском волн, не заметит, как тихий ручей его жизни вольётся в тёмные воды Стикса, даруя покой и забвение.

Наверное, покой – это именно то, к чему мы стремимся. Проходя через жизнь, полную споров, громких новостей и шума машин, мы в конце понимаем, что просто стремились к тишине. И шепот волн становится лучшей наградой за дела и ошибки.

А новые люди, заняв опустевшие места, снова начнут строить иллюзии на мечтах и желаниях. И так же, как другие, будут принимать желаемое за действительное, стараясь перекричать соседа или занять лучшее место в жизни. И горько плакать, не дотянув до такой близкой и реальной цели…"

– Эй! Ты ещё пишешь? – голос Ирэн донёсся откуда‑то с улицы. Звонкий, счастливый, – иди сюда! Такой закат грех пропустить.

– Да, родная, конечно. Я как раз поставил точку, – в который раз пожалев, что никто кроме меня никогда не сможет прочитать эти строки, я захлопнул крошечную книжечку, которую чудом выпросил у старосты. – Уже иду.

Я одним глотком допил остывший отвар, который для меня готовила старая лекарка – он хоть и слабо, но всё‑таки спасал от приступов и видений. Иногда мне даже казалось, что они начинают блекнуть.

Встав из‑за стола, я посмотрел, всё ли в порядке с дочкой. Малышка спокойно спала, сжимая в кулачке небольшую куклу, которую я сделал для неё сам. Возможно, всё не так уж и плохо, и даже на осколках прошлых надежд можно построить что‑то хорошее. Мысль была тёплой и грела сердце, позволяя полагать, что жизнь начала налаживаться. Может быть, все ещё будет хорошо.

Будущее показало, что падать на осколки прошлого оказалось намного больнее…

Сейчас:

Девеан успел вовремя укрыться иллюзией тени, чтобы прошедшая в свою комнату предательница не заметила его. Сейчас от молодой женщины отчетливо пахло смертью. Словно Ларин уже одной ногой была в могиле. Надзиратель несколько шагов прошёл за ней по коридору, пытаясь почувствовать её будущее, но нет – тоненькая ниточка, отливающая серебром, тянулась вдоль дороги, по которой им предстояло проехать через несколько дней, потом делала странную петлю и, завязываясь узлом, терялась в наплывающем тумане неопределённости. Но интереснее всего было то, что Ларин, похоже, знала об этом, и сейчас, обняв подушку, тихо заплакала, ненавидя себя за то, что стала верной служительницей слепой госпожи и во всем полагалась на неё, говоря – выведет, укажет. Нет, не указала, не помогла её любимому выбрать правильный путь.

А значит, что основы этого мира вот – вот дрогнут, искривляя его время и пространство, и уже ничего не будет так, как было.

Но стоит ли говорить об этом Сергею? Или же…

В задумчивости Девеан прошел в конец коридора, не зная, какой же выход выбрать уже ему. И тут раздавшаяся из‑за неплотно прикрытой двери песня заставила его замереть, не дыша. Сердце пропустило удар, и снова забилось глухо – глухо.

Горький ветер обид обжигает лицо,

И взведен уж курок, и намечены цели.

Он был друг, он был враг, а теперь все равно —

Эту новую жизнь мы узнать не успели.

Лед в глазах обожжет, мрамор кожи пленит;

Кто любил, тот поймет и, быть может, простит.

Ты ведь тоже любил. Впрочем, мне не понять —

Как по крови идти, как опять умирать…

Сознание отказывалось воспринимать песню – её смысл – всё время, стараясь зацепиться за незамысловатый мотив, и заставить тело сделать два небольших шага, чтобы добраться лестницы и спуститься на первый этаж.

Песня продолжалась. Тонкий, никем не поставленный голос срывался на высоких нотах, но продолжал отдавать свою боль, вкладывая её в простую мелодию.

Догорает закат, взгляд уносится вдаль,

И зачем говорить, если ты не услышишь?

Я накину на плечи уставшие шаль,

Ты уже не живешь, хоть пока что и дышишь…

– Создатель Единый! – Девеан схватился за голову, не успев сразу отключить обострившиеся чувства, после попытки узнать будущее Ларин, и теперь каждая клетка его тела пропиталась чужой болью.

Он стоял посреди зала в родном замке мальчишкой, которому было тесно в маленьком и смешном мире. И пытался объяснить семье, что не бросает их, что ему просто хочется посмотреть множественную вселенную и научиться. Что он их очень любит. Нет. Они не слушали, для них Девеан стал предателем. Продался за крохи запретных знаний, которые так долго оберегал отец. В ушах звенели обвинения брата и оскорбления сестры. Память хранила слезы в глазах матери, а еще то, как она отвернулась, закрыв свое прекрасное лицо дрожащими руками. И тихую фразу отца, которого он первый раз в жизни видел по – настоящему серьёзным: «Я недооценил свою проклятую кровь». Кровь была не причем. Девеана всего лишь тянуло к знаниям. Вот и закончилась сказка в беззаботном маленьком мире. А уже потом по глупости он дал клятву Алевтине, которая весьма обрадовалась, заполучив такую игрушку и понимая, какую боль доставит его родителям знание, что их сын превратился в послушного слугу творца.

Что он хотел доказать? И кому? Себе… Тщетные стремления. Теперь всё, что от них осталось – разорвать цепь договора. Может, поэтому с каждым днём его настрой против наглого эгоистичного мальчишки истончался, превращаясь в понимание?

Но как же плетельщица все запутала. Сколько нитей завязала в один узел. А теперь вот отыскалась еще одна душа, обреченная жить прошлым.

– Будь ты проклята, Алив, – прошептал мужчина, пытаясь восстановить щиты и заточить память в глубинах сознания, – хотя бы за то, что можешь влиять на время…

Дверь тихо скрипнула. На пороге комнаты замерла Ирэн, тускло блеснул янтарный кулон.

– Ты хорошо умеешь притворяться, – заметил Девеан.

– Может быть, потому что у меня было время научиться играть и лгать? – слабо улыбнулась девочка. – Я помню все. Но больше ничего нет: ни навыков, умений. Итак многое отдала за возможность помнить. Хотя бы душа осталась. Поможешь?

– Хочешь быть с ним?

– Да.

– Даже, несмотря на то, во что он превратился?

Ирэн неопределенно повела головой, словно показывая, что такой вопрос можно было бы не задавать. Девеан поймал себя на мысли, что хочет провести рукой по рыжим волосам, обнять, успокоить. Какая глупость! Это не поможет склеить разбитой судьбы. Сколько же сил у этой женщины, заточенная в теле ребёнка, что она пошла за любимым в другую жизнь, вопреки всему, что ей пришлось вынести?

– Больно видеть его таким… – призналась она.

– Надеешься спасти? Удержать?

– Может быть. Но скорее последовать за ним… вниз, чтобы ему больше никогда не было одиноко. Это мой долг, – теперь улыбка горчила. – Все куда проще – это падение будет очень долгим.

– Я помогу тебе, – поклонился надзиратель.

– Спасибо. Только не говори ему. Я ещё смогу какое‑то время играть, а потом… – девочка шагнула вперёд, дотронулась до щеки мужчины и скрылась в комнате, теперь уже плотно прикрыв дверь.

Спуская по лестнице, Девеан продолжал слышать высокий срывающийся голос.

Лед в глазах обожжет, мрамор кожи пленит…

Сердце верит и ждет, и принять не велит:

Что ты можешь убить, что друг может предать.

Я умею любить, научись же прощать.

* * *

Эрик оправил ворот рубашки. На белоснежных манжетах появились заломы и разводы пыли. Даже если ты одно из сильнейших существ этого мира и владеешь силой безумной госпожи, это не значит, что грязь хоть сколько‑нибудь проникнется твоим величием и не тронет одежду. Проследив мой взгляд, мастер поморщился и создал импульс. Чистюля. Всегда был. Единственное исключение – кровь. Пожалуй, он был бы счастлив, испачкавшись в ней полностью. Эрик, удостоверившись, что теперь его облик идеален, ответил мне многозначной ухмылкой и наклонился за кинжалом, чтобы передать мне.

Бездна ошиблась. Откат произошел. Слабый, не лишивший меня воли, а от того еще более изумительный. Пустота натянулась внутри

– Знаешь, – я протянул руку, ожидая, когда мастер вложит в неё оружие, – всегда мечтал… отрезать тебе палец.

И резко дернул на себя лезвие, чтобы Эрик не успел отвести руку. Получилось некрасиво – красные брызги попали мне на рубашку.

– Бездна! – мастер переместился в сторону, зажимая здоровой ладонью, обезображенную руку: – Ты хоть представляешь, сколько времени уйдёт на регенерацию?

Я растянул губы в кривой улыбке.

– Да, Эрик, прекрасно представляю. А кроме всего прочего я знаю, как ты дорожишь своими руками. Ведь без четких движений пальцами твоя сила уменьшиться… на треть, верно? Я знаю о тебе очень и очень многое. Хочешь, расскажу? Теперь мы можем спокойно поговорить. У нас в запасе осталось достаточно времени. Твоя мать была фанатичкой – поклонялась безумной госпоже. Она убила твоего отца, который пытался помешать, ей принести в жертву недавно рождённого сына. А потом ты сам отправил ее к Паромщику: сестра Жизнь защитила тебя. Избрала своим представителем, одарила силой и знанием. Нового мастера воспитывал старый слуга, который дал тебе это имя – Эрик. А ведь этот старик – единственное существо, жизнью которого ты дорожишь. Но он смертен… и очень далеко от тебя. Легкий импульс, и усталая душа отправится в чертоги тихой госпожи. Ты боишься узнать, что тот, кто воспитал тебя, мертв – это твой страх. Ты просыпаешься в плену липких от пота простыней из‑за ужаса. Боишься – если узнаешь о смерти старика, ничто тебя не остановит от падения в Бездну. А ещё ты боишься темноты… Своего города: огромного, пустого. Боишься одиночества, потому что в нем прячется безумие. Оно подбирается, уже протянуло свои щупальца к твоему сердцу, к твоей душе. У тебя есть душа, Эрик? У меня нет. И знаешь, только теперь я понимаю, как это прекрасно. Ты боишься, тебе больно. И это тот, кто наводит ужас на целый мир?

Я впивался взглядом в потемневшие глаза мастера, жадно глотая вместе с воздухом его страх. Расширившиеся на всю радужку зрачки выдавали Эрика. Теперь он чувствовал… Ощущал обжигающий холод Бездны, который окружал меня. Холод, которого он боялся до безумия – который ждал его… Участь, уготованная каждому мастеру. Неизбежная и отвратительная. Этот страх он впитал в себя с первыми крохами новой силы, что бережно вливала в новую игрушку безумный творец.

– Боишься, – повторил я, – даже не представляешь, как долго я мечтал об этом дне. Представлял, что ты будешь умирать долго и мучительно, каждой секундой агонии расплачиваясь за то, что ты сделал.

Провёл кончиком лезвия на его щеке тонкую царапину.

– Кто ты? – мастер отступил, словно надеясь, что тени помогут ему. Нет, они лишь лишили его последнего выхода, отрезав все пути.

– Очень своевременный вопрос, – ассоциация с ироний далась мне легко. Я знал, что, даже испытывая первородный страх, Эрик не уйдет и не отступится. Ему любопытно. Ему хочется повторить все, что было, и попробовать новое. Сила, разлитая по его венам тянется к пустоте в моей груди. Он никогда не променяет новое запретное знание на минутную слабость. Но он тянет время, повышая ставку. Изучая и анализируя.

– Ты не слуга Бездны…

– Почему же?

– Она в тебе… внутри, – восхищенно шептал мастер, – ты сам – Бездна. Что может быть нужно такому, как ты?

– Всего лишь отомстить.

– Мне? Спасти этот мир?

Я расхохотался.

– Причём тут мир? Если будет необходимо – я отдам его Бездне. Преподнесу, как драгоценный дар, со всеми жителями. Нет, только моё прошлое. Ведь за все нужно платить. Просто иногда приходится долго ждать возможности забрать то, что принадлежит тебе по праву. Да… Эрик, я действительно мечтал о том дне, когда тебя убью. И он уже давно прошёл. Возможно, это не достаточная плата, но у тебя ещё будет шанс отдать свой долг. Скажи, тёмный мастер, что ты хочешь? О чём мечтаешь? Только попроси…

Эрик сглотнул.

– Если скажу да – подарю свою душу Бездне…

– Но она останется с тобой. Хотя, поверь, без неё было бы куда проще. Так что ты ответишь?

– Я согласен служить тебе просто так, без оплаты. Не хочу заключать сделку с Бездной, в которой буду иметь выгоду. Боюсь, подобная глупость по стоимости окажется куда больше того, что я могу попросить взамен. Только не забывай хоть изредка утолять мое любопытство.

Тёмный мастер опустился на колени и склонил голову. Нет… уже не тёмный мастер, не кошмар моей прошлой жизни – всего лишь покорный чужой воле слуга.

Моей воле…

Эрик улыбнулся.

– Но я повторю вопрос – кто ты? И почему я должен тебя знать?

Сам рассказ не занял много времени – от него и так остались жалкие крохи, чтобы отвлекаться на пояснения и детали. Зачем? Мастер спросил меня: встречались ли мы раньше. Я ответил ему – да, в прошлой жизни. И да, я вернулся потому, что мне ещё не отдали все долги. Сказать это оказалось просто. Даже слишком. После чего я добавил немного подробностей.

Мастер не мог причинить какой‑либо вред, лазеек не было. А мне как воздух необходим надежный слуга: свежий взгляд на старые проблемы, которые было бы неплохо не просто решить, но и сделать это изящно. Девеан, кого бы он ни играл, оставался псом Алевтины, и я подозревал, что каждый мой шаг, решение, вывод – тут же доводились до её сведенья. Возможно, надзиратель должен был направлять меня. Я во многом уступаю творцу, и уверен, если она захочет манипулировать мной – я не смогу сразу осознать этого.

Вопрос в том – захочет ли? То, что я успел узнать о ней, говорило в пользу, что Пресветлой матери куда интереснее играть с куклами, когда те знают о своем настоящем положении.

– Теперь ты мстишь, господин?

Эрик уже поднялся с колен, смотря на меня совсем по – другому. Новое слово далось ему с заметным трудом, заставляя запинаться и упрямо хмуриться.

Иногда смерть не становится достойной наградой врагу. Ведь не зря говорят: каждому своё. Если человек не боится смерти, его наказывают жизнью. Если он привык повелевать – ставят на колени. Мастер гордился своим положением, не признавая над собой никого, кроме безумной госпожи. Ему пришлось пересмотреть свои взгляды. Ведь теперь он знал, что существует сила страшнее смерти – Бездна, которая может в любую секунду вырваться на свободу, стоит чуть ослабить контроль.

– Мне не остаётся ничего другого, Эрик. Если перестану ставить перед собой цели и двигаться к ним – все потеряет смысл. Остановлюсь и не смогу сделать ни единого шага – не захочу. Но я заключил договор и больше не принадлежу себе. А значит, пока есть время, могу успеть сделать хоть что‑то, что в моём сознании будет ассоциироваться с удовольствием. Одно дело родиться без души – тогда мир воспринимается иначе и никаких альтернатив не остается. И совсем другое, когда её отбирают насильно. Человек, ослепший в результате глупой случайности, всё равно продолжает видеть яркие картинки: солнце, дом, лица любимых людей. Так и я помню, что значит слово – "чувствовать"… – сознание продолжает работать на ассоциациях, анализируя происходящее.

– Тогда я ещё больше не понимаю, зачем тебе это… – покачал головой Эрик, – ты говоришь, что был спасителем, что убил меня. Если не смотреть тебе в глаза, то рядом со мной стоит безумно уставший мальчик – обычный, смертный человек. Если ты помнишь, если ассоциируешь, то не проще ли отвернуться и уйти? Этот мир принёс тебе только боль, так не береди память, путешествуй по другим мирам – они все открыты для тебя. Зачем вместо того, чтобы попытаться что‑то исправить, ты делаешь всё, чтобы сорваться с последней ступени в Бездну? Ты странный, господин.

– Обычный смертный мальчик давно мертв. Они убили его… Теперь есть только монстр, которому не нужны ни другие миры, ни забвение, ни прощение. Да, когда‑то я мечтал о смерти. И умер. Я давно мёртв, и мне больше нечего терять. Сначала я расплачусь с этим миром, а потом примусь за тех, что решили, что Бездну можно сковать договором. А ты, Эрик, поможешь мне в этом…

– Буду рад, господин, – по – детски счастливо улыбнулся тёмный мастер.

– В таком случае мне пора, пока остальные не хватились своего лорда – спасителя… – я уже повернулся к двери, как меня догнал ещё один недоуменный вопрос мастера.

– Ответь, зачем ты путешествуешь с ними, если собираешься убить? Это игра?

Да, я ожидал этого вопроса и хорошо, что появился повод на него ответить…

Когда‑то:

Если сначала изменения практически не были заметны, то сейчас…

Впрочем, неконтролируемые приступы и кошмары прекратились. О том, что во мне находилась часть тёмного мастера, ничто не напоминало. Иногда я подолгу размышлял, что же заставило его успокоиться. В какие‑то моменты я был готов поверить, что после стольких припадков Эрик смог бы перехватить управление над моим сознанием – ведь у него замечательно получалось манипулировать людьми.

Очень часто я видел во снах воспоминания из его детства. И в них тёмноволосый синеглазый мальчик вовсе не был чудовищем. Он страстно любил читать, мечтал о настоящей дружбе и так пугающе знакомо боялся темноты. Он бродил по пыльным коридорам громадного города, подолгу сидел на большом пирсе, ненавидел царящий в его обители холод. Изредка в воспоминаниях проскальзывали мысли о мести этому миру, который обрёк его на становление мастером – подарил Бездне, не оставив выбора. Но даже я понимал, что это была необходимая мера, по – другому выжить было бы просто невозможно. А что ещё мог делать слабый ребёнок, как не цепляться за странную, жестокую жизнь? Именно поэтому он был так беззаветно предан безумной госпоже – это всё, что у него оставалось, и на что он мог надеяться, не согласившись следовать за толпой.

И пусть время давно стёрло следы этого мальчика, оставив только монстра, его воспоминания лучше всего доказывали, что нельзя родиться злом – им можно только стать, когда остаётся всего одна дорога: длинная – длинная лестница вниз. Пусть даже спуск на дно может доставлять восхитительное удовольствие от чужой боли.

Могло показаться, что Эрик искушает меня. Переманивает на свою сторону, пытается завладеть моим разумом окончательно. Но ничего не происходило. Дни сменялись днями. Каждый раз, когда я смотрел на свою дочь, мне казалось, что даже если бы мне и предложили что‑то изменить, я всё равно оставил нашу жизнь с Ирэн такой, какой она медленно текла в тихой деревушке.

Первое сомнение закралось в моё сердце, когда Эллин исполнилось полгода. Я с улыбкой глядел, как Ирэн кормит нашу дочь, и вдруг знакомый тихий голос вкрадчиво прошептал над самым ухом: "А вашу ли?". Я только рассмеялся. Ирэн не могла мне изменить… да и с кем? Подобная мысль даже развеселила меня.

"А она и не изменяла тебе…" – усмехнулся голос в моём сознании. Казалось, тот, кто говорил, встал за моим левым плечом. "Не забывай, что ты не один находишься в этом смертном теле. И то, что тёмный мастер проявил себя недавно, ничего не значит. Он всегда был в тебе… Ещё до вашей встречи нити ваших судеб были переплетены слепой госпожой в единое полотно. Не забывай это, Серег. Вы – одно…".

После мной овладело безумие. В сознании раненой птицей билась лишь одна мысль. Что, если он использовал меня? Может, ему просто нужен был преемник? Именно поэтому он не трогал Ирэн во время беременности, а теперь спокойно позволял растить дочь?

Его дочь…

Я начал пить, пытаясь хоть как‑то заглушить эти мысли. Стал реже приходить домой, больше времени бессмысленно бродя по краю леса, и ничего не делал, словно небольшое хозяйство, которое нам удалось завести, могло позаботиться о себе само.

Не мог больше смотреть на Эллин. Казалось, что в её глазах вот – вот тоже появится след Зверя – промелькнут на миг красные отблески, а беззубая счастливая улыбка превратиться в гримасу злого торжества. Ирэн начала волноваться. Она все чаще и чаще молчала. Только смотрела. А по ночам – плакала.

Тот день, когда она всё‑таки решилась и заговорила, врезался мне в память раскаленным добела осколком разбившейся надежды. Оставил след, который не смогла стереть даже пустота.

За окном тихо плакал ноябрь. И деревья, слишком рано потерявшие в этом году листву, казались прорисованными тушью линиями на фоне нескончаемого потока воды. Деревенька превратилась в рисунок, автор которого ушёл, забыв его закончить. Контуры деревянных домиков еле – еле проступали сквозь серую пелену, чуть освещаемыми пятнами бледного, тонущего в дожде, света. Капли отбивали по крыше усыпляющую мелодию осени.

И снова накатывали упругими волнами боли проклятые воспоминания.

– Серег, пожалуйста, расскажи, что случилось. Я вижу, что‑то произошло. Думаю, надо выговориться, – Ирэн виновато улыбнулась.

Теперь она всегда улыбалась именно так, словно считала себя виновницей всех наших бед: жалкого существования от дня ко дню, моих редких появлений в нашем доме, глухой тоски, которая давно властвовала в наших сердцах, заменив собой нежность, страсть, мечты.

Последнее время мы говорили друг с другом всё меньше и меньше. Любовь, едва теплившаяся до рождения дочери, умерла вместе с первыми дождями. Оставалась привязанность и эта тяжесть чувства вины. Словно мы сами были виноваты в смерти нашей любви. А может, и правда были. Да, нас накрепко связывала вместе не только дочь, но и прошлое, и, в общем‑то, мы не собирались расставаться, но все остальное растворилось в боли. И возникшая неловкость застывала в воздухе глупыми вопросами.

– Ирэн, это очень трудно объяснить. Я знаю, ты сейчас скажешь, что надо попробовать. И…

– Если не захочешь – не скажу, – это было произнесено так тихо и робко, что я невольно зажмурился.

– Мне страшно, родная. За Эллин. Я боюсь, что это не мой ребёнок, – увидев, как моя милая Ирэн собирается возразить, поспешно добавил: – нет, не измена. Я боюсь, что это его ребёнок – мастера. Мне страшно, родная. Он здесь, – я прикоснулся к виску и дернул головой, словно меня ударило электрическим разрядом. Криво улыбнулся: – В моем разуме.

– Тогда не думай, – Ирэн ласково взъерошила мне волосы: – В любом случае, уже ничего исправить нельзя. И если тебя это успокоит, теперь ты – и есть он. Вы едины. Мы узнали это, Серег. Узнали, приняли и пережили. Ты никогда не станешь тёмным мастером, сколько бы этот ублюдок не пытался достать тебя из пределов тихой госпожи.

– Ты так говоришь, будто тебе всё равно! – закричал я, вскакивая с места.

Глухо ударился о пол опрокинутый мною стул. Почему она не понимает? Или просто пытается поддержать меня? Я хотел извиниться, как следующие слова Ирэн резанули ножом…

– Мне, правда, всё равно, Сергей! Это моя дочь, и я не отвернусь от нее, будь её отец хоть слугой Бездны!

Я закрыл глаза, собираясь с мыслями.

– Вот значит, с кем ты меня сравниваешь. Впрочем, ты сама была с ним – Эриком. Я ведь тогда кинулся защищать тебя, когда попал в ловушку. Быть может, ты знала всё и просто ждала? Сама участвовала в этом спектакле?

Ирэн, дёрнувшись как от пощечины, поднялась на ноги и отступила назад, когда я сделал шаг в её сторону. Сознание начало мутнеть, уступая место вырывающейся на волю силе. Злоба и отчаянье гасили последние крохи разума, которые ещё пытались спасти положение, взяв силу под контроль.

Нет, поздно.

Последнее, что я смог запомнить, как схватил со стола нож.

Ирэн с ужасом смотрела, как искажаются черты её мужа, выпуская на свет что‑то звериное, хищное.

– Ты не Серег. Ты…

Мужчина равнодушно повёл плечами. И вышел за дверь, в дождь.

Женщина, тихо всхлипнув, осела на пол, но уже через несколько мгновений, взяв себя в руки, проверила, что Эллин крепко спит и, схватив с гвоздя тонкий плащ, выбежала на улицу под косые струи ливня вслед за тем, кем стал Серег. Его надо было остановить любой ценой.

И она, конечно же, не заметила, что не закрыла в спешке входную дверь…

Сейчас:

– В двух лигах по дороге через день обоснуется небольшая разбойничья шайка. Будут ждать торговый караван из Тирра… Человек шесть – не больше. И так произойдет, что когда мы остановимся на один из привалов, Ларин отлучится в кусты, потом решит чуть отойти от нашей группы, найдя замечательную полянку. Совпадения в жизни происходят с завидной регулярностью, и иногда их можно использовать. В прошлой жизни мы успели спасти её лишь чудом. Я спохватился… Понимаешь, Эрик? Я. Совершенно неожиданно спросил у Далика, почему Ларин никак не возвращается. Скажи я это на минуту позже, они бы её убили.

Мастер наклонил голову.

– Да, случайности нужно замечать. Я не ошибусь, если предположу, что в этот раз ты спохватишься чуть позже нужного времени?

– Нет, не ошибёшься. Одно дело просто перерезать ей глотку, но это будет совсем не то. Каждому по делам его, Эрик. Ларин ничего не сделала, когда меня выводили из зала, обвиняли в предательстве. Когда вытаскивали душу. Нет, она просто смотрела. Я отвечу ей тем же: иногда бездействие оказывается куда страшнее, чем сложные ловушки и многоходовые игры. Я оставил им выбор: положиться на старую паучиху или попытаться что‑то изменить. Они выбрали. После этого я начну действовать открыто…

Только договорив последнее слово, я понял, что, увлекшись мыслями о том, что должно было произойти, невольно выдал себя. Не уследив за своим тоном, позволил Эрику найти ответ на ещё один вопрос. Чем мастер и сумел воспользоваться.

– Но без души человек не сможет насладиться своим триумфом.

– Нет, человек не сможет насладиться триумфом без ощущения удовольствия. Душа не имеет особого значения – она может только остановить в шаге от намеченной цели. Но это будет нашим маленьким секретом, не правда ли?

И Девеану совсем не обязательно знать, что я смог обойти те блоки, что он так заботливо научил меня ставить. Они ошиблись… – творцы допустили просчет, упустив одну незначительную деталь, сущую мелочь. И Бездна ошиблась, когда стерла те проснувшиеся чувства, поспешив и не вывернув мою память наизнанку. А может быть, помогло то, что я сам до некоторого времени не подозревал об этом.

Они лишили меня души, забыв про маленькую частицу личности тёмного мастера – крохотный клочок. Память, навыки, жажда. Только подумайте, что может передать человек в момент своей смерти: ни любовь, ни милосердие, ни свет – только ненависть, безумие… Желание отомстить, последним рывком забрать врага с собой и испытать злое счастье от этой победы.

Это во мне… новая часть моей личности. То, что может заменить душу. И, Единый, ничто не спасет этот мир, если я смогу полностью контролировать небольшой подарок прошлого. Надеюсь, Алив будет приятно удивлена, когда поймёт, с кем заключила договор.