Текст книги "Правила долгой жизни"

Автор книги: Ольга Максимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

AnnaRinaGreen
Свой выбор

Фандом: Гарри Поттер

Персонажи: Гарри Поттер/Луна Лавгуд, Северус Снейп, Альбус Дамблдор, Гермиона Грейнджер, Драко Малфой, Рон Уизли, Невилл Лонгботтом, Аргус Филч, Помона Спраут, Филиус Флитвик

Категория: Джен

Рейтинг: General

Жанр: Флафф, Драма, Приключения

Размер: Макси

Статус: Закончен

События: Аристократия, Дамбигад, Летом, Детство героев, Наследие, Независимый Гарри, Распределение в другие факультеты, Первый курс, Снейп – отец Гарри

Предупреждения: Мэри Сью

Комментарий автора: Это попытка рассказать классическую историю Гарри Поттера, но с позиции мальчика, который намного раньше понял и принял свое наследие. Мальчика, который не позволит вести себя на веревочке согласно чужому плану. И мальчика, который знает, что волшебство существует, а вот жизни, похожей на сказку, – нет.

Благодарности: Маме Ро, всем авторам замечательных историй и читателям, которые вдохновляют их создавать

Страница произведения: https://fanfics.me/fic160378

Глава 1. Тисовая улица

Хоть раз оказавшись в городке Литтл Уингинг, любой человек назвал бы его аккуратным, но совершенно неприметным местечком недалеко от столицы, где очень хорошо переночевать, спасаясь от шумного Лондона в одном из тихих однотипных домиков. Десятки таких домиков стояли здесь вдоль одинаковых безликих улочек, отгороженные от проезжей части клочками одинаково зеленого газона. Если бы не названия улиц и номера домов, любой бы заплутал в Литтл Уингинге, как в большом лабиринте.

Местные жители ценили покой, неизменность собственного быта и очень старались ничем не выделяться на общем фоне. На Тисовой улице, в доме 4, как раз жила семья, глава которой, выпятив свое объемное брюшко и подкрутив светлый ус, всегда заявлял, что они, Дурсли, относятся к среднему классу, все у них как у всех и ничего необычного в их жизни никогда не происходило.

И мало кто знал, что Вернон Дурсль сильно лукавит, заявляя что-то подобное, ведь у этой семьи были очень и очень необычные родственники. Но, на счастье этого уважаемого в местном обществе бизнесмена, об этом никто не знал.

Пока однажды одной холодной ночью в самом начале ноября кто-то не оставил на пороге дома №4 закутанного в одеяльце маленького мальчика. И если бы не письмо, которое миссис Дурсль обнаружила в почти закоченевшем свертке, никто бы в доме и не признал в крохе, которому не было и двух лет, племянника Петуньи Дурсль, сына ее сестры Лили. Самой настоящей волшебницы.

Из письма семья узнала, что родители малыша Гарри, Лили и Джеймс Поттеры, погибли, а самого мальчика Дурслям предлагалось оставить у себя.

И никто, кроме одной медсестры и пары человек из полиции, знакомых Вернона Дурсля, не узнал, в каком гневе была Петунья следующие несколько дней. И какие слова были ею сказаны как в адрес родной сестры, с которой миссис Дурсль не виделась с собственной свадьбы, в адрес Джеймса Поттера, который, по мнению Петуньи, был худшим в мире выбором в мужья, так и в адрес отправителя письма, с которым женщине уже однажды приходилось заочно общаться.

Несколько дней миссис Дурсль строчила одно письмо за другим и отправляла их тому типу, что подбросил ребенка, требуя объяснений, подробностей, документы, сведения о захоронении родителей Гарри. И еще больше она требовала забрать самого мальчика, проведя несколько безумных дней и бессонных ночей с двумя детьми на руках – собственным сыном Дадли и успевшим простудиться перепуганным племянником.

Семье совсем не нужны были огласка, сплетни и неудобные вопросы о внезапно появившемся у них еще одном ребенке. А то, что у семьи даже не было шанса доказать, что это их родной племянник, а не подкидыш, лишь больше усугубляло проблему.

Вернон злился и почти не появлялся дома, Мардж Дурсль, его сестра, третировала уставшую Петунью по телефону, а вопли двух мальчишек добивали остатки нервов молодой женщины. Маленькая Тисовая улица еще никогда не казалась обоим Дурслям настолько шумным местом. Если бы хоть кто-то знал подробности, то не удивился бы, что в тот ноябрь маленькая семья Дурслей окончательно и бесповоротно возненавидела волшебство и волшебников, этих безответственных и напыщенных идиотов, которым были неведомы самые элементарные вещи, приличия и здравый смысл.

– А я еще тогда, девочкой, знала, что этот их директор – невоспитанный самовлюбленный старикашка! – поджимая губы едва ли не после каждого слова, говорила Петунья своему мужу через неделю после начала того бедлама, который их постиг утром первого ноября. – Невоспитанный и грубый человек, считающий себя выдающимся и мудрым! Наша ненаглядная Лили его почти боготворила! Но кто он такой? Оставить ребенка на коврике! Тайно! Без объяснений! Ночью! Как бутылку из-под молока. Он втянул мою сестру в этот их безумный мир, в эту их войну, а теперь даже боится посмотреть мне в глаза и признать, что моя сестра погибла из-за него! Из-за них всех!

Вернон Дурсль мало что знал о мире волшебников, он бы и не хотел ничего о нем знать, а потому мужчина лишь успокоительно поглаживал жену по плечу и кивал, всецело разделяя ее гнев на неизвестного ему самому, но явно бессовестного человека.

Сама Петунья не меньше мужа хотела бы поменьше знать о волшебстве. Но ее сестра вела себя странно в детстве, а потом оказалось, что она волшебница, а родители, вместо того, чтобы возмутиться происходящему, обожали необычную младшую дочь и всячески поощряли ее обучение колдовству.

Если бы Петунья тоже оказалась особенной, она, возможно, не так бы негодовала, но в семье особенной была только Лили. Младшенькая проводила вне дома десять месяцев в году, а после возвращалась домой и все лето обменивалась тучами писем с сокурсниками, хотя за время учебы посылала домой всего по одному письму в месяц, будто исполняла какую-то повинность.

У Лили были необычные книги, пергаменты вместо бумаги и перья вместо ручек. Она носила в кармане волшебную палочку и смотрела на всех кругом с превосходством. А потом творила самые невероятные вещи, якобы выполняя домашнее задание. Но кто же задает детям на дом превращение крыс в чайники и безумные сочинения о том, как из набора всякой пакости сварить некую сомнительную бурду?

Сама Петунья, хоть и завидовала, но не стала бы заниматься чем-то подобным, а вот от корки до корки изучить что-то полезное, чтобы потом применять в жизни – да. Но Лили, хоть родители и купили ей в числе других книг большой талмуд по бытовым и косметическим чарам, в жизни из него применяла лишь самые крохи, вроде заклинаний по уходу за волосами. С детства приученная к аккуратности, Петунья ужасно злилась, когда сестра захламляла кухню, портила посуду, не следила за чистотой и только хохотала, если старшая предлагала младшей хоть раз применить свои способности во благо, а если нет, то руками прибрать за собой.

Во многом из-за этого и из-за родителей, не чаявших души во взбалмошной младшей дочери, Петунья и решила после смерти родителей не переезжать в их дом, а продать его. А ведь добротное здание в два этажа с садиком было гораздо больше того дома, в котором обосновались Дурсли. Но миссис Дурсль хотелось забыть прошлое, как страшный сон, отгородиться от него.

Но вот… Прошлое настигло ее в настоящем, подкинув на порог дома ребенка-сироту, который, как подозревала Петунья, обязательно вырастет и станет таким же странным, как его мать и отец.

– Нужно отправить еще пару писем! – решила миссис Дурсль.

– Но тебе ни на одно так и не ответили, – хмуро напомнил мистер Дурсль. – Ты уверена, что они вообще… доходят?

Петунья поджала губы. Она знала точно, что все сделала верно, но чувствовала – ей просто не желают отвечать.

Когда-то давно, когда в дом семьи Эванс заявился Альбус Дамблдор, родители Петуньи и Лили тщательно расспросили старика о школе, даже хотели ее посетить, но директор отделался витиеватым объяснением о специальной защите и о том, что школу не могут увидеть магглы – обычные люди. Но миссис и мистер Эванс все же вытрясли из него сведения о том, как родители магглорожденных могут поддерживать связь со своими детьми, не привлекая внимания и не нарушая какой-то там Статут о секретности.

Для этого нужно было использовать специальные конверты или открытки с особыми невидимыми чарами на них, благодаря которым на почте обычные работники такие письма не замечали, но их отсеивало установленное там колдовство, отправляя в специальное магическое отделение, откуда отправления уже уносили совы.

Закупая все для первого года учебы Лили, родители купили и эти специальные конверты. Целую кипу, ведь им предстояло расстаться с ребенком на почти год. Одним из таких конвертов и воспользовалась Петунья, написав письмо директору, пытаясь понять, почему ее, аккуратную и прилежную Туни, не хотят тоже взять в школу. Дамблдор ей тогда ответил и ответ этот, пусть и был изложен аккуратным бисерным почерком с изящными завитушками, обидел девочку настолько, что Петунья еще долго рыдала в подушку по ночам. А на следующее лето сгорала со стыда, когда бестактная сестрица, роясь в вещах Петуньи, обнаружила измятый и залитый слезами пергамент и показала его своему носатому дружку.

Родители в тот раз отругали не Лили за насмешки и то, что трогала чужие вещи, а Петунью за то, что поставила семью в неудобное положение своим письмом директору. Невоспитанной внезапно оказалась именно Туни.

С тех пор родители каждую осень выдавали Петунье пару десятков конвертов, рассчитывая, что девочка будет писать сестре, но она лишь про себя фыркала, пряча конверты в большую коробку под кроватью. За следующие десять лет Туни написала сестре всего пару писем, одним из которых было извещение о собственной свадьбе, а вторым – о смерти родителей.

Как ни странно, те конверты миссис Дурсль сохранила и перевезла с собой в собственный дом. Будучи большой аккуратисткой, Петунья просто не могла их выбросить, как не могла выбросить и многое другое, искренне считая, что в хозяйстве все может быть полезным.

И теперь оказалась права.

Как права и в том, что это вовсе не у нее нет ни капельки воспитания, сострадания, ответственности и много других качеств, которые ее сестра приписывала своим знакомым из магического мира.

Даже через две недели никто не откликнулся на призывы Дурслей, хотя Вернон несколько раз видел в Лондоне странных людей, которые чему-то бурно радовались.

Очень скоро семья поняла, что магический мир избавился от какой-то своей проблемы, поглотив жизни знакомых им людей и выплюнув за ненадобностью одного маленького мальчика, имя которого стало для всех знаменем. Никого не волновало, что Гарри тяжело перенес ту ночь на коврике, раз за разом простужался, плакал по ночам, накаляя и без того нервную обстановку в доме Дурслей, а для выправления ему документов пришлось отвалить кругленькую сумму. Вернон даже хотел сдать ребенка в приют, видя тот взгляд, которым прожигала мальчика его жена, но, на беду Дурслей, о существовании Гарри пусть и знало всего несколько человек, но эти люди жили здесь же, совсем рядышком. Исчезновение ребенка вызвало бы куда больше вопросов, и его пришлось оставить.

Так в доме №4 по Тисовой улице появился новый обитатель, Гарольд Джеймс Поттер, крохотный болезненный мальчик с темными, почти черными волосами и невероятно зелеными глазами. Он плохо спал по ночам, пугался криков тетки, вздрагивал от резких вспышек на экране телевизора и плакал, если его щипал Дадли. В Литтл Уингинге о нем знали лишь близкие соседи Дурслей, перешептываясь, что совершенно чужой Петунье ребенок ведет себя спокойнее, чем толстенький карапуз Дадличек, способный в минуту растоптать чью-то ухоженную клумбу и оборвать куст с розами до голых шипастых стеблей.

А пока маленький Гарри старательно пытался сам есть комковатую кашу, глядя на то, как тетя кормит с ложечки родного сына, обещая ему очередную конфету или игрушку в награду за послушание, в магическом мире о маленьком Поттере писали в газетах, книгах, говорили в Хогвартсе, из дома его семьи в Годриковой Впадине пытались сделать мемориал, а самого Гарри заочно наградили медалью, сделав вид, что маленькому герою достаточно и яркой побрякушки с громким названием за смерть его родителей и исчезновение Того-Кого-Нельзя-Называть. И никому не было дела до того, где и как живет мальчик со шрамом в виде молнии.

Глава 2. Странности

Гарри никогда не задумывался над тем, как он жил раньше. И где. Ему казалось, что он всегда, с самого рождения, обитал в небольшом двухэтажном домике дяди и тети, а чулан под лестницей всегда был его собственной комнатой.

Попытайся Гарри вспомнить хоть что-то, то на ум приходили лишь разрозненные обрывки, похожие на горячечный сон. И все они, так или иначе, были связаны с дядей, тетей и толстым кузеном Дадли. Своих родителей Гарри совершенно не помнил, а дома у его родственников не было ни одной фотографии, хоть что-то сообщавшей бы мальчику как о родителях, так и о дедушках и бабушках.

Поэтому Гарри всегда считал, что он в этом мире один, сам по себе. И семьи у него нет. Не считать же семьей Дурслей, которые, кажется, даже его имя ненавидели?

Самым ранним своим воспоминанием Гарри считал день, когда Дадли исполнилось три года. Именно тогда кузен столкнул Гарри с лестницы, а потом долго и упорно вопил на все отделение в больнице, что ему испортили праздник, пока врач внимательно осматривал повреждения худенького темноволосого мальчика и с сомнением посматривал на тетю, утверждавшую, что Гарри свалился сам.

Следующие пару дней Гарри провел в своем чулане, выходя лишь в туалет. Его даже от еды мутило, хотя тетя Петунья и не особо пыталась его накормить.

Лишь чуть позже Гарри вспомнил фразу, которую сказал тот доктор, и которую потом тетя повторила дяде Вернону, испуганно понизив голос до свистящего шепота. Но лишь после, когда Дадли снова попытался спихнуть Гарри со ступенек, мальчик понял смысл тех слов. Врач считал, что Гарри просто не мог выжить при полученных им травмах. Он утверждал, что ребенок уцелел лишь чудом. И именно это до ужаса напугало дядю и тетю.

С тех пор Гарри иногда пытался думать на тему чудес, но был очень и очень осторожен, уже уяснив, что тетя Петунья ненавидит, когда ее хоть о чем-то спрашивают. Даже о родителях Гарри она сказала лишь несколько скупых и язвительных слов, одарив племянника злым взглядом. После такого расспрашивать ее о чем-то постороннем мальчик опасался, предпочитая или разбираться самому, или ловить смысл в чужих словах.

Именно поэтому Гарри в округе считали очень тихим, но внимательным мальчиком. Дядя постоянно шипел, чтобы мальчишка не таращил на него свои зеленые глазищи. Но такое бывало лишь по вечерам, когда Вернон сиживал у телевизора и под его мерный бубнёж рассказывал супруге о работе или слушал сплетни о соседях. Дадли в это время старательно ломал очередную игрушку, порываясь приложить ею о голову Гарри, или грыз что-нибудь вкусное. Гарри сладости и игрушки не доставались, он мог или сидеть у себя в чулане, или на виду у дяди и тети, чтобы «чего не натворил». Просто так сидеть было скучно. И Гарри слушал. Смотрел со взрослыми фильмы и выпуски каких-нибудь передач. Наблюдал за Дадли. И размышлял.

К пяти годам мальчик уже очень многое понимал, но держал рот на замке. Он знал, что дядя и тетя ненавидят все странное, все, что хоть как-то отличается от их привычного серого быта. И особенно они ненавидят то, что никак не укладывается в какие-нибудь законы. Дядя любил рассуждать о политике, ругать нововведения правительства, но мальчик знал, что кроме законов людей, есть еще какие-то. Вроде как законы природы. Так, упавшая со стола тарелка обязательно разобьется, а молоко выльется из опрокинутого стакана. И если этого не происходит, то это не нормально и странно.

Вместе с этим пониманием к Гарри пришло еще одно – во всех странностях в доме Дурслей, даже если те случились не из-за него, обвинят именно Гарри. Будто у него на лбу было написано, что он и сам странный.

Гарри совсем не хотелось, чтобы его снова и снова наказывали, а потому он принял для себя несколько важных решений. Для начала стоило избегать странностей или же сделать все, чтобы те происходили не при дяде и тете. Но вот только родственники нередко на него орали, что могло закончиться взлетевшей посудой или внезапным возгоранием. Так что выполнить задуманное вышло бы лишь в том случае, если бы на мальчика поменьше повышали голос. А для этого на него должны обращать как можно меньше внимания, ведь и дядя, и тетя начинали кричать всегда, когда видели Гарри.

Каждое утро, просыпаясь в своей каморке, мальчик думал о том, как решить свою проблему. Об этом он думал и перед сном, забираясь под тощее одеяло. И чем больше думал, тем больше понимал, что никто посторонний Гарри не поможет. Он должен придумать что-то сам.

И Гарри стал наблюдать еще внимательнее. Но теперь еще и за самим собой.

Теперь, если на него кричали, мальчик старался не жмуриться, не плакать, а подмечать все детали. Сразу у него ничего не выходило, но постепенно мальчик стал улавливать, как вокруг него, в секунды сильной злости или страха, едва-едва заметно клубится воздух. Особенно удобно заниматься чем-то подобным было по утрам, стоя на стуле у плиты и поджаривая ломтики бекона на сковородке. Родственники не видели его рассеянности и скошенного взгляда. Дядя покрикивал и шуршал газетой, Дадли обзывался и хрустел печеньем, а тетя так и норовила отвесить подзатыльник. Но и только.

Тренировки помогали, и постепенно Гарри видел уже не просто клубящийся воздух, а легкое разноцветное марево, в котором особенно активны оказывались клубки синего и фиолетового цветов. И именно марево этих цветов порождало внезапные нити, которые, отскочив от Гарри, могли или что-то вздернуть вверх, или спихнуть на пол.

Контролировать это цветное марево у мальчика не выходило, а потому, найдя зацепку для решения проблемы, он стал каждую свободную минуту тратить на то, чтобы изучить увиденное, найти закономерности. Для этого пришлось научиться видеть переливы в спокойном состоянии, что оказалось куда сложнее, чем рассмотреть их в гневе и обиде.

Гарри был еще слишком мал и едва умел читать, а потому не догадывался, что с удивительным для пятилетнего малыша упорством занимается медитацией. Занимаясь садом, уборкой или лежа в чулане, он размеренно вдыхал и выдыхал воздух до тех пор, пока не достигал удивительного покоя. В такие моменты он видел сияние вокруг себя, но оно было иным, похожим на плотный кокон, из которого не торчало ни единой ниточки.

Наблюдения и исследования привели Гарри к первому открытию – кокон вокруг него не просто цветной, он отражает состояние и эмоции самого Поттера!

Озадачившись тем, как назвать то, что он видит, Гарри вновь присмотрелся к окружающему миру и решил, что раз именно кокон вокруг него производит все ненормальное, все те странные и удивительные вещи, что случаются с мальчиком, то про себя сияние нужно звать тем самым словом, которое было запрещено в доме Дурслей.

– Это волшебство, магия, – прошептал Гарри, лежа на продавленной кушетке в своем чулане. Здесь никто не мог его слышать, если мальчик говорил очень тихо, так что Гарри не боялся произносить такие красивые и такие пугающие слова вслух. – А раз волшебство похоже на ниточки, то, выходит, мой кокон состоит из нитей магии.

Гарри широко и счастливо улыбнулся. Он чувствовал себя тем, кто нашел клад. Его переполнял восторг и страх. Теперь у него было что-то свое, не чужое, как одежда Дадли. Но очень пугало, что волшебство могут отнять, ведь все и всегда можно отнять. Поэтому Гарри решил быть очень и очень аккуратным и никому не рассказывать про свою магию.

Постепенно мальчику все меньше приходилось сосредотачиваться, чтобы увидеть магию, и пусть он еще не мог ей полноценно управлять, но само то, что он замечал состояние кокона, позволяло сильно изменить жизнь. В решающие моменты Гарри успевал перехватить особенно нервные нити, не дать им вытянуться, заправлял обратно в плетение.

Сам кокон он подолгу рассматривал в тишине своего чулана, изучая переплетения нитей и время от времени пытаясь потрогать. Ощутить магию долгое время удавалось лишь в нервном состоянии, не в покое. Но Гарри не был бы таким наблюдательным, если бы не научился терпению. И постепенно, чувствуя легкое покалывание, мальчик уже перебирал тончайшие искрящиеся ниточки вокруг себя, пытаясь уловить закономерность в рисунке.

В шесть лет Гарри и Дадли отправили в школу, и на исследования получалось выделять совсем немного времени перед сном. Зато школа оказалась удивительным местом, где Гарри мог изучать что-то новое, и его за это никто не ругал.

Из-за Дадли Гарри был вынужден сесть на первую парту, прямо перед учителем, сообразив, что тот не позволит другим шептаться у себя под носом или тыкать тощенького темноволосого мальчика ручками и линейками в спину.

На уроках было очень и очень здорово. Гарри слушал, открыв рот, запоминал самое интересное, с удовольствием писал в тетрадях, читал учебники. И очень быстро учителя признали Гарри тихим послушным мальчиком, умненьким и внимательным. И всех удивляло, что у такого спокойного ребенка, который никогда не вертелся на стуле, не отвлекался и не нуждался в подсказках, столь нерадивый, ленивый и наглый кузен.

Первые месяцы учебы походили на сказку, но только тогда, когда рядом присутствовал кто-то из взрослых. В остальное время Дадли, обзаведясь первыми приятелями, всячески издевался над Гарри. Они гоняли его по коридорам, пинали ногами, валяли по песку во дворе, рвали тетради, ломали карандаши.

Вот только Дадли не учел, что учителя будут повнимательнее родной матери и не поверят миссис Дурсль, заверяющей, что Дадли – золотой ребенок, а Поттер – неблагодарный отброс и бездельник. Аккуратные строчки в помятых и рваных тетрадках и всегда правильные ответы опровергали все обвинения тети Петуньи.

Давно уяснив, что жаловаться бесполезно, Гарри отмалчивался на вопросы учителей, лишь печально глядя на собственные вечно грязные коленки в слишком больших для него брюках. Учителя, видя тихого и забитого ребенка, который боится отвечать как на их осуждающие, так и на обеспокоенные вопросы, порой вызывали в школу миссис Дурсль, но быстро уяснили, что эта женщина имеет собственную точку зрения как на поведение родного сына, так и племянника. А сообразив, что половина попечительского совета школы готова подыгрывать уважаемой всеми аккуратной пусть и не очень красивой блондинке, перестали пытаться как-то вмешиваться в отношения в семье Дурслей. Особенно после того, как однажды Гарри заявился на занятия с разбитой губой и с синяком под глазом. Никто из учителей не поверил, что тощенький, как черный цыпленок, мальчик с кем-то подрался. Все поняли, что ребенку досталось за то, что накануне один из преподавателей связался с Верноном Дурслем, пытаясь увещевать его по поводу поведения сына. Перешептываясь в учительской, преподаватели согласились, что обращение в службу опеки совсем не обязательно пойдет ребенку на пользу. Гарри могли забрать и отправить в приют, где за детьми порой следили еще хуже, чем Дурсли за своим племянником. Да и не хотелось учителям ввязываться во всю эту историю.

Но улучшения в жизни юного Поттера все же наступили.

Все началось в день, когда учительница попросила его остаться после занятий. Дадли захихикал, услышав об этом, его приятель и вовсе откровенно загоготал, а остальные ребята в классе стали настороженно коситься. Пусть Гарри и учился очень хорошо, но из-за одежды и худобы одноклассники обходили его стороной, никто не хотел дружить с невзрачным ребенком под носом у Большого Дэ. Гарри и сам немного перепугался, услышав просьбу учительницы, в мыслях перебирая события последних дней. Еще час назад он думал о том, как бы добежать до дома и не попасться Дадли и его дружкам, а теперь на него накатила новая порция страха. И он был гораздо сильнее. Школа была для Гарри чудом, почти таким же невероятным, как его собственное волшебство. Тут его почти никогда не ругали, совсем не били, а в столовой, если сесть на виду у кого-нибудь из взрослых, мальчик мог спокойно поесть.

До самого звонка Гарри переживал, волновался и едва не расплакался, когда учительница принялась прощаться с остальными детьми. Мальчик даже не заметил, как Дадли, проходя мимо, довольно ощутимо пихнул его в бок, а Пирс наступил на ногу.

– Пойдем, Гарри, – позвала учительница, когда класс опустел. – Я хочу показать тебе одно место.

Слова женщины звучали достаточно безопасно, так что мальчик нерешительно последовал за ней, таща на плече серый старенький рюкзак, который выдала ему тетя перед началом учебного года.

Каково же было удивление Гарри, когда учительница привела его не к директору, не к кому-то из педагогов, а в большое здание рядом со школой. Сюда Гарри никогда не ходил, а потому не догадывался, что же находится внутри.

– Это библиотека, – открывая дверь и пропуская мальчика вперед, предупредила учительница. – Здесь можно читать книги или брать их на дом, заполнив формуляр.

Ошарашено открыв рот, Гарри сделал несколько шагов вперед, оказавшись в узком темном холле. Напротив, за перегородкой со стеклянными вставками, виднелся большой зал, заполненный шкафами.

– Идем, – позвала учительница, открывая следующую дверь, и Гарри оказался в царстве книг, пыли и тишины.

Он после даже несколько раз ущипнул себя за руку, не веря, что это чудо ему не мерещится.

Как оказалось, учительница уже договорилась с библиотекарем о том, что Гарри оформят читательский билет, использовав данные из школьного досье. Так что мальчик стоял рядом с конторкой тихо-тихо, следя за тем, как невысокая улыбчивая женщина что-то записывает в небольшую папочку. Гарри очень хотелось отойти, дотронуться до книг, взять хотя бы одну из них в руки, но он опасался, что его за это накажут, а потому смирно стоял рядом с учительницей.

– Ну вот и все, мистер Поттер, – улыбнулась ему библиотекарь, – теперь вы один из наших читателей. Можете приходить в любое время, если надумаете о чем-нибудь почитать.

– А могу… могу я сейчас… – запинаясь и волнуясь начал Гарри, но не смог договорить фразу.

– Конечно, дорогой, – улыбнулась ему женщина. – Не ожидала, что вы решите тут же ознакомиться с нашей коллекцией.

Все еще заикаясь, Гарри задал еще несколько вопросов и получил развернутое представление о том, как пользоваться картотекой и указателями. Обрадованный тем, что может читать и здесь, устроившись за одним из многочисленных столов, мальчик устремился в зал, с разрешения миссис Смит (так звали благодушную женщину) оставив свой рюкзак на стуле за ее спиной.

Теперь учеба стала еще больше напоминать Гарри сказку. Он проводил на занятиях первую половину дня, а вторую – в библиотеке, возвращаясь домой лишь к ужину, что позволяло избегать встреч с Дадли и его дружками на улице. Тетя немного ворчала из-за того, что мальчик постоянно где-то шлялся, но она быстро привыкла к новому распорядку. А чем меньше она видела Гарри, тем меньше было поводов злиться. И тем меньше происходило странностей.

Когда миссис Смит предупредили о том, что собираются записать в библиотеку столь маленького мальчика, она искренне решила, что тот лишь иногда будет заглядывать в ее владения. Но мальчик приходил каждый день, а в выходные и вовсе заявлялся с самого утра, чтобы с головой погрузиться в очередную книгу. С собой Гарри никогда ничего не брал, хотя ужасно расстраивался, когда приходилось уходить.

Зато не нужно было волноваться о сохранности книг так же, как о школьных учебниках, которые Дадли разорвал и разрисовал. Учителя из-за этого ругались, даже вызвали в школу тетю, но та не купила новые книги, а лишь наказала самого Гарри.

Гарри уже привык быть наказанным время от времени, как привык получать тумаки и ссадины из-за выходок Дадли. На нем все быстро заживало. Но вот книги не умели самовосстанавливаться, как мальчик.

А библиотека была истинным кладезем! Тут имелись книги обо всем, а в книгах – ответы на вопросы, волновавшие юного Поттера. Сначала он попытался найти книги о волшебстве, решив, что узнать об этом нужно в первую очередь. Но очень быстро стало ясно, что ничего подобного в школьной библиотеке не наблюдается, хотя в некоторых выдуманных историях и упоминалось колдовство. Расспрашивать миссис Смит Гарри побоялся, ведь она вполне могла рассказать другим, даже тете и дяде. Именно поэтому Гарри изучал разные книги, искренне надеясь, что среди художественных произведений и всевозможных справочников найдет хоть крупицы информации.

Наблюдая за мальчиком, миссис Смит поражалась широте его интересов, весьма необычной для почти семилетнего ребенка. Гарри читал сказки, энциклопедии, большие и тяжелые справочники по медицине, а когда она уже начинала бояться, что ее постоянный посетитель ведет себя уж слишком странно, школьник вновь возвращался к выдуманным историям про чужие миры.

Незаметно наступила зима. На Рождество Дурсли вознамерились на несколько дней уехать в гости к Мардж Дурсль, а потом вместе с ней за границу. Гарри знал, что его с собой они ни за что не возьмут, отправят к миссис Фигг, жившей неподалеку, и стал готовиться к изменениям в своем распорядке.

Он и прежде бывал у этой не слишком приятной женщины, но обычно это длилось не больше пары дней. Теперь же мальчику предстояло провести с миссис Фигг почти две недели, что никак не поднимало настроение. Но теперь Гарри хотя бы мог не торчать у этой женщины постоянно, а это не могло не радовать.

Когда тетя привела Гарри в дом на улице Магнолий, мальчик невольно задержал дыхание, прямо от порога учуяв кошачье зловоние. Но мальчик не мог отказаться от выдворения к миссис Фигг, Дурсли никогда бы не оставили его одного в доме, а потому Гарри пришлось сделать над собой усилие и не поморщиться, вдыхая воздух.

– Здравствуй, Гарри, – улыбнулась невысокая седенькая старушка, открыв дверь. – Петунья.

– Я заберу его, как договорились, – процедив слова сквозь зубы, тетя отступила и быстрым шагом направилась прочь.

– Проходи, Гарри. Хочешь чаю? У меня есть печенье, – проводив Петунью Дурсль взглядом, с мягкой улыбкой сказала миссис Фигг.

– Спасибо, – пробормотал мальчик, протискиваясь в щелку.

Дом миссис Фигг всегда казался Гарри большой коробкой, куда свалили всякий пыльный хлам. Вечно задернутые шторы, темные стены, темная продавленная мебель, грязноватые ковры. И множество огромных хмурых кошек, взиравших на Гарри, как на пустое место.

Сегодня в доме было еще темнее, чем всегда. И гораздо грязнее, чем мальчик помнил. Пусть ему не особо нравилось заниматься уборкой, но Гарри определенно не считал себя грязнулей. Даже старые вещи Дадли мальчик старался держать в чистоте, пусть ему редко это удавалось из-за самого толстяка-кузена, норовившего испачкать или порвать одежду Гарри.