Текст книги "Представление для богов"

Автор книги: Ольга Голотвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 54 страниц)

33

– Раз я теперь в вашей банде – научу вас трудиться! Вы у меня спать на ходу перестанете! А ну, быстро сюда бумагу и чернила! Буду диктовать, что потребуется для сотворения и обуздания Души Пламени... если, конечно, хоть кто-нибудь из вашей мерзкой шайки умеет писать!

Джилинер удивленно взглянул на ученого. Илларни резко изменился. Возбужден, глаза блестят... но главное – манера держаться, говорить! Исчезла спокойная доброжелательность, уважение к собеседнику, наивная уверенность в том, что любые разногласия можно снять путем совместных рассуждений, веских доводов и простой логики. Теперь в его хрипловатом голосе появилась лихая наглинка, веселая дерзость, переходящая в грубость. Одно из двух: либо ученый пытается заглушить в душе угрызения совести, либо надеется, что кто-нибудь убьет его, не выдержав хамства, и старик уйдет в Бездну, не навлекая на пленницу гнев кхархи-гарр... Ну, на это пусть не рассчитывает!

– Бумага не нужна, почтеннейший Илларни, – с подчеркнутой любезностью сказал Ворон. – Говори, я запомню...

– Прежде всего нужен песок. Побольше песка, крупнозернистого, темного. Он и будет основой, на него я низведу Душу Пламени, заставлю песок воспринять ее сущность. Еще нужны холщовые мешочки, плотные и чистые, потому что Душа Пламени на первых порах своего существования в нашем мире очень чувствительна к солнечным лучам. Безопаснее первые дни держать ее в темноте, пока не дозреет. Холщовые мешки, как указывает Шадридаг, являются для этого наиболее подходящим вместилищем.

– И это все? – Джилинер был приятно удивлен.

– Почти все. Нужны еще кое-какие ингредиенты... так, мелочи. Душа Пламени по сути своей не есть стихия магическая, иначе я, Сын Рода, не смог бы совладать с ней. Но и к миру простых, не магических понятий и вещей она тоже не относится, а находится как бы на грани... поэтому для призвания ее в наш мир требуется ряд предметов и веществ, также находящихся на грани либо разных миров, либо разных стихий, либо разных состояний... Понял? Ах не понял? Пра-авильно, я тоже. Поэтому просто запоминай, что именно мне понадобится. На грани меж камнем и живым существом – кораллы. Да не побрякушки из коралла, а настоящие кустики! Меж огнем и растением – древесный уголь... да чтоб высшего качества! Меж землей и огнем – сера...

– Почему – сера? – не понял Джилинер.

– А принюхайся, чем у тебя несет из провала с подземным огнем, – доходчиво объяснил Илларни. – Дальше... На грани живого существа и воздуха – паутина. Вы, конечно, можете устроить налет на ближайшее селение и обмести там потолки во всех амбарах, но тогда я вас вконец уважать перестану, хотя, собственно, и раньше не уважал... На Проклятых островах водится гигантский пурпурный чернобрюх. Из всех пауков, что мне известны, этот плетет самую прочную паутину, он в нее ловит мелких птиц. От всей души рекомендую... Дальше. На грани меж водой и воздухом – чешуя летучей рыбы...

– Логичнее бы сказать – пар... – попытался высказаться Джилинер.

– Великолепно! Какая мудрость! Ты превзошел самого Шадридага! Вот и делай все сам, а я не стану у тебя под ногами путаться. Постою в сторонке, полюбуюсь...

– Ладно, ладно, почтеннейший Илларни! – поспешил Ворон успокоить разгневанного астролога. – Рыба так рыба, тебе виднее...

– Не мне, а Шадридагу! У него сказано: чешуя летучей рыбы! Снаряжай корабль, да поскорее, чтоб мне ваших морд отвратительных не видеть!

Шайса не выдержал:

– Говори дело, звездочет, не то разберусь, что там будет меж твоей спиной и плетью!

– Уйми своего шута, – небрежно приказал Илларни Великому Одержимому, – иначе я умру от хохота.

Ворон одним взглядом заставил слугу замолчать.

– Дальше... – смилостивился Илларни. – Меж землей и морем – селитра...

– Селитра-то почему?! – от изумления не сдержался Джилинер.

– Клянусь богами, ты мне надоел, Великий-как-тебя-там-Одержимый! Ступай в Бездну и спроси у Шадридага! Дальше... Меж водой и камнем – лед.

Даже страх перед хозяйским гневом не помешал возмущению Шайсы выплеснуться наружу:

– Да ты, старик, вконец обнаглел! Лед! Где мы тебе среди пустыни лед разыщем?!

– А не моя забота! – с наслаждением ответил Илларни. – Не можете – не беритесь! Глотки резать вы мастера, а вот если дело ума требует...

– Достаточно, – сухо сказал Джилинер. – Это все, что тебе нужно, почтеннейший?.. Отлично. Допускаю, что ты приплел сюда и лишнее, но это не имеет значения. Ты полагал, что я пошлю караваны во все концы земли? А когда все, что ты изволил заказать, сложат к твоим ногам, ты скажешь, что процесс создания Души Пламени займет лет... лет десять, да?

– Вообще-то я собирался сказать – шесть лет, – огорченно сознался Илларни.

– Не стоит лишний раз унижать себя ложью. Я читал записи одного из придворных короля Джайката. Там не сказано, что требовал Шадридаг для своей работы, но все необходимое доставляли ему вечером, а к утру его труды оканчивались... И еще ты не учел, что имеешь дело с очень сильным чародеем. Я доставлю все, что ты просил, до заката солнца. Но утром не стану слушать никаких оправданий.

– Понял! – тяжело вздохнул Илларни. – Но пленница должна быть все время при мне! Не верю ни тебе, ни твоим зверюгам!

– Хорошо, пусть будет так. Могу ли я предложить свою скромную особу тебе в помощники?

В ответ на явную насмешку Илларни заставил себя улыбнуться:

– Нет, конечно! Кто я такой, чтобы мне прислуживал Сын Клана?

* * *

– Да вы с ума посходили! – возмущенно сипел Шайса. – Не слышали, как хозяин кричал?! Может, его спасать надо!

Один из часовых, охранявших узенькую тропку, не соизволил даже рта раскрыть, а другой снизошел до ответа разгневанному Избранному:

– Великий Одержимый колдовать будет. Никого пускать не велел. Кричит – и пусть кричит. Может, так колдует...

– Что ж, ребята, может, вы и правы, – кивнул Шайса. – Ну, тогда пойду...

И вдруг ловко подсек ногой колено одного из часовых. Тот плашмя грохнулся на тропинку. Второй часовой не успел даже понять, что произошло с его напарником, потому что в лицо ему прянула Гадюка. Свинцовый шарик, утяжеляющий конец веревочки-убийцы, угодил часовому в лоб и заставил забыть о долге, приказе и прочих скучных вещах. Шайса нагнулся над первым часовым, но тот лежал неподвижно – при падении ударился головой о камень.

Шайса потерял к наррабанцам всякий интерес и быстро зашагал по тропке, которая вывела его к маленькому пятачку земли, со всех сторон стиснутому отвесными скалами. Там горел крошечный костерок, вокруг которого двигалась высокая темная фигура. Шайса облегченно вздохнул: хозяин был жив!

Он хотел было незаметно удалиться, но маг у костра выкрикнул несколько странных слов. И замутился, задрожал мир вокруг, и прижался Шайса к скале, как испуганный ребенок к матери, потому что угрюмое вечереющее небо вспыхнуло, заиграло чистыми рассветными красками. Меж скал заметался соленый ветер – тесно было тут ему, привыкшему к безбрежным морским просторам. Сквозь темные горные склоны стали проступать пенные барашки на низких веселых гребнях. И стремительный косяк рыб, вырвавшись из тугой волны, взмыл на неподвижных прямых плавниках-крыльях...

Колени убийцы подкосились. В трепете ужаса и восторга он закрыл глаза. Ничто не страшило его так, как чародейство. Именно поэтому он так тянулся своей черной душой к могущественному магу Джилинеру...

По коже хлестнули ледяные иголки. Шайса заставил себя открыть глаза.

В воздухе отплясывали злые снежинки, голос мага властно заклинал вьюгу, а из толщи скал выплывала к костру гигантская льдина, словно выломанная могучей ручищей из холодного панциря, сковывавшего скалистое побережье Уртхавена.

Пламя костра вытянулось небывало высоким языком, закачалось над головой мага и опало на багровые угли. Смолкли страшные слова нечеловеческого языка, которые выталкивал из горла Джилинер. Развеялись тучи снежинок. Но остался высокий – в два человеческих роста – обломок льдины, торчком стоящий возле умирающего костра. А рядом распластался неподвижный человек.

Преодолев страх, Шайса оттолкнулся от скалы, которая почему-то казалась ему спасением и защитой, и, скользя по расползающемуся под ногами грязному снегу, ринулся к хозяину.

Джилинер, раскинув руки, припал лбом к серой массивной льдине. Шайса подхватил господина, приподнял его голову, пощупал жилку на шее – жив!

Рядом что-то забилось, тяжело и влажно зашлепало. Шайса обернулся, готовый драться хоть с демоном.

У черного кострища стоял глиняный таз. В нем трепыхалась, умирая, большая рыба. Чешуя полыхала и тускнела в уходящих закатных лучах.

Ворон застонал и открыл мутные, словно больные глаза.

– Она исчезла, Шайса! – беспомощно, по-детски пожаловался он. – Сила исчезла, понимаешь, змей ты мой ручной?

Шайса молчал в тревожном недоумении. Таким он еще не видел хозяина.

Глаза Ворона на несколько мгновений закрылись, когда веки поднялись, Джилинер уже стал прежним. Он легко поднялся на ноги и с отвращением оглядел испачканную одежду.

– Надо переодеться... Я добыл все необходимое. Вон там, в скалах, глубокая ниша, я туда все перетащил... На тропке стоят двое часовых...

– Уже не стоят, господин, а то как бы я сюда прошел?

– А... понимаю. Ну, поймай еще кого-нибудь и пришли сюда, пусть перетаскают все к Илларни... Ах да, старый негодяй еще вспомнил, что нужны ступка, пестик и мягкая метелочка, но все это, если не ошибаюсь, можно взять у моего повара. А мне надо отдохнуть. Я... я перестарался – и потерял свою силу... ненадолго, Шайса, ненадолго! Это со всеми магами случается время от времени, со мной – уже в третий раз. Через несколько месяцев сила вернется. Но лучше, если пока никто не будет знать об этом.

Шайса понимающе кивнул. Потеряв магические способности, Ворон не перестает быть великим Одержимым, но и в самом деле будет лучше, если это останется тайной.

Нет, Шайса не собирался предавать хозяина. И все же Джилинер, лишившись чародейной силы, что-то утратил в глазах слуги, стал проще, обыкновеннее. Человек как человек. Держит себя вроде по-прежнему, да не совсем: чуть суетится, едва заметно нервничает, голос нет-нет да и дрогнет.

А сам-то Шайса? Разве посмел бы он прежде обдумывать поведение хозяина? Нет, что-то определенно сломалось в отношениях между господином и слугой.

Смутившись, Шайса отвел глаза. Джилинер искоса бросил на него короткий подозрительный взгляд и продолжил сердито:

– Еще найди ксуури Уасанга и спроси, нет ли у него снадобья от укуса гигантского пурпурного чернобрюха. Того, что с Проклятых островов. А то как бы у меня рука не вспухла. За палец цапнул, мерзавец восьминогий!

34

– Ну и что теперь делать? Ты ж у нас Вторым Зрением владеешь, все на свете знаешь, вот и скажи...

– Все на свете знает только Хозяйка Зла, – устало отозвалась Нурайна. – Может, поэтому она такая стерва...

Она сидела бок о бок с Орешком на расстеленном плаще. Перед ними простирались зеркальные воды озера Нарра-кай, которое отсюда казалось бескрайним. Одуряюще пахли цветы, заполонившие берег. В их неистовом предвечернем аромате терялся запах озерной воды. Издали доносились странные звуки, будто огромная птица била по воде крылом: это рыбаки загоняли рыбу в сети. Это было дивное место, умиротворяющее и прекрасное.

Увы, даже здесь покой не мог вернуться в души двоих грайанцев. Они уже успели обойти озеро, побеседовать с паломниками, пришедшими на поклонение доброй богине, и со жрецами, увенчанными коронами из цветов. Они купили по огромному букету, вышли на лодке в озеро и разбросали цветы по воде. Они искали малейшую зацепку, хоть какой-то знак, где найти Илларни.

И теперь, измотанные и несчастные, сидели они на расстеленном плаще и изо всех сил сдерживались, чтобы не наорать друг на друга.

– В каких только передрягах не бывал, а таким слепым котенком себя сроду не чувствовал! – горестно вздохнул Орешек.

– В передрягах он бывал! – огрызнулась Нурайна. – Великий герой!

– Великий не великий, а в летописи угодил...

– За самозванство-то? Было бы чем гордиться! Для богов он, видите ли, спектакль играет. Да тобой только Серая Старуха любуется! А богам на тебя смотреть скучно: всю жизнь плывешь по течению, вот и все...

– Плыву, – с достоинством ответил Орешек. – И плыву там, где другие давно утонули бы!

Нурайна не сразу нашлась, что ответить. Наконец пробормотала нечто неубедительное: мол, когда такие проходимцы вопреки своей плавучей природе все-таки тонут, надо всенародный праздник устраивать... Орешек уже не слушал. Он вертел в пальцах бронзовый диск со змеями, задумчиво его разглядывая.

– И с чего я за эту бляшку ухватилась? – досадливо сказала Нурайна, краем глаза наблюдая за его действиями. – Не помню, почти ничего не помню!

– Ты еще про воду говорила.

– Ну, это я просто прочла на бляхе...

– Угу... всего четыре слова понятных и есть, а остальное – бред обожравшейся мухоморами собаки.

– Зря ты так. Какой-нибудь язык, просто мы его не знаем.

– Я уж точно не знаю...

Орешек поднес бляху ближе к глазам и вслух прочел то, что серебром было написано под словом «вода».

Какая странная фраза! Она журчала, она переливалась, она струилась, как ручей. Совсем коротенькая, а не исчезла, не растворилась в воздухе – так и продолжала звенеть вокруг, словно капельки дождя по озерной глади. Весело и ласково откликнулось на эти звуки озеро Нарра-кай, побежали по нему тихие волны.

Орешек ошеломленно завертел головой. Он даже не почувствовал, как в его локоть впились пальцы Нурайны. Что произошло вокруг? Иным стал свет... мерцающий, переливчатый, зеленовато-туманный... Орешек видел кусты на берегу, хижину жрецов вдали, но все расплывалось, покачивалось, стало смутным, зыбким, словно он смотрел сквозь волнистое стекло... или сквозь воду. Это волновало и захватывало, но почему-то не пугало.

Прозвенел девичий смех, легкий, неуловимый.

– Какой смешной! Ну, что вертишь головой? Ты звал меня? Вот я!

Словно весенний ручеек заговорил с человеком....

– Кто ты? – спросил Орешек и даже вздрогнул – таким хриплым и грубым показался ему собственный голос. Снова серебряными капельками разбрызгался смех.

– Ну, что кричишь, глупый? Тебе нужна помощь? Конечно, помогу. Ведь в руках у тебя Талисман Четырех Стихий, ты заклял воду великим заклятием....

Орешек разжал ладонь. Бронзовый диск был тяжелым и холодным, он совсем не нагрелся от тепла руки. И что-то в нем изменилось, что-то... вот! Уже не четыре змеи, сплетясь хвостами, выглядывали из серебряного клубка, а лишь три. И пропало серебряное слово «вода». Загадочная фраза, начертанная под ним, тоже исчезла.

– Верно, верно, верно! – поддразнил журчащий голос. – Каждое заклятие можно использовать лишь раз. Говори, о повелитель стихий, я повинуюсь тебе!

Орешек предпочел не обращать внимания на явную насмешку.

– Можешь спасти нашего друга из лап похитителей и вернуть к нам?

– Не могу: его стерегут огонь и камень. Если хочешь, отправляйся туда сам. Но сразу же, сейчас!

Орешек обернулся к Нурайне. Та твердо кивнула.

– А что раздумывать? – лихо заявил парень. – Главное – при нас...

Главное и в самом деле было при них: мечи, деньги, оказавшийся бесценным бронзовый талисман и подаренные Светочем драгоценности, которые Нурайна не рисковала оставлять в доме.

– Главное? – насмешливо удивился переливчатый голос. – У одного из вас есть даже кое-что лишнее! Как ты можешь таскать на себе такую гадость? Лучше ее выбросить... только, во имя дождевых облаков, не сюда, не в озеро! Не хватало у меня на дне этой мерзости! От нее же рыбы на сушу убегут!

– О чем ты, Бессмертная? – изумился Орешек.

– О твоем поясе! Эта вещь просто пропитана злобной, черной силой!

В смятении Орешек вспомнил Храм Крови и свою шутливую просьбу, обращенную к Хозяйке Зла.

– Прости. Кай-шиу... ты, конечно, мудрая... но какое же в этом поясе зло? Он меня предупреждает об опасности...

– Да? О любой и всегда?

– Н-нет... – задумался Орешек, припоминая. – Пожалуй, о людях – нет... но если нечисть... или враждебные чары...

– А может, он не предупреждает, а злорадствует? Чует родственную темную силу и радуется, что ты вот-вот попадешь в беду?.. Впрочем, что мне до этого! Люди любят побрякушки... Запоминай, что я скажу, а потом мне течь по своему руслу, а тебе – по своему. Возле гор, что названы Плавником Подземной Рыбы, есть озеро Тхитигур, Невольничьи Слезы. Там вы и окажетесь, а дальше сами ищите своего друга!

Зыбкий свет задрожал рябью, взметнулся зелеными волнами. На миг Орешек увидел перед собой несказанно прекрасное юное лицо, но оно тут же уплыло из глаз и из памяти, а может, просто померещилось...

Парня шатнуло, как в бурю, и он вдруг понял, что стоит по плечи в мутной теплой воде. Рядом, все еще держась за его локоть, стоит Нурайна, вода ей по горло, плащ пузырем лежит на поверхности. А рядом – берег, но не зеленый, чистенький, украшенный цветами берег Нарра-кай! Песок, камни, меж которых торчат жесткие кусты, а вдали вытянулся горный хребет, похожий на гигантскую рыбину, наполовину ушедшую в землю.

35

– А почему озеро так назвали – Невольничьи Слезы?

– Я что-то слышал, но не помню... – откликнулся Айрунги. – То ли прежде тут караваны работорговцев ходили, то ли охотники за рабами шныряли... А тебе не все равно?

– Вообще-то все равно, – лениво признал Раш.

Он лежал, прислонившись спиной к большому валуну, нагретому солнцем. Только что Раш презрительно проигнорировал приказ проводника каравана сходить за водой. Хотя озеро и было рядом. Усталые верблюды уже напились и теперь лежали на песке, прижимаясь друг к другу боками, а люди ставили шатры и разводили костер в кольце валунов, чтобы защитить себя от ветра.

На Раша спутники с первого дня посматривали косо из-за его высокомерной лени и грубости. Лишь храмовая дисциплина мешала охранникам каравана намять наглецу бока. Но дурманящая близость воды и предвкушение отдыха после нелегкого перехода настроили всех на благодушный лад.

Всех, кроме Раша.

– Зачем мы сюда притащились? – уже не в первый раз начал он допытываться у Айрунги. – Мы же ловим самозванца. Или ты забыл?..

– Самозванец обязательно пойдет за Илларни, – терпеливо объяснил Айрунги. – Чем брюзжать, обошел бы озеро да посмотрел на берегу, нет ли следов недавней стоянки. Купеческие караваны здесь не ходят, и если мы хоть что-нибудь углядим – стало быть, наши птички тут порхали.

Подумав немного, Раш кивнул и неохотно встал.

Он прошел мимо костерка, в котором недружелюбно потрескивали сухие ветви; мимо лежащих стреноженных верблюдов, мирно пережевывающих жвачку; мимо высоких валунов, от которых тянулись густые вечерние тени. Караванщики проводили грайанца неприязненными взглядами, но Раш их не заметил.

Он отошел не так уж далеко от места привала, но громадные валуны, ведущие вокруг озера вековой хоровод, уже закрыли отдыхающий караван. Стоянку выдавала лишь струйка дыма, тянущаяся к небу, на котором уже начал проступать бледный серп месяца.

Раш крепко, с наслаждением потянулся: тело затекло и устало за долгий день тряски в верблюжьем седле. Затем мимолетный проблеск удовольствия исчез с лица, оно стало привычно-хмурым. Раш окинул осуждающим взглядом продолговатое озеро: до противоположного берега рукой подать, а направо и налево тянется длинная полоса воды. Эту невольничью слезинку до темноты не обойдешь!

И все же Раш неспешно двинулся прочь от стоянки. Нет, он не рассчитывал найти следы тех, за кем они вели погоню. Просто не хотелось сидеть, дожидаясь, когда караванщики состряпают пахнущую дымом похлебку из полуразварившихся зерен зутху. Раш не озирался в поисках кострища или чего-нибудь в этом роде. Ему казалось, раньше и сейчас, что враг встретится ему обязательно во плоти и лицом к лицу.

Споткнувшись о камень, Раш выругался вслух. Надо возвращаться. Глупо гоняться за призраком.

Глупо, но сладко...

Иногда Раш сам понимал, что сходит с ума. Но это его не пугало и не заботило.

Он еще раз окинул противоположный берег рассеянным взглядом, вскользь подивившись тому, какая здесь скудная растительность. И это в Наррабане, где жизнь рвется взять свое, если ей удается отыскать воду... Впрочем, караванщики вроде бы говорили, что вода в озере скверная. День-другой пьешь – ничего, а поселишься на берегу – вскоре заболеешь. Говорят, даже знак тому есть: в солнечный день на воде радужная пленка.

Спокойные, равнодушные мысли. Медленный, длинный вечер, тягучий, как мотив наррабанской песни.

И вдруг...

У противоположного берега, где только что неподвижные воды ловили лучи уходящего солнца, теперь взбивали брызги два человека: похоже, один споткнулся и наглотался воды, а другой помог ему подняться на ноги.

Да не может же быть...

Раш метнулся за камни. Теперь он отчетливо видел выходящих на берег мужчину и женщину.

И заметалось перед глазами прозрачное пламя, когда-то вспыхнувшее на старой лесной вырубке! Он не погас, этот костер, он всегда был с Рашем!

А теперь рядом возник тот, кого должно было поглотить пламя.

Враг.

Вор.

Самозванец.

Женщину Раш тоже разглядел, но не узнал, не захотел узнать. Не мог он сейчас вспоминать детство, уроки карраджу и гибкую, стройную красавицу с мечом в руках, которая относилась к маленькому Ралиджу с материнской нежностью и в которую он был наивно, по-мальчишески влюблен. Не было в пылающем мозгу места для воспоминаний.

А двое на том берегу уже пошли прочь от кромки воды. Раш чуть не бросился в озеро, чтобы добраться до них, но последние крохи рассудка напомнили ему, что он не умеет плавать.

Выбравшись из своего укрытия, Раш бегом бросился вдоль берега, чтобы скорее обогнуть озеро. Он забыл про Айрунги, про караван, про все, кроме мести. А огонь в мозгу пылал, сжигая остатки разума, превращая человека в бешеного зверя.

* * *

– Не очень-то любезно со стороны Кай-шиу швырнуть нас в воду так далеко от берега! Я думала, мне конец!

– Да ничего страшного, глотнула водички, вот и все.

– Я... я не умею плавать... я захлебнулась... Прекрати ухмыляться! Ты тоже мог утонуть!

– Я? В этой луже? Да меня и силой не утопишь! Погоди, как-нибудь расскажу, как меня крутило в реке Бешеной!

– Любишь ты хвастаться... Лучше подумай, успеет ли наша одежда высохнуть до темноты? Ночи здесь холодные...

Путники уже достигли предгорья. Холмы становились все выше; горный хребет, грозно темневший в сумерках, уже не походил на рыбу.

Мелкие камешки посыпались у женщины из-под ног, она взмахнула руками, не удержалась и, плюхнувшись, съехала с откоса в огромную темную лужу – настоящее маленькое болотце.

Орешек спустился следом и подал ей руку:

– Ну, так ты и до утра не высохнешь... Погоди, да это не вода! Вей-о! Ну и воняет же! Какой только пакости нет в этом Наррабане!

Нурайна понюхала свои пальцы, испачканные чем-то темным, маслянистым.

– Знаешь, – серьезно сказала она, – если б ты сумел переправить это болотце в Грайан, то всю жизнь мог бы не заботиться о деньгах. Вот из этого и делают «небесный огонь»...

Нурайна обернулась через плечо, пытаясь рассмотреть перемазанную спину, и с огорчением убедилась, что перемазана отнюдь не только спина. Женщина бросила на своего спутника несчастный взгляд. Даже в сумерках было видно, как густо и мучительно она покраснела. Королевская дочь больше всего на свете боялась оказаться в смешном и глупом положении.

– Я... мне надо отчистить одежду...

– А для этого ее придется снять, – серьезно и сочувственно подхватил Орешек.

Нурайна испытующе заглянула ему в глаза, но не заметила насмешки (парень и впрямь был хорошим актером).

– Я сейчас... – хмуро сказала она. – Отойду на другой склон и попробую оттереть эту мерзость. Стой тут и жди...

Орешек остался один под темнеющим небом, среди недобрых холмов. У ног его лежала лужа черной поблескивающей жидкости, источающей неприятный запах, от которого щипало в носу. Неужели из этой гадости и делают «небесный огонь»?

Он вспомнил полыхающие осадные башни, вспомнил людей, катавшихся по земле в напрасной попытке загасить пылающую одежду. На миг парню стало страшно. Злая таинственная сила затаилась в черной вязкой жиже и готова была взметнуться багровыми языками, наброситься на путника, обнять, убить...

Зябко передернув лопатками, он достал бронзовый талисман. И сразу страх отступил: у Орешка была защита!

Вот уж не ожидал он, что в вонючем подземелье, у людоедов-нарров, сыщется такое сокровище! Верно говорят в Аршмире: «Чего только море на берег не выбросит – то утопленника, то жемчужину...»

Еще не очень стемнело, три змеи были видны четко. И надпись тоже. Вот оно, слово «огонь». И коротенькая фраза под ним. Совсем простая. Неужели она дает власть над стихией пламени?..

Размышления Орешка были прерваны злым насмешливым голосом:

– Ну, здравствуй, Сын Клана! Как тебе чужое имя? Не коротко, не узко, в плечах не жмет?

Орешек сразу узнал этот голос – и от волнения шагнул вперед, не заметив, что носки сапог ушли в вонючее месиво.

По щиколотку увязая в густой черной массе, шел к Орешку его смертельный враг. Белеющее в сумерках лицо, распяленный в страшной улыбке рот, безумные глаза...

Орешек переложил талисман в левую руку, а правую опустил на эфес Сайминги.

– Нет, – со злобным весельем проговорил тот, кто некогда был Соколом. – Второй раз ошибки не сделаю, с рабом клинки не скрещу. Умрешь такой смертью, какую заслужил... тебе такая в страшных снах не снилась!

Долго пребывать в растерянности Орешек просто не умел. Он стряхнул оторопь и вновь стал самим собой:

– Не знаю, откуда ты вылез, приятель, но ты как раз вовремя. Я тут составляю список, кого мне положено бояться до обморока. Могу тебя туда внести, под сто сорок первым номером...

– Не начинай юнтивара, это не для тебя, раб. Я же сказал, что ты умрешь не в поединке. Знаешь, что такое истинная магия, наследство Клана, то, чего не отнять никакому самозванцу? Сейчас узнаешь! Прощай навсегда!..

* * *

Плащ Нурайны был бесповоротно погублен, его пришлось бросить. Остальная одежда, к счастью, почти не испачкалась...

Поднимаясь по склону холма, женщина увидела, как из-за вершины с ревом взметнулось ввысь чудовищное пламя. Ничего подобного ей видеть не приходилось. Немыслимый костер черным языком дыма лизал небо.

Она взбежала на вершину холма – и остановилась. Огонь, бесчинствующий внизу, не подпускал к себе: невыносимый жар дрожащей стеной встал меж женщиной и пламенем. Нурайна в ужасе огляделась. Где Ралидж? Показалось ей или нет, что в гул огня вплелся предсмертный вопль человека?

В этот миг пропавший спутник был для нее дороже брата, дороже собственной жизни, дороже всего на свете.

– Ра-алидж! – неистово закричала она.

И ответом на крик было чудо.

Оранжевый, с черной каймой дыма, огненный занавес чуть распахнулся, это было похоже на отогнувшийся лепесток цветка. Из пламени на песок шагнул человек и медленно пошел вверх по склону. На коже его не было ожогов, одежда ничуть не обгорела. На лице было написано глубокое потрясение.

Орешек остановился перед застывшей женщиной и протянул ей на ладони бронзовый диск.

– Вот, – сказал он каким-то не своим голосом. – Остались две змеи...

– Ты произнес заговор? Зачем?

– Так ведь загорелось все... И когда он успел поджечь? По-моему, он взглядом... Значит, он был магом, да?

Нурайна схватила своего спутника за плечи, встряхнула так, что у него лязгнули зубы, и закричала прямо в лицо:

– Очнись! Кто там что поджег?

Окрик привел Орешка в себя.

– И откуда он взялся... Сокол этот бывший... Ралидж...

– Что-о? Ралидж Разящий Взор? Он... он там, в огне?

Орешек промолчал, но молчание это было ответом.

Нурайна пошатнулась, шевельнула губами, пытаясь что-то сказать, а потом молча обогнула Орешка и пошла к огню, приблизившись к пламени, она сорвала с шеи бархатный мешочек на шнурке, с размаху бросила его в огонь и что-то зашептала.

Подошедший сзади Орешек не мог разобрать ни слова, но он и так знал, что Нурайна молится. Знал и то, что в мешочке была сухая хвоя. Отправляясь за море, многие берут с собой хвою: человек не знает, где его ждет смерть, а ели в Наррабане не растут...

Закончив молитву, Нурайна вскинула голову и сказала твердо и четко:

– Спасибо за то, что ты жил!

– Спасибо за то, что ты жил! – заставил себя Орешек произнести ритуальную фразу, в которой ни один грайанец не откажет мертвому – даже негодяю.

Оба постояли еще немного, а затем молча повернулись и пошли своим путем. А позади разрывал темноту такой могучий погребальный костер, какого не было ни у одного короля Великого Грайана.

* * *

А с дальнего берега озера глядел на гигантский столб пламени атаман Суховей.

Только что в сгустившихся сумерках завершилась беспощадная схватка. От налетевшей шайки отбивались не только храмовые служители. За оружие взялись даже погонщики, которые принадлежали храму и очень боялись гнева Единого. Но защитники каравана были смяты и беспощадно перебиты. И теперь разбойники при свете факелов вспарывали кривыми мечами тюки и седельные мешки, выбрасывали на песок их содержимое.

Отведя взгляд от огненного цветка, атаман обернулся к единственному пленнику. Человек был связан, на нем остались лишь штаны да разорванная в драке рубаха. Не было даже сапог – кто-то на них уже польстился.

Суховей скользнул глазами по высокой тощей фигуре пленника, по острому костистому лицу.

– Приветствую тебя, посланник Единого! Поклон тебе до земли, святой человек! – Суховей и в самом деле низко поклонился, без шутовства и насмешки, и продолжил так же ровно и приветливо: – Сам скажешь, где сокровища, или пытать тебя будем?

– Сокровища? – переспросил Айрунги, стараясь выиграть время (он надеялся на появление Раша с его огненным взглядом). – Какие сокровища?

– Стыдно Посланнику Отца Богов говорить неправду! – мягко укорил его атаман. – Мне верный человек сказал: караван сокровища везет в Сутхи-до, в храм. А еще праведник жертвы принесет в горах, в заброшенном святилище...

Одно из правил, не раз спасавших Айрунги жизнь, гласило: «Никогда не говори „нет“, если твой собеседник уже произнес слово „пытка“. Ничего не отрицай и ни в чем не запирайся».

– Почти все правильно, – сознался он. – Однако твой верный человек – дурак! Караван действительно вез сокровище, но...

Краем глаза он увидел, как стаей сгрудились вокруг разбойники, настороженные, злые, сплошь клыки и когти... И веско закончил:

– Но это сокровище – я! Я, Посланник Единого, выразитель его воли на земле, ехал в Сутхи-до, чтобы словом бога возжечь в сердцах горожан гаснущее пламя истинной веры!

На физиономиях разбойников проступило такое нехорошее разочарование, что Айрунги переступил босыми ногами по песку и робко добавил:

– Вы ждали золота и драгоценностей... но, может быть, вас утешит благословение Единого, переданное через уста святого человека?