Текст книги "Герб Дружбы (СИ)"

Автор книги: Ольга Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

====== Глава 1. ======

Не оставляй любовь свою... Оставшись на краю...

Не оставляй любовь... свою...

ГЛАВА 1.

В которой мы узнаем о тайнах, которые порой хранят старинные сундуки.

В то утро Рене проснулся от резкой трели мобильного телефона. Открыв глаза и бросив беглый взгляд на электронный будильник, он увидел, что тот выключен. «Света, что ли нет?» – подумал Рене. Мобильник при этом орал, даже не думая замолкать.

Да, я слушаю... – Сонным голосом ответил он, наконец, настырному звонившему.

– Рене! Какого черта ты до сих пор не в редакции!? – Орал на том конце главный редактор газеты «Lе Моrtiе», в которой Рене работал вот уже почти шесть лет. Он отвечал за новости мира науки, за изобретения и все новое, что рождал человеческий ум.

Рене, а точнее Рене Эрблесу, было 35 лет, он жил в одном из престижных округов Парижа – Дефанс. Десять лет назад ему в наследство от деда досталась недурная двухэтажная квартирка в одном очень милом доме. Рене жил на первом этаже, где так же располагалась и кухня, на втором этаже была комната для гостей, небольшая оранжерея, где он летом любил расположиться за ноутбуком и писать. Над вторым этажом располагалась еще небольшая мансарда. Рене как-то заглянул туда и увидел множество старинных вещей, видимо принадлежавших еще даже не его деду, а скорее всего более далеким предкам. Внимание Рене привлек большой кованый сундук, который он попытался открыть. Но наглотавшись многовековой пыли и попутно уронив на ногу старинную печатную машинку, он бросил это занятие и больше в мансарду не поднимался.

– Твой материал должен был лежать у меня на столе два часа назад! – Продолжал орать в трубку главред.

Рене включил мобильник на громкую связь и подошел к окну.

«Мама родная!!!» – Пронеслось у него в голове, когда он увидел представшую его взору картину.

Вся улица по самые карнизы первых этажей была заметена снегом.

Конечно, в декабре в Париже снег не был редкостью, тем более за неделю до Рождества, но чтобы в таких количествах??? Рене, наконец, понял причину отсутствия света. Кроме того, на том месте, где еще вчера вечером стояла его машина, он увидел внушительных размеров сугроб.

– РЕНЕ! ТВОЮ МАТЬ! Ты меня слушаешь? – Главред уже начал терять терпение, за последние минут десять не услышав ни одного ответа.

– Да, месье Алан, конечно, слушаю. Только вот одна проблема...

– Какая еще проблема?

– Вы в окно смотрели? При всем моем желании я не смогу выбраться из дома в ближайшие несколько часов. А проспал я по причине природной катастрофы под названием снег, который вырубил электричество в моем районе, и как следствие, лишил дееспособности мой будильник.

– Только это тебя и оправдывает, Рене. – Главред, наконец, стал потихоньку смягчаться, понимая, что в данной ситуации вины Рене действительно не было. – Хорошо, я переношу твою статью в завтрашний номер. Тем более, что почти весь сегодняшний будет посвящен снегопаду. В городе транспортный коллапс, закрыты аэропорты, половина Парижа сидит без света.

– Все это, месье Алан, я сейчас испытываю на собственной шкуре. – Ответил Рене, наблюдая, как сосед из дома напротив, аптекарь месье Родеск, пытается откопать свой «Фольсваген».

– В общем, Рене, я делаю поправку на погодные условия, но как хочешь выкручивайся, а твоя статья должна лежать у меня на столе не позднее семи часов вечера.

– Но... – Начал было Рене.

– Я сказал тебе – как хочешь выкручивайся... Вспомни школьный курс чистописания. – И главред положил трубку.

«Мда...» – Рене с грустью взглянул на потухший экран ноутбука. Почему он не зарядил его вчера вечером? Еще ведь хотел. Там, в недрах этого изобретения человеческой мысли, спокойненько хранилась его статья, которая и была нужна главреду. Но как ее оттуда вытащить? Когда дадут свет – неизвестно. Может, через пару часов, а, может, и через несколько суток. Непрекращающийся обильный снегопад за окном больше склонял к пессимистическому варианту развития событий.

Слава Богу, отопление присутствовало. Рене налил в чашку холодной воды и поставил ее на батареи, чтобы пить не совсем уж холодный кофе. Надо было срочно что-то придумать. Пока «грелся» кофе, он направился в ванную. Вода, слава Богу, тоже присутствовала.

Содержание статьи он помнил очень хорошо, но перспектива переписывать все руками его совсем не прельщала...

И тут, за чисткой зубов, ему в голову пришла гениальная мысль...

ПЕЧАТНАЯ МАШИНКА В МАНСАРДЕ!

Ну, конечно! Та самая, которую он уронил себе на ногу, пытаясь открыть кованый сундук.

Правда, он никогда раньше не пользовался таким раритетом, но чего только не сделаешь, когда в спину, можно сказать, дышит строгий главред, подгоняя с материалом, а природа вместо помощи только ставит палки в колеса – точнее в руки и ноги.

Выпив чуть теплый кофе, Рене отправился в мансарду. Поднявшись наверх, он открыл дверь, которая жалобно скрипнула по причине редкого использования. Войдя внутрь, он почему-то испытал странное ощущение, подобное тому, которое появляется, когда душа прикасается к какой-то тайне или находится в предвкушении ранее неизведанного...

Он взял печатную машинку и уже собирался уходить, как взгляд его снова упал на тот самый кованый сундук... Он словно магнит притягивал Рене...

Рене поставил машинку у входа и подошел к сундуку.

Присев на корточки, стал рассматривать замок. Ключа, понятное дело, у него не было. Рене оглянулся вокруг в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь ему. Он заметил на одном из старинных столиков нож. Красивый кованый нож с инкрустацией и парой красных камней (может, это настоящие рубины – подумал он) в его руках снова вызвал то необъяснимое ощущение предвкушения тайны.

– Надо бы как-нибудь всерьез разобрать мансарду. – Подумал он вслух, понимая, что здесь может обнаружиться немало в ценных старинных вещей.

Рене аккуратно подцепил ножом замок, чуть надавил и после небольшого усилия с его стороны замок приветливо щелкнул. Рене откинул крышку сундука и замер.

Его взору предстало огромное количество писем, гравюр, старинных изображений. Тут же лежали книги. Рене аккуратно открыл одну из них и увидел год издания – 1625. Книга, судя по рисунку на обложке, была посвящена парижскому жизнеописанию того времени.

Рене уже собирался положить ее обратно, как край обложки отогнулся, и он увидел пожелтевший от времени кончик листка бумаги. Рене аккуратно тем же инкрустированным ножом отпорол обложку и достал листок.

Его опять охватило волнение. Какой-то внутренний голос говорил, что как только Рене прочтет это, его жизнь изменится бесповоротно и уже никогда не будет прежней.

Он уже забыл, зачем поднялся в мансарду, забыл о статье и главреде. Он смотрел на письмо из прошлого и никак не решался его открыть.

Наконец, он развернул листок бумаги, который очень хорошо сохранился, несмотря на то, что пролежал в книге четыре столетия.

То, что предстало его взору, повергло Рене в шок... Уже после первых прочтенных слов он просто сел на пыльный пол, что называется, не веря своим глазам...

«Друг мой, д’Артаньян. Пишу вам из Капе, где нахожусь в ожидании судна в Испанию. Не далее, как два дня назад я был у нашего с вами друга Атоса. Погода стояла преотличнейшая, и я смог, наконец, хоть немного прогреть свои старческие кости. Да, друг мой, д’Артаньян, время берет свое и мы уже не те, какими были во времена наших былых приключений.

Вот кто прекрасно выглядит, так это наш Портос. Я заехал к нему по дороге в Блуа. У него такие же прекрасные перепела и великолепное вино. Вопреки запретам врачей, я позволил себе насладиться всеми этими яствами.

Думаю, эти перепела и это вино и поддерживают нашего Портоса в его прежней великолепной форме. Я рад за него. Чего не скажешь о нас, друг мой. Атос и тот сдает, я это вижу. Хоть и пытается держаться.

Увы, друг мой, вынужден ограничится коротким письмом в виду того, что уже достаточно поздно, а мне рано утром отплывать. Я возвращаюсь в Испанию. Я чувствую, что дни мои на исходе, а я должен закончить некоторые неотложные дела, прежде чем Господь призовет меня к себе.

Друг мой, только не грустите, прочитав эти строки. Вспомните, что я вам говорил в нашу последнюю встречу у вас в Париже. Мы не прощаемся, потому что там, на небесах, мы однажды снова встретимся все вместе.

Я, как мы с вами и договаривались, передал Портосу и Атосу их части символического Герба нашей дружбы, в котором разгадка тайны, известной только нам четверым. Ваша часть осталась у вас, а моя у меня.

Каждый из нас передаст их своим наследникам, и, кто знает, может однажды много лет спустя эти части снова объединятся в единое целое, открыв миру эту одну из, казалось бы, потерянных навсегда тайн.

Прощайте, друг мой д’Артаньян. Хотя нет, не прощайте. До встречи...

И храни вас Господь.

Ваш верный друг Арамис, герцог дАламеда.»

Рене не знал, сколько он еще просидел, ошеломленно вчитываясь снова и снова в эти строки...

– Этого не может быть... – Прошептал он. – Дюма выдумал своих мушкетеров. Это общеизвестный факт! И что же получается... – Продолжал он, не выпуская письма из рук. – Получается, что те, кого считали выдумкой писателя, существовали на самом деле??? И не просто существовали, а есть еще и какая-то связь между одним из них и мной. Потому что подобное письмо не могло просто так оказаться именно в этом сундуке именно в мансарде моей квартиры, перешедшей мне по наследству от деда, который не имел привычки хранить чужие вещи.

Рене озабоченно потер лоб.

Печатная машинка, статья и главред давно уже были заброшены на самые задворки сознания. Сделанное им только что открытие вызвало в голове рой мыслей, которые он никак не мог систематизировать.

О каком Гербе дружбы идет речь?

Что за тайну скрывает этот Герб?

Как он выглядит?

Если он, Рене, один из потомков знаменитой четверки мушкетеров – значит, одна из частей должна быть где-то у него? Ведь, если верить письму Арамиса, все четыре части должны были передаваться по наследству.

И где оставшиеся части? Что они вообще из себя представляют?

И кто наследники других трех друзей? И где их искать?

Первое, что нужно было сделать – это понять, кто из четырех мушкетеров его предок. А для этого надо было найти изображение Герба. И тогда, может быть, он догадается, какая из частей принадлежит ему, Рене.

В том, что ,увидев Герб, он все поймет, Рене не сомневался. Как не сомневался в том, что наверняка ему на глаза уже не раз попадался четкий намек на его происхождение, просто он не понимал его...

====== Глава 2. ======

ГЛАВА 2.

В которой мы впервые оказываемся в Париже XVII века и наблюдаем

рождение Герба Дружбы.

ДАртаньян сидел за столиком в гостинице месье Бонасье и ждал своих друзей. Он до сих пор не мог прийти в себя после вчерашней стычки с гвардейцами кардинала у монастыря Дешо и последовавшей за этим вечерней встречи с королем.

Именно благодаря этой стычке несостоявшиеся соперники по дуэли – Атос, Портос и Арамис – стали его друзьями. Он восхищенно вспоминал благородство Атоса, в каждом движении и жесте которого угадывались дворянские корни, добродушие и мощь Портоса, который раскидывал гвардейцев, словно щепки, обманчивое изящество Арамиса, который с легкостью и непринужденностью отбивался вчера сразу от троих подручных Ришелье, в итоге благополучно отправив последних к праотцам...

Эти люди вызывали в д’Артаньяне искреннее восхищение. И сейчас, сидя в своей комнатушке, он благодарил провидение и Бога за то, что он послал ему этих людей.

На лестнице послышались шаги и раньше, чем открылась дверь, раздался мощный бас Портоса:

– Хозяин, я не понял? Вы еще здесь? Я, кажется, просил две бутылки лучшего бургундского! – Голос замер у самой двери и, помолчав мгновение, поправил сам себя. – Нет, пожалуй, лучше три!

И довольный собой и жизнью Портос показался в дверях, надо сказать, с большим трудом умещаясь в проеме. Вообще Портос всегда и всем был доволен, за исключением моментов, когда в пылу драки вдруг резко заканчивались противники, а он только-только входил в раж.

– ДАртаньян! Дружище! – Портос радостно обнял гасконца, отчего кости последнего испуганно хрустнули. – Как ваше ничего?

– Портос! Как я рад вас видеть! – д’Артаньян не менее радостно повис на шее мушкетера. – Вы знаете, я не спал почти всю ночь. Я в Париже не так давно, а уже столько всего произошло – и визит к господину дТревилю, и встреча с самим королем. А какая славная стычка с гвардейцами!

– Да... – Портос довольно усмехнулся в свои густые усы. – Славная была драка. Жаль только, что эти сморчки слишком быстро закончились. Я только, понимаешь, разогрелся.

Тут взгляд Портоса упал на стол, на котором лежал листок бумаги. ДАртаньян и сам не заметил, как в процессе своих размышлений он, оказывается, что-то бессознательно рисовал, словно само провидение водило пером по бумаге.

– Что это, дружище? – Портос разгадывал набросок.

И вместе с д’Артаньяном стал рассматривать, что у последнего получилось. А на бумаге были изображены четыре перекрещенные крест-накрест шпаги, между которыми четыре пустых поля.

– Похоже на герб... – Задумчиво пробормотал Портос...

Именно в таком задумчивом состоянии их и застал Арамис, неслышно подойдя со спины.

– Четыре шпаги, четыре души, четыре сердца... – Нараспев произнес он. Портос вздрогнул, что ему редко было свойственно, а д’Артаньян от

неожиданности поперхнулся пером, которое все это время задумчиво жевал.

– Арамис! Сколько раз я просил вас не подкрадываться, словно привидение из-за спины? Вы дождетесь, что я просто проткну вас своей Бализардой (так Портос любовно звал свою шпагу), приняв за вора или гвардейца кардинала! – Портос сверкнул глазами на друга, в которых читалось больше беспокойство, чем раздражение.

Арамис в ответ лишь кротко улыбнулся.

– Вы воистину аббат. – Все еще возмущался Портос. – Все священники такие?

– Портос, кротость и тихость порой бывают обманчивы. – Продолжал улыбаться Арамис.

– А при чем тут аббаты и священники? – Не совсем понял мушкетеров д’Артаньян.

– Это долгая история, дружище, на которую надо выделить отдельный вечер. – Портос и Арамис переглянулись, и когда последний еле заметно кивнул, Портос продолжил. – А пока что скажу вам, что наш друг Арамис сейчас уже служил бы аббатом в каком-нибудь монастыре, если бы несколько лет назад ненароком не убил на дуэли племянника одного высокопоставленного вельможи. Шум при дворе был большой и, чтобы спасти его от Бастилии, Атос каким-то чудом устроил его в роту мушкетеров господина де Тревиля. Естественно, об аббатстве пришлось на время забыть.

– Я не мог оставить безнаказанным того, кто оскорбил женщину в моем присутствии. – Было видно, что эти воспоминания неприятны Арамису. – Но однажды настанет день, когда я вернусь к тому, что является моим призванием, моей сущностью.

И Арамис словно ушел в себя, задумавшись о чем-то своем. Портос и д’Артаньян переглянулись и решили не трогать его, пока тот сам не вернется к ним из своих воспоминаний и переживаний.

Так они и сидели какое-то время. Бонасье принес вина, которое Портос тут же откупорил и разлил по бокалам. Они с д’Артаньяном выпили уже не по одному бокалу, когда вдруг.

– А кстати, где Атос? – Встрепенулся Арамис, выйдя из задумчивости так неожиданно, что Портос поперхнулся вином. – Я думал, он уже здесь. По дороге я заходил к нему на квартиру, но мне сказали, что он час уже как ушел.

Портос уже открыл рот, чтобы в очередной раз добродушно пожурить друга, как в дверях раздался знакомый всем голос:

– Простите меня, друзья мои. Мне пришлось задержаться, чтобы решить некоторые неотложные дела. Еще раз приношу извинения, что заставил вас ждать. Что это? – Уже подойдя к столу, Атос увидел тот самый лист бумаги с перекрещенными шпагами, который разглядывали Портос и д’Артаньян, когда их напугал подкравшийся Арамис.

Теперь уже все четверо уставились на этот рисунок, какое-то время молча рассматривая его.

– А ведь это очень похоже на... герб... – Лицо Арамиса озарилось внезапно посетившей его идеей.

– Именно. Я тоже так сказал. – Поддакнул ему Портос.

Тем временем Арамис взял лежавшее на столе перо и, задумавшись на мгновение, в одном из свободных полей между шпагами начал рисовать католический крест. Атос, Портос и д’Артаньян с нескрываемым интересом наблюдали за ним, ни о чем не спрашивая, хотя вопрос просто срывался с языка.

Когда, наконец, Арамис закончил, первым не выдержал Портос:

– И что это вы тут изобразили, любезнейший наш друг?

– Наш Герб. – Спокойно ответил Арамис.

– НАШ ГЕРБ??? – Не сговариваясь, в один голос произнесли Атос, Портос и д’Артаньян.

– Да. А почему нет? – Арамис оглядел друзей, и те вдруг поняли, что возразить им, в общем-то, нечего. – То, что нарисовал д’Артаньян, очень похоже на Герб. Это заметили все мы. Так почему бы этому наброску и, правда, не стать нашим Гербом – Гербом нашей дружбы. Смотрите. Между четырьмя перекрещенными шпагами образовалось четыре свободных поля. Так пусть каждый из нас в одном из полей изобразит то, что характеризует его лучше всего, свой символ, так сказать.

Друзья поняли, что Арамис только что высказал простую, но гениальную именно этой своей простотой идею. И молча, один за другим они брали перо и заполняли свободные поля.

И вскоре их взору предстал рисунок, где между перекрещенных шпаг рядом с католическим крестом красовалась виноградная лоза, изображенная Портосом, знаменитый гасконский берет, нарисованный д’Артаньяном, и белая лилия, изображенная Атосом.

Никто не спрашивал у других, почему именно этот символ был выбран для герба. Все понимали – всему свое время, даже объяснениям и тайнам...

Подумав еще какое-то время, Арамис снова взял перо и дописал над рисунком Unus pro omnibus (один за всех), а под рисунком omnes pro uno (и все за одного).

====== Глава 3. ======

ГЛАВА 3.

В которой Рене узнает имя своего великого предка.

Перечитав не один раз письмо, Рене задумался и огляделся вокруг. Он чувствовал, что изображение Герба дружбы где-то рядом. Оглядев все вокруг, он понял, что на тщательный обыск всей мансарды уйдет не одна неделя.

«Думай, Рене, думай...» – Говорил он сам себе.

К слову говоря, он без лишнего хвастовства не мог отказать себе в наличии сообразительности и ума. Иначе бы он просто не смог через год после окончания журналистского факультета Парижского университета оказаться в штате знаменитой газеты «Lе Моrtiе». Кто-то скажет – повезло – но тогда можно было бы сказать, что Рене повезло во многом – и с внешностью: высокий статный брюнет с карими глазами и немного волнистыми волосами, и с родословной: Рене уже до этого дня знал, что происходит из древнего рода, но до сих пор деталями своего генеалогического древа особо не интересовался.

«А надо было бы...» – Упрекнул он самого себя.

Он снова и снова перечитывал письмо Арамиса, надеясь увидеть в нем подсказку.

– Герб дружбы хранил какую-то тайну. И был разделен на четыре части. Значит, это не рисунок, а скорее всего это некая вещица. Гербы обычно имели вид заостренного внизу квадрата. – Продолжал он рассуждать, оглядываясь беспрерывно по сторонам.

В какое-то мгновение его охватило отчаяние. От досады он ударил кулаком по крышке кованого сундука. И...

Как это часто бывает, великие открытия происходят по чистой случайности.

В крышке сундука что-то щелкнуло, и от боковой ее части отошла панель. Рене аккуратно вытащил эту панель и обнаружил внутри пустоту... Он понимал, что это не просто так, что это... ТАЙНИК. А в тайниках обычно хранят самые ценные вещи.

Сердце забилось так, что, казалось, сейчас вырвется из груди. Он осторожно все тем же инкрустированным ножом пролез внутрь пустоты и вскоре наконечник ножа наткнулся на что-то твердое. Вытащить это что-то можно было, лишь наклонив сундук набок. Сундук был очень тяжелым, но эта удивительная близость к тайне веков придала Рене неведомые ему ранее силы, и ему удалось немного накренить сундук. Этого оказалось достаточно, чтобы из пустоты медленно выскользнул...

Едва взглянув на выпавший предмет, Рене понял, что это...

ГЕРБ ДРУЖБЫ...

Дрожащими руками Рене поднял заостренный книзу квадрат из серого камня, на котором были изображены четыре перекрещенные шпаги, образующие между собой четыре поля. На одном поле была изображена виноградная лоза, на втором – берет, на третьем – лилия, и, наконец, на последнем – крест. В каждом из изображений было явственно видно, что там когда-то присутствовали камни (судя по всему, драгоценные, как предположил Рене), потому что остались углубления: на лозе в виде нескольких виноградин, на берете в виде помпона, на лилии в виде центрального лепестка, а крест, судя по всему, весь состоял из драгоценных камней или из одного искусно выделанного камня.

От подобной красоты, от осознания того, что этой вещи четыреста лет у Рене потемнело в глазах и на какой-то момент ему показалось, он даже потерял сознание.

Немного придя в себя, он стал подробно рассматривать Герб, пытаясь понять, какая из четырех частей ему могла встречаться ранее. Мозг начал потихоньку закипать, и Рене решил сделать небольшой перерыв на кофе. Взяв с собой письмо и Герб, он спустился вниз, оставив печатную машинку на прежнем месте и, соответственно, напрочь забыв, зачем он изначально сюда поднимался.

Зайдя на кухню, он увидел, что дали свет. А значит, можно выпить нормальный кофе. Рене поставил турку на плиту и сел за стол, положив перед собой письмо и Герб.

Его не покидало ощущение, что он и правда раньше видел какой-то предмет, который имеет отношение к этому Гербу.

Какая-то необъяснимая сила подняла его на ноги и привела в комнату. У него возникло ощущение, что кто-то невидимый руководит сейчас его действиями и поступками. Рене решил просто подчиниться этой невидимой силе и покориться ее власти.

Его взгляд упал на ноутбук, и он вдруг вспомнил о статье и главреде. На миг потеряв связь с невидимой руководившей им силой, Рене метнул взгляд на часы и понял, что до часа икс, назначенного главредом, оставалось полчаса. Он стремительно кинулся к столу, включил ноутбук, вошел в почту и отправил статью главреду, параллельно дописав в тексте сообщения – «Беру отпуск пока на две недели в связи с семейными обстоятельствами. При необходимости продления сообщу дополнительно». И чтобы не читать гневного ответа месье Алана, который, Рене был в этом уверен, не заставит себя ждать, выключил ноутбук.

И тут... Воистину неисповедимы пути твои, Господи...

Подняв глаза, Рене уткнулся взглядом в стену, на которой еще со времен его деда, жившего в этой квартире, висела картина, изображающая всадника в одежде монаха высшего сословия, стоящего перед группой людей с поднятым в вытянутой руке крестом.

Только сейчас, застыв взглядом на этой картине, Рене вдруг ВСЕ понял!

ИДИОТ! ОН ПРОСТО ИДИОТ!

Все это время разгадка тайны его предка была у него перед глазами.

Всадник-монах! Крест!

АРАМИС!!!!

У Рене от напряжения на лбу выступил пот. Он поднялся, не сводя глаз с картины, подошел к ней, и руки сами собой стали аккуратно сантиметр за сантиметром обследовать раму. На боковой стороне картины Рене нащупал небольшой рычаг. Нажав на него, он почувствовал, как картина словно отошла от стены на каких-то пару сантиметров, словно сработала невидимая пружина. И что-то блеснуло в полумраке комнаты.

Осторожно протянув руку, Рене нащупал что-то твердое и холодное. Вытянув это что-то наружу, он с трудом удержался на ногах.

В своих дрожащих руках он держал католический крест из красного драгоценного камня, судя по всему – рубина, ограненного изящным и неповторимым образом.

Все еще не веря, что ему удалось разгадать одну четвертую часть тайны Герба дружбы, Рене бросился на кухню и осторожно приложил крест в принадлежащее ему углубление на Гербе.

Крест ИДЕАЛЬНО вписался, тем самым доказывая, что Рене на правильном

пути.

Кофе давно выкипел, а Рене все сидел и пытался уложить в голове только что сделанное им открытие – он, Рене Эрблес является потомком знаменитого Арамиса, мушкетера его величества Людовика XIII, епископа Ваннского, герцога дАламеда, оказавшегося не выдумкой Дюма-сына, а реально существовавшего человека...

====== Глава 4. ======

ГЛАВА 4.

В которой мы узнаем тайну наследника Арамиса.

Уже начинали сгущаться сумерки, когда Арамис подъезжал к поместью герцога и герцогини де Лонгвиль. Он возвращался в Нанси из Парижа, где был по делам аббатства.

В Париже он не мог не навестить своего друга д’Артаньяна, которого не видел лет пятнадцать после того, как они расстались после осады Ля Рошели, до этого пережив вместе немало приключений. Заглянув в «Козочку», где по-прежнему обитал теперь уже капитан королевских мушкетеров д’Артаньян, Арамис застал последнего у колыбельки очаровательной малышки.

– Какая красивая у вас дочь, друг мой. – Не мог не восхититься Арамис.

– Да, дорогой дЭрбле, – возгордился д’Артаньян, – признаюсь, поначалу я немного расстроился рождением дочери, а не сына. Но когда увидел эти глаза, этот носик, эти кудряшки...

Арамис лишь улыбнулся, заметив, сколько нежности возникает в его друге-вояке при виде этого розовощекого комочка в кружевах.

Арамис погостил у д’Артаньяна несколько дней и распрощался с ним, пообещав непременно написать ему от Атоса, к которому собирался заехать после Парижа.

Приехав к Атосу, аббат увидел последнего в обществе юного белокурого создания, носящего имя Рауль де Бражелон, граф де Ла Фер. Атос, не вдаваясь в подробности, а Арамис их и не выпытывал, признался, что Рауль – его сын. После Атоса, у которого он пробыл почти неделю, чем очень обрадовал своего друга, Арамис направился к Портосу. Раз уж он навестил двух своих друзей, было бы некрасиво обделить вниманием и третьего.

Портос встретил его крепкими объятиями, вкуснейшими перепелами, шикарным вином с собственных виноградников и... очаровательной дочуркой лет шести, которая резво скакала на лошади, со знанием дела владела шпагой и даже знала некоторые приемы рукопашного боя, в которых Арамис без труда угадал почерк Портоса.

Привыкший спокойно воспринимать любые события, Арамис, тем не менее, не смог скрыть удивления от такого «заразного» стремления своих друзей одновременно завестись потомством.

И вот сейчас, подъезжая к поместью де Лонгвилей, он даже немного взгрустнул при мысли, что у него, в отличие от его друзей, нет никого, в ком бы продолжала бурлить его жаждущая действий кровь.

Хотя в памяти до сих пор жили воспоминания о той страсти, с которой он единственный раз в своей монашеской жизни не смог совладать, около шести лет назад впервые побывав в поместье де Лонгвилей и познакомившись с женой герцога – Анной-Женевьевой. Это был единственный раз, когда в Арамисе разум проиграл чувствам. И вот сейчас ему предстояло снова увидеть Ее... Арамис удивился тому, что, кажется, волновался в ожидании этой встречи...

У парадной лестницы дворца его уже встречал сам герцог. Его слуги приняли у аббата лошадь, взяли его нехитрый саквояж.

– Шевалье! – Герцог, улыбаясь, направился к дЭрбле. Арамис прекрасно знал цену этой улыбки. Впрочем, они оба прекрасно понимали, что терпеть друг друга не могут, но необходимость сотрудничества в рядах Фронды заставляла, что называется, делать «хорошую мину при плохой игре».

– Герцог! – не желая оставаться в долгу, улыбнулся в ответ Арамис.

Они прошли во дворец, обсуждая дела, приведшие аббата в поместье де Лонгвилей.

Они как раз решали финансовые проблемы, могущие возникнуть в ближайшее время, когда в залу, где расположились аббат и герцог, вбежал мальчишка лет пяти. Заливаясь смехом, он убегал от своей няньки, прячась за стулья, вазы и шторы.

Пока герцог, извиняясь перед аббатом, выговаривал покрасневшей от стыда няньке, мальчуган подбежал к Арамису и, доверчиво подняв на него глаза, протянул маленькую ладошку: -Я Анли! А ты?

Арамис, смеясь, встретился глазами с мальчишкой и... замер душой и сердцем... Он смотрел в маленькие глаза напротив и боялся произнести вслух мысль, мелькнувшую в его сознании.

И тут он почувствовал на себе другой взгляд. Подняв глаза, он увидел Ее... Анна-Женевьева пришла на шум и сейчас стояла в дверях и смотрела на своего сына, протягивавшего свою ладошку Арамису. ДЭрбле поднялся и сделал шаг навстречу герцогине...

Аббат дЭрбле и Анна-Женевьева де Лонгвиль встретились взглядами, и каждый из них понял, что страсть, возникшая между ними шесть лет назад, не умерла, а просто спала все это время где-то в глубине их сердец. Сердце Анны-Женевьевы было готово вырваться из груди, стоило ей снова увидеть знакомую стройную фигуру Арамиса, его руки, лицо, глаза, губы.

Герцог тем временем продолжал выговаривать няньке, в упор не замечая того, что происходило между его женой и Арамисом. Маленький же Анри переводил свои карие глазки с гостя на мать, но по понятным причинам не понимал этой игры взглядов.

Арамис и Анна-Женевьева вовремя успели взять себя в руки как раз в тот момент, когда выдохшийся от нравоучений герцог вручил сына няньке и отправил их укладываться спать. Арамис с грустью посмотрел вслед мальчугану, сердцем, однако, чувствуя, что эта их встреча первая, но далеко не последняя. Маленький же Анри обернулся и серьезно посмотрел на аббата за мгновение, как закрылись двери залы.

– Прошу прощения, шевалье. – Герцог подошел к Арамису. Было видно, что он, и правда, раздосадован произошедшим.

– Ничего страшного, герцог. У вас очаровательный сын. – Дипломатично отреагировал Арамис, но Анна-Женевьева уловила в его словах нотки, предназначенные именно ей.

Они прошли в столовую, где уже был накрыт шикарный ужин. За ужином говорили о делах, о последних событиях в Париже, о новостях двора. Казалось, все забыли о случившемся, но это было обманчивое впечатление.

– Дорогой шевалье, я приказал приготовить для вас лучшие апартаменты в западном крыле. – Герцог с трудом вставал из-за стола после плотного ужина. Вообще в плане внешнего вида он заметно проигрывал стройному Арамису, который с годами становился только все более привлекательным для женского взгляда.

– Благодарю вас, дорогой друг. – Аббат мог бы быть примером дипломатии и любезности. – Думаю, что после сегодняшней утомительной дороги и такого великолепного ужина я буду спать без задних ног в любых апартаментах. – И он бросил мимолетный взгляд на Анну-Женевьеву, достаточно короткий, чтобы его не заметил герцог, и достаточно длинный, чтобы его перехватила герцогиня.

Они раскланялись и разошлись ко сну.

Герцог и герцогиня зашли к сыну, который уже сладко спал, затем герцог проводил жену до ее покоев и, попрощавшись до утра, они разошлись.