Текст книги "Беглянка (СИ)"
Автор книги: Ольга Егер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава 23
Зима вступала в права, уже оттесняя осень и чувствуя себя истинной хозяйкой земель: кое-где она притрусила поля инеем. Птицы улетели на юга, хотя некоторые укрылись в Ирие, а отдельные пернатые продолжали притворяться людьми, оставаясь среди смертных.
Из трубы охотничьего домика, уединенного в лесу, валил дым, а в окнах горел свет. Женские крики перемежались с указаниями и советами, изредка изобилуя матерными словами для подбадривания. Слушая очередной вскрик охотник, протоптавший новую тропинку от ступенек до высокой ели, замер. Не на долго женщины замолчали, а потом снова закричала его жена.
Варн стиснул кулаки. В таких ситуациях он не знал, как поступить и чем помочь. Боль женщины терпели сами и разделить ее на двоих, как велел обряд венчания, можно было лишь мысленно. Хотя, если б он только мог, то Лиина никогда не испытывала даже боли от малейшей царапинки.
Вдруг инстинкты охотника подсказали ему, что на опушке он не один. И мужчине не стоило даже голову поворачивать, чтобы увидеть внезапного напарника по ожиданию.
– Я не отдам. – Сразу предупредил он.
– Ты не можешь ничего противопоставить мне. – Ответил владарь птичьего края.
– Она будет страдать там, без нас.
– Через пару веков это пройдет.
– Откуда тебе знать? – хмыкнул сердитый муж. – Известно ли тебе, что такое разлучиться с ребенком?
Владарь мог бы ответить на это: «Я позволю ей прилетать не на долго». Но понимал, что не позволит. Он больше не выпустит Аглаю за пределы Ирия. Он не выпустит ее даже за пределы замка. А Варн, понимая, что и впрямь ничем не может угрожать такому сильному существу, просто попросил:
– Оставь ее мне. Мне и ребенку. Она нужна нам больше, чем тебе. Намного больше. Наша жизнь коротка, твоя – вечна. Не отбирай у нас ее.
Лишенные эмоций глаза владаря встретились с полными отчаяния глазами охотника. Что изменило его решение – не знал и сам Квад – властитель Ирия произнес следующее, будто язык стал непослушным:
– Я могу дать лишь немного времени…
Детский плач, словно колокольчик в руках новой жизни, прозвучал бойко и уверено. Женщины в доме ликующе кричали, хвалили роженицу и рассказывали младенцу, какой он распригожий. Охотник не знал себя от счастья, хотя думал потребовать большего – оставить Лиину себе целиком и навсегда. Но отвлекшись на мгновение, понял, что требовать уже не у кого. Он даже не успел поблагодарить владаря за маленькую услугу, за скупую щедрость и просто за понимание.
– Иди скорей, дочь у тебя! – распахнув дверь, окликнула Радмила, вытирая мокрые руки о передник.
В доме прибрали, навели порядок, омыли малышку и торжественно вручили замотанное в свеженький платок чадо измочаленной родами матери. Лиина, красная от стараний, мокрая и улыбающаяся сидела на кровати. Варн присел рядом, взглянул на морщинистое личико крошечной девочки.
– Это твой папа, – знакомила их Лиина. – Слушайся его и присматривай за ним, когда…
– Когда мама будет отвлекаться. – Перебил ее муж, объяснив. – Нам дали еще немного времени.
Он нежно поцеловал ее в лоб, поблагодарив за труды и рождение дочери. А она с трепетом в душе, прижалась к его груди.
Владарь смотрел на картину, достойную холста, по другую сторону окна, где и свет не такой теплый и яркий, где не подвывает ветер. Он стоял один, никем не замеченный. А с неба сыпался первый снег в этом году, и в лесу становилось очень тихо.
Глава 24
Месяц за месяцем, год за годом… Они казались бесконечными. Они насыщались светом и улыбками, запахами пряностей и сушеных трав в крепком чае, ароматами выпечки, детским плачем и детским смехом, мягкими снами, пушистыми подушками, хрустящим снежком и капелями.
Раз в месяц владарь спускался на землю. Он видел, как она – его избранница играет в снежки с маленьким мальчиком, с какой любовью смотрит на мужа, слушал как поет песни вместе с названной матерью, когда собиралась ныне большая семья.
– Ты уже проходила все это. И, похоже, забыла, чем все окончилось в прошлый раз. – Приговаривал он, взмывал в небо, улетая прочь оттуда, где давно перестал быть желанным. Да и был ли вообще?
Весной все ожило. Проснулись дикие звери. Лес будто глубоко вдохнул, потом выдохнул и сказал: «Как хорошо!». С ним нельзя было спорить. И хотелось радоваться вместе с птицами, вернувшимися в свои гнезда. Черная земля обросла зеленой травой. Солнце пригревало теплее. Шумели реки и ручьи… Ну и некоторые люди оказывались на редкость голосистыми.
– Элишка! Элишка! – звали, окликали, да никак не получали отзыва в ответ.
А маленькие ножки бежали по высокой траве. Белое платьице развивалось от легкого дуновения ветерка. Ножки бежали к маме.
Выскочив на край тропинки, маленькая светловолосая девчушка с копной кудряшек на голове, хихикнула, разглядев, где именно от нее прячется мама и побежала прямиком к ней. Остановилась только, когда поймала мамины ноги, крепко обхватила ручками и задрала голову, задорно улыбаясь. Мама погладила ее по головке, подмигнув.
– Не уходи далеко! – пожурила она. – Вот, знакомься, этот дядя…
Элишка посмотрела на указанного дядю, которого сразу не заметила, и испугалась. Был он черен, как кот Черныш у бабушки во дворе, хмур и почему-то пернат.
– Да не прячься, глупенькая! – рассмеялась мама, которую дядя совсем не пугал. Она отцепила маленькие пальчики от своей юбки и присела рядышком, объясняя. – Это мамин друг. Его зовут Квад. Не бойся его. Он только с виду суров, а на самом деле очень добрый. Ну, посмотри, какие у него перышки. Правда красивые?
Мама протянула руку и ухватила край пернатого плаща мужчины, предложив и дочери его потрогать. Перышки, были мягкими и очень красивыми. Они переливались на свету голубыми и зелеными цветами. Элишка даже залюбовалась. Погладила маленькой ручкой по плащу.
– Его зовут Квад. – Сказала мама.
Девочка подняла голову, чтобы рассмотреть дяденьку с таким странным именем. Его бледность пугала ее, а черные глаза внушали ужас. Элишка боялась темноты и ночи. А этот дядя, будто вобрал в себя всю ночь разом, проглотил ее и теперь она пробивалась из него наружу, чтобы пугать. Девочка попятилась.
– Странно. – Пожала плечами ее мама. – По идее, ты должен притягивать детей. Они должны тебя любить. А она боится…
– Твоя дочь странная! – выдал не слишком разговорчивый мужчина, и девочке стало обидно.
– Это ты не приветливый! Поздоровайся с ней. Поговори! – подталкивала женщина.
Произносить «Не хочу!» было слишком поздно. Лиина усадила девочку едва ли не на руки владарю птиц. И Элишка почувствовала, что просто таки холодеет. Она задрожала. Маме пришлось срочно отобрать ее, и согревать, прижимая к себе.
– Но, но! Не бойся. – Приговаривала она, когда дочь приготовилась пуститься в истерику, и тут же не забыла упрекнуть мужчину. – Я начинаю понимать, почему в Ирие так давно не появляются птенцы… От одного твоего взгляда яйца тухнут…
Владарь не признался бы никому, но ему тоже стало обидно. И Элишка это заметила – всего на долю секунды его левый глаз сузился. Плечи слегка расправились, будто он собирался вступить в спор. Так всегда вела себя мама, когда спорила с бабушкой Радой. Но, видимо дядя ссориться не любил, он промолчал, не став возмущаться.
А мама хитро улыбнулась, подмигнула Элишке и вдруг вырвало одного перо из красивого черного плаща мужчины.
– Держи, – дала его дочери она.
Рассмотрев перышко, Элишка собрала всю отвагу в кулачок, чтобы сказать, глядя дяде в лицо:
– Спасибо!
– Ну, а ты что должен ответить? – толкнула его локтем женщина.
Взгляд черных очей с укоризной искоса направился к маме Элишки.
– От тебя не убудет, если ты это скажешь. Давай. Попробуй! Язык то не отсохнет!
– Ты итак царя птиц уже, как курицу ощипала. Так еще и слов от него каких-то требуешь! Уши отсохнут, если он заговорит! – с ветки на землю спикировал огромный, как Элишке показалось, сокол. Он важно прошелся от мужчины в черном, обошел маму, видимо, не решая, куда ее клюнуть.
Когда мама попробовал опустить Элишку на землю, девочка сопротивлялась. Непривычно большая хищная птица не вызывала у нее никакого доверия. Потому ручки ребенка цепко впивались в волосы, шею и плечи мамы.
– Что ж ты у меня трусиха такая! – ворчала женщина. – Этот сокол – хороший! Подтвердите, Борис Васильевич!
– Я – очень хороший! Я люблю детей… в собственном соку, с приправами, под картошечку! – подтвердила птица, девочка раскрыла рот. И какая-то минута возникшей тишины оборвалась самозабвенным плачем и воем.
– Зачем? Борис Васильевич! – перекрикивала плач дочери мама. – И с каких пор вы детьми питаетесь? У вас новый рацион в связи с тем, что червяки и рыба из Ирия тоже сбежали? Дайте-ка угадаю почему! Один их запугал своими взглядами, другой – дурацкими шутками?
– Извини. Плохо получилось. – Развел крыльями сокол.
– У вас получилось, а я теперь ее успокоить не смогу. – Ругала птицу бесстрашная мама.
«Конечно, чего ей бояться! – думала Элишка. – Ее они съесть не хотят!»
Не выдержав детского крика владарь взмахнул крыльями и взмыл в небо, оставив после себя еще много черных перьев, красиво кружащих к земле.
– Не выносит он такого. – Заключил сокол.
Девочка замолчала, наблюдая за причудливым танцем перьев, и поймала еще пару перышек.
– Странно, что существо, собирающее в основном чистые детские души, самих детей на дух не переваривает! – вздохнула мама, и посмотрела на свое чадо, задумчиво поглаживающее длинные черные перья. – Что, одарил тебя владарь? Храни их.
Элишка светло улыбнулась, и прижала подарки к груди. Сокол тоже улетел, а мама с дочкой поторопились в деревню, к бабушке, тетям и дядям, которые уже заждались их за большим семейным столом. Любава, кряхтя, накрывала на стол, и смеясь рассказывала, как они с Алешкой садили картошку.
– В твоем то положении? – хмыкнула Лиина, бросив короткий взгляд на весьма крупный живот женщины, где пряталось, на вскидку, детишек трое.
– Вот и я, присела, и поняла, что сама буду на тех грядках расти. И дети мои там расти будут…
– Ага, по пять на кустике! – расхохоталась Радмила. – Ты учти, труд полезен, но нельзя же себя так загонять.
Кроме женщин в доме никого не было. Алексей с отцом стучали молотами в кузнице, обещая поскорее закончить работу и прийти как раз к трапезе.
– А Сережа где? – уплетая сушки спросила Любава, не обнаружив еще одного члена семьи.
– Они с Варном в лесу. Охотятся. – Не скрывала своей гордости за мужчин Лиина. Стоило ей упомянуть о муже и названном братишке, как они мигом оказались в доме, широко распахнув двери. Повзрослевший мальчонка, потрясая двумя крупными тушками зайцев, похвастался Лиине:
– Это я поймал!
– Молодец! – похвалила его женщина.
– Из него получится отличный охотник. – Признал ее муж, поцеловав Лиину.
– Ну, долго вы нас голодом морить будете??? – весь испачканный, до сих пор в кожаном переднике, кузнец интересовался по какому поводу женщины устроили произвол.
– Ты отмойся сначала, чертеняка! – швырнула в него тряпкой Радмила Меркуловна.
– Кто поможет дедушке умыться? – тонко намекнул Григорий, девочка нехотя сползла с лавки, оставив тетку Любаву, и пошла за полотенцами.
После обеда дети же с удовольствием носились по улице, играя со стайкой щенков дворовой собаки Нюры. С того самого праздника последнего тепла в Гринасках развивалась жизнь: плодились коровы, овцы, собаки. Да и появилось так много карапузов, что женщины и мужчины никак не могли нарадоваться давно позабытому шуму. Так что малышню никто не ругал, если те вдруг совершали какие-то шалости. Правда, бабе Клаве пару раз очень хотелось надавать кому-то по рукам за спутанные нитки и неприличную надпись на заборе. Она решила обождать, пока детвора подрастет и тогда уж припомнить шельмецам.
– Элиша, пошли играть! Латкой будешь! – зазывал Семен, подтягивая великоватые штаниши.
– Не хочу я быть латкой! – отказывалась девчушка, предпочитая сидеть под забором, на бревнышке, поглаживать маленького щенка за ухом и рассматривать красивое черное перышко.
– А что это у тебя? – проявил интерес к ее подарку мальчик и тут же отобрал, чтобы рассмотреть, а если понравится, то забрать себе. – Большое. Где взяла?
– Это мама из царя птиц выдернула. Он прилетал к нам в лес. – Подпрыгивая, чтобы отобрать у высокого мальчика перышко, рассказывала Элишка. – Отдай! Отдай немедленно!
– Царь птиц? – Семен тут же представил себе огромную черную птицу, наверняка несущую какие-нибудь волшебные яйца. И сразу загорелся идеей поохотиться на нее. – Где, говоришь, он гнездится?
Мальчика обступили и другие дети, которым стало любопытно, что это такое Семен отобрал у Элишки. А она уже всхлипывала от досады, не желая делиться чудным подарком.
– Он не гнездится. Он просто прилетает. Пообщаться. Потом перекидывается в дяденьку… Только имя я его забыла… – не став впрочем вспомнить, девочка вновь попробовала подпрыгнуть, чтобы отобрать перо. Ничего не вышло, и она вернулась к требованиям: – Отдай! А то прилетит огромный сокол Бориска и сожрет тебя! Вот! – выпалила на одном дыхании угрозу Элишка и топнула ножкой.
– Во придумала! Сокол сожрет! – обидно и громко расхохотался Костя. Рядом с ним уже сложился от хохота Юрец, так и приговаривая: «Щас пузо надорву от уморы!».
– Да чтоб ты лопнул! – в запале выкрикнула ему Элишка.
– А потом прилетит ласточка Марфуша и поцелует в ушко! – хихикнула Людочка, чмокнула Юрца в щеку и тот покраснел, как вареный рак. Кто-то выкрикнул «Жених и невеста!». Юрец разозлился, не собираясь брать на себя такую ответственность в столь юном возрасте, и давай кулачками махать, разгоняя других мальчишек.
– Сказочница! Врушка! Врушка-погремушка! – прокричали девочки, а Семен бросился со всех ног вместе с пером, и толпа помчала за ним. Так латки перешли в ловилки, а кончились как обычно – слезливой истерикой, упавшей Элишки, которая так и не смогла догнать вредного мальчишку, зато нашла потерянный Семеном пояс, собственно и послуживший причиной падения.
– Отдай ей то, что отобрал! – потребовал, Сережа, поймав зачинщика игр за ворот рубахи и потянув на себя так, что тот повис, как щенок в зубах у мамки.
– Я ничего не брал! – соврал Семен, спрятав за спину перо.
– Не ври! – не отпускал его Сережа.
– Это твоя Элишка – дура, врушка! – тут же обвинили маленькую другие.
– Брось мелкого! – немедленно влезли в поиски истины бывшие Сережкины дружки: Кешка и прочие. Тут-то Сережа и поняла, что от драки не уйти.
– Может лист лопуха приложить? – предлагала универсальное средство от болезней Элишка.
Сережка мужественно терпел боль от ранки над бровью и ссадины на опухшей губе. Он вышагивал к колодцу. Неравный бой кончился с сомнительным успехом – оба драчуна оказались изрядно помятыми, собрали на себя всю грязь и пыль дороги. Впрочем, досадовать о том парень не собирался. Отряхнулся, утер проступившую кровь и пообещал, что в следующий раз непременно одержит верх… то есть прокатится верхом на противнике, погоняя его как лошадь. Впрочем, даже сейчас было чем гордиться: младшая сестренка перебирала ножками рядом, крепко сжимая в кулачке возвращенное перышко, которым почему-то так сильно дорожила, словно было оно фамильной драгоценностью.
– Откуда оно у тебя? – спросил Сережа, зачерпнув ведром воды и подтягивая наверх.
– Мама из царя птиц выдернула. – Честно призналась Элишка. – Там еще говорящий сокол был.
Она запнулась, посмотрела на парня, рьяно брызгавшего себе в лицо холодную воду, чтобы поскорее стереть следы побоев.
– Ты мне не веришь? Тоже считаешь, что я вру? – надула розовые губки от обиды девочка.
Сережка глубоко вдохнул, выдохнул, призадумался, глядя на голубое небо, и присел на корточки, напротив Элишки. Еще разок глянул на перо.
– Верю. И в царя птиц, и в говорящего сокола. Я даже в горлицу, которая человеком перекидываться может и обратно, верю.
– Ты мне ее покажешь? – обрадовалась сестренка.
– Нет. Я не могу. Ты лучше маму попроси. И когда-нибудь она тебе ее покажет. – Взъерошил ее золотистые кудри Сережа, вытер нос краем своей рубахи, посоветовал спрятать перо и поторопиться в дом, ведь Варн и Лиина собирались засветло вернуться к себе.
Звезды зажглись на небе, как свечи в темной комнате. И стало немного светлее. Хотя больше света проливала на лес красивая и холодная луна. Охотник сидел во дворе своего дома, смотрел на красоту небес, слушал ворчание своего верного ястреба Оры, наверное, пытавшегося подпеть колыбельной для Элишки. Голос Лиины стал тише и совсем затих. А потом заскрипели дверь и половицы, возвещая появление самой счастливой и любимой женщины на свете.
– Поймал! – шепнул из полутьмы Варн, ухватив жену и усадив себе на колени. Она поцеловала его и обняла за плечи. Оба они подняли головы к темному небу и мелким огонькам на нем. Небо сегодня было просто удивительным. Настолько красивым, что захватывало дух.
– Он снова прилетал? – нарушив молчаливое созерцание красот природы, охотник задал мучивший его вопрос.
– Квад? – уточнила Лиина. – Да. Приходил.
– Он слишком часто стал выбираться из Ирия. Не находишь?
– Может быть, – женщина сразу загрустила. Она и сама понимала, что все эти частые встречи не спроста. Скорее всего, ей придется покинуть мир людей в ближайшее время. Просто владарь не хочет так резко разбивать ее хрупкое счастье.
– У меня есть прекрасная идея, как оставить тебя здесь еще дольше! – осенило мужчину. Хотя, признаться честно, Варн подумывал об этом плане уже давненько. – В прошлый раз он позволил тебе остаться потому, что ты была беременна и он не мог нарушить ход жизни. Так может повторим?
– Коварная уловка. – Рассмеялась Лиина, снова поцеловав его. – Признайся, что ты просто хочешь сына.
– Я хочу, чтобы ты осталась! – сказал он, сжав ее в объятиях. – И сына хочу.
Глава 25
Случилось купцу Нафандию, жившему в тех же самых Гринасках, но редко сидевшему на месте, повстречаться с самим барином Евлампием Сидоровичем. И если б то был визит вежливости – пожелали б друг другу здравия и богатства, да и разъехались! Нет! Нафандий обратился к барину со всей учтивостью и поинтересовался, что за блажь такая и кому стукнула в голову (а стукнула она молотом и прямо по темечку, лишь людей совести и ума), что нежданно-негаданно повысился налог на торговлю. Причем если раньше купцам приходилось платить символическую стоимость проданного товара, то теперь каждый продавец должен уплатить тридцать медяков независимо от того продал он товар или нет.
– Раз уж выехал с добром, собранным или изготовленным на территории барина, Евлампия Сидоровича, – объяснял ему присланный служить при господаре, Герасим, – плати за вывезенное добро, так как наносишь урон казне.
– Побойся Бога! – вскричал Нафандий. – Барин, я же на твоей территории и торгую. Все, что здесь взрастили, тут же твоим слугам и продал. Причем твоим же – дворовым.
– Ты, глух, что ли?! – рявкнул, вдарив кулаком по столу барин, отвлекаясь от принятия пищи, и пища в суденышках, горшочках, тарелках и на подносах, невольно подлетела над столешницей. – Тебе ученый человек объяснил! Так что клади деньги и езжай домой!
– Но барин! – не мог уйти просто так купец, пока ему не растолковали, кто из говорящих сила, а кто червь земляной.
– Ты мне тут поговори! Тады и закон старый вспомню! – угрожал Евлампий Сидорович, но какой именно закон стоило припомнить, как бы ни напрягался, а воскресить в умишке так и не смог. Зато на помощь пришел Герасим:
– Ты гляди, а то ведь вновь придется уступать первую ночь барину…
– Кому? Этому, что ли? – не сдержался Нафандий хихикнув и тем самым выдал все свои мысли на счет сил и способностей толстого и зажравшегося властителя земель. – А разве что-то еще могет?
Расхохотавшаяся служанка, поставившая на стол очередное блюдо, стыдливо опустила голову и попятилась задом к выходу, пока барину не вздумалось взгреть ее за неучтивость. А купца, посмевшего возмутиться против праведных законов, выгнали взашей. Нафандий плюнул на вычищенной веранде, и так отомстив, решил возвратиться в родные Гринаски, и, возможно, поднять бунт.
Во дворе старосты собрались мужчины не только Гринасок, но и двух соседних деревушек. Они спорили в голос, ругались и перекрикивали друг друга, благо предупреждали перед тем, как зарядить оппоненту в глаз («Я тебе сейчас вдарю!»), когда не соглашались с чьим-то мнением: одни предпочитали жить тише мышек, другие не собирались становиться липками, которых обдирают все, кому не лень. Ведь даже государственные сборщики, приезжая в селения просили меньше, чем в край обнаглевший барин. Еремей Федотыч прекращал балаган зычным выкриком: «Ша!». И опасался, что скоро совсем превратится в змею с этим шипением, потому регулярно отпивал из большого глиняного кувшина, и становился все добрее и безразличнее ко всему.
– Ну это просто свинство! – возмущался старик Тавр, выслушав новости от Нафандия. – Значит никакой торговли, значит налог заплати плати и тому, и другому, и этому. А что нам то останется? Сейчас еще у нас есть какие-то запасы. Слишком уж бедными, да нищими нас не назовешь. Не сравнимо с Кочерами, которые уже полвека живут всем селом на хлебе и воде…
– Которые тибрят у соседей! – поддакивал Ефим Валерьянович, тоже староста.
– А последний финт? – не мог пережить подобного издевательства над традициями Фома Иванович. – Барин будет баб требовать на первое пользование. Ну где ж это видано? У нас, что вся деревня должна, как и скот, с рогами ходить? Что за блажь такая?
– Вот ежели ты орать не прекратишь, я тебе промеж этих рогов вилами то и настучу! – выдал сидевший плечом к плечу с Фомой Гаврило. У него от мужицкого ора и с перепоя голова раскалывалась на двое: причем одна понимала, что надо бы как-то менять устав жизни, а вторая мусолила единственную здравую мысль «Забей на все! Выпей! Не твои то беды: торговать – не торгуешь, бабы у тебя нету и волноваться незачем!».
Опять затевалась потасовка. Бабы, слыша последнюю новость выли в хате, хотя, те, кто барина Евлампия Сидоровича в глаза не видели, не видели его мощи и красоты беззубой, еще надеялись на что-то хорошее. Но когда им описывали толстого, с гнилыми зубами мужика, вой становился в два раза громче, и некоторые обещали утопиться если что.
– Да прекратите вы меж собой грызться! – разнимали драчунов Варн и Алексей.
– Надо пойти к князю нашему, Прокасину. Объяснить, какие зверства вытворяет боярин. Да, что все гроши наши мимо казны идут… – Подал идею кузнец.
– Надо письмо написать ему! – подтолкнули Федотыча. – И ты б к сыну съездил, переговорил. Не последний он человек при барине!
– Съезжу, – пообещал староста, но сердцем чувствовал что-то нехорошее… а может и желудком, который уже не мог вмещать в себя домашний сидр.
Немедленно мужчины потребовали принести им письменные принадлежности и стали сочинять обращение к светлому князю Ильфу Геронтьевичу. Переписывалось произведение массовой музы примерно шесть раз, и в итоге приобрело такой вид:
«Пресветлый князь наш, Ильф Геронтьевич! Кланяется тебе, в твои белы ноженьки, да челом бьет…»
– В те же ноженьки… – хохотнул Гаврило.
«…верный тебе народ твой. Мы не жаловаться чтоб пишем, отнимая твой драгоценный час от несомненно важных княжьих дел. И не ропщем на поднятый налог, не требуем понизить его али дозволить нам свободную торговлю…»
– Пиши, что мы еще совсем не ропщем на местных судей…
– В особенности, на Ульяна Прокопыча, который все споры через дополнительную плату решает в пользу того, чья доплата на его весах перевесит. А весы у него всегда подкручены!
– А на то, что уж больше года как без знахаря остались, вообще помалкиваем и обходимся сами… Хоть нам и обещано было, что пришлют нормального лекаря.
Давали советы со стороны, но Еремей старался не обращать внимания, только вот перо так само и норовило вывести пару-тройку имен тех, кого следовало бы наказать.
«Однако же, просим тебя мы стать судьей над нами в споре со ставленным над нами барином, Евлампием Сидоровичем. А спор наш заключается вот в чем: пристало ли нам платить свыше одного медяка за торговлю на своей же земле и на десятину более того, что отдаем мы тебе, князь-батюшка, в казну твою, барину? Мы народ простой и ученый лишь местами, так что разобраться без твоей милости никак не можем, хоть и были наивно уверованы в том, что большую часть налогов отдаем государю на благо отечества». Поставили подписи, отрядили в столицу – Златов – посланника, чтоб доставил лично ко двору кляузу общего сочинения. И стали выжидать.
Долго ль, коротко ль, пришлось терпеть то ожидание, да примчался как-то вестник в Гринаски. В нем Еремей распознал своего сына, обнял, чмокнул в оба уха и позвал скорее ко столу. А там уж в теплой семейной атмосфере Герасим поведал бате:
– Совсем барин злой и жадный стал. Ему его жена на ухо напела, что стало б ей краше княжны ходить.
– Обновок захотелось, – скумекал отец.
– Вот и повысил барин налоги. Я уж и так, и эдак пытался объяснить ему, мол, народ – он итак трудится рук не покладая, живут на то, что от поборов остается. А он носом воротит. Короче, мы с ним два дня лбами бились, пока он не сдался. Согласился принять вас всех, обсудить, как поступить лучше, чтоб и барин кошелек набил, и вы без гроша не остались.
– Молодец, сынуля! – не мог натешиться Еремей Федотович, налил родному чаду еще сидра, обращаясь к супруге, похвалил. – Ишь, какого мы парубка вырастили?! С таким умом он и сам барином станет!
Она ходила из стороны в сторону, нервируя, сидевшего на жердочке ястреба. Он просто не успевал крутить головой туда и обратно. Разнервничавшись, птица растопырила крылья и громко оповестила хозяйку, что ежели та не прекратит метаться, Ора ее клюнет, возможно в темечко. Но пернатый друг семьи не смог исполнить угрозу, потому что несносный ребенок подкрался незамеченным. Дерг – и на парочку перьев Ора облысел, из-за чего незамедлительно расстроился, а потом еще и разозлился, став питать жуткую неприязнь к маленькому нахальному существу. Довольное трофеем существо, то есть Элишка, стояла в шаге от места преступления, и в упор не замечая гневного взгляда хищной птицы, сравнивала перья с черным смоляным даром царя птиц. Когда она скривилась и выкинула ястребиные, Ора раскрыл клюв… Если б мелкая девчонка понимала его речь, то услышала б: «Воткни обратно, бестолочь!».
– Некрасивые перья! – заключила она в голос, и тут-то терпению ястреба настал конец. Он поднялся с жердочки и погнал ребенка по дому.
– Мама! – завопила ябеда, бросившись в детскую комнатку, и запирая дверь изнутри. Запираться не имело смысла, достаточно было и просто хлопнуть дверью перед клювом птицы, чтобы там не рассчитав сил, ударилась о деревянную поверхность и упала на пол, признавая поражение, и тот факт, что Ору здесь принимают явно за какого-то гуся.
Ласковые руки хозяйки подняли ястреба, погладили по крыльям и вернули на жердочку.
– Не шали! – сказала Лиина, заставив птицу подавиться негодованием: «Кто шалит? Я? Да я просто пару волос хотел выдернуть и сравнить – красивые ли!». А женщина и не обращала внимания на возмущение пернатого, продолжая заниматься домашними заботами.
– Тебе точно надо ехать? Но зачем? Разве старост мало? – гремела посудой Лиина, не желавшая отпускать супруга в город.
– Мне и самому ехать не хочется. – Признался Варн. – Но Гришка просит составить компанию. А за вами Алеша присмотрит.
– Ну да, – повела плечом недовольная женщина. – Алешке только на три дома осталось разорваться!
– Лиина, – улыбнулся, позвав ее Варн, обнял и поцеловал в шею.
Она обернулась, чтобы смотреть ему в глаза, и молвила честно, открыто:
– Боязно мне.
Варн отдалился от супруги. Ему сейчас категорически не хотелось слышать о дурных предчувствиях. Возможно потому, что внутри самого сердца нечто содрогалось от прикосновения ледяных иголочек страха.
На его лице нервно дернулись скулы. Мужчина крепче стиснул зубы. Потом заключил в такие сильные объятия жену, будто собирался ее задушить, оставив всецело себе, только бы не отдавать птичьему владарю.
– Даже если он прилетит сюда, когда меня не будет… Я найду тебя! Я верну тебя обратно! – заявил он, изрядно повеселив Лиину. Хотя смех ее был скорее истеричным, чем проявлением настоящего душевного веселья.
– Как же ты найдешь то меня? – погладила его по щеке жена. – Разве знать тебе, где Ирий находится!
– А ты расскажи мне, как туда добраться. – Попросил Варн.
Лиина невольно замерла – она уже давно позабыла дорогу к раю, где живут птицы. Она не помнила и каково там жить.
– Чтоб туда попасть, крылья иметь надобно! – ограничилась таким объяснением женщина.
Когда он уезжал… Когда садился на телегу… Когда получал свой прощальный поцелуй, Лиине едва удавалось удержать слезы. А плакать то хотелось навзрыд! Варну пришлось разжимать ее пальчики, сцепившиеся мертвой хваткой на его рукаве. Чем дальше удалялась повозка, чем больше Лиина смотрела на мужа, тем бледнее казался он ей.
– Че, из-под женкиного крыла выбираться страшно? – поддел Гаврило.
Варн не удостоил его ответа. Только глаз не сводил с крошечных фигурок жены и дочки, не уходящих от ворот.
– Ты чего? – более внимательный кузнец, просто толкнул его в плечо. – Вид такой у тебя, будто на веки прощаешься.
Охотник действительно побелел, как мел, и вытаращился на родственника.
– Да так и чувствую… Внутри все рвется. – Признался Варн. – Боюсь, не увижу я ее по возвращению.
– Гони дурные мысли подальше! – рассмеялся добродушный Гриша, похлопав охотника по плечу. – Купишь им подарки на рынке, приедем, порадуешь. Лиинка такая, что от тебя никуда не денется. Даже, еси смерть за ей придет, так она ее обманет, чтоб с тобой остаться.
Варн попробовал улыбнуться. Но почему-то даже не сомневался, что если и не смерть, так ушлый пернатый демон в короне явится к его дому.
