Текст книги "Представление для богов"

Автор книги: Ольга Голотвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 54 страниц)

Это и была брачная церемония, куда более прочная, чем те, что освящались жрецами. Потому что обычный брак связывал людей лишь на одну жизнь, а затем смерть разлучала их. А клятва, безрассудно прозвучавшая над утесом, соединила влюбленных на века. Теперь после смерти души их вместе попадут в Бездну – и одновременно ее покинут. Во всех будущих жизнях этим двоим суждено найти и полюбить друг друга. Кем бы ни воскресил их страшный Повелитель Бездны – судьба вновь сведет их.

Слова, которые только что произнесли двое безумцев, часто звучали в легендах и балладах, но почти никогда – в обычной жизни. Потому что грозен Повелитель Бездны и не любит он, чтобы жалкие смертные диктовали ему свои условия. Да, он слышит клятву влюбленных и принимает ее – но в грядущей череде рождений смельчакам придется расплачиваться за дерзость, терпя гнев богов, перенося беды и страдания...

Орешек мягко отстранил девушку.

– Охотник, пригляди, чтобы она не спускалась с утеса. И сам оставайся здесь, не вздумай мне мешать.

Хранитель встал на краю каменной площадки и поднял перед собой Саймингу. Людоеды внизу не пошевелились, но взгляды их цепко сомкнулись на человеке с мечом. Чародей продолжал ходить вокруг проруби, не обращая внимания на происходящее за чертой колдовского льда.

Орешек вздохнул, мысленно прощаясь с жизнью, и негромко произнес вслух одну фразу – самую страшную из известных ему фраз.

Арлине послышалось что-то вроде «темная коряга». Стоявший спиной к ней человек не обернулся, даже не пошевелился, но Волчица почувствовала, что это не ее любимый, а кто-то незнакомый, пугающе чужой. Рядом со всхлипом втянул воздух Эрвар. Подгорный Охотник обладал восприимчивой ко всему необычному душой, этого требовало его ремесло. Сейчас он тоже уловил свершившуюся перемену.

Ни девушка, ни Охотник не успели произнести ни слова, не успели даже толком собраться с мыслями. Воин, принявший облик Хранителя, легко, по-рысьи спрыгнул вниз.

Арлина и Эрвар метнулись к краю каменной площадки.

Утес был высок – примерно четыре человеческих роста. Но воин спрыгнул, как со ступеньки лестницы. Ближайшие Людоеды набросились на человека. Два длинных серых силуэта закрыли воина от глаз Арлины – но лишь на миг. Серые тела молча осели на траву, а грозный боец двинулся вперед. Людоеды ринулись на него со всех сторон. Девушка закричала, попыталась спрыгнуть вниз, но Эрвар, схватив ее за плечи, прижал к поросшим мхом камням. Арлина дернулась, почувствовала, что ей не вырваться, и тут же забыла о себе, поглощенная невероятным зрелищем.

Среди белесых чудовищ металась, извивалась, скользила темная фигура. Воин был так же безмолвен и страшен, как и его враги. Он был неуязвим, он был неуловим, он был смертью. Точно рассчитанными движениями выскальзывал он из-под тянущихся к нему хищных лап. Страшны были удары его меча, нечеловеческой силы рука наносила их, любой другой клинок давно сломался бы, но Сайминга держалась. Может быть, мастер из Юнтагимира, создавая это дивное оружие, мечтал о такой руке для него – и о такой битве!

Воин не щадил сил, холодно и отстраненно зная: это его последний бой. Даже если он прорубится сквозь вражеский заслон, его убьют чары озера. Но вдруг это произойдет не мгновенно? Может, есть надежда перед смертью достать колдуна?

Боец не думал об оставшихся на утесе людях, о клятве, которой двое влюбленных неразрывно связали свои души.

Его мысли, короткие и быстрые, были подобны взмахам меча.

Уклониться. Ударить. Проскользнуть меж двумя Людоедами. Развернуться и прикончить обоих ударами в жаберные щели. Нырком уйти от нового врага и, разгибаясь, всадить меч ему в живот...

С каждым ударом воин продвигался ближе к озеру. Путь его был отмечен жуткими серыми валунами, остававшимися позади. Некоторые из Людоедов были еще живы, из последних сил ползли они за воином, одержимые лютым, черным желанием – добраться, дотянуться, растерзать... Воин не добивал раненых: со всех сторон стягивались десятки новых врагов. Но уже близко был берег, и вновь закричала Арлина, и серый жесткий пласт, не похожий вблизи на лед, лег под ноги воину.

Никто из Людоедов не посмел последовать за противником.

Чародей отвлекся от обряда и пристально взглянул на безумца, который, не устрашась черного колдовства, шагнул навстречу своей гибели. На лице Айрунги появилось искреннее сожаление: колдуну по-своему нравился отважный и дерзкий юноша.

Но тут же печальная, горькая улыбка исказилась, превратилась в гримасу ужаса.

Пряжка пояса на безмолвном воине засверкала нестерпимым, разящим блеском. Ослепительное сияние окутало человека, который даже не замедлил шагов. Защищенный этим сиянием, он неумолимо приближался к магу.

А Журавлиный Крик в этот миг перестал быть магом. Растерянно вскинув перед собой посох, как простую палку, он перебирал в памяти клочья знаний о колдовстве, расползающиеся, как порванная вязаная ткань. Спасительное воспоминание не приходило, вместо него всплывали беспорядочные жалкие проклятия в собственный адрес, и длилось это невероятно долго, целую вечность, а сверкающий воин все приближался, беспощадный, как Повелитель Бездны. Беспомощно стоял Айрунги, глядя на свою гибель, и единственным убежищем стало вспыхнувшее видение: фургон бродячих циркачей, разноцветные маски по стенам, запах грима и пота, подрагивание колес под полом... Как ненавидел он прежде это воспоминание, как загонял его в дальние уголки души... а сейчас зарылся в него, как ребенок прячется лицом в теплые ладони матери.

А где-то в неизмеримой дали Джилинер яростно вжимал ладони в Большой Шар, тщетно пытаясь перебросить, швырнуть оцепеневшему шарлатану хоть обрывок, хоть тень своей магической силы. Проклятый мошенник стоял, как овца на бойне, вытаращив глаза на сверкающий клинок, неотвратимо поднимающийся над его головой. Ах, если бы Джилинер был на месте этого идиота! Какой бой дал бы он ненавистному самозванцу!

Струя пара над Дымной Прорубью потемнела и задрожала, почувствовав, как сходятся, приближаются друг к другу два мощных талисмана. Озеро спешило щедро напоить их силой – и все ярче светился стеклянный шар, все ослепительнее били лучи из пряжки пояса.

А Хранителю с трудом давался каждый шаг, пот заливал лицо. Мощь, пробужденная заклинанием Аунка, была исчерпана в немыслимой битве, и теперь наступала расплата. Тело терзала жестокая боль, меч стал неподъемным, его хотелось бросить. Мозг, измученный молниеносными решениями, отказывался напомнить, зачем Орешек бредет по льду и что он должен сделать.

Рядом всплыло лицо – потрясенное, застывшее от ужаса. Между лицом и Орешком сиял сиреневый шар – будоражил, не давая потерять сознание, без слов говорил о чем-то...

Медленно, с трудом Орешек начал поднимать меч. Последние силы, не сгоревшие в бою, вкладывал он в это вязкое движение. Противник не пытался защититься. По лицу его текли слезы.

Внезапно на Орешка снизошло озарение, дивное и ясное. Чуть отклонив идущий вниз клинок Сайминги, он направил его не на голову беспомощного врага, а на стеклянный шар.

Сайминга ударила наискось, хищно и точно, словно понимала, что не каждому клинку выпадает такое...

Шар разбился вдребезги, осколки брызнули во все стороны, сиреневое сияние затопило все вокруг. Айрунги, очнувшись, надрывно закричал, и откуда-то с небес ответил ему другой вопль. В ином мире, в Черном замке разлетелся стеклянным дождем Большой Шар, осколки хлестнули по лицу и рукам чародея, но не от боли выл он на два мира, а от безысходного отчаяния, от острого осознания того, что рассыпались великие, тысячу раз продуманные планы...

Порвалась магическая нить, связывавшая Шары, – и содрогнулся в корчах Подгорный Мир. Гигантские волны прошли по морям, вышвыривая из глубин чудовищ, никогда прежде не видевших света. Выли вулканы, яростно заплевывая склоны багровой лавой. Прозрачные скомканные складки пространства пришли в движение, сминая равнины, круша скалы, заставляя гигантских монстров в безумии вонзать друг в друга клыки и когти.

И когда утих, угомонился Подгорный Мир, разворошенный магическим вихрем, иным стал лик его, иные тайны хранил он с того дня.

Мир Людей слабее испытал удар разорвавшейся магической цепочки. Лишь пронеслась буря над Недобрым лесом – страшная, вырывающая с корнем деревья – да по всей округе металась, вырвавшись из загонов, скотина. Дальше от Недоброго леса мир не почувствовал ничего – разве что мучили той ночью людей тяжкие, дурные сны...

Айрунги не было дела до потрясенных миров. Стряхнув оцепенение, он бежал к берегу и каждый миг ожидал гибели от чар льда: ведь его талисман был разбит! Повизгивавший от страха колдун-неудачник не знал, что разлившееся над озером серебристо-сиреневое марево – все, что осталось от Малого Шара, – еще продолжало хранить бывшего владыку чародейного посоха.

А Орешек уже не брел – полз к озеру. Он не видел, как скачками несся сквозь волшебное сияние колдун, как споткнулся он на берегу, не сразу смог встать и попытался бежать на четвереньках. Не видел, как в панике разбегались Подгорные Людоеды. Не слышал доносящегося с небес встревоженного клекота незримых стай... да что там – не понимал даже, что не бросил Саймингу, что тащит ее за собой волоком, намертво стиснув пальцы на рукояти.

На берегу его подхватили друзья. Орешек тяжело оперся на плечо Эрвара и тупо переставлял ноги, не думая о том, что Охотник сам еще не оправился от ран. Впрочем, «соломенная змейка» делала свое дело – Эрвар держался молодцом.

Орешек не запомнил обратного пути. Если бы ему сказали, что он ступал по горящим углям или что по пятам за ним катилась снежная лавина, он бы не удивился – все может быть...

Когда он немного пришел в себя, вокруг была ночная тьма, полная аромата хвои и мокрой листвы. Откуда-то доносился виноватый голос Аранши. Хранитель усилием воли заставил себя вслушаться. Наемница рассказывала, что вот-вот сейчас, перед самым их появлением, из пещеры выскочил и зайцем юркнул в кусты щуплый человечек. Она не успела его перехватить, потому что занята была: стаскивала к ручью трупы силуранцев. Она их там накрыла лапником и поставила приметную вешку, чтоб свои могли найти. Люди же, им костер полагается...

Всю дорогу до крепости Арлина бережно поддерживала жениха. Аранша с такой же заботой опекала Айфера. Сломанное ребро причиняло наемнику сильную боль, но он мог идти: Эрвар уступил ему «соломенную змейку». Сам Охотник, хвала Безликим, уже окреп настолько, что даже помогал Аранше вести Айфера.

Уж как этому увечному отряду удалось просочиться сквозь силуранские посты... ну, тут явно боги вмешались. Или Серая Старуха – не стоит уточнять... Орешек не запомнил, как они шли над пропастью, как подземным ходом вернулись в Найлигрим...

Лишь в крепости соображение вернулось к парню настолько, что он даже заметил счастливые глаза дарнигара, который видел только Араншу и наивно пытался это скрыть.

Хранитель отстранил суетящихся вокруг людей, бросил одно слово: «Утром!» – и на подкашивающихся ногах поплелся в свои покои, мечтая выгнать всех за порог, задвинуть щеколду, рухнуть прямо в одежде на кровать – и спать, спать, спать...

И Арлина не стала пускаться в разговоры. Она тоже поспешила к себе, чтобы в уюте и безопасности своей комнатки всласть нареветься на груди у верной Иголочки, а потом с наслаждением смыть с себя грязь и кровь.

Поэтому Правой и Левой Руке, а также всем, кто жаждал узнать подробности вылазки, пришлось податься в Дом Исцеления, куда отвели Айфера и Охотника.

Желающих послушать рассказ оказалось много, потому что военные тайны разлетались по крепости даже быстрее обычных сплетен. Возле Дома Исцеления собралась толпа. Начинало светать. Люди тихо стояли плечом к плечу, а на пороге дюжий наемник вслушивался в то, что происходило внутри, и громко повторял каждое слово – для всех.

Эрвар блаженствовал. Развалившись на соломенном тюфяке, он медленно и внятно (чтобы ни одно слово не было потеряно для людей за стенами) сплетал, созидал поразительную историю о беспощадной схватке в горном ущелье, о чудовище с каменным молотом, едва не сумевшем сокрушить самого Айфера (Айфер, морщась от боли, скромно подтверждал кивками каждое слово), о коварном колдуне, проскользнувшем невидимкой за Порог Миров...

Сердцем рассказа стало описание немыслимых приключений троих героев в Подгорном Мире. (Когда впоследствии служанки пересказали Арлине это повествование, девушка была изрядно удивлена.)

В заключение Охотник потряс слушателей сценой воздушного боя двух драконов над зачарованным озером, причем на хребет одного из драконов взгромоздился мерзкий колдун, а на спине другого восседал благородный Сын Клана...

И содрогались люди, слушая доносящийся с крыльца зычный бас.

Так – в трепете, немом восторге и затаенных вздохах – рождалась на свет еще одна легенда о Хранителе Найлигрима.

36

Нуртор Черная Скала проснулся с тяжелой головой и тяжелым сердцем. Всю ночь его терзал дурной сон. И пока услужливые руки привычно помогали королю одеться, перед глазами Вепря все еще клубилось, свивало петли сновидение, из глубины которого бледнело напряженное лицо Аудана. Государь пытался вспомнить, что ему снилось, но в памяти остались лишь полные горечи глаза друга и ощущение, что тот хотел предупредить его о чем-то.

Если бы Аудан был жив! Если бы Повелитель Бездны отпустил его хоть ненадолго... поговорить, посоветоваться...

Как был он прав, остерегая короля от союза с Ночным Магом!

Из-за проклятого колдуна все пошло к Серой Старухе в болото. Время уходило, как кровь из жил, а чародей со дня последнего штурма не предпринимал ничего, сидел безвылазно в своем шатре, а твари его куда-то подевались... не хотелось думать, что они попросту разбежались по лесу и будут теперь нападать на каждого, кто подвернется...

Нуртор, махнув рукой, приказал собирать осадные башни, оставленные в долине перед крепостью. Солдаты вернулись в долину неохотно, опасаясь Людоедов, но ни одной серой морды поблизости от крепости замечено не было.

А позавчера колдун внезапно притащился к королю, заявил, что намерен посетить Подгорный Мир, и потребовал для себя охрану. Нуртор распорядился, чтобы с магом был послан небольшой отряд. Вчера в сумерках чародей в сопровождении семерых воинов покинул лагерь, пообещав к утру вернуться в блеске могущества и стереть Найлигрим в кашу из окровавленного щебня...

Хриплым спросонья голосом Нуртор спросил, возвратился ли Айрунги.

Ответ был немедленным и ужасным.

Оказывается, перед рассветом на стене крепости появилась некая наемница, громкими криками привлекла к себе внимание силуранских солдат и сообщила, что на дне Медвежьего ущелья лежит куча лапника с приметной вешкой. Под лапником – тела воинов-силуранцев, о которых надо позаботиться, пока их не сожрали звери.

Сотник, наблюдавший за сборкой последней осадной башни, не рискнул сразу доложить об этом своему командиру: мало ли что может наговорить баба, особенно баба грайанская! Он приказал верховым слетать в Медвежье ущелье и проверить, не врет ли крикунья.

И вот сейчас, перед самым пробуждением государя, возвратился один из посланных. Остальные в ущелье – исполняют скорбный долг перед павшими воинами. Под грудой еловых ветвей были найдены семь трупов. Колдуна среди них не оказалось...

Выслушав это, Нуртор издал такой великолепный рык, что чуть не обрушился шатер.

– Военных советников ко мне!.. А-а, уже здесь... хватит, больше я ждать не стану! Послать приказ тем пяти сотням, что уже перебрались через горы: пусть идут на Ваасмир, обложат его, как медведя в берлоге, и ждут меня. Я не задержусь. Сегодня Найлигрим будет взят!

* * *

Рога требовательно, пронзительно, многоголосо гремели над долиной. Стоя меж зубцами стены, Хранитель глядел, как шумная, беспорядочно суетящаяся толпа на другом конце долины обретает четкие очертания, превращаясь в правильный и грозный боевой строй.

Харнат с тревогой поглядывал на Сокола: побледнел, осунулся, под глазами тени... Еще бы, как ему вчера досталось-то! Это слушать – и то страшно было, а чтоб самому... за Порогом Миров, среди чудищ... До сих пор, видно, в себя прийти не может, то-то с утра такой мрачный да несчастный...

Дарнигар и не подозревал, что человека, стоящего рядом с ним на стене, невыносимо замучили угрызения совести.

До Орешка только сейчас дошло, в какой кошмар он втравил Арлину. Там, на скале, под дыханием близкой гибели, все было ясно и просто. Они произнесут клятву, рука об руку уйдут в Бездну, одновременно возродятся для будущей жизни и обязательно найдут друг друга. Может быть, там, в грядущих веках, им придется терпеть гнев богов, зато они будут вместе, а это главное...

Но они остались живы – и у Орешка появилось время поразмыслить над своим новым преступлением.

Вей-о! Но ведь ему не суждена будущая жизнь! Души таких негодяев, как он, сгорают в Бездне без следа. Арлине суждена тоскливая, одинокая жизнь во всех рождениях. Из века в век не встретит она того, с кем ей захочется быть рядом... Вот такой подарок любимой девушке! Ничего страшнее и подлее этого Орешек в своей жизни не совершал!

Сейчас картина разворачивающегося вражеского строя даже обрадовала его, вырвала мысли из мрачного замкнутого круга.

– Хорошо идут, – завистливо вздохнул за плечом дарнигар. – Нашим так не суметь, а эти обучены... Черные Щиты, тяжелая пехота! Говорят, им платят вдвое больше, чем простым наемникам.

Строй и впрямь выглядел устрашающе. Три деревянные башни, каждая высотой со стену Найлигрима, медленно ползли к крепости, оставляя за огромными колесами черные следы, похожие на борозды от плуга. Орешек знал, что башни тянут быки, укрытые от стрел внутри деревянных махин, но не мог отделаться от мысли, что громадины приближаются сами по себе, влекомые лишь яростью и злобой.

От башни к башне тянулся ровный, прямой ряд высоких четырехугольных щитов. Черные, окованные железом, ощетинившиеся толстыми шипами, они плотно сомкнулись и двигались в одном ритме с башнями. Такой же строй тянулся слева и справа от крайних башен, изгибаясь назад крыльями птицы.

За щитоносцами второй шеренгой шли лучники, а позади пестрела разномастная толпа, тащившая длинные лестницы.

– Ополченцы, – хмыкнул дарнигар. – Эти и вооружены кто чем, и сражаться толком не умеют. Одно плохо: много их очень. С ними драться – что комаров бить: пока одного прихлопнешь, дюжина тебя укусит... А тарана не видать. Не будет Нуртор к нам в ворота стучаться, на башни свои надеется...

– Башни, – хмуро спросил Хранитель, – может, их зажигательными стрелами?..

– Далеко еще для стрел, да и мало от них будет проку: башни сырыми бычьими шкурами обиты, а верх железом окован, называется – «корона». Не-ет, мы для соседей дорогих повкуснее лакомство припасли, у нас еще «небесный огонь» не весь растрачен... А сейчас самое время для катапульт. Мой господин разрешит начинать?

Орешек кивнул, с радостью чувствуя, как нарастающее возбуждение смывает в его сердце презрение и ненависть к себе самому.

Справа глухо рванула воздух катапульта. Шлейф из крупных и мелких камней потянулся в воздухе от ковша через ров и гулко хлестнул по толпе ополченцев. До защитников крепости донеслись пронзительные крики раненых, но чудовище, сложенное из щитов и башен, продолжало ползти вперед, даже не сбившись с ритма движения...

* * *

С невысокого гранитного утеса Нуртор хмуро наблюдал за тяжелым, безжалостным продвижением башен к крепости.

Король понимал, что он нелепо выглядел бы на поле боя под градом стрел, под ливнем кипящей смолы, который скоро обрушится на атакующих. Не дело государя карабкаться по длинной лестнице или по заброшенной на зубец веревке. И все же Нуртор терпеть не мог стоять в стороне от драки. В такие мгновения ему хотелось стать простым наемником и плечом к плечу с другими идти в атаку. Уж он бы не прятался за чужими спинами, не жался бы к башне, как эти несчастные ополченцы! Во-он как засуетились под первыми залпами катапульт! Разве это солдаты? Мужичье, согнанное в войско и наскоро обученное держать оружие!..

Военные советники знали нрав государя. Они молча стояли у подножия утеса, чтобы неосторожным замечанием не разгневать Вепря.

В двух шагах от них высокий человек в кожаной куртке неотрывно глядел на поле битвы. Никто не заговаривал с ним, никто не смотрел в его сторону, чтобы случайно не встретиться с хмурым, сосредоточенным взглядом желтых глаз. Видно было, что человек этот замкнулся на какой-то бесконечно важной, не дающей ему покоя мысли. Высокий грайанец был для всех загадкой, тревожащей и недоброй. Кто он? Неслыханно дерзкий преступник или жестоко оскорбленный Сын Клана? Он молчал, не замечая холодности окружающих. Даже вид сражения не смог отвлечь его от тягостного напряженного раздумья.

Ралидж Разящий Взор переживал крушение своего мира.

С раннего детства он твердо усвоил, что он не такой, как прочие: в нем течет кровь Первого Сокола, он отмечен милостью богов.

Родители мальчика рано умерли, а единственный родственник, двоюродный дед, не имел ни сил, ни желания возиться с малышом и окружил его армией нянек-рабынь, с которыми мальчишка быстро перестал считаться.

Чем старше становился Ралидж, тем глубже укоренялось в нем сознание собственной избранности. Весь мир вращался вокруг него, это было правильно и хорошо. Состояние, унаследованное от родителей, позволяло удовлетворять любые прихоти, знаки Клана на одежде избавляли от возможных неприятностей.

Правда, занозой сидела в душе мысль о том, что дар в нем так и не проснулся. Сначала подросток пытался вызвать на свет таящиеся в себе силы: пробовал взглядом погасить и зажечь огонь, мысленно отдавал приказы слугам и ужасно злился на их непонятливость... даже прыгал с ветки дуба в надежде взлететь.

С возрастом Ралидж оставил эти попытки и стал доказывать самому себе свою исключительность более простым способом: «Я – Сокол, и нет для меня запретов!» Самое причудливое его желание немедленно удовлетворялось, золото разлеталось направо и налево, никто не осмеливался встать на дороге у высокородного господина. Юноша знал: в этом мире выше него лишь король и Мудрейший Клана. Но у короля хватало своих забот, а Мудрейшему можно было отвести глаза. Кто еще мог приказывать Ралиджу?.. Ах да, боги... Но ведь он – потомок Первого Сокола! Боги, конечно же, благосклонно опекают его, охраняют каждый его шаг...

Постепенно удовольствия, которые можно купить за деньги, стали пресными для молодого господина. Что ж тут интересного: протянул руку – и бери! В душе начала образовываться пустота, в которой, как зверь в пещере, поселилась скука. Ралидж яростно пытался бороться с ней – с единственным своим настоящим врагом. Забавы его становились все более рискованными, в них было все больше грязи, крови и боли (разумеется, чужой крови и чужой боли). Общество равных надоело. Ралидж окружил себя подонками, готовыми ради попойки с Соколом исполнить любой его каприз. А капризы становились все более жестокими, потому что Ралидж убедился: чужие страдания – единственное оружие, которым хоть как-то можно одолеть эту зверюгу, Большую Скуку, что выгрызла душу изнутри.

А потом оказалось бессильным и это оружие. Ралидж с тревогой заметил, что ему больше ничего не хочется. Душа была безнадежно пуста, люди опротивели, цели в жизни не было, а жить еще предстояло долго: ему было всего двадцать шесть лет. Правда, пьянство и прочие пороки порядком расшатали его здоровье, но Дети Клана славятся долголетием...

Когда король придрался к мелкой истории с какой-то девчонкой и отправил молодого Сокола в глушь, в дальнюю крепость, Ралидж был порядком раздосадован, но потом решил, что ему все равно, где скучать, а путешествие может его слегка позабавить...

И ничего не скажешь – позабавило! Когда Ралидж нагишом удирал от Подгорных Людоедов, он ни на миг не думал о скуке. И жизнь казалась ему очень даже желанной...

А потом – почти сутки скитания по страшному лесу, голод, изрезанные в кровь босые ноги, исхлестанная ветвями кожа... куда смотрели боги, почему не защитили?

Впрочем, силуранский разъезд, который подобрал его, – может, он был послан Безликими? Хорошо, допустим. Тогда Ралидж успокоился и решил, что жизнь входит в наезженную колею. И с войной этой очень удачно получилось: Нуртор получит в обмен на его свободу ключи от крепости. Раз крепость отойдет Силурану, то должность Хранителя отправится в болото под кочку, а он, Ралидж, с чистым сердцем вернется в столицу, чтоб в уюте и покое вздыхать о бессмысленности и пустоте своего существования...

Но эти мечты вдребезги разбила немыслимая сцена у ворот Найлигрима. Ралидж не испытывал такого потрясения ни в этой жизни, ни – наверняка! – в предыдущих.

Там, на стене, гордо стоял человек в одежде со знаками Клана. И все вокруг утверждали, что это и есть настоящий Ралидж Разящий Взор.

Правда? А кто же тогда он сам?

А если его двойник был самозванцем – почему не рухнули стены, почему не пролился с небес огненный дождь? А главное – люди, люди! Почему они не разглядели, кто здесь настоящий Сокол, а кто – поддельный?

Тогда-то и закралась в мозг эта страшная, разъедающая рассудок мысль: а может, и нет никакой разницы? Может, и раньше все воздавали почести не потомку Первого Сокола, а плащу с вышитой разноцветными нитками птицей?

Выходит, избран богами не человек, а плащ? Тряпка?..

Нет, так нельзя. Он сходит с ума, он сам это чувствует. Скорее бы Нуртор взял проклятую крепость, тогда все разъяснится...

К подножию утеса, на котором стоял король, подлетел верховой. Он хотел почтительно спешиться, но Нуртор подал ему знак остаться в седле: утес хоть и был невысок, но королю все же удобнее было говорить с всадником, чем с пешим.

– Государь! – весело воскликнул всадник (это был самый молодой из военных советников, лишь недавно занявший этот высокий пост). – Люди готовы! Семь десятков, я сам отбирал их! Один к одному, все горцы, до армии коз пасли да охотились по ущельям. В любую пропасть без веревки спустятся и назад вылезут, а уж стена эта для них – что для белки дерево!

– Хорошо! Скачи к ним и скажи: пусть начинают. Главное – ворота! Если сумеют отворить ворота – так героев награжу, что больше коз пасти не придется... Эй, а это что, во имя гнилой пасти Серой Старухи?!

Нуртор тут же забыл о всаднике, свирепо глядя поверх его плеча на поле боя. Советники обернулись и шумно вздохнули при виде темных, тяжелых клубов дыма, что низко стлались над землей.

Башня горела медленно, словно нехотя; огонь выгрызал ее изнутри. Почуявшие опасность быки ревели и били рогами в толстые доски.

Вокруг погибающей башни суетились люди, но строй щитов сразу же сомкнулся, закрыл брешь и двинулся вперед.

* * *

И вот чудовищная махина из двух башен и стены щитов встала у крепостного рва, презрительно выдерживая бурю арбалетных стрел и камней. Позади на безопасном расстоянии осталась шеренга воинов с длинными дальнобойными луками. Лучники били зажигательными стрелами высоко вверх. Стрелы огненной дугой перелетали через гребень стены и падали где-то за спинами грайанских бойцов.

Хранитель не оборачивался. Он знал, что в «городке» уже начались пожары. Но знал он и то, что там управятся без его вмешательства. Ремесленники и их жены не дадут сгореть своим домам. Крестьянам с «пустыря» тоже велено помогать тушить огонь. Вряд ли они очень стараются – не свое, не жалко! – но стоять в стороне не посмеют.

Только бы не вспыхнула крыша храма! При осаде нет приметы страшнее, у солдат просто руки опустятся...

Рога продолжали трубить – близко, пронзительно и очень противно. Хранитель усмехнулся, поймав себя на желании при казать силуранцам прекратить эту музыку... м-да, привык уже Орешек к тому, что любой его приказ немедленно исполняется.

Тем временем силуранское ополчение без особого азарта пошло на приступ.

Все-таки после битв с Подгорными Тварями даже самого зеленого новичка не напугаешь ползущими наверх ополченцами. Правильно сказал дарнигар: они опасны только числом. Лезут и лезут, ставят лестницы, забрасывают на стену крючья... Ополченцам, беднягам, отступать некуда: позади – Черные Щиты, которые без разговоров прикончат убегающего с поля боя труса.

Ладно, на этих вояк даже арбалетчики стрел не тратят, хватит с них смолы и камней, да еще длинных шестов-рогатин, которыми защитники отталкивают лестницы от стен. Гораздо больше беспокоили Хранителя и дарнигара башни, прочно стоящие у самого рва. Деревянные мосты, до сих пор торчащие вертикально, начали медленно опускаться на стену восточнее Северных ворот.

Из соседней башни, что называлась Толстухой, начали выныривать наемники, чтобы оказать гостям достойный прием. Но отойти от Толстухи грайанцы не смогли. Окованный железом верх осадной башни, что был прозван «короной», ожил. Из квадратных бойниц хлынул дождь стрел и звонко защелкал по стене, яснее всяких слов запрещая подходить к мосту. Вторая осадная громадина так же усердно обстреливала стену ближе к Северным воротам. Вскоре оставшиеся в живых защитники этого участка стены уже лежали, вытянувшись вдоль высокого каменного парапета, молили Безымянных о спасении и даже не думали о том, чтобы поднять голову.

Хуже всего было то, что замерли в бездействии обе катапульты. Солдаты, которые недавно так удачно подожгли третью башню, теперь беспомощно припали к рамам, надеясь найти хоть какую-то защиту от коротких тяжелых стрел.

А мосты уже почти коснулись стены...

* * *

Тайхо прислонился к нагретому солнцем зубцу западной стены. Рядом на выступе камня висел рог на длинной перевязи. До сих пор он красовался на боку у мальчика, но при каждом шаге больно бил по колену, поэтому Тайхо снял его.

Маленький солдат тяжело переживал свое унижение и горе.

Сегодня утром он смиренно просил десятника не отсылать его в шаутей охранять женщин и мелюзгу. Неужели он не годится для большего? А кто во время первого штурма сбил с ног Людоеда?

К удивлению Тайхо, и десятник, и оказавшийся поблизости сотник быстро и дружно согласились с его доводами и пообещали, что во время битвы он будет на стене.

Вот он и на стене... Не обманули, сожри их Тысячеликая!..

Внизу справа зеленели ровные грядки. По огороду нагло бродили куры, которых некому было гонять прочь: поселок рабов был наглухо заперт, не выпустили даже старух и ребятишек.

Слева – россыпь серых камней, по которым не проехать верховому. Глядеть на это уже надоело... тьфу!

Стоп! Показалось или нет, что один из камней пошевелился?

Вот еще ерунда какая! От безделья и тоски чего не померещится...