Текст книги "Дело огня"
Автор книги: Ольга Чигиринская
Соавторы: Екатерина Кинн,М. Антрекот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Отчего нет? Если человек хорошо и до тонкости знает одно дело – он может освоить и другое. Господин Мияги был из тех, кто и при старом режиме не стал бы особо смотреть, кого принимает в дом, если с ним в дом приходит торговый флот, а уж после революции-то, когда столько людей с громкими именами взяли в жены старых подруг, ему и вовсе не на что стало оглядываться.
Их провели в столовую, обставленную в европейском стиле – «ёсицу». Ёсицу, ёфуку – европейская обстановка, европейская одежда, и хозяйка по имени Ёко, через тот же знак. Знак «океан», он же «заморский», он же «чужой».
Стол был накрыт на три персоны – значит, Синдо куда-то собирается. Едва подали суп, предположение подтвердилось – со двора донесся топот копыт и скрип лакированного дерева, а потом удар и вскрик: Синдо хлобыстнул тростью кучера. Хозяйка чуть сдвинула бровки и насмешливо оттопырила нижнюю губу. Надо думать, его поездка как-то связана с той публикой, которой предназначены лишние рис и рыба. А злость – с тем, что не пригласили пообедать?
После супа подали форель. Асахина управлялся с обеденным прибором так же ловко, как и хозяйка. Сайто заметно не хватало сноровки – но он следил за этими двумя и брал со стола те же вилочки, что и они. Поддержать беседу тоже не мог – английский у обоих был слишком беглым. Но ему и не нужно было знать английский, чтобы уловить в голосе хозяйки игривые тона.
Что имел в виду Нисигава, восхваляя ее верность? Почему Синдо был так зол? Или господин Мияги ждет от супруги сугубо деловой верности – что в наше время тоже немаловажно? Асахина в бытность свою Тэнкеном славился красотой. Даже в розыскном списке среди особых примет было указано: «необычайно хорош собой». Война оставила ему несколько преждевременных морщин, сделала рот жестче, линию подбородка тверже – но он и сейчас был хоть на сцену. Однако успехом у женщин не пользовался. Вернее, имея этот успех в изобилии, совершенно не пользовался им. Неизвестно, как оно было за морем, но, насколько Сайто изучил его повадки здесь – до женитьбы он жил совершенным монахом, даже в веселый квартал ходил только за компанию и только выпить.
…Асахина что-то, улыбнувшись, сказал, женщина засмеялась и наконец-то перешла на японский.
– Я объяснила господину инженеру, что сегодня на японской половине дома и в саду состоится костюмированный вечер. Гости будут представлять разные эпохи Японии – от Хэйан до последних лет перед Бакумацу. Я оденусь как дама времен Камакура. И приглашаю вас.
– У нас нет костюмов, – усмехнулся Сайто.
– Вот и Асахина-сэнсэй так сказал. Но ведь костюмы у вас есть! На этом балу никто не представляет эпоху Мэйдзи – вы будете как нельзя кстати в своих мундирах. Оставайтесь! – она снова повернулась к Асахине. – Вы станете нашими почетными гостями.
– Почетными гостями? – Асахина улыбнулся. – Или главным блюдом?
Гейши улыбаются чуть-чуть, одними уголками рта, чтобы не попортить грим. А смеются, прикрывая рот рукавом или веером, – выбеленное лицо делает зубы желтыми. Госпожа Мияги рассталась с гримом десять лет назад, но привычка – вторая натура. Не улыбка, скрытая под веером, – глаза выдали ее.
Мир недолговечен – и люди в нем неосторожны. Госпожа Мияги могла бы, вероятно, прожить несколько дольше, если бы не этот блеск в глазах. Так глядит… да, мастер-повар на будущее украшение стола, которое плавает себе в деревянной бочке, не имея на вечер никаких особых планов и не ожидая ничего, кроме, возможно, порции корма. И не ведает, что главное его достоинство в этой жизни – вкус.
– Я не знала, что инженер Асахина не только мастер меча и каллиграфии, но и шутник, – расписанный морскими змеями веер свернул хвост. – Не желаете ли вы немного отдохнуть после обеда? Здесь неподалеку есть домик для управляющих и охраны. Бар в европейском стиле, иностранные напитки, девушки… Есть даже одна негритянка, Фудзита-сан… Черная, как земля. Вам не любопытно?
Сайто притомился и решил сыграть солдафона.
– Помилуйте, госпожа Мияги, во время облавы в Ёсивара мы таких предложений получаем по десятку на брата, да вам ли не знать. Сначала дело.
– Мы приехали осмотреть лесопилку и шахту, – негромко, но настоятельно сказал Асахина.
– Да, конечно, – на сей раз госпожа Мияги вовремя опустила ресницы. – Позвольте мне быть вашим проводником.
– Будем счастливы, – Асахина снова церемонно поклонился.
– Извините полицейского грубияна, – Сайто последовал его примеру.
На входе в шахту им троим подали одинаковые лампадки. Еще две несли слуги впереди и сзади. В шахтном деле Сайто понимал еще меньше, чем в железнодорожном, и цифры выработки ему ничего не сказали. А закостенелый страх в плечах и шеях шахтеров был тем же, что и внизу.
Обширную вырубку закончили осматривать уже почти на закате. Рабочие расходились по баракам, охранники опять сменялись. Сайто, как бы небрежно глазея вокруг, запоминал расположение постов. Асахина делал то же самое.
– Не желаете ли принять ванну? – спросила госпожа Мияги.
– С удовольствием, – чувство в голосе Асахины было совершенно неподдельным.
– Онсэна[66]66
Онсэн – горячий источник.
[Закрыть] здесь нет, но есть горячий водопровод, – женщина улыбнулась. – Достаточно отвернуть краны. Вам покажут.
– Благодарю, – Сайто склонил голову. Не от чрезмерной вежливости, а потому что генкан домика, к которому подвела их госпожа Мияги, опять оказался низковат.
Уже в прихожей инженер слегка повел подбородком в его сторону. Инспектор прикрыл глаза. Это способ осмотреть вещи, проверить оружие. И, вполне возможно, прихоть госпожи Мияги. Она достаточно любопытна – и, кажется, не из-за первой профессии, а от природы.
Асахина кивнул и достал из портфеля чистую рубашку.
– Да вы никак провидец.
– Нет, – усмехнулся инженер. – Я каждый день беру на службу чистую рубашку – чтобы сменить, вернувшись из депо. Сажа – она оседает на воротнике… Если бы я не взял сегодня, Аки могла бы забеспокоиться.
– Можно просто менять воротнички. Многие так и делают.
– Это если запачкался один воротничок, – усмехнулся Асахина. – Посмотрите на себя.
Сайто расстегнул мундир и оглядел рубашку. Месторасположение пуговиц на кителе проступало на белой ткани такими отчетливыми пятнами, будто кто-то писал там разведенной тушью. Манжеты… а на них лучше не смотреть.
Ванна оказалась вполне в японском духе – круглая кадка, утопленная в пол, внизу – холодная печь. Видимо, водопровод провели уже после того, как поставили сам домик. Сайто потрогал краны. Один был горячим. Из-за фусума раздалось сдавленное хихиканье, кто-то там перешептывался, переминался с ноги на ногу. Полураздетый Асахина раздвинул перегородку – и взгляду Сайто предстали две женщины – одна обычная, а вторая… без головы.
Да нет, на месте голова – только лицо того же цвета, что и темные потолочные балки. Если бы не цвет… хм, да нет, лучше пусть остается как есть. Экое диво: глаза навыкате, волосы как проволока, губищи – ладонью не накроешь… Неужто гости госпожи Мияги на такое могут польститься? Из любопытства разве что. Среди островитянок и темные бывают, но тут лицо какое-то уж совсем несообразное. Хотя, мы для них и вовсе странно выглядеть должны – сами желтые, а глаз, по их выкаченному счету, и вовсе нету… А госпожа Мияги и впрямь любопытна. И несколько невежлива.
– Фудзита-сэнсэй, девушки предлагают потереть нам спину, – усмехнулся Асахина.
– Спасибо, сами справимся, – Сайто, манипулируя двумя кранами, наконец нашел такое соотношение горячей и холодной воды, чтобы и не свариться, и по-людски кости прогреть. – Если они себе занятия ищут, пусть вот рубашки возьмут постирать. А если не ищут, то я и сам постираю.
Девушки занятия не искали, и Сайто вооружился мылом и кадкой. Воротнички у него с собой были, а на горячей трубе рубашка как раз должна была высохнуть за время, которое уважающий себя человек проводит в бане. Не высохнет – и леший с ней, влажную наденем.
Девки, конечно, будут подслушивать. Для того и присланы.
Господин инженер следил за процессом с некоторым… недоумением. Вот уж не поверю, что ему в его богатой биографии не приходилось стирать белье.
– А не разволнуется ли ваша супруга, если вы в свой час не появитесь дома? – спросил он.
– Сёта зайдет к ней и скажет, что я задержался по рабочим делам на всю ночь. Мне нередко приходится.
Меч инженер положил рядом с собой на лавку, а рубашку осторожно развернул – и достал еще один сверток. Револьвер. Потрогал сёдзи, довольно хмыкнул. Чем хороши японские дома – в случае чего можно уйти прямо через стену. Хотя Рёме Сакамото это не помогло.
Инспектор покачал головой. С точки зрения гражданского, голый человек уязвимей одетого. Да одежда и вправду дает ряд преимуществ, особенно в лесу. Но уж очень характерно блестели глаза у госпожи Мияги. И убить их могли в любое время после выезда из конторы. Посади на холмик человека с хорошей заморской винтовкой, а еще лучше – несколько человек, и гостю останется только объясняться с владыкой Яньло[67]67
Повелитель мертвых в китайском пантеоне.
[Закрыть], отчего это он обеспокоил бога смерти в неурочное время. Нет, в этом смысле стоило бояться визита на лесопилку или в шахту, а не в баню. И госпожа Мияги случаем устроить нечаянную смерть не воспользовалась. А шутка насчет ужина и главного блюда пришлась точно в руку. Да, во время ужина все и случится – и на повязки лучше идет чистая рубашка…
В фусума вежливо постучали – и намыленный инженер прикрыл револьвер полотенцем.
– Да?
– Не согласятся ли господа отдать верхнюю одежду в чистку?
– Благодарю вас, забирайте, – сказал Асахина, получив от Сайто утвердительный кивок.
Мундиры унесли. Обыщут, конечно же, обыщут – и пусть их. Интересно, что носит с собой господин инженер? В карманах самого инспектора находилось множество мелких полезных вещей, которые могут пригодиться полицейскому. Ну и жетон, конечно. Но если здешние хозяева не знают, кто им наносит визит, он этот жетон съест. Без соуса. Хотя лучше бы, конечно, с соусом и лапшой. Потому что есть все-таки хочется. А особенно поужинать не удастся, потому что полный желудок при некоторых обстоятельствах много неудобней пустого. Нет, определенно этот мир несовершенен. В совершенном мире вода остывает медленнее, а преступной деятельностью не занимаются злобные двухходовые дураки.
Сайто выбрался из офуро[68]68
Японская ванна. От европейской отличается тем, что представляет собой бочку, где сидят, а не лежат.
[Закрыть], уступая место Асахине – и пустил для него горячую воду. Нет, очаг под чаном – определенно лучше…
Мирная жизнь не отразилась на фигуре господина инженера – сухой и юношески подтянутой. Как и у Сайто, тело его было летописью неудач. Или удач – как посмотреть. Вот надежду железнодорожного строительства знатно хлобыстнули по ногам – два суна[69]69
Сун – 3,03 см.
[Закрыть] ниже, и разрубили бы коленные чашечки. Старые шрамы, белые уже. А вот недавний: кто-то из позавчерашних соратников тыкал в господина инженера трехгранным штыком. И не так вы вольнодумны, сударь, как я решил было, посетив ваш дом. Вон, амулетик не шее носите. Интересно, что у вас зашито в этом омаморибукуро[70]70
«Защитный мешочек» – как правило, внутрь кладется записка с заклинание.
[Закрыть]? Может, и не амулет – а по европейской моде локон с головы возлюбленной?
– Эй, Асахина-сэнсэй, а скажите – английские женщины каковы?
Инженер улыбнулся.
– Очень вежливы, на свой лад, конечно. Чрезвычайно решительны и практичны.
– Как госпожа Мияги?
– Нет, она больше похожа на американку. Англией управляет женщина, Фудзита-сэнсэй, и английские женщины берут с нее пример… Знаете, там в ходу поговорка – железная рука в перчатке из бархата. Американки не считают нужным прибегать к перчаткам из бархата. Во всяком случае, в Сан-Франциско. Говорят, на другом побережье дело обстоит иначе, но я пробыл там слишком недолго и был лишен женского общества.
– Бьюсь об заклад, вам его в Англии хватило с лихвой! – засмеялся инспектор.
От горячей ли воды раскраснелся головорез Тэнкен?
– Да, если моему покровителю удавалось оторвать меня от книг и вытащить в салон – я себя чувствовал как актер саругаку[71]71
Комические интермедии театра Но. Дословно означает «обезьянье веселье».
[Закрыть]. В Англии придают значение происхождению – и то, что я, по их меркам, дворянин, открывало для меня довольно высокие двери… Часто расположение англичанки означает и расположение ее мужа. Лорд Саммерли, мой покровитель, хорошо в этом понимал. Но кто думает, что женщина, свободно принимающая мужчин или ездящая на такие приемы, доступна – тот совсем не знает Англии. Находить самурая очаровательным кавалером – это одно. Находить его возможным женихом – другое. На этом рынке за меня не дали бы и горсти бобов. Все, на что я мог рассчитывать, – это милый разговор или танец. И то если партнершу не смутит мой рост. Конечно, европейские танцы выглядят так, словно мужчина вот-вот повалит женщину на пол. Но танец заканчивается – и веер снова между вами, неприступный, как крепостная стена… – Инженер фыркнул. – Мне еще объяснили, что вальс в Англии танцуют медленнее, чем на континенте – и до неприличия пристойно.
А время, проведенное за морем, все-таки сказалось. Теперь для Тэнкена континент – Европа, а не Срединная держава.
– Но ведь есть и… черный рынок.
– Да, есть, – инженер улыбнулся несколько… печально? – И там, где жен не распинали за измену, он ничуть не больше, чем был у нас до войны. Мне предлагали связь. Но вступить в нее – значило унизить себя ложью. Есть люди, которые могут улыбаться в лицо человеку, с чьей женой спят, – я бы не смог. А еще это значило принять роль потешной азиатской куколки.
– Боюсь, англичане из-за вас будут ожидать от всех самураев такой же добродетели.
Асахина расхохотался.
– Порочным мужчинам в Англии приходится туго, господин инспектор. Из сил выбиваются, бедняги, оправдывая репутацию пожирателей сердец. Как начинающая гейша не может отказаться от визита, так и светский лев гоняется даже за теми юбками, которые ему и даром не нужны. Ах, Фудзита-сэнсэй, тамошние нравы и вполовину не так плохи, как о них говорят одни, – и вполовину не так хороши, как их хвалят другие.
– Это можно сказать про что угодно. Даже про здешнюю кухню.
Но не про здешние обычаи. И не про здешнюю манеру подслушивать. Шумят уж очень, хуже, чем мальчик Асахины. Впрочем, шуметь могут и нарочно.
Взгляд инженера погрустнел.
– Может быть – хотя я слабо на это надеюсь, – прививка английских нравов сделает наших мужчин более отважными.
– Вы хотите сказать, что европейцы храбрее нас?
Асахина кивнул.
– Ненамного, и не в том, о чем вы, наверное, подумали. Из меня с пеленок делали человека, способного без колебаний снести голову ближнему и выпустить потроха себе… – инженер употребил не деликатное «сэппуку», а грубое «хара-о киру». – И сделали. А потом Кацура-сэнсэй и Сакамото-сэнсэй много бились над тем, чтобы научить меня отважно мыслить. Они бились не только надо мной – но со мной у них хоть что-то получилось. Когда мысли приводят японца к тому, что нужно переменить свою жизнь – японец скорее отбросит мысль, чем переменит жизнь, даже если это безмыслие погубит его и близких. Год назад мне пришлось убивать людей, с которыми мы вместе меняли жизнь, – только потому, что перемена завела их мысль в новый тупик, и они, испугавшись, предпочли отбросить ее и тем обречь на смерть себя и многих других. Мы убиваем друг друга потому, что не отваживаемся друг с другом спорить.
Инспектор фыркнул.
– Нас слишком много на островах. Последние два столетия между нами и смертью стояла только традиция. Мы двигались, как ваш паровоз – по рельсам, – и так жили. Не очень хорошо жили, но все-таки жили. Потому что были предсказуемы, понятны друг другу. Возможность разговаривать, личные убеждения – плодят непредсказуемость на каждом узле.
Он потрогал рубашку. Почти высохла. Хорошо.
– Если помните, Асахина-сэнсэй, многие из ваших коллег старшего поколения пошли убивать и жечь именно потому, что не могли вынести крушения картины мира, где Ниппон был центром, а варвары – недоразумением.
– Но ведь и я о том же, – Асахина приподнял брови. – Изменить… образ мысли, – он не сразу подобрал японский перевод какому-то европейскому слову, – оказалось сложнее, чем проливать кровь. Я изучал историю заморских стран – Англии, Америки, Европы… У них тоже проливалось много крови – но чаще они пытались договариваться. Войне предшествовала попытка переубедить. Кайсу-сэнсэй и Сакамото-сэнсэй начали с того, что договорились.
– В шестьдесят седьмом договориться было просто. В шестьдесят девятом – тоже, – полицейский улыбнулся. – Но победа, полученная без боя, лишена смысла. Она не дает нужного авторитета.
Инженер выбрался из офуро и закрутил кран.
– А все-таки с водопроводом не то, что с очагом, Фудзита-сэнсэй.
…Потом они в белье и юката пили чай и ждали, пока вернут мундиры. За чаем прислуживала девица – обычная, белолицая и вполне миловидная. Но разговорить ее не удалось: как и все здесь, она была придавлена страхом и даже в сторону Асахины глазами не стреляла, как делала бы любая девица на ее месте. Вполне возможно, что это она подслушивала за фусума.
Мундиры им принесли растянутыми на палке – так обычно сушат и чистят кимоно. Но кимоно с его прямым кроем выглядит на палке естественно, а мундир с его вытачками – как человек, растянутый на пыточном станке. Однако вычистили хорошо. Даже лучше, чем хорошо, – кое-какие уплотнения за подкладкой исчезли, а шов в одном месте был много аккуратнее фабричного. Инспектор весело посмотрел на инженера – но тот явно не получал от ситуации никакого удовольствия. И как этого зануду начальство терпело всю Смуту – уму непостижимо.
Последний разговор Сайто вообще не понравился: похоже, господин инженер не настроен убивать, а тут, по всей видимости, такой будет ужин, что лишь зевни – и вмиг из самого сябу-сябу[72]72
Тонко нарезанная говядина, которую подают к столу сырой и лишь слегка приваривают в стоящем тут же котелке.
[Закрыть] нарежут. И не поинтересуются даже – сколько ты в стойле стоял и чем тебя кормили. Похоже, не стоило говорить инженеру, что меры приняты на все случаи жизни.
Асахина, одевшись, до упора раздернул фусума, превращая гостиную в открытую веранду. Снаружи было уже темно. Ночь скрыла и лесопилку, и вырубку, и ту проплешину выше по склону, где когда-то, видимо, и стояла сгоревшая в войну деревня Уэмура.
Уэмура, неприметное названьице, захолустное место – хотя новая столица так близко, что с вершины горы наверняка можно увидеть и ее, и залив… Название деревни, имя человека. Но совпадение – еще не доказательство. И сходство с покойным дайнагоном Аоки – не преступление. И участие покойного дайнагона в заговоре против сёгуна не доказано, а и было бы доказано – по теперешним временам ненаказуемо, не вешать же все правительство. Как было бы хорошо, господин Уэмура, если бы вы клюнули на приманку и показали здесь свой точеный носик. Даже если не получится вас достать… За ваше присутствие, господин Уэмура, я бы отдал и эту шлюху из Нагасаки с ее мужем, и их холуя Синдо и даже Ато. Точнее, не отдал бы, конечно, – а так уж и быть, оставил сердобольному инженеру. Вы себе не представляете, госпожа Мияги, на что способны по-настоящему добрые люди, если их сердце растравить страданиями ближнего. Они тогда делаются страшнее прожженных ублюдков вроде меня. При виде некоторых художеств все заморские идеи и намерение договариваться пропадают очень быстро. Честно говоря, на это и рассчитываю.
– Что за ночь, – инженер досадливо поморщился.
Сайто внутренне с ним согласился. Ночь – как картинка: вверху звезды, внизу светлячки, сосны шумят, и где-то в отдалении хнычет сякухати[73]73
Бамбуковая флейта.
[Закрыть]. Если бы еще и сакура цвела, совсем бы вышла уличная гравюра на три краски…
– А вон, кажется, за нами идут, – инженер подобрал меч. Его мундир не был приспособлен для ношения оружия – зачем железнодорожнику? – и оружие он весь день таскал как трость, то подмышкой, то в руках. А револьвер вернулся в портфель.
Над тропинкой парил фонарик – человек, несущий его, был одет в черное.
– Вам не кажется, – спросил инженер, – что здесь несколько перебирают по части принципа югэн?[74]74
Югэн – суть, скрытая красота – эстетическая концепция искусства Но.
[Закрыть]
– Недобирают, вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что решения здесь принимает не Синдо. Его бы воля – здесь стоял бы кирпичный барак, а не этот домик.
– Господа просят вас к ужину, – сказал сопровождающий. Асахина спустился с крыльца, но речь продолжил, словно слуги тут и не было:
– И не госпожа Мияги, которая терпит японское, только пока ей это удобно. И не господин Мияги, который никогда не мог сказать, красиво ли то, что бесплатно. Кто-то еще.
– Я не помню, чтобы ваш коллега Ато интересовался стариной.
– Немногие интересуются воздухом, которым дышат, – Асахина, шагая за слугой, быстрым, но осторожным движением поймал светлячка, разжал ладонь… Светлячок улетел, осветив на миг лицо инспектора – совершенно безмятежное, даже веселое. Асахина позавидовал этому человеку, и тут же упрекнул себя.
Всхлипывания сякухати становились все громче. Нельзя сказать, что флейтист играл плохо – напротив, хорошо, дьявольски хорошо. Флейта подвешивала душу между несбыточным и потерянным – и медленно, безжалостно истязала. Асахина вспомнил вдруг одну из самых ранних своих печалей – смерть сверчка в бамбуковой клеточке.
Потом он понял – слишком рано и болезненно, – что умирают не только сверчки.
Флейта одну за другой воскрешала все потери – но не для того, чтобы подарить утешение, о нет. Ей нравилось издеваться над беспомощностью человека перед лицом мира.
Не хотелось вписываться в эту картину, в эту чужую, недобрую декорацию – которая так настойчиво затягивала сентиментального ронина из Мито. Нужно было чем-то возразить, и он прочитал из Иссы:
Громко пукнул конь -
И подбросил светлячка
В воздух высоко.
Инспектор хохотнул.
– С вами не так все плохо, господин инженер, как я боялся поначалу.
Слуга остановился у ворот усадьбы и перегнулся пополам:
– Сюда, пожалуйста.
Его фонарь больше не был нужен – каменную дорожку к дому освещали стеклянные шары. На полпути к крыльцу Асахина услышал скрип и стук засова: ворота, пропустив их, закрылись.
– Обстоятельные люди, – сказал инспектор. – Хороший флейтист, крепкие засовы.
– Вы не любите музыку?
– Люблю. То, что можно высказать, можно понять.
– Я понимаю, – инженер сжал губы и внимательно, как на глубоко ушедшую в плоть занозу, посмотрел на свой меч. – И музыку, и музыканта.
Дверь им открыла сама госпожа Мияги, действительно одетая как дама эпохи Камакура. В этом костюме, конечно, протягивать ручку для поцелуя было уж никак невозможно, и она поклонилась.
– Счастлива приветствовать вас!
– Прическа сасэгами вам необычайно идет, – сказал Асахина, поклонившись.
Длинные волосы госпожи Мияги и вправду блестели не хуже горного угля, и белым огнем горела на затылке отделанная опалами заколка, а дальше укрощенная роскошь спадала до самой поясницы.
– Такая честь для нас, – сказал Сайто.
Женщина, не поднимая головы, изящно посторонилась – как отплыла в облаке своих одежд, поменявших фасон, но не цвет: все те же морские переливы, только на сей раз – отливающие золотом.
– Мы отпустили почти всех слуг. Частный прием.
Женские наряды эпохи Камакура, на взгляд Сайто, выгодно отличались от неудобоносимых конструкций времен Эдо. И – он скосил глаза на одну из женщин – от костюма эпохи Нара. Наилучшее сочетание роскоши и удобства: сбрасываешь просторные, не стянутые поясами утики и однослойные хитоэ – и вот ты в ути-бакама[75]75
Утики – кимоно на подкладке, надеваемое под верхнее, узорное кимоно – уваги. Хитоэ – легкая накидка без подкладки. Ути-бакама – широкие нижние брюки.
[Закрыть] и практичном нижнем кимоно. Разве что мужской костюм эпохи Эдо лучше… Особенно под конец. Практически идеальное сочетание, как в смысле удобства, так и в смысле красоты. Особенно, если правильно подобрать цвета.
– Господа, – голос Ёко-сан заставил умолкнуть флейту на несколько секунд. – Позвольте вам представить: инженер Асахина Ран, полицейский инспектор Фудзита Горо.
Асахина, входя в широкую комнату, поклонился.
– Господин Мияги, – единственному человеку, которого он здесь знал лично, инженер поклонился еще глубже. – Как ваше драгоценное здоровье?
Господин Мияги, одетый в церемониальный придворный костюм эпохи Камакура, был уже навеселе.
– Господин инжене-ер! – Мияги-сэнсэй раскинул руки в порыве пьяного радушия, да зацепил жестким рукавом каригины[76]76
Каригина – накидка в придворном костюме.
[Закрыть] и опрокинул лаковый столик. – Эть, дурацкий какой наряд! Садитесь, господин инженер. И вы, господин инспектор. Угощайтесь! – забулькало сакэ. – Чем богаты! С первого корабля, господин инженер!
– Ваши собственные винокурни?
– Ну! – от кивка церемониальная шапочка съехала господину Мияги на нос. – Эть, надоело…
Он снял и скомкал шапочку, отшвырнул за спину.
Рано набрался господин Мияги. Ибо чувствует себя хуже всех… Его почти жаль. Если бы он связался с Ато из страха, а не ради выгоды…
В зале не было неосвещенного закоулка – белым, бумажным светом горели лампы, ровным желтым – заморские газовые рожки, но все же казалось, что темно. Может быть, причиной тому была ночь за окном, может быть, угольная пыль – хотя откуда здесь взяться пыли, – но словно мутное стекло отделяло каждый предмет от соседнего – и уж точно гостей друг от друга.
Госпожа Мияги подвела инженера и полицейского к двум свободным местам – справа от управляющего Синдо и слева от господина Мияги.
Кроме них двоих все были одеты по-старому. Даже Синдо – на улице днем Сайто принял бы его костюм за корейский, а сейчас понял, что он тоже, наверное, из каких-то дохэйанских времен. Обычно – на десятом-то году новой эры – разнобой в одежде никого не смущал, а тут смешение разных стилей и эпох отчего-то резало глаз. Наверное, потому, что веселые девицы остаются веселыми девицами, в каких времен шелка их ни наряди. Сайто ничего не имел против веселых девиц, но те, кого он знал и уважал, никогда никем не притворялись – ни знатными дамами, ни мужними женами. Становились – да, а чтобы притворяться – этого не было.
– Так что же там с нашими рекламациями, господин инженер? – Мияги собрал расползающиеся глаза, и взгляд их тут же стал острым, умным. Имея внешность сельского простачка и умело используя ее, господин Мияги ни простаком, ни деревенщиной не был.
– Ваш покорный слуга доволен качеством леса, Мияги-сэнсэй, но недоволен качеством работ. Многие ваши рабочие плохо знают свое дело – и это очевидно даже мне. Что у вас случилось, почему так много сторонних людей на вырубке?
Господин Мияги замялся. Плохо и неуютно ему было вести деловой разговор в маскарадном костюме под стоны сякухати.
– Впрочем, можно не отвечать, – инженер склонил голову. – Рабочие бегут от невыносимых условий труда, вы вынуждены нанимать тех, кому уже некуда бежать, потому что их никто не возьмет. Это из рук вон плохо, Мияги-сэнсэй. Я бы помог вам с рабочими, но как я могу отправлять людей в этакое пекло? Вам нужно пересмотреть условия труда, или я буду настаивать на передаче подряда. Конечно, трудно будет отыскать предприятие, которое по объемам производства соперничало бы с вашим. Но качество – важнее.
– Ах, господин инженер, – Мияги вынул из-за пазухи салфетку и промокнул лоб. – Устал я, да и выпил. Давайте отложим до завтра.
Сякухати смолкла. Флейтист отодвинул ширму.
Именно в костюм эпохи Эдо был он одет. Аскетически-черное хаори наверняка таило подкладку с изящным набивным рисунком – запрещенная законом роскошь, упрятанная в изнанку, одно из проявлений государственного лицемерия, ставших общим стилем. Белый шелковый шнур, белые гербы…
Дзюнъитиро Ато.
– А вот это вот, – не удержи Синдо столик, снова опрокинулся бы он от взмаха широкого рукава, – другой мой почетный гость, Ато-доно…
Тоже старый род, именные вассалы дома Фудзивара. У него больше прав на одежды времен Камакура, чем у госпожи Мияги. Но он предпочитает недавно прошедшее время давно прошедшему. Или у него просто хороший вкус.
– Мы знаем друг друга, – Ато бережно кутал сякухати в шелковый платок. Он не изменился с той ночи в горах, когда Тэнкен нанес ему два удара мечом, оба – смертельных. Бледное лицо Ато выглядело совсем белым из-за черной одежды. Рядом с таким сегодняшним – даже в его древнем платье – Синдо он казался собственным призраком.
Асахина боком чувствовал, как напряжен управляющий. А вот с другой стороны была пустота. Не холодная, как у Ато, а обычная. Как будто никого нет. А ведь там сидел живой человек, шуршал салфеткой, дышал…
В прежние времена они ни разу не сходились лицом к лицу – и сейчас, представив, как оно могло бы быть, Асахина был благодарен судьбе за невстречу. Эта пустота, род безумия, в бою делает противника невидимым и неощутимым. Нельзя полагаться на чутье, можно только – на выучку тела, на быстроту, на разум. Если, конечно, успеешь подумать. Справа опять зашуршало, щелкнул портсигар, чиркнула спичка. По варварским правилам, курить за едой – это… варварство.
Ато, кажется, ничего не ел. И курил – только не сигарету, а длинную тонкую трубку. Рядом с Ато сидела девица, одетая в пламенно-алый шелк. Она тихо наигрывала на китайской цитре и на гостей не смотрела. С ней тоже было что-то не так. Не то лицо слишком бледное, не то…
Она старается двигаться плавно, но слишком напряжена. Играет хорошо, только звук чуть-чуть резче, чем нужно. Раньше Асахина не знал бы, с чем бы сравнить… а сейчас отчетливо ловил в мелодии тот же неровный, нехороший гул, гул перегретого двигателя, который еще тянет, но скоро, скоро…
И взгляд странный – как у куклы, как будто свет не уходит в глубину глаза, скользит мимо… Подумал бы – опиум, да опиум все же дает успокоение. И еще ее все время тянет туда, к Кагэ. Не как женщину к любимому, а как воду при вращении к стенкам сосуда.
Ато отложил трубку на подставку.
– Хотя с тобой, Тэнкен, я знаком хорошо, а вот господина Сайто знаю только понаслышке.
– Мне тоже очень жаль, – сказал Сайто невозмутимо, – что в свое время мы с вами не свели знакомство покороче. Но такого рода знакомства хороши тем, что их свести почти никогда не поздно.
– Изрядно сказано, – кивнул Ато. – Господа. Полицейский инспектор Фудзита, присутствующий здесь, – куда менее скромная персона, чем кажется. Да он, в общем-то, и не Фудзита. Его имя – Сайто Хадзимэ. Или Ямагути Хадзимэ, кому как больше нравится… Кстати, Сайто, зарезанный вами на днях господин Ямагути – он вам случайно не родственник?
Нашли, значит, чиновника. И платок нашли. И выводы сделали.
– В Японии столько же Ямагути[77]77
«Ямагути» означает «рот горы», «вход в гору» – то есть, пещеру.
[Закрыть], сколько и пещер, – Сайто пожал плечами. – А что это изменило бы?
– Не знаю, – пожал плечами Ато, – у многих есть предрассудки в этой области.
– Да, – кивнул полицейский. – Я это не раз замечал. Иногда получается неловко. Люди придают значение самым странным вещам.
И инженеру не показалось, что он шутит.
Асахина ощутил на себе внимание гостей. Неприятное внимание – лично его тут никто не знал, ни как инженера, ни как хитокири. Двое чиновников – один из военного министерства, другой из податного – были ему знакомы, но сами наверняка его не помнили. При встрече они смотрели поверх головы. Здесь, кроме него, Сайто и Ато, не было людей, участвовавших в смуте с самого начала – а тех, кто примкнул к победителям под конец, он так и не научился уважать. Сайто и даже Ато, как ни смешно, были ему в этот момент куда более своими.
