Текст книги "Сирийский синдром (СИ)"

Автор книги: Ольга Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Говорю тебе, обнаглели совсем. – Бросая на расположенную напротив кровать шлем, обратился к идущему позади него один из пилотов. – Уже в наглую целятся, разбегаясь, только когда совсем по головам пролетаешь.

– Да пальнуть по этому Хатини разок и все. – Устало опустился на одну из кроватей его собеседник. – Чего с ним нянчатся?

– Начальству виднее. Там решают, мы нажимаем. Но чую скоро дело сдвинется, у меня утром запросили к вечеру подробный обзор полетов. Так что ты, может, и спать, а мне все это систематизировать надо. – И он вытащил из-под одеяла не один десяток фотографий.

– Вы уронили. – Поднял Филатов залетевший под их кровати кадр, протянул уже было его летчику и вдруг замер. – Где вы это снимали?

Фотография, которую Валера держал в руках, была точной копией того самого кадра с Витей, только понятное дело без него. И вряд ли в Сирии имелось две одинаковых горы, своими очертаниями напоминающих расколовшееся сердце.

====== Глава 15. Сирийская рулетка. ======

Затянутое плотными серыми облаками небо стало для Пчелкина такой же неожиданностью, как и то, что его не повели привычно в дом, а остановили посреди центрального круга, почти рядом с колодцем. Топить, что ли, собрались? Следующим сюрпризом, даже большим, чем молча снующие вокруг, несмотря на ранний час, боевики, стало появление Зафара, который приближался к нему со стороны дома вместе с Марьям. Позади него, то и дело поднимая голову в, казалось бы, тихое небо, следовал его правая рука, что отличался постоянной садисткой улыбкой на губах. Сейчас же тот был не в меру серьезен, даже чересчур.

– Почти все готово, осталось пару машин загрузить.

Одновременно с Зафаром кто-то остановился за его спиной. Пчелкин пока ровным счетом ничего не понимал, но уже чувствовал, что до сих пор вяло текущие события входят в новый поворот.

– Что со вторым? – Не глядя на Пчелкина, спросил Зафар.

– Ребята приводят в чувство.

– Он должен все понимать и осознавать. – Зафар неожиданно повернулся к сестре. – Иди, он нужен мне в адеквате через десять минут.

Вот что ему не показалось, так это мимолетный взгляд Марьям, когда та проходила мимо него, и ее дрожащие ресницы. Похоже, все происходящее для нее не меньший сюрприз.

– Мне было с тобой хорошо, – наконец, обратив на него свой взгляд, Зафар подошел и остановился прямо напротив него, – но нам придется расстаться. Пришло время отснять финальную сцену.

– Освещение хромает. – Начав понимать, Пчелкин почему-то не испытал ни страха, ни боли, только грусть, грусть от того, что остаться ему в этой чужой земле, а не с родителями, как он всегда хотел, что не увидит он больше Олиных глаз, не коснется ее губ, не обнимет сына и дочь.

– Главное, чтобы актеры были в форме. – Усмехнулся Зафар. – А насчет освещения не волнуйся. Даже хорошо, спецэффекты еще ярче будут.

Мелькающим по сторонам взглядом Пчелкин отмечал и почти полностью груженые оружием джипы, и обкладывающих дома соломой боевиков, и разворачивающего что-то типа переносной кинокамеры правую руку Зафара. Заметил и двоих, ведущих за уздцы по паре лошадей, и еще одного, протягивающего по земле три разноцветных провода.

– Один грим и декорации чего стоят. – Сердце пока еще сохраняло спокойный ход, но ощущение дерьма знакомой ломотой заполняло суставы. Для Пчелкина сейчас важнее всего было обломать Зафара в главном – не дать ему испытать последнее удовлетворение, остаться для него в памяти той еще занозой.

– Естественность – мой козырь. Но, – продолжал усмехаться тот, осматривая запекшуюся кровь на его висках да начавшие заживать ссадины на груди, – все же следует освежить. Все-таки, прямой эфир.

Одновременно с тем, как, обернувшись назад, он отдал знак закончившему установку камеры подельнику, за спиной Пчелкина послышался шорох сбивчивых шагов. Повернутая вбок голова, встретившиеся взгляды. Леонидыч, тяжело дыша, молчал, и было видно, понимал – сегодня они оба в главных ролях. Прежде, чем помощник Зафара, в последний раз поправив кастет на руке и опустив на лицо маску, замер напротив Пчелкина, тот успел заметить, что Марьям нигде нет.

– Я крайне огорчен, – одновременно с замигавшим огоньком камеры раздался спокойный, ровный голос Зафара, – тем, что так расхваливаемое мне российское командование оказалось столь нерасторопным. Да и при его хваленом стремлении до последнего стоять за своих крайне недальновидно было активизировать провокационные налеты своей авиации на наши позиции после того, как мы ясно дали понять, что будет с находящимися в наших руках их соотечественниками. И сегодня я намерен показать всему миру не только то, как мы поступаем с неверными, но и развенчать миф о хваленом русском единстве. Кровь ваших людей будет на ваших руках, господин президент, если вы продолжите гнуть свою линию, а не дадите моему отряду уйти. В случае, если вы выполните наши условия, у вас будет еще шанс успеть спасти своих людей. Я даю вашим помощникам пять минут сообщить вам о моем обращении и стать участником нашего прямого эфира. А пока об исполнителях главных ролей…

Успевший напрячь мышцы живота Пчелкин смог встретить кастет, но тот отнял все его внимание, отодвинув на второй план продолжавшего свою праведную речь Зафара. Зажавшая горло рука стоящего за спиной боевика не дала согнуться, огонек камеры блеснул в глаза. Вот она, мать ее, минута славы…

– Вы уверены? – Командир отряда «аллигаторов» поднял глаза на стоящих по ту сторону огромного стола с разложенной на нем картой троих мужчин.

Каким-то внутренним чутьем Белов, Космос и Фил только ускорили шаг, когда увидели поднимающуюся в небо новую группу вертолетов. В последние полтора суток полеты, казалось, производились безостановочно. Классическая тактика давления на противника сейчас, как им казалось, может иметь совсем не тот результат. А потому ворвавшегося в казарму командования Космоса никто сдерживать не стал.

– Найдите десять отличий. – Положив на стол перед полковником две фотографии, Филатов продолжил буравить того взглядом.

– Нам сообщали о возможном пленении сотрудников ФСБ, – полковник идиотом не был, а потому смотрел на картинки ровно две секунды, по одной на каждую, – но разведка так и не смогла добыть подтверждений этому.

– Нахрен! ... – Чертыхнувшись, Космос отпихнул взявшего его за руку Белова. – На пенсию вашу разведку! Это, – хлопнувшая по фотографиям ладонь, – не подтверждение?

– Успокойте вашего друга, Александр Николаевич. – Командир «аллигаторов» продолжал сохранять завидную выдержку. – Никто не говорит, что в свете новых фактов мы оставим прежнюю тактику. Но именно из-за этого, – переброшенный с друзей на фотографии и обратно взгляд, – сейчас пороть горячку не просто неразумно, а более того опасно.

– Опасно и дальше продолжать давить на конченых отморозков, которые не дрогнут поставить ребят в качестве живого щита! – Космос искренне не понимал, почему они уже пятнадцать минут знают, где Пчелкин, и ничего не делают.

– Хатини до кучи, что урод конченый, еще и падок до эффектных заявлений. – Оставался невозмутимым офицер, и только покусывание губ выдавало цену этого спокойствия. – Уйти по-тихому не в его характере. А потому…

– Товарищ полковник! – В казарму без предупреждения вбежал офицер чином чуть пониже и положил на стол планшет, четкая картинка которого резко контрастировала с шипящим звуком и шумом, за которым слов было не разобрать. – Это идет сейчас на весь мир. Президент в курсе.

– Выключить все телефоны! – Скомандовал полковник так, что все, словно подопытные кролики, тут же выполнили команду.

«В случае, если вы выполните наши условия, у вас будет еще шанс успеть спасти своих людей. Я даю вашим помощникам пять минут сообщить вам о моем обращении и стать участником нашего прямого эфира. А пока об исполнителях главных ролей…» – уже более четко раздалось из динамиков. А увиденное следом заставило не только Космоса, но и Фила с Сашей, заскрипев зубами, зарыться руками в волосы так, что даже не заметить вырванных в отчаянии клоков.

– Коршун, я Сокол. Замрите. Оставайтесь на месте, но не светитесь. – Не отводя взгляда от экрана, командир «аллигаторов» схватил рацию.

– Понял тебя, Сокол. – Прошипела та в ответ.

– Гнида! – Одновременно с тем, как кастет обрушился на грудь Пчелкина, вынуждая его ноги подкоситься, а самого его повиснуть на руках держащих его боевиков, Кос был готов сквозь экран протянуть руку к стоявшему на переднем плане боевику в маске и замкнуть пальцы на его шее.

«Двое сотрудников ФСБ, так и не назвавшие своих имен, будут казнены на глазах всего мира, чтобы показать нашу решимость бороться с неверными. Казнены вашими руками, господин президент.»

В ту же секунду появившегося в кадре Введенского поставили на колени лицом к камере и закрепили в его ногах небольшую коробочку, шедшие от которой провода выдавали в ней отнюдь не сундук с пиратскими сокровищами и даже не шкатулку с секретом. Демонстративно приближенная камера продемонстрировала светящиеся на ней цифры – “45:00″

Затянув последний провод, державший плечи Введенского боевик отпустил его и отошел на несколько шагов. Старый офицер старался держаться, но по его виду было понятно, что даже слегка пошатываться сейчас отнимает у него неимоверное количество сил.

«Эти часики начнут свой отсчет, как только первая из моих машин сдвинется с места.» – Продолжал в камеру, как все в казарме уже поняли, Зафар Хатини. Вернувшись к нему, бездушная техника вернула в кадр и еле стоящего на ногах Пчелкина, почти затянувшиеся раны на груди которого снова закровили, окрашивая землю у его ног в красно-бурый цвет. – «И чем дольше ваши вертолеты будут висеть над моим лагерем, тем меньше у вас будет времени добраться сюда сушей и успеть обезвредить не только их, но и помешать тому, что произойдет, как только прозвучит «ба-бах»…» – Театрально изобразил озвученную угрозу курд.

– Двухминутная готовность. – Подняв глаза на принесшего планшет офицера, командир вернулся к просмотру, не дожидаясь ответного кивка, после которого последний покинул казарму.

– Что он задумал? – Все происходящее на экране и так не нравилось Филатову, но чувство, что это не все прописанные в сценарии боевиков сцены, не покидало его.

Но то, что он и все остальные увидели следом, заставило не просто оторопело замереть, а и их, пятидесятилетних мужиков, воспринимающих самые жуткие фильмы ужасов как сказочку на ночь, вздрогнуть от осознание не знающей предела жестокости «сирийского дьявола», как прозвала Хатини мировая пресса.

Сквозь пытающееся справиться с болью сознание, а отключиться сейчас Пчелкин не мог себе позволить, уже не обращая внимания на мигающий глазок камеры, Витя почувствовал, как его потащили в сторону. Когда его ударом под колени тоже опустили на землю, он, видевший произведённые с Введенским манипуляции, был уверен, что его ждет тоже самое. Но вместо проводов он почувствовал стягивающие его запястья веревки. В тот момент, когда обнаженная спина коснулась прохладной пока еще земли, он немалым усилием открыл глаза. Но лучше бы не открывал.

Вздувшиеся от нервного напряжения лошадиные ноздри прямо напротив его лица перекрыли все предыдущие ощущения. Когда веревки опутали уже лодыжки, Пчелкин тут же вспомнил угрозу Зафара о превращении его тела в несколько отдельных составляющих. Все, что происходил с ним сейчас, именно к этому и вело. После общения с кастетом ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Все силы уходили на противостояние боли просто при дыхании, не говоря уже о чем-то другом. Поэтому, когда боевики отошли от него, он молился лишь об одном. Чтобы лошади рванули, когда он уже ничего не почувствует. Пока что те стояли спокойно, сдерживаемые курдами, что-то нашептывающими им в уши.

– Так, – послышался голос Зафара, – будет с каждым неверным, кто посмеет ступить на нашу землю и посягнуть на наше право жить на ней. Так будет со всеми, кто поставит себя выше Аллаха, даровавшего нам это место под солнцем. Смотри мир и думай, готов ли ты заплатить тысячи таких цен за желание своих правителей засунуть свои загребущие руки в наши богатства.

Когда тень упала на его лицо, Пчелкин непроизвольно отвернулся в противоположную сторону, туда, где, качаясь, как былинка, Леонидыч пытался удержаться в вертикальном положении и, словно почувствовав его взгляд, тоже повернул голову.

– Понимаю твое желание сказать последнее «прости» своему командиру, но не советую шуметь, если хочешь попытать удачу и выжить. Хотя я сильно сомневаюсь, что помощь подоспеет вовремя. Я же подонок, не так ли? Что мешает мне передвинуть время на таймере?

Резко вскинутый на усмехающегося Зафара взгляд, без лишних слов красноречиво желающий тому рано или поздно повторить путь любого из них. Сжатые в кулаки руки, замедленное тяжелое дыхание и вмиг пересохшие губы в тот момент, когда Зафар, махнув рукой, велел державшим лошадей боевикам отойти.

– Я буду скучать. – С силой нажав на освежённую рану на груди Пчелкина, прошептал Зафар.

– Увидимся. – Прохрипел тот, в одно слово вложив все, что думал и чувствовал сейчас.

Медленно поднявшись, Зафар направился прочь к стоявшим за импровизированным соломенным забором машинам. Остановившись возле одной из лошадей, погладил ее морду, на удивление доброжелательно что-то промурлыкав на ухо. После чего, поправив поворот камеры так, чтобы она транслировала крупным планом Пчелкина, а Введенского скрыла за пределами ракурса, подошел к последнему и – Витя четко это разглядел – изменил время на таймере. Наблюдая лишь спину Зафара, Пчелкин, тем не менее, не смог сдержать удовлетворённого «дааа…», когда, немалым усилием подняв голову, Леонидыч послал в курда свои последние ему пожелания, метко попав, судя по всему, в глаз.

Вытерев рукавом лицо, замерев, Зафар вдруг наотмашь ударил Введенского по лицу. Тот пошатнулся, но удержался. Поднявшись, Зафар, более не оборачиваясь, продолжил свой путь к машинам и, прежде чем захлопнуть дверь, дал знак задержавшимся возле Пчелкина боевикам. Повязки тут же закрыли глаза лошадей, и Витя понял – с этой секунды любой шум, любой звук может стать для него в прямом смысле убийственным. Сколько еще этих секунд ему отпущено, он не знал, но не больше установленных на бомбе в ногах Леонидыча. Как только та рванет… Пчелкин посмотрел в сторону тающего вдали шлейфа от машин боевиков.

– Исполни два последних желания. – Неслышно прошептал он одними губами, подняв глаза в затянутое облаками небо. – Пусть ребята не поддадутся и сравняют их с песком, и пусть Ольга и Кир не увидят моего всемирного триумфа.

– Ничего не предпринимать, пока не дам команды!

Заскакивая через открытый верх военного джипа, на ходу отдавал распоряжения командир «аллигаторов». Остановить буквально обгонявшего его долговязого дружка одного из исполнителей главных ролей кино, что они продолжали смотреть, он даже не пытался. Едва тот и двое его друзей оказались в машинах, как те сорвались с места, подняв за собой столб пыли.

– Если не будет бури, доберемся за двадцать пять минут. – Придерживая грозящую улететь в бесконечность пустыни кепку, командир повернулся к сидящему рядом с ним Белову. Двое других тряслись на задних, менее комфортных местах, но лишь молча подскакивали на барханах, не сводя глаз с экрана планшета и то и дело матерясь такими словами, каких даже прошедший Чечню полковник не знал.

– Значит, у нас будет двадцать минут, чтобы обезвредить бомбу и отвязать лошадей. – Посмотрел на него Белов.

– Хатини, – покачал головой полковник, – славится не только своей жестокостью, но и хитростью и коварством. Чует мое сердце, оставил он нам сюрприз. Поэтому, – включив рацию, заговорил уже в нее, – никакой самодеятельности. Все только после моего разрешения. К вам, – обернулся он на похожего на вышедшего из пены морской Посейдона Космоса, – это в первую очередь относится.

– Вы упомянули бурю. – Филатов был, пожалуй, сейчас самым спокойным и при этом здравомыслящим из них троих.

– Такое, – поднял глаза к затягивающим небо серым облакам командир, – бывает редко, но почти всегда заканчивается песчаной бурей. И тогда ничего не видно на расстоянии мизинца. Боюсь сглазить, но надеюсь, минимум полчаса у нас есть.

Всю оставшуюся дорогу они вслушивались в тембр голоса пустыни, разбавляемый лишь ругательствами Космоса. Но и тот замолк, когда, вынырнув из-за очередного бархана, джип резко затормозил. Прямо перед ними, метрах в ста, начиналась та самая деревня, а дальше за ней в повисшие почти у самой земли облака уходила уже так знакомая им гора.

– Сокол, – тут же зашипела рация, – сколько нам еще руки чесать? Так хорошо на прицел легли.

– Я тебе лягу! – Заорал, наклонившись к плечу полковника, Космос. – Ты у меня потом ля…

На затухающий под широкой ладонью Филатова голос Коса Белов и сам полковник никак не отреагировали.

– Зачем так нервничать… – Крякнула рация.

– Крем для рук подарю, когда вернемся. – Всматриваясь вперед, пробурчал командир. Деревня казалась совершенно безжизненной, если бы не замерший на экране планшета кадр. – Я сказал ждать моей команды. – Выходя из машины, распорядился полковник. – Держите их на прицеле, ведите осторожно, но никакого шума.

– Понял тебя, Сокол.

– И тишина в эфире, пока я сам на связь не выйду. Всем понятно!?

«Принято», – прошипели одна за другой рации пилотов и пассажиров остановившихся в небольшом отдалении еще двух машин. От греха подальше выключив рацию и получив утвердительный ответ на вопрос о телефонах, командир «аллигаторов» уверенно направился вперед. Филатов на всякий случай посматривал за Космосом, но тот сумел взять себя в руки, когда они преодолели забор и выглянули из-за угла одного из домов. Хотя скрип его зубов, казалось, эхом разнесся по опустевшей деревне. Прямо перед ними всего в нескольких шагах виднелся колодец, за которым, неспокойно фырча, перебирала копытами одна из лошадей, а за ней без труда и бинокля можно было разглядеть лежащего на земле Пчелкина.

– Эти суки, – прошептал полковник, осматривая площадку, – усыпали ее битым стеклом. Один наш шаг и…

– А если крышами? – Подняв голову к возвышавшемуся рядом дереву, с которого был свободный доступ на ближайший дом, спросил Белов.

– Этим крышам лет чуть меньше, чем их Аллаху. – Усмехнулся полковник. – Проще стекло руками раскидывать и ползти.

– Значит, так и сделаем. – Снимая лишнюю помеху в виде рубашки, ответил Филатов, примеряясь, с какой стороны лучше начать.

– Вы тогда здесь, а, – подняв голову, знаком указал ребятам из одной из двух остальных машин в сторону качающегося Введенского, – они к нему. Там попроще будет. Но мы не знаем, что за бомба. Доберетесь? – Перевёл взгляд на Филатова.

– Не смотрите на мой 52-ой, – осторожно перелезая через гору колотых дров, сосредоточенно ответил Валера, – я в боксе с двадцати лет. Чем-чем, а гибкостью могу похвастаться без тени стеснения.

– Давай, Филыч, – уже было положил руку на его плечо Кос, как вдруг и он сам, и все присутствующие, включая саперов из второй группы, замерли.

Из-за одного из расположенных напротив них домов вышла девушка лет двадцати-двадцати пяти и неслышно, словно не касаясь земли, медленно направилась к распятому посреди круга Пчелкину.

Шум ветра в окутавшей его тишине то и дело разбавлялся еле слышными звукам упавшей ветки или проносящегося за домами перекати-поле. Пчелкин с трудом удерживался, чтобы не вздрагивать каждый раз, понимая, что может непроизвольно дернуть натянутые между ним и лошадьми веревки. Конец был известен и неминуем, но отчего-то приближать его собственными руками и ногами не хотелось.

– Обли…

От раздавшегося над его головой шепота резко распахнул глаза, сердце все же дрогнуло в груди. «Чччч…» – приложив палец к губам, опустила на него глаза Марьям. Как она здесь оказалась? Не уехала с братом? И тот не хватился ее, не заметил ее отсутствия?

– Обли… – Мягко положив руку на шею одной из лошадей, Марьям осторожно, буквально шагая по битому стеклу, подошла к ней. Медленные, ласкающие движения рукой словно вводили в транс, причем не только лошадь. Наконец, пальцы девушки коснулись веревки, обмотанной вокруг крупа.

– Твою… блядь… – Прошептал Космос, увидев, как одна из лошадей медленно, словно загипнотизированная, отходит от Пчелкина и, пройдя несколько метров, ложится на землю и затихает.

Вторая. Третья. Сапёры уже вовсю возились вокруг Введенского, когда девушка подошла к четвертой лошади. Тут уже все, включая спокойного Филатова, с трудом дождались той секунды, когда веревка упала на песок.

Сама же незнакомка даже не дрогнула и, казалось, совсем не удивилась, когда из-за колодца вдруг выскочили четверо мужчин, трое из которых, обгоняя друг друга, бросились с лежащему на песке русскому, а четвертый, убедившись, что там и сами разберутся, поспешил присоединиться к группе разминирования.

– У нас пять минут и Тегеранская схема. – Поднял на него глаза командир саперов.

Тегеранской схемой называли одну из самых сложных комбинация проводов, распутать которую могли считанные специалисты в саперном деле, которых во всем мире можно было пересчитать по пальцам одной руки. И на первом месте стоял тот, кто сейчас склонился над торчащей между ног Введенского коробкой.

– Вагон времени. – Спокойно ответил командир «аллигаторов» и с полной уверенностью в правильности своих действий, поднес ко рту рацию. – Темновато, мальчики. Дайте-ка огня.

– Да не вопрос, Сокол! – Хохотнули на том конце.

И в ту секунду, когда рухнувший на колени перед Пчелкиным Филатов осторожно поднял его голову, на шокированный взгляд друга лишь сглотнув невесть взявшийся откуда в горле ком, серость над горой вдруг озарилась вспышками рвущихся снарядов. Словно отошедшие от оцепенения, лошади бросились врассыпную.

Приняв помощь в виде протянутой Филом руки, все еще не понимая и пока даже не пытаясь, Пчелкин встал на ноги. Обернувшись, увидел удовлетворенно потирающего руки сапера, Леонидыча уже осторожно положили на песок. Тут же взгляд Вити вернулся к друзьям, и те безошибочно поняли, что, точнее, кого он ищет.

Все это время стоявшая невдалеке, то и дело всматривающаяся в потемневшие горы, Марьям вдруг, не замечая удивленно-вопросительных взглядов окруживших Пчелкина троих мужчин, подошла к нему, закрыв с четвертой, смотрящей в сторону скрывшихся джипов боевиков, стороны.

– Я же говорила, – положив руки ему на плечи, улыбнувшись, тихо и спокойно произнесла она, словно в очередной раз просто смазала его раны, а не освободила от смертельных пут, – пути Аллаха неис…

Что это было, не понял никто. Хруст ветки. Звон приклада. Первый раскат грома. Вдруг осевшую, продолжавшую улыбаться Марьям Пчелкин поймал у самой земли.

====== Глава 16. Домой. ======

Никогда еще она не рисковала так, как в это утро.

– Я в замыкающей машине. В замыкающей. – Глядя прямо в глаза, заставляя черные зрачки замереть, повторяла она остановившемуся около нее подельнику брата.

Она рисковала. Тем, что брат мог не поверить и пойти проверять ее, тем, что мог, отъехав на безопасное расстояние, остановиться, чтобы увидеть финальные кадры своего кинематографического шедевра, тем, что он решит изменить предварительно намеченный сценарий, который она услышала, едва ступила за порог дома, и предпочтет лично и гарантированно расправиться с «этими русскими», что, подобно закаленному железу, бесили его своей несгибаемость. И, как он их ни ломал, как ни пытался опустить до земли, они снова и снова поднимались, словно горы, в которые он собирался уйти вместе со своим отрядом.

Она рисковала. Своей жизнью. Ради его. Потому что только так был шанс. Но без этого риска шанса не было бы вообще. А уйти, не использовав даже призрачную возможность спасти его, робкую попытку пустить сюжет по иному сценарию, она не могла. Дождавшись, пока огни замыкающей машины скроются за барханом, Марьям вышла из-за угла дома. Медленно ступая по битому стеклу, она приближалась к лежащему на земле русскому и окружавшим его лошадям так тихо, что даже воздух вокруг нее не колыхался.

Удивление в его взгляде, смешанное с шоком и уже принятым концом, задержало ее лишь на секунду. Время не терпит, еще непонятно, что со вторым. Но сначала лошади. Она с детства обожала лошадей, они были единственными друзьями, собеседниками и разумными существами посреди окружавшего ее безумия и жестокости. А потому, привыкшие к ней, смиренно стояли, пока она, гипнотизируя их, уверенно, спокойно, но не спеша, распутывала веревки. Когда четвертая лошадь отошла, и она услышала шумный выдох его, все еще не верящего в уже не ожидаемую им свободу, из-за колодца выскочили четверо мужчин.

Обернувшись, Марьям с улыбкой смотрела, как они бегут к ним. Один, в военной форме, отделившись, поспешил к заминированном второму, возле которого тоже, словно из-под земли, выросли люди в камуфляже. А между ними и бегущими к ним тремя Марьям вдруг совершенно четко почувствовала невидимую нить, стойкую связь, выдающую в них не просто знакомых, друзей, а скорее четыре части одного целого.

Когда старший из них рухнул на колени, осторожно приподнимая голову русского, со стороны гор раздался характерный звук разрывающихся снарядов. Обернувшись на него, Марьям вдруг замерла. Серость неба то и дело озарялась вспышками смерти, на фоне кучащихся облаков кажущимися еще более яркими и сочными. Словно художник выронил из своих рук палитру, и та взлетела в небо, окрасив его, словно холст, разбрызгавшимися во все стороны красками. И среди этой какофонии звуков, вспышек и первых робких молний, она скорее почувствовала, чем увидела, уверенно вытянутый в прицеле автомат. И даже знала, чья рука держит его. Сомнения? Не сейчас. И не когда речь о нем. Не замечая удивленных взглядов окруживших его друзей, она подошла к нему.

– Я же говорила… – Она смотрела на него с улыбкой, радость, что для него все, наконец, закончилось, затмила грусть, что все закончилось и для нее. Их не было, но она была благодарна ему уже за возможность быть с ним рядом весь этот месяц. Восстав душой и сердцем против человека, своей жестокостью и беспощадностью не оставляющего выбора попавшим в его руки, за этого русского и его командира она была готова бороться пока бьётся ее сердце, среди ужаса войны познавшее любовь. – Пути Аллаха неис…

Она совсем не удивилась тому, что и остановил его тот, чья кровь текла и в ней самой. Боли не было. Сильный толчок в спину – как же это в характере Зафара – она даже не перестала улыбаться, просто чуть сильнее сжала плечи русского, но все равно удержаться не смогла. Словно в замедленной съемке видела, как военный схватил рацию, повернувшись в сторону гор и увлекая к земле стоящего ближе всех к нему высокого мужчину. Двое других бросились прикрывать своего друга, за которого она отчаянно цеплялась сейчас, но тело не слушалось ее, пальцы скользили по его рукам, ноги подкашивались, увлекая их обоих в покрывающуюся первыми каплями дождя пыль.

– Спасибо…

Она лежала на его коленях и смотрела в изрешеченное ссадинами лицо, запоминая каждую морщинку, чтобы унести с собой всю глубину его глаз, манящий плен его губ и несломленную силу его рук, что сейчас вдруг приподняли ее, прижав к себе. Она благодарила его за последнее неожиданное счастье в своей короткой жизни, за честность и искренность, за подаренное ей право любить и видеть его все эти дни. И за то, что не говорил ей сейчас бессмысленных традиционных «потерпи, все будет хорошо». Будет. Но не у них.

– Прости. – Его голос был самым дорогим подарком, что Аллах дарил ей сейчас в ее последние минуты. Он прикусил губу и… Ей показалось?

– Не надо… – Она протянула руку, коснувшись его щеки, дрожащим пальцем дотронулась уголка глаз. Нет, это не дождь.

Его друзья оставались рядом, но тактично отвернулись в пол-оборота, охраняя их неожиданно интимное прощание, но не вторгаясь в него. Плечи взрослых мужчин вдруг поникли, тяжелые вздохи, казалось, перекрывали доносящиеся до них звуки канонады, глаза слишком внимательно изучали следы все чаще опускающихся на землю капель дождя.

– Ты останешься со мной. – Не вопрос, он точно знал, что говорил сейчас, и Марьям, как и он, поняла потаенный смысл этих слов, скрытый за их внешней очевидностью и понятный только им, в какой-то степени вместе пережившим этот месяц.

– Я часть твоей судьбы, помнишь? – Она не прощалась с ним, через касающиеся его висков кончики пальцев ее сила перетекала в него, чтобы изменить его навсегда. – Как тебя зовут? – Кому-то кажущийся странным вопрос, когда счет идет на секунды. Но она должна была знать, за кого молиться перед Аллахом, кого, став ангелом с небес, отныне оберегать, где бы он ни оказался.

– Витя. – Он провел рукой по ее волосам, поправив упавшую на щеку прядь волос и пальцем невзначай коснувшись ее губ. Чувствуя себя невольным виновником ее угасающего тепла, понимая, что ни вместе, ни порознь им бы не жить спокойно на этой земле, он никак не хотел признать, что отпустить ее сейчас – лучший выход для них обоих. И для нее в первую очередь. А ему… ему все равно жить дальше с этой болью, видя чистый свет ее глаз каждый раз, как будет закрывать свои.

– Витя… – Первый хрип вырвался из нее, дышать становилось все тяжелее. Но ей не было страшно.

Марьям улыбнулась. Он был так близко от нее, что она была уверена, позволь она себе последнюю вольность, он бы не оттолкнул, подарил бы ей на прощание хотя бы одну сбывшуюся мечту. Но она слишком любила его, чтобы забрать с собой даже эту малость, что ей не принадлежала.

Пока еще теплое ее дыхание обожгло лицо, ее глаза, не моргая, смотрели на него. И Пчелкин ни на секунду не усомнился в правильности того, что делал сейчас. Не замечая слипшихся от теплой крови пальцев, он еще крепче сжал руки на ее спине, прижимая девушку к себе, и наклонился к ней.

Подари мне тепло твоих губ

И возьми мою жизнь, что сейчас

Ускользает сквозь пальцы из рук,

Чтоб остаться. С тобою. Без нас.

– Ребята проверили на земле после работы с воздуха. – Командир «аллигаторов» остановился рядом с ними, поняв все без лишних слов. – Многие в мясо. Никто не уцелел. И он в том числе.

Фотография разорванного на куски Зафара легла в руку Белова, который при виде головы с открытыми глазами да валяющейся рядом руки, все еще сжимающей автомат, испытал лишь сожаление, что кто-то другой, а не они, сделал это с нелюдем, что целый месяц измывался над их другом и его командиром. Коротко кивнув, Белов отвернулся от полковника. Краем глаза заметив аккуратно укладываемого на носилки Введенского, он вернулся к друзьям.