Текст книги "За голубым порогом"
Автор книги: Ольга Хлудова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
На берегу сидит Герман. У него заело пленку в кассете. По собственному опыту зная, что в это время лучше не задавать никаких вопросов и не лезть с советами, молча усаживаюсь рядом с ним и достаю нужный объектив.
Сейчас же начинаются мелкие неприятности. Па вас надет «мокрый» костюм – нечто вроде длинной резиновой фуфайки поверх шерстяного свитера. Там полно воды. Подняв руки над головой или оттянув манжеты, вы выливаете, как вам кажется, всю воду до последней капли. Вытираете полотенцем мокрое лицо и руки, снимаете купальную шапочку и на всякий случай протираете даже волосы. Открыв бокс, достаете аппарат. И в то же мгновение ощущаете струйку воды, ползущую по руке. Снова идет в дело полотенце. Но, пока вы вытирали руки, на подбородке повисла здоровенная капля, грозящая упасть прямо на стекло объектива. С каждой минутой воды все больше. Можно подумать, что вы, как губка, напитаны ею до отказа.
Самое неприятное, если плохо закрепленная пленка выскочила из зажима катушки кассеты и ее надо сматывать в темноте с приемной катушки. В фотомешке сразу создается температура плавильной печи. Вы чувствуете, как пальцы липнут к пленке и явственно представляете себе отличный кадр с несмываемым отпечатком вашего пальца на эмульсии. Плечи и голову печет солнце, вода и пот льются в три ручья, и все время мучает мысль, что самые интересные животные уплывают и самые лучшие снимки уже не будут сделаны. В довершение всего в фотомешке теряется крышка от кассеты со снятой и перемотанной пленкой…
Наконец Герман облегченно вздыхает и, напевая бодрый марш, завинчивает крышку бокса. Теперь можно разговаривать.
Я рассказываю ему о рыбке. То ли описание неточное, то ли Герман знает недостаточно хорошо рыб Японского моря, во всяком случае, он требует, чтобы рыбку показали. Без малейшей надежды встретить ее на прежнем месте веду Германа к кустику кораллины.
Однако рыбка не только не уплыла, но, как кажется, даже не изменила позы. Разглядев ее, Герман всплывает и с уверенностью определяет, что это бриостемма, мохнатоголовая собачка.
Фотографируем ее со всех сторон, пока наконец собачка не прячется от нас в глубокую тень под камнем. Вместо нее на освещенную солнцем площадку выплывает стихей. Это длинная узкая рыба золотисто-желтого цвета с угольно-черными пятнышками на спинном плавнике. Стихей ложится под кустик саргассов.
Фотография стихея давно сделана. Нам хочется встретить каких-нибудь новых животных. Но вокруг только старые знакомые: ежи, звезды, мидии, ленки, пестрые маслюки и юркие пятнистые молодые фугу, собаки-рыбы. Они кружатся вокруг, ожидая поживы или привлеченные просто любопытством. Мы снимаем их без надежды на удачу, и Герман уплывает к охотникам.
На глубине метров трех или четырех виднеется россыпь мелких камней, кое-где поросших саргассами. На темном дне лежат звезды, серые ежи прикрылись камешками и обломками раковин. А это что? На меня смотрят выпуклые лягушачьи глаза. Кажется, они сидят на камне. Нет, это не камень, а крупная камбала такого же коричневатого цвета с темными пятнами, как и грунт, на котором она лежит. С поверхности воды рыба кажется громадной. Скорее надо привести сюда кого-нибудь из охотников.
Невдалеке мелькает трубка. Плыву туда и нахожу Вову с моим маленьким ружьецом. У него на кукане болтается один-единственный небольшой ленок. Вова сосредоточенно всматривается в глубину под собой. От прикосновения моей мокрой и холодной руки к плечу он вздрагивает и отшатывается. Наскоро рассказываю о камбале. Вот будет здорово, если московские охотники с их пружинными пушками будут посрамлены! Мы плывем к камбале.
Я указываю на нее. Вова смотрит и поднимает ружье. Но вместо того чтобы выстрелить, растерянно озирается по сторонам.
– Стреляйте же! – не выдерживаю я.
Вова поднимает голову из воды и смотрит на меня с недоумением.
– В кого стрелять? – спрашивает он.
– Камбала, вот же она!
Мы вместе всматриваемся в узор камней на дне. Я вижу камбалу, а Вова ее не видит. Выхватываю у него ружье, и в это мгновение камбала срывается с места и исчезает в саргассах. Гарпун летит и стукается о камень.
– Ну что же вы не стреляли?! – кипячусь я.
– Я ее не видел, – оправдывается Вова, – она коричневая, незаметная на камнях.
Это понятно. Под водой не замечаешь многих животных, пока не привыкнешь к их хитростям и ловкой маскировке, Вова быстро утешился, убив большого бычка Брандта.
Издали доносится крик Германа. Он поднимает руку над головой – условный жест, означающий, что есть нечто интересное.
До Германа метров двести. Пока я плыву к нему, он лежит на поверхности воды, глядя вниз.
– Кальмары охотятся, – говорит он и снова опускает лицо в воду. Сначала ничего не видно, кроме стай мелкой рыбы. Вдруг мелькает серебристая стрелка. Это свет блеснул на гладкой коже кальмара. Две черные точки зрачков кажутся висящими в воде, а самого моллюска не видно, он почти прозрачен. Одна из рыбок судорожно изгибается и отскакивает назад. Это кальмар схватил ее ловчими щупальцами и рывком поднес к клюву, чтобы прокусить череп. Остальные рыбы кидаются наутек. Сейчас кальмар стал виден. Он налился красным цветом возбуждения. В следующее мгновение моллюск снова бледнеет и исчезает с такой быстротой, что кажется, он растаял в воде. Только серебристое тело уносимой рыбешки светлым пятнышком мелькнуло в глубине.
А вот еще один, покрупнее. Сначала видны только точки зрачков. Он медленно движется нам навстречу, но стоит поднять фотоаппарат, как его уже нет.
Наблюдать за охотой кальмаров очень интересно. Несколько дней назад нам даже удалось сфотографировать их. Правда, фотографии получились неважные, но на них видны и рыбы, и моллюски.
В тот день после сильного прибоя вода в дальних бухтах была очень мутной. Мы с Германом даже пожалели, что принесли с собой в такую даль тяжелые герметические камеры и фотоаппараты.
В сотне метров от берега видимость была всего метра три или четыре. Стаи мелкой рыбы то и дело мелькали в светящемся зеленом тумане. Мы лежали на поверхности воды, покачиваясь на пологой зыби. Кроме рыб, проплывавших совсем близко, не было никаких объектов для съемок. Я нацелилась на стаю, идущую у самой поверхности воды, и в это мгновение из облаков мути прямо на нас вылетел кальмар.
На долю секунды он застыл неподвижно, а я машинально нажала на спусковой рычаг. Герман сфотографировал кальмара в тот же день и примерно при таких же условиях, совершенно случайно.
Незаметно бегут минуты. Кальмары больше не появляются. Только теперь чувствуешь, как от холода мелко дрожит каждый мускул и будто ледяная рука касается шеи и спины. Не сговариваясь, плывем к берегу.
У костра уже сидят Вова и Юра. В ведре кипит вода для ухи. Прежде всего мы с Германом черпаем кружками и пьем горячую воду. Обеими руками держим нагревшуюся кружку и медленно прихлебываем обжигающую жидкость. По телу разливается тепло.
На плоском камне разложена рыба – добыча Юры и Володи. Здесь штук пять морских ленков, две небольшие камбалы и бычок Брандта. Юра срезал несколько мидий и положил их печься на угли костра.
Юра с Володей не позволяют чистить рыбу, пока не вернутся наши новые знакомые. Естественно, хочется похвастаться перед приезжими и доказать, что не обязательно надо иметь пружинные ружья для успешной охоты. Я и Герман уже готовы взбунтоваться, когда из-за скал на берег выходят охотники. Они убили больше рыбы, с этим спорить нельзя. Кроме ленков и камбал тут был морской ерш и очень большая, сантиметров в сорок длиной, морская собачка. Она тоже имеет наросты-флажки на голове, как и та, разноцветная, виденная нами, но окрашена более скромно в свинцово-серый цвет.
Возникает спор, можно ли ее есть. Герман с уверенностью заявляет, что можно и «берет ответственность на себя», будто это нам поможет, если мы отравимся. Собачку отправляют в ведро вместе с остальной рыбой. Юра колдует над ухой. Доносится запах перца и лаврового листа, наваристого рыбьего бульона. Мидии испеклись и шипят на потрескивающих раковинах.
Неторопливо беседуем об охоте. Москвичи разочарованы тем, что почти вся рыба лежит на дне, прячется среди камней или в водорослях. Они видели пеленгасов у зарослей зостеры в центре бухты, но те их и близко не подпустили. Стрелять морских ленков, камбал и бычков из таких мощных ружей просто не имело смысла. Наконечники гарпунов уродовались и ломались от ударов об камни. Правда, морских ершей и одноперого терпуга (или морского окуня, как его называют) острогой убить почти невозможно. Ну, а для донной рыбы годится и Юрина острога или даже нож. Это «спортивнее», как утверждает сам Юра.
По правилам, нельзя плавать раньше чем часа через два после еды. Этот перерыв каждый использовал по-своему. Юра бродит вдоль берега, собирая всякие ракушки и коробочки ежей, будто за два месяца он уже не набрал горы всяких морских сувениров. Герман, отдавая дань старому увлечению, не может оторваться от прекрасных ружей москвичей. Особенно понравилось ему одно из них, полутораметровое сооружение с необыкновенной точностью боя, как уверяет его владелец. Около него прилегли охотники и обмениваются воспоминаниями о разных морях и рыбах, водящихся в них. Пользуясь тем, что есть желающие его послушать, Герман пространно описывает свои охотничьи подвиги. Но новичков больше интересуют рыбы Японского моря. Их смущает сходство названий: морская собачка и собака-рыба. И есть еще какая-то рыба фугу, как они слышали, очень ядовитая. Герман подробно рассказывает им о собаке-рыбе и запугивает слушателей симптомами отравления и страшными челюстями рыбы. Для него весь этот разговор служит предлогом последний раз поохотиться в Японском море, да еще с ружьем такой отличной конструкции. Поэтому в заключение лекции он уплывает на поиски фугу.
Редкое везение: не прошло и пятнадцати минут, как Герман вышел на берег с крупной собакой-рыбой. Гарпун пронзил ей спину. Рыба скрежещет зубами и таращит желтые глаза.
– Вот, можете поглядеть, взрослая собака-рыба, или фугу, как ее называют японцы, – говорит Герман скромно. Но его глаза блестят торжеством. Все вскакивают и окружают меткого стрелка. Он делает неловкое движение, рыба соскальзывает по гарпуну. Раздается вопль. Фугу впилась Герману в руку. Мы кидаемся на помощь. Ударом ножа в голову рыба убита, но ее челюсти все еще судорожно сжаты и проходит несколько минут, прежде чем нам удается освободить незадачливого охотника от острых зубов его добычи.
Урок получился очень наглядным. Рану промыли чистой водой и соорудили повязку. Герман больше всего сокрушался, что испорчен такой отличный день, а завтра утром он уедет. Мы помогаем ему уложить в рюкзак подводное снаряжение. Из солидарности мы с Юрой тоже пойдем домой вместе с пострадавшим товарищем. Вова и приезжие охотники остаются в бухте до вечера.
Чтобы сократить путь к дому, мы пошли лесом, то и дело натыкаясь на отличные белые грибы. Они здесь несколько иного цвета, чем подмосковные. Шляпка серовато-коричневая сверху и желтая снизу. Такая же ярко-желтая и ножка гриба. Подберезовики и сыроежки в точности такие же по виду, как и под Москвой.
Мы набрали грибов в ласты, в купальные шапочки и в плетеную сумку.
Созрели плоды шиповника. Они кораллово-красные, величиной и формой напоминают китайские яблочки. Их мясистая, сочная оболочка очень вкусна и содержит большое количество витаминов.
В лесу заметнее приметы осени. Папоротник стал бурым, под ногами сухо шуршит трава, листья деревьев потеряли свежесть.
Некоторые кусты рдеют ярчайшими оттенками красного и оранжевого цвета. Но на полянах жарко, как в самый знойный летний день. Хороша ранняя осень в Приморье!
В этот последний вечер мы засиделись допоздна. Вспоминали путешествия в бухты, жалели, что не все уголки обследованы, сговаривались о встрече в Москве.
А утром подошел белоснежный рейсовый катер. На причале собрались провожающие. Герман стоял у борта с загадочно-печальным выражением лица, держа в руках пучок георгин. Прехорошенькая девушка в розовом платье искоса поглядывала в его сторону, но особенно горячо прощалась с Лидой и Юрой, а Герману очень холодно кивнула головой.
Отвальный гудок, и катер отошел, развернулся и быстро направился к выходу из пролива. Через две недели наступит и наша очередь в последний раз помахать с кормы судна провожающим.
* * *
Наступили последние дни сентября. Плавать теперь приходится значительно реже. Хотя и выпадают отдельные дни, когда жарко, почти как в начале августа, все же ветры стали холодными, осенними, да и температура воды понизилась. Все чаще нас посещают штормы, мутящие воду у берегов. Раза два глубокой ночью поселок будил тревожный заводской гудок.
Ждали сильного шторма. Один раз он действительно пролетел над островом, но по сравнению с Кармен показался
просто крепким ветром. Второй шторм обошел остров стороной, прислав к его берегам толпу высоких волн.
Скоро кончается наша работа на Японском море. Собственно говоря, кончается срок пребывания здесь. Работу здесь можно вести всю жизнь и все-таки не все узнаешь. Мы сделали около полутора тысяч рисунков животных и водорослей и отсняли несколько сот фотографий под водой. А ведь Японское море показало только часть сокровищ хотя не было дня, когда оно не дарило бы нам что-нибудь новое! Жаль только, что так и не удалось встретить камчатских крабов в их родной стихии. В следующий раз мы приедем сюда с аквалангами, тогда, может быть, исполнится и это желание.
Помимо рисунков беспозвоночных животных и водорослей сверх плана сделаны зарисовки и некоторых рыб, как самых обычных, так и редких у нас выходцев из субтропических вод.
Как-то принесли живого спинорога. При взгляде на него сразу вспомнились фотографии и фильмы, снятые подводными исследователями среди коралловых рифов. Тело спинорога сильно сжато с боков, и когда смотришь на него спереди, оно кажется плоским, как дощечка. На спине торчит длинный, острый шип, который по желанию рыбы может стоять вертикально, закрепляясь специальной защелкой, или лечь вдоль спины в особый желобок. У спинорога маленький рот с оскаленными зубами. Ученые относят его к тому же отряду, что и собаку-рыбу. Мясо его тоже ядовито.
Окрашен спинорог великолепно, в лазорево-голубые и синие цвета с розовато-желтыми боками и брюшком, К сожалению, он был слишком велик для наших сосудов, исполняющих роль аквариумов. Едва мы закончили рисунок, как рыба начала бледнеть и скоро погибла.
Спинороги не такая большая редкость в заливе Петра Великого. После этого, первого, нам приносили еще двух, но они были пойманы давно и уже мертвы.
Там же, на Путятине, я впервые увидела настоящую летучую рыбу. Она попалась в ставной невод. Это было небольшое, сантиметров в пятнадцать длиной, нежное создание с темно-синей спинкой и серебряными боками и брюшком. У нее было стройное обтекаемое тело, длиннейшие грудные плавники-крылья и характерной формы хвостовой плавник с очень удлиненной нижней лопастью. Летучая рыба плавала в большом плоском тазу, временами набирая скорость сильными и быстрыми ударами хвоста и расправляя «крылья» во всю их ширину. Но ей было тесно, и она, разумеется, не могла показать здесь свое изумительное искусство полета.
Спасаясь от морских хищников, летучие рыбы делают стремительный разбег и отрываются от поверхности воды. Они не машут «крыльями», а планируют, опираясь на встречные потоки воздуха, что дает возможность рыбам пролететь около ста – ста пятидесяти метров. При благоприятных условиях это расстояние может значительно увеличиться.
Замечательно красивые алктисы. Их дважды ловили при нас в заливе Петра Великого. Это небольшие рыбы с ромбовидными, сильно сжатым с боков телом и тонкими, очень длинными нитевидными лучами плавников на спине и брюшке. У них голубая спина и серебристые бока с темными полосами.
Обычно, встретив незнакомую или редко встречающуюся рыбу, рыбаки стараются поскорее переправить ее во Владивосток, в ТИНРО (Тихоокеанский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии). Многие интереснейшие экспонаты доставлены в музей ТИНРО местными жителями. Рыбаки Путятина поддерживают эту прекрасную традицию, и немало пойманных ими рыб служат украшением музея. В самый день отъезда нам принесли еще одну редкую рыбу с просьбой передать ее в ТИНРО. Это был зевс сантиметров тридцати длиной, с костистой, непропорционально большой головой и темным круглым пятном на боку.
Иногда в наши воды заплывают с юга и опасные гости. Изредка встречается ядовитая морская змея, которую легко можно отличить от безвредного водяного ужа по толстой шее, сплющенному с боков хвосту и, главное, по очень яркой и пестрой окраске. Морские змеи настолько приспособились к обитанию в воде, что никогда ее не покидают, всю свою жизнь проводя в море. Питаются они мелкой рыбой и головоногими моллюсками. Их яд очень опасен для человека.
Как я уже говорила, в газетах время от времени сообщалось о поимке крупных акул. Обычно это были сельдевые акулы, живущие в Беринговом, Охотском и Японском морях и не представляющие опасности для человека, несмотря на свои угрожающие размеры (известны экземпляры около четырех метров длиной). Но иной раз попадаются и такие акулы, о которых все еще идет спор среди самых опытных исследователей глубин, до сих пор окончательно не решивших, опасны эти виды акул для человека или нет, а если опасны, то в каком случае они на него нападают. Именно к таким акулам с двусмысленной репутацией можно отнести и акулу-молот. Ее находили в заливе Петра Великого.
Ловили здесь и громадных скатов хвостоколов с хвостом, вооруженным тридцатисантиметровым зазубренным кинжалом. Это оружие ската представляет немалую опасность для неосторожного человека. К счастью, все эти животные здесь редки и встреча с ними мало вероятна.
Наконец мы получили долгожданного синего краба. Он лежал в груде камчатских крабов, привезенных сейнерами и предназначенных для варки и продажи. Прошло то время, когда они линяли и их мясо было дряблым.
На первый взгляд синий краб отличался от остальных только более интенсивной фиолетовой окраской панциря спины и ног, да суставы у него были не желтые, а ярко-оранжевые. Но и у камчатских крабов окраска сильно варьирует. Я потрогала шипики около усов и просто не поверила себе, когда пальцы ощутили раздвоенную колючку. Дома, проверив и другие характерные признаки, Николай подтвердил правильность определения.
Синего краба нарисовали со всем почетом: «в полный рост» и на самом большом листе бумаги.
Рыбаки привезли нам крупного осьминога, более трех метров в размахе щупалец. Разумеется, он был давно уже мертв, когда нам передали его на причале. У берегов Приморья иногда попадаются осьминоги поистине гигантских размеров.
В 1931 году Николай и его товарищи по работе измерили одного, пойманного рыбаками. Его длина от конца туловища до конца щупалец составляла более четырех метров, то есть в размахе щупалец этот гигант достигал более шести метров. Так что наш был, в общем, не так-то уж велик. Но и он доставил нам немало хлопот.
Тяжелый, более пуда осьминог, покрытый слизью, очень неудобная ноша. Мы тащили его по темным улицам поселка к дому, чтобы положить в раствор формалина. Николай нес мешкообразное туловище, мне достались длинные щупальца.
Я намотала их клубком на руку, но они поминутно выскальзывали из-под пальцев и шлейфом волочились по земле, путаясь под ногами. Пока подбираешь одно, из рук «утекает» другое и тяжело шлепается на дорогу.
Прежде чем положить осьминога в формалин, пришлось вымыть его «с головы до ног», так он был вывален в пыли, после чего самим отправиться в душ. Мы очень подружились со Славой. Нас бесконечно забавляли полные юмора рассказы из его студенческой жизни и короткого преподавательского опыта. После отъезда Германа, Юры и Лиды, он поселился в хижине: на одном столе спал, на другом работал.
По своей великой рассеянности Слава почти ежедневно опаздывал то к завтраку, то к обеду, го к ужину и столовой и в основном питался рыбой и чаем.
В хижине появилось еще три котенка. Они пришли сами,
эти бездомные, тощие и всклокоченные существа, с шеями как ниточки и замурзанными мордашками. Они требовали еды и ласки. Поев, котята начинали играть. Они носились по щелистому полу, катались мохнатым клубком и все до одного питали нездоровую любовь к теплым электроприборам.
Слава напоминал нам Маленького Мука, когда появлялся утром на пороге хижины в окружении своих питомцев. Если двух первых Лида назвала Анодом и Катодом, то остальные получили клички Аксон (отросток нервной клетки, над которым работает Слава), Микрон и почему-то Фунтик, что несколько выпадало из общего стиля.
Иногда приходил суровый черный кот с зелеными глазами негодяя и убийцы. Он холодно смотрел на котят, съедал их обед и недвусмысленно шипел на нас, когда мы пытались завязать с ним знакомство. Эта неприятная личность была изгнана с позором после кражи камбалы, приготовленной Славой для собственного ужина. Иногда черный кот усаживался на подоконнике и заглядывал в окно. Слава уверял, что животное его гипнотизирует.
Наши канны и банки мы поставили в хижине. Нужно было заранее отобрать тех обитателей моря, которые поедут с нами в Москву, самых выносливых и сильных, способных выжить в маленьком сосуде с минимальным количеством воды.
Отбор происходил просто: пойманных животных сажали в те канны или банки и мешочки, в которых они будут находиться во время переезда. Понемногу создавались все более суровые условия: реже менялась вода, временами выключалась воздуходувка. Кто из них выживет, получит право на въезд в Москву.
Чем холоднее вода, тем слабее обмен веществ в организме морских животных, тем легче их сохранить живыми долгое время. В хижине создавались естественные колебания температуры: что на улице, то и в комнатах. У нас дома Лариса через день топит печь, чтобы просушить помещение. В эти дни там жарко, как в бане. Даже живучие раки-отшельники обязательно дохнут спустя несколько часов.
Водолазы Володя и Анатолий по нашей просьбе набрали самых маленьких трепангов, не более семи или десяти сантиметров длиной, но и они великоваты даже для самой нашей объемистой канны. Мы повезем только трех или четырех из них. Все трепанги легко переносили неволю, отлично ели растертые в кашицу слоевища морской капусты и ульвы и подбирали со дна сосуда ил, который я соскребала для них с камней в море.
При размещении животных надо строго соблюдать правило – кого с кем можно сажать в одну банку или канну, а кого нельзя. Звезды обязательно должны находиться отдельно от всех других животных. Видимо, выделения их организма отравляюще действуют на всех обитателей моря.
Отдельно мы держим и морских ежей: они грязнули, и воду у них надо менять особенно часто; раков-отшельников лучше содержать в плоских сосудах с малым количеством воды; береговым крабам надо положить раковину или камень, под который они забираются всей компанией. Это дружные ребята, и ссоры между ними редки.
А вот про водорослевых крабов пугеттий этого никак нельзя сказать. Они доставляют немало хлопот. Если они сидят в сосуде, где положены пучки водорослей, то прячутся друг от друга и не дерутся. Но присутствие водорослей требует частой смены воды, иначе она портится. Тогда гибнут сразу все пугеттии. Если водорослей нет – вода не портится, зато крабы друг друга убивают. Утром находишь разбросанные по дну сосуда ноги, усы, спинные панцири и одного или двух наиболее сильных и ловких крабов, уцелевших в этой схватке. Но они обычно так сильно потрепаны, что их добивают только что пойманные в море новые пугеттии. Удивительно неуживчивые существа!
Для всех этих животных надо везти хотя бы небольшой запас морской воды. Решено взять пять литров. Загрязненную животными воду будем сливать и отстаивать недели две в темном месте, после чего она опять будет годна для аквариума.
Очень важно иметь хорошую воздуходувку, насыщающую воздухом воду аквариума круглые сутки. Тогда наши пленники проживут долго,
Кроме морских животных в Москву поедут древесные лягушки квакши. Их очень просил привезти наш приятель. На листьях деревьев у ручья Николай набрал десяток лягушат величиной с косточку сливы. У них длинные, «музыкальные» пальцы с подушечками-присосками на кончиках. Эти присоски помогают лягушкам удерживаться на ветках и листьях почти в любом положении, даже снизу листа.
Лягушата сидят на букете, стоящем в террариуме, и охотно едят мелких мух и комаров, которых мы для них ловим. На зеленых листьях лягушата зеленые, спускаясь на дно террариума, они становятся ржаво-бурыми, под цвет жести. Вот их перевезти в Москву будет просто. Лягушата свободно разместятся в карманном проволочном инсектарии и не потребуют никаких забот.
Заказаны билеты на самолет. Началась скучная и тяжелая работа – укладка багажа.
У нас три так называемых «гроба» – оцинкованных ящика, где лежат пойманные, фиксированные животные. В двух «гробах» формалин, в третьем – спирт. В свое время каждое животное было нарисовано, но существует правило – обязательно иметь помимо рисунка и его оригинал. Часто это необходимо для точного определения вида животного учеными-специалистами, а кроме того, нередко приходилось делать только беглые наброски цвета, не вдаваясь в подробности. Для тщательного, детального рисунка понадобится само животное.
Иной раз в спешке мы клали животных не в тот «гроб», в который следовало бы. Теперь приходится их перебирать, отделять особенно хрупких, завертывать в марлю, перекладывать. От запаха едкого формалина текут слезы, перехватывает дыхание. Кожа на руках становится тоже будто фиксированной, дубленой: резиновые перчатки давно потеряны. После этой неприятной работы Анна Федоровна отпаивает нас молоком, верным средством в случае отравления формалином.
Наконец запаяны крышки «гробов». Все наши сборы и ящики с экспедиционным оборудованием пойдут малой скоростью по железной дороге.
Рисунки и животных мы возьмем с собой в самолет. Вместе с нами уезжают Слава и московские биофизики. Они обещали помочь при перевозке многочисленных сосудов с нашим «зоопарком».
До чего же нам не хотелось уезжать отсюда, расставаться с полюбившимся Приморьем! Здесь нам нравилось все: люди, влюбленные в свой прекрасный край и в свою работу, суровая и в то же время щедрая природа. Разве можно будет не тосковать об этом синем море или забыть островерхие сопки с голубым туманом в распадках и воздушные, легкие. Как взмахи кисти китайского художника, контуры их на далеком горизонте?
Нет, нам решительно не хотелось уезжать! И все же настал день, когда пришла наша очередь прощаться с остающимися здесь друзьями. Анна Федоровна, Сергей Михайлович и Лариса пришли проводить нас на причал. Мы дали слово писать друг другу часто и подробно. И вот отходит катер, исчезает за поворотом поселок. Издали кажутся крошечными знакомые утесы в дальних бухтах.
На следующее утро мы были уже на аэродроме. Часам к одиннадцати стало жарко. Беспокоило состояние наших животных: трепанги вытянулись и лежали неподвижно длинными, тонкими червяками, непрерывно выпуская слизистые нити. Это означало, что им очень плохо. Воздуходувка подавала нагретый воздух и приносила мало пользы. Асцидии закрыли сифоны, звезды и ежи сидели на стенках мешочков, наполовину вылезая из воды. Только береговые крабы чувствовали себя отлично.
Объявили посадку. А еще через некоторое время под нами развернулась великолепная панорама побережья. Николай показал на желтоватый мыс в легкой дымке и уверял, что это Посьет.
А с другой стороны таяло в солнечном сиянии едва заметное пятнышко – остров Путятин, по словам наших спутников. Впрочем, меня можно было уверить в чем угодно – всякое представление о масштабе и пространстве было безнадежно утеряно.
Щеголеватая девушка стюардесса предложила поставить животных в подсобном помещении в хвостовой части самолета. Там было очень прохладно и спокойно, но все равно надо было следить за ними, одному подбавить воздуха, другому долить воды. Когда мы подлетали к Иркутску, животные совершенно освоились. Трепанги приняли нормальный вид, ежи занялись морской капустой, а пугеттии катались по мешочку в общей свалке, и уже отдельно лежала чья-то оторванная нога.
Прошло лишь одиннадцать часов с тех пор, как дул в лицо горячий степной ветер аэродрома и марево колыхалось над выгоревшей, пожелтевшей травой, а за окном уже знакомый московский двор, присыпанный тонким слоем тающего снега. И не верилось, что еще сегодня полыхало перед нами голубым огнем далекое и такое нам близкое Японское море.
На письменном столе лежала забытая карта Приморского края, которую мы рассматривали в вечер накануне отъезда. Вспомнилось, как я пыталась тогда представить себе эти места. А теперь карта заговорила живым и понятным языком. За ее условными обозначениями вставали знакомые очертания сопок, скал и бухт. Волны бежали по нарисованному морю, рассыпая золотые блики на вершинах подводных утесов, и глубина светилась ярчайшей синевой.
Мы вернемся к тебе, Японское море!