Текст книги "За голубым порогом"
Автор книги: Ольга Хлудова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Водолазы обещали мне достать другого, поменьше, но так и не смогли выполнить обещание. Осьминоги на малой глубине попадались редко.
На Дальнем востоке издавна существовал промысел двустворчатых моллюсков – таких, как мидия, приморский гребешок, устрицы, крупная мактра сахалинская и мелкая мактра сулькатария, песчаная ракушка миа. В меньшей степени использовались запасы венусов, сердцевидки, арки, петушка и питарии. Последние годы эти промыслы находились в упадке. А между тем во многих странах мира, имеющих морские и океанские побережья, этих или сходных с ними моллюсков не только добывают миллионами центнеров с природных полей, но и специально разводят в громадном количестве в особых парках и заводах. Образовалась даже отрасль пищевой промышленности, занимающаяся изготовлением консервов, бульонов и питательной муки из мяса этих моллюсков. Часть добываемых ракушек поступает на рынок в свежем и свежезамороженном виде, очищенными или в раковинах.
В настоящее время наша промышленность самым серьезным образом занялась освоением неисчислимых природных богатств водных бассейнов Союза, так называемыми нерыбными объектами промысла, то есть водорослями и беспозвоночными животными. Большое значение придается добыче различных моллюсков.
В тот год, когда мы там работали, в районе острова Путятина в основном добывали мидий.
Крупная дальневосточная мидия Грайана или, как ее называют, черная ракушка, промышляется здесь давно. Раньше ее ловили с лодок длинными шестами с грабельками или когтями на концах, ловили и специальными тралами с небольших моторных судов. Теперь ее добывают водолазы.
Этот ценный моллюск обитает в Японском море на глубинах от одного до шестидесяти метров, покрывая местами большие участки дна. На илисто-песчаном грунте, как мне рассказывали водолазы, мидии образуют как бы полотнища из раковин, прикрепленных друг к другу биссусами. На каменистом, твердом грунте мидии срастаются в гроздья на откосах камней или собираются в углублениях, образуя там так называемые друзы.
Средний вес промысловых мидий около пятисот-семисот граммов. После варки их вынимают из раковины и отбрасывают печень, желудок и жабры. Из каждого центнера добытых ракушек получают около десяти килограммов вкусного и питательного мяса. На комбинате острова Путятина готовили консервы – плов из мидий. Едят их здесь и свежими, отваривая или поджаривая в масле. Словом, способов приготовления достаточно много.
Выходы за мидиями происходили регулярно. Нередко с мотоботом № 1 на лов отправлялись и мы. В гроздьях мидий, поднимаемых на палубу, часто попадались мелкие, очень интересные для нас животные. Их не увидишь при беглом и поверхностном обзоре дна, неизбежном при нашем слишком уж примитивном снаряжении. Кроме того, работая на глубине двенадцати-двадцати метров, водолазы попутно с основной работой собирали для нас и тех крупных животных, которые попадались им на глаза. Скоро вся команда мотобота стала принимать участие в нашей работе. Сортируя мидий, они выбирали для нас всякую мелкую живность.
Мотобот становится на якорь почти в центре громадной полукруглой бухты. Бросили якорь. Глубина здесь метров десять-пятнадцать. Вдали, на крутом обрыве, стоят деревья с широко раскинутыми плоскими кронами. Это ветер придал им характерную форму, знакомую нам по картинам китайских художников. За деревьями невысокие холмы, а еще дальше – самая большая на острове сопка Старцева. С другой стороны за широкой полосой воды поднимается серая и темно-зеленая громада острова Аскольда. Небо на горизонте бледное, туманное, и под ним будто выцветшее море. Из-за мыса тянется темно-синяя полоса – след пролетевшего ветерка. Раннее утро, а солнце уже припекает. Если погода не изменится, день будет жаркий.
По словам водолазов, здесь, над скалистым дном проходит сильное холодное течение. Когда Анатолий уходит под воду, воздушные пузыри закипают далеко в стороне от мотобота. Туда отнесло водолаза течением, пока он спускался на дно.
Двое из членов команды работают на помпе, один дежурит у телефона. Остальные свободны до того момента, пока не поднимут первую партию мидий. Они со страстью ловят рыбу. Я тоже люблю это занятие, хотя твердо убеждена, что никакая камбала или ставрида не даст рыболову тех переживаний, которые сопровождают поимку даже небольшой пресноводной рыбы – скажем, сазана или леща.
На дощечке намотана длинная миллиметровая жилковая леса. На ее конце тяжелое грузило, поводок потоньше лесы и на нем большой крючок. Наживкой служит кусочек сырой рыбы, креветки или мидии, оставленной со вчерашнего дня специально для этой цели.
Я разматываю упругие петли, пока грузило не коснется дна. Тогда выбираю назад с полметра лесы и чуть подергиваю ее, чтобы привлечь внимание рыбы. Проходит несколько минут, и вот тупой, слабый удар передается по лесе в руку. Будто повисает там, в глубине, тяжелый, неживой предмет. Двумя руками поспешно выбираю леску, кидая ее прямо на палубу блестящими, влажными кольцами. В воде появляется, быстро приближаясь к поверхности, плоская камбала. Она не бьется, не мечется, как положено рыбе, а изгибается всем телом то в одну, то в другую сторону и, вынутая на палубу, быстро засыпает. Иногда чувствуешь, как взяла крупная, тяжелая рыба, более энергичная, чем камбала. Она делает круги, сопротивляется, и сердце радуется от предвкушения богатой добычи. Вдруг появляется сердито оскаленная собака-рыба. Это всегда вызывает взрыв негодования у моих товарищей по рыбной ловле. Собака-рыба часто глубоко заглатывает крючок, а еще чаще ее даже не успеваешь вытащить из воды. Своими острыми, долотообразными зубами она перекусывает не только поводок, но даже цевье крючка.
Иногда попадаются крупные морские ленки, морские ерши и так называемые морские окуни (терпуги одноперые). У одноперых терпугов спинной плавник сплошной, не разделенный на две части глубокой выемкой, как у терпуга восьмилинейного – ленка – так его здесь называют. Впрочем, я слышала, как названия «ленок» и «морской окунь» применялись к обоим видам терпугов. Некоторые рыбаки называли одноперого терпуга также «морским судачком». Одноперый терпуг несколько крупнее терпуга восьмилинейного, и на спине его заметны темные полосы, действительно придающие ему сходство с окунем или судаком.
Однажды я почувствовала натяжение лески и только начала ее выбирать, как Володя вдруг обернулся ко мне и сказал:
– Хотите пари, вы сейчас поймали камбалу граммов на шестьсот.
– Откуда такие точные сведения, – засмеялась я, быстро перехватывая скользкую лесу.
– Просто знаю, вижу по тому, как идет леса, – мистифицировал меня Володя.
Удивительно, но он оказался прав. Я вытащила камбалу и именно такую, как он сказал. В этот момент у моего соседа вырвался сдавленный вскрик. Он двумя руками вцепился в туго натянутую леску.
– Ребята, – хриплым шепотом сказал он, – тут что-то есть. Не могу справиться, рвет из рук.
– Уж не акула ли, – засмеялся Володя, с интересом глядя на борьбу. Он подмигнул мне, и я все поняла. Это Анатолий, собирая мидий, подошел к боту. Он сообщил по телефону, какая камбала попалась мне на крючок, когда я вытаскивала ее рядом с ним, и он же теперь шутил, имитируя рывки рыбы. Вдруг леска обмякла, и из груди рыболова вырвался стон.
– Ушла, проклятая, – сказал он сквозь сжатые зубы. Мы с Володей хохотали, уже не стесняясь. Догадались
и другие. Начались шутки над незадачливым рыбаком.
Скоро наступает конец нашей ловле. На борт поднимают набитую мидиями питомзу. Она очень тяжела, и ее с трудом переваливают на палубу. Выдернута снизу шнуровка; шероховатые большие мидии, сросшиеся в друзы, со стуком падают на мокрые доски.
Двое из команды с маленькими топориками садятся у груды ракушек. Они отделяют раковины друг от друга, легкими ударами топориков скалывают с них обрастания: ризоиды водорослей, домики червей и массивные ярко-розовые известковые комки, похожие на кораллы. Это водоросль литотамний. А вот членистые жесткие кустики другой известковой водоросли – кораллины. Из нее выскальзывает маленькая рыбка – маслюк, и прежде чем я успеваю ее подхватить, исчезает в груде еще не разобранных мидий.
Я сижу рядом – с пинцетом и канной. То и дело на глаза попадаются черви необычного вида, мелкие звезды, крабики, моллюски.
Вот интересные голотурии с палец длиной, бледно-розовые, с коричневатым венчиком щупалец. Таких мы еще не находили. А это что такое? На большой мидии накрепко приросла желтая ракушка. Да ведь это совсем не моллюск, хотя двустворчатая раковина введет в заблуждение кого угодно. Это теребратула, относящаяся к классу плеченогих типа червеобразных. Плеченогие были широко распространены в древние геологические эпохи. Сейчас это небольшая, вымирающая группа животных.
Медленно извиваются длинные тонкие лучи, отходящие от диска, похожего на пуговицу. Это офиура – иглокожее животное. Ее называют еще змеехвосткой. На диске и тонких лучах офиуры красные пятна и перевязки. Вытаскивая офиуру из-под осколков литотамния, я обломала ей луч. Отломанная часть некоторое время извивается в лужице воды. Офиура очень хрупкое создание и легко теряет лучи. Через определенное время они снова отрастают. Это явление регенерации свойственно многим морским животным. В момент опасности они могут спастись, жертвуя врагу луч, щупальце или внутренности. Пройдет немного времени, и потерянный орган восстановится, У некоторых животных отрастает даже голова. Есть офиуры, звезды и голотурии, размножающиеся делением: из каждой половинки вырастает целое животное.
Скалывая мидий, матрос отхватывает два луча у большой морской звезды. Потом, очищая палубу, ее бросают в воду. Мне вспомнилась забавная история, прочитанная в одной из книг, посвященных морю. В те годы, когда морские животные были мало изучены, владельцы устричников объявили войну морским звездам. Устрицы представляли большую ценность, а прожорливые хищники звезды, уничтожали их в огромных количествах. Были созданы специальные бригады, вылавливавшие звезд на устричниках. Разрубив на куски, звезд бросали в море. И что же? Звезды продолжали пиратствовать, но только первое время у многих из них лучи были неравной длины.
Вот раковина брюхоногого моллюска, прикрепившегося к створке мидии. Она похожа на фригийский колпачок, и когда я, с трудом подсунув пинцет, отделяю ее от мидии, снизу видна мясистая оранжево-красная нога и мантия крепидулы, жителя фригийского колпачка.
Выбрав еще пяток крабов с ноготь величиной и обнаружив, наконец, маслюка, забившегося в щель у борта, я ставлю канну в узкую полоску тени на полубаке и возвращаюсь к рыбной ловле. Нет, клев прекратился.
Метрах в ста от нас стоит водолазный катер МБ-2. Наши ребята искоса поглядывают на него. Володя недоволен. На МБ-2 уже подняли вторую питомзу, а у нас еще только первая. Он успокаивается через несколько минут, когда Анатолий посылает наверх вторую партию ракушек и начинает собирать третью. Работа идет слаженно.
Мелких мидий сразу же бросают обратно в воду; крупных, разделив и очистив, складывают аккуратными рядами вокруг палубной надстройки. По очереди вертят тяжелые маховики помпы. Солнце жарит вовсю. Время от времени раздается громкий всплеск – это охлаждается кто-нибудь из команды, прыгая на минуту в море.
Я плыву над самым кипением воздушных пузырей, но кроме их белого, стремительно поднимающегося конуса, ничего не видно – здесь слишком глубоко. Да и солнце мешает. Оно стоит сейчас прямо над нами. Лучи его, пронизывая воду, собираются на глубине в светящийся, лохматый клубок. Мимо проплывает багрово-оранжевая медуза цеанеа. Я ныряю под нее и гляжу вверх на солнце сквозь ее студенистое тело. Отчетливо просвечивают все детали строения животного, будто сделанные из цветного, чуть помутневшего стекла. Ловчие щупальца не распростерты, как сеть, а сжаты в узел под куполом. Ныряю еще раз под медузу. Что это она держит так крепко? Из путаницы щупалец видна голова, как показалось сначала, маленькой рыбы. Нет, это креветка попалась в ловушку тонких нитей.
Однако вода действительно холодная. Я вылезаю по трапу, а на палубе уже обрабатывают новую порцию мидий. Для меня отложены кое-какие животные, найденные матросами среди ракушек.
Так проходит еще некоторое время. Анатолий предлагает переменить место и поднимается к поверхности. На трапе с него снимают шлем и груза. Руки у Анатолия озябшие, красные. Он с удовольствием греет их о горячую, нагретую солнцем палубу.
– Сколько у них, – спрашивает он, кивком головы указывая на МБ-2.
– Отстали от нас на одну питомзу, – отвечает шкипер, – Куда будем переходить?
– Давай метров на пятьдесят левее, – решает Анатолий. Поднимаем якорь и при помощи длинного кормового весла
передвигаемся на новое место. Сняв водолазный костюм, Анатолий устраивается на полубаке и, подставив солнцу спину, достает из сумки бутылку с молоком, яйца, огурцы и жареную рыбу. Глядя на него, и другие начинают вытаскивать из кубрика свои припасы. Володя натягивает водолазный костюм. Сегодня они работают по полсмены: вода холодная, и работать тяжело на быстром течении.
Так проходит день. Солнце склоняется к горизонту. У нас на мотоботе выросла пирамида ракушек. По примерному подсчету, добыто около двадцати трех центнеров.
Иногда среди мидий попадаются необыкновенно крупные экземпляры. В прошлом году нашли очень крупную ракушку и взвесили. По словам водолазов, в ней оказалось три килограмма двести граммов. Мидию у них забрал корреспондент газеты, обещав передать в местный краеведческий музей. Мне тоже подарили крупную мидию, около полутора килограммов. Через несколько дней, плавая у берета на трехметровой глубине, я нашла в расщелине камня ракушку весом в два килограмма сто граммов. Громадная шероховатая раковина, покрытая известковыми пятнами обрастаний, и сейчас лежит у меня на столе, напоминая о прозрачной воде, темных камнях и медленном танце водорослей на их вершинах.
Когда МБ-1 вышел за ламинарией – морской капустой – к острову Аскольду, денек выдался солнечный, но с ветром. Мотобот бойко скакал по волнам, поднимая временами тучи брызг. Шкипер уселся у румпеля вязать новые питомзы на железные обручи. Анатолий и Володя что-то прилаживали к водолазным калошам.
Серые скалистые стены поднимались прямо из воды или изредка отступали от нее, чтобы оставить узкую полоску суши, заваленную камнями. Над скалами высоко в небе темнела сопка, покрытая лесом. На полянах кое-где виднелись рыжие пятнышки. Это олени. Их на Аскольде много, и они дикие. Олени часто пасутся по почти отвесным склонам и узким карнизам над обрывами берега. Иногда это кончается катастрофой и вот в результате ее на острых камнях в бухточке лежит изуродованное тело рыжего оленя, разбившегося насмерть. Камень ли обвалился у него под ногами, или столкнул его другой олень-соперник, неизвестно. Последнее предположение маловероятно. У оленей сейчас еще только начинают костенеть нежные панты, и они берегут их от повреждений.
Мотобот медленно шел вдоль береговых скал. Команда внимательно вглядывалась в прозрачную воду. Как только появлялось бурое пятно, мы останавливались. В воду погружали длинный багор и, ловко навернув на него слоевище морской капусты, вытаскивали на поверхность коричневую блестящую ленту. То она была слишком молода и еще не годна для добычи, то ее было мало в этом месте. Мы шли дальше, и стук мотора гулко отдавался в обрывах. Море выточило здесь глубокие гроты, полные зеленого сумрака. Волны, всхлипывая, вливались внутрь мрачных каменных мешков и лизали их стены.
Мы все шли и шли вдоль берегов, пока не открылась перед нами широкая бухта. Миновали и ее. Снова отвесные стены из камня встали над водой, а у их подножия в прозрачной воде обнаружились громадные заросли морской капусты. Здесь наш мотобот и бросил якорь.
Сегодня на вахте Анатолий. Пока его одевали, я спустилась в воду. Дно полого уходило в глубину и, насколько можно было видеть в прозрачной воде, было почти сплошь покрыто большими камнями, обросшими капустой. Казалось, под водой стоят вплотную друг к другу коричневые лохматые стога. Широкие, плотные слоевища длиной метра в полтора или два коричневыми каскадами спадали с камней, совершенно скрывая их под собой. Местами водоросли были собраны в такую плотную массу, что средние, сжатые со всех сторон, поднимались почти вертикально. Но концы их, вырвавшись на свободу, свисали вниз, теряясь среди таких же широких лент со слегка гофрированными светлыми краями.
Длинные слоевища, не умещаясь на камнях, пышными складками лежали на песчаном дне, тянулись, как темные змеи, и сливались с соседними растениями,
Я засняла почти целую пленку, прежде чем вспомнила о водолазе. Надо было сфотографировать его работу.
Собственно говоря, можно было и не беспокоиться. Вокруг Анатолия стояло облако мути. Светлая фигура ворочалась среди пластин капусты. Анатолий захватывал громадные охапки, и при каждом его движении в воде появлялось все больше светлых точек – илистых хлопьев. Я сделала несколько снимков его туманной фигуры и вернулась на палубу погреться. Вода здесь была значительно холоднее, чем у берегов Путятина, в тихих его бухтах.
На судне меня ждала работа. Я уселась с пинцетом и канной выбирать животных из поднятых на палубу груд морской капусты.
Высоко над нами, на самой вершине скалы, стоял белый домик метеостанции. От него по отвесной стене спускалась лестница с бесчисленным количеством ступенек. Снизу жутковато было смотреть на тонкие, как паутина, поручни и узкие ступени, казалось, чудом висевшие в воздухе.
Мы не заметили, как по лестнице сбежала девушка. Ее увидели уже на нижних ступенях, у самой воды. Ветерок трепал голубое платье и бросал в лицо светлые пряди волос. Она отводила их легким движением загорелой, полной руки. Девушка несла короткий металлический стержень с расширением на конце: поверхностный термометр. Не глядя на нас.
она ловко закинула его в воду на шнуре и присела на камень. Наша команда очень заинтересовалась незнакомкой, и начала с ней переговариваться. Хотя расстояние до нее достигало нескольких десятков метров, голоса слышались отчетливо и громко, как в комнате.
Прежде всего, как водится, спросили, не боится ли она подниматься по такой крутой и высокой лестнице, потом заинтересовались температурой воды, хотя было ясно, что пока еще этот вопрос задавать рано. Ну, а уж потом стали выяснять, где она живет и как ее зовут. Девушка, улыбаясь, ответила, что живет здесь, и показала рукой куда-то в небо, туда, где на головокружительной высоте над нашими головами находился дом. Лестницы она уже не боится, привыкла. А сначала было страшно. Что касается температуры воды… тут она вытащила термометр и объявила: 17 градусов!
– А вы откуда? – спросила в свою очередь девушка, глядя на нас из-под козырька ладони.
– Мы с Путятина. Едемте с нами. У нас сегодня новая картина,
– Нет, Вот если бы вы были из Владивостока…
– Мы вас завезем по дороге. – Володя стоял, держа в руках телефонную трубку и с увлечением принимал участие в беседе с незнакомкой. В трубке пищало и свистело, пока он не спохватился и не поднес ее к уху.
– Что? Не слышу! Да тут такое дело… А у тебя что? Ах, кустик! Володя повернулся к нам: – Анатолий говорит, что он нашел замечательный кустик капусты. Слушай! – закричал он в трубку. – Что там твой кустик! Вот у нас здесь – это да! Кустик замечательный! Какой? Розовый, весь в цветах. Хотя, виноват, голубой! – Он, смеясь, опустил трубку. Через минуту на поверхности воды показалась медная голова. Она блеснула на нас стеклом иллюминатора и повернулась к берегу. Анатолий широко раскинул руки, изображая крайнее восхищение, потом схватился за голову, замахал руками, изображая что-то уж совсем непонятное. Девушка хохотала, глядя на эту пантомиму, а Володя переводил:
– Он говорит: «Милый кустик, прошу вас пойти со мной в кино».
– Меня уже пригласили, – ответила девушка и помахала Анатолию.
– Ее уже пригласили! – закричал Володя в трубку. Анатолий театральным жестом схватился за сердце и исчез под водой.
Мы все смеялись, а девушка громче всех.
– Разрыв сердца от огорчения, – серьезно констатировал Володя и, обернувшись к матросам, крикнул: – Вира!
Очередная охапка водорослей, покачиваясь, поднялась к
поверхности воды.
Я опять принялась выбирать мелких звезд, рачков и моллюсков из скользких коричневых оборок слоевищ. Когда же оглянулась на берег, девушка уже поднималась по лестнице, наклоняясь всем телом вперед и придерживаясь одной рукой за поручень. Она прошла еще несколько ступеней и остановилась передохнуть. Еще марш лестницы – и она скрылась за выступом скалы. Потом появилась вновь – высоко, у самого дома, поглядела на нас сверху, махнула рукой и ушла.
Водоросли набивали в трюм. Было часов пять, когда Анатолий сообщил, что поднимается на поверхность. Он выплыл, таща за собой последнюю связку водорослей.
Запасы морской капусты в северных и дальневосточных морях огромны и используются в совершенно ничтожном количестве. А ведь это ценнейшее сырье, из которого можно делать разнообразные пищевые продукты.
В Японии и Китае, где широко развита добыча этой водоросли существует множество рецептов приготовления из нее различных блюд. Используется морская капуста и для лечебных целей, а также для изготовления медицинских препаратов.
В морской капусте содержатся витамины А и Д, В1 В2, бета-каротин. Содержание аскорбиновой кислоты в ней почти такое же, как в овощах. Особенно следует отметить, что эта водоросль богата йодом, находящимся в ней в органической форме, а йод, как известно, одно из основных лекарственных средств при предупреждении или лечении склероза, базедовой болезни, и некоторых других заболеваний.
Слоевища капусты на комбинате очистят от обрастаний и обрежут жесткую нижнюю часть вместе с ризоидами, затем промоют и, измельчив, обжарят в растительном масле. После этого прибавят к ней различную приправу и законсервируют.
Добывая морскую капусту, водолазы часто ранят руки об иглы морских ежей. Об этом говорил мне и старый водолаз Илья Иванович, когда я приставала к нему, требуя «страшных» рассказов об осьминогах. «Что осьминоги, – сказал он, – вот с морскими ежами нужно поосторожнее. У них иголки ломкие. Когда мы добываем капусту, очень часто колемся, а потом нарывает».
На черных ежей жаловались и Володя с Анатолием. Как-то мы с Николаем были на борту катера, вышедшего за морской капустой. Неожиданно Анатолий сообщил, что он прекращает работу. Когда он снял нитяные перчатки, в которых часто работают водолазы, мы увидели большую колючку, глубоко вошедшую под ноготь. Попытки вытащить ее пинцетом были безрезультатны. А на другой день Анатолий уже не мог выйти на работу. Он проболел дней десять, пока не прорвался болезненный нарыв, вызвавший повышение температуры и опухоль кисти руки.
Когда мы плавали под водой в тех бухтах, где у берега есть заросли морской капусты, то часто наблюдали сборища черных ежей у этой водоросли. Некоторые слоевища, особенно нижние, касающиеся дна или камня, на котором крепится ризоидами морская капуста, были сплошь – и сверху, и с нижней стороны – покрыты морскими ежами. Они кормятся здесь, соскребая острыми зубами кусочки водорослей.
Хорошо было работать под защитой высоких берегов острова. За мысом на нас набросились ветер и волны. Палубу то и дело окатывало водой. Все, кроме капитана, забрались в крохотный кубрик. Здесь тесно, но совершенно сухо. Анатолий спит, растянувшись на койке, слишком для него короткой. Володя читает толстую, потрепанную книгу. Заглядываю снизу на обложку: Стендаль, «Пармская обитель».
* * *
Как-то в серый денек, закончив рисование, мы с Николаем пошли побродить в дальних бухтах. Накануне под вечер налетел сильный ветер, и в мутной воде закачались обрывки водорослей. Из-за горизонта шли тяжелые волны, отголоски прошедшего шторма.
В бухте было пустынно. Только чайки кричали мяукающими голосами, кружась над морем на широко распростертых острых крыльях. В такие дин особенно силен запах моря – важных камней, водорослей, йода. Этот запах и крики чаек вызывают томительное чувство тревоги, острое желание странствий.
Мы брели по влажному песку, машинально оглядывая выбросы. Ничего интересного не было. Все те же ежи, раковины мидий и гребешков.
Перед нами бежала стайка куличков песочников. Они семенили на тонких ножках, поминутно кланяясь и погружая клюв в песок. Волны, нависая над ними, казалось, готовы были обрушиться на маленькие тела, но кулички ловко увертывались от падающего гребня и взбегали на берег, преследуемые по пятам шипящими языками пены. Когда же обессиленная волна отступала, птицы догоняли ее, вытаскивая из разрыхленного водой песка свою добычу – червей и мелких рачков. Чем быстрее мы шли, тем скорее семенили впереди нас изящные пичуги. Наконец они заподозрили что-то неладное, всей стайкой взлетев над водой, описали круг, почти касаясь крыльями волн, и опустились на берег – сзади нас. И снова начался танец с набегающими гребнями.
Незаметно наполз туман. Да и вечер был уже близко. Мы повернули к поселку.
В окнах зажигались ранние огни. С террасы нашего дома доносились голоса. У хозяев неделя ночной смены, и весь день они проводят на огороде и в хлопотах по хозяйству.
Отец, мать и дочь сидели за столом. Яркая электрическая лампа освещала террасу. В ее свете блестели серебряные нити громадной паутины, натянутой между столбами. Еще в первые дни приезда нас просили не трогать крупных пауков, раскинувших свои тенета вокруг дома, в огороде и над окнами. Их здесь считают избавителями от докучливых мух и мошкары, и никто не боится страшного вида этих полезных животных. А мы с Николаем всегда им симпатизировали.
– Садитесь с нами, – гостеприимно предложила Анна Федоровна, придвигая стулья и быстро вытирая полотенцем и без того чистую клеенку. Мы с удовольствием приняли предложение. Сковорода с жареной камбалой и молодой картошкой, миска салата из огурцов и помидоров, хлеб и масло – все казалось очень аппетитным после прогулки по берегу.
У Ларисы был надутый вид и красные глаза. Она сидела, уткнувшись носом в тарелку.
Сергей Михайлович с неудовольствием поглядывал на насупленное лицо дочери.
– Ну, долго ты будешь изображать царевну? – не выдержал он. Лариса молча отвернулась и уставилась на высокую стену кукурузы за террасой.
– Видели? – сказала Анна Федоровна, проворно разливая по стаканам душистый чай. – Вот вам и Лариса. А вы еще за нее заступаетесь. Вырастили дочку людям на смех.
– Да что случилось?
– В магазин к нам привезли хорошее белье. Я скорей побежала, купила ей шелковую рубашку, да такую славную. А барышня наша обиделась, зачем вышивки нет и кружевом не обшита. Ей, видишь, комбинацию надо за пятнадцать рублей. Я-то в ее возрасте что носила? Бывало, всю зиму пряли. Так намнешь пальцы, что все потрескаются и кровь выступит. А мать ткала. Теперь мы из такого холста только кухонные полотенца делаем, посуду вытирать. Шелковое-то белье и по названию не знали. А ей, видишь ты, вышивки и кружева захотелось.
– Да ты вышей сама, – посоветовала я, глядя, как у Ларисы наливаются слезами голубые глаза.
– И смех и грех с ними, – сказал Сергей Михайлович. – Избаловалась молодежь, спасения нет. Не знают они нашей молодости. Вот хотя бы взять нашу семью. Мы жили на материке, от моря далеко. В тайге был небольшой поселок, все украинские переселенцы. И наша семья была не хуже других. Шел двадцать четвертый год или двадцать пятый – словом, мне минуло шестнадцать лет. Гляжу, у других ребят, у моих товарищей, рубахи ситцевые или сатиновые, а у меня домотканая – я говорю про праздничную рубашку. Каждый-то день все носили домашний холст. Вот я выждал, как отец стал в хорошем настроении, и прошу его: «Дай денег на ситец, очень хочется хорошую рубашку». А он мне отвечает: «Даром только колотушки дают. Бери лошадь с телегой, поезжай в тайгу. Наберешь воз винограда – вот тебе и рубашка».
Ну, значит, я собрался, взял топор в телегу, запряг и поехал. Тогда мы виноград добывали так: выберешь лозу, какую побольше, и рубишь дерево, на котором она громоздится. Дерево упало – обираешь виноград. Сейчас, конечно, такой способ кажется диким. Ну, так уж жили.
Весь день мучился, пока набрал полную телегу. А у нас в соседнем поселке был частник. Он скупал виноград. Привез я ему свой воз. Он свешал, дает мне деньги. Все без обмана. А мать посчитала дома, пятака не хватает на рубаху-то. Я опять к отцу. Дай, мол, пятак. Он меня порядком пожучил, а потом полез в карман и достал деньги. Так я эту свою первую рубашку потом сколько времени носил! Только на гулянки да на праздники и надевал. Как сейчас помню, в голубую полосочку и много пуговок на вороте. У нас тогда ребята так носили.
Лариса внимательно слушала рассказ отца, нагнувшись вперед и пристально глядя ему в лицо.
– А другие ребята, – продолжал задумчиво Сергей Михайлович, – те, кто в бедных семьях рос, на всю-то рубашку ситца купить не могли, так, бывало, рубашку со спины сделают из холста, а перед и манжеты из ситца. Под пиджаком-то не видно, что обман. А уж снять его нельзя, засмеют девки. И с обувью то же было. Сейчас все норовят помоднее, да нельзя ли из Москвы, а у нас если было что на ногах, то и слава тебе господи.
Сергей Михайлович задумчиво смотрел вдаль, вспоминая, видимо, далекие годы своей молодости.
В палисаднике стукнула калитка, и легкие шаги прошелестели по дорожке. Над перилами террасы появилось оживленное лицо Ларисиной подружки.
– Добрый вечер, – улыбнулась она, оглядывая нас темными глазами, – Лариска, в кино не забыла?
– Какое еще кино? – вскинулась Анна Федоровна. – Поздно уже, скоро спать пора, а вы в кино.
– Да что вы, тетя Анна, какое же поздно. Всего только девятый час, – удивилась подружка.
– Опять баловство, – заворчала Анна Федоровна, но, взглянув на Ларису, быстро сменила гнев на милость. – Ладно уж, идите, да только чтобы пораньше домой.
Девочки убежали, а мы сидели за столом, прислушиваясь к их удалявшимся голосам.
– Ну-ка, мать, подлей горяченького, – сказал Сергей Михайлович, протягивая чашку. – Знаете, как у нас говорят: чай не пил – и силы нету, а попил – совсем ослаб.
– Ты скорее пей чай, нам идти надо, – заметила Анна Федоровна. Она споро убрала посуду, по дороге заглянула в бак с водой и скрылась в кухне.
– Пожалуй, тебе тоже надо пойти на пирс, – сказал мне Николай.
– Все синего краба ищете? – засмеялся Сергей Михайлович, видевший, как я вечерами здесь, как и в Зарубине, перебирала крабов из прилова.
