Текст книги "Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России"
Автор книги: Ольга Христофорова
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Есть и еще один близкий мотив: «сказал/посмотрел в недобрый час». Например:
Во´ченики – гэто минута такая подскакивае; Не глаз, а дурной цас. Он [сглазивший] скажет по-простому [т. е. никаких особых слов для сглаза не требуется] – не знаешь, а может, и попадешь. Сглазил – так говорят у нас [Ивлева 2004: 137, 193] (тексты записаны в Витебской и Рязанской области).
Этот мотив – самый нейтральный, так как вообще исключает ответственность деятеля. Есть и еще одно связанное со сглазом толкование – от своей думы/мысли[132]132
М. С. Д. ж. 1927 г. р. Коз. Полевой дневник. Козельск. 2003. С. 44. Ср.: Если ты сама подумаешь, то и случится: кто мнительный, тот и заболеет сразу от дурного глазу [Ивлева 2004: 164] (текст записан в Рязанской области).
[Закрыть], предполагающее ответственность самой жертвы сглаза, однако как раз в силу этого оно встречается чрезвычайно редко.
Оппозиция порча/сглаз, на первый взгляд, воспроизводит обнаруженное Эвансом-Причардом в 1930-е гг. у азанде противопоставление сознательного и бессознательного вредоносного магического воздействия, ставшее с тех пор общим местом антропологических исследований колдовства. В английском варианте эта оппозиция выглядит так: sorcery/witchcraft (‘колдовство’/ведовство’[133]133
Использование терминов witchcraft и ведовство для обозначения бессознательного вредоносного магического воздействия не вполне корректно, так как craft означает ‘ремесло’, а ведовство образовано от ведать, т. е. знать, следовательно, ведун/ведьма – южнорусские синонимы слов знаткой/знаткая и др., принятых в севернорусских территориях. При этом специального термина для природных колдунов в русском фольклоре нет, что уже заставляет усомниться в пригодности оппозиции, введенной в науку Эвансом-Причардом, для исследования русской народной культуры.
[Закрыть]). Под первым азанде понимали сознательное манипулирование магическими веществами и предметами, под вторым – действие внутренней магической силы, материальным воплощением которой якобы является опухоль в районе кишечника. Так как окончательно убедиться в том, что человек способен к ведовству, можно было лишь после его смерти, прибегнув к анатомированию (что азанде часто и делали), постольку в их культуре большую роль играли всевозможные оракулы, с помощью которых определяли виновников болезней и несчастий [Evans-Pritchard 1937]. Хотя в период популярности кросс-культурных исследований многие антропологи находили близкие концепты и у других народов Африки и Азии, сейчас в науке принята иная точка зрения: отличия представлений о вредоносном магическом воздействии и его агентах у разных народов настолько велики, что предпочтительнее изучать их изолированно [Turner 1967: 118–125; Telle 2002: 100].
В русской традиционной культуре сглаз можно теоретически противопоставить колдовской порче как метафору социального процесса – ритуальной практике, внешней по отношению к этому процессу. Однако в действительности представления о сглазе и порче контаминируются, что отражено и в нарративах, и в поведенческих текстах, и в языке[134]134
Например: Изурочиться – заболеть, испортиться от сглаза, от колдовского наговора [СРГСУ 1964: 203]. Изурочиться – заболеть от колдовского наговора. Это вот наговорщик нашлет на тебя запуку, ты и изурочишься, от сглазу заболеешь. Изурочник – колдун: тот, кто приносит вред, болезнь колдовством. Изурочник он, на чё ни посмотрит, сглазит, корову это уж он нам изурочил [СРГЮРКК 1988: 122].
[Закрыть]. В социальных взаимодействиях колдун нередко выступает в роли глазливого, и наоборот – глазливый при сопутствующих обстоятельствах может прослыть знатким. По отношению к тому и другому применяют одинаковые обереги, о которых подробно будет сказано в следующей главе.
Герменевтические возможности культуры и соблазн веры в колдовство
«Божественная» объяснительная модель универсальна и всеобъемлюща, однако и «колдовская» модель чрезвычайно гибка, с ее помощью можно истолковать практически любое происшествие. Это достигается тем, что среди мотивов, приписываемых предполагаемым колдунам, – не только отрицательные чувства по отношению к жертве (злоба, зависть, обида и т. п.), но и непреодолимая тяга вредить людям. Считается, что их побуждают к этому бесы, находящиеся у колдунов на службе (Их ведь тычут под задницу-то, биси-те! Что обязательно надо посадить куда-нибудь да чё пустить плохое. Понужают[135]135
В. Ф. Н. ж. 1922 г. р. Вер., зап. И. Куликова, О. Христофорова. В-1999 № 3.1. Подобное суждение – общее место нарративов о колдовстве в Верхокамье. Приведем еще примеры: Колдуны-те ведь не могут даром жить, они одну минуту не живут даром, они по воздуху пускают <…> Они, которые знают, они терпеть не могут, такие люди. Им надо чё-то делать (В. И. С. ж. 1932 г. р. Кезс., зап. И. Бойко, И. Куликова, О. Христофорова. В-2000и № 13.2); Вредить-то надо ведь, чё. Человек на это учится, на колдовство, а куды-то надо чё-то делать всё равно ведь. Он теперь усидеть не может, ему обязательно надо пускать куда-нибудь дак (X. Ф. Е. ж. 1912 г. р. Сив., зап. Е. Лыкова, О. Христофорова. В-2000и № 3.2); Дак оне, их же дьявол-то заставлят! Оне бы рад вот это не делали, они не можут! Оне не… вот сидит она, у её уже бес гвоздями там ковырят жоп… задницу-ту! Она чтоб или материлась, или плясала, или делала человека вот, портила чтобы, болезнь какую-нибудь пустила (Е. Н. Д. ж. 1933 г. р. Кезс. В-2004 № А1.5).
[Закрыть]). Этот мотив позволяет объяснить колдовской порчей и такое несчастье, которое произошло вне связи с конфликтом, – достаточно, чтобы кто-либо в округе имел репутацию колдуна. Более того, и это не обязательно – в рассказах о порче злой агент может даже не упоминаться, пострадавший просто ссылается на «чье-то колдовство», как в следующем примере:
Соб.: А как узнать колдунью?
Д. И. Г.: Колдунью? Милые мои… Уж я прошлый год так сильно летом заболела. Иду, закрыла всех курей. Все закрыла. Никакого яйца не было. Утром подымаюсь – лежит яйцо, на доске. А я все… Есть, наверно, колдуньи ишо, есть ишо.
Л. Г.: Мам, ну откуда они у нас? Ни одной бабушки нет, кто тебе тут наколдует-то?
Д. И. Г.: Лид, да может, кто и…
Л. Г.: Прилетит откуда-нибудь, что ли?
Д. И. Г.: Да не знаю, Лид! Ну, откуда оно, куриное яйцо, попало? Я все закрывала…
Л. Г.: Ну, ты не заметила вечером.
Д. И. Г.: (обиженно): Ну, как же не заметила, я ходила по этим доскам, всё – не было. Вижу, яйцо валяется.
Л. Г.: Собака принесла, наверно. Куда-нибудь утащила, я не знаю… А потом положила на место.
Д. И. Г.: Собака? Да она б съела бы его…
Соб.: И что, и что потом?
Д. И. Г.: Ну, и что. Я подняла, дура. Подняла. Вот и у меня после этого как схватили ноги, руки, я так заболела <…> Две недели ляжала. Все-таки есть, наверно, что-то есть.
Соб.: Кто-то хотел вам зла?
Д. И. Г.: Да, да.
Соб.: А за что? Может, с кем-то поссорились?
Д. И. Г.: Не-е-е, я никогда ни с кем не ссорюсь! И щас, и раньше… И вообще у меня такой характер, я вообще ни с кем никогда не ссорюсь[136]136
Д. И. Г. ж. 1928 г. р., Л. Г. ж. ок. 45 лет. Коз., зап. О. Гриценко, О. Христофорова. АЦСА. Козельск-2003. № 12. Ср. также такой интерпретативный ход: «А ей, – говорит, – сделана насмешка. Делали не ей, а она, – говорит, – напала на чужой след». <…> И вот я всю жисть мучилась (М. Р. К. ж. 1924 г. р. Коз. К-2003 № В2.3).
[Закрыть].
Тем не менее основное различие двух объяснительных моделей сохраняется и в таких случаях: «божественная» модель – экзистенциально-личностная, а «колдовская» – социальная, даже если не упоминается конфликт. Социальными причинами в рамках колдовского дискурса объясняют не только несчастные происшествия, но даже личные склонности предполагаемых жертв:
Соб.: То есть практически каждая смерть – неслучайная, получается?
Даже не знаем, почему… Со спирта умирают. Тоже могут напоить (испортить с помощью браги или водки. – О. X.) человека, и он будет пить, пить – спирт-то. Не останавливаясь.
Соб.: Тоже как порча, да?
Ну. А будут говорить, что от спирта человек умер. Он не останавливается, пьет. Есть же все-таки… Должен же быть какой-то просвет у человека?[137]137
Е. Ф. Б. ж. 1969 г. р. Вер. В-2003 № В2.1.
[Закрыть]
Почему в несчастьях и даже собственных пороках «жертва» с таким упорством винит других людей, а не каких-либо воображаемых агентов? Возможно, дело в том, что демонологические концепции исторически изменчивы – лешие уходят вместе с исчезающими лесами, дворовые и банники – вместе с крестьянскими усадьбами, инопланетяне появляются не так часто, люди же всегда рядом. Более того, демонологические концепции склонны к контаминации под эгидой веры в колдовство. Так, по материалам Л. М. Ивлевой, записанным в разных районах России и Украины, как проявление колдовства могут восприниматься совершенно разные феномены, даже не входящие в традиционную фольклорную топику; нередко встречается и контаминация мотивов, например: Леший – это колдун подделан (то же говорят про летящего змея, черта, вовкулака и проч.) [Ивлева 2004: 212, 190]. Эта же тенденция прослеживается по нашим калужским материалам: колдунам приписывают функции таких мифологических персонажей, как домовой, ходячий покойник, летящий змей[139]139
С. Я. К. м. 1949 г. р. Коз., зап. Т. Аникеева, У. Гончарова, О. Христофорова. АЦСА. Козельск-2003. № 6; М. Н. ж. 77 лет. Коз., зап. У. Гончарова. АЦСА. Козельск-2003. № 5; А. К. Л. ж. 1934 г. р. Коз., зап. Т. Аникеева, О. Христофорова. АЦСА. Козельск-2003. № 7.
[Закрыть].
Как полагал Эванс-Причард, у включения несчастья в контекст человеческих взаимодействий, пусть даже воображаемых, есть социальные и психологические задачи; если несчастье уже имеет социальные причины (как, например, убийство), его не считают порчей [Эванс-Причард 1994: 68] (подробно об этом говорилось в первой главе). Следовательно, «колдовская» модель не только объясняет несчастье, но и предлагает рецепты для устранения его последствий и предотвращения подобных событий в будущем. «Божественная» же модель такого практического руководства в социальной сфере не дает. Именно этим обстоятельством историки объясняют живучесть веры в колдовство в Европе, несмотря на многовековую борьбу церкви и, позже, государства с «суевериями» [Obelkevitch 1976; Лавров 2000]. В Советском Союзе борьба с религией, как кажется, только способствовала укоренению «суеверий». Так, одна из моих информанток, в прошлом учительница и председатель сельсовета, а ныне пенсионерка, научившаяся читать по-церковнославянски и готовящаяся к вступлению в собор, охотно рассказывает былички о колдунах, реальность которых не вызывает у нее сомнений, и в то же время жалуется, как трудно воспринимать все божественное. Говорит, что в школе воспитывали в безбожии: А теперь попробуй внуши себе, что Бог есть![140]140
М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. В-2004 № А2.2. Полевой дневник. 2004. С. 12.
[Закрыть]
Две рассмотренные объяснительные модели, конечно, не исчерпывают герменевтических возможностей народной культуры. Во время полевой работы мне довелось услышать и другие версии причин печальных происшествий: нарушение религиозных запретов, родительское проклятие, несчастливая минута, случайность, неосторожность, пьянство, а также их комбинации. Например, у одной пожилой женщины сгорел дом. Соседка сказала: Да зять напился и поджег, но для пострадавшей, соборной старушки, эта реальная сторона события совсем не была причиной, которую, впрочем, ей определить было трудно – она колебалась между двумя версиями: либо несчастье произошло потому, что год назад она позволила заезжим исследователям себя сфотографировать (соборные считают грехом фотографироваться, к тому же фотография была сделана на фоне дома), либо недостаточно усердно переписывала и рассылала по почте апокрифическую молитву «Сон Богородицы»[141]141
М. И. К. ж. 1923 г. р. Сив. Полевой дневник. 2002. 13 сентября.
[Закрыть].
Не менее разнообразны толкования причин болезней, включая версии совсем уж экзотические. Например, одна пожилая женщина, много поездив за свою жизнь, на склоне лет обосновалась в доме, где родилась.
Другая информантка утверждала, что в одной местной семье дети больные потому, что их мать вышла замуж раньше своей старшей сестры[143]143
Е. А. Г. ж. 1959 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 23.
[Закрыть]. Третья рассказала, как раньше примечали, в какой ключёвине вода сердитая: если из такой напиться – то горло заболит, то коросты по телу пойдут, то чё дак. Чтобы этого избежать, мама учила дарить воду со словами:
Водичка, на, не сердись на меня[144]144
М. А. Г. ж. 1932 г. р. Кезс. В-2004 № А4.2. Полевой дневник. 2004. С. 19. Обычай дарить воду (родник, речку, баню) чем-либо из съестного, деньгами, кусочком ткани, ниткой из пояска или хотя бы собственным волосом, если ничего другого нет, широко распространен в Верхокамье. Как правило, так делали при первом контакте с незнакомым водоемом или при первом мытье в новой (чужой) бане. Вот еще примеры приговоров: На, матушка-речушка, дары, а меня люби. Перекрестишься – и даришь (П. Л. В. ж. 1925 г. р. Кезс. В-1999 № 5.8); Речушка, на меня не сердись, что я умылась (X. Н. К. ж. 1914 г. р. Кезс. В-1999 № 6.1); Банюшка-парушка, не осердись на меня (М. С. Ш. ж. 1910 г. р. Кезс В-1999 № 6.1); На, матушка речка, не сердись на меня, что я попила-умылась, – и идешь со спокойной душой (М. В. Ж. ж. 1963 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 14). Считали, что, если этого не сделать, лицо, руки или другие омытые части тела покрывались коростой: Вовсе не знаешь, чем и лечить (М. С. Ш. ж. 1910 г. р. Кезс. В-1999 № 6.1). Избавить от нее могло лишь обращение к «рассерженному» водоему с просьбой о прощении и подарком (М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. В-1999 № 6.4.; М. В. Ж. ж. 1963 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 14).
[Закрыть].
То же разнообразие причин болезней отражено и в заговорах, например:
С ветру коли пришло – на ветер и поди. С людей коли пришло – на людей и поди. С леса коли пришло – на лес и поди. Рассыпься, хворь моя, вернись на место свое. Отколь пришла, туды и ушла. Аминь [Аникин 1998: № 2100][145]145
Текст записан в 1991 г. в Лузском районе Кировской области, культурно близком Верхокамью.
[Закрыть].
Вместе с тем приписывание несчастий именно благой Божьей воле и/или злой воле других людей встречается чаще всего[146]146
Так было и в XIX веке. С. В. Максимов, проанализировав материалы Этнографического бюро В. Н. Тенишева, писал: «В сознании простых людей еще окончательно не решено, в чем заключается причина болезней, постигающих человеческий род: в Божеском попущении или в дьявольском наваждении. По сличении сведений, полученных более чем из 50 местностей <…> оказывается, что значительный перевес на стороне последнего мнения» [Максимов 1989:20]. Существует точка зрения, что эти объяснительные модели тождественны, что в сознании простого народа «церковь и колдун просто разные департаменты» [Ельчанинов, Флоренский 1991: 181], этого мнения придерживаются многие ученые [Островская 1983; Миненко 1991; Белобородова 1998; Лещенко 1999]. Я все же склонна полагать, вслед за другими исследователями [Thomas 1970; Burgess 1992; Elmer 1996; Лавров 2000], что «колдовская» и «божественная» модели не тождественны, а дополнительны по отношению друг к другу – это позволяет объяснить их различия и в то же время возможности пересечений и совмещений.
[Закрыть]. При этом, как кажется, пострадавшему легче и соблазнительнее поверить в то, что он стал жертвой сглаза или порчи, чем смириться и признать несчастье результатом собственных грехов. Этому способствуют психологические механизмы, лежащие в основе веры в колдовство; они едины для веры и в сглаз, и в порчу. Перечислю их еще раз. Во-первых, установление причинно-следственных связей (как правило, ошибочных, по принципу post hoc, ergo propter hoc – ‘после этого – значит, вследствие этого’); во-вторых, перенос ответственности, когда человек винит в своих несчастьях не собственные ошибки, глупость, неосторожность, а злую волю других людей; в-третьих, проекция эмоций: собственные враждебные чувства, когда для них нет видимых оснований, человек нередко воспринимает в превращенном виде – как враждебность к себе со стороны объекта своей ненависти.
Языковая картина мира придает этим механизмам их культурно-специфичный вид, и они становятся символами, управляющими поведением носителей данной культуры. Эти символы в русской культуре, как и в других, тесно связаны с понятиями власти и агрессии.
Глава III
Власть, гендер и агрессия
Карпушатские колдуны [147]147
Текст основан на материалах нескольких интервью (все записаны в Кезском р-не Удмуртии): М. А. С. ж. 1912 г. р., М. Л. С. м. 1939 г. р., К. К. С. ж. 1942 г. р. В-2004 № А2.2; Е. А. Г. ж. 1933 г. р. В-2004 № А4.1; М. А. Г. ж. 1932 г. р. В-2004 № А4.2; М. И. С. ж. 1937 г. р. В-2004 № А4.3; О. Е. П. ж. 1937 г. р. В-2004 № А4.5; В. А. Г. ж. 1936 г. р. В-2004 № А5.1; В. И. В. ж. 1938 г. р. В-2004 № А5.5; А. Л. Б. ж. 1932 г. р. В-2004 № А5.6; О. И. В. ж. 1929 г. р. В-2004 № А6.1; В. Д. С. ж. 1935 г. р. В-2004 № А6.3; М. А. С. ж. 1912 г. р. В-2005 № А4.2; П. Л. В. ж. 1925 г. р. В-2005 № А4.3; Е. П. Г. ж. 1926 г. р. В-2005 № А4.4; Е. А. Г. ж. 1959 г. р., В. А. Г. ж. 1936 г. р. В-2005 № А4.6; М. И. П. ж. 1937 г. р. В-2005 Nb А4.7; О. Е. П. ж. 1937 г. р. В-2005 № А5.2; М. И. С. ж. 1937 г. р. В-2005 № А5.3; Е. А. Г. ж. 1933 г. р., П. Е. В. ж. 1970 г. р. В-2005 № А5.4. Полевой дневник. 2004. С. 10, 19–21, 23–30. 2005. Ч. II. С. 1, 3,10, 24–25, 27–29, 33–35, 39–42, 48, 52–56.
[Закрыть]
Карпушата, ныне окраина большого старообрядческого села К., когда-то были отдельной деревней. Жили в Карпушатах представители двух родов: Гаврёнки – род горячий, поперёшная порода, и Савёнки – спокойные, но ленивые; от Савёнок пошли Изосёнки, тоже спокойные, но работящие: Как Изосёнок не стало, так и работать никто не стал[148]148
Названия родов происходят от мужских имен Гавриил, Савва, Изосим. Понятие «род» я использую здесь вслед за информантами, в терминах современной социальной антропологии речь идет о патрилинейном десценте.
[Закрыть]. Тесные связи были у Карпушат с соседней деревней Бузмаки – туда уходили взамуж, оттуда брали невест, вместе гуляли на свадьбах и устраивали помочи.
Дмитрий Тимофеевич
Еще не так давно славились Карпушата своими колдунами. Дмитрий Тимофеевич (он умер в начале 1950-х гг.), родом из Савёнков, был крепким хозяином. Детей у него было мало, всего одна дочь, а хлеба сеяли много, скотина была – шесть коров. Славился он на всю округу как сильный знаткой – мог портить, но мог и лечить, к нему многие обращались за помощью. От кого он перенял – неясно, вроде бы не по родству. Его родные братья – Павел, Никита и Илья —
они ведь не знали, а он ведь знал. Откуда он научился – не знаю.
Братья жили между собой дружно – когда Илья погиб на войне, помогали его вдове, оставшейся с малыми детьми. А Дмитрий всегда держался особняком, и несмотря на то, что был зажиточным человеком (они богатушшо жили, хлеб многушшо, все время они пировали), ни куска хлеба от него бедным родственникам не перепадало (хоть бы раз чем-то помог), наоборот, он им приносил одни беды. Однажды испортил трехлетнюю племянницу Машу – ей в ногу попал конский волос в метр длиной. Потом он сам признался:
Моя ведь работа, девку-то я испортил.
Оказалось, он хотел наслать порчу на тетку Маши, сестру ее матери, тоже Марью, которая отказалась стать его возлюбленной. Он сказал ей:
Раз не хочешь подругой быть, меня вспомнишь.
Но во двор в тот момент вышла девочка, и порча, пущенная на имя «Марья»[149]149
«Марья» и «Мария» считаются в Верхокамье разными именами: Мария – только Богородица, все остальные – Марьи.
[Закрыть], попала на нее.
Я в то время, в ту секунду вышла в огород. И мне по росе попала. Сразу, через трое суток, на ноге шесть ран открылись. Зачем вышла – за луком, лук надо было нам. Три года, мама уйдет с утра до вечера ведь, а у меня еще сестры есть, куда деваться-то? Я ведь постарше их дак.
Лечить Дмитрий Тимофеевич не взялся, сказал только:
Почё вынесло-то ее на улицу-ту?
Мать позвала старуху-знахарку, та сказала:
Вот корову мне на зарок дайте, два пуда масла, три раза кормите, два ведра капусту и картошки еще.
Дмитрий Тимофеевич советовал не соглашаться:
Пусть, – говорит, – лучше девка умрет, чё ты без коровы будешь с ребятами-те жить-то? Не лечи, – говорит.
Но мать Маши его не послушалась. Знахарка взялась и целый год, три раза в день, прогревала Маше ногу. Раны зажили,
она говорит: «Вот видишь, как хорошо теперь! А если б, – говорит, – ты зарок не посулила, эту корову, масло, всё – это бы, говорит, не было, порча эта не могла б выйти».
Зарок знахарка забирать не стала, взяла только килограмм масла и ведро капусты. Но другую Марью Дмитрий Тимофеевич все же одолел – как-то на пирушке бросил левой рукой в нее золотым кольцом, попал в правое плечо.
Всё, неделя прошла – она начала болеть. И на плече, на правом плече выросло второе плечо.
Работал Дмитрий Тимофеевич в колхозе конюхом, начальству не подчинялся.
Если он начинал пировать – неделю пирует.
Объедет табун кругом на лошади и только ребят посылает проведать, как там кони:
Неделю кони в одном месте ходят, и задницы вот такие! Такой знаткой!
Однажды он с бригадиром Григорием Васильевичем расспорил из-за ключей от конюшни (по другой версии, менее правдоподобной, они подругу не поделили[150]150
Эта мотивировка мужских конфликтов встречается в Верхокамье настолько часто, что заставляет заподозрить в ней клише.
[Закрыть]), когда пили с мужиками брагу, в веселье были. Дмитрий Тимофеевич его сделал: бригадир только домой идти собрался, встал – упал и умер.
Или отравили, или, говорят, заколдовали.
Случилось это 5 марта 1953 г. —
умер со Сталиным вместе. Вот как он людей-то делал! Если ему кто досадит…
Все же некоторое участие в жизни родственников Дмитрий Тимофеевич принимал – например, удачно женил своего племянника, бедного сироту. Марья Абрамовна была очень скромной, тихой девушкой, никуда не ходила, людей боялась. Дмитрий Тимофеевич пришел как-то с племянником, а Маша как кака-то тюня на лавке сидела. Подошел, потрепал по загривку:
Ты, Марья, его не любишь, я знаю, ты его не любишь, он-де как цыган черный, ну, ты его залюбишь.
Они ушли, она про этого парня думать стала:
На глазах у меня стал, как на сердце стал.
Попросила мать сходить к нему посвататься, позвать в мужья. Согласился, пришел в примаки (она одна со стариками жила, не могла их оставить). Потом рассказала родным, как Дмитрий Тимофеевич ее похлопал по спине, а они:
Ой ты, ой ты, почё ты дала-то трепать-то?![151]151
Похлопывание по плечу/спине считается одним из основных способов насылания порчи не только в Верхокамье. По материалам Этнографического бюро В. Н. Тенишева, собранным в конце XIX в., во многих местах России крестьяне «при встрече с колдуном предусмотрительно не позволяют ему касаться их плеча» [Попов 1996: 323].
[Закрыть]
На свадьбе ее свечка у божницы вся чисто истекла, воск прямо бежал – старухи за столом перешептывались, а я молодая, хоть бы хны. Оказалось, это плохая примета – тяжело жила, пот и слезы бежали всю жизнь. Спустя несколько дней после свадьбы муж ушел к своей подруге, всю жизнь гулял, жену бил, все же двенадцать детей нажили. Марья ходила к лекарке, та сказала только:
При старости весь-де твой будет.
Знатков было много и в Бузмаках, и в других соседних деревнях:
Тот-де знал, другой знал… Да колдуны-те, они дополна здесь были!
Один из них, Иван Максимович из Першат, слыл портуном – только портил, лечить не мог. Однажды у коровы рассказчицы потерялось молоко. Позвали Дмитрия Тимофеевича —
лекарь был… он так колдун-то был, но лечил он это, скотину.
Он заставил хозяйку по воду сходить на ключик, велел открыть трубу и что-то гаркал в нее, потом показал в стакане с водой того, кто
молоко запер: Ваня Максёнок в стакане стоит у ворот своих, в трусах, в майке.
Дмитрий Тимофеевич предложил:
Если тебе он так уж нелюб, ткни-де ему в сердце – дак он сейчас же помрет. В глаза-те ткни – он-де ослепнет. Ткни в руку – рука у него не будет, высохнёт.
Но они не стали грех на душу брать:
Ой, нет! Чё это, ведь тут непростимый грех. Корову, мол, можно будет нажить опять, а человека-то не наживешь!
Но корову Дмитрий Тимофеевич вылечил:
Он чё-то поделал корову-ту, молоко появилося.
Дожил Дмитрий Тимофеевич до глубокой старости. Незадолго до смерти, по словам соседки,
каялся, говорил: «Я, – говорит, – людям помогал, людей вылечивал, а вот одного человека, – говорит, – я угробил».
Умирал Дмитрий Тимофеевич тяжело.
Не мог ведь умереть-то! Черти не дают. Сначала в матицу три раза выстрелили – не берет. «Уберите, уберите», – кричит. Чё убрать? А иконы-те мешают ему! Мы его вытащили на улицу, в сенки: «Уберите, – кричит, – уберите, я не могу, уберите, не могу». Потом парня какого-то загнали наверх, охлупень-то оборвали, туда стреляли, потом уже он в ограде умер. Значит, знал и никому не отдал. Вредитель такой был дак, ой-ой! Он переворачивал даже свадьбу в собак!
Евдоким Софронович
Евдоким Софронович, по прозвищу Волк, из Гаврёнков, был младше Дмитрия Тимофеевича – родился в 1935 г. Хозяйство его было среднее (не голодовали шибко дак, но зато детей было много, да было подруг без счету, дом-то жена больше везла дак), и колдуном считался более слабым. Одни про него говорят: Маленько знал, другие – что больше напускал на себя, для авторитета, чтобы люди боялись. Когда у его жены заболела нога, она сказала:
Воспитывался Евдоким Софронович без отца, в семье деда, Семена Тимофеевича (дедушка простой был, ходил молиться к старикам). Перенял колдовство от дяди, сводного брата матери. С молодого ума сунулся, в 1950-х годах, когда дядя умирать стал: Кому-то эти словечки надо отдать. Перенял тайно, никому ничего не говорил, и только когда люди стали ходить: Евдокима надо, родные догадались. Люди-те друг другу пересказывают – так и слава идет.
Евдоким Софронович по свадьбам ездил, приговорщиком был. Мог он машину остановить (правда, по одной из историй, дело было в том, что топливо кончилось), мог сделать, в стакане смотрел (узнавал портунов и воров), но более известен был он тем, что лечил окрестных женщин от порчи – кто с чем придет. Которых сможет – дак лечил, а нет – дак нет. Одну женщину отказался лечить, сказал, что сильная на ней порча, не перевысить ему, другую взялся было, две бани выпарил – да разгомздить-то разгомздил, а выгнать-то не выгнал. Женщина потом всю ночь билась, пошибка всю ночь спать-то не дает – большими ногтями мне хребёт скребёт. Позвали старушку – та напоила ее какими-то травами с молитвой, Евдоким Софронович утром приехал третью баню парить:
«А чё, Лазаревна, тебя другие лечили? А тебя знаешь, чем поили? С молитвой тысячелистником», – говорит. Вот если б не колдун был, чем бы он узнал? Ну, я чё: «Прости, мол, меня, прости».
Лечил, наговаривая на вино, некоторых в баню водил, что там делалось – не знала толком даже его жена.
Пошибки он выгонит – не выгонит, а их успокоит, чтобы не орали.
Одна информантка, школьная учительница, сказала:
Лечил, ага, женщин в бане – детей полно по округе бегало.
Гулял шибко Евдоким Софронович, подруг много было. Узнавали об этом так:
Дети идут, похожие ведь, скоро заметно. А люди – кто скажет, а кто расстраивать не захочет.
Жена Евдокима Софроновича ходила как-то раз к лекарке Орине Петровне, чтобы мужа приворожить. А та ей:
«Только вчера подруга была, его к себе привораживала. А ты обратно? Вы-де его с ума сведете, дураком сделаете». Ну, я плюнула и ушла.
Говорят, что он не только лечил, но и предостерегал людей от порчи. Как-то Марья Абрамовна, жена племянника Дмитрия Тимофеевича, прошла под опорой столба электропередачи, через пасынок. Евдоким Софронович мимо шел и как заругатся:
«Вы ходите, – говорит, – ничё не понимаете, куды попало лезете, а потом кто-то виноват, кто-то вам пустил. Что, – говорит, – глядишь топеря? Прошла дак»[153]153
То, что колдун предупреждает об опасности, можно объяснить не только заботой об окружающих, но и потребностью в доминировании, в данном случае с помощью обладания информацией, недоступной остальным. Этот мотив встречается и в других рассказах, например: Она мне сама говорила, что: «Ты, – говорит, – ходи через порог, с молитвой выходи, особенно из дома». Она этим делом занимается. «Я, – говорит, – пускаю по ветру, по ветру пускаю, а она, – говорит, – может любому человеку попасть». Если без молитвы – пожалуйста, попадет (И. С. Т. м. 1953 г. р. Сив. В-2005 № А2.1).
[Закрыть].
Рассказчица добавила:
Столб – ведь там же окно дак. В любые ворота надо с молитвой входить[154]154
О том, что нельзя проходить под опорой столба, говорили и другие жители Карпушат (Е. Ф. И. ж. 1919 г. р., А. Ф. И. ж. 1922 г. р. Кезс. В-1999 № 8.6). Вдова Евдокима Софроновича утверждает: Вот в этих местах, поди, тоже не больно просто, запихнёно чё-нибудь тут (Е. А. Г. ж. 1933 г. р. Кезс. В-2005 № А5.4). Этот мотив вошел в местный фольклорный фонд и получил традиционное истолкование: место соединения столба и опоры приравнено к другим разновидностям ворот, соответственно, актуализирована семантика границы и перехода (см. [Левкиевская 2002: 18, 174]): В дверях, в дорогу – говорят, с молитвой выходи. А мы чё? В воротах тоже. Вот теперя столбы-те есть, пасынки-те вот так поставлены – вот сюды-де не надо ходить (Е. А. Г. ж. 1933 г. р. Кезс. В-2005 № А5.4). Этот же мотив зафиксирован в соседнем районе (поэтому нельзя с полной уверенностью приписывать его авторство Евдокиму Софроновичу, хотя вероятность этого все же велика): Вот когда идти вот, столбы стоят, эти, телефонные, между этими столбами проложены эти, это, тротуары. Вот между этими, это, столбами, тротуары, не надо между столбов проходить. – Соб.: Почему? – Я сначала проходила, ничего мне вроде не было. А теперь как услыхала, вот теперь не хожу. Я хожу по дороге. – Соб.: А что там может быть? – А не знаю, что там такое может быть (М. Г. С. ж. 1933 г. р. Сив., зап. М. Ахметова, А. Козьмин. АЦТСФ. Верхокамье-2002. Ахметова. № 8). Как видим, информанты затрудняются пояснить, чем же опасен именно столб. Это говорит о новизне данного мотива (равной, видимо, новизне самого предмета).
[Закрыть].
Умер Евдоким Софронович в 1991 г. Как умирать стал, жена уговаривала:
Чё, мол, ты, чё попало баловал дак, грех-от куды девашь? Надо уж старушкам сдать,
а он в ответ:
Я не колдовал, а лечил, люди мне сказывали спасибо за то, что им помог.
Отказался не только от покаяния, но и от соборного отпевания:
«Мене ничё не делайте, так умру. Не зови». Не знаю, почё не залюбил старух?
Вдова и младшая дочь Евдокима Софроновича по-разному относятся к его колдовскому умению. Первая, по ее словам, крайне негативно оценивала занятие мужа при его жизни и подчеркивает, что не имела и не имеет к этому никакого касательства (не хочу я этого, по бесовскому идти. Пусть там трясется и висится, а к нам пусть не ходят), вторая гордится отцом и проявляет интерес к его ремеслу. Говорит, что раньше мало платили отцу за лечение, семья большая, восемь детей —
а нам кто бы конфетку дал. Теперь столько денег эти колдуны зарабатывают в городе! Теперь бы надо нам такого колдуна, а нету.
Впрочем, она же утверждает, что и после смерти отца его харизматическое влияние сохраняется. Не так давно у нее произошел конфликт с односельчанкой и та ей якобы сказала:
Я, мол, у многих колдунов перебыла, они на тебя колдуют, а тебя, – говорит, – не берет, потому что у тебя отец колдун, тебя это защищает[155]155
Такое объяснение неэффективности колдовства встретилось мне единожды. Обычно в подобных случаях говорят о Божьей защите, сопутствующей тому, кто носит нательный крест и творит молитву.
[Закрыть].
Девишник в Бузмаках
В 1980-х гг. в Бузмаках был девишник – первая часть свадебного обряда, которую проводят в доме невесты. Жених был дальний, из Сизёво. На том девишнике собрались шестеро колдунов: двое карпушатских, двое бузмаковских и двое сизёвских. Тимофей Егорович, тоже слывший знатким, в день свадьбы сказал одному из рассказчиков: У вас там сегодня в Бузмаках труп будет, человек умрет и на свадьбу не пришел. И на девишнике пировали-пировали, а Петр Федотович вдруг упал ни с того ни с сего и всё, умер. Про Петра говорили:
Знал он. Ну, не так чтобы много. Чё-то один, видно, побольше знал, а другой поменьше. Вот чё-то не поладилось тут вот.
Однако ни драки, ни ссоры на свадьбе не было.
Дак это, я не знаю, чё-то оне… ругатся, по-моему, ничё не ругались, а просто не знаю, чё дак. Видимо, тот знал, и этот-то знал, и вот они надоели друг другу и вот он его чё-то сделал.
Одна из информанток была на том девишнике вместе с мужем, Федотом Марковичем. Он тоже слыл знатким – был приговорщиком, по свадьбам ездил. Хотя она и утверждает про мужа:
Всё говорили – знаткой, но нет, он ничего не знал,
все же решила поскорее оттуда уйти:
Ой, я мужика скорее захватила, да домой.
Поскольку на девишнике пировали сразу несколько колдунов и между ними не было явных конфликтов, конкретного виновника гибели Петра Федотовича информанты назвать не могли:
А я уж это не знаю, кто пересилил. У кого больше слова-те были, крепки-те, откуда ж я знаю?
Некоторые, правда, посчитали, что виноваты гости:
А эти сизёвские, молодежь, мужики – всё говорили, вот балуются этим делом.
Было также мнение, что сделал Петра не крепкий знаткой, а такой же недоучка, как и он сам:
Вот они, которые серединка на половинку, друг над другом вот надсмехались. Кто кого передолит, ага.
Информантка, которая считала, что Петр Федотович испортил ее саму и ее дочь, сказала:
Дак его добрые люди сделали.
Одновременно с колдовской версией информанты называли и естественные причины происшедшего:
Там, говорят, много оне там были, шесть ли, как ли, колдунов – да кто там кого. Там какое-то вино было, называли всё андроповским[156]156
Этот факт позволяет предположительно датировать события 1982–1984 годами, когда на посту генерального секретаря ЦК КПСС был Ю. В. Андропов, при котором появилась дешевая водка, названная в народе «андроповкой». После смерти Андропова эта водка исчезла из продажи.
[Закрыть], оно какое-то было вредное пить. Он много пил и ночь-то дежурил, не поспал, утром ушел – не поел, много надо ли?
По словам другой женщины:
Там что-то не поладилось, видимо. То ли у него сердце, может, нездоровое было, не знаю. Шибко-то он не пил.
Впрочем, вскоре информантка добавила:
Он, может, вовсе не от колдовства, может, от пьянки умер дак.
Тем не менее только естественными причинами смерть Петра Федотовича никто не объясняет. По общепринятой версии, его
колдуны-те загнали в могилу-ту: и вот они сошлися, колдуны-те, и одного загнали в могилу, колдуна. Пришел пить, колдуны колдуна не залюбили и убрали. До больницы не довезли. Они ведь, колдун колдуна, не любят.
Колдунов, говорят, в Карпушатах и сейчас много:
Куды они деваются, они и счас есть! Никуда не девалися. Еще хворают люди-те. На хорошее никого нет, а на плохое – полно.
В личных историях, пересказах и слухах, из которых сотканы воспоминания о карпушатских колдунах, нашли отражение взгляды крестьянского сообщества на природу власти и формы, которые она может принимать, на то, как упрочить собственную власть и избежать чужого влияния. Здесь идет речь о власти мужчин над женщинами и женщин над мужчинами, сильного над слабым и слабых над сильным, о власти физической силы и особого знания. Мы слышим слова и видим жесты власти, узнаем о противостояниях и их результатах. Колдовство, как и борьба с ним, может быть рассмотрено как власть – но также и обладание властью нетрудно расценить как способность к магическому влиянию. Собственно говоря, колдовство – это метафора власти или, перефразируя Леви-Строса, язык, на котором удобно о власти говорить[157]157
Клод Леви-Строс так говорил о тотемизме: «Природные виды отбираются не из-за того, что они „хороши, чтобы кушать", а потому, что „хороши, чтобы думать"» [Леви-Строс 1994: 97].
Немногие антропологи рассматривали колдовство в терминах власти [Stephen 1987; Rowlands, Warmer 1988; Arens, Karp 1989; Gottlieb 1989; Ashforth 1996; Niehaus 2001]. Причина тому, как полагает А. Ниехаус, в традиции веберианского понимания власти. Макс Вебер связывал понятие власти с секулярными отношениями доминирования и подчинения и с политическими институтами. При этом упускались из виду культурные ресурсы власти, та почва, откуда росли и черпали силу ее локальные концепты [Niehaus 2001:9]. Для антропологических исследований более подходит фукоистское понимание власти. Мишель Фуко продемонстрировал, что власть не ограничивается теми институтами, где она заявляет о себе открыто. Нередко маскируясь, власть пронизывает социальные отношения и культуру человечества [Фуко 1996].
[Закрыть].
Колдуны сильные и слабые – 1
Приписывание колдовского знания/силы тому или иному человеку иногда совпадает с формальной властной иерархией (председатель колхоза может оборачиваться[158]158
М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2005. Ч. II. С. 66.
[Закрыть], глава сельской администрации колдует против людей[159]159
М. И. П. ж. 1937 г. р. Кезс. В-2005 № А4.7.
[Закрыть], управляющий глазит теленка[160]160
М. И. К. ж. 1916 г. р. Коз., зап. В. Буркова, С. Бутузова, В. Тименчик, Т. Церетели. Полевой дневник. 2002. С. 11.
[Закрыть], бригадир портит за непослушание[161]161
Т. А. М. ж. 1929 г. р. Вер. В-1999 № 5.2.
[Закрыть], мастер сажает пошибку за брак в работе[162]162
Информантка рассказала, как, работая в военные годы на заводе в Ижевске, сделала деталь не того калибра. Мастер сказал: «Попомнишь меня» – и вот, испортил. Мастер знал, околдовал ее подругу – она его полюбила, хотя был маленький, невзрачный (И. М. Б. ж. 1926 г. р. Кезс. В-1999 № 6.2). Ср.: Я знала одного мужчину, ну, он как-то не хотел рассказывать об этом. Стала спрашивать со стороны, что, вот, говорят, что он знал. Был партийным работником. Такой видный, высокий пост занимал. Ну, и потом дошло, что действительно он учился. Ходил к одному старику какому-то (Р. А. Г. ж. 74 г. Сив., зап. М. Ахметова, А. Козьмин. АЦТСФ. Верхокамье-2002. Ахметова № 9). О восприятии представителей власти как колдунов пишет и В. Е. Добровольская [Добровольская 2001: 96, 105].
[Закрыть] и т. п.), но не менее часто являет собой альтернативу этой иерархии, когда жертвами порчи становятся представители власти (бригадир, учительница, председатель сельсовета[163]163
М. А. С. ж. 1912 г. р. Кезс. В-2004 № А2.2; О. А. Б. ж. 1926 г. р. Кезс. В-2004 № А3.З; Е. А. Г. ж. 1959 г. р., В. А. Г. ж. 1936 г. р. Кезс. В-2005 № А4.6. Информант, рассказывая, как ему посадили килу (порча в виде опухоли или нарыва), заметил: Я бригадиром работал, дак, может, и навредил кому-нибудь. Ну, и посадили мне эту килу (Ф. И. К. м. 1933 г. р. Урж. Полевой дневник. 2003. С. 55). Пожилая женщина, рассказывая о своей односельчанке, сказала: Чё, думаешь, у М. П. нету [пошибки]? Тоже есть, наверное. Она учительницей была, учителей ведь не любят. Она сильно сердитая. Может, и у ее есть (О. А. Б. ж. 1926 г. р. Кезс. В-2005 № А6.1). Другая информантка заметила: Вот я работала продавцом, всё говорили… могут что-нибудь назло делать (А. А. П. ж. 1931 г. р. Вер. В-1999 № 2.1. Замечу, что продавец – весьма властная позиция в деревне советской поры). Директор сельского клуба заключила: А у нас еще работа такая – мы же с людьми работаем, ну, бывает, тебя поругают, ты кого-то поругаешь… Если будешь верить [в колдовство] – свихнешься сразу (Е. Г. К. ж. 1951 г. р. Вер. В-2003 № А6.2).
[Закрыть] и др.). В этом втором случае колдунами могут считать либо людей видных, хотя и не занимающих властных позиций (так сказать, неформальных лидеров, подобных Дмитрию Тимофеевичу, работавшему в колхозе конюхом), либо, наоборот, тех, кто не обладает в сельском сообществе никаким положительным авторитетом (подобно портуну Ване Максёнку). Противоречия, однако, в этом нет – концепция колдовства и здесь демонстрирует безупречную логику.
Дело в том, что вера в колдовство предполагает (содержательно, если не всегда терминологически) два типа вредоносных агентов, назовем их условно колдуны сильные и слабые[164]164
Не пытаясь подменить этой типологией другие классификации, существующие в отечественной фольклористике, я выделяю сильных и слабых колдунов для более подробного анализа народных представлений о власти. Кроме того, это разделение позволяет, на мой взгляд, лучше понять некоторые нюансы веры в колдовство.
[Закрыть]. Речь идет не столько о разнице в знании, сколько о различиях в экономическом и социальном положении предполагаемых колдунов – собственно, именно эти различия часто и закодированы в мифологических представлениях о колдовском знании/силе. Богатого и удачливого человека, физически здорового и красивого, хорошего хозяина и талантливого мастера окружающие могут считать крепким колдуном и говорить, что он столь благополучен именно благодаря своим сверхъестественным способностям. Бедный, одинокий и уродливый человек также легко может прослыть колдуном – но его нередко будут считать слабым, недознайкой [Коновалова 2002: 121].
В Калужской области нам говорили про одну семью:
П. С. К.: У нас Лопасовых звали колдунами, но они были труженики, деловые дюже, но они не колдуны, они работяги были.
Соб.: А почему тогда их называли колдунами?
П. С. К.: А вот у них всегда все хорошо, клеилось, и в поле всегда у них урожай хороший.
С. Я. К.: От зависти.
П. С. К.: Да, и лошадка у них всегда хорошая, сбруя всегда нарядная. Они, в общем, труженики, люди хорошие. Они это, как назвать это… вот вперед видели, вот как предугадывали <…> И дети такие видные, уж и внуки. Какие-то и строители, и машины все имеют у них. У них все это получается, сходится. Умеют они[165]165
П. С. К. ж. 1922 г. р., С. Я. К. м. 1949 г. р. Коз., зап. Т. Аникеева, У. Гончарова, О. Христофорова. К-2003. № В 1.2. Схожая ситуация наблюдается, например, и в современной Болгарии: люди боятся колдовства тех, кто может позавидовать их богатству, но, с другой стороны, колдунами считают и тех, «чьи поля полны хлеба, хлевы переполнены, коровы и овцы дают слишком много молока». Колдуном считают и неожиданно разбогатевшего бедняка [Касабова-Динчева 1998: 237–238]. По данным Уильяма де Блекура, термин witchcraft в Европе Нового времени имел три значения: witching – разбогатеть с помощью колдовства (в этом подозревали главным образом мужчин из соседних деревень), bewitching – причинение магического вреда (в этом часто подозревали соседок), unwitching – освобождение от чар (цит. по [Gijswijt-Hofstra 1999: 175]).
[Закрыть].
Одним из критериев различения слабых и сильных колдунов в Верхокамье служат целительские способности – слабые могут только портить, а сильные могут и лечить:
Для первой категории колдунов используются термины портун и еретник, вторых нередко называют знахарями и лекарями, особенно «в глаза». Подчеркну, что и портунов, и знахарей воспринимают как колдунов, знатких (это термин родовой); источником умений тех и других считают тайные слова – хотя информанты и называют их иногда молитвами, но нисколько не сомневаются в дьявольском происхождении этих слов. Само обладание этими особыми словами делает человека подозрительным в глазах окружающих, так как считается, что только от его воли зависит, на добро или на зло употребит он свои знания[168]168
Умение лечить порчу предполагает, по местным представлениям, знание того, как порчу пускать. Как выразилась одна информантка: Я колдовать не умею – и отколдовывать. Я не берусь, я сразу отказываюсь (П. И. М. ж. 1933 г. р. Сив. В-2003 № А4.4).
[Закрыть]. Безгрешным считается лишь лечение без слов: травами, массажем. Сейчас это исключительно женская сфера, но еще в первой половине XX в. среди травников и костоправов были мужчины.
Отличие знахарей от портунов проходит не только по линии сильный/слабый колдун, многое зависит и от точки зрения рассказчика. Об одном и том же человеке можно записать разные, порой прямо противоположные суждения. Показательный пример – интервью, в котором уже известный нам Дмитрий Тимофеевич был представлен сначала как колдун (А лекарь был – он так колдун-то был, но лечил он это, скотину), затем рассказчица описала, как он дважды вылечил ее корову (не надо, наверное, объяснять, как в 1950-е гг. жизнь многодетной крестьянской семьи – а в этой семье было девять детей – зависела от единственной коровы), и так растрогалась, что высказала прямо противоположное мнение:
Сходство между сильными и слабыми колдунами в том, что обе эти позиции – маргинальные, находятся, соответственно, у верхней и нижней границы экономической и социальной нормы или даже за ними и потому представляют собой угрозу для нормы, для благополучия всего сообщества. Здесь имеет смысл вспомнить концепцию «образа ограниченного блага» Джорджа Фостера: если ресурсы ограничены, а система закрыта, то свою позицию можно улучшить только за счет других. Угрозу стабильности сообщества представляют не только те, кто разбогател (читай – украл у остальных), но и те, кто потерял, хотя и по-другому: их зависть, ревность, обида может проявляться в явной или скрытой агрессии по отношению к более удачливым людям [Foster 1965:302][170]170
Вместе с тем человек может спокойно богатеть, если всем известно, что источники его обогащения находятся за пределами деревни. В таком случае подразумевается, что он богатеет не за счет соседей и его поведение не угрожает социальной стабильности [Foster 1965:306]. Не стоит забывать, что крестьянское сообщество – система не вполне закрытая, она связана с другими подобными сообществами, с городом, а также с локусами, метафорически обозначающими «иной мир» (лесом, рекой/морем и т. п.), откуда человек также может получить кусочек «блага». По наблюдениям Фостера, такому успеху тоже завидуют, но не воспринимают его как угрозу для всего сообщества и потому не подвергают санкциям [Foster 1967:144], ср.: «Если крестьянин украл что-нибудь не у своих деревенских, а где-нибудь на стороне, то относятся снисходительно» [Тенишев 2003:168], то же – в мусульманской деревне в Индонезии [Telle 2002: 88]. Удачу, полученную извне, не только не надо скрывать, но, напротив, рекомендуется демонстрировать ее источник (если, конечно, он не преступный) – хотя бы затем, чтобы не подвергнуться обвинениям в колдовстве или других противоправных действиях. Например, если мексиканский крестьянин неожиданно разбогател и источник этого счастья окружающим неизвестен, по селу начинают ходить слухи, что он продал душу дьяволу, нашел клад, обокрал богатого туриста, ограбил церковь и устроил там пожар, чтобы скрыть продажу американцам картины Тициана и т. п. [Foster 1967:145–150], ср. также [Erasmus 1961; Wagley 1964].
[Закрыть].
