Текст книги "Сирийский синдром (СИ)"

Автор книги: Ольга Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Пчелкин молча кивнул, оперевшись на протянутую Введенским руку, поднялся. Последний заметил и его побледневшее лицо, и тщательно скрываемую боль. Но сидеть и ждать, когда хоть сколь-нибудь ощутимо полегчает, было для них слишком непозволительной роскошью. А потому придется идти. Судя по карте, до ближайшей деревушки было около пятнадцати километров, которые в свете украшения на ноге Вити им дай Бог преодолеть до темноты. Рана не представляла опасности, самое главное было добраться до места, где можно будет спокойно переночевать.

Оставлять парашют в ветвях было крайне нежелательно, но и достать почти нереально. Проблему по-своему решил очередной, особенно сильный порыв ветра, который вырвал его из объятий хвойных иголок и унес вниз в бесконечность обрыва.

– Главное, чтобы до курдов не долетел. – Хмуро произнес Пчелкин, понимая, что, если боевики найдут парашют, то тут же начнут обыски близлежащих территорий, и двое мужчин, один из которых с поврежденной ногой, невольно вызовут вопросы.

– Нам главное переночевать и переодеться, – бросив на него взгляд, Введенский сразу понял причину набежавших на лицо Вити тучек, – чтобы утром двинуться дальше. Пару дней посидишь на обезболивающих, потом уже не должно беспокоить.

Кивнув, Пчелкин двинулся в сторону хребта. Судя по карте, если идти вдоль склона гор, можно выйти как раз к нужной им деревушке. Отказавшись от помощи Введенского, он старался не отставать от него, благо, тот так умело перевязал ногу, что рана напоминала о себе, лишь когда Пчелкин либо соскальзывал с очередной коряги, либо поднимал ногу, чтобы подняться на уступ. За все время пути остановившись всего лишь раз, чтобы он мог выпить первую таблетку обезболивающего, они увидели покосившиеся домики в тот момент, когда солнце коснулось своим оранжевым колесом горизонта. Если за прошедший день ничего кардинального не произошло, то эта деревушка должна была быть под контролем правительственных войск. В чем их убедил развевающийся на одном из домов красно-бело-черный с двумя зелеными звездами флаг.

– Располагайтесь, отдыхайте, – не задавая лишних вопросов, лишь услышав русскую речь, на таком же достаточно хорошем русском ответил им открывший двери мужчина средних лет с длинной бородкой, – я распоряжусь приготовить вам поесть. И Фатима посмотрит рану. Она врач, когда-то была главным ординатором центральной больницы Ракки до того, как его заняли боевики.

Русских простые жители Сирии любили так же сильно, как оппозиция и подконтрольные ей боевики ненавидели. Прекрасно понимая, что ждало бы ребят, попади они в руки курдов, старейшина деревни считал своим долгом помочь им. Поэтому поторопил свою жену Фатиму, попросив хорошенько посмотреть рану и обработать так, чтобы к утру она позволила русскому спокойно передвигаться. А сам, с тревогой вглядываясь в стремительно темнеющее небо, молился лишь о том, чтобы в эту ночь курды не решили предпринять очередную попытку что-нибудь поиметь с их и так обескровленной деревни.

А в ста километрах от него один из трех черных джипов, рассекающих песчаные просторы, резко затормозил в тот миг, когда фары выхватили белое пятно на фоне бесконечно желтого песка. Выскочивший из него молодой курд сразу узнал в обрывках парусиновой ткани еще совсем недавно целый парашют. Брошенные подоспевшему второму боевику короткие фразы, кивки головы и прищурено всматривающиеся в сторону возвышающихся хребтов глаза не предвещали ничего хорошего для владельца этой находки. Ибо курды прекрасно знали парашюты войск НАТО и сразу поняли, что этот принадлежит представителям совсем другого участника происходящих на их земле событий.

«Russian rаt…»* – Подобно шипению змеи прозвучали в ночной тишине слова.

Бесконечный день подходил к концу. Ольга с благодарностью улыбнулась пришедшему раньше обычного сыну, который, вместо того, чтобы привычно после уроков пойти гулять с друзьями или с Настей, сразу поспешил домой. Только взглянув на вымотанную мать, не зная, что больше является причиной ее состояния – традиционно давшая жару сестренка или отъезд отца – Кир обнял ее и, велев отдыхать, отправился на кухню. Откуда в скором времени донеслись такие слюновыделяющие запахи, перед которым не устоял бы никто. Но Ольга совершенно не хотела есть и только понимание того, что ей нужно кормить дочь, и нежелание расстраивать старающегося помочь ей сына, заставили ее взять в руки вилку.

– Съешь хотя бы салат и отбивную. – Грустно покачал головой Кир, наблюдая, как мать ковыряет картофельное пюре. То и дело всхлипывающая Вика за неимением отца мусолила ворот его футболки, но Кир совершенно не замечал этого.

– Прости, – Ольга откинулась на спинку стула, подняв на сына глаза, – я никак не могу не думать об отце. Не уверена, что мне было бы легче, скажи он мне правду, но и постоянно крутить в голове, в какое пекло его занесло в этот раз, тоже невыносимо. Немного успокаивает то, что Игорь Леонидович с ним, в этом, я думаю, он не соврал. Успокаивает и волнует одновременно, потому что, как я уже говорила, на банальную птицефабрику таких людей не посылают.

– Мы можем только верить, что все будет хорошо, и отец вернется, – прижав к себе всхлипывающую сестренку, произнес Кир, – и что наша любовь будет оберегать его, где бы он ни был.

Ольга кивнула, наколов кусок огурца, замерла с ним в руке, и тут же, бросив вилку на тарелку, снова повернулась к сыну, но не успела сказать и слова, как раздался звонок в дверь. Удивленно переглянувшись, мать и сын одновременно повернули головы к часам. Стрелка уверенно показывала одиннадцатый час.

Мысленно поражаясь крайней нетактичности столь поздних гостей, Кир все же пошел посмотреть, кого принесло, тем более, посетители не спешили уходить, настойчиво насилуя звонок. Раздавшийся из коридора голос заставил Ольгу подскочить и выбежать навстречу.

– Ну, – высокая голубоглазая блондинка заговорщицки улыбалась ей, опираясь на стену, – и где этот мохнатый хмырь? В кои-то веки попросила встретить! За безопасность страны он значит в ответе, а любимая се…

– Лизка… – Ольга бросилась блондинке на шею, прервав ее наигранное возмущение.

– Слышь, отрок, – оторопело обняв Ольгу, та повернулась к Киру, – что тут у вас происходит? И где…?

– Отец в командировке, только сегодня уехал. – Вздохнул Кир, не в силах, однако, сдержать восхищенного взгляда в сторону ворвавшейся в их оглушенную отъездом отца семью женщины, зная которую он не сомневался в крайней драматичности дальнейшего развития событий. Особенно, если та приехала с…

– Лизонька… – Ольга отпрянула от блондинки, только сейчас заметив, что намочила предательски вырвавшимися слезами настоящий шотландский кашемир.

– Тааааак… – Елизавета Алексеевна Павлова, взглянув на Ольгу, решительно достала из кармана дубленки телефон, начав набор номера, повернула голову в сторону Кира. – Завари-ка чаю, да покрепче, разговор на полночи как минимум. – Едва тот, кивнув, скрылся на кухне, как Лиза, продолжая обнимать вздрагивающую Ольгу за плечи, обратилась уже к ответившему на том конце собеседнику. – Солнце мое, сегодня заночуй в отеле, а завтра сдай ключи и приезжай к Вите домой. Его новый адрес у тебя есть? Отлично. Все, до завтра, меня сегодня не жди. Тут черт те что происходит…

Последнюю фразу Лиза произнесла, уже выключив телефон. Предварительно предупредив о своем приезде только лишь брата, она хотела устроить Ольге и племяннику сюрприз, но, похоже, ее ожидает кое-что похлеще.

*Russian rat… – русская крыса, шпион.

====== Глава 5. Каждому по роли его. ======

Пройдя в указанные старейшиной двери, Введенский и Пчелкин оказались в небольшой комнатке. Глиняные стены, покрытые непонятной застывшей субстанцией, земляной пол, укрытый видавшей виды выцветшей дорожкой да некое подобие ковра на стене – вот и все украшения более чем аскетичного жилища. Из мебели здесь присутствовали лишь невысокий столик посреди комнаты да два топчана, на один из которых Введенский помог сесть Пчелкину, на другой, возле маленького окошка, опустился сам. Не сводя глаз с бледного Вити, тем не менее, по годами выработанной привычке, бросал регулярные взгляды в зияющую темноту ночи, которая нарушалась лишь мерцанием множества звезд.

Едва Пчелкин вытянул гудящую от нагрузки ногу, облегченно прикрыв глаза, как дверь открылась, впуская невысокую женщину средних лет. Она тут же направилась к нему, присев возле топчана прямо на пол.

– А вы молодец, – повернув к Введенскому голову, произнесла она, просто бегло осмотрев рану, – все сделали верно, учитывая возможности и условия. По крайней мере, удалось избежать загрязнения раны и, как следствия, инфицирования. Но для нормального передвижения, учитывая причины вашего пребывания здесь, этого недостаточно.

Не отреагировав на пристальный взгляд Введенского, она протянула руку к небольшому подносу, что принесла с собой. Кроме двух довольно потрепанных, но чистых полотенец, все остальное Введенскому и Пчелкину казалось атрибутами колдуна, как то небольшие склянки, сосуды с непонятного цвета жидкостями и пакетики с порошками, что больше были похожи на ингредиенты для зелья, чем на лекарства. Впрочем, то, что тут же начало происходить прямо на их глазах, именно приготовление зелья и напоминало.

– Извините, – женщина протянула одно из полотенец Пчелкину, – но это вся анестезия, что я могу вам предложить. Ощущения будут малоприятные, а лишний шум лучше не поднимать.

Кивнув, Пчелкин взял полотенце из рук женщины. Каким-то внутренним чутьем и он, и, судя по поведению, сам Леонидыч доверяли и открывшему им дверь мужчине, и этой женщине, каждое действие которой, несмотря на видимую простоту и смиренность судьбе, выдавали в ней высочайшего профессионала.

– Вас я тоже попрошу пересесть, – указывая на место на топчане около Пчелкина, повернулась женщина к Введенскому, – будете держать, когда скажу.

Выполнив ее распоряжение, тот с интересом, но не вмешиваясь, наблюдал, как она смешивает порошки, разбавляя то одной жидкостью, то другой. То всматриваясь в получающийся цвет, то небольшой щепкой проверяя на густоту, она выполняла свои колдовские действия до тех пор, пока, не кивнув удовлетворенно, не отставила получившуюся смесь.

– Сейчас будет терпимо, но будьте готовы, что крайне неприятно. – Подняла она на Пчёлкина голову, поднося к ране смоченное в красно-фиолетового цвета жидкости полотенце.

Кивнув, Пчелкин облокотился о стену, плотно сжав губы. И ощутил знакомый соленый вкус крови в тот момент, когда женщина положила полотенце на рану. Не обращая внимания на то, как Пчелкин вздрагивал каждый раз, когда она касалась раны, женщина тщательно обрабатывала ее до тех пор, пока результат ее не удовлетворил.

– А теперь самое главное и самое болезненное. – Спокойно, без эмоций женщина посмотрела на обоих сидящих на топчане мужчин. Было видно, что война закалила ее, и подобное ей приходилось делать не единожды, едва ли не чаще, чем чистить зубы. Взяв в руки миску с приготовленной смесью, она замерла, ожидая, пока Пчелкин сожмет зубами полотенце, а Введенский положит руки на его плечи, крепко прижимая к стене. – Будет горячо, словно вы горите. Если вы понимаете, о чем я.

Понимал ли он? Зарычав даже сквозь стиснутые зубы, Пчелкин не только вспомнил себя в роли шашлыка более чем год назад над костром в развалинах Ховринской больницы, но и понял, что те ощущения были просто детской щекоткой по сравнению с тем, что он испытывал сейчас.

Введенскому стоило немалых усилий удерживать рефлекторно вырывающегося Витю. Понимая всю степень испытываемой им сейчас боли, он понимал и то, что без этой экзекуции он рискует потерять напарника и, даже более того, друга. Хотя… его отношение к Вите за прошедшие годы странным образом из хладнокровно делового трансформировалось даже не просто в дружеское, а почти что в отцовское, несмотря на всего десять лет разницы.

Когда женщина полностью опустошила крынку, толстым слоем нанеся смесь на рану, Пчелкину казалось, что он спекся не только снаружи, но и внутри. Тело не просто горело, полыхало.

– Сейчас закрывать рану нельзя, – поворачивая голову к Введенскому, произнесла женщина, – должно засохнуть. – Переведя взгляд на Пчёлкина, дождалась, пока он откроет глаза и посмотрит на нее более-менее осмысленно. – Если получится, лучше поспать, или хотя бы полежать. Утром я уберу образовавшуюся корку, нанесу уже просто дезинфицирующую мазь и забинтую. Мазь дам вам с собой. Три раза в день надо будет просто наносить ее на рану. Как минимум неделю не мочить. Уже через два дня боли почти не будет, через четыре вообще забудете, что что-то было.

И хотя в данный момент Пчелкину эти радужные прогнозы казались чем-то из разряда фантастики, тем не менее, он почему-то верил этой женщине. Дождавшись, пока Введенский, забрав у него полотенце, сообразит из него подобие подушки, лег на топчан, вытянув все еще пылающую ногу.

В тот же момент дверь в комнату снова открылась, впуская уже хорошо знакомого им мужчину.

– Я на всякий случай выставил охрану по периметру деревни. – Присаживаясь на столик напротив них, произнес он. – Курды то и дело наведываются к нам, несмотря на контроль территории правительственными войсками.

– Ничего не боятся? – Подал голос Введенский, пристально смотря на мужчину.

– Шуметь не шумят, а вот мародерствовать… – Мужчина усмехнулся, качая головой. – Нам же где-то раз в месяц привозят гуманитарку, в основном, кстати, из России. А шакал он везде шакал, какую шкуру на него не нацепи. Сколько их ни давим, как тараканы лезут. Видать, кто-то хорошо их из-за океана Франклином подкармливает.

– На дилетанта-обывателя вы не похожи. – С интересом рассматривая старейшину, произнес Введенский.

– Семь лет Афганистана, там и познакомился впервые с вашим парнем, – улыбнулся мужчина, несмотря на трагичность пережитого в прошлом, да и нынешней ситуации, было видно, что каждая встреча с русским солдатом радует его сердце, – участвовал в Кандагарской операции. С тех пор регулярно поддерживал отношения с некоторыми из ребят, а когда началось все это, – вздохнув, мужчина бросил взгляд в окно, где послышалось эхо разрывающихся вдалеке снарядов, – поставил себе цель помогать вашему брату, пока бьется сердце и есть силы.

Вновь открывшаяся дверь прервала его рассказ. Все та же женщина внесла все тот же поднос, но теперь на нем стояла глиняная тарелка с двумя внушительного размера лепешками, две крынки молока да несколько кусков свежезажаренного мяса.

– Нет. – Пчёлкин решительно покачал головой. Понимая, что эти люди отдают им далеко не лишний кусок хлеба, да еще, судя по всему, забили чуть ли не последнего ягненка, он не мог принять все это, несмотря на сильно подорванные силы.

– Вам еще дальше идти. – Поставив поднос на топчан, старейшина прервал открывшего было рот Пчелкина. – До Хиджура пешком почти сутки пути, большая часть по пустыне. Я бы дал вам лошадей, но последнего берберийца три дня назад курды увели, когда поняли, что больше с нас поиметь нечего, а машины давно служат лишь блокпостами на подступах к деревне. Бензин мы уже несколько месяцев не видели.

– Хиджур? – Прищурив глаз, посмотрел на старейшину Введенский. С каждым словом последнего он все больше убеждался, что тот действительно не просто в курсе происходящего, но и сам прекрасно понимает и видит все расклады.

– Самый крупный из захваченных курдами городов, – кивнул старейшина, – находится по ту сторону хребта. Там вам будет проще затеряться. Несмотря на произвол и мародерство боевиков, большинство жителей не стали покидать насиженные места. И вас с радостью приютят или дадут кусок хлеба. Хиджурцы, – усмехнулся мужчина, – так ненавидят курдов, что не в силах оказывать открытое сопротивление, готовы помогать любому, кто противостоит этим шакалам. Там, кстати, у вас есть шансы найти более быстрый транспорт, чем собственные ноги.

Кивнув, Введенский взял одну из лепешек, вторую решительно вложил в руку Пчелкину. Понимая, что, как ни крути, старейшина прав, тот, вздохнув, принял как ее, так и протянутый следом кусок мяса. Свежее, еще теплое козье молоко, благодарно проследовало следом за хлебом и мясом.

– Сейчас отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь. Думаю, Фатима сказала вам о необходимости до утра сохранять покой и по возможности поспать. Я разбужу вас еще затемно, надо успеть проводить вас до барханов до того, как солнце встанет. Незачем добровольно изображать мишени для РПГ курдов.

Проводив старейшину взглядом, едва за ним закрылась дверь, Введенский посмотрел на Пчелкина. Да, тому отдых был жизненно необходим в прямом смысле этого слова.

– Давай поспи. – Спеша пресечь на корню возможное возмущение Вити, Введенский сжал его руку. – Тебе завтра силы понадобятся. Нам надо любой ценой дойти до Хиджура и желательно найти там ночлег. А привлекать внимание курдов твоим бледным цветом лица думаю лучше не стоит. Так что считай, что спать – это приказ.

Пчелкин молча кивнул и закрыл глаза. На всякий случай положив пистолет поудобнее, Введенский какое-то время наблюдал за Витей, прислушиваясь к его дыханию, но в конце концов, и его глаза закрылись сами собой. «На новом месте приснись солдату невеста» – улыбнувшись, вспомнил он старую, еще армейскую, шутку. И ведь действительно, приснилась… Улыбка не покидала губы матерого офицера, которому снился дом и любимая жена Маша, запускающая свои тоненькие пальчики в его колючую седину.

И такие же нежные пальчики снились Пчелкину, и теплые губы, вкус которых он взял с собой, и глаза, что стояли сейчас перед ним, умоляя вернуться. Во сне он даже протянул руку, чтобы вытереть проступившие в уголках капельки влаги.

«Не плачь…»

– Не плакать. – Лиза решительно остановила готовую уже в который раз разрыдаться Ольгу. Из ее сбивчивого рассказа, периодически разбавляемого более разумными комментариями Кира, она поняла главное: любимый братец снова нашел приключение на свою пятую точку.

Признаться, когда Витя не встретил ее в Шереметьево, как они договаривались еще месяц назад, когда стало известно, что ее посылают в Москву на всемирный правовой форум как представителя Верховного Суда Канады, она даже не расстроилась, если не сказать больше: была готова к этому. Зная характер работы брата, а Лиза была единственным человеком, которому Витя открылся в далеком 91-ом, когда принял предложение Введенского, даже родителям ничего не сказал, а ей доверился, она понимала, может произойти все что угодно, что изменит его планы против его воли. Все эти двадцать пять лет, несмотря на разделяющие их десятки тысяч километров, они умудрялись сохранять ту теплоту и эмоциональную близость отношений, что зачастую не свойственна живущим бок о бок родственникам. Вот что значит «банда», как коротко окрестили их еще в те времена Саша, Валера и Кос.

Кос… Лиза невольно вздохнула, непривычно для нее этой двадцатипятилетней закалки, дрогнуло сердце, холеные пальчики с строгим классическим маникюром нервно теребили маленькое простенькое колечко с небольшим стеклянным вкраплением. Лиза невольно улыбнулась, вспомнив как двадцатилетний Кос гордо протянул ей его, сияя словно начищенный самовар. И Лиза прекрасно понимала и всю важность момента, и ценность этого подарка, позволить себе который по тем временам мог далеко не каждый. Это потом по долетавшим до нее слухам – а обрубить концы полностью она так и не смогла – Холмогоров швырял деньгами направо и налево, образумившись лишь годам к тридцати пяти, а знойным летом 89-ого… Даже Витя тогда понимающе кивнул, увидев на ее руке колечко. Витя… Ворвавшееся из прошлого воспоминание о брате заставило Лизу пока что отодвинуть на задворки сознания мысли о Космосе. Сначала надо разобраться, что довело Ольгу до такого состояния, и куда мог отправиться Витя, что его командировка засекречена не хуже паролей к сейфам Центрального Банка.

– Мать, если так пойдет дальше, аптеки района сделают годовую выручку на успокоительных. – Бросив опустевшую упаковку на стол, Лиза протянула Ольге незнамо какую по счету чашку чая. – Если отбросить эмоции, ну, уж постарайся, хотя чтобы ты и без эмоций, когда речь идет об этом мохнатом недоразумении... – вздохнула Лиза, бросив взгляд на вздрогнувшую Ольгу, – какие реальные причины разводить тут Ниагарский водопад?

– Я чувствую… – прошептала Ольга.

Логично. И главное, не возразишь. Да, Пчелкин, вот в своём репертуаре. Свалил на передовую, а ты, Лизок, отдувайся в тылу. Слава Богу, хоть Кир, кажется, адекватно воспринимает происходящее и реагирует на полностью растворившуюся в прострации мать. Бросив короткий взгляд на племянника, Лиза ухватила за хвост залетевшую в голову мысль, крепко держа ее, чтобы не вырвалась, пока она пытается привести Ольгу в состояние, достаточное хотя бы для того, чтобы получить осознанные ответы на свои вопросы.

– Это, конечно, супер, а что-нибудь более осязаемое? – подперев голову рукой, свободной от удерживания мысли, Лизок подняла взгляд на сноху.

Ольга разжала кулачок, протянув ощутимо помятый листочек. Скользнув взглядом по записке, Лиза снова посмотрела на Ольгу.

– Я не сошла с ума, не надо так на меня смотреть. – Ольга впервые с момента ее приезда посмотрела на Лизу вполне осознанным взглядом. – И не тебе мне объяснять, что Витя скорее себя съест изнутри, чем скажет мне, если отправляется в пекло.

– Дело не только в этом, – согласно кивнула Лиза, – и не тебе мне объяснять, что есть вещи, которые он просто не мог тебе сказать, даже если бы хотел.

– Я все прекрасно понимаю и понимала с того самого дня, как мы с ним фактически вместе подписали тот Приказ. – Ольга поднялась с кресла, в котором сидела все это время, и подошла к комоду, взяв в руки стоявшую там фотографию с выписки Вики из роддома, провела рукой по Витиному лицу. – Но это понимание не лишило меня тревоги за него каждый раз, когда он уезжает неизвестно куда. В мире столько горячих точек! – Повернувшись к сидящей на диване Лизе, она прижала фотографию к груди. – И нам могут даже не сказать, какая из них забрала его у нас навсегда! Взять ту же Сирию! Сколько нам не договаривают? И то только то, что касается простых ребят, а такие, как…

– И что? Что изменится, если ты будешь знать, где он? Тебя что, пустят потом цветочки на могилку положить? Да ты вообще никогда не узнаешь даже, где эта самая могилка! – Лиза знала, что ее слова сейчас хлещут, словно пощёчины по щекам, ей самой было до тошноты невыносимо думать об этом, но изводящая себя Ольга уж точно ничем не могла сейчас помочь Вите, а вот навредить себе и семимесячной дочери. – Он сейчас там, где выбрал сам, делает то, что выбрал сам! А ты должна делать то, что должна! Ждать! И заботиться о том, кто зависит от тебя.

Требовательный голос этого самого кого-то тут же послышался из спальни. Вздрогнув, уж не зная, от чего больше – от Лизкиных слов или от плача дочери – Ольга замерла, в воцарившейся звенящей тишине молча повернулась к комоду, поставив фотографию обратно. Скользнув по ней рукой, перешла на комод, провела по краю до самого конца.

– Я, пожалуй, спать… – Прошептал Кир, поднимаясь из другого кресла, в котором все это время наблюдал за матерью и теткой, в некоторые моменты боясь даже дышать.

– Надеюсь, ты хорошо его вещи спрятал?

Кир замер в дверях, не оборачиваясь, сглотнул вставший в горле ком, и, не сказав ни слова, исчез в полумраке коридора.

– Твою мать, Витя Пчелкин, – убедившись, что ее предположение совпало с реальностью, решив, что, как и ее любимая героиня, она подумает об этом завтра, Лиза поднялась с дивана и подошла к комоду, взяв в руки фотографию, внимательно посмотрела на брата, – только попробуй не вернуться.

– Ну, дальше сами.

За огромные барханы высотой чуть ли не в человеческий рост они зашли как раз в тот момент, когда на востоке показались первые робкие пока еще лучи солнца. Но Пчелкин с Введенским не хуже старейшины знали, что на этой земле, полной контрастов, все меняется молниеносно. Зыбучие пески резко переходят в непроходимые кустарники, а минуту назад стыдливо подсматривающее за ранними «пташками» солнце уже палит безжалостно во все стороны. Но на удивление и первое, и второе сейчас было им на руку.

– Пока солнце не в зените, вам надо уйти как можно дальше. Сейчас оно слепит курдам в глаза, даже если вас заметят, снять не смогут. Но имейте в виду, боевики могут вам встретиться на всем протяжении пути, поэтому держитесь кустарников, в них проще затеряться, чем в барханах. Воды вам должно хватить. И не забывайте про мазь.

При последних словах старейшина повернулся к Пчелкину. Посреди ночи Фатиме пришлось сбивать вдруг поднявшуюся почти до сорока температуру подручными средствами, и даже разбуженный старейшиной Введенский был готов разрешить использовать любые колдовские снадобья, лишь бы был результат. А потому, когда проснувшийся утром Пчелкин совершенно спокойно встал, то был крайне удивлен внезапным порывом командира крепко обнять его.

– Удачи. – Старейшина по очереди пожал протянутые ему руки.

– Спасибо. – Введенский лишь кивнул, понимая, что как они с Витей успели стать для него с женой родными, так и война этих людей стала их войной.

– Храни вас Аллах. – Прошептал старейшина, едва две мужские фигуры скрылись за барханом.

Каким-то внутренним чутьем он почувствовал, что помощь всевышнего еще не раз понадобится этим людям, но он не знал, что за ними с противоположной от слепящего в глаза солнца стороны все это время наблюдал один из жителей деревни, успевший даже несколько раз нажать на кнопку фотоаппарата. Чтобы, едва песок засыплет следы старейшины, выйти из своего укрытия.

– Они направляются в Хиджур. Двое. Русские. Один с раненой ногой. Имен не знаю, портреты вам сейчас вышлю.

Нажав «отбой», он дождался, пока телефон мигнет о благополучной доставке сообщения, тут же стер и фотографии, и номер адресата, и как ни в чем не бывало направился в сторону деревни.

====== Глава 6. Не по приказу. ======

К Хиджуру они подошли как раз к вечеру, только следующего дня. Введенский устроил Пчелкину конкретный промыв мозгов, когда увидел насквозь пропитавшуюся кровью повязку. «Какого хуя!?» – было самым мягким из прозвучавших от него выражений. Понимая, что вынужденная задержка повлечет за собой ощутимо меньше последствий, чем ненужное геройство, Введенский принял решение остановиться на привал, благо вдали у линии горизонта они увидели нечто, похожее на холмы. Карта и компас в один голос утверждали, что это обратная сторона хребта, а значит, больше половины дороги позади.

Пчелкин открыл было рот, чтобы предложить все-таки пойти дальше, останавливаться, чтобы выиграть каких-то несколько часов ему казалось нелогичным, но Введенский тут же пресек его инициативу, сказав, что репатриация нынче удовольствие дорогое, да и выжить среди курдов, чтобы потом почить от рук Пчелкиных друзей, было бы, как минимум, обидно. Обнаруженная в хребте пещера с бьющим внутри нее ключом с чистейшей колодезной водой послужила последним аргументом, после которого Пчелкин смиренно сдался.

– Что-то ты совсем от рук отбился. – Нахмурился Введенский, когда Пчелкин попытался отказаться от протянутого куска последней из тех трех лепешек, что им с собой положила Фатима. Нынешняя остановка не входила в их первоначальные планы, а потому запасы еды исчислялись половиной лепешки и одной на двоих банкой тушенки. Последняя, к слову, крайне аппетитно уже попахивала со стороны небольшого разведенного Введенским недалеко от ключа костра.

– А как же незыблемое правило все делить по-честному? – Усмехнулся Пчелкин, завязывая бинт после очередного нанесения мази. Снадобье Фатимы было воистину волшебным, и уже поставило бы его на ноги, если бы он не «выебывался», как красноречиво выразился Введенский, едва увидел рану после снятия окровавленного бинта.

– А это разве не по-честному? – Удивленно приподнял бровь Введенский, присев на корточки и проверяя плотность повязки. Нет, он не нянчится с Пчелкиным, он просто заботится о раненом напарнике, с которым они по сути еще даже не приступили к поставленной задаче. Хотя, даже если и нянчится, то что?

– По-честному, – прислонившись спиной к стене пещеры, Пчелкин оценивающе осмотрел лежащий на огромном листке какого-то куста кусок лепёшки, перевел усмехающиеся глаза на командира, державшего в руке меньший раза в три, – это в нашем случае пополам.

– У меня всегда было плохо с математикой. – Усмехнулся, вставая, Введенский и отправился за мясом к костру.

Весь остаток дня они просто сидели, смотря на играющие бликами на стене всполохи костра, и говорили о такой разной погоде здесь и в Москве, о том, что он, Пчелкин, в кутерьме последних дней забыл переоформить доверенность на Ольгу, а значит, та не сможет пройти техосмотр, на что Введенский успокоил его тем, что он вообще, считай, учудил, заказав на День Рождения Маши новую машину для нее, но за каким-то фигом оформил все первоначальные документы на себя. О том, что и техосмотр, и день рождения, и многое другое может стать для них и их родных бессмысленным, если они не вернуться, предпочитали не говорить.

Брошенный после очередного сопротивления Пчелкина жребий определил, однако, именно его дежурить первую половину ночи. Сказав, что он мухлевал, и пообещав сразу по возвращении в Москву заняться его поведением, Введенский расположился на расстеленных прямо у костра куртках, подложив один из рюкзаков под голову.

Сам же Пчелкин, засунув пистолет за пояс, какое-то время наблюдал за, казалось бы, крепко спящим командиром, прекрасно зная, что ровно в полночь у того сработают фантастически точные внутренние часы. А пока можно, присев у самого входа в пещеру и подняв голову в сверкающее звездами ясное ночное небо, посылать за десятки тысяч километров отсюда ниточки своей любви той, что сейчас, не в силах сдержать слез, беззвучно сжимает зубами подушку, боясь разбудить тревожно спящую дочь. Пчёлкину казалось, что он даже отсюда чувствует захватившую в свой плен его семью тревогу.

Вдруг, словно метеорит, пронзившее его память воспоминание одновременно заставило его нелестно высказаться о себе, любимом, но в то же время улыбнуться от осознания того, что в этот непростой период его семья будет в надежных руках. И не только подросшего Кира, но и…

– Лизка, снова вся надежда на тебя… – Сказал Пчелкин ярко вспыхнувшей в небе звезде.

«Каким ты был, таким ты и остался…» – пропело радио вот уже почти десять минут безрезультатно рыскающей в поисках нормального кофе Елизавете.

– Вот уж не в бровь, а в глаз. – Вздохнула та, обреченно доставая початую банку растворимого. Бессонная, вымотавшая беснующимся в голове роем мыслей, ночь требовала нормального, человеческого «допинга».