Текст книги "Трое из Лукоморья (СИ)"
Автор книги: Ольга Куно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Куно Ольга
Трое из Лукоморья
Глава 1
– Федька, я тебе в восемьсот тридцать четвёртый раз повторяю: я не торгую приворотными зельями!
Разумеется, упомянутое выше число было выбрано наугад. В любом случае мой собеседник не мог оценить его внушительность, ибо Федькины познания в математике были весьма ограничены. Считать он умел не лучше, чем люди одного далёкого племени, в языке которых присутствует всего три числа – "один", "два" и "много".
– Ну пожалуйста, ну что вам стоит! Всего один раз, самую капельку!
– Что значит "что вам стоит"?! – возмутилась я, начиная понимать, почему подлинные зануды как правило ни у кого не знают отказа. – Если я время от времени соглашаюсь лечить жителей вашей деревни, это вовсе не означает, что я готова заниматься такими глупостями как привороты! Изжога, язва и понос – это, знаешь ли, одно, а любовь – это уже совсем другое…Впрочем, смотря как посмотреть, – добавила я, скептически пожевав губами. – Возможно, разница не так уж и велика. В любом случае, я в человеческие отношения не вмешиваюсь. Любовь магии не поддаётся, влюблённость – тем более. Влюблённость – это, знаешь ли, материя тонкая, эфемерная.
– Ась? – Федька попытался донести до меня доступным ему способом, что не до конца постиг всю глубину переданной мною мысли. А точнее, ни черта не понял.
– Ну, как мыльный пузырь, – попыталась объяснить я. – Только тронь его легонечко – и всё, лопнул. Исчез, словно и не было. Вот и с влюблённостью так же. Если вмешиваться, только всё испортить можно.
– Но вы же настоящая Баба Яга, вы же всё можете! – захныкал парень.
– А вот если будешь обзываться, я тебя мигом из избы выставлю. Причём вперёд ногами! – грозно пообещала я.
Звучащие за окном крики становились всё громче, и я отдёрнула занавеску, выглядывая наружу. На лесной поляне, где уютно и одиноко расположилась моя деревянная избушка, собралось с полдюжины мальчишек возрастом приблизительно от десяти до пятнадцати лет. Я слишком долго предпочитала их игнорировать, и теперь эти юные паразиты вконец обнаглели и, расположившись всего в нескольких саженях от входа, дружно орали "Ведь-ма! Ведь-ма!". Правда, увидев движение в окне, они стушевались и замолчали, но это ненадолго.
– Ну вот, и эти сбежались. Беда на мою седую голову! – сварливо проворчала я, снова задёргивая занавеску. Про седую голову – это я, конечно, кокетничала. Волосы у меня чёрные, будто уголь. Побелевшие волоски если и попадаются, то подвергаются мгновенному и безжалостному уничтожению, словно революционеры, с идеями которых следует расправляться на корню. Не далее как сегодня, сидя перед зеркалом, я удалила одного такого белого вредителя, лютого врага женской красоты. – Так вот, Федя, – продолжала я, – запомни раз и навсегда: нельзя при помощи магии заставить человека полюбить тебя или возненавидеть.
– Как же нельзя, когда в городе есть бабка, которая приворотное зелье продаёт? Бери не хочу!
– Вот к бабке своей и иди, – фыркнула я. – Она тебе ещё и не то продаст, лишь бы денежку заплатил. А вот когда у твоей зазнобы от того зелья рога на голове вырастут, или ещё кое-где – хвост, вот тогда ко мне и придёшь за леченьем.
– А что, рога на голове – это лечится? – заинтересовался Федька.
– Ну, если они вырастают от зелья, тогда лечится, – честно сказала я. – А вот если по другим причинам, тогда хуже. Ты пойми, Федь, я тебя понимаю и где-то даже сочувствую. Несчастная любовь, первая красотка на деревне, и всё такое. Грустно, конечно, но если подумать – с кем такого не бывало? Дело молодое. Забудешь ты её, ещё и радоваться станешь, что ничего у вас не вышло. Ну, не любит она тебя, что же тут поделаешь.
– А отчего вы так уж прямо уверены, что она меня не полюбит? – капризно спросил он.
– А тебе непременно надо знать? – устало отозвалась я.
Федька кивнул.
– Ну, как знаешь. Сейчас дам тебе зеркальце, поглядишь в него.
– Волшебное?
– Зачем волшебное? Самое что ни на есть обычное.
Я достала из глубокого кармана зеркальце, которое всегда ношу с собой, и протянула его посетителю. Тот принял диковинку из моих рук, погляделся…
– А-а-а! – закричал Федька, вздрогнув и отскочив от зеркальца подальше. – Что это?
– Знакомься: это ты, – честно сказала я.
Ну да, конечно, зеркала в деревнях – вещь редкая. Своё отражение простые крестьяне видят всё больше в озере да на начищенном до блеска самоваре. Ни там, ни там слишком уж хорошо не разберёшь.
В целом Федькины переживания можно понять. Видок у него и правда был что надо. Лопоухие уши, нос картошкой, лицо щедро усыпано юношескими прыщами, на голове – творческий беспорядок из давно нечёсаных волос. Рубаха украшена парочкой тёмно-коричневых пятен – не то земля, не то навоз; судя по запаху – скорее последнее. Брюки слегка приспущены по новой городской моде. Мода – это конечно хорошо, вот только городские щеголи непременно сочетали приспущенные брюки с заправленными внутрь рубашками и специальными широкими ремнями. Поэтому в их случае, в отличие от Федькиного, посторонним взглядам не начинала открываться та часть тела, которая располагается немного ниже спины. Наконец, обут Федька был в простые сандалии, что позволяло видеть давно нестриженые ногти. Стричь их, право слово, было бы на данном этапе даже обидно: ещё немного, и ими без труда можно будет пропалывать грядки.
– И что же, с этим, – Федька брезгливо кивнул в сторону зеркальца, – уже ничего нельзя сделать???
Дарина, до сих пор тихонько сидевшая в углу на правах моей ученицы, прыснула со смеху.
– А ты, Дара, не хихикай, – я погрозила ей пальцем, – а то впредь мне тебя придётся перед приходом гостей выпроваживать.
Я снова повернулась к Федьке.
– Ну почему же нельзя? Кое-что сделать в общем-то можно. Вот только скажи честно: зачем мне тебе помогать? Я ведь не гувернантка и не бабка-знахарка. Я сама по себе живу, занимаюсь своими делами, зелья варю, в ворожбе совершенствуюсь, никого не трогаю. А ты, лет шесть тому назад, под мои окна вот с такими вот мальчишками бегал, дразнилки орал, не давал спокойно работать. Так с какой же радости я должна теперь идти тебе навстречу?
Я смотрела на парня, склонив голову на бок; краем глаза уловила лёгкое движение Дары, следившей за Федькой не менее внимательно. Разумеется, никакой обиды я на него не держала, да и тогда, шесть лет назад, меня раздражал не один конкретный мальчишка, а скорее сельские жители в целом. Впрочем, за эти годы в этом смысле мало что изменилось. Тем не менее мои дальнейшие действия сейчас полностью зависели от того, как поведёт себя юноша. От моего пристального, слегка прищуренного взгляда не ускользнуло то, как покраснели кончики его ушей. Опустив глаза и сосредоточенно проведя пальцем по поверхности стола, словно проверяя, нет ли там пыли, он негромко проговорил:
– Так я это…как его…в общем, вы извините, если что не так. Давно это было. По глупости.
Я легонько кивнула, принимая нехитрые извинения.
– Ладно, уговорил. Подскажу тебе, как быть. Только имей в виду: никакого приворотного зелья не будет.
Федька лишь напоказ вздохнул, дескать, ну, что с вами поделаешь, давайте без зелья.
– Значит, так. – Я порылась на одной из многочисленных полок и выудила нужную тёмно-коричневую коробочку. – Вот этот крем будешь мазать на лицо два раза в день, утром и вечером, хорошенько втирая в кожу. Это от твоих прыщей. Недели через две сам себя не узнаешь. Только имей в виду: на грязную кожу не мажь. Прежде как следует умой лицо. И кстати, с водой тебе вообще надо общаться побольше. Вот скажи честно: ты прежде чем сюда прийти, чем занимался?
– Коровник чистил, – непонимающе пожал плечами Федька.
– Молодец, – кивнула я. – Оно и видно. Вернее чувствуется. А скажи, ты и к зазнобе своей тоже прямиком из коровника наведываешься? Ладно, можешь не отвечать. Но на будущее учти: чтобы к зазнобе на встречу – только в свежей рубахе. Теперь дальше. Как ты за ней ухаживаешь-то? Какие знаки внимания оказывал?
Федька немного замялся. Уши снова заметно покраснели. Да, с такими ушами тоже что-то придётся делать, а то весь диапазон эмоций – как на ладони.
– Ну как, я её за косу дёргал, – признался наконец Федька. – А один раз скамейку соком ягодным вымазал.
Дара снова захихикала, но на сей раз я не стала на неё шикать: хихиканье девочки явно приободрило совсем уж погрустневшего парня.
– Ну, детский сад, – вздохнула я. – Может, ты её хоть приглашал куда-нибудь? Ну, там, на ярмарку, или на представление какое уличное?
– Ага, приглашал, было дело, – обрадованно закивал Федька. – Правда, она не пошла… – Он снова погрустнел.
– Ну всё равно, уже хорошо, – заверила его я. – А куда хоть приглашал-то?
– Как все, на сеновал.
Дара расхохоталась.
– В следующий раз попробуй для начала что-нибудь попроще, – посоветовала я. – Позови её на какие-нибудь гулянья, в шапито, ну, или ещё что-нибудь в этом духе. Но этого всего мало. Надо что-нибудь особенное, чтобы была какая-то изюминка, понимаешь, лично твоя. Что ты умеешь делать? Есть у тебя какие-нибудь таланты?
– Ну, не знаю…Дрова могу рубить, за коровами ухаживать, траву косить, – принялся перечислять Федька, аккуратно загибая пальцы.
– Не то, – покачала головой я. – Нужно что-нибудь такое, чего все другие не умеют. Что-то, в чём ты особенный.
– А если нет такого? – с интересом спросила Дара. – Ну, нет у человека никаких талантов?
– Не бывает, – отрезала я. – Талант не талант, а какая-то особенность, способность, изюминка, всегда есть, у каждого.
– Я по ночам дорогу лучше других нахожу, – немного неуверенно заметил Федька. – Такое годится?
– А днём что же, не находишь? – усмехнулась Дара.
– Днём – как все, – ответил юноша. – А ночью я лучше умею, по звёздам.
– Созвездия, стало быть, знаешь? – спросила я.
Он кивнул.
– И названия знаешь? И найти можешь? Путника, Сирену, Стрелу?
– Могу, – просто ответил Федька.
– Что ж ты раньше-то молчал? – рассмеялась я. – Да ничего романтичнее, чем рассказы про звёзды, и придумать-то нельзя! Ты только правильно этим воспользуйся – и все девушки – твои!
– Что, правда?
Федька сразу же приосанился.
– Значит, так. Делай всё, что я сказала. А девушку приглашай погулять вечером, как стемнеет, в безоблачную погоду. А там, как бы между делом, на небо посмотри, да и начни рассказывать. Истории созвездий знаешь? Откуда они свои названия получили?
– Знаю. Мне бабушка в детстве рассказывала. Она меня и различать их научила.
– Ну всё, значит, точно не пропадёшь. Только ты это…вот что ещё запомни. Ежели с тобой какая девушка на сеновал согласится идти, ты уж там с ней про звёзды не говори. А то больше не придёт.
Я дала ему ещё несколько советов из серии "причёсываться хотя бы один раз в неделю", и окрылённый юноша засобирался домой. Мы с Дарой вышли в сени, провожая Федьку, и тут я вдруг хлопнула себя по лбу.
– Стоп! А мальчишки-то по-прежнему караулят снаружи!
Я настолько привыкла к раздающимся за окном крикам, что успела совсем о них забыть. Однако же этот стихийно устроенный концерт пора было заканчивать.
– Пора бы их разогнать, – озвучила я своё намерение.
– А как вы их прогоните? Как нас тогда, шесть лет назад? – поинтересовался Федька.
– Да нет, так, пожалуй, не буду. Будем считать, что с тех пор я подобрела, – ответила я, несколько смущённая напоминанием о своём тогдашнем поступке.
– А что вы тогда сделали? – спросила Дара.
– Это не имеет значения.
– И всё-таки?
Дара не отставала; по-видимому, разговор изрядно разжёг её любопытство.
– Скажем так: я тогда несколько вспылила. Я была молода и несдержанна. Мальчишки успели мне порядком надоесть. Расходиться отказывались; всё кричали и кричали. Тогда я наложила на них заклятие, и все, как один, стали квакать по-лягушачьи.
– Ого! – Дара восхищённо присвистнула. – А что было дальше?
Я пожала плечами.
– Дальше они убежали, а полчаса спустя прибежали их родители. Донельзя возмущённые и вооружённые вилами и дубинами.
– Ничего себе! – брови девочки поползли вверх. – И что же вы сделали?
– Взмахнула рукой, добавила немного ворожбы, и выполнила требование родителей, чтобы они и дети снова заговорили на одном языке. Так оно и сделалось: родители стали квакать не хуже подростков. После этого прыти у них поубавилось, и я доходчиво объяснила, что если все сейчас разойдутся, то к утру к ним возвратится обычная речь. Но если впоследствии мне продолжат докучать, они научатся не только разговаривать, как лягушки, но и прыгать в лягушачьей шкуре. Это подействовало, и мне действительно перестали докучать – как минимум года на три. А в течение первых семи-восьми месяцев я и вовсе не видела поблизости ни одного человека, не считая пары лесничих. Пожалуй, это было самое счастливое время моей жизни.
Федька посмотрел на меня со смесью страха и уважения, Дара – с ярко выраженным скептицизмом. Поскольку я с самого начала испытывала к ней искреннюю симпатию, девочка просто не осознаёт, насколько стервозной я умею быть. В общем-то мальчишки правы. Я – ведьма, в полном смысле этого слова. Я варю зелья, владею магией четырёх стихий, имею скверный характер и терпеть не могу людей, за весьма редкими исключениями. И приложила максимум усилий для того, чтобы жить на расстоянии от какой бы то ни было человеческой общины. Так что я не собиралась позволить группе зарвавшихся мальчишек нарушать мои планы.
Прежде, чем распахнуть дверь, я немного взлохматила длинные вьющиеся волосы, предавая им относительно ведьминский вид. Затем мои руки замерли, направляя на волосы лёгкий поток заклятия. Это был самый слабый уровень ворожбы, всего лишь зыбкая иллюзия. Однако в данном случае большего и не требовалось. Одна из многочисленных вещей, которым я научилась за эти годы: не следует тратить больше ресурсов, чем требует ситуация. Ну вот, иллюзия готова. Теперь мальчишкам покажется, что вместо волос у меня на голове копошатся гадюки. Однако полной уверенности у них не будет, так, смутные ощущения.
С шумом распахнув дверь, я шагнула на крыльцо. Крики мгновенно стихли.
– Вы всё ещё здесь? – спросила я и замерла, нахмурив брови, давая им возможность оценить вид волос-змей, лениво покачивающихся из стороны в сторону. – Чтобы через минуту и духу вашего здесь не было. Учую – вам не поздоровится. В самом лучшем случае спущу на вас огромных собак.
Для пущей убедительности я пару раз сверкнула глазами. Небо было безоблачным, солнце стояло высоко, и для меня не составило труда воспользоваться его энергией для этой цели. Мальчишки стояли как вкопанные, с лицами, побелевшими от испуга, не в силах сдвинуться с места от страха. Я решила предоставить им возможность опомниться и сбежать, и потому зашагала вдоль стены, направляясь к небольшому отдельно огороженному дворику.
Здесь, вольготно развалившись на травке и повернувшись лохматым пузом кверху, расположилось единственное живое существо, с которым я делила пищу и кров. Должна признать, что в одном-единственном вопросе я всё же не являюсь "правильной" ведьмой. Правильная ведьма должна быть хозяйкой чёрного кота. У меня же была белая собака по кличке Мэгги.
– Мэгги, голос! – негромко сказала я, присоединяясь к ней во дворике.
Псина лениво приоткрыла один глаз и посмотрела на меня с крайним неодобрением. Ей было откровенно лень шевелиться, и она не считала нужным это скрывать.
– Голос! – повторила я уже более строго, сердито нависая над собакой.
Та приподняла голову аж на пару сантиметров от земли и благосклонно сказала "Гау!". И вяло вильнула пушистым хвостом – мол, ну, теперь ты довольна? Я могу спать дальше?
Возражать я не стала, поскольку хорошо слышала топот ног и удаляющиеся возгласы мальчишек. Хоть Мэгги и крупная собака – встав на задние лапы, она оказывается выше меня, – но испугаться её внешнего вида достаточно трудно. Ибо вашему взгляду предстаёт совершенно очаровательное лохматое существо с длинной белой шерстью и недвусмысленно дружелюбными глазами, регулярно помахивающее неунывающим хвостом. Зато на слух испугаться этой собаки очень даже легко, ибо лает она чрезвычайно внушительным басом.
Оставив Мэгги отдыхать на травке от трудов праведных (когда именно она умудрилась их совершить, не знаю; не иначе в прошлой жизни), я возвратилась на крыльцо. К этому времени на поляне было уже пусто. Воздух наполнила столь любимая мною тишина и умиротворённость. Сладко потянувшись, я вошла в избушку.
Дара забралась на скамейку с ногами и сидела, обхватив руками колени. Потрёпанные лапти стояли на полу.
– А где Федька? – спросила я, направляясь к столу.
– Ушёл, – отозвалась она. – А мальчишки?
– Убежали.
– И даже не заквакали? – разочарованно спросила она.
– Представь себе, нет.
– Жалко. – Девочка вздохнула.
– С каких это пор ты стала такой кровожадной? – поинтересовалась я, доставая из-под стола плетёную корзину и начиная выкладывать из неё всевозможные травы, широкие листья и лепестки цветов.
Дара пожала плечами.
– Да просто хоть какое-то, а развлечение.
Я внимательно посмотрела на девочку, свесившую ноги со скамейки и принявшуюся неспешно обуваться. Дара была родом из города, но несколько лет назад её родители погибли, и девочка переехала жить к тётке в расположенную неподалёку деревню, ту самую, откуда недавно приходил Федька. Девочка начала забегать ко мне года два тому назад, по собственной инициативе. Ей нравилось наблюдать за моими занятиями, и я её не гнала, не без удивления обнаружив, что общество Дары мне приятно. Постепенно я стала объяснять ей, что именно делаю, она начала помогать и вскоре из наблюдательницы превратилась в ученицу и помощницу, хотя официально такого статуса не носила, и никакой формальной договорённости у нас с ней не было. Даре безусловно нравились наши занятия, но двенадцатилетней девочке были необходимы и другие развлечения. Да и общение с ровесниками мягко говоря не повредило бы, а его-то как раз по всей видимости и не хватало.
– Тебе бы других развлечений поискать, – заметила я. – Может, с друзьями куда-нибудь сходишь? Не знаю, как там у вас принято время проводить. Через костры прыгать, на лодках кататься, да мало ли?
– Ну да, нашли тоже снегурочку! Да и какие там друзья, – фыркнула Дара.
– Ну, не друзья, приятели, соседи, кто-нибудь же есть? – не отставала я, попутно доставая с полки ступку с пестом и пару пустых банок.
Дара села возле стола, взяла ступку и принялась толочь травы, которые предварительно сама же правильно отобрала.
– Кто-нибудь есть, но неинтересно мне с ними, – отозвалась она. – Дураки они все.
– Так-таки все? – усмехнулась я.
– Ну, может, и не все, – пожала плечами девочка. – Но почти все. И по-любому мне с ними даже поговорить не о чем.
– А тётя твоя об этом знает?
Мне-то самой в человеческие отношения соваться и правда ни к чему, с моей-то тягой и привычкой к одиночеству. А тётка за племянницу в ответе, она небось лучше меня подскажет, как тут быть.
– Знает, – равнодушно кивнула Дара.
– И что говорит?
– Что я так замуж никогда не выйду, – ответила девочка не менее равнодушно.
– Не рановато ли она об этом? – поморщилась я.
– Она говорит, в самый раз. Мол, о замужестве думать никогда не рано. И Фроську в пример ставит, дескать, ей годков столько же, сколько и мне, а парня уже охомутала, через две недели свадьбу играют.
– Ну и чего же тут хорошего? – фыркнула я, тем самым невольно изменив своему решению не вмешиваться в эти вопросы и предоставить воспитательный процесс на усмотрение тёти.
– Вот и я говорю: чего хорошего? – согласилась Дара. – Сейчас замуж выйдет – и никакой жизни. Только печка, постирушки, огород, урожай, и всех прогулок – с ведром к колодцу и обратно.
Было немного забавно слышать подобные рассуждения из уст двенадцатилетней девицы. Однако же они сильно напомнили мне мои собственные, хоть и не припомню, чтобы я особо распространялась на эту тему при Даре.
– Похоже, общение со мной дурно на тебя влияет, – заметила я.
– Тётя так же говорит, – хмыкнула девочка.
– Ничего удивительного. Так, может, она права? Может, зря ты сюда бегаешь, время тратишь? Лучше бы больше времени в ровесниками проводила?
– Да говорю же, не поможет это. Всё равно я замуж никогда не выйду.
Я уставилась на неё с искренним недоумением.
– Это ещё почему?!
– А я некрасивая, вы что, не видите? – Она говорила с абсолютной убеждённостью в собственных словах. Такая убеждённость более всего характерна для подростков двенадцати лет, и оспаривать их мнение – занятие столь же бессмысленное, сколь и неблагодарное. – Кто же на мне женится?
Я усмехнулась. Красавицей Дару назвать и вправду было нельзя. Она немного полновата, хотя и не толстушка, походка и осанка у неё не слишком женственные, лицо – обычное, без каких-либо особых изъянов, но вроде бы и ничего особенного. Волосы тёмные и не слишком длинные, едва доходят до плеч. Стало быть ни роскошной косой, ни популярной во все времена светловолосостью девочка похвастаться не могла. Да и глаза у неё не голубые, не зелёные, а просто, даже банально, тёмно-карие. Всё вроде бы правильно, вот только Дара не учитывала две вещи. Во-первых, не одни только красавицы выходят замуж. Конечно, приятно видеть рядом с собой красивую женщину, и тем не менее решающую роль в выборе жены как правило играет совсем другое. Что именно – зависит от мужчины; разные люди ценят разные качества. Но внутренняя гармония, хозяйственность, ум, даже сексуальная привлекательность – всё это запросто может существовать вполне независимо от собственно красоты. Ну, а во-вторых, на внешних данных Дары ещё рано было ставить крест. Она только-только вступала в тот сложный возраст, когда девочка перестаёт быть ребёнком и постепенно превращается в женщину, а в этот период внешность зачастую готовит немалые сюрпризы собственным обладателям. Я была почти уверена, что года через полтора Дару мало кто сможет узнать. Полнота исчезнет, плечи распрямятся, походка станет грациозной, глаза заблестят, а волосы отрастут. Ставлю десять против одного – эта девочка сама не заметит, как станет красоткой, не прилагая к этому ни малейших усилий.
– Ну, а если станешь красивой, что тогда? – спросила я, не спеша спорить, но в то же время плавно переводя разговор в более позитивное русло.
Дара скептически пожала плечами.
– Тогда буду отвергать всех мужиков, пусть мучаются. На сеновале с ними кувыркаться уж точно не стану.
– И что ж тебе, так-таки никто из ребят не нравится?
Девочка посмотрела на меня почти что с жалостью, как на убогую.
– Да как они могут понравиться-то? Говорю же, дураки они.
– М-да, ты прямо как Василиса из песни, – хмыкнула я.
– Из какой такой песни? – заинтересовалась девочка.
– Ну, ты когда-нибудь обращала внимание, как в сказках бывает? Есть Василиса Прекрасная, Василиса Премудрая, Марья Искусница. И на героев-мужиков посмотреть – всё Иван Дурак, да Иван Дурак. Ну вот и песня такая есть, от имени Василисы:
Папа сватать торопится дочек,
Вот за Муромца вышла сестра.
Мне семнадцатый стукнул годочек,
Значит, замуж как будто пора.
Новым гребнем роскошные кудри
Расчешу и вздохну от тоски.
Все меня величают Премудрой,
А Иваны кругом – дураки!
Ну, и дальше в том же духе.
Дара захихикала.
– А если серьёзно, то здесь просто не твои места и не твои люди, – вздохнула я. – В город тебе надо.
– Не надо, – резко сказала Дара.
Я подняла на неё озабоченный взгляд, но не стала ничего говорить. Девочка никогда не рассказывала, что случилось с её родителями, и я её не расспрашивала. Но с тех пор, как Дару несколько лет назад привезли в деревню, в городе она не побывала ни разу.
В комнате повисла тишина; стало слышно, как стрекочут за занавешенным окном кузнечики. Дара принялась толочь в ступке очередную порцию травы; я аккуратно разрезала шершавые широкие листья на равные части, тщательно следя за тем, чтобы капающий временами сок попадал исключительно в специально отведённую для этого баночку.
– Скажите, а это правда, что когда-то давно ведьм сжигали на кострах? – спросила вдруг Дара, поднимая голову.
Предложенная девочкой тема продолжала мрачное направление, которое ненароком принял разговор. Однако я была рада переходу к более абстрактным вопросам и потому ответила достаточно подробно:
– Было дело. Правда, очень давно и совсем недолго. Эта гнусность пришла на наш остров с материка, но, к счастью, не прижилась. Лет через пять инквизиция окончательно сдалась, и был объявлен строжайший запрет на сожжение ведьм. Охота прекратилась и действительно более не возобновлялась. Ведьмы и обычные люди снова стали мирно сосуществовать. Но добрые отношения так и не восстановились.
– А почему всё так быстро закончилось?
– Особенно рьяные отцы-инквизиторы вскоре обнаружили, что сожжённая на костре ведьма способна приходить к своим убийцам после смерти. И очень серьёзно портить им жизнь. Разумеется, всё это при условии, что казнённая действительно была ведьмой. То бишь приблизительно в пяти процентах случаев.
Дара немного помолчала, осмысливая услышанное.
– Я одного не могу понять, – сказала она затем. – Почему ведьмы позволяли себя арестовывать и потом казнить? Разве они недостаточно могущественны, чтобы этому воспротивиться?
– Ну, во-первых, взять смогли далеко не всех. А во-вторых, могущественный – не значит всемогущий. Ты уже достаточно много знаешь, чтобы понимать, что нам далеко не всё доступно. Даже самого великого силача можно застрелить из лука с той же лёгкостью, что и хилого мальчишку. Так и у нас. Дай мне возможность свободно поить воинов зельями – и я сумею победить целую армию. Причём заметь: победить – не значит отравить. Я готова оставить их всех живыми и по сути невредимыми. Видишь ли, воздействовать на плоть лучше всего через саму же плоть. А вот на расстоянии, без самого лёгкого прикосновения, как говорится, одним мановением руки…Кое-что можно сделать и так, но не слишком многое, да и не слишком много раз подряд: силы-то уходят. Это люди думают, будто магия есть что-то противоестественное. На самом же деле она подвержена тем же самым законам природы, что и любое другое действие. Сила действия равна силе противодействия; ресурсы не возникают из ниоткуда; скорость зависит от силы сопротивления. И тем не менее при всех ограничениях мы можем очень многое. А есть среди магов и такие, которые могут ещё больше – даже без подготовки, даже на большом расстоянии. Но их очень мало, и достигается такая степень мастерства годам к ста пятидесяти.
– Эгей, дома ли хозяйка? – раздалось снаружи.
Голос я узнала сразу. Егорыч, здешний лесник, был одним из немногих людей, регулярно появлявшихся на моей поляне. Как правило лесники, как и все прочие, предпочитали обходить эти места стороной, если, конечно, какая-нибудь болезнь не измучает. Егорыч был исключением, захаживал почти каждую неделю, и общался уважительно, но без ненужного благоговения. Я отвечала той же монетой.
– Иду, Егорыч! – крикнула я в окно.
Как вскоре выяснилось, Егорыч не просто проходил мимо. Он принёс на руках раненого молодого оленёнка. Зверёк не сопротивлялся, только сильно дрожал; из рваной раны капала кровь. Лесник опустился на колени и осторожно положил оленёнка на траву. Мэгги уже крутилась рядом, приветствуя Егорыча радостным вилянием хвоста и с интересом принюхиваясь к принесённому зверю. Я опустилась на землю рядом с лесником. Погладила оленёнка по голове, мягко провела рукой по дрожащему тельцу, определяя ряд физиологических и энергетических признаков; температура была лишь одним из них.
– Что принести?
Деловитая Дара уже была тут как тут.
– Для начала тысячелистник и конский щавель. И дербенник тоже принеси. Егорыч, помоги Дарине, мне понадобится вода. Попробуем остановить кровотечение, пока не поздно.
Пока они несли всё, что нужно, я тихонько поглаживала оленёнка, одновременно шёпотом заговаривая рану. Одним заклинанием тут не обойдёшься; телесную рану и лечить надо воздействием на плоть, однако немного приостановить потерю крови мне удалось. К тому же воздействие на душу или разум – кому как больше нравится это называть – способствует также и изменению физического состояния. Кроме того, мой шёпот успокоил и усыпил зверька, что было немаловажно для последующей процедуры лечения. А далее принесённая Дарой трава сделала своё дело, и кровотечение удалось остановить.
– Дара, теперь нам понадобится медуница. Если ещё остался свежий сок, неси его. Ну, и всё, что нужно, чтобы зашить рану.
– Зимой, когда свежей медуницы не достать, можно использовать и засушенную, – говорила я, аккуратно орудуя иглой. – Листья надо растереть в порошок, и этим порошком присыпать раны. Свежий сок, конечно, лучше, но работать всегда приходится с тем, что под рукой. Медуница в любом виде полезна; помимо всего прочего, она помогает предотвратить гной. – Я глубоко вздохнула. – Ну, всё. Принимай работу, Егорыч. Ещё пару часиков он проспит. Ты сможешь за ним присмотреть?
– Да уж присмотрю, куда ж я денусь? – отозвался Егорыч. – Работа у нас такая, да и жалко его, малой ведь совсем.
– Ну, тогда пойдём в избу. Дам тебе пару травок, которыми рану обрабатывать, да и самого травяным чаем напою. Умаялся небось.
– Да есть маленько.
Егорыч не стал упираться. Тем более что ему ещё предстояло нести оленёнка к своему дому, а зверёк, хоть и молоденький, всё же весил достаточно. Ладно, хотя бы недалеко. Дом лесника располагался на краю леса, и был ближайшим человеческим жильём к моей избушке.
– Ох, и вкусный у тебя чай, хозяйка! – довольно заметил Егорыч, отхлёбывая из большой тёмно-малиновой чашки. – А правду говорят, будто к тебе звери сами за лечением приходят?
– Ну, как тебе сказать. – Я неопределённо повела плечом. – Некоторые приходят. Но не любые. Сам понимаешь, все звери разные, как впрочем и люди. Одни к нам ближе, другие дальше. Кто-то умнее, кто-то глупее, у кого-то сама природа уж больно от человеческой отлична, чтобы к людям приближаться. Вот вороны, например, птицы умные, быстро смекнули, какая от меня для них польза. Теперь приходят, если что не так – крыло, к примеру, переломано. Волки пару раз приходили, было дело. А вот, к примеру, медведь – никогда.
– Ну, оно и правильно, – отозвался Егорыч. – Чего медведя лечить-то? Разве только от медвежьей болезни?
– Только не перед моей избушкой, – покачала головой я.
– Ну а правда, что ему ещё? Спит себе в берлоге по несколько месяцев кряду, отдыхает, лапу сосёт. Бессонницей не страдает. Зверя крупнее его в наших лесах найти трудно. Кто ж его обидит?
– Человек, – ответила я, не задумываясь. – Человек – он такой, любого обидит. И того, кто крупней, и того, кто сильнее.
Егорыч немного покивал и повернулся к Даре.
