Текст книги "Счастье, несчастье..."

Автор книги: Ольга Чайковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

И что-то не слышно нынче нравственной проповеди, горячей, увлекательной, которая говорила бы с человеком о самом для него важном – о том, как прожить ему его единственную жизнь.

Мы говорим, что семья должна быть первой и главной хранительницей нравственных традиций народа, а на практике, увы, не раз видели семьи, лишенные внутренних нравственных скрепов, отцов и матерей, беспомощных не только перед трудностями жизни, но и перед безумством собственных страстей.

Но ведь и в тех семьях, где преобладает дух спокойствия и разума, где царит благородная сдержанность, где чувства и слова подконтрольны, а нравственная настороженность позволяет увидеть жизненные ошибки (у кого их не бывает!), и здесь могут возникнуть трудные и даже неразрешимые задачи. Вы помните, Отец называл своего Кольку «черным ящиком» («черный ящик» – термин пошел от электромеханики – это устройство, внутренняя структура которого неизвестна, судить о ней можно только по сигналам, получаемым «на выходе»). Ведь то, о чем в семье старались не думать и беспрестанно думали, произошло именно с Колькой, это он был предметом великой тревоги. Вы, может быть, полагаете, что он плохо учился, был ленив, прогуливал? Когда бы так! Нет, он как раз учился прекрасно, особенно по математике. Именно в связи с ней все и произошло.

Однажды Кольку вместе с двумя его товарищами послали на городскую математическую олимпиаду. Задачки на ней оказались очень трудными, ребята потихоньку спросили у Кольки, самого сильного, правильно ли их решение. Нет, неправильно, ответил он и подсказал им решение, которое на самом деле было неверно. Сам-то он, конечно, правильно решил. Колька занял первое место и получил всякого рода награды, ребята не получили ничего. Когда они, разобравшись, поняли, в чем дело, и подступили к нему, требуя объяснений, он и объяснил им с совершенным хладнокровием – да, он сознательно дал им неверное решение, пусть живут собственным умом, не надеются на других. «Зачем же было обманывать!» – закричали они. «А затем, – ответил он улыбаясь,– что мне нужно было первое место».

Точно то же ответил он и дома, когда его призвали к ответу Отец, Мать и Бабушка. «Ты поступил подло!» – горестно корили они. Он пожимал плечами. «Ты понимаешь, что делалось в душе твоих товарищей, когда они поняли твое предательство! Ведь они тебе поверили!» – «Их дело»,– ответил Колька. «Не только их. Смотри, все перестанут с тобой разговаривать». Он только взглянул – вот уж, мол, чем испугали.

Колькина холодная душа, эта его жесткая хватка, жажда любой ценой дорваться до первого места – вот что пугало взрослых. А Леночка с той проницательностью, которая иногда посещает маленьких, сказала как-то в очередной обиде, что, наверное, ее брату, как и Каю, попал в сердце осколок зеркала, дьявольского зеркала, которое разбилось и разлетелось по свету на тысячи кусков (в семье только что прочли вслух «Снежную королеву» Андерсена), и сердце превратилось от этого в кусок льда. Взрослые чувствовали себя беспомощными перед этой ледяной холодностью. С ужасом видели они, что их мальчик в свои пятнадцать лет висит один в своем колодце и не чувствует от этого ни малейшего неудобства. Вот в чем была их вечная тайная боль.

А впрочем, жизнь семьи шла своим чередом, в заботах, трудах, ну и, конечно, радостях. Заглянем к ним в последний раз.

–  Она сразу догадается, – сказала Лена.

–  Почему?

Да по запаху. От пирога с капустой всегда такой запах.

–   Нельзя же запретить пирогу пахнуть,– философски заметила Мать.

–   А знаешь что? Давай испечем еще и пирожки с яблоками. Бабушка будет думать, что у нас только пирог, а вдруг окажется, что есть еще вкусные, теплые...

–   Заманчиво, – сказала Мать.– Можно попробовать. Давай спросим у папы.

Позвали Отца, он сказал, что это замечательная мысль – и кому только она пришла в голову?

–   Мне! Мне! – Закричала Лена и тут же вдруг увидела нечто накрытое полотенцем. Под ним оказалась целая гора пирожков с яблоками. Какой тут поднялся смех! Ну, скажите, ну чему они так весело смеялись? Лена – это понятно, она маленькая, но почему хохотала Мать и посмеивался Отец? В разгар этого веселого общения пришел Колька, сказал свое «здрасьте», спросил, что за «хипеж», а Лена стала его упрашивать посмотреть, как розы в ванне плавают лицом вниз – и с каким удовольствием.

–   Надеюсь, что по крайне мере сегодня ты никуда не уходишь? – спросила Мать.

–  Вот именно что ухожу,– ответил Колька.– Ровно в восемь часов.

–   Постой... Но как же так... Сегодня день рождения бабушки...

–   Ничем не могу помочь. В восемь ноль-ноль я отбуду.

–  Куда?

–   В направлении Н.,– сказал Колька и прошел в свою комнату.

–  Пусть как хочет,– сказала Мать.– Пусть как хочет, а мы будем праздновать без него.

– Не на цепь же его сажать,– сказал Отец.

Тут пришла с работы Бабушка и сразу сказала: «Чем-то такое тут пахнет», ее спросили, что она хочет сперва, подарки или пир, она твердо сказала: «Пир», и начался праздничный шум, но тут Лена не удержалась и доложила, что Колька уходит.

–   Как это уходит,– удивилась Бабушка.– Кот!– Колька появился из-за двери.– Это правда, что ты уходишь?

–  Ровно в восемь,– ответил Колька.

–   Сколько у нас сейчас?– беспечно спросила Бабушка.– Половина восьмого? Хорошо. Ровно в восемь ты уйдешь. Садимся!

Началось то веселье, чистое, беспримесное, которое бывает в начале пира, а потом, когда наедятся, уже не бывает (обстоятельство, над которым стоит задуматься).

–   Послушай,– сказал Отец Бабушке,– сегодня такой день... Скажи, если вот так с ходу вспомнить жизнь, а у хирурга жизнь – интересней не придумаешь,– что тебе сразу вспоминается самое яркое? Или так с ходу не скажешь?

–   Почему не скажешь,– тотчас откликнулась Бабушка.– Я точно знаю такой случай. Единственный в своем роде. Хотите?

Все хотели.

–   Было это после войны,– начала Бабушка.– Я тогда работала, как вы знаете, в больнице небольшого городка. Из соседних деревень к нам обращались за помощью. Машина у нас была только грузовая, и мы, врачи, выезжали на лошадке, которой правил кучер Назар. Был он человек до крайности медлительный, флегматичный, никогда ничему не удивлялся, лошадка была ему под стать и тоже ничему не удивлялась. Однажды нужно нам было ехать на очень важную для нас конференцию. Ездили мы в областной центр поездом, а до станции нас довозили на той самой больничной лошадке.

И вот мы с моей сестрой (замечательная была хирургическая сестра) собрались, сели на нашу дощатую тележку, поджали под себя ноги, потому что свесить их мешали довольно высокие борта (бог знает, кому они были нужны) и поехали. Лошадка наша еле трусила, а мы выехали поздно, опаздывали, волновались, что не успеем к поезду,– а следующий был через два часа, пропала бы наша конференция! И потому все время кричали: «Назар! Назар! Поскорей!» Он, не говоря ни слова, нахлестывал лошадь, а лошадь нисколько шагу не прибавляла. Ее наши дела не касались. Дорога тянулась все проселком, довольно тряским. «Назар!» – время от времени кричали мы, Назар хлестал лошадь, а та шагу не прибавляла. От волнения, от нетерпения мы с моей Софьей Захаровной даже подпрыгивали. И вот тогда у телеги под нами провалилось дно.

Бабушка сделала паузу, чтобы переждать Ленин визг.

–   Провалилось, значит, под нами дно, и ноги наши оказались на земле, а мы сами в движущемся дощатом четырехугольнике телеги. Пришлось нам перебирать ногами. «Назар! – кричали мы.– Назар! Ради бога!» Назар, натурально, не обернулся, а хлестнул лошадь. И вот эта проклятая тварь, должно быть, все-таки обернулась, во всяком случае ей вдруг стало весело, и она понесла. Кот, девятый час.

–  Я... немного опоздаю,– ответил Колька, стараясь не смеяться.

–   Ну, зачем же опаздывать. Ступай, ступай.

–  Да что ты меня гонишь, я хочу послушать.

Но тут все закричали, чтобы Бабушка продолжала.

–   Что говорить? Мы с Софьей Захаровной взялись за переднюю перекладину телеги и побежали. Что есть силы кричали мы: «Назар!» – но он, обрадованный, что лошадь наконец-то скачет, нахлестывал ее шибче. Мы пытались было толкнуть его в спину, но он, как видно, решил, что мы опять его торопим, а потом мы его больше уже не толкали, а только , старались покрепче держаться и быстрей перебирать ногами. Мы с Софьей Захаровной были примерно одного роста, только она чуть потолще, так что составляли недурную пару. Колька! Часы!

–  Да нет же!

–  Так мы въехали в поселок, что при станции, которая была как раз в другом его конце. Мы держались. Проклятая лошадь шла уже вскачь, и можете себе представить, что бежали мы быстро. «Тройка. птица тройка,– думала я.– И какой русский не любит быстрой езды».– «Доктор!– кричали мне встречные.– Анна Васильевна! Куда вы это?» Я попробовала было им улыбнуться, чтобы показать, что все в порядке. А за спиной нашей слышался топот, это поселковые ребятишки пытались нас нагнать, но не могли. Куда там! Поднимая столб пыли, мы с шиком осадили прямо у кассы.

–   А поезд?– спросил Колька среди всеобщего хохота.– Вы успели на поезд?

–   Еще бы,– с  достоинством ответила Бабушка.– Мы даже рано еще прибежали.

Памятуя лозунг, вывешенный здесь на стене – «Число дающих советы существенно превышает число тех, кто хотел бы их слушать»,– будем осторожны с советами и назиданиями, просто я призываю приглядеться к этой семейной сцене. В ней нет ничего многозначительного. Наши нравственно-философские обобщения присутствуют тут разве что в подсознании взрослых; и цель – уменьшать количество зла в мире – тоже едва ли ясно осознана, но сейчас, пожалуй, достигается именно она. Конечно, всем весело в этот час, просто весело, и Бабушке тоже, у нее легко на сердце; все ее любимые с нею, пожалуй, она даже готова сказать мгновенью «помедли, повремени». Но была у нее и своя особая цель – хотелось ей, чтобы Колька не уходил из дому. И он остался.

Но оставшись, он впитывал, не мог не впитывать славную, веселую атмосферу семьи, эту душевную легкость. Растопит ли она лед его сердца, трудно сказать (очень уже крепок лед)? Но если такой процесс начнется, немалую роль сыграют в нем минуты семейного единства. И конечно, потом (когда Бабушки давно уже не будет на свете) вспомнится ему и этот вечер, и пирог с капустой, и розы, которые сперва плавали в ванне лицом вниз, а потом стояли на столе все в дрожащих водяных каплях, и, уж конечно, сама Бабушка, которая, держась за переднюю перекладину телеги, так усердно – и так успешно!– перебирала ногами.