Текст книги "Девочка на холме"

Автор книги: Ольга Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Глава вторая. «Знакомство» со Шварцем

Проснулась я от светившего в глаза яркого солнца. Как оказалось, заснула я прямо в одежде, но дядя, видимо, ночью заходил ко мне, потому что сверху я была накрыта теплым клетчатым пледом. Взглянув на тикающий на столе старомодный металлический будильник, я к своему ужасу поняла, что сейчас всего лишь шесть часов утра. В Мельбурне меня в такое время и танком не поднимешь.

Но делать было нечего: спать больше не хотелось, а я не держала во рту ни крошки со вчерашнего вечера.

Я поднялась с кровати и кинула мимолетный взгляд на разбросанные по полу фотографии. Прошло совсем немного времени, но мне было уже гораздо проще воспринимать существование этих обличительных снимков. Собрав все фотографии в кучу, я кинула их в стоящую тут же мусорную корзину для бумаг. Счастливой дороги, Стеф.

Затем я вытащила из сумочки телефон и включила его, опасаясь увидеть несколько разгневанных сообщений от Ллевелин или даже от отца. Но во «входящих» была всего лишь одна смска от Роджера:

«Большой Эл Сходит с ума. Позвони ей, пока не поздно. Родж.»

Ллевелин между нами в шутку звалась «Большой Эл», но я и без этого понимала, что от мачехи мне еще достанется.

Я набрала номер и, выжидательно постукивая голой пяткой по холодному деревянному полу, принялась задумчиво кусать губу в преддверие новой сцены со стороны Ллевелин Макэндорс.

Но вместо этого я услышала в трубке приветливый голос:

– Доброе утро, солнышко, как спалось?

– С-спасибо, Ллевелин, ничего, – заикаясь, ответила я, не веря своим ушам.

– Как тебе Мак-Марри? Я уже сто лет в этом захолустье не была.

А сколько тебе тогда лет? – так и подмывало спросить меня, но я, к собственной гордости, сдержалась.

– Отлично, – вместо этого ответила я и покосилась в сторону окна. На карнизе сидела крохотная птичка с черным тельцем и белыми брюшком и хохолком. Птичка задумчиво наклонила голову набок и забавно прыгала вдоль карниза как заведенная. Я едва сдерживала себя, чтобы не рассмеяться.

– Брат хочет с тобой поговорить, – с напускной лаской пробормотала Ллевелин. Видимо, ее запас «доброй мачехи» был уже на исходе.

В трубке послышался знакомый смех.

– Хей, Джинни, как развалюха дяди Рея? Еще работает?

– Роджер, что ты сделал с моей мачехой? – сказала я, смеясь. Птичка на карнизе в этот момент начала выделывать просто-таки невероятные кульбиты.

– Понимаешь, она очень жалеет о том, что ты уехала, и теперь ей придется самой готовить ужин и убивать свой маникюр. – Брата было не изменить.

На заднем фоне послышались крики внимавшей каждому слову Роджера Ллевелин. Спустя несколько секунд в трубке вновь послышалось учащенное дыхание мачехи. По-видимому, только что там произошла битва века за обладание телефоном, которую, безусловно, выиграла Ллевелин Макэндорс.

– Я тебе перезвоню, солнышко, – сказала тяжело дышащая Ллевелин и прибавила, – Папа передает тебе привет. – И отключилась.

Не медля ни секунды, я бросила телефон на помятую кровать (зато не надо стелить, подумала я про себя) и кинулась искать лежащий в одном из чемоданов фотоаппарат, боясь упустить танцующую свой сумасшедший танец на карнизе птичку. На пол посыпалась одежда, обувь и всякая личная мелочь вроде маленького кубка в виде уменьшенного подобия глобуса за победу на олимпиаде по биологии в прошлом году. Я перерыла уже все вещи, и, когда почти отчаялась и подумала, что, наверное, забыла фотоаппарат в Мельбурне, то обнаружила его под слоем сменного белья.

Четыре дюйма в длине и три с половиной в ширине – перед объективом этого чуда благоговела даже Стеф, хотя ее, казалось, ничем было не удивить. Она не разбиралась в фотоаппаратах, о чем прямо и заявляла, но при этом прибавляла, что мой – самый крутой из всех, что она когда-либо видела.

Схватив камеру, я со скоростью молнии подлетела поближе к окну, стараясь при этом не спугнуть странную пташку. Мне повезло, что окно было чуть приоткрыто, и я осторожно просунула объектив в щель. Забавная пташка, по-видимому, моего присутствия и вовсе не замечала.

Чтобы не испугать маленькое существо, я отключила вспышку и сделала несколько первых кадров. Как же давно я не фотографировала просто так, не снимая сотую позу неподражаемой Стеф! Когда я стала в уме перебирать оставленный дома архив напечатанных фотографий, то к своему ужасу осознала, что он практически полностью состоит из изображений моей подруги.

Внезапно совершенно некстати закончились кадры, и, испуганная звуком перематывающейся пленки, пташка наконец вспорхнула и улетела. В этот момент я пожалела, что так ненавижу цифровые фотоаппараты, оставаясь сторонницей старых добрых вариантов. Когда-то отец предлагал мне купить какое-то из последних чудес техники, но я наотрез отказалась.

Уставшая от утренней фотоохоты, я положила фотоаппарат на комод и вышла из комнаты, стараясь не смотреть на раскиданные по полу вещи и убеждая себя, что с этим разберусь немного попозже.

Когда я спустилась в кухню, то там уже стоял пряный запах яичницы «От дяди Рея»: много разной зелени и очень много сыра поверх. Я просто обожала его стряпню!

Заметив меня, дядя Рей приветливо взмахнул рукой и улыбнулся, а затем вернулся к своему тертому пармезану. Я знала, что вскоре мне придется разделять с ним готовку напополам, но предпочитала как можно дольше понежиться в безделье. Не то чтобы я так не любила готовить – просто когда это твоя обязанность, это очень сильно утомляет.

Продефилировав по кухне, я плюхнулась на один из деревянных с стульев мягкой клетчатой подкладкой и, положив голову на сложенные на столе руки, принялась делать вид, что усердно разглядываю кухонные варианты постеров «Настоящего ковбоя».

– Ты так быстро заснула вчера, – сказал дядя Рей, добавляя огня под сковородой.

– Устала, наверное, – как можно более безразличным тоном ответила я и для пущего эффекта пожала плечами.

Но дядя не мог так просто мне поверить. Он повернулся в мою сторону, замер и вопросительно приподнял брови.

– Правда?

– Дядя Рей, меня укачивает в твоей машине, – оправдывалась я. – Три часа езды на твоем Шевроле после того, как ты забрал меня с вокзала в Брокен-Хилле. Чего ты хочешь от моего протестующего организма?

На самом деле меня начало укачивать только в самом конце пути, но я же должна была как-то объяснить тот факт, что заснула, даже не раздевшись, а на полу валялись измятые фотографии.

Но на этот раз он, как мне показалось, поверил и вновь отвернулся к сковородке, продолжая колдовать над нашим с ним завтраком.

Пока готовился знаменитый омлет «От дяди Рея», я успела снова ненадолго задремать, лежа головой на столе. Заставил меня очнуться резко ударивший в нос запах пряностей и плавленного пармезана.

– Ммм… – пробормотала я, мечтательно потянув носом. Только теперь я осознавала масштабы своего голода. Да я готова была лошадь проглотить, честное слово!

Обычно я ела не так много, правда. Но на природе на меня всегда нападал просто зверский аппетит. Интересно, сколько стоунов я прибавлю после первых нескольких недель пребывания на ферме?

Краем глаза я наблюдала за сидевшим напротив дядей, который к своей порции даже не прикоснулся. Он просто смотрел, как я уплетаю свой завтрак за обе щеки, отчего я почувствовала себя немного не в своей тарелке.

– Я хотел сказать тебе, Джинджер… – внезапно начал дядя Рей подозрительно серьезным тоном. Что ж, вряд ли он хотел сказать мне что-то забавное.

Сделав над собой усилие и с шумом проглотив последний кусок омлета, я отложила вилку в сторону и, лениво подперев голову рукой, приготовилась слушать.

– Просто… Я насчет учебы, – продолжал он. – Я хотел сказать, что, если я не буду гнобить тебя из-за оценок, то это не значит, что ты не должна учиться.

Я не выдержала и издала громкий смешок. Когда я жила в Мельбурне, Ллевелин Макэндорс считала своим долгом контролировать мои школьные результаты, а также мою посещаемость в целом. Единственная положительная сторона вопроса состояла в том, что я и не стремилась прогуливать занятия, хотя очень и очень редко мне хотелось сделать это назло мачехе.

– Не парься, дядя Рей. Если что, Ллевелин будет контролировать меня из дома, а она любит давать мне пинок под зад при каждом удобном случае.

После моих слов дядя заметно расслабился и тоже начал улыбаться. По-видимому, вопрос моей учебы его волновал уже довольно-таки давно. Спустя несколько секунд дядя тоже взял вилку и начал завтракать. Ел он осторожно, не торопясь, и, глядя на него, мне показалось, что это я со своими невежественными манерами приехала из глухой провинции.

Извиняюще откашлявшись, я осторожно вылезла из-за стола и, захватив со столешницы маленькую стеклянную бутылочку свежего молока, спросила у дяди Рея, могу ли я прогуляться по территории фермы.

– Конечно, Джинджер, я же не держу тебя в четырех стенах.

«Джинни. Меня зовут Джинни», – пробормотала я еле слышно и, толкнув дверь, вышла на улицу.

Я уже и забыла, каково это, когда листва в конце сентября еще зеленая, а почва еще такая теплая, что смело можно ступать по ней босиком. В Мельбурне, наверное, сейчас промозгло и дождливо, и люди носят как минимум плащи с поднятыми воротниками. Здесь же мне было даже немного жарко, несмотря на то, что я была в футболке и джинсах.

Вдалеке показалась тоненькая фигурка Дэйзи – в Мак-Марри она чемпионка на лошадиных скачках уже пять лет подряд, хотя с утра она предпочитает кататься на велосипеде, а не на лошади, и заодно развозит почту и газеты. Дэйзи я бы не спутала ни с кем: у нее была мания на высокие конские хвосты и черную одежду, а свои наезднические сапоги она вообще снимала только летом.

Приблизившись к оградке, Дейзи грациозным прыжком соскочила со своего железного коня и, облокотившись на него, посмотрела на меня с удивлением, а затем помахала мне рукой.

– Эй, Джинни! – приветливо крикнула мне она, жестом подзывая подойти к ней.

Приблизившись к девушке, я поняла, что она все же немного изменилась с прошлого Рождества: немного ссутулившаяся спина, усталая улыбка на лице и слегка округлившийся живот. Дейзи была беременна.

Мы обнялись и, розовощекая девушка, широко улыбнувшись, поинтересовалась:

– Сейчас же не Рождество, Джинни, что ты делаешь в Мак-Марри?

– Ну… – Я специально замялась, чтобы увеличить удивление Дейзи. – Я приехала надолго.

– Надолго? – переспросила она, хотя по ее задумчивому взгляду я поняла, что она уже сложила два и два. – Надолго – это как? Очень надолго?

– Очень и очень надолго, – улыбаясь, ответила я и едва не оглохла от того, с какой громкостью Дейзи начала визжать.

– Эй! – закричала она. – Так ты к нам насовсем?!

– Если можно так сказать…

Но я не успела договорить, и Дейзи вновь обхватила меня за плечи, что было силы стиснув в своих объятьях. Когда же она от меня оторвалась, то я уже еле держалась на ногах.

– Больше не делай так, Дейзи, – полушутливо-полусерьезно попросила я ее, и она тут же согласно закивала. – А ты… – Я бросила взгляд на ее округлившийся живот. – Теперь больше не катаешься?

Она покачала головой, и я расстроенно поджала губы.

– А я так хотела, чтобы ты наконец научила меня.

– Ну, я думаю, это-то мы можем устроить, – с каким-то слишком сильным энтузиазмом заявила Дейзи, и я даже немного испугалась ее настроя. Интересно, это все беременность на нее так влияет? – Как насчет субботы?

– С удовольствием. Только, Дэйзи… – замямлила я. Мне было немного стыдно вслух говорить о том, что я уже сотню раз пыталась научиться, но страх все равно брал верх. В городе фермеров неумение ездить верхом приравнивалось к государственному преступлению. Здесь детей учили кататься на лошадях, едва они начинали ходить. – Я не очень-то хорошо…

Дейзи перебила меня на полуслове:

– Да не волнуйся ты так, Джинни! После такого тренера как я ты уже сразу сможешь участвовать в скачках! – Она говорила так убедительно и так широко при этом улыбалась, что я волей-неволей представила себя победительницей, держащей в руках маленькую призовую золотую чашу и обнимающую светящуюся от счастья Дэйзи. Но картина быстро испарилась: я понимала, что если я не научилась ездить верхом за столько лет, то сейчас уже вряд ли что-то изменится. Хотя Дейзи – действительно волшебный тренер, это я знала точно.

– Ну, тогда договорились, – улыбнулась Дейзи и, несмотря на свою кажущуюся на первый взгляд неуклюжесть, ловко вскочила обратно на велосипед и бросила мне свежую газету из бледно-желтой бумаги. Что уж говорить о том, что газету я едва поймала.

Затем Дейзи нажала на педали, и уже через мгновение я видела в отдалении только черный виляющий силуэт.

Тяжело вздохнув, я посмотрела на одинокую бутыль с молоком, зажатую в руке, и, немного подумав, оставила ее около оградки. Дарси – большой ленивый кот дяди Рея – любил здесь прогуливаться, и, возможно, молоко достанется именно ему, а не соседским котам.

Я в последний раз оглянулась на исчезающую с горизонта Дэйзи. Она была такой милой, такой простой. Такой же, как и все жители Мак-Марри. В них никогда не было какого-то желания выпендриться, показать себя лучше, чем они были. Здесь каждый из обитателей этого маленького городка тот, кем он является на самом деле. Если ты плохой шериф, то ты плохой шериф целиком и полностью, до самого конца. Непоколебимый, смелый, жестокий. Если же ты Джинни… Да, временами я просто неудачница.

За размышлениями я и не заметила, как направила свои стопы в сторону конюшни. Наверное, это единственное место, где можно привести свои мысли в порядок. Что-то вроде местной церкви. Отличие лишь в том, что лошади тебя слушают и даже, кажется, понимают. В такие моменты как сейчас я иногда жалею о том, что так и не научилась ездить верхом.

В конюшне стоял сладковатый запах сена и терпкий, немного своеобразный аромат лошадей. Подрагивая ногами и фырча, лошади принялись выделываться передо мной, поднимая и опуская голову, переминаясь с ноги на ногу и даже временами задорно помахивая хвостом.

Конюшня была разделена на довольно-таки просторные стойла, и на каждом стойле висела медная табличка с именем и возрастом животного – остальные же данные – вроде каких-то особенностей характера или каких-то заболеваний – дописывались вручную и прикреплялись под табличкой.

В самом первом стойле находилась белая в яблоках лошадь и ее маленький жеребенок, по расцветке бывший немного темнее, чем его мать. И, едва взглянув на табличку с именем, я мысленно хлопнула себя по лбу. Берил! Конечно же, Берил! Вот о ком дядя говорил тогда в машине, когда сказал, что Берил родила. И как я могла быть такой глупой?

В общей сложности у дяди теперь было одиннадцать лошадей, включая старого Сникета, про которого дядя каждый год говорит одно и то же: «Помирает, наверное, уже. Хороший был конь». Но шли годы, а Сникет все такой же: с черными грустными глазами, неподвижный. Когда смотришь на него, то сразу проникаешься к коню нежностью. Дядя говорил, что, когда он сам был еще молод, он выиграл свои первые скачки именно верхом на Сникете.

Я осторожно похлопала лошадь по мягкому ворсистому носу, отчего та едва слышно фыркнула, и направилась в глубь конюшни, лениво изучая знакомые с детства таблички. Остановилась я только у нового для меня имени. Двенадцатая лошадь, о которой дядя почему-то умолчал.

Табличка гласила: «Шварц Октобр а Деми». Буквы были свежими, незапыленными и, видимо, выбиты были совсем недавно, но не это меня поразило. Открыв от удивления рот, я восторженно уставилась на лошадь.

Это была самая прекрасная лошадь, которую мне доводилось видеть в своей жизни. Конечно, я ничего не понимала в лошадиных родословных, но этот конь явно обладал родственниками с безупречной кровью. Шварц был черного, иссиня-черного, самого настоящего крепкого черного цвета, и цвет этот был таким благородным, глубоким, что, глядя на лошадь, у меня перехватывало дыхание. Идеально расчесанная грива, изящные черты морды и глаза… Черные, живые глаза. Казалось, лошадь смотрела на меня с точно таким же любопытством, каким и я на нее, но во взгляде Шварца было только благородство. Неиссякаемое, бесконечное благородство.

Конь не жевал бесперебойно сено, как это делали остальные, а если и схватывал травинки, то делал это невероятно грациозно. Так, как будто перед ним было изысканное дорогое блюдо, а не простой пучок соломы.

Я буквально прилипла лицом к решетке, отделяющей меня от Шварца, и с замиранием сердца следила за каждым плавным движением лошади, а она, поверьте мне, двигалась великолепно. Плавные, редкие шаги. Казалось, как будто конь состоял из чего-то невесомого, воздушного, но одновременно в нем был какой-то стержень.

Внезапно конь резко дернулся к ограде, и я едва успела отпрянуть. Ноздри у Шварца раздувались, и даже не зная психологии поведения этих животных, я поняла, что лошадь была в ярости. Но и в своем гневе она выглядела поистине прекрасной.

Позади послышались чьи-то быстрые шаги, а затем я услышала крик:

– Джинджер, отойди от стойла!

Хорошо, что я успела сделать еще один шаг назад.

В этот самый момент конь лягнул решетку стойла с такой силой, что та потом еще подрагивала, а в одном месте оказалось промятой. Этот конь слов на ветер не бросал.

Пораженная произошедшим, я стояла на месте как вкопанная, не смея пошевелиться. Вскоре подбежал дядя и, успокаивающе положив руку мне на плечо, с каким-то ледяным и задумчивым взглядом смотрел в сторону лошади, все еще мечущейся из угла в угол. Казалось, он не питал к этому коню никакой особой любви, но зачем тогда покупал? Или Шварц не был его лошадью?

– Пойдем, Джинджер, – холодно сказал дядя и направился к выходу из конюшни. Мне же ничего не оставалось, как просто последовать за ним.

За конюшней располагался небольшой навес для дров, и на одном из крупных широких пней я и застала дядю Рея, выходя из конюшни. Он машинальным движением извлек из нагрудного кармана пачку своих любимых сигарет «Западные» (вообще-то он больше любил сигары, но курил их крайне редко – здесь, в Мак-Марри, они были настоящей роскошью) и, тут же засунув между зубами сигарету, принялся похлопывать себя по карманам в поисках зажигалки, но, не найдя таковой, положил сигарету обратно в пачку. Все это он делал автоматически, с неопределенным задумчивым выражением лица. На какой-то момент мне даже показалось, что он вообще не замечает моего присутствия, но это оказалось не так.

– Иди прогуляйся, Джинджер, пока погода не испортилась, – сказал он отстраненно.

Вместо того, чтобы уйти, я наоборот подошла к дяде Рею и присела рядом с ним на пень поменьше. Дядя ничего не сказал – ему было все равно.

– Этот Шв… Лошадь, – начала я, – откуда она у тебя?

Дядя равнодушно пожал плечами.

– Пришла, – просто ответил он.

– Как это пришла?! – удивилась я. Он, что, издевается? – Просто взяла и пришла? Дядя Рей! – Я легонько толкнула его в плечо, но он все по-прежнему смотрел куда-то вдаль. Проследив за его взглядом, я увидела, что он смотрел на далеко стоящий дуб, которому было уже, по меньшей мере, несколько сот лет. Дуб стоял холме с тех пор, как я себя помню. Но я никогда не ходила на тот холм, да и я не видела, чтобы кто-нибудь там был. Может, именно про этот холм говорил дядя, когда рассказывал про свое детство? Может, там умерла девочка, упавшая с качелей?

Я перевела взгляд на дядю, затем снова на холм… И застыла от удивления.

Дуб, еще несколько секунд назад спокойно себе стоявший на холме, исчез.

Я несколько раз моргнула, но все то же: дуба как будто и не было. Неужели, у меня галлюцинации? Я закрывала и открывала глаза, отворачивалась в сторону, а затем снова смотрела, но ничего. Пустота. Никакого дуба, никакого холма, будто их никогда и не было.

Бросив еще несколько взглядов на окаменевшего дядю, я поняла, что больше не добьюсь от него слова, и, встав, направилась в сторону дома.

Инцидент с лошадью долго не давал мне покоя. Еще и этот холм, внезапно исчезнувший прямо перед моим носом. Я, конечно, думала, что жизнь в Мак-Марри будет занимательной, но когда я имела в виду «занимательной», то не подразумевала странные и опасные вещи вроде этих. А если бы реакция у меня была похуже, я бы получила копытом прямо по лицу, что было бы не очень хорошо.

Но чего – или кого – испугался конь? Ведь когда я только подошла к его стойлу, он вел себя вполне нормально, и не было даже намеков на то, что он вот-вот начнет метаться из угла в угол и крушить все подряд. Но было же что-то – или кто-то? – что вызвало у животного такую реакцию?

В доме было пусто, и по воздуху плавно летали маленькие пыльные тучки. Недолго думая, я схватила со столешницы вторую бутылочку молока и принялась пить прямо из горла. От пережитого в глотке было так сухо, будто бы я попала в пустыню и скиталась там уже целый день в поисках воды. Я выпила молоко залпом и, утерев рот тыльной стороной ладони, поставила бутылочку к группе таких же пустых и одиноких.

Мне было необходимо себя чем-то занять, поэтому я включила маленький телевизор, стоящий в углу кухонного стола. Антенна передавала всего четыре канала – пятый показывал наполовину – безусловно, ни в какое сравнение с кабельным телевиденьем, к которому я привыкла, живя в Мельбурне. Здесь же не было никаких музыкальных каналов, не было даже канала Дискавери, который так обожала Ллевелин (скорее, делала вид, что обожала, потому что вряд ли моя мачеха обладала достаточно широким интеллектом, чтобы понимать, о чем там идет речь). К тому же каналы приходилось переключать вручную, благо, их было немного.

На первом канале шел черно-белый фильм про ковбоев. Бравые небритые мачо, увешанные пистолетами с ног до головы, обсуждали, как наказать плохого шерифа, который издевается над всеми жителями городка. Могли бы придумать сюжет и пооригинальней. На втором – равно как и на третьем – канале шел какой-то утренний местный выпуск новостей. А на последнем же канале – единственном, чья трансляция была общей с мельбурнской, – шло очередное бессмысленное ток-шоу.

После я выключила телевизор, но заметила, что черно-белые ковбои помогли мне ненадолго отвлечься, и тело больше не била дрожь.

А если бы конь все-таки попал мне по лицу? Бедный дядя Рей, ему бы тогда сильно досталось от отца и Ллевелин. Они бы в ту же секунду приказали мне собирать вещи и отправляться обратно домой.

Глубоко вздохнув, я подумала о том, что мне надо срочно себя чем-нибудь занять, чтобы не думать о произошедшем, но все равно вновь и вновь перед моими глазами возникал великолепный грациозный силуэт лошади. Если бы Шварц был человеком, то я бы подумала, что влюбилась. Но Шварц был простым конем, а я все равно не могла перестать думать о нем. Конечно, даже в случае если Дейзи научит меня ездить верхом, эту лошадь мне не оседлать уже никогда. Настолько непредсказуемый характер, своевольный нрав – со Шварцем нужно быть осторожным, даже если ты такой опытный наездник как дядя Рей, хотя именно он, похоже, и не особенно любит этого жеребца.

Я поднялась по лестнице и уже на автомате, не глядя по сторонам, направилась в дальний конец коридора. Казалось, в комнате все должно было измениться за утро, потому что было такое ощущение, будто бы прошла целая вечность с того момента, как я встретила Дейзи у ограды. Но все было по-прежнему: разбросанные по полу вещи, некоторые висели, наполовину вывалившись из чемодана, скомканный на кровати плед. Сейчас у меня не было ни сил, ни желания что-либо убирать. Я настолько устала, что не могла даже сесть на кровать – просто стояла и думала о том, что хорошо было бы сходить и отдать пленку на проявку.

Немного подумав, я вытащила пленку из фотоаппарата и, прихватив с собой кошелек, пулей вылетела из комнаты.