Текст книги "Чё за дела, брат?"

Автор книги: Олег Жмылёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Чё за дела, брат?– прошептал я неизвестно кому. И было чему удивляться. Фашистский танк пёр напролом по огородам, ломая плетни и подминая под себя садовые деревья и кустарники. За танком бежали пехотинцы. Ну и как тут можно выполнить просьбу товарища майора и не ввязаться в бой, если фашисты наступали. Их же должен кто-то остановить. И эта группа, атакующих, могла ударить в тыл нашим хлопцам. Нет. Этому не бывать. Я из гранатомёта остановил танк и метнулся в соседнее подворье. Немцы сосредоточили по мне, вернее, по тому месту, с которого я стрелял – шквальный автоматный огонь. Но МП-40 – пистолет-пулемёт, значит, и огонь был пистолетно-пулемётный. Пули могли раскрошить глиняные стены сарая и убить, находившихся там людей. Получится так, что из-за меня погибнут мирные жители этого села. Я из гранато– мёта выстрелил по кучке фашистов и, пригнувшись, побежал в направлении, указанном товарищем Тареевым.

Сидя, прижавшись к дереву и держась за руку чуть повыше локтя, стонал Коже– мякин.

– Вань, ты ранен?

– Похоже – кость перебита. Если бы не бронежилет, то погиб бы.

Я достал из своего «сидора» медикаменты и крепко перебинтовал руку однополча– нина. Возле него лежало восемь неразряженных гранатомётов. И этому факту я очень удивился.

– Ты чего из них не стрелял?– возмутился я.– Немцев жалеешь?

– А куда стрелять? В хаты, в которых могут быть наши? Или в сараи, в которых тоже могут быть наши?

– Стрелять нужно по пехоте, которая в огородах. А почему у тебя восемь грана -томётов?

– Четыре моих и четыре Тугаева.

– Ах да. Я об этом забыл. Ну, ничего, сейчас тебе станет полегче.

Я положил возле Кожемякина свои разряженные гранатомёты и взял три неразряженных. Потом из двух выстрелил по пехотинцам и, в общем-то, выстрелил хорошо. Шестерых врагов я точно «достал» и «достал» очень серьёзно.

– Зарядить?– кивнул на Ванькин МП-40.

– Да.

Я заменил пустой магазин на полный и передёрнул затвор.

– Держи, товарищ красноармеец, оружие и прикрывай мой тыл, насколько это будет возможно.

– Есть, товарищ рядовой! – Кожемякин слегка улыбнулся.

Я двинулся дальше. Где нарывался на собак – их не трогал. А где нарывался на врагов, то там пройти мимо них незамеченным не получалось и не хотелось. По пути к штабу разрядил два гранатомёта и три обоймы. В жилой хате не может быть штаба. Он мог располагаться или в сельсовете, или в правлении колхоза. Завалив ещё пятерых бежавших в наступление фашистов длинной очередью, я постучался в сарай:

– Товарищи, вы здесь?

– Тута. Тута,– до моего слуха донёсся старческий женский голос.– Наша армия вже наступае?

– Пока не знаю. Я из особой группы. Где у вас сельсовет находится или правление колхоза?

– Сынку, а на що воны тоби? Сильсовит у сусиднёму сэли, а в управи колхозу фашистськый штаб.

– Мне нужно этот штаб разгромить. Покажите направление. Как удобнее пройти к этому штабу?

Ночь была звёздной, но луна жалким серпом светила далеко не на полную мощь. Это нам на руку. Но с облаками было бы лучше.

– О! Що оце таке?– старушка разглядела в темноте прибор ночного видения. На него и указывала.

– Это, чтобы врагов было лучше видно и метко в них стрелять.

– Чого тилькы нэ прыдумають. А пийдэш ты вон туды.

– Спасибо, товарищ бабушка,– поблагодарил я и пошёл в указанном направлении, выставив вперёд ствол автомата.

Наши хлопцы вели бой, как я понял, в другой части большого села. На пути к немецкому штабу я не встретил ни одного фашиста. Это хорошо, что мои товарищи оттянули на себя врагов. Так я смогу беспрепятственно подойти и внезапно ударить по фрицам. Но почему мои однополчане сбились с курса? Товарищ майор мне показал же куда повели Тугаева. Но есть вариант ответа: переулок пересекался с другой улицей и патруль с Арсланбеком не двинулся дальше по прямой, а свернул на перпендикулярную улицу. Вот и штаб. Почему я это понял? Да потому что над крыльцом был прибитый флаг, а возле входа приготовились к бою два автоматчика. Странно. Ни одной машины, ни одного мотоцикла. Даже бронетранспортёра нет, а танк я подбил. Я подкрался с тыльной стороны и увидел в свете керосиновой лампы, что Тугаев, размахивая стволом гранатомёта, дрался с немцами. Почему враги в него не стреляли – было непонятно. Может, хотели узнать от чеченца сведения о нашем новом оружии? Противник о гранатомёте понятия не имел, да и Арсланбек его только сегодня увидел. И что он мог рассказать об этом идеальном оружии против танков? Небольшое по сравнению с пушками, а пробивная мощь огромна. И такая вещь в руки врага попасть не должна. Тугаев дрался в одной комнате, а соседнее окно не светилось. Может, там сидит засада и всматривается в темноту – не наступает ли опасность в виде красноармейцев с гранато– мётами? Подкрасться вплотную к стене штаба незамеченным – было невозможно, потому что вокруг правления колхоза – открытая местность. Правда, из-за скудного лунного свечения меня трудно разглядеть, но вдруг у фрицев есть «зоркий сокол»? Залаяла собака и в тот же момент я увидел, выходящего из-за угла здоровенного фашиста с овчаркой. А чеченец всё продолжал драться, размахивая трубой гранатомёта. И как небольшому и худенькому Арсланбеку удавалось отбиваться от пятерых плотненьких фрицев – мне было непонятно. Может, немцы с Тугаевым играли? А если перестанут играть, то за минуту заломают. Сопли жевать было некогда и я, прицелившись, выстрелил в тёмное окно. Граната пробила стекло и взорвалась в штабе, вероятно, пытаясь пробить перегородку между комнатами. Чеченец замер с поднятым стволом гранатомёта, потому что граната взорвалась в соседних комнатах. Овчарка тянула хозяина ко мне, чуть не срываясь с поводка, но фашист растерялся и тянул собаку за угол здания, вместо того, чтобы выстре– лить в меня. А если бы фриц был умнее, то отпустил бы поводок, а сам бы «сделал ноги». Но может он сильно любил своего четверолапого друга и поэтому пытался вывести его из зоны обстрела? Но мне было наплевать и на немецкую овчарку и, тем более, на её хозяи -на. Я положил разряженный гранатомёт на землю и из пистолета-пулемёта сразу завалил кинолога с собакой. Надо было действовать наглее и смелее. Я закинул разряженный гранатомёт за спину и с МП-40 в руках побежал к освещенному окну. Арсланбек не менял позы, а вот фрицы пригнулись, думая, что не погибнут, если спрячутся за подоконником. Они не ожидали ночного налёта. Я одной очередью, стреляя через стекло, всё же завалил четверых, а Тугаев с силой опустил ствол на голову пятого противника. Потом выбросил мне два разряженных гранатомёта. Я поднял трубы и крикнул:

– Арсланбек, выпрыгивай в окно.

– Сейчас. Подожди.

Я не понял. Если нужно подождать, то это не сейчас. А если выпрыгнет сейчас, то зачем надо чего-то ждать?

– Чё за дела, брат?– снова крикнул я и увидел, что чеченец взял у погибших оружие.

Потом одну гранату с длинной ручкой выбросил за дверь и быстро со стрелковым оружием сиганул в окно.

– Бежим,– сказал мой однополчанин, но я его остановил:

– Возьми разряженные гранатомёты. А зачем столько пистолетов-пулемётов набрал?

По ту сторону штаба, у входа, раздался взрыв.

– Оружие пригодится. У тебя два автомата, а у меня пусть будет пять и гранаты.

Тугаев подхватил гранатомётные стволы, и мы стали уходить по знакомой мне дороге. По пути подобрали раненого в руку Кожемякина и минуты три стрелковым оружием и гранатами отбивались от наседавшего противника. На месте перестрелки оставили несколько МП-40 с пустыми обоймами, но все разряженные гранатомёты уносили с собой. Потом вышли на товарища Тареева и встали вопросы – кто будет помогать товарищу майору передвигаться? Кто понесёт убитого Арояна? И кто взвалит на себя его оружие – пистолет – пулемёт и три неразряженных гранатомёта?

– Карен убит в лицо,– сказал Ваня.– Если на каске было бы пуленепробиваемое стекло, то Ароян сейчас был бы жив.

– Есть такие каски, – морщась от боли, проговорил товарищ майор.– Но тогда неудобно будет надевать прибор ночного видения. Или каску с пуленепробиваемым стеклом, или прибор ночного видения.

– Товарищ майор, а нет такой каски, чтобы и забрало было стеклянное пуленепро– биваемое и, встроенное в это забрало, прибор ночного видения?

– Пока об этом ничего не знаю. Может, есть какие-то разработки такой каски, а может, их используют какие-нибудь спецгруппы.

– Мы тоже спецгруппа,– сказал я.– И почему у нас таких головных уборов нет?

– Как говорится – рылом не вышли,– ответил Тугаев и засмеялся.

Товарищ Тареев хмыкнул, а потом тихо приказал:

– Ты, боец с раненой рукой, поможешь идти мне. Ты, герой,– показал на Арслан– бека,– одевай каску и бронежилет Арояна и бери всё оружие. А ты,– посмотрел на меня,– взваливай на себя убитого и отступаем. Мы – своих не бросаем.

– Но там стреляют,– я кивнул в сторону боя.– Как мы можем отступать, если наши под обстрелом?

– Тоже правильно,– выдохнул товарищ Тареев.– Тогда ты, герой, идёшь с нами, прикрывая наш отход. А ты,– обратился ко мне,– поможешь нашим и скажешь им, чтобы они тоже отступали к тому месту, где Арсланбек решил идти сдаваться в плен.

По лицу Тугаева было понятно, что он польщён такими словами. И героем его называли, и место сбора нашей группы опять связано с ним.

– Да смотрите там – чтобы ни одного бронежилета, ни одного гранатомёта и ни одного прибора ночного видения врагу не досталось. Ясно, боец?

– Так точно, товарищ майор. Всё ясно.

– Выполняйте приказание.

Я оставил Карена в покое, взял у Арсланбека два заряженных гранатомёта, а два разряженных отдал ему. У Арояна взял полные обоймы и отправился выполнять приказание, но выполнить приказ командира группы оказалось не так-то просто. Наши заняли круговую оборону и отстреливались из МП-40 и гранатомётов. Я мог ударить в тыл фашистам, но в то же время мог попасть под огонь своих хлопцев. Чего делать? Я услышал какой-то шум и обернулся. Три грузовика двигались в моём направлении. В том, что в кузовах ехала вражеская пехота, я даже не сомневался. Главная моя задача – не позволить немцам выгрузиться. А то, спрятавшись за хатами, да всякими сельскохозяйст– венными постройками, фашисты надолго заблокируют нашу группу. Я «с колена» из гранатомёта «достал» первую машину. Пока немцы чухались, я разнес второй грузовик. А из третьего начали выгружаться солдаты, но осколками третьей гранаты я поразил нескольких пехотинцев. Потом с другой стороны машины четвертой гранатой ликви -дировал ещё человек пять. Пока враги приходили в себя после серии взрывов, я подбежал к фашистам и в упор расстрелял их. Взял у погибших несколько ручных гранат и отпра– вился выручать своих из окружения. Подкрался поближе к врагам и закидал их гранатами. Правда, некоторых фрицев пришлось завалить из пистолета – пулемёта. Кстати, несколько слов о стрелковом оружии. Я не представляю – как раньше махали мечами да саблями, тыкали копьём в живого человека. Ну, не представляю я себе таких действий. Да рука устанет махать мечом. Нас учили, примкнув штыки к винтовкам, колоть соломенные чучела, но чтоб ткнуть штыком в живого человека, протыкая его кишки или желудок – это так противно, что я для себя решил ни за что и никогда не ходить в штыковую атаку. Одно дело – ударить прикладом в лоб и другое дело проткнуть живую плоть. А убийство из стрелкового оружия осуществить намного легче как для психики, так и для тела – физи– чески напрягаться не нужно. Прицелился, нажал на спусковой крючок – вот и все дела. Не надо колоть, резать или рубить.

Мои однополчане поняли, что к ним пришла подмога, и хлопцы начали прорывать– ся ко мне. Первым на меня вышел Антон Кузьменко.

– Тёзк, а тебя где носило?

– Я был в штабе и выполнил с Тугаевым задание. Всем отходить. Товарищ майор ждёт нас в условленном месте.

Антон свистнул, потом крикнул:

– Задание выполнено. Всем отходить.

Я и Кузьменко из пистолетов-пулемётов прикрывали отход хлопцев.

– Стойте. Двоих не хватает,– сказал Антон.– Где они?

– Адиатуллина нет и Назирова нет,– проговорил Розенблат.

– Надо их найти и вывести из под обстрела, если они ранены, – приказал я, хотя, не был командиром.

– А если убиты?– предположил Кузьменко.

– Тогда их всё равно нужно найти и забрать с собой. Мы своих не бросаем,– повто– рил я слова товарища майора.

– Антон, а ты сам-то попробуй вынести на себе убитого и при этом не попасть под прицельный вражеский огонь,– проворчал Сенька.– Да и местность какая-то... То дома, то сараи, то ограды. Я предлагаю оставить убитых, а кто ранен, тех забрать с собой. А с уби– тых снять оружие и бронежилеты.

– Возвращайтесь. Я и Антон вас прикроем.

– Только так прикрывайте, чтобы немцы голов поднять могли бы.

– Да и вы шевелите поршнями.

То ли враги подумали, что к красноармейцам пришло большое пополнение, то ли их силы были истощены, но в любом случае фашисты приняли единственно правильное для нас решение – они начали отступать. Кинули в нас несколько гранат, но не добросили, а вот мы из оставшихся гранатомётов многих «достали». Кто из противников вырвался из ада, который мы им создали, скрылись за постройками. Непонятно – фрицы то ли залегли, то ли дали хорошего дёру.

– Давайте искать наших ребят,– предложил Кузьменко.

Адиатуллин лежал под яблоней лицом вниз. Я перевернул убитого на спину и увидел, что у Флюра отсутствовала челюсть. Я закрыл глаза и отвернулся. Не мог я привыкнуть к такому. Одно дело – когда человека прострелили и другое дело, когда у бойца осколки «ампутировали» какую-то часть тела.

– Хлопцы, Флюр здесь лежит. Идите сюда.

– А здесь Назиров,– крикнул Розенблат.

Мы быстро подхватили убитых и направились к месту встречи с товарищем майором. Всё наше оружие было собрано и унесло с поля боя. От ранений в руки и ноги бронежилет не спасает. От попаданий в лицо каска не спасает. Поэтому у нас было трое убитых и пятеро раненых.

– Товарищ майор, как с убитыми уходить будем?– спросил Антон.

– Не знаю, – ответил наш командир. – Своих погибших солдат на глумление врагам оставлять нельзя.

– Там стоит один нераздолбанный немецкий грузовик,– я показал направление.– Его можно использовать.

– Подгоните его сюда,– приказал товарищ Тареев, но никто не двинулся с места.– В чем дело, бойцы? Подгоните сюда машину.

– А кто будет за рулём?– спросил я.

– А что? Никто не умеет управлять автомобилем?!– очень удивился товарищ майор.

Все молчали.

– Ладно,– продолжал товарищ Тареев,– идём к машине.

Мы благополучно добрались до грузовика, и я заметил, что одно заднее колесо пробито. Это осколок гранаты, которую я выпустил по пехотинцам, постарался испортить скат. Ну и что? Всё равно доедем, если из пары колес, спущено одно. Второе-то не повреждено. Я обошёл машину. Два осколка пробили борт. Тоже ничего страшного. Положили убитых в кузов и помогли командиру группы залезть в кабину.

– Кто-нибудь… Ты, например,– товарищ майор показал на меня.– Сядешь со мной и будешь нажимать на тормоз и газ. А то с прострелянной ногой мне будет трудно управ– лять грузовиком.

Я сел рядом с товарищем Тареевым. Он показал на педали:

– Вот эта педаль тормоза, а вот это газ. Ставь сюда ногу и пока не скажу куда нажимать, не нажимай. Но на педали дави не резко, а плавненько.

Ехали мы, ехали, ехали-ехали и подъехали к машинам, которые я разворотил на лесной дороге из гранатомётов.

– Стоп машина,– сказал водитель, и я нажал на тормоз.– Всё. Дальше двинем пешком. Дорога узкая и объехать автомобили не сможем. Да мы и не знаем – КАК на машине подъехать к тоннелю. А этот участок леса нам знаком.

– Здесь недалеко лежит Чеботарь. Его надо взять с собой,– я чуть ли не приказал старшему по званию.

– Хорошо. Так и поступим,– согласился товарищ майор.

Мы добрались до тоннеля под утро. Носилок не было, а нести убитых за руки и за ноги не совсем удобно. Нас. Грязных, голодных и уставших, кто-то окликнул:

– Стой! Кто идёт?

– Свои,– ответил командир группы.

– Кто – свои?

– Майор Тареев с красноармейцами.

– Проходите.

Вход в тоннель охранял секрет, состоявший из двух пулемётчиков, двух гранато– мётчиков-автоматчиков и товарища капитана.

– А зачем вас здесь поставили?– спросил товарищ Тареев.

– Чтобы не пускать всякую фашистскую сволочь в наше настоящее,– отчеканил товарищ капитан.

– В ваше будущее,– прошептал я, но товарищ майор меня услышал и поправил:

– Мы идём в наше настоящее, но в ваше будущее. Так что, товарищ красноармеец, двигайся первым. Ты уже в будущем побывал и дорогу знаешь.

Я вошёл в тоннель. Через прибор ночного видения увидел ровную окружность подземного хода. Интересно, а какой машиной можно пробурить такую «трубу»? Я потрогал стены. Твёрдые. Как будто чем-то пропитали, чтобы земля не была рыхлой и не осыпалась.

Меня в спину слегка толкнул товарищ Тареев:

– Ну чего встал? Отоспаться не хочешь или аппетита нет?

– Товарищ майор, всё у меня есть. Но кто прокопал этот подземный ход? Но я думаю, что его пробурили.

– Как говорят при социологическом опросе: затрудняюсь ответить. Но приедут ученые-физики, всё здесь осмотрят и нам обо всём расскажут. Правда, если информацию не засекретят.

Товарищ Тареев усмехнулся своему ответу, и мы пошли по тоннелю. На выходе нас снова окликнули:

– Стой! Кто идёт?

– Майор Тареев с красноармейцами, – ответил я.

– Наконец-то,– узнал я голос Равиля.

– Равиль, а ты думал, что мы не вернёмся?

– Всякое на войне бывает,– весело ответил командир группы.

Возле бронетранспортёра находились два военных грузовика и небольшая машина– фургончик с красным крестом, похожая на огромную буханку черного хлеба. Из этой машины вышли люди в белых халатах и один из них – лет пятидесяти взволнованно спросил:

– Тяжелораненые есть?

– Тяжелораненых нет. Есть груз «200» и лёгкий «300».

– Все раненые подойдите к нашей машине.

Я снял прибор ночного видения и скинул на землю всё оружие и каску. Стало намного легче. Ещё бы бронежилет скинуть. Погибших товарищей мы оставили по ту сторону подземного хода. На носилках бойцы из будущего быстрее пронесут в тоннеле убитых, чем это сделаем мы, уставшие, как гончие собаки.

Меня за руку схватил Равиль и, глядя в глаза, серьёзно спросил:

– Ты за моего деда отомстил?

– Даже не сомневайся.

– Молодец, брат!– Равиль стиснул меня в своих объятьях.– Сколько фашистов ты замочил? Ну, хотя бы примерно.

Я задумался, вспоминая перестрелки:

– Где-то не меньше роты.

– Один завалил не меньше роты?– очень удивился собеседник.

– Да,– ответил я твёрдо.– В этом деле очень помогли гранатомёты.

– Да ты герой Советского Союза,– улыбнулся Равиль.– Тебя надо представить к «золотой звезде».

– Хм. А чего я буду делать с этой «Золотой звездой»?

– Как – это чего ты будешь делать с «золотой звездой»? Быть Героем Советского Союза или Героем России – это очень почётно. Будут приглашать на встречи со школьни– ками. Дадут льготы. Потом ещё…

– Какие льготы?– этот пункт меня очень заинтересовал.

– Бесплатный проезд в городском транспорте. За квартиру не будешь сто процентов платить. Что еще?

И вдруг меня как током дёрнуло, хотя, в жизни меня ни разу током не дёргало и не било (это одно и тоже или разница всё же есть?) и поэтому я сравнить не мог, но всё равно мне показалось, что меня как током дёрнуло.

– Равиль, я убивал фашистов не потому, что хочу получить «Золотую звезду», а потому, чтобы оккупанты не топтали бы нашу землю.

– Это правильно,– одобрил мой собеседник.– Но стимул для борьбы с врагами должен быть. Одно дело, если ты перебьешь те же два батальона, и о тебе никто не вспомнит. И другое дело, когда ты перебьешь те же два батальона, но тебе будут почёт, уважение и льготы.

– Товарищи красноармейцы,– обратился к нам тот самый товарищ майор, которого назначили, если так можно выразиться, начальником караула, охраняющего выход из тоннеля,– залезайте в ту машину. Ваших погибших товарищей повезут на этой. Вам нужно отдохнуть и подкрепиться.

Я протянул руку:

– До свиданья, Равиль.

– Пока, Антон.

То, что я скидывал на землю, закинул в кузов. Грузовик ехал небыстро. Слегка покачивало, и я задремал. И был уверен в том, что мои однополчане последовали моему примеру.

– Товарищи красноармейцы, вылезайте,– услышал я голос товарища полковника и открыл глаза.

Возле товарища полковника крутился какой-то маленький и худенький капита -нишка. Он был настолько мал и худ, что даже небольшой Тугаев рядом с этим офицером казался богатырём.

– Строиться возле машины!– рявкнул капитанчик.

А зачем на нас рявкать? Нас же не на гауптвахту собрались вести, а… А куда? Или этот капитанишка вырабатывает командный голос, или выслуживается перед начальни -ком, гоняя подчинённых. А может, он рявкает потому, чтобы бойцы знали – кто у них отец– командир и, случайно не затоптали бы.

– Товарищи красноармейцы,– начал товарищ полковник,– мне майор Тареев сообщил, что вы выполнили мой приказ, и я объявляю вам благодарность.

– Служим трудовому народу,– дружно отчеканили мы, знакомые каждому красноармейцу слова.

– Хорошо служите, ребята. Очень хорошо. А сейчас можете скинуть с себя бронежилеты, каски, оружие и всё это отдайте капитану Дынскому.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться. Красноармеец Кузьменко.

– Обратитесь.

– А приборы ночного видения сдавать?

– Солдат, ты тупой или Ваньку валяешь?– рявкнул капитанчик.– Сказали же, что оружие сдать, значит, надо всё сдать.

– Не надо кричать,– товарищ полковник посмотрел на Дынского.

– Но прибор ночного видения – это не оружие и поэтому я в замешательстве и не знаю – как поступить.

Я улыбнулся, Тугаев хмыкнул.

– Извините, товарищ Кузьменко. Это я забыл о приборе ночного видения,– спокойно ответил товарищ Вещагин.– Конечно, его тоже надо сдать.

Честно говоря, я не понял – почему мой тёзка решил задать такой вопрос. То ли ему хотелось позлить этого горлопана Дынского, то ли после боевых действий, длившихся почти сутки, решил нас хоть немного развеселить.

Мы выполнили приказ товарища полковника и нас снова повели в баню. Я мылся вчера, а у моих однополчан помывка была почти месяц назад. А когда водными процедурами можно было заняться? То оборонялись, то отступали. Правда, купались в реках. Но купаться и мыться – это разные вещи. После посещения бани всем выдали новую форму, вкусно накормили и отвели в казарму. Такая работа службы тыла нам очень понравилась. Кроме нас, красноармейцев, других бойцов, я имею в виду воинов из будущего, в спальном помещении никого не было. Я дрых, не просыпаясь, до самого подъёма, который был в пятнадцать ноль-ноль. Я и подольше бы поспал, но почувствовал, что неплохо было бы подкрепиться. Моё желание совпало с распорядком дня. Дынский повёл нас в столовую. Он же, вместо дневального, крикнул:

– Товарищи красноармейцы, подъём!

Капитанишка говорил громко, чётко, но уже не рявкал. Видно, товарищ полковник объяснил ему, что мы хоть по званию и младше его, но родились во втором, начале третьего десятилетиях двадцатого века. А он, этот офицерик, когда родился? Лет через шестьдесят после нашего рождения. Ну и что, что сейчас нам чуть за двадцать лет, а ему около тридцати. Всё равно мы его старше. Да мы ему в дедушки годимся, а он на нас рявкал, как на школяров. Несправедливо? Несправедливо.

После сытного и вкусного обеда снова захотелось спать, но Дынский приказал нам сесть на табуреты возле какого-то чёрного короба со стеклом и сказал, что будем смотреть кино о войне.

– Товарищи красноармейцы, не пугайтесь,– предупредил офицерик.– Этот предмет называется телевизор, и я его включаю.

Тёмное стекло посветлело и мы увидели изображение. Какая-то симпатичная женщина рассказывала о новостях, и было написано «Вести». Показывали мою родную Белоруссию, и женщина говорила о беспорядках в стране, массовых митингах и о том, что эти митинги милиция разгоняет. Я не мог поверить в то, что видел. Люди хорошо одеты и против чего-то протестуют. Против чего? Оказывается, некоторые жители Белоруссии недовольны правлением первого секретаря республики. Но его почему-то называли президентом. Я не понял – в Белоруссии что-то типа царизма или какой-то такой строй от которого стонет население? Я решил об этом выведать у Дынского.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться. Красноармеец Часовщиков.– Я стоял по стойке «смирно».

– Обращайтесь,– разрешил офицерик, уставясь на меня снизу вверх.

– Я не пойму – почему в Белоруссии стачки или митинги? Народу есть нечего?

– Почему – есть нечего? Продуктов в Белоруссии хватает.

– Тогда, может, людям зарплату не платят?

– Платят и, в общем-то, на жизнь им хватает, но на очень скромную. С голоду никто не умирает.

– Но тогда почему люди чем– то недовольны? Их не могут обеспечить работой?

– Работой там все обеспечены. В Белоруссии выпускают очень хорошие товары, которые идут на экспорт во многие страны и в Россию в том числе.

– Но чем-то, товарищ капитан, люди недовольны. Чем именно? Чего хотят басту -ющие?

– Демократии им не хватает.

– Товарищ капитан, а демократия – это хорошо?

– Демократическая идея – вещь хорошая, но так получается, что в чистом виде никакой демократии ни у кого нет. Вот в ваше время хорошо жилось?

– Ну…– я снова замялся. Сказать правду – расстреляют как врага народа и паникёра. А обмануть не могу. Я же – комсомолец.

– Да знаю, всё знаю о вашем времени,– впервые за всё время общения с нами, Дынский улыбнулся.– В ваше время жуть, что творилось в Советском Союзе. И в наше время во многих бывших республиках СССР не лучше.

– Товарищ капитан, а почему вы сказали: «Во многих бывших республиках?»,– насторожился Кузьменко, вставая.

– Да потому что СССР развалился на республики, и в некоторых была гражданская война? Кто её придумал, тот враг народа.

Все хлопцы зашумели, обращаясь к капитанчику, чтобы тот им рассказал – в каких республиках были гражданские войны и как сейчас там живёт народ.

– Что за шум?– кто-то крикнул со стороны входа в казарму

Мы обернулись и увидели товарища полковника и ещё какого-то военного– то ли генерала, то ли маршала.

– Смирно! Строиться!– снова рявкнул Дынский и вытянул руку, показывая,– ГДЕ нам нужно строиться.

Мы надели головные уборы, застегнули все пуговки на гимнастёрках и встали в шеренгу по ранжиру.

Капитанчик строевым шагом, приложив ладонь к правому виску, пошёл докладывать старшим по званию, а Арсланбек мне зашептал:

– Сначала надо говорить: «Встать! Смирно!» а потом, если командир скажет: «Вольно!», повторить: «Вольно!». А товарищ капитан сказал неправильно.

– Товарищ генерал-лейтенант, красноармейцы-фронтовики построены. Докладывал капитан Дынский.

–Товарищи красноармейцы, вольно! – приказал товарищ генерал – лейтенант и улыбнулся.

– Вольно!– повторил Дынский, и мы выполнили приказ.

– Товарищ капитан испугался товарища генерала-лейтенанта, вот и напутал с командами,– зашептал мой тёзка.

– Значит, вы, товарищи красноармейцы, все фронтовики,– сказал товарищ генерал-лейтенант, нахмурясь.– Мой отец, тоже, воевал. И в плену был, и партизанил после побега из плена. А потом с действующей армией до Берлина дошёл. И награды у него есть и офицером стал. Жил долго, но в начале двадцать первого века его не стало. Да-а-а,– това– рищ генерал-лейтенант опустил голову.– Царство ему небесное – Кузьменко Антону Сергеевичу.

Мой тёзка рухнул на пол.

– Что с ним?– испугался товарищ генерал-лейтенант.

– Этого красноармейца зовут – Кузьменко Антон Сергеевич,– ответил я.

Товарищ генерал-лейтенант нагнулся над моим тёзкой и заглянул ему в лицо.

– Он! Не может быть! Ну, ведь это же он! Отец, вставай,– товарищ генерал-лейтенант начал слегка ладонью постукивать по груди красноармейца, будто делал тому массаж.– Отец! Отец, очнись!

Со стороны это выглядело очень странно. Мужчина лет шестидесяти назвал двадцатилетнего хлопца отцом вполне серьёзно. И самое удивительное, что никто над этой ситуацией не смеялся.

– Врача!– крикнул товарищ генерал-лейтенант. Ну, позовите кто-нибудь врача!

– Я сейчас,– сказал Дынский и убежал к выходу из казармы.

Тугаев посмотрел на меня и тихо проговорил:

– Хочу знать – сколько у меня правнуков.

– Ты сначала внучат посчитай,– посоветовал я.

– Товарищи красноармейцы, разойтись,– скомандовал товарищ полковник.– Идите, погуляйте по территории части.

При выходе на улицу мы столкнулись со спешащим в казарму доктором. За медиком, едва поспевая, семенил офицерик, который сразу же полюбопытствовал:

– Вы куда?

– Товарищ Вещагин нам приказал разойтись и пойти погулять. Вот мы и идём гулять, чтобы не мешать товарищу доктору, осматривать красноармейца, Кузьменко,– ответил Розенблат.

– Всё правильно. По территории части пока не разбредайтесь. Вдруг срочно понадобитесь и чего мне бегать везде и вас искать. Вон курилка и можете там пока посидеть.

Мы расселись в курилке. Курящие, сразу задымили, а некурящий комсорг Розенблат там же решил провести комсомольское собрание, но Тугаев его остановил:

– Сеня, я хочу отдыхать, а не выступать на собрании.

Комсорг был очень не доволен таким высказыванием Арсланбека:

– Как ты мог такое сказать во время войны?

– Война идёт по другому выходу из тоннеля,– заметил я.– А здесь мы хотим отдохнуть.

– Но нам нужно провести комсомольское собрание и обсудить события вчерашнего дня,– наставил на своём Семён.

– Ладно. Проводи,– разрешил я, а сам задумался об увиденном в телевизоре. Ну, никак не пойму – зачем нужна какая-то демократия, если люди сыты, одеты хорошо и обуты? Кто-то что-то неправильно делает. Но кто делает неправильно – непонятно. И как делать правильно, чтобы люди не митинговали, тоже, неизвестно. Врагов народа надо ловить и наказывать? Надо. Но в Советском Союзе не может быть столько врагов народа. Кто-то тоже делает неправильно, обвиняя многих во вредительстве.

– Комсомолец Часовщиков, а тебе неинтересно – о чём я тут говорю?– Семён сделал замечание, заметив мою задумчивость.

– Да я слушаю, слушаю.

– Ну, вот ты, комсомолец Часовщиков, ЧТО думаешь о нашем пребывании в будущем? Тебе здесь нравится?

– А чего тут думать-то. Попали в будущее и попали. Так сказать – сказку сделали былью. А нравится здесь или нет – не знаю. Ещё не решил, но оружие то, что нужно нам на фронте.

– Антон, ты сказал, как будто это рядовое событие. Да. Нам говорили и в школах, и в армии, что Бога нет, и значит, никаких чудес быть не может. Но то, что мы находимся в будущем, до которого в реальной жизни нам вряд ли удастся дожить – это факт. Вывод один – наука отстаёт в своём развитии, и учёные вводят в заблуждение советское прави– тельство, партию и лично товарища Сталина.

– Кузьменко дожил,– сказал Тугаев.– Может, я тоже доживу. А учёные – враги народа, если обманывают товарища Сталина.

– Антон до этого дня не дожил,– проговорил Вовка Блинов.– Товарищ генерал-лейтенант сказал же, что в начале двадцать первого века его отца не стало. А если бы он дожил до сегодняшнего дня, то Антон мог бы встретиться с самим собой, но стариком. А так получается, что Кузьменко жил чуть больше восьмидесяти лет.