Текст книги "Дело огня"
Автор книги: Ольга Чигиринская
Соавторы: Екатерина Кинн,М. Антрекот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Глава 3. Точка вспышки
Не двинувшись,
Пребудут разделенными во тьме
Цветы и воды.
Предсмертное стихотворение Окиты Содзиро
…Придя в себя после хорошего удара, Сайто Хадзимэ тут же начинал мыслить ясно, трезво и спокойно. Это дважды спасало ему жизнь – многих, очень многих убивали просто потому, что желание двигаться у них опережало мысль.
Лежать. Лежать и не шевелиться. Тем более что в такой темноте…
– Перестань. Я ведь вижу, что ты пришел в себя.
Надо же. Он видит. А я нет. Был бы свет, я поймал бы его даже сквозь веки. Неужели ослеп от удара – и лежу сейчас на свету, сам того не зная? Было бы очень неприятно ослепнуть…
Нет. Нет. Под головой – холодная сырая земля с мелкой каменной крошкой, в ноздрях – затхлый воздух подземелья, кажется, навеки въевшийся в легкие… Это шахта, все та же шахта. Вот только лежу я не так, как падал, – а лицом кверху. И голос…
– Здесь никого нет. Я сказал, что ты мертв, – и они поверили. Мы в таких делах не ошибаемся…
Мы. Тоже интересно. Мы. Значит, кроме говорящего, остальные были людьми.
Куда, спрашивается, подевался Ато? Отправился за добычей поинтереснее? А наш господин Уэмура – мстительный человек. Практичный, но очень мстительный. Это нужно запомнить, это пригодится при случае.
– Когда они тебя достали? – спросил полицейский. – Под Уэно[85]85
4 июля 1868 года под Уэно войска монархистов разбили разрозненные части сторонников сёгуната.
[Закрыть] или позже?
– Пить хочешь? – на грудь положили флягу. – Под Уэно. Пуля перебила мне хребет. Я думал – добьют, и все… Не стали. Я бы повязки сорвал, да очень ослаб. А потом уже поздно было – раны зажили. Ты же знаешь, как на мне все заживало. Ходить только не мог – на руках ползал.
– Спасибо, – сказал полицейский. Руки слушались плохо, но если медленно, то можно. Воду он не пролил.
Эти существа, как их ни называй, чувствуют жизнь. Значит, другой юрэй может просто посмотреть и обнаружить, что его собеседник солгал своим людям. Если он солгал, конечно.
– Правительство многим предлагало сделки. Но о такой я слышу впервые.
– Правительство! – темнота фыркнула. – Эк ты загнул. Правительство тут ни при чем. Это всё… – он поперхнулся вдруг и мучительно закашлялся. Потом выдавил:
– У него давно к нам счет был. И тут человек из Синсэнгуми живым в руки попался. Ну, он и… не упустил своего…
– А что, – спросил полицейский, – происходит?
– Поначалу пьют кровь. Выпускают почти всю. Сначала главный, потом другие. Помнишь, мы находили тела? А потом главный дает испить своей. А после этого… Гора ножей и огня, Сайто. Я до того думал, что ничего не боюсь… Они научили меня бояться.
Да. Это, наверное, даже не просто боль. Болью Хараду никогда нельзя было напугать.
И у старшего над младшим есть огромная власть. Это можно было угадать хотя бы по тому, как настойчиво Ато делал предложение Тэнкену. Тэнкен-равный был не нужен Ато ни в этой жизни, ни во всех будущих. Да, это можно было угадать, даже если бы они все не запинались на имени. Но каков предел этой власти? Это нужно было узнать побыстрее.
Он посоветовал министру обороны по возможности использовать огонь – но не был уверен, что к этой рекомендации прислушаются или что она окажется в нужной мере полезной.
– А главное то, – зло сказала тьма, – что у всех нас счет к тем, кто сидит в Токио. И мы его выставим. Из Синсэнгуми же не уходят, Сайто, – ты забыл? И я по-прежнему воюю против ублюдков из Тёсю.
– Ну, ты, допустим, ушел, Харада, – это было не совсем правдой, но в достаточной степени правдой, чтобы бывший командир десятого звена дернулся там, в темноте.
– Никуда я не уходил! Меня, раз на то пошло, бросили! И я только ждал, пока окрепну хоть немного – чтобы хоть одного унести с собой. Если бы ты… если бы тебя… – он задохнулся. – Ноги, вот что было главное. Ноги бы, думал, – а там я с ними посчитаюсь, со всеми…
– Ты никогда не умел думать дальше, чем на полшага вперед, Харада, – горько сказал полицейский. – И за что тебе только звено дали…
– Тебя не спросили! Я с командиром был с самого начала! И не пил вмертвую с нечисть знает кем… И…
– И тебе не нравилось убивать. Знаю, – полицейский приподнялся на локте, поморщился. – Я тоже рад тебя видеть. И что ты будешь делать теперь?
– Я – ничего. Не могу я ничего против… Что за говно!
И любимое ругательство осталось прежним, и йосский акцент – «шозгавно!» – никуда не делся.
– Но ты, Сайто, – у тебя ничего не сломано, ты не ранен, просто треснулся башкой. Копьем тебя пришлось пырнуть для виду – но я там только кожу разодрал. Так что ты отлежишься – и, как знать, может, свернешь шею… одному старому киотскому знакомому. А уж после этого я скажу Ато все, что о нем думаю, – и ему это не понравится.
– Наш старый киотский знакомый… может не дать тебе этого шанса, – сидеть было неудобно. Все время казалось, что он летит в темноту, как в бездонный колодец. Глаза, видимо, еще не привыкли. Или Харада, по обыкновению, приложил несколько крепче, чем следовало.
– А никакого другого шанса у меня нет, – то ли смех, то ли рыдание вырвалось из глотки бывшего товарища. Да что же такое у них делается с голосами – каждому словно бумажку к корню языка прилепили, и при любом выдохе она присвистывает да пришепетывает…
– Умирать вы умираете, – полицейский нащупал пол, положил флягу и начал осторожно разминать напрочь затекшую ногу. Нет, по таким делам все же нужно посылать подчиненных. Молодых, шустрых. Только не напасешься же. – Или это тоже временно?
– Нет, – сказал Харада, – это с концами, если башку напрочь. Это берет даже, – он снова захрипел, – хозяев. И здесь, Сайто… здесь я тоже на тебя рассчитываю.
– Ты? – Сайто сделал вид, что изумился. – Не верю. Или у тебя и шрам с брюха сошел?
– Сошел. Вот ведь как оно бывает, Сайто. Сошел напрочь. Я бы сделал это, пока был жив, поверь. Я бы сделал, но не хотел один. Мне нужна была компания в ад, а потом – он предложил, и я оказался дураком, да… Но теперь – это в тысячу раз труднее, чем живому, потому что… – он шумно сглотнул. – Живые не знают их. А они здесь. Эта стеночка, которая отделяет наш мир, – она такая тонкая… И она истончается каждый день, Сайто. Мы слышим, как они скребутся с той стороны. И нам страшно. Я выбрал плохую смерть, сан-бан кумитё. Я узнал страх.
– Все боятся, – пожал плечами полицейский. – Но и по Ато было видно, что плохи дела. Жалко. Мне понравилась эта скорость.
Тот, кто некогда был командиром десятой, не знал, что он должен чувствовать. Человек у стены был рад его видеть. Искренне рад. А еще он был очень раздражен тем, что коллега за эти годы успел так основательно влипнуть. А еще у него болела голова. И вообще все, что должно болеть у человека, которого порезали копьем, два раза стукнули о стену и один раз – о потолок.
А еще он совершенно не изменился.
– Твой хитокири, – сказал Харада. – Я постараюсь его вытащить, если что. Я бы обратился за помощью к нему, а не к тебе, если бы на него не наложил руки Ато. А с Ато я схватиться не могу. Он… не дает.
К нему, а не ко мне. Хотел бы я знать, почему.
– У него много власти над тобой? И над другими?
– Мы все – часть него. Он дал всем нам отпить своей крови. Он может приказать не дышать – и мы не сможем.
Вот, значит, какова эта власть… Да, ради такой мести Ато мог бы пощадить Тэнкена.
– Времени мало, – сказал Харада. – Я должен подниматься. Поэтому слушай самое главное. Я чувствую тебя не так, как других людей. Если закрыть глаза – ты кажешься большим зверем. Просто существом с теплой кровью. В темноте мы видим как днем, но если ты будешь невидим для простого глаза – тебя можно принять за большую собаку или рысь. Не знаю, заметил ли это кто-то из нас, – Тэнкен слишком… отсвечивал. Но тебе может пригодиться. Если есть способ отозвать твоих людей – отзови. Ни я, ни Ато их пока не чувствуем, но я знаю тебя, да и Ато вышибли не все мозги. Нас, таких, здесь двенадцать. Если войска или полиция сунутся сейчас в лес – будет просто резня и ничего больше. Часть, которую пришлют усмирять беспорядки в Кадзибаяси, верна… ты понял кому. Это запасной план. Так что стрельбу поднимать сейчас нельзя, пусть он думает, что все идет как задумано. Нужно брать Кадзибаяси утром, когда мы ляжем в гробы. Нас отправят составом – как погибших при обвале на шахте. Остальные поедут вроде как в отпуск. Под углем и шпалами будут ящики с оружием. И последнее. Я оставляю здесь фонарь, пистолет и одежду. Пароль – Маруяма. Никого из наших ты не обманешь, а с людьми – как повезет.
Беспокоится Харада зря. Никто не сунется ночью в лес – у них совсем другой приказ. И приказ другой, и что лесную зону без надобности штурмовать не стоит, господин Камимура, командир отряда, еще с той войны запомнил. Хорошо запомнил. Ему сам Сайто когда-то и объяснил, почем обходятся ночные атаки вверх по склону на укрепленную позицию. Нет, никто не сунется в лес. Будут ждать. Сигнала – или нападения. Господину министру обороны не нужна слава паникера. Ему нужны заговорщики. По возможности – все. А инспектору нужно кое-что еще. Кое-что,) о чем в компании юрэя не стоит даже и вспоминать. Даже если этот юрэй – свой.
Чиркнула спичка. Слабый огонек переселился на кончик фитиля, ожил, расправил крылышки, затрепетал… Харада прикрыл его колпаком, задернул штору. Несколько мгновений Сайто видел его лицо.
Он не мог до этого момента представить себе Хараду худым. И седым – тоже не мог представить.
– Мы теперь похожи, правда? – сказал бывший командир десятой.
Нет, подумал полицейский. Мы теперь совсем не похожи. Вы видите в темноте как днем, отличаете животных от людей… Я не спрошу тебя, едите ли вы людей. Я, кажется, знаю ответ.
– А помнишь, – сказал полицейский, – как мы всей веселой компанией ушли в самоволку и потом командиру пришлось закатать нас под домашний арест?
– Помню, – отозвался Харада. – С нами тогда еще был Ито. Ты его потом убил.
– А разве это что-то меняет?
– И в самом деле, – хмыкнул Харада, поднимаясь. – Почему это должно что-то менять.
Выпрямиться во весь рост он не мог. В этом отнорке не смог бы и Асахина. Здесь люди вгрызались в землю, стоя на коленях, словно творя молитвы богу горы. И Харада, некогда гордый бесшабашный Харада, уходил согнувшись.
Оказывается, можно сгореть и так. Даже не в головешку. В отсутствие, сохранившее форму головешки.
Полицейский подумал, что Харада, наверное, завидует ему. Это он зря.
Черно-белая тень демона-они на стене одобрительно кивнула инспектору.
* * *
Асахина не видел, куда поволокли Сайто, – заметил только резкий рывок в темноту, яснее ясного говорящий, что за тварь ухватила инспектора. Инженер искал любой возможности попробовать мечом хоть одну такую – но против него выслали людей. А людей убивать без нужды он все-таки не хотел. Впрочем, его противникам тоже не повезло. В тесной шахте невозможно было ни размахнуться как следует, ни перейти в высокую стойку – а драться, нанося колющие удары, ребята Ато не умели.
Потом им стало еще труднее – несколько тел загородили проход. Стрелять они, видимо, не решались. Правильно не решались, газ в шахте точно есть, если он взорвется, не поздоровится даже юрэям.
Асахина был заперт в тупике, куда ему пришлось нырнуть, когда Сайто уже не мог прикрывать спину. Он понимал, что дело безнадежно, – а его противники понимали, что он это понимает, и отчетливо осознавали преимущества его положения. Им не хотелось умирать, а он был готов. Им не хотелось отвечать перед старшими за побег Асахины, а он отвечал только перед собой и тем, кого они не знали.
Они начали тянуть время – наверное, хотели подождать, пока погаснет светильник, чтобы ночные убийцы смогли атаковать в темноте. Асахина знал, чего ради его уговаривают сдаться, – и готовился к прорыву, собирая силы: в затхлом, влажном воздухе подземелья они уходили быстро. Но он недооценил крестьянскую смекалку: первый же его удар увяз в чем-то жестком, никак не похожем на человеческое тело – и это что-то, в полумраке принятое им за человека, тут же швырнули на него. Высокая корзина для угля. Не давая опомниться, на него обрушили вторую и третью корзины – а там уж выбили меч и принялись топтать ногами.
Они могли и убить его – с перепугу и от злости, – и нельзя было сказать, хорошо это или плохо. Боль уже ощущалась как тепло. Инженеру удалось, наконец, найти точку опоры – и в этот момент свет вспыхнул, а потом погас.
Возвращение было как подъем с глубины: сначала свет, пойманный сквозь ресницы. Потом – ощущение тела. Потом – вкус. Приятный, свежий, прохладный вкус ледниковой воды на вздутых губах и сухом языке. А потом – звук. Мелодичный, как звон колокольчика, который вешают в доме, чтобы отгонять злых духов и призывать добрых.
– Асахина-сэнсэй! Очнитесь, пожалуйста, Асахина-сэнсэй!
Остаток воды госпожа Мияги плеснула ему в лицо, и он разлепил веки.
Госпожа Мияги была исключительно хороша собой. Отрада для глаз. Особенно сейчас – когда в ее собственных глазах стоял стеной настоящий испуг. Неподменный.
Она была хороша. А вот все остальное – не очень, потому что связали инженера с той же крестьянской основательностью, с какой ловили. Рук и ног он не чувствовал, да, в общем, и не видел – от любой попытки приподнять голову веревка врезалась в горло.
Асахина осмотрел помещение. Земляной пол, низкие скамьи вдоль стен, в углу бочка с водой, посередке очаг, окон нет – похоже на караулку при шахте. Асахина прикрыл глаза и опустил голову. Забавно – в юности он готовил себя и к такому повороту событий, но никак не предполагал, что это случится на девятом году после Бакумацу. Впрочем, все когда-нибудь кончается – и везение тоже. К нему и так были слишком добры.
Увидев, что он жив, госпожа Мияги сменила тон.
– Не пытайтесь притворяться, будто снова лишились чувств, господин инженер. Иначе в следующий раз я суну вам за пазуху раскаленный уголь.
– Я не притворяюсь, – сказал Асахина, чтобы попробовать, как слушаются губы и голос. – Мне просто не хочется на вас смотреть, госпожа Мияги.
– Боитесь? – женщина снова мелодично засмеялась. Нет, явно не тех духов приманивал этот колокольчик. – Правильно делаете.
Ну что ж, значит, общение с бесами способность читать мысли человеку не дает. Это хорошо, потому что в книгах оно очень уж по-разному описывалось. Это хорошо, а вот веревки… даже если их сейчас разрежут, он какое-то время не сможет двигаться. Раньше… раньше он мог почувствовать и заставить подчиниться едва не каждую мышцу… Конечно, он попробует – что терять, – но… десять лет назад он был на десять лет моложе.
Тонкие пальчики извлекли из-за пазухи омаморибукуро и сорвали с шеи шнурок. Асахина раскрыл глаза.
– Смешно, – женщина расшнуровала мешочек и вынула крест. – В Сан-Франциско этой дешевки полным-полно. Что в этом такого страшного для Дзюнъитиро? Вы не объясните мне, Асахина-сэнсэй?
– В нем – ничего. Это не амулет, госпожа Мияги. Это из тех вещей, которые носишь, когда любишь.
– Тогда поступим просто, – женщина бросила крестик в очаг.
Асахина не мог пожать плечами.
– Он расплавится.
Шевеление воздуха. По ту сторону очага возник Ато.
– Ты здоров! – женщина поднялась ему навстречу. Сейчас, в сравнении с ним, она больше не казалась изящной – напротив, ее движения выглядели медленными и неуклюжими. – Вот, я выбросила его амулет в огонь. Теперь ты можешь коснуться его. Можешь делать все, что хочешь, – она кокетливо опустила глаза. – Кроме того, что обещал мне.
Ато покачал ладонь над огнем, поморщился. Посмотрел на инженера. Нет, не на инженера, конечно, на того, кого видел на месте инженера.
– Мы поговорим об этом позже.
Разговор действительно приходилось отложить – потому что в караулку влетел господин Мияги – и тут же возмущенно замахал руками.
– Что это вы наделали! Что это вы себе позволяете! Это был мой охранник, а не какой-нибудь крестьянин! Он, кроме всего прочего, спас вашу скверную жизнь!…
– Мне нужно было встать на ноги, – раздраженно бросил Ато. – Я не могу вести отряд с дырявой грудью.
– У вас же есть он! – закудахтал господин Мияги, показывая на инженера. – Мы потеряли шестерых – а ведь каждый штык на счету! И теперь вы выпили моего охранника!
– Он годится на большее. В отличие от вашего охранника.
Асахина посмотрел на господина Мияги и подумал, что на его месте хотел бы оказаться даже меньше, чем на своем. Много меньше. А господин Мияги по-прежнему ничего не понимал. Так бывает с глупым фазаном, который продолжает распускать хвост, не видя, что его уже заметила лиса.
– Из-за вас, – он ткнул пальцем в Ато. – Из-за ваших старых счетов погибли высокопоставленные чиновники, а мы вынуждены выступить на двое суток раньше задуманного! По-вашему, хозяин так это оставит?! Не подходи ко мне! – заметив, что Ато шевельнулся, промышленник выхватил из рукава пистолет. – У меня серебряные пули!
Ато усмехнулся. Он явно хотел, чтобы Мияги замечал его движения. До того момента, когда он окажется рядом, – быстрее, чем пуля.
– Супруг мой, – проворковала женщина и, едва Мияги развернулся к ней, – ударила его своим пистолетом по скуле.
– Супруг мой, – пропела госпожа Мияги, – вы позволяете себе слишком много. Толстый болтливый дурак.
Ему бы стрелять сейчас – но он какую-то долю секунды пытался выбрать между Ато и изменницей женой, и этого Ато вполне хватило, чтобы взлететь над очагом и, рванув пистолет, сломать заодно и руку. Господин Мияги закричал, но крик тут же задохнулся в ледяных пальцах Ато.
– Если бы ты не угрожал мне, – просипел Кагэ, – ты бы пожил немного дольше, болван.
Оба – и Ато, и госпожа Мияги – стояли теперь к инженеру спиной, а прижатый к стене господин Мияги был повернут к нему помучневшим лицом.
– Видишь ли, – любезно пояснил Ато, – твой охранник мало на что годился. Ты тоже душонкой не вышел, но вдвоем вас хватит, пожалуй.
Лица Ато инженер видеть не мог, но знал, что тот улыбается.
– Ты что, и вправду думал, что господин потерпит таких, как ты, на нашей земле хоть на минуту дольше, чем нужно?
Ато склонился к шее господина Мияги. Для этого пришлось отпустить горло – и бедняга опять закричал, но уже намного тише. Его выкаченные от ужаса и удушья, мутные глаза встретили взгляд инженера – и перестали метаться из стороны в сторону.
Да, господин Мияги. Именно так и бывает. Я убил слишком многих, чтобы не знать этого. А вот вы, кажется, считали, что это происходит со всеми, кроме вас… Мне очень вас жаль.
Глаза, полные тоски и ужаса, закатились. Даже в тусклом свете очага было видно, что лицо несчастного предателя сравнялось в белизне с лицом его убийцы. Пистолет упал – госпожа Мияги проворно его подобрала.
– Ну вот, – сказал Ато. – У всякого существа в мире есть подобающее место. Главное – уметь его правильно определить.
Господин Мияги сполз по стене беспорядочной грудой плоти и шелка. Асахине даже показалось, что он похудел, – хотя этого не могло быть.
– Как он мне надоел, – госпожа Мияги тронула мертвое тело ногой. – Как хорошо, что теперь между нами никого не будет.
Кагэ обнял ее и прижал к себе. Хитоэ упало на пол – одно, другое…
– Не здесь, – выдохнула госпожа Мияги.
– Почему?
– Он смотрит.
– Он такое видел. И не такое тоже видел, правда, Тэнкен?
– Правда, – сказал Асахина. Нужно было попытаться убрать их отсюда – не по причине стыдливости, а чтоб без помех заняться веревками. – По весне, когда спариваются собаки, такого зрелища полно на каждом углу.
– Ну вот, – Ато был доволен. – Мы его не удивим, а он за это время не развяжется.
– Неужели некому за ним присмотреть, – по голосу женщины было слышно, что присутствие Асахины, конечно, досадная помеха – но не более.
– Я никому не доверяю, – Ато уложил госпожу Ёко на пол, на упавшие хитоэ. – Это Тэнкен. Научил ли его Кацура испаряться – не знаю, но осторожность не помешает.
Нет так нет. Хотя, если госпожа Мияги так хороша, как она о себе думает, они могут и увлечься. Асахина закрыл глаза – не то чтобы ему было особенно противно, а просто так легче сосредоточиться на собственном теле. Техника связывания, которую к нему применили, оказалась знакомой. У нее были достоинства: растягивая путы в одном месте, человек неизбежно натягивал их в другом – и терял сознание из-за притока крови к голове. Были недостатки – перетереть веревку означало разрушить все хитросплетение. Конечно, вязали его основательно, и руки наверняка для верности прихвачены еще одной веревкой – но об этом можно подумать позже…
– Очнись, – сказал ему Ато. – Мы вообще-то закончили.
– Кажется, эти глупые скоты связали его слишком туго, – госпожа Мияги не стала надевать многочисленные однослойные накидки, а просто обвязала одну вокруг пояса. – Посмотри, как потемнело лицо. Чего доброго, он убьет себя.
– Они его правильно связали. Это он увлекся немного. А провозись мы с тобой еще часть колечка – и, глядишь, столкнулись бы с чем интересным.
– Тогда его нельзя оставлять одного, – насупилась женщина.
– Можно, – Ато засмеялся. – Нужно только знать как. Тот парень, который вязал тебя, Тэнкен, явно знаком с началами ходзё[86]86
Искусство связывания.
[Закрыть]. Но только с началами, – Ато развязал узел на животе пленника и размотал веревку, стянувшую ноги. Асахина не шевелился – все равно помимо этой веревки, щиколотки стягивал ремень. – Труднее всего развязаться подвешенному, но для этого нужно перевязать наново: узел «крест» и вправду задушит. Ты, может, на это и согласен, да я не хочу. Пока.
Тело подчинялось слишком плохо, чтобы что-то предпринимать. Так что инженер позволил Ато ворочать себя с боку на бок и в конце концов оказался придавлен коленом в спину. Ночной убийца затянул узел, завершающий все дело – между лопатками, – и поднялся. Инженер сжал зубы, ожидая рывка – он догадывался, что Ато не откажет себе в удовольствии, и был прав. Перекинув веревку через потолочную балку, Кагэ подтянул его так, чтобы носки еле касались земли. Тело закачалось, поворачиваясь. Пока Ато закреплял свободный конец длинной веревки, госпожа Мияги подошла к Асахине и взяла его за волосы, останавливая вращение.
– Интересно, – сказала она, разглядывая веревку. – Он как бутылка в оплетке.
– Самый надежный способ не дать человеку удрать, – закончив, Ато обнял любовницу за плечи. – А хитрость в том, чтобы не пресекать кровообращения. Я не скажу, что освободиться невозможно, Тэнкен, но если тебе это удастся – придется признать, что Кацура и вправду знался с нечистой силой.
– Да, он знался с тобой, – разлепил губы Асахина. – И знал тебе цену.
– А какова твоя цена, Ран? – Ато отступил назад, чтобы полюбоваться работой. – Сколько тебе нужно, чтобы присоединиться к нам?
– А что ты мне можешь предложить?
И даже госпожа Мияги поняла, что на самом деле было сказано «что ты можешь предложить мне», и удивилась. Немного.
– Бессмертие, – сказал Ато.
– Я был бы кучей навоза, а не буси[87]87
Представителем воинского сословия.
[Закрыть], если бы боялся смерти. Еще что?
– Возможность решать.
– У меня она есть. И я знаю, с чем справлюсь, а с чем нет.
– Как насчет семьи? – госпожа Мияги провела пальцем по его щеке. – Двух очаровательных детишек и женушки? У вас интересный вкус, господин Асахина. Вам нравятся женщины со шрамами?
– Мне нравятся женщины, – сказал инженер. – Но они смертны. И дети смертны.
– Я буду бессмертной, господин Асахина, – улыбнулась женщина. – Мои лицо и тело никогда не увянут. Я обрету силу четырех мужчин. Власть над своим и чужим страхом. И моему мужчине не нужно будет бояться, что с годами я переменюсь к нему и подурнею.
– Ему уже сейчас не нужно этого бояться, сударыня. Ваш любовник избавил его от всех страхов.
– Я сказала «мужчине», а это мужчиной не было. Но вы, господин Асахина… Вы нравитесь мне все сильнее.
– Мне очень жаль, госпожа. Я вряд ли буду вам нравиться долго.
– Достаточно долго, господин инженер, – пропела женщина. – В любом случае. Так или иначе, но я отведаю вашей крови. Дзюнъитиро обещал вас мне. Выбрать вы можете лишь одно: что будет после. Смерть или бессмертие. Как там говорил покойный инспектор – гвозди и свечи? Что бы вы ни выбрали, вы доставите мне море удовольствия.
Инженер вспомнил спокойную пустоту справа. Фыркнул.
– Я ему потом это припомню. Ну кто его тянул за язык…
– За эти годы ты стал тверже, Тэнкен, – на лице Ато изобразилось уважение. И даже, кажется, неподдельное. – Ладно, шутки в сторону. Вот настоящая цена: голова того, кто заказал мне Дракона. Ты сам назвал его имя, и назвал правильно. А то, что я его произнести не могу, – доказательство моей правдивости. Тебе даже не нужно становиться одним из нас – наоборот, ты должен оставаться человеком. Что скажешь на это?
– Что для этого тебе не стоило меня брать – достаточно было просто вызвать меня сюда и уйти. Если бы ты нырнул в тень, я бы не стал тебя искать потом. Моя работа – строить дороги. Ты все это знал и раньше. Так что ты о чем-то другом со мной торгуешься.
– Да нет, именно об этом, Тэнкен. А без меня ты не приблизился бы к нему и на ри. Он прожил так много, потому что был осторожен. У тебя и со мной-то не шанс, а слезы. Я ненавижу тебя, это правда, но его ненавижу сильнее. Он убьет тебя? Я не буду плакать. Ты убьешь его? Отлично, у тебя будет возможность посчитаться со мной. Если бы ты не был мне нужен – что мешало бы мне отдать тебя милой Ёко прямо сейчас и насладиться твоими стонами?
– Предчувствие, что никакого особого удовольствия ты не получишь.
– Получит она, получу и я, – улыбнулся Ато. – Мы чувствуем друг друга. И будем чувствовать еще лучше, когда она станет моим продолжением.
– А уж я-то получу, не сомневайтесь, господин Асахина, – сладко проворковала госпожа Мияги. – С вами – особенно. Та штучка, что я бросила в огонь, – она знакома мне с детства. Я с малых лет слышала, что добренькие Иэсу-сама и Мария-доно любят меня. Но когда моих родителей арестовали за то, что они поклонялись распятому дураку, а меня продали в бордель – где они были, эти добренькие?! Когда меня избивали за пролитую чашку или за то, что недостаточно быстро поворачиваюсь, – где они были?! И почему я должна гореть в аду за свое ремесло, если не я его выбирала?! Что ж, я все сделала, чтобы выбраться из этой проклятой страны и вернуться сюда богатой и свободной. И я отомщу этой стране – но с особенным наслаждением – тебе, который жалеет сирот и берет в жены изуродованных крестьянок. Тебе – за то, что я столько лет верила, что однажды Иэсу-сама пошлет мне защитника. И когда я отправлю тебя туда, – она снова сгребла Асахину за волосы и, прижавшись щекой к щеке, жарко зашептала в ухо, – передай, что дьявол успел ко мне раньше. И оказался лучше.
Что-то, видно, на лице инженера отразилось не то, потому что госпожа Мияги коротко вздохнула, сделала было шаг к жаровне – потом улыбнулась и осталась стоять, где стояла. И вправду незаурядная женщина, жалко.
– Ладно, Тэнкен, – улыбнулся Ато. – Время есть. Повиси, подумай. Меня ждут дела, а ты, радость моя, смени этот маскарад на что-нибудь более подходящее. Да и поспи немного. Пока ты в этом нуждаешься.
Они вышли. Асахина опустил голову.
То, что уловил в нем Ато, то, что он принял за колебание, – и в самом деле почти что было колебанием. Обещание отдать господина Уэмуру, помочь отомстить за Сакамото-сэнсэя, попало очень близко к центру мишени, а лет пять назад легло бы прямиком в яблочко.
Но с тех пор Асахина научился лучше смирять свои чувства и теперь мог отпустить их ровно настолько, чтобы ввести в заблуждение опасного врага, который силой врага еще более страшного умеет слышать несказанное.
Ато он сейчас больше жалел, чем ненавидел. А бывшего дайнагона – все же больше ненавидел, чем жалел. И убить его было с любой стороны хорошим делом. Но вот уступать, соглашаться – невозможно никак. Если Ато нужна сначала свобода, а уж потом месть – он вернется и разрежет эту веревку сам. Если нет – он просто будет выжимать уступку за уступкой, пока не останется ничего.
Время текло. Боль нарастала – сначала рвущая, потом давящая. Волны ломоты прокатывались по телу. От этого путались мысли, уголья в очаге вдруг начинали плясать перед глазами, дробясь и множась до бесконечности, а мертвец в их отсветах корчил рожи и улыбался. Сквозь шум в ушах Асахина слышал далекий гул паровозных топок, пропиточных котлов, доменных печей – огня, поставленного человеком себе на службу… Человеческий разум, превосходя любую сказку, и вправду сумел запрячь пламя в колесницу. Но здесь, в Кадзибаяси, машины не сделали людей счастливее – напротив, обрекли на новые муки. Машина – всего лишь орудие; огонь, запряженный в колесницу, везет туда, куда правит человек, – но по мере того, как машины будут становиться мощнее, станет ли меньше таких людей, как супруги Мияги, Синдо, Ато?
Темнота сжимала его так же туго и мучительно, как веревка. Погас очаг? Или он теряет сознание? Уже на грани забытья он услышал крики:
– Пожар! Пожар!
Это было в прошлой жизни – этот запах гари повсюду, везде, днем и ночью, только другой немножко, здесь было больше настоящего дерева, больше смолы, меньше бумаги и бамбуковых реек, меньше людей, а металлический вкус все тот же, ни с чем не перепутаешь, металлический вкус и сухой, шелушащийся, бурыми чешуйками осыпающийся запах. Конечно, должен быть пожар, раз они хотят, чтобы все стало, как раньше… Хорошо, что в кладовке душно, хорошо, что сюда потянуло дымом, – иначе он вышел бы из этой мути рывком, и, наверное, привлек бы внимание одного из… как их все-таки называть – правильно, не торопись, скользи вниз, вниз, по кругу. Нельзя фокусироваться. Огонь мог быть случайностью, а мог не быть. И слишком сильная надежда, слишком сильная радость могут приманить кого не надо…
Потом был удар. Словно плоской доской хватили по всему телу. Скрип волокна под лезвием – пришельцу не хотелось возиться с узлами. Испустив горестный вздох, боль ослабила объятия. Асахина смог втянуть приправленный дымом воздух полной грудью и тут же закашлялся.
– Выпейте, – в губы ткнулась фляжка. Сакэ. Рука была холодной.
– Хорошее сакэ у господина Мияги, – пробормотал Асахина после трех глотков.
– Да, – согласился невидимый. – Сакэ хорошее. Вот все остальное с наветренной стороны не положишь.
– А что так, – вдох-выдох, – хорошо горит?
– Усадьба, – невидимка придержал флягу. – И сторожка. И все, что подвернулось. Мы вот сейчас загоримся. Я вас понесу.
Инженер не возражал – в основном потому, что для решительных возражений слишком плохо чувствовал свои руки и ноги. Ато приказал сохранить до времени его жизнь? Или это агент Сайто? Да, рука холодная – но мало ли отчего у людей бывают холодные руки…
– В очаге лежит… ваша вещь, – сказал незнакомец. – Попытайтесь ее достать. Я… не могу.
Инженер повел плечами. Значит, и не первое, и не второе, а вовсе третье. А совет правильный. Он пошарил в теплых углях и наткнулся на кусочек металла. Странное дело – оловянный крест не расплавился в очаге. Хотя… Он вспомнил своего крестного отца, химика и металлурга мистера Берли. Его улыбку. Его слова о том, что этот крест дороже золота. Да, конечно. Еще бы. Это же никель. Асахина улыбнулся и спрятал крестик в карман.
