Текст книги "За голубым порогом"
Автор книги: Ольга Хлудова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
В этом случае проще делать зарисовки. Для этого надо неподвижно лежать на воде, держа наготове пластмассовую дощечку и карандаш, и внимательно смотреть, когда рыбы с молниеносной быстротой пролетают мимо. Они сейчас же скрываются из поля зрения, описывая круг за вашей спиной. Можно вертеться волчком, не спуская с них глаз, но так как их несколько, то та или иная всегда будет перед вами. А похожи они друг на друга, как две капли воды.
Если пройти немного по берегу, а потом отплыть на полусотню метров, попадаешь в заросли зостеры. Здесь я опять встретила чилимов, таких же юрких и неуловимых, как в «Рисовой бухточке».
Забегая вперед, расскажу, как мне наконец удалось обмануть бдительных рачков.
На рыбокомбинате есть ловцы чилимов – чилимшики. Выйдя с ними на лов, я приметила, что в ловушки-верши – они кладут приманку, тухловатую рыбу. Идея приманки как-то не возникала у меня до этого. Что ж, попробуем и такой способ.
Когда я привязывала скользкую, одуряюще пахнущую камбалу к камню, Герман и Юра стояли в стороне и подавали советы. Пришлось бросить в них запасной камбалкой, немного перележавшей на солнце и поэтому ставшей слишком рыхлой, чтобы ее можно было привязать к чему-нибудь. После этого мои товарищи несколько угомонились. Рыба, привязанная к камню, была положена у зарослей зостеры и на некоторое время оставлена там, чтобы источать вкусные запахи и привлекать чилимов.
Часа через три я поплыла к приманке. Еще издали в прозрачной воде видны были зеленоватые тела, кишевшие у дна. Большой пучок зостеры послужил прикрытием, за которым я нырнула вниз. Наконец-то снимок был сделан! Правда, на пленку попалось только три чилима, а остальные успели-таки удрать, но я была рада и этому.
На фотографии получилась загадочная картина, вроде тех, которые когда-то любили помещать в детских журналах: «найдите, где заяц» или «где охотник»? Дело в том, что третий чилим успел принять ту позу, в которой рачки делаются невидимками, – он стал вертикально, вытянув тело параллельно травинкам зостеры. Темные полосы сливаются с травой, и только при тщательном осмотре виден спрятавшийся рачок. Два других видны хорошо. Это моя единственная фотография чилимов. Потом начались сильные ветры, и в мутной воде не то что чилимов, собственной руки не было видно.
Чилимов, добываемых ловцами, варят на комбинате в кипящей воде. Мы часто покупали на складе этих необычайно вкусных рачков – пожалуй, самый изысканный деликатес, который может предложить Японское море.
Вечерами мы часто собираемся в хижине-лаборатории наших друзей.
Бледнолицый Слава, руководитель этой научной группы, после работы сбрасывает с себя искусственную серьезность, в которую он облечен с утра, и становится самим собой – веселым и остроумным собеседником. Он очень нескладен. Все его жесты чуть-чуть неточны, и если Слава ставит на стол стакан, то обычно немного промахивается. Мы все это знаем и стараемся подхватить летящий на пол хрупкий предмет. Ножки табуреток, углы ящиков и косяки дверей, кажется, находятся в постоянной заботе, как бы зацепить Славу за ногу или толкнуть посильнее. Если Слава снимает чайник с электроплитки, все сидящие рядом в панике кидаются от него, потому что сейчас из носа чайника польется струйка кипятка. И этот нескладный, немного нелепый и рассеянный парень удивительным образом преображается, когда занимается любимой работой. Сосредоточенный человек со скупыми и точными движениями совершенно не похож на того Славу, каким мы его видим на наших вечерних посиделках.
Два студента – Володя и Миша, – помогающие Славе в его работе, стараются подражать ему в наигранной серьезности. Но им еще трудно выдержать характер. Иногда с треском распахивается дверь хижины, и на улицу выкатывается клубок переплетенных борцов. Они упоенно возятся, как щенята, давая выход накопившейся энергии. Студенты редко могут принять участие в наших экскурсиях. Слава загрузил их работой до предела. Скоро они уедут, и в эти последние дни им не до прогулок.
Лида распоряжается несложным хозяйством своей группы. По ее команде мы организуем импровизированный ужин. Варятся мантии кальмаров, принесенных в жертву науке в этот день. Но этого любимого всеми кушанья всегда слишком мало. Кальмары, служащие подопытным материалом и для другой группы ученых, попадаются в ставной невод значительно реже, чем в начале и середине лета. Нам достается штук пять или шесть, то есть граммов триста мяса. Если в конце дня кто-нибудь сбегал на косу за гребешками, то варятся и они. Если же гребешки были принесены утром, к вечеру, разумеется, уже ничего не остается. Тогда мы бросаем жребий, кому идти на пирс после возвращения сейнеров с лова.
На высоких уличных столбах горят редкие фонари. От их ослепительно яркого света еще темнее кажется ночь. Идешь по широкой дороге, где знакома каждая ямка. Из никогда не умолкающего громкоговорителя на площади доносится музыка, и кажется, что в такт с ней кружатся облака ночных бабочек вокруг электрических солнц.
В темноте мелькают бесшумные тени кошек. Изредка зловещим зеленым огнем вспыхивают их глаза. Кошек в поселке у рыбокомбината великое множество. Многие из них не имеют хозяев и питаются всякими отбросами. Каким-то образом два котенка прижились в хижине. Их зовут Анод и Катод, сокращенно Аня и Катя. Им нравится спать на трансформаторе, и мне кажется, рано или поздно эта любовь к электрическим приборам кончится для них печально.
Вот и проходная. Сюда налетела масса бабочек, привлеченных сиянием белоснежных стен, освещенных сильными лампами. Николай каждый вечер собирает здесь богатый урожай.
На территории рыбокомбината в деревянном павильоне московских ученых горит свет. Через широкие окна виден длинный стол. Здесь тоже закончили работу и теперь ужинают. В отличие от нашей компании, сотрудники этой научной группы более консервативны и не употребляют в пищу ни кальмаров, ни гребешков, довольствуясь обычными продуктами.
В конце пирса кипит оживленная работа. Сгружают рыбу и отправляют по транспортеру в цехи. Тамара, приемщица улова, отмечает в тетради количество пойманной рыбы по сортам. Поскрипывая, плывет в воздухе мерный ящик, из него в бункер падает поток рыбы. Мы подбираемся сбоку, чтобы не мешать рабочим, и выхватываем из груды скользких рыбьих тел крупных, очень колючих раков шримсов-медвежат. Когда шримсов попадается много, их отбирают и варят для продажи во Владивостоке. Но сейчас все они, вместе с другим приловом, идут на кормовую муку. Мы набираем полное ведро, а заодно прихватываем небольшого осьминога и несколько крупных раковин хризодомуса. Ну, теперь, кажется, достаточно еды на всю нашу голодную компанию.
В цехи утиля грохочет громадная машина, вырабатывающая муку. От длинных труб пышет теплом. Струйки воды звонко стекают на цементный пол, просачиваясь через щели в желобе, по которому поступает рыба. А вот моя хозяйка Анна Федоровна. Она сидит вместе с другими работницами у горы рыбы. Они «рвут печень». Мелькают проворные руки, и в ведра то и дело с жирным всплеском шлепаются куски розово-желтой печени.
Идем к начальнику цеха. Он милостиво разрешает сварить шримсов и моллюсков в большой бочке, где бурлит кипящая вода. Проходит двадцать минут и мы вынимаем из бочки готовых шримсов. Они стали розовые и удивительно вкусно пахнут. Обжигаясь, хватаешь первого попавшегося, снимаешь с хвостовой части колючий, как кожура каштана, панцирь и с наслаждением ешь сочное, мягкое мясо. Моллюски, разумеется, еще не сварились. Их придется доварить на электроплитке, предварительно очистив и нарезав кусочками. У них съедобна мускулистая нога, кусок мяса граммов в пятьдесят. Тушенные с луком, они весьма вкусны. Другое дело осьминог. С ним нужно долго возиться.
Памятуя наставления опытных гурманов, которым приходилось иметь дело с приготовлением осьминога, мы раза два решительно брались за эту работу. Отбивали его молотком и камнями, варили, снова колотили и варили. И все же он был очень жестким. Возможно, если бы у нас была настоящая печь, удалось бы приготовить и осьминога. Но после варки в течение трех часов на электрической плитке он был похож на резину. Что касается прибавлений в это кушанье лука, чеснока, богородской травы, лаврового листа, петрушки, помидоров и прочих ингредиентов, как рекомендуют высокие авторитеты-знатоки, то у нас не было ничего, кроме соли и лука. А они не помогали осьминогу стать пищей богов. Нет, это кушанье не пользовалось успехом.
Днем вокруг хижины постоянно толкутся утки. Они кидаются навстречу каждому выходящему из дверей. Эта любовь к обитателям хижины вызвана постоянными подачками. Прожорливым уткам достаются то головы и внутренности кальмаров, которые они поедают с жадностью, то груда остатков шримсов-медвежат, у которых мы съедаем только хвостовую часть, то отходы после приготовления рагу из моллюсков.
Юра и Герман сыграли с утками злую шутку. Они отдали им маленького осьминога. Крупный селезень, глава стаи, схватил осьминога за щупальце и поволок в укромный угол, чтобы съесть без помехи. Остальные утки налетели с криком на добычу и потащили ее в разные стороны. Самые жадные, не дожидаясь дележки, поспешно заглатывали тонкие щупальца. К их удивлению, еда выскальзывала из зоба, как только другие утки тянули осьминога к себе. Разорвать они его не могли, проглотить целиком тоже. Извалянный в пыли осьминог скоро превратился в грязную тряпку, и утки отступились. Только старый селезень еще долго теребил его клювом, стараясь оторвать хотя бы кусочек мяса.
Слава встретил ночью на площади потерявшуюся хромую уточку. Она ковыляла в темноте, покрякивая временами и прислушиваясь, не ответят ли ей знакомые голоса подруг. Сжалившись над одинокой уткой. Слава, добрая душа, принес ее в хижину. Мы устроили уточке ужин из хлеба и рубленых моллюсков.
В окно кто-то осторожно постучал. Юра выглянул за дверь. Сторож соседнего магазина с ружьем за спиной старался заглянуть внутрь хижины.
– Вам кого нужно? – спросил Юра.
– Вон тот товарищ, – сказал сторож, показывая на Славу, – Он сейчас утку словил на площади.
– Ну так что же?
– Я пришел посмотреть, зачем ему утка. – Мы ее накормили.
– А потом что будете делать?
– Выпустим утром,
– Ну что ж, это ничего. Только смотрите, не забудьте выпустить, – сказал сторож, глядя на нас с недоверием. Он явно подозревал, что уточка дорого заплатит за наше гостеприимство,
– Только еще не хватало, чтобы в поселке нас считали за жуликов, – расстраивался Слава. – Придется искать утром свидетелей, что утку мы выпустили.
Так и сделали. Дождались утра, пока приехал водовоз, рассказали о происшедшем и при нем выпустили утку. Водовоз смеялся и уверял, что мои товарищи излишне щепетильны. Тревогу сторожа он толковал тоже по-своему, несколько иначе, чем мы.
* * *
Вскоре после приезда на остров Путятина я пошла знакомиться с водолазами-промысловиками. В этом районе добываются мидии, морская капуста и трепанги, из которых изготовляют консервы. Часть команды живет в поселке на материке по другую сторону пролива, а часть на острове Путятина. Утром, мотоботы подходят за ними к причалам острова и получают от диспетчера задание, что добывать в этот день.
Прежде всего хотелось поглядеть, как добывают трепангов. С водолазами мотобота № 1 я познакомилась накануне выхода, когда они, закончив дневную работу, вернулись домой, на остров. Мы договорились о часе, когда нужно быть на причале.
Утро выдалось тихое, с золотым туманом, прикрывающим берег материка. Поверх тумана, как острова, темнеют вершины сопок. В прозрачной воде у пирса ходят стайки юркой корюшки, В этот час здесь, как и в Зарубине, народу мало. Сейнеры давно ушли на лов, и на причалах сидят только рыболовы, любители рыбы красноперки.
У деревянного павильона, где находится лаборатория москвичей, гремят ведрами, слышатся голоса. Сейчас сотрудники пойдут на своей лодке вместе с рыбаками к карафке – ставному неводу, чтобы выбрать кальмаров, служащих подопытным материалом.
А вот и водолазы. Высокий богатырь с вязаной феской на светлых волосах – это Анатолий. Другой – среднего роста – Володя. У него ладная, мускулистая фигура и худощавое, насмешливое лицо. Мы здороваемся. Начинаются взаимные расспросы. Они интересуются Москвой, я – их работой. У Володи один глаз носит след травмы: красная сеточка кровеносных сосудов закрыла часть белка.
– У вас глаз поврежден при погружении? – спросила я, вспомнив лекции, слышанные на курсах спортсменов-подводников. Володя засмеялся.
– Нет, – сказал он, – эту травму я получил давно, когда у меня была опасная профессия.
– Расскажите.
– А чего рассказывать. Я раньше был парикмахером. Случайно в глаз попал кусочек волоса, и вот видите, что вышло.
– Вон наши бегут, – сказал Анатолий, вглядываясь в приближающиеся по воде темные точки, – соревнуются, кто скорее дойдет.
Скоро стали видны уже и люди на палубе маленьких ботов, и развевающиеся за кормой флаги. Отсюда флаги кажутся черными. Все ближе подходят боты, и вот уже отчетливо видно, что действительно за кормой вьются черные, как у пиратского судна, флаги. Подошел мотобот МБ-1. Шкипер смотрит на меня с недоумением.
– Это с нами, из Москвы, приезжая, – поясняет Володя, прыгая на палубу.
– Ну, значит так, – соглашается шкипер.
Я представляюсь ему по всей форме. Кроме шкипера и двух водолазов на борту суденышка есть еще моторист и три матроса. Всего семь человек, но с первого взгляда кажется, что их на тесной палубе слишком много.
МБ-2 уже бежит к выходу из пролива, а наш МБ-1 все еще у причала. Шкипер пошел к диспетчеру.
– Почему пиратский флаг на вашем мирном судне? – спрашиваю я.
– Копоть, – пояснил моторист, – еще месяц назад был красный.
– А если постирать?
– А чего стирать, все равно закоптится, – ответил моторист и поскорее отошел, чтобы я больше не приставала с пустяками.
Наконец-то вернулся капитан. В ту же минуту затарахтел мотор, пуская голубоватое облачко за кормой. Берег с причалами быстро поплыл назад.
На осмотр судна потребовалось несколько минут. Крошечный кубрик, где кроме коек команды приютилась еще и чугунная печка, маленький трюм и машинное отделение на корме, где с трудом поместится один человек, – вот и все. На палубе, между кубриком и машинным отделением, стоит ручная помпа. На ней в непринужденной позе раскинулся жесткий, неуклюжий водолазный костюм – так называемая «рубаха». Рядом лежат груза (именно груза, а не грузы) – тяжелые свинцовые плитки с ушками и брассами – плечевыми лямками. Водолазные «калоши» – обувь водолаза, с окованными медью носками и свинцовыми подошвами толщиной в два пальца – кажутся непомерно большими.
На полубаке примостилась круглая голова великана – потемневший от морской воды водолазный шлем, поблескивающий на солнце тремя глазами-иллюминаторами. Здесь же кругами уложен воздушный шланг. На нем прикреплен телефонный провод для связи с водолазом.
Я верчу в руках трепанголовный багорок. Он длиной в полметра, толщиной с палец, с остро отточенным концом. А вот эти мешки из сетки, прикрепленные к тяжелым железным обручам, – питомзы. В них водолазы собирают урожай моря.
Если я с любопытством рассматриваю снаряжение профессиональных водолазов, они с неменьшим интересом разглядывают мои несложные подводные доспехи. Их почему-то очень смешат ласты. Они передают их из рук в руки и смеются, поминая лягушек.
Пока мотобот бежит к заветному трепанговому полю, мы сидим на полубаке и разговариваем. МБ-2 уже далеко. Его едва видно.
– Они верно, работать начали, а мы еще только идем, – говорю я с сожалением, уже «болея» за «наш» мотобот.
– Это значения не имеет, – говорит Анатолий. – Они хоть на два часа раньше начнут, а нас им не догнать. Мы все равно на первом месте.
– Сколько у вас процентов плана выполнено?
– Годовой план по трепангам выполнили за два с половиной месяца, а общий на 240 процентов.
– А они?
– Они добыли поменьше.
– Смотрите, они еще вас обгонят.
– Хо! – восклицает Анатолий пренебрежительно. – Они нас обгонят!
– Правда, ребята, сегодня надо поработать, – говорит Володя, – День-то не полный, суббота.
– А далеко еще идти?
– Вон к тем скалам, – шкипер указал на розовеющие в лучах утреннего солнца высокие берега.
Володя ушел в кубрик переодеваться. Сегодня под водой работает он, а Анатолий будет дежурить у телефона, передавая команде распоряжения водолаза.
Володя вышел на палубу, одетый в толстый водолазный свитер и рейтузы из верблюжьей шерсти. На голове у него вязаная шапочка-феска. Пока катерок бежал к месту лова, я расспросила водолазов об осьминогах. Почему мы не можем найти их у берега? Подводные спортсмены, бывшие в этом районе в прошлом году, говорили мне, что их поиски были безрезультатны. То же самое рассказывали Герман и Юра.
– Осьминоги сейчас на глубине метров двадцати, – сказал Володя, – Вода для них тепла у берегов, что ли, не знаю. Но на мелких местах вы их, пожалуй, не найдете.
– Мне очень нужен небольшой осьминог. Если встретите, захватите, пожалуйста, для меня, – попросила я.
– Ладно, попомню, – сказал Володя.
– Да ты его поосторожнее багорком-то, – посоветовал Анатолий. – Прямо в питомзу, и все.
– Ладно, сделаем, – сказал Володя, принимаясь натягивать на себя водолазную рубаху. Катерок тем временем подошел к намеченному месту. Бросили якорь.
С помощью двух матросов Володя с трудом протиснул широкие плечи в узкий фланец – резиновый ворот водолазной рубахи. Потом ему надели «калоши».
– Приглашаю на танцы, – смеется Володя, тяжело переступая свинцовыми подошвами.
Ему через голову надевают на плечи медную кованую манишку, крепят к рубахе. Сигнальный конец (по сухопутной терминологии – длинную веревку) обвязывают вокруг талии. Очередь теперь за грузами. Тридцать шесть килограммов свинца повисают на груди и спине водолаза. Тяжко грохоча «калошами», Володя подходит к трапу и спускается по пояс в воду. Ему подали багорок и питомзу. Анатолий поднял над головой Володи шлем. Дана команда «воздух». Двое стали к ручкам помпы. Из клапана шлема вырвалась шипящая струя. «А что, если Володя сейчас оступится, – подумала я. – С таким грузом не выплывешь».
– У нас один водолаз пошел под воду, а иллюминатор из шлема был вывернут, – говорит Анатолий, словно угадав мои мысли.
– Ну, и что же было?
– Хлебнул воды порядком. Его счастье, был на поясе сигнальный конец. У нас некоторые позволяют себе спускаться без него. Это против инструкций, мало ли что может случиться.
Голова Володи скрылась под шлемом. Анатолий закрепил его на манишке и легко шлепнул ладонью по медной маковке.
Володя отделился от трапа, на мгновение показался вновь и исчез под водой, выпустив кипящую гроздь пузырей.
Анатолий взял телефонную трубку. Прошло две или три минуты. Вскипающие пузыри переместились в сторону, В трубке запищало.
– На грунте. Все в порядке, – сказал Анатолий. – А какая глубина?
– Двадцать метров.
Я заглянула за борт. В темной глубине, далеко внизу, появилось что-то большое, белое, как привидение, стремительно летящее к поверхности. Это пузыри воздуха, выпушенные из золотника шлема. Вода вспучилась и растеклась пенными кругами.
Мерно крутятся маховики помпы. Чем глубже находится водолаз, тем больше давление воды. И воздух, поступающий к нему в шлем, должен подаваться под таким же давлением.
Судя по пузырям, водолаз шел к берегу. Прошло минут пятнадцать. В телефоне опять запищало.
– Просит другую питомзу, – перевел Анатолий.
В воду, прямо в центр пенного кипения, полетел пеньковый конец с крюком. На нем пустая питомза.
– Бросили рядом, смотри, – сказал Анатолий в трубку. Потом звучит команда «вира», и двое матросов с трудом
тащат на палубу раздутую, переполненную трепангами питомзу. Выдернут шнур, стягивающий нижний край сетки, и из нее хлынули блестящие, как смазанные маслом, тела трепангов, похожие сейчас на темно-коричневые колобки, так плотно они сжались, втянув все сосочки, выросты и ножки.
Свободные члены экипажа уселись вокруг горки трепангов. Одним ударом ножа они вспарывали мясистые тела и бросали в деревянный ящик. Потом под струей воды отмывали и выкидывали внутренности. Очищенных трепангов переложили в бочку. Пока возились с первой партией, уже подоспела вторая. Опять за борт полетела питомза.
По моей просьбе Анатолий договорился о съемке. Володя должен выйти на глубину метров пяти-шести. Там еще будет достаточно света, а мне легко до него добраться,
Я быстро подготовила аппарат и переоделась. С палубы уже видны смутные очертания гигантской светлой фигуры с непомерно большой головой.
Плавно, как воздушный шар, Володя взмывает над темным дном. Мокрый блестящий шлем качается у борта. Анатолий передает пожелание – снять весь процесс погружения с самого начала.
Спускаюсь по трапу. Вода довольно холодная, но замечательно прозрачна. Нацеливаюсь объективом на водолаза и машу рукой. Из клапана вырывается струя пузырьков. Володя медленно опускается на дно. Я ныряю следом, снимая этапы погружения.
Вот он встал на ноги, покачнулся и, нагнувшись всем телом к грунту, отталкивается коваными носками тяжелых башмаков и медленно ползет, как неповоротливое чудище.
Ему-то хорошо! Воздух непрерывной струей поступает в шлем, А мне давно пора подняться наверх. Отдышавшись, делаю еще несколько снимков и снова поднимаюсь на поверхность. Отсюда видно, как работает водолаз. Володя быстрыми взмахами руки, вооруженной багорком, подхватывает лежащих на дне трепангов. Они летят в питомзу, наполняющуюся на глазах. Из золотника, небольшого клапана сбоку шлема, то и дело появляются белые облачка пузырей. Это водолаз нажимает головой на стерженек внутри шлема, стравливая воздух. Пузыри летят вверх, все увеличиваясь в размерах по мере приближения к поверхности. А вот Володя перестал стравливать воздух, и рубаха, плотно облегавшая тело, слегка раздулась. Он взмыл над дном, легко оттолкнувшись ногой, и сделал плавный прыжок через большой камень. Стравил воздух, опустился по другую сторону преграды и опять медленно пошел, падая всем телом вперед и отталкиваясь ногами от дна.
Недалеко от водолаза опускается пустая питомза. Я вижу, как Володя напоследок подцепляет багорком лежащую на дне камбалу и хочет засунуть в уже набитую питомзу. Рыба вырывается и стремительно уплывает. Хороший снимок мог бы получиться, если бы у меня был акваланг и можно было не всплывать все время на поверхность.
Володя опять ушел в недоступные мне глубины. На досуге осматриваю дно. Оно покрыто темными мелкими камнями. Много трепангов. Кое-где ближе к берегу лежат большие глыбы. А вот и знакомый уже бычок Брандта. Снимаю его дважды, прежде чем он успел исчезнуть за моей спиной, как только я отвернулась.
Дно нашего бота обросло зеленой бородой. Здесь сидят крабики и прилепились домики червей. Заглядевшись на плавучую колонию, я едва успела увернуться от поднимающегося на поверхность Володи.
Он поднялся по трапу и ждал, не выходя из воды, когда его освободят от шлема, чтобы покурить и передохнуть,
К трем часам работу закончили. Добыча, более четырех центнеров трепангов, была очищена и сложена в бочки. Трепангов сдадут на базу. Там их сварят в соленой воде, потом, после ряда процедур, отправят в сушилку. От сушки трепанги сильно съеживаются. Если длина живого достигала двадцати сантиметров, после сушки она сокращается до пяти – семи сантиметров. Твердый, как кость, осыпанный толченым древесным углем, трепанг может сохраняться долгое время. Готовая продукция поступает на экспорт и в магазины нашей страны. Другая часть пойманных трепангов пойдет на изготовление консервов. Трепанги после варки пропускают через мясорубку, обжаривают и мешают с овощами.
На обратном пути я вспомнила про осьминога. Нет, ни одного из этих жителей, подводного мира сегодня Володя не встретил.
Еще в Москве один ученый, много работавший на Японском море, рассказывал, что у острова Путятина живет громадный осьминог. О нем знают старые водолазы. Действительно, один из водолазов, работавший на научно-исследовательском судне, Илья Иванович, подтвердил, что он давно знает об этом животном.
– Выло это в 1948 году, – рассказывал Илья Иванович, – я ловил тогда трепангов у острова Путятина. Глубина была метров десять. Вдруг вижу – груда пустых раковин, будто свалили их здесь целый грузовик. А рядом, в камнях, отверстие около метра в ширину. Заглянул туда, там темно и шевелится что-то большое. Я ткнул багорком в нору, и оттуда ко мне потянулись щупальца. Присоски побольше пятачка. Я немного отступил, жду, что будет дальше. И вот вылез здоровенный осьминог.
Весь надулся, щупальца растопырил вот так, – Илья Иванович широко раскинул руки, изображая, как шевелит щупальцами готовый к обороне осьминог. – Это он меня пугал, чтобы я не подходил близко.
Илья Иванович считал, что Старик, как он называл осьминога, был в размахе метров шести. Поскольку осьминог не нападал, Илья Иванович тоже его не задевал. Он уверял меня, что и теперь Старик все еще живет на прежнем месте.
– Вы сами на него посмотрите, – говорил Илья Иванович, – я вам покажу. Только убивать его у меня нет большой охоты. Сколько лет он мирно живет, никого не трогает. Но, если надо для науки, мы его достанем.
Я заверила тогда Илью Ивановича, что нет никакой необходимости убивать старого осьминога. Просто хорошо бы поглядеть на него и, если возможно, сфотографировать. К величайшему сожалению, научно-исследовательское судно отозвали во Владивосток прежде, чем Илья Иванович показал мне, где живет Старик.
Теперь я спросила об осьминоге Анатолия и Володю, Они припомнили, что действительно старые водолазы говорили о таком жителе подводной пещеры. Но где эта пещера и жив ли осьминог, они не знали.
– А на вас нападали осьминоги? – спросила я, немного стыдясь банальности этого вопроса.
– Обычно они стараются удрать поскорее, – сказал Володя, – Если замешкается какой-нибудь, сейчас его багорком между глаз, вот и все, А так они не нападают.
– А как ты раз испугался – напомнил ему Анатолий.
– Ну что ж, и ты испугался, – возразил Володя. – Знаете, – был такой случай: я спустился и начал работать. Вдруг вижу, подбирается ко мне осьминог, некрупный, так, средних размеров. И прямо лезет на меня. Я его отшвыриваю багорком, а он уже опутал мне ноги. Смотрю, подползает второй, а там и третий. Я говорю Анатолию по телефону: «Здесь осьминоги, буду подниматься». А он смеется, думает, шучу. Я оторвал от себя осьминога и поднимаюсь наверх. Говорю, что в воду больше не пойду. Анатолий все не верит. Оделся и сам спустился. Не прошло и десяти минут – кричит в телефон: «Поднимаюсь!» Их там оказалось до черта и все как шальные, так и лезут. Что с ними случилось?
– Это было только один раз или такие случаи повторялись? – спросила я, с интересом и некоторым недоверием выслушав рассказ.
– Да пока что это был единственный случай. – А вы не шутите?
– Какие шутки, – возразил Анатолий. – Я, честно говоря, испугался. И испугался не самих осьминогов, а их странного поведения.
Сознаюсь, я так и не знаю, шутили тогда водолазы, рассказав мне эту историю, или действительно все было именно так.
Б первый выход на мидиевую банку вблизи берегов острова Путятина я получила наконец долгожданного живого осьминога. Это знакомство длилось недолго и принесло одни огорчения и мне, и этому интересному моллюску.
Глубина была метров восемнадцать, Володя увидел осьминога и успел схватить его, прежде чем тот удрал. Но это сильное и скользкое животное было нелегко удержать в руках под водой, в его родной стихии. Испуганный осьминог вырвался и, желая спрятаться от опасности, поспешно забрался в… питомзу, лежащую на дне и наполовину наполненную мидиями. Володя положил сверху еще друзу мидий и предупредил по телефону, какого гостя нам ждать. Я немедленно освободила ведро и зачерпнула свежей воды.
Подняли питомзу. Вместе с ракушками на палубу тяжело выпало красное мягкое тело с медленно извивающимися щупальцами.
Прежде чем посадить осьминога в ведро, я некоторое время наблюдала, как он ведет себя вне воды. Накануне отъезда в одной из книг мы прочли, как пойманный осьминог «быстро бегал по палубе, не давая себя поймать», а в другой книге было и совсем замечательно: «крупный осьминог вылез на берег и погнался за собакой» (?!).
Мне хотелось проверить, насколько можно доверять таким сообщениям. После этого первого осьминога я видела их сотни, только что вынутых из воды и совершенно неповрежденных. И все они, так же как и этот, двигались с трудом. Свертывая в спирали щупальца и немного приподняв тело, они медленно скользили по мокрой палубе. Вид у них был беспомощный, обмякший. Лишенные поддержки воды, они как бы расплющивались собственной тяжестью.
Я подняла осьминога, крепко ухватив его за шею (перехват между головой и телом). Присоски уже успели прикрепиться к палубе, но их сопротивление было незначительно. Осьминог повис у меня в руках безжизненной, тяжелой и скользкой тряпкой. Дальше пошли одни огорчения. Осьминог был слишком велик для ведра. Он заполнил его «с верхом», а излишки, то есть часть щупалец, свисали через край. Вытесненная телом животного вода растеклась по палубе. Нет, так дело не пойдет.
Я стала вытаскивать осьминога обратно, но он успел уже присосаться ко дну. Вдвоем с матросом мы отделили ведро от присосок или, если хотите, наоборот – присоски от ведра, и стояли в полном недоумении, что делать дальше. Мне предложили питомзу, чтобы держать животное в воде за бортом, пока катер не пойдет к дому. Но если даже осьминог вынесет сорокаминутный переход, что с ним делать дома? Наши намерения устроить загон у берега из кольев и сетки так и не смогли осуществиться. Даже лохань будет мала для этого крупного животного и, уж во всяком случае, ее борта слишком низки. Воду надо менять все время. И, разумеется, ни о каком естественном положении осьминога в цинковой маленькой лохани не может быть и речи.
Осьминог лежал на палубе, забившись в тесный угол между ящиками и бортом, и покорно ждал решения своей участи. Его тело пульсировало красными и зеленовато-коричневыми красками. Припухшие, толстые веки закрывали глаза. Я достала ведро воды и окатила его. Он сразу ожил и напрягся всем телом. Между веками блеснула желтоватая радужная оболочка. Через минуту он опять обмяк. Чтобы не мучить зря животное, которое все равно нельзя было использовать как натурщика, я решила отпустить его на свободу.
Захватив покрепче вялое, ускользающее между пальцами тело, я спустила его за борт и разжала руки. Несколько мгновений осьминог колыхался на волнах, расправив широкую пленку у основания щупалец и медленно, как на парашюте опускаясь вниз. И вдруг он ожил. Щупальца сжались, будто сложили зонт, багровая комета метнулась в глубину и пропала.
