Текст книги "За голубым порогом"
Автор книги: Ольга Хлудова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Так вы возьмите побольше каракатиц, – настаивал бригадир.
– Больше не стоит, а то еще подохнут. Ведро у меня маленькое.
– Для еды возьмите, не стесняйтесь. Я сейчас отберу вам получше.
– Я не знаю, как их готовить.
– Какая там готовка. Отрежьте голову, выпотрошите и обдайте кипятком. Кожа слезет, почистите ножичком и варите. Мясо станет розовое, нежное, как куриное. Пока мы на море и воды сколько хочешь, я вам подготовлю.
Бригадир острым ножом отхватывал кальмарам головы, вспарывал тела и опускал их в струю воды за бортом. Они появлялись оттуда чистенькие, без малейших следов чернил, похожие на полупрозрачные лепестки громадного цветка. Потом их нанизали на кусочек проволоки, и на этом предварительная подготовка была окончена. Я присоединилась к бригадиру, рывшемуся в груде улова. Там нашлись еще два маленькие, в мизинец, прозрачные креветки и массивная витая раковина моллюска, В ее устье была видна пестрая, мохнатая клешня, закрывавшая вход. Рак-отшельник, и крупный! Я сунула его в канну с водой.
Тем временем бригадир откопал под кальмарами странную рыбу, сантиметров сорока в длину, головастую с раздутым брюхом. Темная, почти черная спина резко отделялась от мертвенно-бледных боков и брюха. Изо рта рыбы торчали оскаленные долотообразные зубы, которыми она щелкала и скрежетала самым угрожающим образом. Это был тетродон, или собака-рыба, еще никогда не виданная мною в живом состоянии, но очень знакомая по музейным препаратам, с которых приходилось ее рисовать. Бригадир схватил багор, чтобы подцепить им зубастое чудовище, но я его остановила.
– Если она вам не нужна, дайте ее мне.
– Это морская собака. Есть ее нельзя, отравитесь.
– Я знаю. Я хочу ее нарисовать.
– Все равно ее надо убить. В лодке тесно, а если она хватит за ногу, то будь здоров! Ваши сапожки прокусит, запросто. Смотрите.
Бригадир взял щепку и сунул между зубами собаки-рыбы. Рыба перекусила щепку, как спичку. Ударом багра в голову собака-рыба была убита. Теперь можно было рассмотреть ее страшное оружие. Мягкие губы не закрывали больших массивных зубов. Их было четыре – по два в верхней и нижней челюсти.
Собака-рыба, как и другие рыбы из семейства тетродонтид, в момент опасности может раздуваться. У нее эта способность менять размер и форму не так развита, как у тропических собратьев. Те превращаются в настоящий шар. И еще одна, крайне важная особенность, свойственная рыбам семейства тетродонтид – их мясо очень ядовито.
В 1774 году у берегов Новой Каледонии мясом тетродона отравился известный английский исследователь – капитан Кук. Один из его офицеров так подробно и точно описал ядовитую рыбу, вызвавшую тяжелую и долгую болезнь капитана, что ученые смогли с уверенностью сказать, кто именно из тетродонов был причиной отравления.
С тех пор прошло много лет, а случаи отравления мясом этих рыб все еще наблюдаются. Причем можно съесть девять рыб и смертельно отправиться десятой или двадцатой, а может быть и первая окажется роковой. Утверждают, что опасны лишь икра, молоки, печень и брюшина тетродонов, а мясо ядовито только в период икрометания. Японцы называют этих рыб «фугу» и высоко ценят как изысканное блюдо. Случаи отравления в Японии достаточно часты, и там даже сложили поговорку: «Хочешь есть фугу – напиши завещание».
Более двух третей зарегистрированных случаев отравления этой рыбой имели смертельный исход. Не ешьте фугу!!
Николай ждал меня на причале. Пойманных кальмаров мы выпустили в самую большую лохань и сразу начали их рисовать.
Тело, голова и щупальца моего «натурщика» усыпаны красноватыми пятнышками величиной с булавочную головку, а на спине под пятнами просвечивает темная полоса. Набрав краски на кисть, склоняюсь к рисунку.
– Почему ты его делаешь таким красным? – спрашивает Николай, заглядывая в мой альбом.
– Что же, по-твоему, он зеленый? – иронизирую я, покрывая красными пятнышками кальмара в альбоме.
– Ну, если и не совсем зеленый, то, во всяком случае, зеленоватый, – спокойно отвечает Николай.
Не веря своим ушам, взглядываю на кальмара. И в самом деле, его полупрозрачное тело усеяно зеленоватыми пятнышками. Хватаю лупу и нагибаюсь над лоханью. В лупу видны едва заметные, как уколы иглы, коричневые точки сжавшихся пигментных клеток, минуту назад окрашивавших тело животного в красно-коричневый цвет. Может быть, это другой кальмар? Нет, второй, которого рисует Николай, заметно больше размером. Сейчас он тоже прозрачный, только пятна на нем красноватые. А Николай нарисовал его зеленовато-серым.
– У тебя тоже неправильно, – говорю я, с удивлением рассматривая кальмаров.
О способности головоногих моллюсков быстро менять окраску я много читала, да и Николай неоднократно рассказывал об этом. Он специально занимался головоногими моллюсками и имел дело с тысячами кальмаров и осьминогов. Но никакой рассказ не может дать полного представления об игре красок и быстроте их смены на теле животного.
Мы с лихорадочной поспешностью делали наброски акварелью, стараясь поспеть за изменениями цвета. Вся поверхность кожи кальмаров как бы пульсировала, по ней пробегали волны теплых и холодных тонов. На голове, особенно над глазами, переливались бронзовые, малиновые, зеленые, оранжевые и синие краски, как на перламутре тропических раковин. Вот мой кальмар стал мертвенно-бледным. Чуть видна темноватая полоска на спине. Если тронешь пинцетом, он отскакивает, и сразу же по его телу пробегает красноватая вспышка. Еще прикосновение пинцета – и кальмар, весь багровый от волнения, скрывается в дальнем краю лохани.
Пока не трогаешь кальмаров, они спокойно плавают, застывают на минуту или медленно опускаются на дно. Их щупальца собраны вместе или слегка распущены. Движение осуществляется при помощи хвостового плавника.
Испуганный кальмар двигается иначе. Щупальца сжимаются в тугой пучок, хвостовой плавник плотно прижимается, как бы обертывается вокруг заостренной задней части тела и, приняв веретенообразную форму, моллюск с громадной быстротой несется в воде, хвостом вперед. В этом случае движение происходит по принципу ракетного двигателя, за счет сильной струи воды, выбрасываемой кальмаром из специальной воронки, расположенной под горлом. Отверстие воронки открыто вперед, к голове. Поэтому животное и движется задом наперед.
Когда во время ловли кальмаров подняли в неводе к самой поверхности, они, стараясь уплыть, выбрасывали сильные струи воды. Чернила, которые нам пришлось смывать с лица и рук, головоногие моллюски выбрызгивают из той же воронки, чтобы обмануть врага. В спокойной воде облако чернил повисает на некоторое время продолговатым темным силуэтом, напоминающим по форме кальмара. А сам моллюск, мгновенно ставший бесцветным, кидается в сторону. Обманутый преследователь сгоряча хватает бесплотное облако, медленно расплывающееся по воде. Эти же чернила могут создать как бы дымовую завесу, под прикрытием которой уплывает кальмар. Такой же тактики придерживаются и другие головоногие моллюски, осьминоги и каракатицы.
Большие глаза кальмаров с округлым зрачком (у осьминогов и каракатиц зрачок имеет вид горизонтальной щели) способны видеть, что происходит сзади животного, В этом можно было убедиться, поднося к хвосту кальмара пинцет. Моллюск сейчас же отплывал в сторону, избегая прикосновения.
Кальмары, как и все пелагические животные (то есть животные, обитающие в толще воды), требуют большого количества растворенного в воде кислорода. Примитивная воздуходувка, сооруженная нами из двух камер от волейбольных мячей, велосипедного насоса, резиновых и стеклянных трубок, давала слишком мало воздуха. Не помогли ни частая смена воды, ни перемещение одного из кальмаров в отдельное ведро. Животные стали матово-белыми, перестали реагировать на прикосновение, и только слегка шевелившиеся щупальца свидетельствовали о том, что жизнь их еще не покинула. Скоро и эти движения прекратились. Кальмары лежали на дне. Однако присоски на щупальцах все еще действовали. Пришлось осторожно, по одной отлеплять их от дна.
Удивительно просто и целесообразно устроены эти упругие чашечки, прикрепленные к щупальцу коротким стебельком, Я приложила присоску к руке и слегка нажала: чашечка расплющилась, а когда я перестала на нее нажимать, приподнялась и присосалась, правда не очень крепко, лишь за счет упругости мускульных стенок присоски. Под чашечкой создался вакуум. Живой головоногий моллюск присасывается с такой силой, что на теле жертвы остаются шрамы, но принцип действия присоски тот же: расслабленная, почти плоская чашечка прикасается к предмету и сокращением мускулов вновь принимает выпуклую форму. У кальмаров по краю присосок располагаются хитиновые зубцы, которые помогают удерживать добычу. Никаких отверстий или каналов, соединяющих присоски с телом моллюска, у головоногих нет, и все страшные истории о том, как осьминог или кальмар «высосал свою жертву» при помощи присосок, – сущая ерунда.
В отличие от осьминогов, чье название прямо указывает на наличие восьми ног, у кальмаров и каракатиц конечностей десять. И, пожалуй, правильнее называть их конечности «руками» или просто щупальцами. Ведь кальмары на них никогда не ходят, как это делает осьминог.
Два щупальца (или «руки») у кальмаров и каракатиц обычно значительно длиннее остальных и имеют специальное назначение – ловить и удерживать добычу. Их так и называют – «ловчие руки». На концах ловчих рук, на особом расширении, сидят ряды особенно крупных присосок. Есть кальмары, у которых часть присосок на ловчих руках видоизменилась и превратилась в хитиновые когти, похожие на кошачьи. Даже самой гибкой и скользкой рыбе не вырваться из смертельных объятий таких рук. Пойманную добычу кальмар обвивает всеми щупальцами и подносит ко рту с мощным хитиновым клювом, напоминающим клюв попугая и таящемуся в центре венца щупалец.
Несколько раз во время подводных экскурсий нам удалось наблюдать за охотой кальмаров. Правда, это были такие же маленькие животные, как и те, которых мы рисовали, а не обитатели глубин, достигающие пятнадцати или двадцати метров длины. Но тем не менее ловкость и быстрота, с которой кальмары ловили рыбу, производила сильное впечатление.
Пойманные нами кальмары называются омматострефесами. Это обыкновенные тихоокеанские кальмары, к тому же молодые. Взрослые достигают сантиметров шестидесяти в длину. У наших берегов эти обитатели теплых вод появляются только летом. Другие виды кальмаров, среди которых можно встретить моратевтисов, достигающих в длину шести метров, обитают в наших дальневосточных водах круглый год. В глубинах Мирового океана водятся кальмары более двадцати метров длины. На поверхности воды эти гиганты встречаются нечасто, и каждый такой случай долго служит предметом особого интереса ученых.
Кальмарами питаются зубатые киты – кашалоты. На коже убитых кашалотов нередко обнаруживают громадные, с блюдце, шрамы – следы присосок гигантских кальмаров, за которыми эти киты ныряют на глубину до километра. А моряки бывали свидетелями того, как вскипало море и на его поверхности появлялся кашалот со своей добычей. Бешено сопротивляющийся кальмар обвивал кита толстыми щупальцами, но в общем был беспомощен против своего врага, разрывавшего на куски тело моллюска. Мелкими кальмарами охотно питаются многие морские животные.
Кальмары, пойманные в тот день, предназначались для отправки туда, где их употребляют как наживку при ловле рыбы. Мясо этих моллюсков очень вкусно, в чем мы могли убедиться после работы, когда я наконец удосужилась сварить подарок бригадира – очищенные мантии кальмаров. Опущенные в подсоленный кипяток, полупрозрачные куски сразу же приняли вид тонких, свернутых в трубочку ломтиков розового мяса. По вкусу они несколько напоминают крабов. В дальнейшем я на собственном опыте убедилась в том, что чем меньше кальмар, тем нежнее его мясо, и не гналась за крупными экземплярами.
Во многих странах кальмары служат объектом промысла. Их употребляют в свежем виде, а также маринуют, сушат или консервируют.
Пока мы занимались кальмарами, нежные маленькие рачки-креветки, оставшиеся без присмотра, умудрились выскочить из плоского кристаллизатора. Они были обнаружены на столе уже мертвыми, с помутневшим и обесцвеченным панцирем. Зато рак-отшельник чувствовал себя превосходно. Я дала ему кусочек мяса кальмара. Рак сразу же пристроился к еде, отщипывая и поднося ко рту клешнями небольшие кусочки. Его правая клешня была раза в четыре больше левой.
Из устья раковины за спиной рака-отшельника показалась чья-то голова с длинными шевелящимися усиками. Гибкий червь нереис ловко скользнул между стебельчатыми глазами рака, подхватил крошку пиши и спрятался обратно.
У нереиса длинное, приплюснутое тело с густыми пучками щетинок на многочисленных ножках. Эти черви – лакомая добыча для многих обитателей моря. Нереисов часто находишь под камнями, в норках у корней зостеры, в раковинах и других укромных уголках, где они прячутся от своих врагов. Некоторые виды этих червей живут в раковинах вместе с раками-отшельниками. Это типичный пример симбиоза – сожительства, приносящего пользу обоим животным. Нереис пользуется частицами добычи рака-отшельника и находится под зашитой его клешней, а у отшельника, в чьей
раковине живет червь, никогда не бывает на мягком брюшке рачков-паразитов. Вероятно, их уничтожает нереис.
Однажды мы наблюдали, как рак-отшельник менял свой дом. Он нашел новую раковину и начал тщательно ее осматривать.
Засовывая внутрь нового помещения то правую, то левую клешню, рак-отшельник вытащил оттуда несколько песчинок, вылез из старого дома и быстрым движением погрузил мягкое брюшко в устье раковины. В этот момент из покинутого им дома показался нереис, видимо, обеспокоенный исчезновением соседа. Червь, извиваясь, то прятался, то появлялся вновь. Отшельник отбежал в сторону, потом вернулся и решительно перебрался обратно в старое помещение. Можно было подумать, что он не хотел покидать своего приятеля червя. Но, вероятно, ему просто что-то не понравилось в новой раковине.
Наступил вечер. Дождевые струйки стекали по оконным стеклам, временами налетали порывы ветра. Ну и погода! Из трех дней два ненастные.
* * *
Катерок, постукивая мотором, вел рядом с собой громадную водоналивную баржу. Казалось, это баржа тащит вперед беспомощное маленькое суденышко, тесно прижавшееся к ее высокому борту. Мы сидели на железной палубе, ежась от утреннего прохладного ветерка. Легкий туман курился над тихой водой. 3а его прозрачной кисеей медленно плыло над сопками бледное солнце. На волнах качался багровый диск большой медузы. Длинные, тонкие, как нити, ловчие щупальца развевались под студенистым куполом. Серебром блеснула стая рыбешек, будто горсть монет, брошенных в воду. Темная небольшая птица вертела головой на длинной шейке, разглядывая пыхтящее железное чудовище. Она подпустила нас почти вплотную и вдруг сразу исчезла под водой. Это поганка, водяная птица, замечательный ныряльщик и рыболов.
Туман понемногу поднимался и таял в солнечных лучах. Теперь можно было рассмотреть приближающийся берег. Светлая полоса песчаного пляжа отделяла море от заросшей травой низкой луговины. Небольшая речка разрезала берег на две части и, прорвавшись через песок, впадала в бухту. Это и была Рисовая падь. 3а лугом возвышались сопки. Они подковой охватывали берег, выходя далеко вперед и обрываясь в воду каменными мысами.
Роль причала выполняла затопленная баржа. Деревянные узкие мостки вели на берег. В прозрачной мелкой воде виднелись зеленые заросли травы, какие-то темные движущиеся пятна и песчаное дно, напоминавшее карту луны, – столько на нем было маленьких конусов, похожих на лунные кратеры.
На полуострове воды мало, и она не очень хороша, а для поселка и комбината ежедневно требуется две баржи воды. Поэтому-то на Рисовую падь и направляют катер с водоналивной баржей. Команда катера и баржи состоит всего из четырех человек.
Мы сошли на берег, и не успели дойти до намеченного места, как застучал мотор водокачки, расположенной в небольшом деревянном сарае на берегу реки. Капитан отпустил нас до пяти часов вечера. За это время можно было сделать многое.
Перейдя вброд мелкую речку, мы пошли по теплому рыхлому песку. Солнце уже по-настоящему припекало плечи. Наступало самое подходящее время для подводных съемок. По дороге мы подобрали охапку сухой морской травы, чтобы не класть на песок фотопринадлежности. Одна крохотная песчинка, незаметно прилипшая к влажной руке или занесенная неловким движением в мешок, где хранится запасная пленка, может оставить неизгладимый шрам и испортить хорошие снимки. На траве, застеленной полотенцем, опасность занести песок значительно меньше.
Войдя в воду, я увидела, что все дно усыпано темными лепешками. Это были плоские морские ежи, темно-красные, почти черные, покрытые очень короткими, совсем не колючими иголками. Казалось, в руке держишь твердый картонный кружок, обтянутый вишневым бархатом, причем весьма линючим. Стоило подержать в руке ежа, как пальцы окрашивались в винно-красный цвет, как от переспелых вишен.
Колонии плоских ежей начинались у самого берега на глубине менее метра и широкими полосами в десять-двенадцать метров уходили на глубину. Каждая колония отделялась от другой полосой незаселенного песка.
Сделав несколько снимков колоний плоских ежей, я отправилась дальше. То и дело встречались синие с красным морские звезды патирии, лежавшие на песке вперемежку с отдельными створками ракушек. Попадалось много пустых известковых скелетов тех же плоских ежей, лишенных красного бархата наружного покрова, желтовато-белых и легких с отчетливым рельефным узором в виде пятилепесткового цветка на спинной части коробочки. В общем, их свободно можно было подать на стол вместо печенья: Только это было бы очень-очень черствое печенье.
На глубине около двух метров начались заросли морской травы зостеры. Сначала это были отдельные пучки или полосы, вскоре превратившиеся в дремучие джунгли. Зостера поднималась зеленой стеной со дна до самой поверхности. Некоторые особенно длинные листья плавали наверху. Местами виднелись узкие, извивающиеся проходы, лишенные растительности. Иногда они расширялись в небольшие площадки или оканчивались тупиками. Мы с Николаем очень скоро потеряли друг друга в этом травяном лабиринте. Поднимая голову, я видела, как мелькала над водой его дыхательная трубка, но подплыть к нему не могла. Попытка пробиться напролом окончилась неудачей. Некоторое время можно продвигаться вперед, но очень скоро это утомляет. Трава облепляет маску, выдергивает трубку изо рта, длинными гирляндами повисает на шее и сковывает движение. Все это напоминало мое столкновение с зостерой в бухте Шаморе, и я отступила.
Полосатые степенные рыбы, несколько напоминающие наших окуней и примерно такого же размера, стояли среди листьев. У них были блестящие красные глаза и пестрые узорчатые морды. Они были почти незаметны, так хорошо сочеталась их расцветка с чередованием света и тени в густой траве. Рыбы подпускали меня совсем близко, на расстояние менее метра, но сфотографировать их было невозможно: мешала трава, да и света было слишком мало в этих узких травяных коридорах. Немного позже, когда я подстрелила одну такую рыбу, мы определили ее как терпуга, или морского ленка.
Сероватое облачко, состоящее из каких-то мелких существ, похожих на мальков рыбы, висело в воде над песчаным дном. Это оказались мальки сеголетки креветок, сантиметра в два длины. Если же внимательно приглядываться к зарослям, можно было найти и взрослых рачков, хотя они обладают удивительной способностью становиться невидимками, В этом им помогает защитная окраска: чередующиеся на панцире продольные полосы зеленого и темно-оливкового или коричневатого цвета. Креветки имеют обыкновение стоять в траве под некоторым углом, так что полосы совершенно сливаются с листьями и стеблями зостеры. Этих креветок называют травяными чилимами. Чилимы стояли в траве, высунув из нее острые, задранные вверх носы – рострумы. Это были отличные крупные животные, сантиметров двенадцати в длину. На мое счастье, перед ними оказалась довольно большая площадка, свободная от травы. Света здесь было достаточно. Но для снимка самым крупным планом надо было подобраться к чилимам на расстояние метра. Глядя в прицельную рамку, я осторожно подплывала к ним. Тонкие, длинные усики насторожившихся чилимов обратились в мою сторону. Вот расстояние сократилось до одного метра. Но пока я нажимала кнопку затвора, в траве что-то изменилось. Чилимов как не бывало! Сплошная стена зостеры стояла передо мной. В ее глубине мелькнуло и исчезло полосатое тело.
В тот день я еще не знала, сколько пленки, времени и нервов будет потрачено за три месяца охоты с фотоаппаратом на этих коварных чилимов.
Охватив лучами, как пальцами, толстый пучок листьев, вверх по зостере ползла звезда патирия. Она поднималась все выше и выше, пока на ее пути не оказалась раковинка небольшого моллюска. Звезда прикрыла ее телом и остановилась. Когда я не без труда сняла звезду с травы, раковина едва виднелась в клубке амбулякральных ножек, прижавших ее ко рту хищника.
На первый взгляд казалось, что животных здесь не так уж много. Вероятно, большая их часть пряталась в песке или в малодоступных зарослях травы. На открытом грунте и в проходах чаще всего попадались отдельные створки крупной ракушки мактры и звезды патирии. Иногда, выплывая из-за поворота подводного коридора, я натыкалась на стаю чилимов, и каждый раз все повторялось сначала: я ныряла и подплывала к ним с величайшими предосторожностями. В момент, когда я нажимала на спусковой рычаг аппарата, чилимы исчезали. Они проделывали это с молниеносной быстротой, отскакивая назад, как на пружине. В следующее мгновение листья смыкались в непроницаемую стену, я плыла дальше в надежде, что следующий раз чилимы будут не так проворны.
Полосатые морские ленки лениво уступали мне дорогу. Несколько раз встречались извивающиеся, как змейки, зеленые рыбы, вероятно маслюки, с необыкновенно маленькими головками. Один раз вдалеке мелькнули силуэты больших рыб.
Блуждая среди зостеры, то и дело заплывая в тупики, я понемногу удалялась от берега. Дно уходило в глубину, затягивалось зеленоватым туманом. Чтобы рассмотреть животных, лежащих на грунте, приходилось нырять и плыть, пока хватало воздуха в легких, на глубине пяти или шести метров.
Зостера уже не могла дотянуться до поверхности. Только отдельные стебли ее с редкими и короткими листьями, похожие на гигантские стебли злаков, поднимались выше основной массы травы. Потом и зостера стала редеть, а дно круто пошло в глубину.
Разумеется, найти прежний путь сквозь траву было невозможно. Я лишь по мере сил старалась придерживаться общего направления в сторону берега. По дороге попалось несколько пустых скорлупок сердцевидных ежей. Они были почти белые, округлые и такие хрупкие, что первую же скорлупу я нечаянно раздавила, поднимая с песка. Вторую удалось опустить невредимой в полиэтиленовый мешок, наполненный водой. Скорлупка по форме была похожа на приплюснутое яйцо. Живого сердцевидного ежа я еще никогда не видала и, ободренная находкой его скелетов-скорлупок, особенно внимательно осматривала дно. Впрочем, шансов найти ежа было немного, они ведь закапываются в песок, а где их там искать?
Вместо ежа попалась колония мидий. Они лепились друг на друга, поднимаясь над песком, как черный пенек. На всякий случай, без надежды на успех, я мимоходом рванула ракушку покрупнее, и неожиданно в руках у меня оказалась вся тяжелая друза. Ее основанием служила большая витая раковина букцинум. Создатель раковины, брюхоногий моллюск, давно погиб, и опустевшее помещение заполнили песок и ил. Толстые трубки червей серпул, похожие на окаменевшие, причудливо переплетенные макароны, образовали на поверхности раковины сложный, выпуклый узор. Плававшая в поисках твердого субстрата личинка мидии прикрепилась к букцинум, выросла и в свою очередь послужила опорой для других мидий. В их колонии среди плотно сомкнутых раковин живых моллюсков попадались и опустевшие, с приоткрытыми створками. В одной из них сидел небольшой пестрый краб с комочком ярко-красной икры под оттопыренным хвостом. Ракушка служила ему хорошим убежищем.
Совсем близко от берега я неожиданно столкнулась с здоровенной рыбой, неторопливо плывшей у самого дна. Прежде чем удалось схватить висящую на шее камеру с фотоаппаратом, рыба метнулась в сторону и исчезла за травой.
Ее лобастая голова с припухлыми губами и характерные очертания вальковатого, толстого тела были мне хорошо знакомы. Это была дальневосточная кефаль пелингас. В Черном море я не обратила бы на нее внимания, приняв за местную рыбу, так похожа она с первого взгляда на обычного лобана.
Еще несколько пелингасов мелькнуло вдали. Они удирали с такой скоростью, будто им уже были знакомы подводные охотники с гарпунными ружьями. Они были значительно осторожнее своих черноморских собратьев.
Теперь нужно было вылезть на берег, чтобы немного погреться и сменить оптику на фотоаппарате. Николай уже лежал на горячем песке. Я похвасталась скорлупкой сердцевидного ежа. Николай посмотрел на нее с полным равнодушием.
– Я нашел живых, – сказал он, – они в ведре.
В полиэтиленовом мешочке с водой сидело два ежа странной формы – продолговатые, покрытые не колючками, а довольно длинными упругими щетинками, с забавными хохолками на «макушке». Один был лиловатый, другой грязно-желтый.
– Где ты их выкопал?
– Одного отнял у звезды, а другого нашел у корней зостеры. Животных надо внимательно искать и не надеяться на случайную встречу. А ты что нашла?
Я показала ему несколько звезд патирий с четырьмя и шестью лучами вместо обычных пяти, крабика с икрой, мидий и букциниум, покрытую обрастаниями. Как только ракушки попали в ведро с водой, из известковых трубочек показались нежнейшие перистые веера, покрытые красными и белыми полосками – жабры червей серпул. Неожиданно оказалось, что среди мидий пряталось значительно большее количество животных, чем показалось сначала. В воде появились крупные, извивающиеся черви амфитриты, с гривами из ярко-красных тонких щупалец. Краб, величиной в ноготь, голубоватый и коротконогий, показался из створок раковины, но, испуганный светом, спрятался опять.
Несколько моллюсков овальной формы с пластинчатыми пестрыми панцирями сразу же присосались к стенке ведра. Это хитоны, жители твердого грунта, и здесь, на песчаном дне, они предпочитают отсиживаться на ракушках. Хитоны часто встречаются в скалистых районах, даже там, где волны с силой бьют о берег. Этим моллюскам не страшен прибой. Они плотно прижимаются к поверхности камня. Если хитона отлепить от грунта, он сразу же свертывается в кольцо, как мокрица, прикрывая уязвимую, мягкую брюшную сторону тела.
– Наша задача сегодня, – сказал Николай, – найти краба-плавунца харибдиса и рака-богомола. Из моллюсков мне нужны живые мактры, миа и солены. Харибдиса ты узнаешь по плоским коготкам задних ног, похожих на весла, как у краба-плавунца из Черного моря. Окрашен харибдис очень ярко. Рак-богомол величиной с большого пресноводного рака, передние ноги у него, как у богомола…
– Я их знаю, рисовала с препаратов.
– Очень хорошо, если знаешь. Постарайся найти самца и самку харибдиса.
Пока было благоприятное освещение, предстояло сделать несколько снимков плоских ежей самым крупным планом. Харибдиса и богомола можно искать потом, когда солнце поднимется высоко, а в воде появится световой туман, сильно ограничивающий видимость.
Широкоугольный объектив был быстро сменен на нормальный, с фокусным расстоянием в 50 миллиметров (Тессар), и вставлено промежуточное кольцо для макросъемки.
По светлому песку дна бежала нескончаемая вереница солнечных бликов. Колония плоских ежей жила своей неторопливой жизнью. Одни из ее обитателей медленно уползали под песок, другие появлялись на его поверхности. Сначала вылезал темный краешек диска. Постепенно он все увеличивался, как нарастающая луна. Наконец появлялся весь еж, неся на спине звездочку из песчинок, запавших в углубление рельефного узора. По этим звездочкам можно было с уверенностью сказать, кто из ежей только что вылез на поверхность грунта.
Для удобства съемки на глубине метра я подгребла горку песка и положила на нее ежа. Отлично были видны тончайшие, как волоски, амбулякральные ножки, шевелившиеся на спине животного. Они были короткие, тоненькие и никак не могли служить ежу средством передвижения. У этих животных они играют роль только дыхательных органов, а движение происходит при помощи коротких и подвижных иголок.
Сфотографировала я и сердцевидных ежей, посадив их на песок около камня, на котором распустились две великолепные актинии метридиум. Они были значительно крупнее той, что мы уже рисовали, и не красного, а соломенно-желтого цвета. Щупальца одной актинии были белые, другой – дымчато-черные. Словом, «блондинка» и «брюнетка». Глядя на них, понимаешь, почему их называют морскими анемонами, хризантемами и гвоздиками. Действительно, эти животные похожи на прекрасные, пышно распустившиеся цветы. Актинии сидели на небольшом обломке раковины мидии и, чтобы не мешать друг другу, были обращены венцами в разные стороны.
Закончив съемки, я преподнесла Николаю «блондинку и брюнетку». Он временно поместил их во второе ведро, выбрав оттуда крабов, червей и моллюсков. Иначе многих мелких животных мы могли бы недосчитаться. Актинии – хищники, так же как и звезды. Актинии заполнили собой половину ведра.
Солнце так пекло, что мы начали опасаться за жизнь своих пленников. Чем теплее вода, тем меньше шансов донести их живыми до дома. После короткого совещания было решено перекочевать обратно за реку, в тень сопки.
После теплой морской воды речная показалась ледяной. В мелкой воде бухты у самого устья реки мы заметили большого темного краба, бегущего боком. Я кинулась в погоню. Краб, прибавил скорости и угрожающе поднял над собой клешни с какими-то пухлыми наростами. Не сразу удалось схватить его за спинку – безопасное место, куда краб не может достать клешнями. Он с силой выдирался из рук, отталкивая мои пальцы напряженно растопыренными ногами. А клешни у него были необыкновенные – покрытые зеленоватым «мехом», будто краб надел на каждую из них пышную муфту. Из «муфт» торчали только самые концы клешней. Это был японский мохнаторукий краб, крупный самец. Такие крабы чаще всего встречаются около устьев рек или в самих реках, причем иной раз забираются далеко от моря.
