Текст книги "Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России"
Автор книги: Ольга Христофорова
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
В свою очередь, и хозяин должен соблюдать определенные правила. Например, нельзя подавать кружку левой рукой – скандал будет:
П. Е. В.: Ты что левой рукой подаешь пить, ты что, колдунья, – говорят, – да? Левой-то рукой подаешь? Ты что, не можешь правой рукой подавать?
Е. А. Г.: Даже из бутылки налить вот эдак – все равно правой рукой надо[234]234
Е. А. Г. ж. 1933 г. р., П. Е. В. ж. 1970 г. р. Кезс. В-2005 № А5.4. Напомню, что Дмитрий Тимофеевич испортил Марью тем, что бросил в нее золотое кольцо левой рукой. В свою очередь, колдуна можно обезвредить, ударив его наотмашь левой рукой [Левкиевская 2002: 128].
[Закрыть].
Целый ряд подобных правил нацелен на то, чтобы продемонстрировать окружающим отсутствие недобрых чувств, прежде всего зависти: нельзя хвалить, особенно ойкая при этом, чужое (детей, скотину, собственность)[235]235
Так, духовница одного из соборов сказала: «Ой» говорить не положено, лучше скажи «Ох!» (А. Т. Ч. ж. 1930 г. р. Вер. ААЛ. ПВ-2000. Дневник Е. В. Литвяк. С. 113).
[Закрыть]; нельзя много и без повода говорить[236]236
Ср.: Это вот мне <про> Маринку говорила, про Маринку-ти [колдунью]. Говорит, приходит как-то ко мне. Ну, она вот зачем ни зачем, а придет и скажет чаво-нибудь. Нюра, ее сестра, была в Рязани. Говорит, приходит ко мне [Маринка], открывает дверь: «Маша, Нюра привет передавала». И пошла. Я говорю: «Что! На кой он мне нужен, привет-то» <…> Пошла корову доить – не дает корова молока: вымя расперло, а молока не дает [Ивлева 2004:187] (текст записан в Рязанской области).
[Закрыть]; проявлять чрезмерное любопытство, вербально и визуально (слишком любопытного человека называют глазень, глазопялка [СРГСУД 1996: 105; СПГ 2000: 120])[237]237
По легенде, Фостера натолкнул на его гипотезу «образа ограниченного блага» и побудил заняться изучением зависти вид ста мексиканских школьников, которые, стараясь не привлекать к себе внимания, завтракали [Maloney 1976Ь]. По данным того же автора (к сожалению, источника он не приводит), в одной из провинциальных русских газет XIX в. была напечатана заметка о том, как висевший в витрине мясной лавки окорок пришлось выбросить – он стал ядовитым от завистливых взглядов голодных прохожих.
[Закрыть]; лучше не ходить в дома, где есть то, чего нет у тебя, – например, бездетной женщине в дом беременной или роженицы – якобы чтобы обезопасить ее, но также и себя от недобрых взглядов и негативных последствий для репутации, если вдруг что-нибудь случится[238]238
Действительно, вполне обезопасить себя от подобных подозрений можно, лишь прекратив всякие социальные контакты, поскольку способность магического вреда традиция приписывает не только слову, взгляду, прикосновению, но и мысли, ср., например: У нас тут врачом работала девка. Я стояла в магазине. Она приходит. Я толькё и подумала: «Ой, какая она, – думаю, – красивая…» Из магазина ушла. А ей плохо… Она пала в магазине туто <…> Она говорит: «Анфуза Степановна, меня нынче кто-то в магазине изурочил. Ак я, говорит, пала вовсе. Не знаю, кто это». – «Ой, Вера Николаевна, это я ведь тебя изурочила. Я вот чё, – говорю, – подумала». – «Ах ты, окаянная, ах ты, паршивая. Я тебя сейчас как в реку брошу, – говорит, – дак ты знать будешь». Я говорю: «Ладно, ладно, больше я тебя никогда не изурочу». Дак где ее встречу после этого, толькё подумаю: «Тьфу» [ТКУ 2000: 55]. Еще один показательный пример: Завтра Казанская, а нынче так разболелась: все примывалась кругом везде, а одна тетка мимо меня прошла, а я в террасе промывала пол, и она, наверно, подумала: «Какая девка здоровая, холодно, а она раздета» – и <я> захворала! [Запорожец 2004: 27] Последний пример хорошо демонстрирует, как «колдовская» модель зарождается в сознании жертвы с помощью приписываемых чувств и мыслей даже в случае, когда у несчастья (болезни) есть очевидные естественные причины.
[Закрыть].
Если все же пришлось похвалить или сказать что-нибудь лишнее, стараются это нейтрализовать, демонстрируя тем самым отсутствие дурных намерений: плюют через левое плечо (в глаза бесу, который, как полагают, находится у каждого человека за левым плечом)[239]239
В-2000и № 4.1. Е. И. Б. ж. 1926 г. р. Сив. Иногда, впрочем, плюют не через плечо, а на сам объект, который боятся сглазить. В Верхокамье я такого не встречала, но осенью 2007 г. моя знакомая, родом из одного южнорусского города, продемонстрировала этот способ. Знакомясь с моей двухмесячной дочкой, она хвалила ее и при этом говорила: Тьфу на тебя! Позже я не раз встречала эту модель поведения, в которой символический отгон опасности соединен со стратегией «ухудшения» ценного объекта (если речь идет о ребенке, то аналогичный смысл имеет обмазывание сажей или нечистотами, одевание в обноски, обзывание и т. п.). В данном случае контаминация стратегий (я не берусь утверждать, какая из них первична; ясно лишь, что первая представляет собой активный оберег, а вторая – пассивный) стала возможной из-за общего семантического ядра – концепта «слюна, плевок».
[Закрыть] или же заменяют этот жест вербальным аналогом – троекратным тьфу. Есть и еще один вербальный оберег – «зачурание». В Верхокамье распространено выражение чур наш[240]240
М. И. В. ж. 1938 г. р. Сив. В-2000и № 2.4; Н. 3. М. м. 1956 г. р. Вер., зап. В. Трухин. ААЛ. ПВ-2000. Трухин № 6.
[Закрыть]; на Пинеге (Архангельская область) зафиксированы похожие выражения:
Чур, чужа дума! Чур, моя кровь худая! Чур быть! Чур, осподи, быть! [Черепанова 1996: 93]
Тот, кто не использует подобных оберегов, рискует вызвать молчаливое неодобрение, а если вслед за его оплошностью что-нибудь случится – нажить славу урочника или даже колдуна.
Вот, колдуны, говоришь, у нас тоже одна женщина тут есть <…> Ее Мариной зовут. Она, все люди на ё обижаются. Я пошла там под Совны, я знаю, бывала. И всё, там грибы есть, по ягоды, и трава душица есть. Я там много раз ходила. Я пошла туда, она говорит: «Ой, чё, за грибами пошла? Ой, какая стряча [встреча] хорошая». Ну, надо знать, что идти, дак вот, вот так вот, кукиш казать, вот сделать вот так вот. Идти. А я ей ничего. Ну, пошла, ну, вроде с молитвой, то ли чё. Пошла, иду, иду, вовсе не ушла туды, я ушла вот туда. Шла, шла, шла, каки-то лога попадат мне, лес, лога, лога. Я ни грибы, ничё не собираю, не знаю, куда иду. Выйду в поле – там посеяно. Я не знаю, куда идти. Ходила, ходила, ходила, да это что такое? Я сразу подумала, что это мне Маринка направила. Я давай чё-то перевернула наниз, это, куртку.
Соб.: Наизнанку?
Да. Наниз, это чё такое. Потом вышла <…> на поле. И я не узнаю, куда я вышла-то <…> Вышла на дорогу, идёт… трактора идут, два трактора, один прошёл, другой маленько позади. Я иду, руку подняла. Спросить, куда я вышла, я не узнаю всё это. Вышла, подхожу к трактору, из трактора голову высунул, наш, поселковый, председатель. Николай Артёмович. Он говорит: «Чё, тётя Лиза?» – «Николай Артёмович, я заблудилася». Он говорит: «Чё, а тебе куды надо?» – «Домой». – «Дак вот дорога-то, – говорит, – вот иди, вот тут в Гришино, и тут дорога». Я вышла и не знаю, куда идти. Вот ведь как бувает. Говорят, она так делает. Отводит, говорит, и всё ведь <…> Вот такое бывает, или правда она меня, или как, вот ты скажи, пожалуйста. Вот ушла куда, вот туда я. Прошла лесом, каки-то лога мене, я гляжу, ничё не понимаю, куды иду, никаких грибов, так, маленько, собираю. Я иду, она сидит, вот тут опять мене. «А чё ты ушла туда, а чё-то ты идёшь?» Я говорю: «На огород заходила». И как всё совпалося. Вот так вот. Говорят, она скотину может попортить. Говорят, у коров молоко отнимает[241]241
Е. Е. Н. ж. 1924 г. р. Сив., зап. М. Ахметова, А. Козьмин. АЦТСФ. Верхокамье-2002. Ахметова № 2.
[Закрыть].
О нарушениях коммуникативных правил помнят долго, им приписывают несчастья, случившиеся даже через значительный промежуток времени. Прощаются такие ошибки лишь тем, кто незнаком с правилами, – детям и чужакам. Так, в один из первых моих приездов в Верхокамье духовница местного собора показала мне новорожденных котят. Я, в соответствии с нормами вежливости, принятыми в моей культурной среде (когда показывают что-то красивое в расчете на комплимент, следует его произнести), восхитилась: Ой, какие хорошенькие! Она, обернувшись через левое плечо, произнесла: Тьфу, тьфу, тьфу – не грубо, но демонстративно, уча меня, как должен поступать нарушитель правил коммуникации[242]242
Е. А. Ч. ж. 1932 г. р. Сив. Полевой дневник. 2000 м. С. 4.
[Закрыть]. Столь же внимательным надо быть и в других ситуациях, например:
Когда подают пить, нельзя ставить кружку, ее нужно отдать обратно в руки хозяйке или тому, кто подавал, – иначе в следующий раз не удастся у нее брага[243]243
М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2005. Ч. II. С. 5. В одном доме я, не зная еще этого правила, поставила кружку рядом с собой на лавку. Хозяйка подошла ко мне со словами: Оставила незакрытую, тебе туда бесенки насрали. Что будешь делать? – Соб.: Молитву сотворю. – Нельзя незакрытой оставлять. Дай, я козам вылью, другую налью. Тут у меня еще мошки, небось, нападали (А. Е. Б. ж. 1926 г. р. Сив. Полевой дневник. 2005. Ч. I. С. 20). Хозяйка сослалась на религиозный запрет, но, возможно, имела в виду и правило магического этикета, которое не хотела сделать явным, чтобы не обидеть меня. В моем дневнике описание этого случая заканчивается словами: Видимо, надо выпить и отдать в руки. Сейчас я понимаю, что правильнее было бы: Отпить и отдать в руки. Я не раз замечала недоуменные взгляды хозяев, которые предлагали членам экспедиции, состоящей в основном из студентов, кружку браги и обнаруживали, что ее выпил единолично какой-нибудь бравый молодец. Не думаю, что им было жаль браги, – чувство неловкости вызывало бесцеремонное отношение к ритуальному угощению. В свою очередь, юноши-студенты относились к поданному питью в соответствии со своими представлениями о нормативном поведении: мужчина должен выпить поданное как ухарь, а не жеманиться глоточками, как девчонка.
[Закрыть].
Этот пример подчеркивает важность не только вербального и визуального, но и акционального, и предметного кодов в человеческом общении.
Внимание к чужой скотине не приветствуется, а к молодняку – даже не допускается. Если корову или козу необходимо посмотреть, например, при покупке, в хлев заходят, взяв в рот соломинку:
Однажды я попросила одну из информанток, с которой была знакома не первый год, показать двухнедельного теленка. Я была у нее в гостях вместе с двумя коллегами, которых она видела впервые. Она без особого восторга отнеслась к моей просьбе, но все же согласилась. Подходя к двери конюшни, собравшись с духом, она сказала:
Вот только по нашему обычаю возьмите соломинку в зубы, чтобы не сурочить маленького —
и сама взяла в рот соломинку. Зашли, смотрим теленка, хозяйка что-то спрашивает, мы молчим, держа соломинки, потом все же я сказала:
Молчим, потому что во рту солома.
Она в ответ:
Да выплюньте уже!
Оказалось, только в первый момент, когда войдешь и смотришь, надо держать в зубах соломинку. Хозяйке явно было неудобно за свою просьбу, тогда я подумала – это потому, что ей стыдно прослыть суеверной перед заезжими исследователями, но позже увидела в этом и другой мотив – своей просьбой она выказала сомнение в чистоте наших мыслей. Эту неловкость она постаралась загладить, рассказывая про одну из своих овец:
Такая красивая была маленькая, я, мол: «Ой, сурочу», да все равно не могу не похвалить![245]245
М. М. Ф. ж. 1953 г. р. Сив. Полевой дневник. 2005. Ч. I. С. 21–22. Существует, впрочем, пессимистичное мнение, что правильное коммуникативное поведение необязательно предохраняет от сглаза: Ничё не сделаешь, это глаз такой. Черные глаза – урошливые. Не хочет – а все равно получается (П. И. М. ж. 1933 г. р. Сив. В-2003 № А4.4).
[Закрыть]
Полагают, что для защиты от сглаза нельзя хвалиться своим успехами, напротив, нужно представлять ситуацию хуже, чем она есть (ср. характерный диалог: Ведутся все-таки у тебя кролики? – Да нет, не ведутся, плохо[246]246
Е. А. Г. ж. 1959 г. р., В. А. Г. ж. 1936 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2005. С. 36.
[Закрыть]). Также важно вовремя пресечь нежелательные контакты человека, которого подозревают в недобрых чувствах, с объектом возможной зависти или в целом с собственностью хозяев. Так, однажды я разговаривала с одной пожилой женщиной во дворе ее дома, рядом мирно пасся теленок. Во время нашей беседы зашла соседка – принесла деньги за масло и сметану. Присела рядом на завалинке, стала любоваться на теленка и звать его: Мальчик, Мальчик! Хозяйка немедленно отозвалась: Худой, худой, худой! Добавила, как бы извиняясь: Худой вот, корова молока мало дает, – и углубилась в подсчеты удоев своей коровы. Соседка ушла, хозяйка проворчала вслед:
Ой, не люблю я ее. Такого роду – ее племянница недавно убила женщину из-за квартиры[247]247
О. А. Б. ж. 1926 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 16. Ср.: худо´ба – 'домашняя скотина’, от слова худой – по Фасмеру, иносказательное обозначение имущества, в том числе скота, чтобы ввести в заблуждение нечистую силу [Фасмер 1986, т. 4: 282]. Этот пример также показывает, как тесно связан концепт колдовства с другими преступлениями.
[Закрыть].
Назойливый взгляд и лишние слова (похвала, расспросы, прогнозы) составляют коммуникативную ошибку, которая расценивается как технология сглаза (ср. [Herzfeld 1981: 570; Кушкова 2002: 62][248]248
По мнению Майкла Херцфельда, дурной глаз (как и неудачливость или отсутствие потомства) – метафора неспособности адекватно выполнять правила деревенской коммуникации [Herzfeld 1981:570].
[Закрыть]) и вызывает противодействие – от шутливых отговорок (На кудыкину гору) до сердитых (Типун/щепота тебе на язык) или даже брани (примеры можно множить, в этой сфере есть универсальные, диалектные и даже индивидуальные обереги). О нелюбви к комплиментам как характерной черте крестьянского менталитета, вызванной страхом сглаза, писал Дж. Фостер [Foster 1965: 304]. Комплимент может восприниматься как выражение зависти, желания отнять, угрозы[249]249
Ср. также языковые данные: хвалить – ‘угрожать’; хвала порча – 'сглаз’ [Даль 2006, т. 4: 898].
[Закрыть]. Соответственно, отсутствие комплиментов в общении – не неучтивость, а нормативное поведение. Отрицание комплимента – вежливая форма ответа на агрессию, что, возможно, не всегда осознается.
В основе такого восприятия может лежать следующий психологический механизм: комплимент есть утверждение в чьем-либо превосходстве. Член сообщества, стремящегося к идеалу эгалитарности, узнав, что за ним признают обладание тем, чего нет у других, что он выделился из ряда, начинает тревожиться из-за противоречия между желанием обладать и необходимостью поделиться с другими. Последовавшую за комплиментом потерю того, что похвалили (в которой может быть невольно виновата сама «жертва»), следует рассматривать как восстановление равенства, результат действия интериоризованного механизма редистрибуции. Этот механизм действует через вину (когда возможная потеря кажется малореальной) или страх (когда опасность потерять велика), за страхом следует желание скорее его реализовать (поскольку жить с этим чувством невыносимо), за виной – желание уничтожить свое превосходство. В таком случае отрицать комплимент – все равно что сказать: «У меня нет ничего выдающегося, мне нечем делиться, я перед обществом не виноват и не должен понести наказание за то, что выделился».
Отрицание комплиментов нередко считают проявлением скромности как черты личного (или «национального») характера. В терминах морали так и есть, однако нередко эта черта сочетается с мифологическим представлением (иногда осознаваемым, иногда только реконструируемым) о чужой злой воле, иногда персонифицированной в виде демонов, которая (или которые) отнимает то, чему завидует, чем желает обладать тот, кто сказал комплимент. Если в результате потери у сказавшего комплимент (позавидовавшего, читай – отнявшего) внешне ничего не прибавилось – это еще ни о чем не говорит: отнятое уходит в некие закрома, откуда «завидящие» черпают чужое благо, или же они просто удовлетворяются чужой потерей[250]250
Предложенная модель противоположна новоевропейскому «куртуазному» пониманию комплимента, когда он вызывает гордость, уверенность и тем самым чувство благополучия. Фостер писал о двух стратегиях избегать зависти, принятых в крестьянских обществах, культурах бедности. Первая, доминирующая – скрывать то, чем обладаешь («синдром секретности», как он это называет), сюда относятся стремление не выделяться, санкции для «выскочек» (сплетни, осуждение), симулирование бедности (отрицание комплиментов, обычай пачкать сажей и одевать в обноски детей и т. п.), к этой же стратегии имеет отношение арсенал средств, призванных продемонстрировать отсутствие зависти. Вторая стратегия – открыто делиться. Во всех культурах есть институциональные формы такой редистрибуции (потлач и другие формы ритуального угощения), вне ритуала к этой стратегии прибегают, когда нельзя скрыть то, что приобрел [Foster 1967: 153–165].
[Закрыть].
Сглаз, как и колдовская порча, считается магическим нанесением вреда, результатом символической агрессии, но, в отличие от порчи, это не следствие приложенного труда и особых знаний, а всего лишь природное качество, внешнее проявление завистливой души. Репутация урочника не прельщает никого, но реноме колдуна некоторых соблазняет: это хотя и негативный, но высокий статус, вызывающий страх и уважение окружающих.
Бахвалы
Создать впечатление знаткого можно с помощью имитации черт внешности, поведения и речи, характерных для фольклорного образа, среди которых – неопрятный вид, странная манера одеваться, блуждающий взгляд, сердитое выражение лица, молчаливость и туманные высказывания, вербальная и невербальная демонстрация доминирования, особенно – покровительственное похлопывание по плечу или спине и частое повторение классической фразы колдуна: Ну, ты меня попомнишь (вспомнишь, помянешь)![251]251
С. Ф. В. ж. 1907 г. р. Сив. В-1999 № 1.4; М. И. П. ж. 1937 г. р. Кезс. В-2005 № А4.7.
[Закрыть] Уже сама эта фраза-угроза действует на мнительных людей как пусковой механизм, заставляющий тревожиться и связывать последующие несчастья с угрозой колдуна. Похвальба своим колдовством – один из факторов, влияющих на формирование репутации знаткого, например:
Впрочем, уже в последних примерах чувствуется сомнение; связано оно, видимо, с тем, что эти тексты – не сюжетные нарративы. Говоря о конкретном случае, информант обычно уверен, что похваляющийся колдовством человек действительно что-то знает, но при этом вовсе не убежден, что не бывает и пустых угроз.
Подробные рассуждения на эту тему я записала от Валентины Архиповны, пожилой женщины, которая, будучи по национальности удмурткой, вышла замуж за русского старообрядца и всю жизнь прожила в Карпушатах среди кержаков. Ее свекровь была духовницей, семья строго придерживалась кержацких законов, и поэтому сейчас Валентина Архиповна – не только одаренная рассказчица, но и яркий носитель местного говора и знаток традиционной культуры Верхокамья. То, что она уже в сознательном возрасте погрузилась в эту среду, пробудило в ней антропологический интерес, она до сих пор сравнивает черты удмуртской и русской традиций, сохраняет культурную дистанцию и не воспринимает то, что ее окружает, как само собой разумеющееся. Отчасти поэтому в ее рассказах о колдунах заметен скептицизм, хотя она и разделяет общую для Верхокамья веру в колдовство. Вот ее рассказ о соседях, объявлявших себя колдунами.
Вот у Онисьи Петровны муж был раньше, первый, Егор. Егор Тимофеевич. Он все хвастал: «Ой, у меня биси полно, биси полно!» Вот тут Тоня Петровна живет, тут вот я, мы это всё, соседи как, всю жисть ходилися, и он это нас чё-нибудь вот… Тоже гонял <Онисью> Петровну, тоже в кормушках и где ночевала, по людям бегала. Вот мы с её приговорим дак, он уж за это нас: мат-мат-мат-мат-мат-мат. «Сдохнешь! Скорчу! Пропадешь!» Дак он у нас в избе пропал, парализовало! Кровоизлияние в мозг. У нас вечеринка была, праздник какой-то ся. Вот он у нас умер. Это прошло уже… 28 лет тому назад. Я все ишо живу. После его 28 лет уже живу. А бабушка его у нас проверяла. Вот если знаткой человек, ножницы с воскрёсной молитвой воткни над дверями – он не пройдет! Бабушка втыкала, а он проходил <…> Ну, она это точно говорила, я точно слышала: «Ай, Егор ничего не знает, я его проверяла – прошел! Пришел и ушел». А нас-то он пугал, чтоб боялися его.
Тут у нас одна еще жила, вон там на углу, против Камы. Там жил Арсентий, он овдовел и взял вот жену. Она, Дуся-покоенка, замужем не была, а детей нарожала много. А такая скандальная баба была – не дай Бог! И вот тожо всё это страшшала, что: «Знаю, заколдую, кто только мне поперек чё сделает, дак пожалеет». А потом, после, какая-то близкая подруга у нее спросила, говорит: «Дак чё, Дуся, правда ты чё знаш?» – «Ни шиша я ничё не знаю, я пугаю, пусть боятся меня!» Урядником ее звали, Дуся-урядник. А у меня такое мнение – если человек знаткой, он скрывает это, скрывает он это. Чтоб… мало ли чё – кого испортит, дак потом его лечить надо! А он лечить не может, который напускает! Надо другого лекаря-то искать.
Соб.: Так не ему же искать?
Дак потом молва-то на него – вот, он испортил! Вот, он испортил! А чё-то Егор никого не испортил, вот эта Тоня Петровна – из-за петуха разругалися, вот она его за грудки трясла тут вот, на огороде. Вот етого: «Сдохнешь! Скорчу!» Дак вот тожо – мы с ней одногодки почти дак – тожо все живет ишо. А он давно помер <…> Через огород перелетает же эта птица, грядки гребут – вот скандал: «Чё ты своих петухов распускаешь, чё ты курей своих распускаешь?!» Вот, сыр-бор… А курей да детей – никогда их не разделишь ведь![256]256
В. А. Г. ж. 1936 г. р. Кезс. В-2004 № А5.1.
[Закрыть]
Ко второму мужу Онисьи Петровны, другому карпушатскому бахвалу Максиму Егоровичу, отношение было неоднозначное. В целом его не боялись, однако духовница местного собора сказала мне, что раз он отказался исповедаться перед смертью, возможно, что-то знал[257]257
М. И. С. ж. 1937 г. р. В-2005 № А5.3; П. Л. В. ж. 1925 г. р. Кезс. В-2005 № А4.3.
[Закрыть].
Одна из жительниц Бузмаков, Варвара Ильинична, пожаловалась, что ее соседка ходит по деревне, болтает спьяну, что угробила мужа Варвары Ильиничны и ее саму хочет угробить. Она не обращала на это внимания, пока три года назад заезжая цыганка не сказала ей:
Напустила порчу на вас соседка, но она сама не знает, через людей делает.
А через какое-то время, в одно лето пали коровы у нее и у двух ее сыновей, а этим летом – теленок. Теперь Варвара Ильинична не сомневается, что это происки соседки, и объясняет их тем, что она не угощает соседку спиртным, а сыновья отказались ходить к той как к подруге[258]258
В. И. В. ж. 1938 г. р. Кезс. В-2004 № А5.5. Полевой дневник. 2004. С. 28.
[Закрыть].
Следовательно, чтобы прослыть колдуном, одной похвальбы мало. Среди других факторов (отказ от исповеди, мнение экспертов, трудная смерть и др. – подробно о формировании репутации колдуна говорилось во второй главе) особое место принадлежит исполнению результатов угрозы, как в данном примере, где скептицизм рассказчицы вызван зазором между словом и делом:
Маруся и Марина [260]260
М. В. Ж. ж. 1963 г. р. В-2004 № А2.4, А3.1; М. Л. Ж. ж. 1966 г. р. Кезс. В-2004 № А3.2. Полевой дневник. 2004. С. 13–15,17.
[Закрыть]
Маруся
Невысокая, полная, с черными, без намека на седину волосами и темными глазами, Маруся выглядит моложе своих сорока лет. Разговаривали мы с ней за столом в красном углу горницы ее просторного, светлого дома. В комнату заходили дети, сын включил телевизор. Муж пришел с работы и обосновался в кухне. То, о чем она говорила, Маруся не скрывала ни от мужа, ни от детей.
Родом из кержацкой семьи, Маруся выросла в К., где и вышла замуж сразу после окончания школы. Сейчас муж работает лесником, она – уборщицей (техничкой) в школе. У них справный дом на краю села, трое детей-подростков:
Я без образования, поэтому мне надо корову, и дом, и детей.
Сама Маруся росла в бедности, без отца. Вскоре после свадьбы родителей выяснилось, что у отца есть подруга, и со временем он стал невыносим – пил, бил мать, стрелял в нее из ружья. И когда Марусе было три года, бабушка забрала свою дочь с тремя маленькими детьми к себе.
Бабушка Орина Петровна была известной на всю округу лека´ркой – лечила и травами, и стрях, и порчу, и пошибки выводила. Знала и как портить, могла и свести, и развести, но, как утверждает Маруся, этого не делала:
Просто чтобы лечить человека, надо знать и как его испортили, она знала еще и плохую сторону.
Однако в селе Орину Петровну до сих пор помнят как знаткую, которая умела не только лечить, но и привораживать. И на самой Марусе отблеск этой славы (люди косятся), которую упрочили события ее личной жизни.
Одна из самых важных для Маруси тем, к которой она возвращается вновь и вновь, – взаимоотношения со свекровью и золовкой Мариной. Родители мужа, удмурты, учителя по профессии, приехали в К. из города в начале 1970-х гг. Сейчас отец мужа умер, мать на пенсии, сестра живет в городе, но часто навещает мать, особенно после того, как около года назад погиб ее супруг. Отношения Маруси с семьей мужа не заладились с самого начала, когда свекровь, тогда еще будущая, пыталась пресечь школьный роман отличника-сына с деревенской девчонкой и настраивала против нее одноклассников. Но едва стукнуло восемнадцать, они расписались, уже с пузом. В день свадьбы умерла бабушка жениха – плохая примета:
Все время боюсь, переживаю, что что-то случится.
Вскоре после свадьбы свекровь сорвала с Маруси крест со словами:
«Ты приколдовала моего сына!» – Думала, видимо, что крест какой-то непростой.
Постоянные скандалы продолжаются уже больше двадцати лет. Когда у золовки Марины вскоре после родов умер первый ребенок, Марусе говорили: Ты набожила (сама она считает, что виной тому курение Марины). Трагическую гибель мужа золовки (он замерз спьяну) тоже приписали колдовству Маруси – как-то после очередной ссоры она в сердцах сказала Марине:
«Ты зачем на меня грешишь? Я не виновата. Мало тебе, что у тебя ребенок умер? Тебя еще Бог накажет. Пусть Бог смотрит, он с неба все видит, пусть нас рассудит». И когда Лева умер, я ужахнулась. Не надо было мне говорить-то ей, что Бог еще накажет ее. Так они вообще считают, мне кажется, что это я виновата во всех этих ихних несчастьях.
На поминках по свекру золовка упомянула, что на ней самой проклятье до сорока лет (ходила к знахарке, видимо), а Марусе сказала:
Ты умрешь через четыре года.
Маруся отговорилась:
«Хорошо, если я вперед умру – муж меня как следует похоронит. А если он где замерзнет, как я его хоронить буду?» А может, и умру – у меня давление…
Как считает Маруся, свекровь винит ее в том, что муж не получил высшего образования, поэтому сама настояла, чтобы он учился заочно, однако отношений это не улучшило. Не по душе Марусе обычаи свекрови. Зовет ее по имени-отчеству, а душа и обычай требуют «мамой». Мечтает, чтобы дети с семьями и она с мужем – за одним столом,
а у свекрови ее дети с семьями вместе никогда не собирались.
Полагает, что у родителей мужа всегда были другие понятия о жизни – но какие именно, точно не знает, свекровь все время будто
играет какую-то роль, а какую – понять не могу.
Хотела бы понять, да общего языка так и не нашли. Свекровь
даже не знает, какой расцветки у нас корова. Она что есть, что нету. Она не сочувствовала нам, не помогала ни с какой стороны. Ни один день не нянчились, ни один день не косили. Я говорю: за что вот мне досталась такая женщина?
И взгляд у свекрови нехороший – пронзительный, завистливый.
Мы вот живем – всё с молитвой, и чтобы не было зависти. Я вот в Бога верю, а с той стороны нет ни Бога, ни черта. Впрочем, свекровь теперь вот стала задумываться – муж умер, сама болеет…
По словам Маруси, ее бабушка-знахарка ни дочери своей, ни внучкам не передала своего умения лечить, потому что это нехорошее. По черной книге надо учиться – читать и все исполнять. Если дочитаешь – будешь колдовать, если нет – с ума сойдешь.
Отец, видимо, читал – но не дочитал, у него что-то было с головой. Вот он тоже пашет-пашет поле, рассказывал, и стоит ростом с елку женщина и не дает ему проехать через перелесок. Вот это вот такое ему казалось, он приходил и нам рассказывал, что вот такое мерещится ему.
Если кто-то знает – никому не будет об этом говорить:
Это очень скрытно, очень тайно. Даже бабушка от нас скрывала: «Уйдите, не мешайте!» Делают все тайком, шепотом, с молитвами. Если ты скажешь, что ты колдунья, на все село – то ты уже не колдунья будешь.
Однако Маруся знает много приемов лечебной и вредоносной магии – наслышкой от бабушки и тети Моти, сестры матери, но сама якобы ничего не применяла. Точнее, почти ничего – когда муж начал попивать, бывая у матери, и побивать, по совету тети попарила его в бане комлем березового веника со словами:
Как у веника вички связаны туго, так чтоб и твои руки на меня были связаны, чтобы ты не бил, а меня любил.
Муж только смеялся, не верил – парь, мол.
А может, и помогло. Надо поверить в это – тогда, может, и поможет.
Похоже, Маруся немного гордится бабкиной славой и, хотя на словах решительно отрицает свое знание, на деле не прочь это мнение подтвердить. Знакомой посоветовала умыться святой водой[261]261
Святой старообрядцы-беспоповцы считают воду, набранную в ночь на Богоявление (19 января) и до полудня того же дня. Полагают, что в это время освящается даже водопроводная вода.
[Закрыть] с молитвой от коросты на лице – и все прошло в три дня.
Простая святая вода! И как не скажут, что я колдунья? Если простой водой… Говорят – с ней не будем ругаться, а то еще заколдует.
В новом доме в первую же ночь домовой навалился – и хоть муж рядом был, до утра свет не гасила, боялась. Сообразила, что забыла домового перевезти:
Не до этого просто было, грузишь-выгружаешь, не до домового.
А бабушка говорила:
Если хороший домовой, надо перевезти.
И пошла в старый дом,
в печке помела, как бабка-ёжка, помелом и поволокла. Леша на меня ругается: «Не тащи, ты чё меня позоришь, через подстанцию тащишь метлу?» Я говорю: «У меня никакой стыд, пусть люди хоть чё говорят, хоть я колдунья, хоть я не колдунья».
В новом доме помелом в печке помела и в подполье бросила. Потом старушек звала – молились, дом освятили.
Тем не менее Маруся утверждает, что в селе у нее плохая слава не из-за репутации знаткой, а из-за свекрови – якобы Маруся опозорила ее, сына околдовала. Подруг у Маруси нет, живут на отшибе, на люди выходят редко, почти ни с кем не общаются. Бог помогает во всем:
Помог дом достроить.
Бабка говорила:
«Есть где-то Бог, он все видит». Если люди обижают: «Вас Бог накажет», – говорю, себя так утешаю. А если что случается – думаю: зачем я так сказала? А может, действительно их Бог наказывает? Кто его знает, может, есть какая-то сила невидимая, может, и Бог есть, может, и черти есть – мы их не видели. Может, и домовой есть, может, и колдовство есть. Ничего не будешь делать плохого – неоткуда ждать зла. Только то, что если вот ты хорошо уже очень всё живешь – могут еще позавидовать. Тут еще из-за зависти могут быть неприятности. Потому что один позавидовал, другой позавидовал, третий позавидовал – глядишь, потом уже на тебя идет, идет это всё вот это… Обычно почему-то такие ведь люди у нас тут – если человек хорошо живет, ему надо чё-нибудь наделать плохо, а если человеку рассказываешь: «Ой, у меня такое горе, мне так плохо», – они только радуются.
Колдовать, считает Маруся, не каждому дано. Некоторые очень хотят колдовать – да не получается.
А я не колдую, я все зло прощаю… Я всегда говорила: «Бог пусть нас рассудит, и Бог тебя накажет, так как я невиновная». И Бог наказывает, а я тут при чем?
Марина
Худощавая, с короткой стрижкой, лицо усталое, одета в свитер и брюки. Приехала с сыном лет десяти к матери погостить. Разговаривали с ней в сенях, мимо шастали подростки – сын с приятелем. Видно было, что Марина не хочет, чтобы они слышали наш разговор.
После окончания школы Марина училась в городе, далеко от дома, сейчас живет в городе Г. Когда родители переехали в К., ей было лет восемь. До сих пор хорошо помнит, как пришла в первый раз в школу: короткая юбочка, фартучек, банты, шапочка с помпоном, а другие девочки – стриженные наголо (вши), в платках, в длинных платьях, перепачканных в томленке[262]262
Домашняя томленая брага из пророщенной пшеницы и овсяной муки, повседневный напиток в старообрядческих семьях.
[Закрыть], без фартуков… И первое знакомство:
«Тебя как зовут?» – «Марина, а тебя?» – «Фрося». Я чуть не упала, я в жизни не слыхала такого имени – Фрося! Прихожу: «Мама, тут Фроси, – говорю, – живут!» В жизни такого имени не слышала. Вот Фроси да Моти какие-то, Окулины…
Класс ее не принял, дети дразнили и даже били. Марина считает – по наущению учительницы, которая невзлюбила ее за ухоженный городской вид.
Ни про пошибку, ни про обычай речку дарить, ни про другие местные традиции Марина ничего не знает, однако в колдовство верит. Не называя имен и не вдаваясь в подробности, сказала, что мать ни во что никогда не верила, а в К. поверила – из-за истории с братом. Сама Марина работала вместе с одной женщиной в К., и после общения с ней ее всю колотило, эту женщину до сих пор не увольняют, чтобы не испортила из мести. Марина думает, что на ней самой порча – подруга в Г. сказала и даже пыталась эту порчу снять. Поводила руками и подтвердила, что сняла порчу:
Но я ничего не почувствовала.
Полагает, что колдуют из злобы, которая переполняет и не может удержаться.
Зло идет обычно от зависти, всё зло от зависти. А завидовать можно чему угодно.
У колдунов взгляд острый, пронзительный,
прямо протыкает насквозь. Они такие доброжелательные. А на самом деле у них вот сквозит как-то вот… Они ничего не желают как бы плохого, разговариваешь с ними хорошо, всё, а вот когда домой приходишь – они съедают вот это вот, от твоего поля.
Кажется немного парадоксальным, но при этом Марина утверждает, что она сама колдунья. Слова ее сбываются – мать уже боится ее пророчеств, а люди думают, что она колдует. Если в сердцах что-то кому-то скажет – тому человеку будет плохо; если ей кто-то плохо сделает – его зло обратно к нему вернется, да еще в три-четыре раза большее. Черная кошка ей дорогу перейдет – обязательно повезет:
Всё наоборот у меня.
Эта история представляет интерес сразу в нескольких отношениях. На примере одной семьи мы видим, как разворачивался конфликт между свойственниками (невесткой, свекровью и золовкой), осложненный тем, что конфликтующие стороны принадлежат к разным этническим группам (удмурты/русские) и социальным стратам (горожане/сельские жители). Для этих мест брак кержачки и удмурта не вполне типичен, характерна (по крайней мере, была характерна в не очень отдаленном прошлом) обратная ситуация – когда в крепкую семью староверов принимали вотянку-поганку[263]263
Вотяки – прежнее (до 1932 г.) название удмуртов. Удмурты считаются православными, церковными, но очень многие были крещены не в церкви, а через стол – родители передавали младенца кумовьям через праздничный стол, те принимали его на дары (полотенце, отрез материи) и передавали обратно (М. И. С. ж. 1937 г. р. Кезс. В-2004 № А3.4). Однако старообрядцы и церковное крещение считали и считают неистинным.
[Закрыть], нередко перекрещивая при этом, и учили ее жить по-кержацки. Но в данном случае у семьи Марусиного мужа был более высокий социальный статус, чем у ее собственной семьи, и именно с этим так и не смогла смириться ее свекровь. Их конфликт вполне может быть назван конфликтом города и деревни – настолько различны их образы жизни, способы коммуникации, представления и ценности.
Удивительны параллельные места в рассказах героинь: обе не были приняты в К., обеих преследовали учительницы и настраивали против них других людей, та и другая считают, что Бог помогает им и наказывает обидчиков. Обе не прочь попользоваться выгодами репутации колдуньи – для Маруси это главным образом способ управления социальным окружением, для Марины – средство самоутверждения. Однако женщины используют разные приемы для создания и подтверждения этой репутации: Маруся – деревенские коммуникативные практики и традиционную фольклорную топику (родословие, уединенный образ жизни, слухи о себе, поступки – чего стоит хотя бы история с помелом), Марина – средства, более характерные для анонимной городской среды и современного оккультизма (самореклама, псевдонаучные термины).
Прослыть колдуном в деревне только с помощью саморекламы невозможно (подобное поведение, конечно, встречается, но всем известно, что это лишь стратегия защиты или самоутверждения слабых), но Марина к этому и не стремится, так как социальная среда в К. – не ее жизненное пространство. Наряду с ролью колдуньи Марина осознает себя также и жертвой, объясняя свои жизненные неудачи порчей. В ее случае представления о колдовстве – не только стратегия власти, но также и способ объяснения несчастий. Характерно, что обвинения противной стороны в колдовстве исходят только от Марины, для Маруси вред со стороны свойственников – обычный человеческий, ничего сверхъестественного не содержащий:
Честно говоря, я никогда никому зла не желаю. Просто они не любят меня и думают, что в чем-то я виновата, вот в горе в ихнем. Я вот тоже не люблю заёмно вот их, потому что они мне много горя принесли.
Агрессия
Конфликты родственников, свойственников и соседей нередко сопровождаются обвинениями в колдовстве, и односторонними, и взаимными, – трудно бывает избежать соблазна увязать несчастья и даже мелкие неприятности с враждебностью находящихся рядом людей. Чем абсурднее получающиеся в итоге построения, тем они взрывоопаснее, подобно любому конфликту, основанному на неосознаваемых, подавленных импульсах. Когда агрессия не может быть выражена прямо и открыто, поскольку вступает в противоречие с социальными нормами, она находит косвенный выход: приписывая свою враждебность другим (при этом не так важно, каковы действительные чувства этих других), человек разрешает себе агрессию в ответ. Этот вид агрессии понимается не как бесстыдное нападение, а как защита, праведный гнев, поэтому он не столь явно конфликтует с альтруистическими общественными установлениями (яркий пример такой проекции-провокации – рассуждения Маруси). Образно говоря, вера в колдовство – странное растение, растущее сквозь камни подавленной агрессии. Иногда, впрочем, эта агрессия принимает вполне реальные формы самосудов над предполагаемыми колдунами, их жестоких избиений и даже убийств.
